"Революционный архив"

В.М.Смирнов

РЦХИДНИ                        
ф.             326
оп.                1
д.              112
л.л.    218-236

 Письмо  к Т.И Харечко

Дорогой Тарас!

 

Получил от тебя копию письма Сосновского, которое явилось для меня неожиданным ответом на то письмо, которое я тебе послал в июле. Неожиданным потому, что это мое письмо, как и еще несколько писем аналогичного содержания, посланных мною тогда же ближайшим друзьям, предназначались только для тех, кому они были адресованы, и я вовсе не думал, что они получат более широкое распространение. Если бы я имел в виду такое распространение, то разумеется писал бы их иначе. Не в том смысле иначе, что я воздержался бы от каких-нибудь сделанных там утверждений или смягчил бы резкость характеристики Троцкого - ни от того, ни от другого я не имею никаких оснований отказываться. Но в этом случае нужно было бы конечно дать более подробную аргументацию, которая в письмах к ближайшим друзьям, привыкшим понимать друг друга с полуслова, является излишней. И если т. Сосновский тем не менее принял мое письмо к тебе за "проработку" - то он глубоко ошибается. А впрочем совершенно ясно, что это выражение пущено им больше для красного словца. Но жалеть о том, что мои июньские письма получили более широкое распространение, чем я предполагал, все же не приходится. Не только письма Троцкого к отдельным товарищам, но и выпущенные им за лето документы (из них до Тобольска дошли: две первые главы критики программы Коминтерна, заключительная часть заявления Конгрессу, адресованный Конгрессу же документ "Что же дальше" и написанная после июльского пленума статья "Июльский пленум и правая опасность") показывают, что все дальнейшие события Троцкого ничему не научили, и что он упорно продолжает держаться той линии, которая уже принесла много вреда оппозиции, а теперь будет приносить еще больше. Эта линия теперь уже нуждается в более подробном разборе. Но прежде одно замечание.

В своем письме Сосновский говорит: "Всякому грамотному человеку ясно, что за минувший год децисты приобрели новый оттенок взглядов на наше положение. В какую сторону движутся они от международно-марксистски-ленинских взглядов - ясно". Этот намек на наше движение в сторону Сталина повторяется в более определенной форме некоторыми троцкистами из Туркестана, которые, как пишут мне оттуда, заявляют, что "тон Смирнова по отношению к Л.Д. обеспечивает ему на 50% милость Ярославского-Сталина".

Эти скверненькие инсинуации насчет того, будто бы наши разногласия с Троцким приближают нас к Сталину, а наша борьба против шатаний Троцкого служит на пользу ЦК, нам приходится слышать не в первый раз. Еще после 16-го октября 1926г., когда Троцкий помог Каменеву заставить свою группу пойти на капитуляцию, он пустил в обиход сплетню о том, будто бы ЦК очень доволен тем, что мы не пошли вместе с Троцким на капитуляцию, и что будто бы только в награду за это меня в частности восстановили тогда в партии. С тех прошло без малого два года. И вот оказалось, что несмотря наше якобы "приближение" к Сталину, не от нашей группы ушли к нему Пятаков, Крестинский, Антонов-Овсеенко, не у нас "держатся на ниточке" - по выражению Сосновского в том же письме - Ищенко и Серебряков, и не к нашей группе принадлежит Преображенский, о котором даже Сосновскому "неизвестно в точности, как он самоопределился". Что же касается "милостей Ярославского-Сталина", то опять-таки не наши товарищи ехали в ссылку в порядке "партийной дисциплины", не они ездят из ссылки на курорты и в отпуска в Москву. Разумеется, мы ничего не можем иметь  против того, чтобы Серебряков полечился в Гаграх, а Преображенский съездил в Москву посмотреть своего новорожденного сына. Но перед лицом этих фактов следовало бы бросить глупенькие разговоры о "симпатиях" к нам Сталина, а перед лицом прямого перехода к нему очень видных лидеров троцкистской группы нужно бы поосторожнее болтать о нашем "принципиальном приближении" к Сталину.

