Воспоминания. Жизнь и борьба
Книга 1
Единственный путь
Часть первая
9
Себя я вновь ищу в тебе,
Бильбао,
Мое гнездо, где детство
протекало,
Где крылья расправлял
в полете я …
Из глуби сердца всплыв,
пора дерзаний
Поет мне светлый гимн
воспоминаний.
М вновь полна надежд
душа моя1.
Мигель де Унамуно
Сначала была руда…
Из трех провинций, составляющих землю, которая называется ныне Эускади, а прежде именовалась Эускалеррия, самой известной и прославленной является Бискайя. Потому-то и назван а этим именем вся Страна Басков2.
К сожалению, вы не увидите в Бискайе ни соборов, ни мечетей, ни укрепленных замков, ни акведуков, ни висячих садов, ни готических храмов.
Там нет степных равнин с ветряными мельницами, которые сводили с ума странствующих рыцарей, нет темниц с заточенными в них принцессами, нет римских стен, мечтательной прохлады крытых галерей, чертовых мостов - нет всего того, что характерно для других провинций Иберийского полуострова.
Слава Бискайи исходит от нее самой. От ее народа, живущего там с незапамятных времен и неизвестно откуда пришедшего. От ее языка, так непохожего ни на одно из ныне существующих наречий. От ее людей - энергичных, сильных, стойких, словно высеченных из камня, закаленных в вечной борьбе с каменистой землей, которая противится
_____________
1 Все стихотворные тексты, за исключением особо оговоренных случаев, даются в переводе И. Чежеговой.
2 Эускади - баскское название Басконии, области Испании, населенной басками. Эускади состоит из провинций Бискайя, Гипускоа и Алава. Более половины населения сосредоточено в Бискайе, и часто всю Страну Басков называют Бискайей. (Здесь и далее примечание редакции.)
10
деревянному плугу и уступает только железной мотыге, в борьбе с непокорным бурным морем, известным коварными холодными ветрами, влажное дыхание которых несет с собою в горы и долины древней Басконии нескончаемые дожди и туманы.
Когда греки и римляне писали историю, а Испания была в те времена римской провинцией, слава о басках, расцвеченная мифами и легендами об их нравах и обычаях, о богатствах, таившихся в недрах бискайских гор, широко распространилась в пределах известного тогда мира.
Особое восхищение у историков вызывала чудесная «гора из железа», возвышавшаяся над обрывистыми северными берегами полуострова, склоны которой терялись в бурных водах Кантабрийского моря1. Рассказы о «горе из железа» не были выдумкой или плодом воображения. Богатейшие залежи железа, выходившие в отдельных местах на поверхность, тянулись от Сантандерской провинции (граница с Бискайей) до Сан-Мигель-де-Басаури на западе Бильбао, общей протяженностью более тридцати километров, что придавало всей горной цепи особый колорит.
Из всех этих подземных богатств на протяжении веков - вплоть до европейской промышленной революции - использовалась лишь незначительная часть, которая удовлетворяла потребности местных допотопных плавилен. Только в середине прошлого столетия старые плавильни были заменены доменными печами и крупными металлургическими предприятиями, которые превратили Страну Басков в центр испанской тяжелой промышленности.
В этих плавильных, расположенных по берегам бурных рек или в горах, как о том свидетельствуют груды найденного в разных местах шлака, после длительной и дорогостоящей добычи и обработки руды и железа производили кирки и мотыги, необходимые для сельского хозяйства, железные обручи для колес, цепи и крюки для котелков, таганы, клещи, кухонные сковороды и жаровни, гвозди и оборудование для кузниц, подковы для лошадей, мулов и быков, полосовое железо для бочек и кадок, топоры и колуны, шахтерские кайла и буравы, якори, гарпуны, металлическую оснастку
____________
1 Часть Атлантического океана, омывающая северное побережья Испании, которое в далеком прошлом было населено племенами кантабров, называлась Кантабрийским морем.
11
для кораблей и рыбачьих судов и прочие изделия, которые находили сбыт.
Склоны гор, где залегала руда, особенно в районе Соморростро, Триано и Гальдамеса, были сплошь изрыты разведчиками недр и напоминали издалека огромные соты, слепленные какими-то гигантскими пчелами.
Необычные ячейки каждый день меняли размеры и форму, а иногда и совсем исчезали под ударами кайл, которыми искусно владели сильные руки людей, привычных к физическому труду.
Содержание железа в баскской руде было чрезвычайно высоким. В то время как лучшие сорта заграничной руды давали 48 процентов железа, в Бискайе из руды извлекали 56 и даже больше процентов железа.
Говоря о важности баскской руды для хозяйства страны, знаменитый испанский драматург ХVII века Тирсо де Молина в известной комедии «Осмотрительность женщины» писал:
Ведь бискайское железо
Золото хранит испанцам...
К несчастью, это утверждение поэта-драматурга не оправдалось. Безответственность и пассивность правящих классов Испании привели к тому, что в чужие руки попали не только те жалкие остатки золота, которые еще хранились в изрядно опустевших государственных кладовых, но и железо, которое могло бы надежно обеспечить золотой запас и даже приумножить его.
Лишенные чувства национальной гордости, правящие классы довольствовались теми подачками, которые выделяли им иноземные дельцы из рудных богатств Испании, и постепенно отдавали ненасытным иностранцам содержавшиеся в изобилии в недрах испанской земли медь, свинец, цинк, олово, серебро, ртуть. Тем самым они лишали страну средств и ресурсов, составлявших не только базу для развития промышленности, но и основу хозяйственной и политической независимости.
Правящие круги Испании не встречали серьезных препятствий, разбазаривая и распродавая иностранным компаниям медь рудников Рио Тинто, свинец Линареса, ртуть Альмадена и цинк Сантандера. Что же касается запасов железной руды в Стране Басков, то они в какой-то степени охранялись местными законами и обычаями, которые при-
12
знавались и уважались даже в те времена, когда не существовало единого испанского государства.
Династические распри из-за престолонаследия, начавшиеся в 1833 году, после смерти Фердинанда VII, которая послужила внешним поводом для первой карлистской войны1, были ловко использованы теми, кто, тайно подогревая страсти в обоих враждующих станах, стремился добиться свободного доступа к богатым залежам Северной Испании.
Раздувая и преувеличивая факт помощи басков дону Карлосу, который оспаривал корону у дочери Фердинанда VII, мадридское правительство сразу же после замирения в стране в результате «Вергарского объятия» 1839 года2, не считаясь ни с чем, беспардонно отменило исконные права, которыми баски пользовались в течение веков.
Не нужно обладать большим воображением для понимания того простого факта, что фальшивый предлог, которым воспользовалось мадридское правительство для оправдания отмены старинных прав и свобод басков, был грубым надувательством: так легче было скрыть истинные планы, которые с давних пор разрабатывались в иностранных посольствах и миссиях, заинтересованных в эксплуатации и грабеже природных богатств Басконии.
Всем известно, что баскская деревня принимала участие в этой борьбе на стороне претендента, будучи втянутой в войну поддерживавшей карлистское движение церковью и наиболее реакционными группами, которые видели в доне Карлосе защитника религии и старинных фуэрос3.
________________
1 Карлистские войны - гражданские войны между сторонниками капиталистического развития Испании, группировавшимися вокруг малолетней наследницы престола дочери Фердинанда VII изабеллы, и феодальными элементами, которых возглавлял претендент на престол брат умершего короля дон Карлос. Первая карлистская война продолжалась с 1833 по 1840 год и закончилась поражением карлистов.
