Арриго Черветто Куба: конечная точка буржуазно-демократической революции

Куба: конечная точка буржуазно-демократической революции в полуколониальной стране

Со времени начала кубинской революции и до сегодняшнего дня прошло уже достаточно времени для того, чтобы можно было подвести первый отчасти количественный, но, прежде всего качественный итог. Действительно, если оказывается трудным определить количественные показатели кубинских событий с экономической точки зрения, то будет легче понять некоторые из их качественных аспектов.

Прежде всего, к какому социальному типу принадлежит кубинская революция? Неоспоримо, что речь идет о буржуазно-демократической революции, показывающей сходство с целым рядом революций, колеблющих афро-азиатский мир. Она, однако, отличается от них тем, что разворачивается не на колониальной территории, тогда речь шла бы о политическом освобождении. Кубинская революция является поэтому типичной полуколониальной революцией, первой и к тому же наиболее значительной в послевоенный период. Со времен Ленина и первых конгрессов Коминтерна было много дебатов по вопросам отличия между колониальными и полуколониальными странами, и было бы неплохо спокойно вернуться к этой дискуссии и углубить ее. В любом случае, полуколониальные страны характеризуются формальной политической независимостью, порой давно приобретённой, и полной экономической зависимостью по отношению к империализму. Тогда как колониальные страны являются продуктом доимпериалистического колониализма, на основе которого развился современный империализм, полуколониальные страны являются чистым продуктом империализма. Латинская Америка даёт нам гигантский пример полуколониальной ситуации. Политически независимая с XIX века, в нашем веке она стала огромным резервуаром для империалистических инвестиций.

Исходя из этого, кубинская революция приобретает историческое значение, которое выходит за рамки ограниченного эпизода, чтобы стать отправной точкой для всего полуколониального движения Южной Америки. Нужно, следовательно, внимательно проследить её развитие.

Если нужно понять два фундаментальных экономических измерения, характеризующих кубинскую революцию, то следует поместить их в общие рамки экономической структуры острова. И эта структура содержит элементы, которые заставляют подумать, что только сильное «якобинствующее» движение, такое, как кастристское, было в состоянии вытянуть страну из стагнации и сдвинуть с места капиталистическое развитие. Потому что на Кубе, как и во всех развивающихся регионах, объективно ощущается потребность в государственном капитализме, который только и способен дать возможность для нормального экономического развития. Следовательно, не случайно то, что два самых мощ-

ных института кубинской революции гораздо в большей степени, чем демагогическая позиция, занятая Фиделем Кастро, придали ей твёрдую политическую ориентацию и выдержанную унитарную тенденцию, - это две государственные организации - Национальный Банк ²⁵, руководимый Эрнесто Геварой, и Институт Аграрной Реформы ²⁶, возглавляемый Антонио Нуньесом Хименесом. Через эти два базовых института тенденция к государственному капитализму смогла придать экономическое содержание кубинской революции и его правительству, быстро нейтрализовать все умеренные попытки действовать постепенно для того, чтобы навязать однородную ориентацию кубинской экономике и отношениям с иностранными империалистическими группами.

С этой точки зрения, экономические меры, предпринятые кастризмом, больше идут по следам китайской революции, чем русского НЭПа, даже если в некоторых отраслях промышленности и были сделаны большие уступки иностранным компаниям.

В этой деятельности государственного капитализма, может быть, и заключается наиболее прогрессивный элемент кубинской революции, и важно отметить, что она не была запрограммирована, а была навязана необходимостью проведения в жизнь фундаментальной и почти единственной цели - аграрной реформы.

Более того, можно сказать, что изначальной целью кастристского движения была мелкобуржуазная цель аграрной реформы и что только в силу тесной связи, которая существует между решением аграрной проблемы и активным присутствием промышленного сектора, начало этой реформы потянуло за собой всю экономику и навязало рассмотрение вопроса об отношениях с иностранной промышленностью. Опираясь на мелкобуржуазный порыв, кубинская революция была вынуждена под страхом исчерпания сил приступить к обсуждению проблем промышленности, которые характеризуют экономическое развитие в эпоху империализма. С возникновением этих важных проблем, которые на практике усилили борьбу против американского империализма (борьбу, не желаемую и не предвиденную, потому что США в определенный момент, лелеяли и поддерживали Фиделя Кастро против Батисты и поддерживающих его землевладельцев), мелкобуржуазный и, по сути, регрессивный характер аграрной реформы потерял своё преобладающее значение.