Многим товарищам казалось, что ссылка большевиков ликвидирует разногласия между нашей и троцкистской группой. И однако на первом же серьезном политическом вопросе - на вопросе об отношении к "левому курсу" - наши взгляды резко разошлись, по крайней мере с верхушкой троцкистской оппозиции, в том числе и с самим Троцким. Почему отношение Троцкого к этому, с позволения сказать, "курсу" встретило такую резкую оценку в наших рядах, в частности, и с моей стороны? Потому, что это отношение показало, что даже в тех условиях, когда всякие иллюзии прямо-таки преступны, Троцкий по-прежнему ведет свою линию шатаний, что даже тюрьма и ссылка для него самого и его ближайших единомышленников не излечили его от этих иллюзий. Напрасно Сосновский теперь задним числом хочет переделать письмо Троцкого от 9/V, заявляя, будто бы в нем говорилось только, что "левый курс мог бы стать исходным пунктом оздоровления партии, если бы ... левый курс был левым курсом. Он увеличил бы шансы на разрешение кризиса безболезненным путем". Все эти "бы" - приписка Сосновского. В письме же Троцкого прямо говорилось: "Считаем ли мы, что этот сдвиг увеличивает шансы оздоровления партии? Считаем". Столь же прямо сказано там, что борьба оппозиции "вынудила на данной стадии серьезный шаг влево". Более того, к этому добавлено, что "при наметившемся и нами же обусловленном официальном сдвиге у нас для такого обязательства (т.е. для отказа от фракционной работы. - В.С.) гораздо больше возможностей и шансов, чем полгода тому назад". Что Сосновский очень на меня рассердился - это "по-человечеству" понять можно. Но врать по этому случаю так, что это вранье бросается в глаза - право же не умно. Теперь уже точно известно, что решение о повышении хлебных цен было принято Политбюро до начала "левого курса". Точно известно, далее, что по этому коренному вопросу никаких "разногласий" на июльском пленуме не было. Совершенно уже ясно, что "левый курс" был только подготовкой к правому курсу июльского пленума, и что "серьезный шаг влево" был сделан только для того, чтобы отсрочить до начала новой хлебозаготовительной кампании предрешенное уже повышение хлебных цен. Группа 15-ти так это дело и оценила. А Троцкий говорил о "серьезном сдвиге влево" и авансировался на поддержку этого "сдвига" "безусловно всеми силами и средствами". Почему так "ошибся" Троцкий? Потому ли, что он глупее нас? Нет, потому, что он не хотел видеть того, что  есть, потому, что он искал выхода на путях примирения с ЦК.

Вся линия Троцкого, начиная с 1923г. включительно, была линией на это примирение, на то, что оппозиция вместе с большинством ЦК (т.е. вместе с так называемыми "центристами") будет бороться против "правой опасности". Это было высказано им всеми словами на пленуме ЦК в феврале 1927г., и на это выступление, как на основу тактической линии троцкистов, он ссылается и теперь почти в каждом письме и документе. Но ведь это и есть, как я писал тебе, "прокладывание дорожки к капитуляции, как всегда неполной, на половиночку, на три четвертушки, но тем более политически вредной". На половиночку, на три четвертушки сам Троцкий протащил по этой дорожке свою группу 16/Х 1926г., 8/VIII 1927г., в ряде резолюций перед 15 съездом и на съезде. До конца по этой проложенной Троцким дорожке прошли его ближайшие друзья - Пятаков, Крестинский,  и пр., и собираются пройти, по словам самого Сосновского, Ищенко и Серебряков. Наконец, сам Сосновский самовольно приводит выдержку из письма к нему какого-то сталинца: "Нам нужны вы (т.е. оппозиция), но троцкизм нам с его теперешней позицией не нужен. Вы же со своими кадрами, активностью принесли бы нам большую пользу". Это откровенное и даже наивное предложение капитуляции Сосновский приводит, как доказательство серьезности разногласий в "партии", и глубокомысленно замечает: "Факт новый и конечно благоприятный, облегчающий нам пробуждение пролетарской партии". Чего стоит после этого его негодование по поводу моего обвинения верхушки троцкистов в прокладывании дорожки к капитуляции?
Троцкий с полным основанием ссылается на свое выступление на февральском пленуме ЦК 26 года, хотя благоразумно не цитирует его. В этом выступлении он действительно точно ??достаточно четко?? определил свою линию. Пугать "центристов" правой опасностью, с нетерпением ожидать "удара правого хвоста по центристской голове", поддерживать эту голову в ее "левых антраша", мечтать о блоке с ней против откровенно и - хочешь не хочешь - против непочтительных к этой голове "прекрасных революционеров", с которыми он считает нужным заранее "беспощадно разорвать" за "обнаружение у них зачатка на вторую партию" - такова тактика Троцкого.

