Письмо в “Contre le courant”
Опубликовано в “Contre le courant” N° 36-37 (21 septembre 1929)
В РЕДАКЦИЮ « CONTRE LE COURANT » В ПАРИЖ
Дорогие товарищи,
Я только что прочитал вашу статью в N° 35 “Contre le Courant“. Я перечитал ее уже три раза, и чем больше я ее читаю, тем больше и яснее вижу причины вашего ошибочного способа рассмотрения очень важного вопроса русско-китайского конфликта. Позвольте мне кратко изложить свое мнение по поводу этой проблемы.
Вне всякого сомнения, чтобы судить об этом конфликте вы взяли в качестве отправной точки абстракцию, а именно: абстракцию, что СССР – это деформированное рабочее государство; таким образом внешняя политика подобного государства должна была бы иметь, с принципиальной точки зрения, совсем иной характер, чем политика революционного государства времен Ленина. Вы пишете: «Советский Союз 1929 г. – это уже не красная Россия 1917 г. … Государственный аппарат и бюрократия не являются больше властью пролетариата; они представляют не русский рабочий класс, а уже класс промежуточный и привилегированный, имеющий отличные и зачастую прямо противоположные интересы по отношению к интересам русских рабочих».
И после сделанного таким образом, хотя и не совсем точного наброска характера СССР во время процесса Термидора, вы сделали вывод из этого термидорианского процесса в СССР, что правящий режим «вступает на путь национализма и буржуазного шовинизма». Это не диалектично исходить из идеи, что внешняя политика СССР, с принципиальной точки зрения, должна быть не пролетарской, поскольку пролетарское государство находится в процессе вырождения; это несколько доктринерски. Это правда, что в СССР (и здесь не существует никаких расхождений в наших рядах) мы имеем государство, в котором, согласно формуле, используемой Л.Д. в его последней фундаментальной работе «Кризис правоцентристского блока», социально-политическая реакция развивается на базе диктатуры пролетариата. Я считаю, что пропорции явлений, происходящих в СССР, представлены неточно, когда говорится: «Государственный аппарат и бюрократия не являются больше властью русского пролетариата; они представляют не русский рабочий класс …».
Нельзя отрицать, что ситуация направлена к этому. Но процесс еще в развитии. Аппарат еще не полностью отделился от рабочего класса. Еще менее верным было бы его спутывать уже сейчас с правящими классами. Я продолжаю сегодня рассматривать как верную по своей сути формулу, которую я представил около шести месяцев назад в нескольких статьях в “Contre le Courant” (я писал тогда в № 23, что мы имеем в России переходную ситуацию, характеризуемую тем фактом, что пролетариат не обладает больше всей властью в государстве, но что буржуазия не располагает ею совсем); эта формула неполна.
Именно потому, что вы признаете только, что есть не тенденция к Термидору, а рассматриваете этот процесс уже как завершенный, вы не воспринимаете противоположные тенденции, вы не видите, что революционная роль СССР вовсе не закончена. Откуда исходят противоположные тенденции? В чем сохраняется «революционная роль»?
Вне всякого сомнения, вырождающийся режим в СССР не мог бы больше прожить ни единого дня, если бы не опирался на значительную часть рабочего класса. Пролетариат, увлеченный иллюзиями национального социализма, дезорганизованный, поскольку рабочая демократия поколеблена, выражает все же отчасти свою волю и свои интересы через нынешний режим. Сталин царствует не только властью ГПУ. Чтобы иметь возможность спустить его с цепи, сначала нужно было, чтобы пролетариат оказался в той психологической и идеологической ситуации, которая нам всем известна; он испытывает определенную усталость. Из этого состояния классовых сил вытекает, что у русского пролетариата продолжает сохраняться возможность большего или меньшего влияния на аппарат государства. Если режим сегодня артачится против правых, если даже такие видные оппозиционеры как Радек, Смилга и т.д. капитулируют, не есть ли это проявление этих самых процессов, а именно: давления, которое рабочий класс оказывает на режим, вынужденный его учитывать? Капитулянты не могут оценить пределы этого давления, они также приписывают последствия длительным изменениям режима в принципиальном плане. Тот, кто в полной мере не уловил этот диалектический характер классовой борьбы в России, кто всегда рассматривает верхушку государства как неподвижную и принимает ее колебания за хитрые обманные маневры, должен прийти к ложным заключениям.
Отсюда следует, что роль гегемона, которую играет русский пролетариат в государстве и среди мирового пролетариата, в настоящее время вовсе не закончена. Тогда, с другой стороны, еще в меньшей степени может быть подставлено под сомнение, что Советский Союз, в нынешней ситуации, является главным революционным фактором.
Это глубокая ошибка, влекущая за собой тяжелые последствия, делать вывод, на основании неточного анализа соотношения классовых сил в России, что внешняя политика СССР «националистическая» и «шовинистическая». Действительно ли мы осмелимся адресовать ему этот упрек?
