433
Лицо нового господствующего класса и посредничество социальных сил в СССР
Корреспонденции крупных западных газет из Москвы предоставляют многочисленные примеры социальной жизни нового господствующего класса, из которых можно было бы вывести анализ такого типа, как тот, который делает Т. Веблен со своей «теорией зажиточного класса». Кто составляет верхи этого общества? Те же самые, кто составляет огромную верхушку московской бюрократии. Поэтому, чтобы объяснить последние меры по децентрализации правительства, достаточно напомнить, что Москва насчитывает целых 52 министерства СССР с 370 отделами и 28 министерств Российской Федеративной республики с 260 отделами. Этот высший бюрократический комплекс состоит из аппарата 400 министров и заместителей министров и 2500 директоров и их заместителей. Есть, наконец, другой специфический аппарат, представленный высшими бюрократами партии и массовых организаций.
Однако, эта картина господствующего класса соответствует ещё тезису Троцкого, по мнению которого, перевес среди правящей бюрократии остается у функционеров системы управления и партии, т.е. у тех, кого называют «аппаратчиками». Не склоняясь к противоположному тезису экс-троцкиста Бернама, предусматривающего тенденцию к формированию технократии, благодаря которой в государственном аппарате будут господствовать технические специалисты, мы пытаемся уловить метаморфозы господствующего класса и борьбы его фракций, наблюдая давление менеджеров и находя объяснение «новому курсу», осуществляемой десталинизации в экономике.
Посмотрим на причины текущих конфликтов (конфликтов больших, чем имеющиеся на то причины) среди составителей плана представленного в феврале Хрущёвым. Эти конфликты выявлены Дойчером в комментариях к новому плану по реорганизации экономики. Почему советское правительство в первый раз допустило, чтобы план был составлен ошибочно? Потому что экономическое развитие сделало неадекватным старое планирование. Оно было результатом централизаторской практики, бывшей настоятельной необходимостью сталинской диктатуры, которой не хватало кадров и которая боялась появления центробежных сил и уклонов. Централизация была единственной формой руководства и контроля в период первоначального накопления, тогда как необходимость в децентрализации возникла с империалистическим созреванием СССР. Тогда, через конфронтацию с другими империалистическими странами стало видно, что старое сталинское планирование привело к перерасходу средств, к формализации целей и к бюрократическому безразличию к тенденциям самого развития.
Причины децентрализации можно резюмировать следующим
434
образом: 1) необходимость развития промышленности на территориальном уровне, до этого момента сконцентрированной в зонах с высокой плотностью населения, таких как Москва и Ленинград; 2) невозможность руководить из центра комплексом из 200 тысяч предприятий, ради которых до абсурда размножаются специализированные министерства или создаются более эластичные формы управления; 3) необходимость уничтожить «ведомственность» как явление, которое привело к бюрократическому равнодушию к требованиям экономической экспансии.
Это объясняет, почему Первухин вспылил против «мелочной бюрократической позиции» на ХХ съезде и почему Сабуров в свою очередь пожалел о недостатке специализации и кооперации между различными отраслями промышленности, узниками «отраслевого духа». Даже Байбаков на ХХ съезде выступал против такого рода промышленности, которая посылает материалы из Сибири в европейскую Россию вместо того, чтобы обменивать их на месте, вызывая, таким образом, заторы на транспорте и увеличение себестоимости. Были приведены примеры такого рода для Алма-атинской и Амурской областей. А вот пример завода из города Свободный. Он производит комплектующие для тысячи мобильных ремонтных мастерских в год, а для доводки отсылает их на запад России, увеличивая из-за транспорта стоимость продукции в 5-6 раз.
Этот экономический абсурд так называемого советского планирования растёт вместе с расширением экономики. «Новый курс», последовавший за смертью Сталина, уже поставил проблему децентрализации, и мероприятия 1957 г. – это только его результат. Первые признаки этого процесса можно найти в докладе Хрущёва Пленуму Центральному Комитету КПСС, состоявшемуся 3 сентября 1953 г. в связи с катастрофической ситуацией в сельском хозяйстве. В 1953 г. советское сельское хозяйство сильнее отставало от Запада, чем в 1928 г. Разумеется, именно в приоритете инвестиций в тяжелую промышленность, в сильном налогообложении с целью накопления и в государственных закупках при очень низких ценах следует искать причины этого отставания. Советское планирование как инструмент, по-настоящему рационально не адаптированный к промышленности, имело катастрофические последствия, прежде всего, для сельского хозяйства. Перед 1953 г. абсурдность системы планирования, основанной на нормах, разработанных на предшествующих показателях, приводила к тому, что наиболее производительные колхозы должны были выполнять самые высокие нормы. Впоследствии централизованное планирование для колхозов было заменено на местное. Центр оставил в качестве своей задачи устанавливать общий объем поставок и продаж. Правда, первым признаком децентрализации стала передача управления «машинно-тракторными станциями» (МТС) колхозам, тем самым был создан новый экономический абсурд, который также как и система планирования в прошлом породила явление бюрократического увиливания. В 1953 г. в колхозах работали только
435
18500 специалистов (один специалист на пять колхозов), тогда как 75 тысяч человек, считающихся специалистами, использовались в администрации, обслуживающей сельское хозяйство.