Как называется такая позиция? Самая настоящая центристская, которая ставит свою ставку не на борьбу против оппортунистов за свою собственную линию, а на раскол среди оппортунистов, на то, чтобы "толкать влево" наиболее "левую" часть оппортунистов, "поддерживать" их против так называемых "правых". Эту центристскую линию нетрудно проследить во всей оппозиционной деятельности Троцкого.
Дискуссия 1923г. В Москве идет борьба. Сочувствие партийных масс и даже части аппарата явно на стороне оппозиции. Перед массами Троцкий не выступает. Но он принимает активнейшее участие в выработке резолюции 5-го декабря, "толкает" ЦК на наиболее левые формулировки (оставляющие однако ЦК ряд лазеек, которыми он впоследствии и воспользовался). Борьба продолжается. Положение в Москве висит на волоске. Даже на районных конференциях, несмотря на все выборные мошенничества, твердого большинства у ЦК нет. ЦК мобилизует все силы, вызывает на помощь ленинградцев, с Зиновьевым во главе. По крайней мере на половине районных конференций выступление Троцкого могло бы сыграть решающую роль. Но он предпочитает ограничиваться пропагандистскими статьями о "Новом курсе" и усиленно подчеркивает, что оппозиционное движение рассосало антипартийные группировки "Рабочей Правды" и "Рабочей Группы". Не выступает он и на 13 конференции, а на 13 съезде, на котором ЦК обеспечил себе "единогласие" путем
насилия над партией, он заявляет: "Руки по швам перед партией", т.е. перед ее насильниками.

1924г. Троцкий выпускает "Уроки Октября", в которых критикует ошибки ЦК в германской революции, т.е. те самые ошибки, непризнание которых он объявляет теперь источником всех последующих оппортунистических шатаний. ЦК отвечает бешеной "литературной дискуссией". "Децисты", несмотря на свою "национальную ограниченность", в которой их упрекает Сосновский, "терпеливо и настойчиво" убеждают Троцкого, что нельзя молчать, нельзя оставлять на произвол судьбы партийную массу. Но "международные" троцкисты - Пятаков и Серебряков - решительно против дальнейшего разъяснения ошибок руководства в германской революции - на том основании, что это в данной обстановке будет означать разрыв Троцкого с ЦК. После долгих колебаний, после ряда написанных, но не отправленных в печать статей, Троцкий становится на сторону "международников". Боязнь разрыва с "центристами" оказалась сильнее желания доказать партии роковую, по мнению самого Троцкого, ошибочность линии в руководстве германской революцией.

ЦК забирает все сильнее вправо. Его политика начинает бить уже не только по партии, но и по рабочему. Весной 1925г. прокатывается волна стачек. "Национально-ограниченные децисты" настаивают на том, чтобы выдвинуть рабочий вопрос. "Международные" троцкисты с Пятаковым во главе решительно против этого. Троцкий, не высказываясь по существу, считает выдвижение рабочего вопроса несвоевременным.
Осень 1926г. До начала открытой борьбы Троцкий занимает радикальную позицию и опирается на нас против Пятакова, Серебрякова и др. Отдавая себе ясный отчет во всех трудностях прорваться в дискуссию, он характеризует предстоящую борьбу как "ползучую", с неизбежными в начале поражениями и призывает к упорной и долгой борьбе, не смущающейся этими поражениями.

Но этой решимости бороться хватило ненадолго. Если зиновьевцы дрогнули после первой же неудачи на авиаприборе, то после поездки Зиновьева в Ленинград никто иной, как Троцкий помог капитулянтам провести свою линию. После этой поездки Каменев сразу предложил подать капитулянтское заявление, которое впрочем было несколько лучше заявления 16/Х, ибо в нем не было обещания "помогать партии бороться с фракционностью". Это предложение встретило единодушный отпор - даже со стороны зиновьевцев. Но Троцкий, признавая проект Каменева неприемлемым, предложил свой проект заявления - совсем "левый", только с небольшими уступочками. По мере хода переговоров с Политбюро Троцкий каждый раз предлагал по одной небольшой уступочке, сколачивая себе каждый раз на этих маленьких уступочках большинство, - и таким образом довел тогдашнюю оппозицию ценой разрыва с "прекрасными революционерами" до заявления16/Х. Троцкий сыграл здесь типичную роль центриста, который говорил левые слова, а на деле помог  правым провести свою линию, которая в откровенном своем виде от себя отпугивала.