2 Под таким названием вошло в историю соглашение о прекращении военных действий, подписанное командующим войсками «изабелистов» генералом Эспартеро и карлистским генералом Марото неподалеку от баскского города Вергара. Оба генерала обнялись перед строем своих войск.
3 Фуэрос - особые вольности и привилегии, которые в средние века короли жаловали отдельным провинциям, городам и даже сельским общинам. Фуэрос обеспечивали этим территориям самоуправление и ограничивали, часто довольно значительно, права центральных властей. По мере усиления абсолютизма королевская власть отменяла фуэрос. Баскония сохраняла их дольше других. Воспользовавшись тем, что религиозные баскские крестьяне в своем большинстве воевали на стороне карлистов, выдвинувших лозунг «бог и фуэрос», центральное правительство отменило фуэрос Басконии после окончания первой карлистской войны.
13
Однако известно и то, что города Басконии, являвшиеся центрами торговой, хозяйственной и политической жизни страны, выступали на стороне правительства.
Именно у стен столицы Бискайи, славного и героического города Бильбао, который выдержал не одну осаду и оказался неприступным для карлистов, было нанесено решительное поражение армии дона Карлоса. Здесь были разбиты сторонники претендента, отсюда гнали последних могикан карлизма до самой французской границы. Тем более чудовищными и несправедливыми казались те политические репрессии, которые центральное мадридское правительство обрушило на голову баскского народа.
Но воистину «нет худа без добра». По мере того как народ терял свои свободы и национальные права, местная и иностранная буржуазия приобретала их, получив в конце концов исключительные возможности для обогащения. Здесь, как и повсюду, для капитализма открылась широкая дорога, и он стал быстро шагать, сметая на своем пути все то, что было дорого и свято народу: свободу, независимость, обычаи, традиции, общественные и семейные устои.
Под защитой королевских указов и при поддержке сил, которые держали в руках все нити испанской политики того времени, началась широкая эксплуатация природных богатств Страны Басков.
Так был положен конец индивидуальной разработке залежей, свободно осуществлявшейся в былые времена жителями Басконии.
Были созданы условия и приняты законы, которые обеспечивали право немногих осуществлять добычу руды.
Старые плавильни перестали получать регулярное снабжение. Английские, французские и бельгийские домны пожирали миллионы и десятки миллионов тонн руды. Они получали руду даром. Прежние законы, вероятно, смогли бы затормозить разбазаривание национальных богатств и обеспечить более разумное их использование, но фуэрос теперь уже не действовали.
В результате сопротивления, которое оказывала часть басков, не признавших Вергарского соглашения и отчаянно цеплявшихся за безвозвратное прошлое, свободная, открытая и широкая эксплуатация смогла начаться только после революции 1868 года, именно тогда, когда последняя надеж-
14
да на силу прежних фуэрос была развеяна победным громом пушек защитников Бильбао, а карлизм корчился в пламени четвертой и последней гражданской войны ХIХ века1.
Нашествие
Когда карлистское движение было разгромлено и воцарился мир, вся Бискайя, и особенно Энкартасьонес, служившая главной ареной военных действий, являла собой сплошную кровавую рану - зримое свидетельство жестокой братоубийственной войны.
Длинные ломаные линии израненной земли по склонам и ущельям Монтаньо и Гальдамеса, на полях Сан-Педро Абанто, Муррьеты, Соморростро и Сопуэрты указывали на то, что некогда здесь, в траншеях, занимали позиции враждующие армии.
В этих траншеях в братской могиле похоронены тысячи солдат той и другой стороны - непримиримых противников при жизни и навсегда примиренных смертью.
В деревнях и хуторах облаченные в траур женщины, потерявшие кормильцев, вынуждены были взвалить на себя все заботы по дому. Матери и жены, лишенные поддержки и любви тех, кто погиб на войне, никогда не смогут объяснить, во имя чего умирали их сыновья и мужья, братья и отцы в той бессмысленной и преступной распре, которая разрушила их очаги, разорила семьи и посеяла в каждой деревне, в каждом селении, среди людей одного клана, одной крови братоубийственные семена гнева, вражды и мести.
И, вспоминая тех, кто ушел без возврата, кто был вовлечен в обман призраком чуждого им дела, кто щеголял когда-то в красных беретах карлистов или в черных беретах их противников - либералов, вспоминая тех, кто ныне безыменно лежат вперемежку, охваченные тленом в общей могиле, вырытой у обочины дороги в тени буковой или дубовой рощи, женщины спрашивали в мучительной тоске: «За что, господи боже, за что?».
Слезы по убитым еще не успели просохнуть и в молитвах за семейным столом еще поминали «тех, кого нет за общей трапезой». По праздничным и воскресным дням на
______________
1 В 1872 году началась новая карлистская война, сопровождавшаяся длительной, но безрезультатной для карлистов осадой Бильбао. В 1876 году война закончилась полным поражением карлистов.
15
родных могилах деревенских погостов матери и вдовы продолжали еще расстилать белые скатерти и в незатейливых бронзовых подсвечниках, хранимых как семейная реликвия, еще возжигалось благочинное пламя в память о незабвенных усопших, а по взгорьям и долинам Энкартасьонес уже звучала речь с иностранным акцентом; и в этом без особого труда можно было найти ответ на те мучительные вопросы, которые поставила война перед тысячами семейств.
Совсем чужие здесь люди обшаривали алчным воровским взглядом горы и долы, поля и луга, холмы и балки, и кованые сапоги топтали свежезасыпанные могилы.
Они меряли и наносили на карты земли, которые им не принадлежали, составляли планы, испещряя их значками, столбили участки, укладывали межевые камни, изъяснялись на какой-то дьявольской тарабарщине, которую никто прежде здесь не слышал: анонимные общества, землевладение, концессии, отчуждения, принудительная экспроприация, ввоз капитала, дешевая рабочая сила, экспорт руды, индустриализация...
Менялось гражданское право, ибо менялись отношения собственности. Вчера собственность была общинной, общинное же право слагалось из собственности каждой семьи и передавалось по наследству. Сегодня все изменилось.
Пастухи потеряли право пасти свои стада на общественных выгонах, а крестьяне - рубить муниципальный лес. Все это было запрещено. И дорога возле дома перестала быть тем, чем была прежде. Теперь она стала частной собственностью. Ее загородили колючей проволокой, и протесты поселян остались втуне.
Земля, которая еще хранила следы дедов и отцов, отчуждается в пользу новых владельцев. Принимается закон, признающий права пришельцев, а коренные жители лишаются тех исконных прав, которые были установлены общественной практикой и обычаем.
С высоты указательных столбов запестрели иностранные фамилии. Тут компания «Лучана Майнинг», там – «Орконера». За нею - Франко-Бельгийская, «Ротшильд», «Гальдамес». Еще подальше, в Посадеро и Ковароне, - «Мак-Ленан» и прочие, помельче.
Неуклюжие повозки в бычьей упряжке, на которых руда перевозилась с места разработок на старые плавильни, на баржи реки Галиндо или Соморростро, постепенно заменялись вагонетками, и узкоколейка, опоясывая склоны и
16
пересекая горы, связала самые отдаленные уголки горнорудного бассейна с портами и промышленным районом, который непрерывно рос и развивался.
Прежний ландшафт рушился. Горы исчезли, склоны зияли туннелями, на полях и лугах росли кучи мусора. Долины поднялись к вершинам холмов, поползли вверх днища пропастей и оврагов.