В 1955 г. имела место реформа Госплана, разделённого на две комиссии, одна для долгосрочного планирования, другая – для планирования на один год. Число позиций производственных программ, одобренных правительством как часть годового плана, уменьшено с 5 тыс. до 1700. В прошлом 80% инвестиций должны были быть одобрены правительством. В 1955 г. только 50% инвестиционных программ были представлены на одобрение правительству, тогда как остальные 50% оставались в компетенции специализированных министерств.
С 1954 г. по 1955 г. 11 тыс. предприятий перешли в прямое подчинение различных республик. Почти все отрасли, производящие предметы потребления (текстильная, пищевая, различные отрасли легкой промышленности), речной и автомобильный транспорт, розничная торговля уже децентрализованы.
Вследствие этой децентрализации ставится проблема облегчения бюрократического формализма, явления, которое возникло и начало процветать вместе со сталинизмом. В 1939 г. министерство тяжелой промышленности потребовало от подчинённых предприятий того, чтобы производственные отчёты составлялись в 176 формулярах, в общей сложности по 235 тысячам позиций. В прошлом году на конференции в Сталино, посвящённой проблеме угля, Хрущёв заявил, что угольные предприятия Ворошиловградского треста получили не менее 1800 приказов и директив.
Бюрократическая реформа отдаёт приоритет обновлению и повышению роли менеджеров, омоложению технических кадров, средний возраст которых колеблется между 45 и 55 годами. Многочисленные и независимые (с учётом возросшей промышленной специализации), политически зрелые, так как они дети режима и члены партии, они начинают своё первое наступление весной 1955 г. На заседании Центрального Комитета КПСС (июль 1955 г.) Булганин оправдывает их требования, а 12 октября «Известия» сообщают, что они получили новые права, относительно автономии в руководстве предприятием. Это первый шаг: эти новые права уменьшают прерогативы бюрократов, но лишь в рамках предприятий.
Движение менеджеров начинает выражать технократическую идеологию с точки зрения прибыли предприятия. 8 мая 1956 г. журнал «Коммунист» 34 писал: «С переходом к производству на предприятиях с помощью машин появился новый элемент во времени, необходимом для производства: «машинное время», т.е. время, необходимое машине для выполнения операций, которые прежде осуществлялись рабочим».
Это открытие «нового элемента» очень напоминает новшества буржуазных теоретиков, когда они устанавливают различие между производительностью труда и «производительностью капитала», когда они превращают капитал в орудие производства. Это делается чтобы благодаря
436
применению машин объявить часть рабочего времени в необходимое для блага самих рабочих, а не для увеличения прибыли. Это «машинное время», внешнее для рабочего, которое «Коммунист» хочет использовать для того, чтобы «объективно» сформировать нормы труда для рабочих. Как заставить его совпасть со «средним общественно необходимым временем», которое использовал Маркс для того, чтобы установить свою теорию стоимости?
Анализ такого рода, как технократическая ревизия «экономического аспекта марксистской теории», соответствует также цели поднять уровень власти менеджеров посредством производственной кампании. В самом деле, в октябре 1956 г. имеет место второе наступление технократов. Глебовский, директор важного треста, требует в «Советской России» от 10 октября упразднения Госплана и создания региональных планирующих организаций, с которым должны были бы сотрудничать директора предприятий. Требуя создания этих новых специальных организаций, внешних по отношению к государственному бюрократическому порядку, менеджеры фактически требуют соучастия в планировании.
Даже в «Правде» от 8 сентября 1956 г. профессор Козлов потребовал, чтобы критерий материальной заинтересованности был расширен на основные руководящие службы министерств. Если бы эти требования были удовлетворены, среди руководства министерств и предприятий сформировался бы объединённый технократический аппарат, который уравновесил бы власть административных и политических группировок бюрократии.
Это второе технократическое наступление провалилось, потому что оно вызвало реакцию рабочих. Ободрённые приёмом, который советская пресса оказала их тезисам, уверенные в своей растущей власти, директора предприятий перешли к пересмотру заработной платы и норм выработки. Они перестарались в этом, потому что «Труд» от 21 ноября 1956 г. пишет: «Большинство ошибок имело место в цехах, в которых рабочие были крайне мало заинтересованы в выработке новых норм».
Западная пресса заговорила о забастовках. Реакция рабочих была твердой и не эпизодической. В самом деле, давление рабочих практически выходит за рамки профсоюзов в своём требовании прямого соучастия снизу в пересмотре норм, более соответствующих интересам рабочих. На некоторых предприятиях пересмотр принимает смысл, противоположный целям правительства и директоров. Тенденция к выравниванию заработной платы, а не к более выраженной дифференциации. Этот требовательный порыв привёл рабочих к тому, чтобы меньше бояться политики.