Дальше: выступление на 15 конференции с заявлением об "уменьшении разногласий". Когда это вызывает резкое недовольство в его собственных рядах - скачок влево на пленуме ИККИ. Затем новый поворот вправо - на февральском пленуме, где он произносит свою программную речь об ориентировке на то, что оппозиция будет бороться "вместе с большинством партии, с большинством ЦК против правой опасности". На этом же пленуме он ухитрился замазать вопрос о "рационализации", т.е. вопрос о беспардонном нажиме на рабочих, "по ученому" заявив, что эта "рационализация" есть "неизбежный результат амортизационного провала прошлых лет". Новый поворот влево на апрельском пленуме по вопросам китайской революции. Новое отступление на июльском пленуме из страха перед открытой борьбой (заявление 8/VIII). Вновь налево до 7/IX. Опять шаг за шагом вправо перед 15 съездом и на съезде в тщетной надежде удержать зиновьевцев и собственных правых от раскола. И наконец ссылка, накануне которой Троцкий еще раз отмежевывается от так называемых "сторонников второй партии".
О неудачной попытке "поддержать" ренегатов коммунизма в их "левом курсе" я уже говорил. Но вот на июльском пленуме этот знаменитый "левый курс" кончается. Правая линия торжествует. Что делает Троцкий? Он пишет статью "Июльский пленум и правая опасность", как будто дело идет все еще только об опасности, а не об откровенно правом повороте. Бросив несколько бессодержательных левых фраз о том, что "правые бросили перчатку", что нужно сейчас же (!) со всего размаха (никак не меньше) ударить правых по рукам" (что сие значит реально - об этом конечно ни звука), он тут же начинает развивать дальше свою знаменитую теорию о "голове и хвосте". Оказывается, что Рыков не только хвост Сталина, - и у Рыкова в свою очередь "есть свой собственный куда более тяжеловесный хвост" - те, "которые хотят жить в мире со всеми классами". А за этими людьми (кто они такие?) есть еще "отъевшийся хозяйчик с ножом за голенищем". А за "хозяйчиком" еще "настоящий хозяин с дредноутом, авионами и фосгеном" - по ту сторону границы.

Рыков победил - и Троцкий тотчас же приращивает к нему новый "хвост", благодаря которому рыковцы опять возводятся в сан центристов, которых можно "поддерживать" против тех, "кто хочет жить в мире со всеми классами". А в запасе на всякий случай еще два хвоста, прицепивши которые можно объявить "центристской головой" сначала людей, "хотящих жить в мире со всеми классами", а затем и "хозяйчика с ножом за голенищем". Ведь каждому грозит еще большая правая опасность.
"Поддержка, поддержка, еще раз поддержка!" - таков девиз Троцкого. Он очень любит писать целые трактаты о "центризме" - пусть посмотрит на самого себя!
Что же лежит в основе этого стремления "поддерживать"? Увидеть это нетрудно. Троцкий очень смело ведет пропаганду своих взглядов и робко отступает каждый раз, когда дело идет о реальной борьбе за эти взгляды. Когда в 1923г. еще была возможность победы в чисто партийных рамках - путем устранения  внутрипартийной борьбой тогдашнего ЦК, Троцкий предпочитал толкать ЦК на уступки, пугая его тем, что без оппозиции в партии разовьются антипартийные течения. Когда затем борьба стала перерастать внутрипартийные рамки. Но оппозиция, сохранившаяся еще в партии, имела некоторые шансы победить, опершись не только на рабочую [часть] партии, но и на рабочих, Троцкий всего больше боялся, как бы борьба хоть чуточку не вышла за партийные рамки - и поэтому отказывался выдвинуть рабочий вопрос. Теперь, когда ЦК задушил партию, превратился в правительство мелкой буржуазии, враждебное рабочему классу, Троцкий всего больше боится рабочего движения. В письме 9/V он пишет: "Вопрос о самокритике в этих условиях может далеко перерасти поставленные ему рамки и вывести силу "противодействия" далеко за те пределы, которые мы считаем запретными, т.е. за пределы большевистской партии и диктатуры пролетариата. Тут наша помощь партии будет вдвойне необходима".

Только что допущена "самокритика", нет еще даже "манифеста 3-го июня", а Троцкий уже и сам боится, и "партию" (т.е. ЦК) пугает: "Смотрите - без нас рабочий выйдет за "запретные пределы". Берите нас скорее на помощь!".
Проходит два месяца. Появляются статьи об "опошлении лозунга самокритики". Рабочие уже поют ироническую песенку на мотив "Кирпичиков":

       "Критик вылетел, а за ним другой
         С самокритикой топай домой",

 