Согласно тезису, заявленному Фиделем Кастро, распределение земли среди крестьян и формирование мелкой сельскохозяйственной собственности на основе дробления крупных хозяйств, создавая в деревне спрос на промышленные изделия, тем самым приводят к объективным условиям для развития национальной промышленности. Верность этого тезиса, конечно, очень спорная, но не здесь находится решающий фактор кубинской ситуации. Напротив, он из неё вытекает. Исходя из этой мелкобуржуазной перспективы, последующее развитие пошло в абсолютно ином направлении по сравнению с тем, которое предусматри-

вал Кастро. Это был весьма ограниченное направление, потому что формирование мелкой земельной собственности хотя и влечёт за собой капиталистическое накопление, но осуществляющиеся медленно и неконцентрированно, а чтобы порвать с монокультурой необходима экспроприация и создание крупных государственных хозяйств. Аграрная реформа не могла быть достаточной сама по себе, и она создавала неразрешимые экономические проблемы. Проект реформы может даже оставаться отчасти паразитическим, чтобы сформировать и динамизировать социальную базу, поддерживающую режим. Но именно эта общая постановка вопроса уже разбилась вдребезги и настоятельно призывает к новым решениям. Кастризм движется в революцию вопреки своему происхождению, он вынужден решительно рвать со своим прошлым.

Всё это, если посмотреть в суть вещей, обязано классическому продукту империализма - монокультуре. Монокультура не является проявлением полуфеодальной экономики, а выступает одной из наиболее развитых форм капиталистического производства, т.е. международного разделения труда. Монокультура отражает, таким образом, двойное противоречие: с одной стороны, она составляет один из самых передовых аспектов международного разделения труда, с другой, по своим империалистическим отношениям, определяющимся на мировом рынке, она является объектом отношений определенного международного обмена, который можно характеризовать как полуколониальный. Это двойное противоречие влечет за собой двоякий результат. Кубинская монокультура, основанная на производстве сахарного тростника, стала возможной в силу империалистического развития американского капитализма, который сделал так, что в определенный момент внутреннее разделение труда перешло на международный рынок. Этот исторический факт представлял собой шаг вперёд по отношению к кубинскому сельскому хозяйству, вышедшему за рамки феодального производства для внутреннего потребления, чтобы перейти к производству капиталистическому и установить новые отношения буржуазного типа. Но вторым результатом было то, что это международное разделение труда оказалось основанным на низких ценах на землю, низкой заработной плате, компенсирующей саму по себе низкую производительность труда, на неравном обмене между сельскохозяйственной и промышленной продукцией, на империалистической сверхприбыли. Монокультура стала, таким образом, средством сохранения американского империализма.

Следовательно, с точки зрения социалистической экономики, объединенной в мировом масштабе, нужно было бы не отменять монокультуру, но интегрировать её на основе трансформированных производственных отношений в международное планирование.

Но таких условий в настоящее время не существует. Поэтому движения кубинского типа имеют автономную динамику и ориентацию, которые оказываются, как мы это видели, результатом внутренних по-

требностей и внешних условий. Тот, кто начинает выкорчевывать монокультуру и создавать поликультуру, в итоге возвращается к поддержке первой (которая среди всего прочего является необходимым условием для жизненно важных международных обменов), но на основе контрпродуктивного распыления аграрной собственности. Именно эту цену необходимо заплатить для того, чтобы иметь возможность приступить к разрешению более значительных проблем.

Куба имеет население около шести миллионов жителей и 53% обрабатываемых земель, занятых под сахарным тростником. Одиннадцать американских компаний контролировали до прошлого года 37% тростниковых плантаций, т.е. 1181 тыс. гектар («United Fruit» - 260 тыс., “Cuban American Sugar” – 148 тыс. и т.д.). Девять кубинских латифундистов контролировали около 624 тыс. гектар, т.е. 25% земель. 1% земельных собственников владел 50% всех земель. На практике мелкие собственники были обречены на нищету, и именно среди них рекрутировалась масса сельскохозяйственных рабочих с численностью, колеблющейся в районе 400 тыс. человек. Аграрная реформа, запретившая владение более чем 420 гектарами, привела к формированию 200 тыс. новых мелких собственников. И государство должно было прийти к ним на помощь, создавая центры распределения продовольствия, которые гарантировали бы мелких собственников от колебаний цен, вместе с подпиской на 20 миллионов долларов на приобретение машин и созданием свыше 700 кооперативов.