Выросли насыпи, разверзлись щели, повисли мосты. Над рабочими поселками, поверх каштановых и дубовых рощ, сновали вагоны подвесной дороги.
Взрывы динамита, скрежет стальных тросов и вагонов, пыхтение паровозов, нескончаемый шум бурава и кирки нарушили спокойствие тихих долин, и новая жизнь, полная тяжелого физического труда, беспокойства, сумятицы, закипела там, где некогда стояли молчаливые горы и мирные селения.
Вокруг деревень выросли бараки рабочей слободы, нищей и обезличенной.
Тихие деревушки, дремавшие дотоле в мире и спокойствии, вдруг пробудились, стали быстро расти, превращаясь в промышленные поселки и торговые города.
Отзвучали старинные баскские песни об извечной тоске по дому, о войнах, о сказочных героях, о свободе. На пороге родного дома не появлялся больше песенный Эчекохауна1, он не трубит теперь в свой рог и не зовет басков на защиту земли, захваченной чужестранцами. Напротив, он сам приглашает иноземцев в свой дом. Там, внутри, у домашнего очага они усаживаются за массивный дубовый стол и, пока угощаются куском жареного бакалао2 и запивают его сладким сидром или терпким кисловатым чаколи3, обсуждают под мирный треск лопающихся на огне каштанов плату за скупаемую землю, цены горнорудных акций и биржевую котировку ценных бумаг железнодорожных и пароходных компаний.
_______________
1 Эчекохауна - герой баскских сказаний, хранитель национальных традиций, патриот, стоящий на страже независимости Басконии.
2 Бакалао - треска.
3 Чаколи - баскское виноградное сухое вино.
17
Пролетариат
Индустриализация Бискайи шла лихорадочным темпом. Кроме усиленной эксплуатации горных разработок по всей стране, от Португалете до Сорросы и от Ламьяко до Деусто, строились огромные заводы, доменные печи, судоверфи и мастерские разного назначения.
Нервион1 оделся в упряжку из камня и железа. От песчаной банки Сантурсе вверх по реке поднимались в поисках руды суда всех стран и наций, и на сером фоне туманного и дождливого Бильбао вырос лес разноцветных флагов.
Жизнь пошла по новому руслу. Мир одолел войну, а с наступлением мира появились промышленность, торговля и работа. Мощные производительные силы, таившиеся до тех пор где-то в глубине, вырвались на поверхность. Бискайя стала магнитом, который притягивал теперь людей и капиталы.
Сгладилась острота прежних взаимных обид, улеглось чувство ненависти некогда враждовавших партий, которые столько раз ввергали страну в кровавые войны. Лихорадочная жажда производства, обогащения ставила барьер между недавним прошлым и будущим, которое уже сегодня закладывалось в прибыльных предприятиях, сделках, торговле, индустриализации, в беспощадной эксплуатации тысяч наемных тружеников.
Рабочее население, пестрое по составу, стекавшееся из всех аграрных районов страны, с нищих окраин даже больших городов, заполоняло вонючие бараки, выстроенные шахтовладельцами вблизи разработок, или набивалось в частные квартиры шахтеров-старожилов.
Эксплуатация залежей осуществлялась открытым способом и обходилась дешево. Здесь не требовалось ни глубоких скважин, ни дорогостоящих галерей. Минерал залегал у самой поверхности земли, он всюду обнаруживал себя золотистым или лиловато-красным цветом, своими переливами придавал рудной стороне сказочный вид.
Способ, каким разрабатывались залежи, давал представление не только о том, как хищнически разворовывали главное богатство страны, но и о зверском обращении с рабочими, занятыми добычей руды.
_______________
1 Нервион - река, на которой стоит город Бильбао.
18
Работать приходилось от зари до зари. Шахтеры выходили из дому до рассвета, а возвращались только поздно вечером.
Бараки, которые шахтовладельцы предоставляли пришлым, скорее напоминали хлев, чем человеческое жилье.
Вечером, когда рабочие возвращались домой, бараки являли собой картины дантова ада: сквозь сплошную завесу терпкого табачного дыма едва мерцал огонек масляной или керосиновой лампы, подвешенной в центре барака; смутно виднелись фигуры полуобнаженных людей, двигающихся между нарами или примостившихся на циновках, окутанные ядовитыми парами, в которых перемешался запах тел, пота, порченных продуктов с аммиачным запахом мочи и экскрементов из давно не чищенных отхожих мест, устроенных тут же, в бараке.
Люди спали на мешках, набитых кукурузной соломой и уложенных прямо на узкие деревянные скамейки. Они укрывались одеялами из грубой шерсти, которые служили им одеждой и в дождь и в холод; почти круглый год одеяла были влажными или совсем мокрыми и едва успевали просыхать за ночь от тепла тел, бьющихся в ознобе или лихорадке.
Одежда шахтеров, пропитанная потом и грязью, развешивалась тут же на гвоздях, у изголовья постелей, вперемежку со связками селедок и трески, кусками свиного сала и вяленного мяса, гирляндами чеснока, лука и перца, наполнявших воздух специфическими запахами.
Если кто-нибудь из обитателей бараков заболевал оспой или тифом – болезнями, весьма распространенными в ту пору в подобных местах, являвшихся постоянными источниками заразы, - его поднимали с постели и переводили в инфекционный барак. Помещение опрыскивали раствором негашеной извести, а освободившееся место тут же занималось другим жильцом.
Обитавшие в бараках сезонные рабочие, в большинстве своем из крестьян, из-за антисанитарных условий, в которых они были вынуждены жить, становились разносчиками опасных микробов, которые, минуя санитарные кордоны, беспрепятственно переносились из Бискайи в Кастилию, из Кастилии в Бискайю, вызывая на всем пути следования и в местах прибытия опасные болезни и вспышки смертоносных эпидемий.
19
В этих людских скопищах, состоящих из представителей всех испанских провинций, перемешивались диалекты, привычки, верования и суеверия; все это переплавлялось, видоизменялось в условиях общежития, совместного труда, общих страданий, образуя невообразимую мешанину наречий, моральных принципов и этических воззрений, в которой религиозная вера уживалась со слепой верой в силу заговоров и в колдовскую науку знахарства и врачевания.
Люди боялись колдунов, призраков и привидений, полагались на силу евангелия или на силу св. Петра Сарикете против дурного глаза, приносящего беду человеку или скотине. Верили в чудодейственную силу четок св. Власа и св. Антония, верили в силу священного лавра, будто бы помогающих прогнать болезни, лечить язвы у людей и животных, отогнать тучи и отвести молнию от жилища и стада.
Но под струпьями благоверия и ереси, невежества и суеверий, которые приучали людей к покорному смирению и пассивности, в глубине души этих людей, как уголья под слоем пепла, тлело чувство человеческой гордости, достоинства и вольнолюбия, и ничто не могло его задушить; порой оно прорывалось наружу жгучей жаждой человекоубийства, когда унижения и страдания становились невыносимыми и захлестывали плотину смиренного почтения.
Условия, в которых велись разработки, были причиной обвалов и несчастных случаев со смертельным исходом, жертвы насчитывались десятками, как это случилось, например, на шахте Сан-Мигель в 80-х годах прошлого столетия. Произошедший здесь обвал «козырька», как именуют его шахтеры на своем жаргоне, похоронил большую группу рабочих, которые с риском для жизни вынуждены были работать под карнизом, грозившим обвалиться каждую минуту. Там они и остались.