а Троцкий в заявлении Конгрессу с серьезнейшим видом пишет: "Оппозиция обязана бдительно следить за тем, чтобы самокритика, которая при дальнейшем своем развитии будет все больше наталкиваться на бюрократический отпор, не пошла по антипартийному руслу и не стала лить воду на анархо-меньшевистские мельницы. Бюрократический режим неизбежно порождает такого рода злокачественную реакцию в самих рабочих массах. Оградить от нее или свести ее к минимуму может только оппозиция. Этой своей исключительно важной задачи, требующей полного доверия рабочих, оппозиция может достигнуть только при условии твердого и мужественного проведения ленинской линии".                                                                                                  
           Жалкая беспомощность всего этого рассуждения бросается в глаза: для того, чтобы добиться "проведения ленинской линии", нужно, чтобы самокритика вышла за рамки, поставленные ей оппортунистами, чтобы она вступила в открытую борьбу с "бюрократическим режимом", но "бюрократический отпор", на который она при этом наткнется, согласно теории Троцкого "неизбежно породит злокачественную реакцию в самих рабочих массах". Как же быть Троцкому? "Выход" один: пугать ЦК возможностью этой "злокачественной реакции", "толкать" его на то, чтобы он этот бюрократический режим сам уничтожил - ибо только при этом условии оппозиция сможет выполнить свою "исключительной важности задачу" ограждения рабочих масс от "злокачественной реакции" - задачу, которая требует "полного доверия" к Троцкому тех рабочих, которым сам Троцкий не доверяет и движения которых он боится.

В 1923г. Троцкий пугал ЦК тем, что если ЦК не уступит оппозиции, то в партии разовьются антипартийные течения. ЦК вместо уступок задушил партию. Теперь Троцкий пугает его тем, что если он сейчас не уступит, то рабочий "выйдет за пределы большевистской партии и диктатуры пролетариата". Нет никакого сомнения, что ЦК и сейчас не уступит, а будет душить вместо этого рабочий класс, что он впрочем и начал уже делать.

Да, только к бессилию может привести страх перед единственной силой, на которую можно опереться!

Мы имеем все основания полагать, что пролетариат даст не злокачественную, а здоровую в основном реакцию на ту безобразную эксплуатацию, которой подвергает его правительство мелкой буржуазии. А вот позиция Троцкого, если бы она была усвоена оппозицией, неизбежно привела бы к самой злокачественной пассивности в предстоящей и уже начинающейся классовой борьбе.

     *

А теперь пора рассмотреть, что же собственно представляет собой та "международность", которую все время выставляет  на показ Троцкий, и за несогласие с которой Сосновский обвиняет нас в "охлаждении к международной революции", в "теории оппозиции в одной стране" и в "сталинизме навыворот". На деле эти международность Троцкого является только необходимой составной частью всей его центристской линии.  

Уже в письме 9/V Троцкий обещает: "Внутренние вопросы необходимо поставить под международным углом зрения. Никакая внутренняя политика не поможет без правильного и выдержанного курса международной пролетарской революции... Надо ребром поставить вопрос об убийственных ошибках, начиная с 1923г. - Болгария, Эстония, Англия, Китай".

Это свое обещание он и выполняет в документе "Что же дальше", посланном Конгрессу. Посмотрим же, как выглядим под этим "международным" углом зрения история советского государства и партии за последние пять лет.

В чем состоит этот "международный угол зрения" во внутренних вопросах. "Внутреннее развитие СССР и правящей партии", пишет Троцкий, "полностью отражало (курсив мой - В.С.) изменение международной обстановки, служа наглядным опровержением новых реакционных теорий изолированного развития социализма в отдельной стране. Курс внутреннего руководства был разумеется тот же, что и курс ИККИ: центризм, сползающий вправо".

Высказав этот замечательный тезис, к которому мне еще придется вернуться, Троцкий переходит к изложению и освещению событий.

"Уже в период 12 съезда", говорит он, "две позиции ясно наметились по хозяйственным вопросам Советского Союза". При этом "официальная фракция отбрасывала классовые критерии, оперируя такими понятиями, как крестьянство вообще, урожай вообще, обогащение вообще". Какие стороны международной обстановки "полностью отражала" эта позиция, к счастью или к несчастью не сказано, вероятно потому, что "решающее значение в этом процессе приобрели события международного порядка", в частности, поражение революции в Германии. Как же повлияли на нас эти события?

Известное разочарование в международной революции", продолжает Троцкий, "захватившее отчасти и массы, толкало центральное руководство в сторону чисто национальных перспектив, которые нашли свое плачевное выражение в теории социализма в одной стране". Под влиянием этих чисто национальных перспектив "официальное руководство все более сбивалось на позиции изолированного самодовлеющего хозяйственного развития". Благодаря этому "вопрос о темпе нашего хозяйственного развития не ставился нашим руководством вовсе". Упустив поставить вопрос о темпе, "мы утрачивали темп ложной хозяйственной установкой". А заодно пошла уже "систематическая утеря темпа и в вопросах международной революции", вызывавшаяся "центристской неспособностью  оценить революционную обстановку и в нужный момент использовать ее". Но "вопрос о темпе есть решающий вопрос всякой борьбы" и, упустив его, мы и вступили "период временного, конечно, но глубокого ослабления позиций международной революции".