Мы думаем, что если аграрная реформа и передала динамику масс кубинскому движению, то она, тем не менее, не разрешила и даже обострила экономические проблемы, которые находятся в основе монокультуры, проблему стоимости производства. Ясно, что экспроприация многочисленных необрабатываемых земель даст возможность для относительного развития продовольственных культур, которые будут питать внутренний рынок, но этот результат сам будет пропорционален масштабу индустриализации и урбанизации и увеличению покупательной способности трудящихся масс.

Но такое развитие совершенно не уменьшит количественный вес монокультуры, он даже увеличится, потому что монокультура порождена мировым рынком, а не социальными отношениями в кубинской деревне.

Поэтому эти отношения и экономические законы, которым они подчиняются (накопление и инвестиции капиталов) будут эволюционировать в том же направлении, что и фундаментальные тенденции мирового рынка (а именно цены на сырьевые ресурсы и на сахар и разрыв цен по отношению к ценам на промышленную продукцию). Пока Куба не будет индустриализована, она будет оставаться зажатой в тиски. Она вынуждена будет продавать свой сахар по международному курсу, который обнаруживает растущий разрыв с ценами на промышленную продукцию, даже советскую, и она должна будет продавать его по ми-

нимально возможной стоимости производства, что следовательно, потребует максимально возможной производительности труда в сельском хозяйстве. Это будет один из главных путей, ведущих к накоплению, которое обеспечит возможность индустриализации, а также к распаду социальных отношений, царящих в настоящее время в деревне, иначе всё возможное накопление будет поглощено поддержанием сельскохозяйственных цен.

Это фундаментальная проблема, которая резюмируется в проблеме цены производства сахара и находится в центре перспективы развития кубинской революции, как и всех полуколониальных революций Латинской Америки. Таким образом, Куба представляет собой показательный случай, можно сказать «тест».

Кубинское производство сахара колеблется в районе 60 миллионов квинталей. До настоящего времени Соединенные Штаты покупали около 32 миллионов по цене 5,3 цента за фунт, т.е. по цене выше кубинской цены производства и выше мирового уровня цен, составляющих соответственно 4 и 3,3 цента.

В этом обмене Соединенные Штаты практически делали Кубе подарок в 100 миллионов долларов, которые, естественно, шли американским компаниям, на их массированные инвестиции на острове (в размере 1 миллиарда долларов). В 1960 г. в качестве типичного империалистического жеста Соединенные Штаты купили только 4/5 обычного количества и нереализованные 7 миллионов квинталей должны были вызвать на Кубе экономический кризис. Тогда вмешался Советский Союз, предложив приобрести 5 миллионов квинталей по расчетной цене от 2,78 до 3 центов за фунт. По отношению к стоимости производства Куба потеряла около 1 цента за фунт, но пока компенсировало это надбавкой к цене, уже оплаченной американцами.

Фактически СССР проник, таким образом, в этот сектор мирового рынка в соответствии с типичными методами империализма. Он подписал с Кубой ряд соглашений, предусматривающих поставки нефти и покупку в будущем не менее 50 миллионов квинталей сахара. Иначе говоря, он выгодно использовал международное разделение труда и цены, которые из него вытекают.

Этот новый эпизод выводит на свет реальность полуколониальной ситуации и взаимодействие между тенденциями империализма и антиимпериалистической борьбой. Пример Кубы с выходом на сцену СССР показывает, что объективно полуколониальные революции играют против империализма и способствуют подготовке его кризиса, но они имеют непреодолимые пределы, потому что настоящая антиимпериалистическая борьба может вестись лишь международным пролетариатом.

Примечания:

²⁵ - НАЦИОНАЛЬНЫЙ БАНК КУБЫ (Banco Nacional de Cuba) - эмиссионный, кредитный и расчетный центр Кубы. Основан в 1948 г. Осуществляет международные расчеты и устанавливает курс валюты.

²⁶ - ИНРА - национальный институт аграрной реформы Кубы. Создан в 1959 году для реализации закона об аграрной реформе под руководством Фиделя Кастро и Эрнесто Че Гевары. Директором ИНРА являлся капитан Антонио Нуньес Хименес. ИНРА фактически подменял правительство в вопросах аграрной реформы и индустриализации страны. Решения ИНРА имели силу законов.