Шахтовладельцы сочли – а власти их поддержали, - что откапывать рабочих было бессмысленной тратой времени и средств. Кроме того, говорили они, какая разница, где им лежать – здесь или на кладбище.
Шахтеры получали жалование в конце месяца и вынуждены были покупать еду, одежду и обувь в специальных лавках, владельцами которых были либо сами хозяева, либо управляющие шахтами.
20
Часто случалось, что, когда рабочие после четырех недель изнурительного труда и лишений подходили к окошечку за жалованием, им нечего было получать. Их траты, по подсчетам приказчика, превышали всю сумму заработка, которую они надеялись получить за месяц работы.
Но другого выхода не было. Сумма долга, явно завышенная, а иногда и просто высосанная из пальца недобросовестным служащим или приказчиком, крепко привязывала рабочих к шахте. Хозяева шахт кроме черных списков с именами непокорных рабочих обменивались между собой и списками должников.
Рабочему, который не рассчитался со старым хозяином или лавочником, не разрешалось переходить на другую шахту до полной выплаты долга. Протесты ни к чему не приводили. На стороне хозяина был закон. Закон, винтовки жандармов, тюрьмы и каталажки, нож или дубинка карателей – все это было в распоряжении хозяев.
Шахтовладельцы, поглощенные жаждой наживы, не забывали, однако, заботиться о духовном здоровье рабочих: по воскресеньям и большим праздникам они, расщедрившись, позволяли шахтерам присутствовать часок-другой на богослужении в ближайшей церкви.
Что касается других потребностей, не столь духовных, то хозяева благосклонно относились к негодяям, которые набирали в столичных домах терпимости партию проституток самого дешевого пошиба и привозили их в день получки на шахты.
Обобрав тех, кто еще сохранил деньги, девицы награждали их на всю жизнь ужасными болезнями.
Пестрый состав рабочих, съезжавшихся на шахты из разных концов страны, внушил хозяевам преступную мысль подогревать чувство вражды и соперничества между ними, разбив шахтеров на небольшие артели по территориальному признаку.
Так, одна артель состояла из наваррцев, другая – из арагонцев, третья – из уроженцев Саморы. Свои артели составляли уроженцы Аранды, Ла-Риохи, леонцы и кастильцы.
Разбив рабочих на артели по принципу землячеств, хозяева достигали двух целей: во-первых, увеличения добычи руды без дополнительных затрат и, во-вторых, лишали шахтеров возможности объединиться и сплотиться на борьбу против эксплуататоров.
21
Каждое утро управляющий навещал одну из артелей. Сегодня он был у рабочих Аранды, назавтра – у риоханцев. В понедельник он беседовал с наваррцами, во вторник – с арагонцами. Одинаковые приемы – одинаковые результаты. «Сегодня, - говорил он арагонцам, - наваррцы обязались погрузить столько-то вагонов».
Рабочие слушали, стискивали зубы и хмурились. Слова управляющего действовали на них как укус овода.
Национальная гордость и мужское достоинство не допускают, чтобы кто-то взял над ними верх. Следует короткая дискуссия, и вызов с энтузиазмом принимается.
«Мы погрузим больше»… - «Сколько?» Уточняется цифра. «Наварре не одолеть Арагона»…
Между тем управляющий идет в другую артель, чтобы и там подогреть чувство соперничества. Работа ведется лихорадочно, на истощение. Если рабочий устал и задержался на мгновение, чтобы утереть пот или просто перевести дыхание, товарищи его бранят, осыпают оскорблениями. Звериная слепая ненависть разгорается и внутри каждой артели: у молодежи к старикам – почему не так работают как они; у стариков к молодым – зачем лезут вон из кожи. Работа между тем идет. Арагон берет пальму первенства, арагонцы побеждают, и у них хватает еще силы, чтобы бросить в лицо соперникам ядовитый куплет арагонской хоты:
Эй, наваррец-хвастунишка,
Не гордись, имей в виду,
Что наваррская монета
В Арагоне не в ходу.
В другой раз наваррцы оказываются победителями над какой-нибудь артелью, и бахвальство возводится в ранг национальной добродетели в таком, примерно, хвастливом куплете:
Невозможно разорвать
Цепи, что в гербе наваррском:
Выкованы эти цепи
Из бискайского железа.
Не всегда это искусственно подогреваемое соперничество ограничивалось только поэтическими поединками.
22
Иногда взаимная ненависть приводила к перестрелке или поножовщине, для одних кончалась больницей, других везли на кладбище, а третьи попадали в тюрьму.
Социалистическое учение
Социалистическое движение в Стране Басков берет свое начало от первых ячеек Международного товарищества рабочих, основанных в Испании после сентябрьской революции 1868 года.
Столица Страны Басков Бильбао была одним из тех городов, где возникли первые рабочие организации, примкнувшие к I Интернационалу – Интернационалу Маркса и Энгельса. Бакунизм не мог пустить корней в этих районах, поскольку именно здесь начинала развиваться угольная и металлургическая промышленность, которая характеризовалась значительной концентрацией пролетариата.
Еженедельник «Ла Вос дель Трабахадор»1, издаваемый этими организациями, явился тем органом, который сплотил разрозненные группы рабочих в союзы сопротивления для защиты своих классовых интересов.
Эти рабочие организации вместе с ростом промышленности, особенно горнодобывающей, непрерывно возникали то тут, то там, но при первых же трудностях распадались, не выдержав жестокости, с которой подавлялась любая попытка организованного сопротивления со стороны зарождавшегося пролетариата. Но зерна социалистического учения были брошены и со временем обещали дать хорошие всходы.
После того как в результате подрывной деятельности бакунистов распались испанские секции Международного товарищества и в 1879 году возникла социалистическая партия, а десятью годами позже – Всеобщий союз трудящихся, рабочая и социалистическая организация в Стране Басков, и особенно столице, стала обретать силу и размах.
В результате упорной и кропотливой работы первым баскским социалистам удалось расширить влияние рабо-
_________________1 «Голос трудящегося».
23
чей организации в фабричных и горнорудных районах, а в последнее десятилетие прошлого века и в первые годы ХХ столетия горнорудный бассейн являлся уже основной базой рабочей и социалистической организации всей Страны Басков.
Нелегко было добраться в конце прошлого века до рабочих-шахтеров. Рабочие поселки горнорудного бассейна были вотчиной иностранных компаний и ревниво охранялись от проникновения революционных идей жандармами и хозяйскими прихвостнями.
Но напрасны были их старания. В сравнительно короткий срок Бискайя превратилась в оплот рабочего и социалистического движения.
* * *
В один из воскресных дней летом 1889 года, когда почтовый дилижанс уже готов был отправиться из Португалете в свой ежедневный рейс, совершаемый между этим торговым городом и Гальяртой, центром горнорудного района, неожиданно появился незнакомый человек, с виду похожий на ремесленника, и спросил кучера, с которым все обращались запросто, нет ли свободного места в экипаже.
Возница поразмыслил немного: не будет ли новый пассажир слишком тяжелым грузом для трех кляч, которые ленивой рысцой совершали ежедневный пробег между двумя городами. Но поскольку незнакомец был худощав и к тому же прилично одет, кучер ответил, что, хотя в дилижансе нет свободных мест, он может потесниться и посадить его рядом с собой, на козлах, если тот не боится солнца и ветра.
И тут же, доверительно подмигнув, кучер кивнул головой, указывая на тех, кто сидел внутри, и шутливо заметил: «Теплая компания подобралась у меня сегодня...»