Все это не только международно, но и диалектично: причина и следствие все время меняются местами: руководство ИККИ и ЦК ВКП упустило революционную ситуацию в Германии и привело к поражению германскую революцию. Затем - обратное действие следствия на причину: поражение революции в Германии вызывает разочарование руководства ЦК ВКП в мировой революции. С горя оно строит теорию социализма в одной стране, упускает вопрос о темпе нашего строительства, становится окончательно центристским. Затем - опять обратное действие следствия на причину: благодаря неспособности центризма оценить революционную обстановку, упускает темп и в международном движении, - упускается революционная ситуация в Англии и в Китае. В результате - "глубокое ослабление мировой революции". А "завершением гигантского сдвига в соотношении мировых сил за последние годы", как сказано в письме 9/V, явился разгром оппозиции у нас. И тезис, и антитезис, и синтезис - все в порядке.
Одна беда: как марксисты, мы привыкли объяснять изменение политической обстановки изменением в соотношении классов и борьбой между ними. А у Троцкого все диалектическое взаимодействие происходит между "мировой обстановкой" и мозгами тех, кто руководит ИККИ и ЦК ВКП. Троцкий упрекает ЦК в том, что "официальная фракция в 1923г. отбрасывала классовые критерии, оперируя такими понятиями, как крестьянство вообще". Упрек правильный. Но что же сказать о самом Троцком, у которого тоже под "международным углом зрения" исчезло даже "крестьянство вообще", даже пролетариат, у которого во всей главе, называющейся "политика 1923-26гг.", говорится лишь в одном месте о "давлении новых классовых прослоек, формировавшихся на основе НЭПа, связывавшихся с государственным аппаратом, желавших, чтобы им не мешали подниматься вверх и не освещавшихся ленинским фонарем"?

Эту фразу о "давлении классовых прослоек" считать классовым анализом никак невозможно. Диалектика классовой борьбы выпала у Троцкого. Но тогда и вся "диалектика" Троцкого - не марксистская диалектика, хотя бы в его рассуждениях через каждые два слова повторялось "международный".

Что современное хозяйство далеко переросло национальные рамки, что оно стало уже мировым хозяйством - этого не станет отрицать ни один из идеологов буржуазии. Никому не придет в голову отрицать и того, что благодаря этому политическая обстановка в каждой стране теснейшим образом связана с политической обстановкой в других странах. Но от этих общих мест марксизм и отличается тем, что с его точки зрения экономика определяет политическую обстановку не непосредственно, а через борьбу классов.

Классовая борьба пролетариата есть прежде всего борьба против своей буржуазии. Вытекает это из того простого обстоятельства, что буржуазия не создала и не может создать мирового государства, что государство - это оружие классового господства буржуазии - есть национальное государство. В этом смысле, если угодно, классовая борьба есть "национально-ограниченная" борьба. И по случаю этой "национальной ограниченности" Троцкий со своей "международной" точки зрения эту борьбу и проглядел.

Только тот, кто в погоне за "международностью" позабыл азбуку революции, мог бы упрекнуть нас за напоминание этой азбучной истины "в отходе от международной точки зрения или в "сталинизме навыворот". Против своей буржуазии борется пролетариат не одной страны, а каждой страны. А так как основы эксплуатации пролетариата буржуазией во всех странах одинаковы, так как одинаковы в основных чертах и формы господства буржуазии во всех странах, то опыт борьбы пролетариата каждой страны является международным опытом. Далее, ставя своей задачей уничтожение противоречия между общественным характером производства и частной собственностью на средства производства, пролетариат в ходе разрешения этой задачи неизбежно должен уничтожить и второе противоречие - между мировым характером производства и национально-государственной организацией его частей. Кроме того, хозяйство если не всех стран, то по крайней мере целых групп стран (например, европейских) настолько тесно переплетено между собой, что победа пролетариата в одной стране не может не вызвать глубочайших пертурбаций в хозяйстве соседних стран, пертурбаций, которые резко ускоряют в них наступление революционной ситуации. "Национально-ограниченная" (благодаря национальной разграниченности структуры мирового хозяйства) борьба пролетариата неизбежно и очень быстро перерастает национальные рамки, ломает государственные границы и может получить свое завершение - построение социализма - лишь в мировом масштабе.

Все это азбука. Но из этой азбуки следует, что, пока еще остается классовая структура общества, пока остается вместе с тем и разделение мирового хозяйства на национально-государственные части, до тех пор нельзя говорить, как это делает Троцкий, что "внутреннее развитие СССР (или какой-либо другой страны) полностью отражает международную обстановку". Не говоря уже о полной расплывчатости понятия, как "международная обстановка", совершенно ясно, что политическое развитие отдельной страны определяется "международной обстановкой (а не отражает ее) не непосредственно, а через изменения соотношения классовых сил, через борьбу классов в этой стране. Наша экономика не есть изолированная экономика. Она есть часть мирового хозяйства, она выполняет в мировом хозяйстве определенную роль. Изменения в мировой экономике изменяют и эту роль, изменяют и создающееся на основе ее соотношение классов. Но политическая ситуация у нас, политика СССР определяется этим соотношением классов у нас.