Кому было бы выгодно, чтобы Советский Союз передал Восточно-Китайскую железную дорогу Китаю, железную дорогу, которая до настоящего времени управлялась совместно СССР и Китаем? Разумеется, не китайскому народу. Действительно, то, что предстает перед нами в Китае в форме режима Чан Кайши, это не такой жестокий буржуазно-националистический режим типа кемалистской Турции. При нынешних хорошо известных исторических условиях, в которых сформировалась Турецкая республика, не было возможности для существования другой формы национальной революции, чем революции сверху. В турецком обществе не было другого класса, который мог бы в настоящее время осуществить эту революцию. Вот почему, по этой причине, запятнанный кровью кемалистский режим, с исторической точки зрения, является прогрессивным для турецкого общества.
Совсем по-другому обстоит дело для Китая. Там, внизу, мы видим, как разворачивается мощная народная революция, в которой пролетариат уже способен провести демократическую революцию. Если выражаться яснее, национальная революция может быть победоносно завершена, только если гегемония в революции перейдет к пролетариату. Если кемалистское правительство представляло прогрессивную часть турецкого общества, то Чан Кайши и слои, которые он представляет, напротив, символизируют отсталую, консервативную часть китайской революции. Славное руководство Сталина, методично подталкивающего судьбу национальной революции в руки Чан Кайши, не просто предает пролетариат и крестьян китайской буржуазии, не только жертвует Гоминдану китайскую коммунистическую партию, но бьет и по китайской буржуазной революции, которая, в настоящее время, вместо того, чтобы повернуть свою разгоряченную голову против империализма, подставляет ему спину, дабы получить удары палкой.
Нет ничего более ложного, более пошлого и более смехотворного, чем характеризовать режим, существующий в настоящее время в Китае, как наиболее продвинутый результат китайской буржуазной революции, как режим буржуазно-националистический. Нанкинский режим – это арьергард народной революции, преданной и поколебленной, это символ, достойный буржуазии, которая покупает использование штыков империализма ценой полуколониального подчинения.
Предоставить Восточно-китайскую железную дорогу, стратегическую точку опоры громадного значения, подобному режиму, было бы равносильно передаче ее империализму, лакеем которого является Нанкин.
Когда вы, товарищи, намекаете на тот факт, что эта железная дорога была построена при царизме и использовалась им как инструмент, вы используете бесполезный аргумент. Это не то, о чем спрашивает революционный марксист; он пытается понять, каковы цели, чему служит эта железная дорога сегодня. И не в последнюю очередь он спрашивает себя, каким целям эта линия могла бы служить завтра, если бы она была оставлена СССР. Речь, следовательно, идет не о том, чтобы представить эту проблему во всей чистоте с юридической или моральной точки зрения. Не потому, что такой способ постановки вопроса был бы невыгоден СССР. Напротив. Все писанное и кодифицированное право на его стороне. Но не здесь разрешается вопрос. Что действительно является решающим для революционного марксиста, это подойти к проблеме с точки зрения совокупности интересов пролетариата; действительно, могут возникнуть ситуации, когда эта совокупность не полностью совпадает с интересами каждой из частей.
Следовательно, не только с точки зрения русского государства, которое мы обсуждаем, того государства, которое, несмотря на все свои симптомы вырождения, еще, без сомнения, является пролетарским, нет, именно с точки зрения совокупности интересов пролетариата мы должны констатировать, что в этом конфликте Советское государство защищает интересы мировой революции, оказывая мощное сопротивление империализму, который, посредством своего лакея Чан Кайши, вырывает себе прочную точку опоры на Дальнем Востоке. Это не Сталин станет слабее, если будет оставлена Восточно-Китайская железная дорога, это станут сильнее Морган, Рокфеллер и К. Вот что является решающим, что следует признать.
А сейчас позвольте мне сказать еще пару слов по вопросу непосредственной опасности войны. Вы явно впадаете в другую крайность, когда отрицаете возможность того, что угроза войны примет острый характер. Одинаково ложным будет действовать, как так, как если бы война должна будет прийти уже завтра при любых обстоятельствах (а режим, который господствует сейчас в Коммунистическом Интернационале,, довольствуется этой абсурдной концепцией), как столь же опасно впасть в другую крайность, отрицая, что завтра война все же может прийти.
Если допустить, что с точки зрения мировой политики объективные условия в мире созрели для войны, тогда ясно, что война придет. Когда? Никто не может этого сказать, ни один дипломат империализма. Потому что дата войны не определяется ни экономическими отношениями, ни ее организаторами. Если один континент начнет вести войну на своих флангах, война разразится. Отец-империализм готов. Но нельзя определить дату. Потому что природа, в определенном смысле, имеет свои собственные законы. Иногда у нее случаются преждевременные или запоздалые роды. То же самое верно для войны. Мы можем до деталей отдавать себе отчет в условиях, которые должны к ней привести. Но начало войны происходит спонтанно. 1914 год нас этому научил, и мы этого не забываем, потому что, тот, кто не допускает этого условия спонтанности, потерпит неудачу, когда капитализм совершит скачек, который перенесет его из латентной возможности войны в кровавую реальность.
Вот, товарищи, каково мое мнение по поводу этих вопросов. Я очень надеюсь, что вы присоединитесь к этому мнению. Ничто не может быть печальнее для меня, чем видеть, что вы придерживаетесь позиции, которая не только ошибочна по отношению к очень серьезной проблеме сегодняшнего дня, но содержит все зерна образа мышления, который является не марксистским, а доктринерским.
Братский привет
Май 1929