Не понимая, что хотел этим сказать возница, но радуясь возможности подышать в пути вольным воздухом полей, который был так необходим его слабому организму, новый пассажир сел, где ему указали, и, не скрывая любопытства, спросил:
- Как вы сказали, кто едет в дилижансе?
- Так, глупость сболтнул. К слову пришлось... А вообще-то, судья едет и секретарь суда из Гальярты, двое жандармов и пара стражников из Ортуэльи. Как видите,
24
охрана надежная. Если покажутся на дороге какие-нибудь чумазые социалисты, из тех, что все хотят перевернуть вверх дном,- не страшно.
Пассажир улыбнулся, подумав о том, что в жизни случаются презабавные совпадения.
Возница продолжал разговор, а дилижанс тем временем катился по дороге на Уриосте.
- Вы, я думаю, не из Гальярты. Я всех там знаю, но вас никогда не видел.
- Нет, я не из Гальярты. Я живу в Бильбао и в Гальярте никогда не был. Несколько моих земляков работают на шахтах, и я еду навестить их, хотя не знаю, найду ли их.
- Если вы знаете адрес, я могу помочь вам.
- Вот их адрес. - Он извлек из кармана бумажку и прочел вслух:
- Квартал Пеньюкас, столярная мастерская сеньора X.
-Так, значит, этот мастер - ваш земляк?
- Нет, но он знает моих земляков и поможет найти их.
Столяр, который занимался изготовлением чемоданов, с социалистами ничего общего не имел. Тем не менее пассажиру нужен был дом, где жил этот самый столяр.
- Эту мастерскую очень просто найти. Она единственная в городе, и любой может показать, где она находится. Когда приедем в Гальярту, я скажу, как вам до нее добраться.
Они подъезжали к Отуэлье, где дилижанс делал остановку то ли за тем, чтобы кучер мог исполнить какие-то поручения, то ли для смены пассажиров.
Возница натянул вожжи, и лошади остановились.
- Стоим пять минут, - сказал он своему пассажиру. - Здесь сойдут стражники, а я - по делам. Скоро поедем. Теперь уже близко.
Любопытному взору путешественника справа открывался вид на дорогу к городу Носедаль, которая вилась по склону холма, поросшего виноградником, слева, в направлении Гальярты, высилась темно-бурая громада знаменитой «Горы». Там были шахты. Прямо перед ним вырастал Серантес, словно огромная стена, отделяющая море от горнорудного бассейна, а в глубине, в долине Соморростро, виднелся силуэт Монтаньо, на склонах которого во времена карлистской войны происходили кровопролитные сражения
25
И снова двинулись в путь. Приехав в Гальярту, пассажир спросил возницу:
- Как пройти в Пеньюкас?
- Идите вверх, через весь город до железной дороги. Там начинается квартал. Минуете линию и пойдете опять вверх, налево, там как раз и будет мастерская.
Пассажир простился, поблагодарил кучера, дал ему чаевые, которые тот с удовольствием принял, и направился вдоль улицы, круто идущей вверх через весь город.
Достигнув мастерской, ему не стоило большого труда отыскать то, что было нужно: жилище шахтера, который, по мнению добропорядочных людей, был «смутьяном» - так называли в ту пору причастных к политической или общественной деятельности.
За несколько недель до этого, воспользовавшись свободным днем, рабочий по имени Томас Чико побывал в социалистическом центре столицы и настоятельно просил прислать кого-нибудь в шахтерский район, где назревали важные события.
Сам он приехал на шахту из какой-то кастильской деревушки. Прибыл с семьей, которая состояла из жены и двух маленьких сыновей. У него было твердое намерение никогда больше не возвращаться в родную деревню, где он всегда испытывал только нищету и лишения. Он был молод, энергичен, умен и обладал боевым характером.
С первых же дней все в нем взбунтовалось против жестокой эксплуатации, которой подвергались рабочие на шахтах. Но иного выбора не было. О возвращении в деревню не могло быть и речи. Правда, здесь тоже не сладко, но можно было бороться.
Приезд делегата, с которым он познакомился в Бильбао, очень его обрадовал. Он представил его своим товарищам как земляка, прибывшего из столицы. Они много говорили о положении и о подходе к рабочим.
- Начнем с бараков,- предложил Томас. - В большинстве своем там живет молодежь. Парни не обременены семьями, и с ними легче завязать разговор. Сегодня как раз праздник, и, если мы подойдем к обеду, все будут в сборе.
Так и решили сделать. После короткого отдыха, во время которого продолжался начатый разговор, оба направились в один из бараков.
26
Первым вошел Томас, которого некоторые знали по работе, а вслед за ним - приезжий.
Все с любопытством уставились на них. Особенно на незнакомца: за версту было видно, что он не из шахтеров;
- Он с тобой? - спросили они Томаса.
- Со мной.
- В чем дело, друг? Ищешь работу? - осмелился кто-то спросить.
- Да, работу. Но не на шахте.
- А здесь другой нет.
Помолчали. Казалось, разговор иссяк.
- Можно присесть?
- Садитесь вот тут, на свободную койку.
Один из шахтеров вынул портсигар и дружески протянул его.
Томас взял сигарету и прикурил у одного из рабочих, стоявших рядом.
- А вы не курите?
- Нет, спасибо.
Незнакомец спросил: - Так вы все и живете?
- Большинство так. Кто получше, а кто и похуже.
- Еще хуже?
- Конечно. Живут в хлеву, вместе со свиньями.
- Небось и за это приходится платить? - продолжал приезжий, указывая на мешки, кое-как набитые гнилой соломой, которая лезла изо всех дыр.
- Бесплатно получают тут только вшей и чесотку, - тихо ответил пожилой рабочий.
- Разве только это? Я думаю, что здесь есть вещи подороже всякой руды, но и они отдаются бесплатно.
Это удивило рабочих. Смысл его слов был им непонятен. Они решили, что гостя прислала компания, чтобы тот рассказывал им о человеколюбии шахтовладельцев. Но почему этот тип пришел вместе с Томасом, человеком уважаемым и порядочным? Как знать?.. Их сердечность сменяется грубостью.
Какой-то парень резко обрывает незнакомца:
- А вы знаете, что такое шахты?
- Я знаю шахты и знаю вас. Вы отдаете компаниям свой пот, свои силы, свою кровь. А что получаете взамен? Вот... вонючий матрац, тухлую еду, за которую с вас
27
дерут деньги, и две песеты за 14 или 16 часов работы. За это нищенское подаяние вы ежеминутно рискуете собственной жизнью, единственным богатством, которое у вас есть. И вы отдаете его даром. Что получают семьи тех, кто погиб в шахте? Ничего. Что получает тот, кого изувечили на шахте? Право нищенствовать и то не всегда. Зачем вы сюда приехали? Почему вы пришли работать на шахту? Вы приехали потому, что не можете жить в деревне. Неурожаи, налоги, жадность богатеев заставили вас бежать из родных деревень, и вы осели здесь в надежде скопить кое-какие деньги, рассчитаться с долгами, выкупить заклад, помочь женам, родителям. Но чего же вы добились? Вы работаете от зари до зари. А если станете инвалидом, то никто вам не поможет. Если погибнете, никто не позаботится о ваших престарелых родителях, о ваших женах и детях. Вы работаете не каждый день только потому, что этого не позволяют дожди. Если посчитать все дни в году - а вы знаете, что рабочих дней получается всегда меньше, - то и в этом случае вы получите в общей сложности 730 песет за 365 дней, или за 5110 часов работы в расчете по 14 часов на день.