Могут сказать: ну, а война, например, разве она не окажет непосредственно влияния на нашу политику? Если бы такой вопрос был задан, на него можно было бы ответить только: "война есть продолжение политики другими средствами". Прежде всего пришлось бы пустить эти средства: мобилизовать армию, организовать ее снабжение, мобилизовать промышленность и т.д. Но этим пуском в ход и будет ограничено непосредственное влияние войны. А каковы будут те экономические и политические меры, с помощью которых будут пущены в ход эти средства, какие задачи поставит себе государство в этой войне - это будет всецело зависеть от соотношения классов, от результатов той скрытой или открытой классовой борьбы, которая будет происходить у нас. Так всегда понимали дело революционные марксисты.

Скучно разжевывать эти азбучные истины. Но что же поделаешь, если "отражение международной обстановки на внутреннем развитии СССР" по Троцкому состоит в том, что поражение германской революции "отразилось" на Бухарине, Сталине и других "разочарованием" в мировой революции, что под влиянием этого разочарования они создали теорию социализма в одной стране, не подумали о соотношении темпа нашего развития с темпом развития мирового, упустили темп и т.д. Что поделаешь, когда под видом "подлинно-ленинской", "международной" точки зрения преподносится написанная гладкими фразами болтовня о международности?

Каков однако объективный смысл этой болтовни? Он заключается в том, что за "тонким" анализом того, "как оседает в головах авангарда или авангарда авангарда" (письмо 9/V) пресловутая "международная обстановка", "забывают" проанализировать, как отражается в головах этого "авангарда" идеология наших "национально-ограниченных" классов, чьи интересы выражают "ошибочные" теории этого авангарда. 20 с лишком страниц в критике проекта программы Коминтерна Троцкий посвятил теории социализма в одной стране, привел очень много убедительных цитат из Ленина, Маркса, даже Бухарина, даже Сталина, всесторонне разобрал теоретическую несостоятельность этой теории - и ухитрился нигде не сказать о том, что эта теория есть попытка мелкой буржуазии приспособить для своих нужд теорию революционного пролетариата, превратить Коминтерн в орудие национальной защиты СССР, подписывающего пакт Келлога, попытка изолировать пролетариат от мирового революционного движения пролетариата и тем вернее победить его. Очень много хороших мыслей высказано там же по поводу политики ЦК в Англо-Русском Комитете, об ее "центризме", "эпигонстве", "эмпиризме" и т.п. - и ничего не сказано о том, что эта политика - политика нашей мелкой буржуазии, которая выдавала головой английский пролетариат английской буржуазии ради сохранения хороших отношений с английской "рабочей партией", на которые рассчитывали, как на "гарантию против интервенции". Очень много и верных, и неверных мыслей сказано им по вопросу о темпе развития нашей промышленности - и ни слова не сказано о том, что тот "темп" развития промышленности, который проводится с 1923г., есть политика хищнического хозяйничанья мелкой буржуазии, разоряющей промышленность в пользу деревенского потребителя по внешности, в пользу спекулянта и кулака - по сути дела. Ошибки в международной политике, ошибки в проведении индустриализации, ошибки политики в деревне, ошибки в рабочем вопросе (последнему в документе "Что же дальше", занимающем 38 страниц на машинке, посвящено ровно 13 строк) - и нигде не сказано о классовом характере этих "ошибок", о том, что они в своей совокупности дают целую систему мелкобуржуазной политики.