Кажется, однако, что сталинисты покровительствовали реакции рабочих перед лицом требований менеджеров. 25 сентября 1956 г. «Труд» разоблачает «деспотизм» некоторых руководителей предприятий. В номере от 22 сентября он утверждает, что некоторые директора злоупотребляют своим правом на увольнение для того, чтобы отделаться от не-
437
угодных работников. 28 сентября этот орган профсоюзов в очередной раз обвиняет некоторых профсоюзных функционеров предприятий в отсутствии поддержки трудящимся.
Другими словами, «Труд» предлагает профсоюзным бюрократам сблизиться с массами, чтобы использовать их в своей борьбе против технократии, желающей увеличить свою власть. Аналогично реагируют бюрократы Государственного Планового комитета, которые чувствуют угрозу со стороны возрастающих амбиций менеджеров. Они требуют вместо создания новых планирующих органов, усиления тех, которые существуют, заставляя в них участвовать «рабочие коллективы». Другими словами, кажется, что административная бюрократия, которая составляла наиболее эффективную поддержку Сталина в его защите от атак технократической бюрократии (как пишет об этом Ж.Мишель в «La Nef», № 4, март 1957 г.), подталкивает своих членов искать поддержки рабочего класса.
Следуя за этими аспектами нового советского курса, характеризуемого давлением технократов и пробуждением рабочих, мы имеем в СССР, согласно официальной терминологии, три класса: рабочие, крестьяне и интеллигенция. Анализ, сделанный Ж.Мишелем, описывает сложное переплетение разногласий между этими классами. Следовательно, можно отметить, что интеллигенция (мы принимаем этот термин со всеми необходимыми оговорками) имеет следующие интересы: 1) общие классовые интересы; 2) интересы, расходящиеся с интересами других классов; 3) расходящиеся интересы внутри собственного класса. Учитывая национализацию собственности на средства производства, экономическая борьба принимает форму борьбы за власть, т.е. за сохранение обладания средствами производства. Отсюда огромное значение принимают борьба и компромиссы, равновесие и развитие динамики борьбы между различными группировками за господство над различными ветвями власти.
Неизбежно, что экономическая борьба, которая разворачивается в России, принимает формы, свойственные «группам давления». Именно поэтому социологическая литература англосаксонского типа, посвящённая советским группировкам (примеры которых предоставляет нам анализ Мишеля и Дойчера), может, освободившись однажды от социологических схем, помочь нам в описании борьбы классов и фракций в СССР.
Борьба между «аппаратчиками» и менеджерами – это классический пример борьбы буржуазных фракций. Вначале сталинская КПСС позволила развиваться технократическому наступлению, потому что она была уверена в экономической эффективности менеджеров и потому что она не может пренебрегать никакой возможностью для быстрого развития производства. Ж.Мишель подтверждает: «Она полностью нуждается в этом росте, чтобы защищать систему перед заграницей и чтобы давать объяснения привилегиям внутри страны. Если бы массы не были уверенными, что производство на предприятиях растёт, требование равенства было бы слишком сильным по отношению к тем, кто получает больше, потому что предполагается,
437
что они приносят больший вклад». Именно поэтому наиболее передовое, наиболее прохрущёвское крыло политической бюрократии посчитало необходимым пожертвовать некоторыми своими слоями ради увеличения производства и поддержания привилегий большинства, принимая некоторые требования технократов.
Однако, в августе 1956 г. статистика показала, что план не был выполнен в некоторых отраслях тяжелой промышленности, хотя руководители предприятий в период после октября 1955 г. увеличили свои права. Так на последней сессии Центральный Комитет КПСС обнародовал тот факт, что некоторые руководители предприятий практиковали «занижение планов», т.е. они скрывали производственные мощности своего предприятия для того, чтобы уменьшить свои задания.
В ноябре 1956 г., после венгерского кризиса, политическая бюрократия, возглавляемая Молотовым, Маленковым и Сусловым занимает позицию против технократов. Молотов назначен министром государственного контроля. Вопреки обыкновению, «Правда» интересуется жалобами рабочих. Партия представляется как обычное средство помощи массам против директора предприятия. Всё это, несомненно, чистый «инструментализм», а не новое революционное открытие «рабочей демократии». Партия реформируется на этом указании: «меньше управлять, больше контролировать», иначе говоря, политическая бюрократия должна больше заниматься не прямым руководством экономики, а её обоснованием и контролем.
После того, как случайным образом через компромисс Молотова и Хрущёва, неосталинистский эмпиризм был преодолён победой Хрущёва над «антипартийной группой». Начало ухода в отставку старой сталинистской бюрократии и посредничество социальных сил после периода чередования «за» или «против» политики производства предметов потребления проходит через деятельность нарождающегося промежуточного слоя, составленного специалистами индустриализации. Переворот Хрущёва определяет, таким образом, рамки классовых отношений в СССР, всё более приближая её к модели американской.
(Не издано1957)
701
Примечания:
34 «Коммунист» - теоретический и политический журнал ЦК КПСС, в 1924-1991 гг. (до 1952 г. назывался «Большевик», издавался в Москве, 18 номеров в год.
Источник: Арриго Черветто «Унитарный империализм», изд. «Марксистская наука", 2005, т. I, стр. 433-437