- Все, что вы говорите, правильно. Но в деревне у нас и этого не было, - произнес чей-то молодой голос из глубины барака.
- Конечно, в деревне вы не получали никакого жалованья и положение у вас было другое. Там вы были сельскохозяйственными рабочими или крестьянами, владельцами клочка земли, который не мог прокормить семью. Но и труд ваш там не был таким производительным, как здесь, и вы не подвергали себя опасности, которая подстерегает вас теперь на каждом шагу.
- За это нам и платят, - послышался тот же молодой голос. - Боишься намокнуть - не суйся в воду. И вообще, чего же вы хотите? Так было до нас, так будет и после нас: одни - богатые, а другие - вроде нас, бедняков. Как про то поется в куплете:
И меж бревен есть различье,
Неравны у них права:
Те годятся на распятья.
Эти - только на дрова.
- Я не стану сейчас доказывать тебе, что мир не всегда был такой, каков он теперь, и что завтра он будет
28
не таким, как сегодня. Об этом как-нибудь в другой раз поговорим. Я хочу только объяснить тебе то, над чем ты не задумывался. Ты говоришь, что вам платят за работу и за риск. Давайте разберемся. Известно ли вам, сколько тонн руды было вывезено в прошлом году из Бильбао в Англию? 1 Более 4 миллионов тонн, за которые было получено около 37 миллионов песет. Эти 4 миллиона тонн руды добыли вы из этих шахт. В шахтерской зоне работают 8500 рабочих, средний заработок которых колеблется от песеты и 75 сантимов до 2 песет, что составляет примерно сумму в 6 миллионов, исходя из предположения, что работа велась все 365 дней в году. Хозяевам, таким образом, досталось более 30 миллионов песет барыша.
Если даже из этой суммы вычесть расходы на оборудование и материал, то и тогда получится кругленькая сумма в несколько миллионов, которую вы дарите хозяевам своей работой. Теперь ты понял, товарищ, почему я сказал, что вы работаете бесплатно, отдаете свою жизнь, чтобы приумножить богатства господ шахтовладельцев? Задумайтесь на минуту. Откуда берутся деньги на постройку дворцов, которые возводятся теперь в Бильбао? Отсюда, из шахт. Откуда извлекаются средства на строительство фабрик, которые начинают уже пускать в ход в Сестао, в Баракальдо и в других местах? Опять-таки из шахт, из вашего пота, вашего труда, вашей крови, вашей жизни. За каждую тонну руды они получают 8, 10,12 песет. А вы добываете из шахт по 2, по 3 тонны, а иногда и более. Предположим даже, что цена за тонну - 10 песет и что вы добываете всего 2 тонны, и то получается, что вы нарабатываете за день 20 песет. Вам платят 2 песеты жалованья. Куда же идут остальные 18 песет?
В бараке наступила мертвая тишина, можно было слышать, как муха пролетит. Рабочим никогда не приходило в голову, что они производят такие богатства. Им дали работу, жалованье - и они были довольны: ведь другие горемыки не смогли уехать из деревни.
___________________________________________________
1 В 1876 году, то есть в год окончания последней карлистской войны, было добыто только из шахт Бискайи 432 418 тонн руды. Годом позже добыча достигла 1 040 264 тонн, четыре года спустя, в 1880 году, поднялась до 2 683 628 и в 1890 году - до 4795 тысяч тонн. (Примечание автора.)
29
То, что они сейчас услышали, рождало в них беспокойство, тревогу. Они заволновались. Хотели и боялись верить, что все это правда, что такой и была их жизнь, только раньше они об этом не думали.
Тогда начал тот, кто упомянул о вшах и чесотке:
- Я не знаю, кто вы, - сказал он, - но ваши слова поприбавили нам ума-разума. - И, словно спрашивая себя и других, он продолжал:
- Можно ли жить по-другому? Да, можно. Что же мы должны сделать, чтобы переменить нашу долю? Вы показали нам язвы, но как их лечить, есть ли от них какое-нибудь средство?
- Средство есть. Весь вопрос в том, готовы ли вы применить его и одолеть все трудности, которые встретятся вам, когда вы захотите это сделать.
- Готовы ли мы одолеть трудности, спрашиваете вы, если захотим применить средство, чтобы исправить наше положение? Вы думаете, что нам легко живется? Думаете, что нас может что-то испугать? Я говорю за себя. Пусть каждый скажет, что у него на душе. У меня такой вид, что вы, наверное, принимаете меня за старика. Нет, сеньор. Мне только сорок, но я видел много горя, нужды, несчастий. Дома я оставил больную жену. Там она осталась навсегда, я не мог даже закрыть ей глаза. Она была молода и хороша собой. Все отняла болезнь. Пожитки, скот, землю, дом. Когда я ехал сюда, я надеялся, что сумею помочь ей. Я ел ровно столько, чтобы держаться на ногах. Не курил, не пил. По сантиму мне удалось собрать пригоршню монет... Все ушло на похороны. Я не вернулся в деревню. Теперь мне все равно.
Снова воцарилось молчание. Никто не решался заговорить. Слишком серьезно было то, что они услышали. Им казалось невероятным, что это они были создателями тех богатств, которыми кичилась буржуазная Бискайя.
И тогда посыпались вопросы, наивные, полные сомнений. В них сквозило неверие в то, что сами рабочие могут изменить существующее положение и заставить хозяев прибавить им жалованье, сократить рабочий день, выстроить похожие на человеческое жилье дома, ввести социальное страхование, улучшить условия труда и быта.
Беседа закончилась. Когда рабочие прощались с незнакомцем и просили его заходить к ним, тот назвал им свое имя: Факундо Пересагуа, формовщик, социалист.
30
На какой-то момент все растерялись, но потом опомнились.
- Заходите к нам, - сказал тот шахтер, который рассказал свою историю.
- Я зайду, но не в барак, чтобы не подводить вас.
Одной из главных задач социалистической пропаганды на первом этапе, а также и в последующее время, в начале XX столетия, в которой заметную роль играли Факундо Пересагуа, Альваро Ортис, Эмилио Фелипе, Фермин Сарса, Фелипе Карретеро, Исидоро Асеведо, Мадинабейтиа, Сересо, Томас Меабе, Сейсдедос, Ачукарро, Сальсаменди, Индалесио Прието, братья Гарсиа и другие, менее известные пропагандисты, была борьба против региональной вражды, воспитание чувства солидарности, единства, товарищества между представителями различных провинций, что было абсолютно необходимо рабочим для защиты собственных интересов в войне против эксплуататоров.
Пока зерна социалистического учения не дали первых ростков, пока учение это не обрело силу, в сознании рабочих никак не могла уложиться мысль, что у них могут быть какие-то права и что можно что-то изменить. Конечно, они не были довольны. Но что поделаешь? Меньшинство иногда пыталось протестовать. Другие только крепче сжимали кулаки, сталкиваясь с очередной несправедливостью. Но они чувствовали себя безоружными и беспомощными перед эксплуататорами.
Рабочие не осознали еще мощи своего класса. Они знали только, что их много. Иногда они обрушивали свой гнев на тех, кто прибыл на шахты по той же самой дороге, что и они сами; они не понимали, что пришельцы - это их товарищи по несчастью, по классу, и видели в них только конкурентов, которые могут отнять у них работу и кров, продав свой труд на несколько сантимов дешевле.