Троцкий боится масс, боится классовой борьбы, и поэтому усиленно замазывает классовый характер политики ЦК. И его "международная" точка зрения есть лишь благовидное прикрытие для его центристской политики, которая усиленно старается изобразить оппортунистов, как заблуждающихся революционеров, в то время как на самом деле они являются ренегатами коммунизма и предателями революции. С такой международной точкой зрения мы, разумеется, не можем иметь ничего общего.
Два слова относительно Сосновского ... Он пишет: "по Смирнову выходит, что международные события на сталинскую политику оказать влияния не могут, зато сталинская политика на международные события влиять может". И любят же люди говорить бессодержательные фразы! На сталинскую политику влияют тысячи вещей: и международные события, и погода, определяющая урожай, и личные симпатии и антипатии, и состояние сталинского желудка, которое, говорят, сильно влияет на работу мозга. Но результат всех этих влияний один: сталинская политика все более становилась и теперь уже окончательно стала мелкобуржуазной политикой. А это и значит, что при всех влияниях определяла эту политику мелкая деревенская буржуазия. Именно поэтому всякое новое событие - и наше, и международное - влияло на эту политику не "вообще", а в направлении каждый раз нового сдвига в эту сторону. А об этом только и идет речь.
А как же быть с влиянием "сталинской политики" на "международные события"? Опять-таки смешно ставить этот вопрос вообще. На превращение Северо-Американских Соединенных Штатов в наиболее мощную капиталистическую страну, ставящую в зависимость от себя европейские капиталистические страны - эта политика едва ли оказала хоть какое-нибудь влияние. А на ход развития китайской революции, как это доказывает и сам Троцкий, влияние ее было порядочным. А на Коминтерн влияние ее пока огромно - недаром же Конгресс Коминтерна включил в свою программу сталинскую теорию социализма в одной стране. Противоречит ли это международной точке зрения? Нисколько - ибо влияние это само обусловлено фактами и событиями международного значения: той особой ролью в системе мирового разделения труда, которую играла довоенная Россия; тем особым создавшимся на этой основе соотношением классов, которое под ударами мировой войны создало условия для победы у нас пролетариата; тем, что в результате этой победы ВКП стала руководящей секцией Коминтерна. Неужели это не ясно?

Значит ли это, что влияние сталинской политики на политику международного пролетариата сохранится вечно? Конечно, не значит. Конечно, наоборот. Чем яснее становится мелкобуржуазность этой политики, тем ближе тот момент, когда мировое движение пролетариата высвободится из-под влияния политики Сталина. Но тут-то и зарыта собака. С помощью общих фраз о влиянии мировых событий на политику Сталина Сосновский хочет протащить контрабандой ту мысль, что развитие мирового движения пролетариата выправит политику Сталина, заставит его одуматься. Так пусть он и попробует доказать прямо, что оппортунисты могут выправиться, и что на этой надежде мы должны строить всю нашу практику - тогда и поговорим.

Большевистская партия выковывалась в борьбе не только с откровенно правыми - с "экономистами" и "ликвидаторами", но и всякого рода центристами, со всеми их оттенками. Иначе и быть не могло: только благодаря центристам откровенно правые могли в глухое время реакции вербовать себе сторонников среди рабочих, только левые фразы центристов могли сбивать с толку - иногда и надолго - честных и преданных революционеров.

Роль такого центриста играет сейчас Троцкий. Позиция откровенно правых - Ищенко, Преображенского, Серебрякова - вызвала дружный отпор среди всех почти оппозиционеров без различия направлений. Троцкий тогда берет налево, передвигается и сам левее той позиции, которую он занял в письме 9/V. Те, которые возмущались позицией Ищенко и Преображенского, которые в письмах к Троцкому выражали свое неудовольствие по поводу его майского письма (в числе их был, кстати сказать, и Сосновский, который теперь так выгораживает это письмо), теперь радуются: "Троцкий полевел!". И не замечают того, что Троцкий передвинулся влево ровно настолько, чтобы не оттолкнуть от себя этих недовольных, что он не признал ошибочности своей майской позиции, не отмежевался резко от линии правых, лишь мягко критикуя их "ошибки" (см., например, его письмо к Преображенскому по поводу его архикапитулянтских предложений о заявлении Конгрессу), что он в то же время совершенно определенно и "беспощадно" отмежевывается от "друзей слева"; не замечают того, что этим он полностью сохраняет все мостики для возвращения на правую позицию, от которой он отошел только по-видимости.

Такого рода центризм нужно разоблачать беспощадно, бороться против него со всей решительностью, независимо от того, кто берет на себя роль центриста, не смущаясь тем, что эта борьба может временно вызвать возмущение тех или других преданных революционеров, которые еще не успели раскусить как следует центристской тактики. В ходе дальнейших событий эти преданные революционеры ее раскусят, а что касается других - то их надо спокойно предоставить собственной участи.

В своем письме я высказал свое личное мнение, что Троцкий с этой центристской линии сойти не способен. Те произведения Троцкого, которые дошли до меня, с тех пор только подкрепили меня в этом мнении. Я первый буду рад, если этот мой пессимизм не оправдается. Но опровергнуть его можно не криками о недопустимости моего тона, не истерическими воплями о "слепковских методах проработки Троцкого", а действительным отказом от центристской линии. Пока на этот отказ нет и намека. Что будет дальше, посмотрим.

                   
Жму руку. В.Смирнов

6/Х-1928 г.