Государственный капитализм в России
138
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАССМОТРЕНИЕ СТАЛИНИСТСКОГО ОБЩЕСТВА,
ЭКОНОМИКИ И ПОЛИТИКИСталинская бюрократия - это класс
Анализ определений общественного класса, данных различными марксистскими теоретиками, показывает, что, согласно всем этим определениям, сталинская бюрократия представляет собой класс. Так, например, Ленин пишет:
«Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства» (1).
Бухарин дает весьма схожее определение: «Общественный класс… есть совокупность лиц, играющих одинаковую роль в производстве, находящихся в одинаковом отношении к другим лицам в процессе производства, а также в одинаковом отношении к вещам (орудиям труда)» (2).
Чтобы устранить последние сомнения насчет того, является ли сталинская бюрократия классом, нужно лишь внимательно прочесть энгельсовскую характеристику торгового класса, который не принимал даже непосредственного участия в процессе производства. Энгельс пишет:
«…она [цивилизация] присоединяет к этому третье, свойственное ей, весьма важное разделение труда: создает класс, который занимается уже не производством, а только обменом продуктов, создает купцов. Все бывшие до сих пор тенденции к образованию классов связаны были еще исключительно с производством; они разделяли занятых в производстве людей на руководителей и исполнителей или же на производителей более крупных и менее значительных. Здесь впервые появляется класс, который, не принимая никакого участия в производстве, захватывает в общем и целом руководство производством и экономически подчиняет себе производителей; становится не-139
устранимым посредником между каждыми двумя производителями и эксплуатирует обоих. Под тем предлогом, что производители избавляются от труда и риска, связанных с обменом, что расширяется сбыт их продуктов вплоть до самых отдаленных рынков и тем самым создается якобы самый полезный класс населения, возникает класс паразитов, класс настоящих общественных захребетников, который в вознаграждение за свои в действительности весьма незначительные услуги снимает сливки как с отечественного, так и с иностранного производства, быстро приобретает громадные богатства и соответствующее им общественное влияние и именно поэтому захватывает в период цивилизации все более почетное положение и все более подчиняет себе производство, пока, наконец, сам не производит свой собственный продукт - периодические торговые кризисы» (3).
В свете этого определения ясно, почему Маркс называл священников, юристов и прочих «идеологическими классами», то есть классами, пользующимися классовой монополией на то, что Бухарин удачно назвал «средствами духовного производства».
Называть сталинскую бюрократию кастой было бы неверно по следующим причинам: в то время как класс есть группа людей, занимающих определенное место в процессе производства, каста представляет собой юридическо-политическую группу. Члены одной касты могут принадлежать к различным классам, и, наоборот, к одному классу могут принадлежать члены различных каст. Каста является порождением относительной статичности экономики - строгого разделения труда и статичности производительных сил, тогда как сталинская бюрократия превратилась в господствующий класс благодаря динамизму экономики.Сталинская бюрократия - наиболее законченная и чистая форма персонификации капитала
Маркс писал: «Лишь постольку, поскольку капиталист есть персонифицированный капитал, он имеет историческое значение и… историческое право на существование… Но в этих пределах основным мотивом его деятельности является не потребление и потребительная стоимость, а меновая стоимость и ее увеличение. Как фанатик самовозрастания стоимости, он безудержно понуждает человечество к производству ради производства… Поэтому, поскольку все поведение капиталиста есть лишь функция капитала, одаренного в его лице волей и сознанием, постольку его собственное личное потребление представляется ему грабительским посягательством на накопление его капитала… Итак, сберегайте, сберегайте, т. е. превращайте возможно большую часть прибавочной стоимости, или прибавочного продукта,
140
обратно в капитал! Накопление ради накопления, производство ради производства…» (4).
Две функции, составляющие основную черту капитализма, - извлечение прибавочной стоимости и превращение ее в капитал - с разделением контроля и управления также разделяются. В то время как функция управления состоит в выжимании прибавочной стоимости из рабочих, контролирующие инстанции руководят превращением ее в капитал. Для капиталистического хозяйства необходимы только эти две функции; держатели акций все больше и больше выступают лишь в качестве потребителей определенной части прибавочной стоимости. Потребление части прибавочного продукта эксплуататорами не является специфической особенностью капитализма. Оно имело место при всех классовых формациях. Действительно характерной особенностью капитализма является накопление ради накопления с целью устоять в конкурентной борьбе.
В капиталистических акционерных обществах накопление осуществляется в основном за счет учредительных фондов; общество финансируется из внутренних источников, тогда как большая часть дивидендов, выплачиваемых акционерам, используется на нужды потребления. При государственном капитализме, развивающемся постепенно из монополистического капитализма, держатели акций обычно выступают главным образом как потребители, тогда как государство осуществляет накопление.