До 1890 года в отдельных местах возникали вспышки протеста, которые всегда кончались поражением рабочих; это рождало пессимизм в среде неорганизованных трудящихся, чье классовое сознание только пробуждалось.
Руководствуясь инстинктом, они протестовали против несправедливости, притеснений и издевательств и пытались разрешать конфликты, возникавшие у них с управляющим или служащим шахты, с помощью кулаков или ножа.
31
Теперь рабочий начинал говорить и действовать по-другому. Пропагандистская работа принесла свои плоды. В обеденный перерыв в штольнях шахт можно было услышать новые речи. Люди вполголоса говорили о забастовке, о протестах, о требованиях.
113
Свержение монархии
14 апреля 1931 года в результате состоявшихся 12 апреля муниципальных выборов, на которых большинство испанцев отдало свои голоса противникам монархии, король вместе со всей королевской фамилией был вынужден покинуть страну. Была провозглашена республика.
Падение монархии привело к отстранению от политического руководства олигархического блока латифундистской аристократии и финансовой буржуазии, который правил Испанией со времен реставрации монархии в 1874 году. Его место у власти заняло правительство, состоявшее из буржуазных республиканцев и социалистов.
114
Казалось, что в жизни Испании наступает новый период прогресса и широкого демократического развития. Но вскоре выяснилось, что новые силы, пришедшие к власти, отличаются крайним консерватизмом, и иллюзии, порожденные созданием правительства республиканцев и социалистов, рассеялись как дым. Мы, коммунисты, раньше других почувствовали, как мало отличаются новые правители от старых.
1 мая 1931 года, отмечая Международный день трудящихся, мы организовали митинг в театре Елисейских полей в Бильбао. После окончания митинга должна была состояться демонстрация. Но когда мы вышли из театра, оказалось, что улица со всех сторон блокирована отрядами безопасности.
Мы все же сделали попытку продвинуться вперед, тогда конные гвардейцы врезались в толпу. Лошади давили людей, на демонстрантов обрушился град сабельных ударов. Толпа не дрогнула, в гвардейцев полетели камни и кирпичи. Атака гвардейцев захлебнулась, и они покинули поле сражения. На мостовой остались десятки раненых и контуженных. Я подняла с земли знамя. С большой группой товарищей мы прошли по улицам столицы, протестуя против гнусного насилия и жестокостей, которыми с самого начала ознаменовалась «демократическая» политика правительства республиканцев и социалистов.
Это был только эпизод местного значения, но он достаточно красноречиво показал, чего мог ожидать народ, и в особенности рабочий класс, от новых правителей.
И все же установление республики открывало новые пути для развития демократии. И если бы социалисты не связали себя участием в правительствах буржуазных республиканцев, то можно было бы добиться широких демократических преобразований.
Находясь вне правительства и заключив соглашение с компартией и Национальной конфедерацией труда, социалистическая партия могла бы стать ведущей силой в демократической революции. Более того, она могла бы стать ядром марксистской партии пролетариата, обладающей революционной программой и способной успешно разрешить проблемы демократической революции, которая разворачивалась в Испании.
Вступив в правительство буржуазных республиканцев, социалистическая партия не играла там роли передовой,
115
революционной силы, напротив, она оказалась тормозом на пути развития демократии.
Социалистическая партии предпочла идти по пути сотрудничества с буржуазией, в результате чего она постепенно теряла черты пролетарской партии и представала перед всеми как соучастница антинародной политики. Таким образом, ответственность за эту политику ложилась на плечи социалистов. В результате республика лишилась поддержки масс и вместе с тем не обеспечила себе поддержки крупной буржуазии, а ведь именно этого добивались в правительстве республиканцы и социалисты.
В первые дни республики, когда народные массы были охвачены революционным подъемом, полны энтузиазма, а классы, которые прежде вершили судьбы Испании, испытывали панический страх, существовала реальная возможность добиться самых широких демократических преобразований.
Однако люди, которые вошли в состав временного правительства, а затем участвовали в различных республиканско-социалистических кабинетах, были не способны осуществить глубокие реформы, в которых нуждалась Испания.
В то время, впервые за всю нашу историю, в Испании создались благоприятные условия, позволявшие в короткий срок преодолеть то расстояние, которое отделяло нашу страну от передовых государств мира. Никогда до этого народ не проявлял такой высокой сознательности, никогда его решимость положить конец рабскому прошлому не проявлялась с такой силой.
Народный порыв был тем живительным огнем, пламя которого поддерживало стремление испанцев навсегда покончить с нищетой, отсталостью, невежеством.
Поставленные у власти волею масс люди, обретя право распоряжаться судьбами страны, сразу же отвернулись от народа и стали проводить политику, отвечающую интересам привилегированных классов.
Самой неотложной задачей демократической революции в Испании было изменение структуры землевладения, основанной на латифундизме Необходимо было вырвать из рук знати невозделываемые земли и превратить их из источника доходов помещиков в источник дохода всей нации; надо было покончить с земельным голодом, нищетой, вековой отсталостью испанского крестьянства и
116
привлечь его к активной борьбе за построение новой Испании. В этом случае на сторону демократии и прогресса стали бы миллионы людей, которые до тех пор находились под тлетворным влиянием знати или местных касиков1, стала бы вся Испания, ибо Испания – это не угодные и льстивые чинуши, которые гнут спины перед новыми правителями республики, Испания – это прежде всего рабочие, крестьяне, интеллигенция, средний класс.
Подлинная Испания – это люди ее заводов, фабрик и полей, это люди, живущие в тысячах крестьянских селений, над которыми возвышается церковная колокольня, это люди, угнетаемые и порабощенные касиками и отдающие все свои силы труду на помещика.
Обо всем этом забыли новые правители Испании, и корни старого строя, густой паутиной опутавшие всю страну, остались нетронутыми.
Так шли дни за днями. Прошли месяцы, а затем и первые годы существования «республики трудящихся всех классов»2. И что же? По свидетельству депутата парламента Маргариты Нелькен, «рабочие голодали, а во многих селениях Андалузии и Эстремадуры крестьяне питались кореньями».
Основой землевладения продолжал оставаться латифундизм. Кучка богачей помещиков по-прежнему владела десятками тысяч гектаров земли, частично возделывавшейся, а большей частью остававшейся необработанной, а миллионы крестьян, как и прежде на протяжении веков, влачили голодное, нищенское существование, не имея даже пяди земли, куда можно было бы ступить ногой, или владея таким жалким клочком, что урожай с него не мог обеспечить владельцу даже полуголодного существования, не позволял ему окупить свой труд.
В книге «Положение крестьянства», опубликованной Кристобалем де Кастро в 1931 году, приведены статистические данные, убедительно свидетельствующие о трагическом положении сельского хозяйства в Испании.
В этой книге говорилось, что «согласно памятной записке Главного управления землеустройства, опубликованной в 1930 году, на основе поземельной описи 1928 года, соотно-
_________________
1 Влиятельные лица, которые держат в своих руках фактичсекую власть в той или иной местности Испании.
2 В конституции Второй республики, принятой в 1931 году, было записано, что Испания является «республикой трудящихся всех классов».
117
шение между обрабатываемыми и необрабатываемыми землями было таково:
… В провинции Сьюдад Реаль обрабатывалось 894 тысячи гектаров, оставалось невозделанными 1022 тысячи; в Гранаде возделывалось 588 тысяч, не возделывалось 605 тысяч; в Валенсии, которую объявляли образцовой провинцией по степени возделывания земли, на 172 тысячи гектаров обработанной земли приходится 327 тысяч гектаров необработанной!
