123
Для истории Никарагуа
(4 августа 1932 г.)Мы уже говорили, что Никарагуа завоюет свободу только с оружием в руках и ценою собственной крови, а скопище политиканов-негодяев, оспаривающих друг у друга честь находиться под кнутом интервента, очень скоро будет низвергнуто, и народ возьмет власть в свои руки.
Деятельность автора этого письма и его Армия являет-124
ся лишь естественным следствием безрассудной и преступной внешней политики, проводимой Соединенными Штатами в Никарагуа и наносящей ущерб также интересам самого американского народа. Нас спровоцировали в нашей собственной стране, вот почему мы не несем никакой ответственности за происходящее.
Считаю уместным сообщить о себе следующие данные: я родился 18 мая 1895 г. в небольшой деревушке департамента Масайя. Я рос среди жестокой нужды и никогда не думал, что стану когда-нибудь выступать от имени своего народа. Но, видя произвол и насилия, чинимые Соединенными Штатами в Никарагуа, я покинул 18 мая 1926 г. Тампико (Мексика), где служил в одной из американских компаний, чтобы вступить в никарагуанскую армию конституционалистов, сражающихся против режима, навязанного нашей стране банкирами-янки.
Когда я уезжал из Мексики на родную землю, я не представлял, какая трудная миссия ожидает меня. Однако дальнейший ход событий указал мне, верному сыну никарагуанского народа, какие действия я должен предпринять перед лицом предательства и трусости наших политических руководителей.
Моя доверчивость, моя искренность рабочего и сердце патриота испытали первое разочарование в политике нашего правительства, когда после нескольких боев с интервентами в Сеговиас я отправился за оружием в Пуэрто-Кабесас, где тогда находилось наше конституционное правительство во главе с доктором Хуаном Батистой Сакасой. Я имел с ним беседу, и он обещал мне проконсультироваться с генералом Монкадой по поводу моей просьбы об оружии. Генерал ответил категорическим отказом, и я провел в Кабесасе сорок дней в бездействии по вине честолюбивых министров Сакасы, охваченных одним стремлением - получить президентскую власть. Через третье лицо я узнал, что они собираются послать в Сеговиас экспедиционный корпус под командованием генерала Адриана Эспиносы, а мне хотят предложить сопровождать его, но при условии, что я буду вести пропаганду в пользу того, что кандидата, которого мне укажут. Между тем 24 декабря 1926 г. американские пираты потребовали у Сакасы, чтобы в течение 24 часов войска покинули порт и чтобы вооружение было вывезено. Но Сакаса не сумел вывезти оружие, и янки потопили его. Личная гвардия Сакасы в125
беспорядке отступила к Принсапольке, одни - морем, другие - сушей, так что президент со своими министрами оказался отрезанным войсками янки. В сопровождении шести адъютантов я отступил следом за гвардией Сакасы. К нам присоединилось несколько молодых женщин, которые помогли нам вынести из зоны 30 винтовок и 7 тыс. патронов. Бессилие наших политических лидеров стало очевидно, и я понял, что мы, сыны народа, не можем полагаться на этих руководителей, что народу нужны новые вожди.
В Принсапольке я встретился с Монкадой. Выслушав меня с презрительной миной, он приказал сдать оружие генералу Элисео Дуарте. Тогда я решил немедленно возвратиться в Лас-Сеговиас. Но в этот момент прибыли доктор Артуро Вега и доктор Онофре Сандоваль и стали уговаривать Монкаду разрешить мне оставить 30 винтовок и 7 тыс. патронов, которые мы сами добыли. Монкада снисходительно согласился.
Вернувшись 2 февраля 1927 года в Лас-Сеговиас, я узнал, что за эти дни консерваторы разбили у Чинандеги войска либералов под командованием генерала Франсиско Парахона и что последний со своими офицерами укрылся в Сальвадоре.
Люди в Лас-Сеговиас с нетерпением ожидали меня, и я передал в их руки 30 винтовок и 7 тыс. патронов, которые спустя два дня хорошо послужили нам в бою под Сан-Хуан-Сеговия. Противник отступил, и мы заняли Окоталь. Здесь я встретился с генералом Камило Лопесом Ириасом, который пытался собрать разрозненные силы либералов, уцелевшие после поражения генерала Парахона при Чинандеге.
Мы договорились с Ириасом, что он займет Эстели, который также был оставлен противником, а я со своими людьми атакую Хинотегу. В Окотале мы оставили военный гарнизон и свои гражданские власти.
Лопесу Ириасу удалось быстро увеличить численность своего отряда, и через несколько дней у Чагунтильо он совершил неожиданное нападение на противника и отбил у него большой военный обоз. Однако успех не долго сопутствовал ему. Вскоре его отряд потерпел поражение, а сам генерал бежал в Гондурас.