В общей сложности из 50 миллионов гектаров 31 миллион остается необработанный.
Из этого следует, что на всем Европейском континенте только в нашей стране сохраняются латифундии.
Что из всех стран Европы только в Испании сохраняется в неприкосновенности бесчеловечный аграрный строй; что только в нашей стране продолжают мириться с существованием огромных невозделанных земельных массивов.
Что только в Испании можно увидеть поистине трагическое зрелище: целые деревни, принадлежащие в полном смысле этого слова одному человеку, и «бродячие деревни», все население которых вынуждено уходить с насиженных мест потому, что этот один человек сгоняет их с земли».
После двух лет существования «республики трудящихся» в Испании, как и прежде, «миллионы человеческих существ ютятся в хижинах и землянках, пещерах и трущобах, вперемежку со скотом; потребляют непригодную пищу и пьют зараженную воду; не знают, что такое гигиена, культура, больницы, железные дороги, книги, газеты и театры».
И до и после провозглашения республики испанские крестьяне в некоторых сельских районах жили в таких же условиях, как крепостные в средние века.
Приведем красноречивый потрясающий факт, далеко не единичный в феодальной, помещичьей Испании. Он взят из цитированной выше книги Кристобаля де Кастро об аграрной проблеме:
«В 17 километрах от Сарагосы находится селение Собрадьель, которое представляет собой «вотчинное владение» и полностью принадлежит сеньору, графу, носящему то же имя, что и селение, - Собрадьель.
- Хотя давно уже наступил ХХ век, - говорили нам местные крестьяне, - селение наше – все еще феодальная
118
вотчина, в которой жить невыносимо; мы – несчастные рабы, привязанные к земле и вынужденные поэтому безропотно сносить жестокую тиранию нашего графа.
Чтобы подтвердить справедливость своих жалоб, эти люди ссылаются на некоторые условия арендного договора. Они столь бесчеловечны и чудовищны, что кажется, будто читаешь описания феодальной деревни у Поля-Луи Курье1. Помимо непомерно высокой арендной платы за каждый клочок земли несчастные вносят по 800 и более песет за пользование своими нищенскими лачугами. И хотя эти лачуги, добавляют они, стоят нам значительно дороже, чем такие же жилища в Сарагосе, мы обязаны еще и ремонтировать их за свой счет.
Травы, сюда входит и свекольная ботва, считаются собственностью владельца земли.
Арендаторы должны оплачивать очистку от растений и содержание в надлежащем порядке оросительных канав.
Они не имеют права дробить арендованную землю и передавать участки субарендаторам.
Им запрещается содержать лавки, кофейные и иные торговые заведения.
Им запрещается также разводить кроликов, в том числе и в собственной усадьбе, равно как и откармливать скот без особого на то разрешения сеньора.
Владельцы имеют право лишить крестьян аренды в случае нарушения ими правил общественной морали или норм поведения: недостаточное благочестие, непокорность и недостаточное уважение к сеньору, членам его семьи или лицам, связанным с ними.
Меру и степень морального проступка, говорится в контракте, определяет сам владелец земли, решение которого отныне и впредь обязательно для арендатора…».
Таковы были порядки помещичье-феодальной Испании, которые республика унаследовала 14 апреля и даже не пыталась изменить. Такой Испания оставалась до тех пор, пока в ходе национально-революционной войны рабочие и крестьяне не добились коренных перемен, осуществленных благодаря их усилиям.
В первые месяцы после провозглашения республики было выдвинуто несколько проектов аграрной реформы.
__________________
1 Французский писатель-публицист (1772-1825), автор ряда памфлетов, в том числе и о положении крестьян после реставрации Бурбонов.
119
Первый из них, хотя и не охватывал всего комплекса проблем, был все же прогрессивным, но правительству он показался чересчур радикальным, и оно отвергло его. Между тем, ни этот, ни последующие проекты отнюдь не ставили своей целью стимулировать и развивать демократическую революцию. Напротив, они были направлены на ее предотвращение. Во всех представленных проектах речь шла не о разрушении существующего порядка землевладения, а лишь о том, чтобы отвлечь внимание крестьян от основных проблем.
Аграрная проблема не была частным вопросом, касающимся какой-нибудь одной области или провинции. Она составляла самую сущность демократической революции в стране, а республиканские правители всячески стремились ограничить развитие этой революции.
Сразу после провозглашения республики глава тогдашнего правительства Мануэль Асанья дал интервью корреспонденту английского агентства Лондон Дженерал Пресс. Отвечая на вопрос журналиста по поводу аграрной реформы – извечной мечты крестьян, Асанья успокоил крупных помещиков, заверив их, что их владения останутся неприкосновенными, и призвал безземельных крестьян отказаться от всяких иллюзий, не надеяться на изменение системы землевладения. Таким образом, «республика трудящихся всех классов», как именовала республику 14 апреля конституция, не считала возможным предоставить крестьянам землю, обеспечить их работой, покончить с голодом и нуждой – единственным «богатством», унаследованных ими от предков.
«Проблему аграрной реформы, - заявил Асанья, - я считаю одной из самых важных. Она встала перед нами во весь рост, и если мы не сумеем найти правильного решения, то окажемся на грани катастрофы. Система землевладения досталась нам по наследству от монархического режима, и трудности, с которыми мы теперь сталкиваемся, являются причиной жестоких нападок на наше правительство.
На эти проблемы не следует смотреть глазами гражданина такой страны, где подобные ужасающие условия отсутствуют. Вспомните, что в Андалузии имеются многие тысячи сельскохозяйственных рабочих, положение которых до провозглашения республики было немногим лучше положения крепостных. Эти парии жили, почти смирившись со своей судьбой; они получали нищенскую зарплату,
120
работая как волы, влачили жизнь, полную невзгод и лишений.
Но вот вспыхнула революция, и парии воспрянули духом. Их заверили, что спасение близко, что земля, в которой им так долго отказывали, будет честно распределена в соответствии с нуждами каждого из них.
К несчастью политики, дававшие им столь щедрые обещания, оказались не в состоянии осуществить их. Когда речь идет о реформе государственного масштаба, недостаточно словесных заверений: я сделаю то или это; я отберу землю у помещиков, которые оставляют ее невозделанной, и разделю между бедными и несчастными землепашцами, потому что именно они годами поливали эту землю своим потом, получая за это нищенскую поденную плату, которую с презрением отверг бы любой французский или английский рабочий.
Республиканское правительство, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, дало много обещаний, но не учло реальных возможностей осуществления этих обещаний».
В этом ответе все было изложено с предельной ясностью. Устами своего председателя республиканско-социалистические правители заявили миллионам безземельных крестьян, что, по существу, им нечего ждать от республики. Так исторический опыт испанского народа еще раз наглядно подтвердил, что буржуазия не способна довести до конца свою собственную демократическую революцию, и что последовательно осуществить ее может только рабочий класс.
Тот факт, что республиканско-социалистические правительства ничего не сделали для разрешения задач буржуазно-демократической революции, возлагает на эти правительства особую ответственность перед лицом истории. Именно они повинны в том, что силам реакции и фашизма удалось в 1936 году развязать войну против республики и народа.
Источник: Долорес Ибаррури «Воспоминания. Борьба и жизнь»,
Книга 1 «Единственный путь», Москва, издательство политической литературы, 1988