Противник занял Эстели и Хинотегу. Кроме моего отряда, удерживавшегося в Сан-Рафаэль-Дель-Норте, ни на126
западе, ни в северных департаментах страны не было организованных сил либералов. Генерал Карлос Варгас из отряда Лопеса Ириаса советовал мне бежать из этих мест, поскольку мы якобы окружены. Варгас также терпел поражение за поражением и был сильно напуган, хотя видел, с каким героизмом дрались мои парни, которых я направил ему в помощь, - они разгромили противника на своем фланге и отбили у него продовольствие и боеприпасы.
Контролируя большую часть страны, неприятель сосредоточил огромные силы и бросил их против наших отрядов, которые под командованием генералов Луиса Бельтрана Сандоваля, Хосе Марии Монкады и других вождей-конституционалистов продвигались со стороны Атлантического побережья.
Это были труднейшие для либеральной армии дни. Монкада направил мне письмо, хотя подписал его Луис Бельтран Сандоваль, приказывая мне сосредоточить мои силы там, где находились остатки армии либералов. Мне было заявлено, что в противном случае я буду нести ответственность за ее поражение. (Это пресловутое письмо находится в моем распоряжении. Секретарем Монкады был тогда генерал Эберто Корреа. Он знает некоторые подробности упоминаемых событий).
Я охотно послал бы своих людей, чтобы спасти Монкаду от поражения, но мои силы были незначительны, а кроме того, нам приходилось почти ежедневно вести бои с неприятелем. Тем не менее, я направил на помощь Монкаде 150 человек под командованием полковников Симона Кантанеро и Помпильо Рейеса: они шли без оружия, под прикрытием лишь восьми человек, вооруженных винтовками, с малым количеством боеприпасов. Я приказал этому отряду выполнять приказы Монкады и ждать моего прибытия. Основные же мои силы выступили из Юкапуки и вели бой за Хинотегу. К пяти часам утра мы уже окружили этот укрепленный пункт. Окутанный предрассветной дымкой, город с его белыми домами спал безмятежным сном. Начавшееся вскоре ожесточенное сражение кончилось лишь к пяти часам вечера победой наших войск, причем у противника было захвачено все его военное снаряжение и боеприпасы.
Теперь наш отряд насчитывал уже 800 хорошо вооруженных кавалеристов, а наш черно-красный флаг торжественно развевался над дикими безмолвными холмами.127
Посланные мной 150 человек спасли военный обоз Монкады, который едва не попал в руки врага. Тем временем генерал Лопес Ириас исчез из Лас-Сеговиас, одновременно мы узнали, что генерал Парахон пытается реорганизовать свои силы на западе страны. Мы немедленно направили из Хинотеги письмо этому генералу, предлагая ему вместе с его людьми присоединиться к нам, чтобы совместно поддержать генерала Монкаду. Парахон получил мое письмо и в первой половине апреля 1927 года прибыл со своими силами в Хинотегу - мы устроили ему торжественную встречу, в городском парке был организован концерт в его честь.
На следующий день, оставив укрепления Хинотеги под охраной Парахона, я с 800 всадниками отправился спасать Монкаду, который, отступая под натиском врага, бросил все свои пушки на поле боя. По пути из Хинотеги в Лас-Мерседес, где мы нашли Монкаду, у нас были две небольшие стычки с врагом.
Тем временем в Хинотеге генералы Парахон, Кастро Васмер и Лопес Ириас объединили свои силы и выступили из города, следуя за мной на небольшом расстоянии.
Как-то вечером, во второй половине апреля, мы прибыли в Эль-Бехуко; здесь мы остановились, ибо по всему было видно, что противник находится совсем близко. И мы не ошиблись. Завидев неприятеля, наши всадники построились. Я тут же приказал полковнику Порфирио Санчесу послать 50 всадников на разведку, одновременно я указал генералам Парахону, Кастро Васмеру и Лопесу Ириасу на необходимость рассредоточить свои силы вдоль линии огня, что было сделано немедленно.
Через десять минут между нашими кавалеристами и противником завязался ожесточенный бой. Враг располагал большим количеством пулеметов. Через некоторое время я приказал полковнику Игнасио Талавере, командиру первой кавалерийской роты, оказать поддержку полковнику Порфирио Санчесу. Я дожидался прибытия генералов Парахона, Кастро Васмера и Лопеса Ириаса, которые прибыли только в сопровождении своих адъютантов. Я дал им понять, какого я о них мнения, одновременно сообщив, что намерен попытаться соединиться со своими 150 бойцами. Генералы остались на месте нашей встречи, а я отправился в путь.128
Через некоторое время я встретил моих бойцов. Радостные и возбужденные, они рассказали о своей победе и успешном захвате штаба противника, который до их прихода теснил Монкаду. Мы захватили полевой госпиталь со множеством раненых, которые рассказали нам, что во главе вражеских сил стояли генералы-консерваторы Бартоломе Васкес, Маркос Потосме, Карлос Чаморро, Бенавенте, Бакедано, Альфредо Гомес и другие, имена которых я сейчас не помню. Нам достались многочисленные трофеи - несколько тысяч винтовок и миллионы патронов. Теперь Кастро Васмер мог основательно вооружить свои отряды.
Наступила ночь. На рассвете мы заметили несколько красных флажков, которые развевались на вершине горы. С сотней людей я отправился в том направлении, но по дороге мы встретили трех солдат из армии Монкады, которые проводили нас к дому, где находился генерал. Я и мои солдаты с энтузиазмом были встречены бойцами приморья.
Сопровождавший меня солдат сообщил мне, что что Кастро Васмер жаловался Монкаде на то, какого труда ему якобы стоило заставить Парахона, Ириаса и Сандино прибыть сюда. Когда я пришел в лагерь, то застал Кастро Васмера и Монкаду сидящими в гамаках. Увидев меня, Монкада поднялся мне навстречу с иронической улыбкой и похлопал меня по плечу.
Монкада зачитал мне последний приказ, в котором запрещался переход солдат из одного отряда в другой; дело в том, что бòльшая часть собранных теперь вместе войск хотела перейти в мой отряд, пришедший из Лас-Сеговиас.
Затем Монкада приказал мне отвести мои войска в Боако, сообщив, что там находятся его воинские части. Как мне стало позже известно, это была явная ложь. Его намерение заключалось в том, чтобы я погиб под пулями солдат полковника Хосе Кампоса, с войсками которого я неминуемо столкнулся бы ночью в пути. После того, как я встретился с этим полковником, он сообщил мне, что Монкада не информировал его о моем ночном переходе, а, подозревая, что по дороге собирается пройти противник, он в предыдущую ночь выставил там пулеметы.
В Боако меня встретил град вражеских пуль. Я был вынужден занять оборонительные позиции и отправить Монкаде спешное донесение, в котором сообщал, что здесь129
сконцентрированы остатки войск консерваторов, уцелевших после нашей победы под Лас-Мерседес.
Вернувшийся связной сообщил мне, что Монкада вместе со своими войсками покинул Лас-Мерседес и выступил в Боакито. Я последовал за ним и в конце концов нагнал его части.
Уже в Боакито Монкада приказал мне занять возвышенность Эль-Комун. Там я находился до того дня, когда Монкада задушил либеральное никарагуанское движение в Типитапе. Обо всем, что произошло потом, мы уже сообщали, и общественное мнение может правильно оценить нашу позицию.
Хочу напомнить, что когда в мае 1926 г. я выехал из Мексики в Никарагуа, я был уверен, что никарагуанские либералы борются за восстановление нашей национальной независимости, которая была поставлена под угрозу незаконными договорами Брайана-Чаморро.
Однако, когда я непосредственно столкнулся с происходящим, я убедился, что никарагуанские политические руководители, как консерваторы, так и либералы, - это скопище негодяев, трусов и предателей, неспособных руководить нашим патриотическим и мужественным народом, народом, достойным лучшей судьбы, подающим пример благородства и душевной чистоты другим народам нашего континента. Наши политики бросили нас на произвол судьбы, перейдя на сторону захватчиков. Тогда мы - рабочие и крестьяне - выдвинули из своей среды собственных вождей.
Даже в эти дни героической борьбы обанкротившиеся политиканы продолжают оспаривать друг у друга кнут захватчика. Смешно смотреть на их возню, подобную грызне собак из-за кости, когда они под наблюдением иностранцев пытаются захватить президентское кресло. Но мы никогда не допустим этого.
Злопыхатели утверждают, что Сандино и его Армия - «бандиты». Но пусть знают, что не пройдет и двух лет, как вся Никарагуа будет превращена в страну «бандитов», потому что за это время наша Армия возьмет бразды правления в свои руки во имя лучшей судьбы Никарагуа, в которой уже не будет места (разве лишь на полметра в земле) для «патриотов» типа Адольфо Диаса, Чаморро, Монкады, Куадра Пасоса и других.
Наша Армия рабочих и крестьян стремится к союзу со130
студенчеством, потому что мы понимаем, что из рядов нашей Армии и студенческой молодежи выйдут новые люди, которые построят на нашей родной земле счастливую жизнь. Наша новая родина будет великодушна к людям вчерашней политики; исправив свои ошибки, они могут даже заслужить наше уважение. Это, конечно, не относится к предателям, которых я назвал выше и которые свои корыстолюбием разрушили все, что их соединяло с народом.
Никарагуа завоюет свободу лишь ценою собственной крови, сражаясь с оружием в руках.
Главный штаб Армии защитников суверенитета Никарагуа, Лас-Сеговиас, Никарагуа.
Родина и свобода!Источник: «Идейное наследие Сандино» (Сборник документов и материалов), Москва, «Прогресс», 1982, стр. 123-130