По мере того как часть прибавочной стоимости, идущая на накопление, все более возрастает в сравнении с потребляемой ее частью, капитализм обнаруживается в своем наиболее чистом виде, причем черты капитализма проступают все яснее по мере того, как фактор контроля приобретает все большее значение в сравнении с функцией держателей акций, или, иными словами, по мере того, как выплата дивидендов все более подчиняется акционерным обществом или собственником-государством интересам накопления.
(Всякий знает, что те, кто распоряжается капиталом и является чистейшей персонификацией капитала, не лишают себя радостей жизни, однако их личные расходы гораздо меньше количественно и носят совершенно иной качественный характер, нежели расходы на нужды накопления, и исторически не имеют существенного значения.)
Мы можем поэтому сказать, что русская бюрократия, которая «владеет» государством и контролирует процесс накопления, является персонификацией капитала в ее наиболее чистой форме.
Однако положение, существующее в России, отлично от того, что обычно понимается под государственным капитализмом, развивающимся постепенно из монополистического капитализма. Это отклонение от концепции государственного капитализма,141
развивающегося постепенно, органически из монополистического капитализма, не умаляет, однако, значения вопроса о сущности государственного капитализма. Напротив, весьма важно установить, что русская экономика отвечает этой сущности гораздо больше, чем это когда-либо было возможно для государственного капитализма, развившегося постепенно на капиталистической основе. Тот факт, что бюрократия выполняет задачи капиталистического класса и тем самым превращается в класс, делает ее чистейшим олицетворением этого класса; в то же время она ближе всего выражает его историческую сущность. Русская бюрократия, частично отрицая традиционный капиталистический класс, в то же время поистине олицетворяет собою историческую миссию этого класса.
Сказать, что в России господствует бюрократический класс, и остановиться на этом значило бы обойти основной вопрос - о капиталистических производственных отношениях, господствующих в России. Сказать, что Россия является страной государственного капитализма, было бы вполне правильно, но недостаточно; необходимо также указать на различие, существующее в юридическом положении господствующего класса в России и в тех странах, где государственный капитализм развился постепенно из монополистического капитализма. Наиболее точным наименованием русского общества следует поэтому признать наименование: «бюрократический государственный капитализм».Форма присвоения у бюрократии отличается от формы присвоения у буржуазии
В России государство выступает в качестве работодателя, чиновники же - только в качестве управителей. Функции собственности и управления здесь полностью разделены. Однако разделение это всего лишь формальное. По существу, собственность находится в руках чиновников как единого коллектива, носителем ее является государство бюрократии. Однако тот факт, что отдельный управляющий, по видимости, не владеет средствами производства и что присвоение им доли национального дохода совершается в форме жалованья, может создать ложное впечатление, будто он получает лишь вознаграждение за свой труд, точно так же, как рабочий получает вознаграждение за свой труд. Кроме того, поскольку труд управления необходим для всякого процесса общественного производства и как таковой не имеет никакого касательства к отношениям эксплуатации, различия между функцией рабочего и управляющего затемняются, ибо оба они участвуют в общественном процессе производства. Таким образом, антагонистические классовые отношения кажутся гармоническими. Как труд эксплуатируемого, так и труд того, кто организует эксплуатацию, воспринимается
142
как труд. Государство представляется стоящим над народом, как персонифицированная собственность, а чиновники, руководящие процессом производства, а потому исторически персонифицирующие саму сущность капитала, кажутся тружениками, создающими стоимость своим собственным трудом.
Совершенно ясно, однако, что доход бюрократии прямо пропорционален труду рабочих, а не ее собственному труду. Уже самые размеры этого дохода могут служить достаточным показателем качественного различия между доходом бюрократии и заработной платой рабочих. Не будь этого качественного различия, мы могли бы, например, утверждать, что лорд Макговен, получающий самое большое директорское жалованье в Англии, всего лишь продает свою рабочую силу. Помимо этого, государство, выступающее в качестве работодателя и стоящее, по видимости, над всем народом, в действительности является организацией бюрократии как единого коллектива.
Чем определяется распределение прибавочной стоимости между государством и отдельными чиновниками?
Если количественное разделение всей произведенной стоимости на заработную плату и прибавочную стоимость зависит от двух качественно различных элементов - рабочей силы и капитала, то распределение прибавочной стоимости между бюрократией, выступающей в качестве коллектива (государство), и отдельными чиновниками не может основываться на каком-либо качественном различии между ними. Нельзя поэтому говорить о точных общих законах разделения прибавочной стоимости между государством и бюрократией или распределения доли бюрократии между отдельными чиновниками. Точно так же нельзя говорить о точных общих законах, регулирующих разделение прибыли на доход предпринимателей и процент или распределение прибыли между владельцами различных акций в капиталистических компаниях (см. К. Маркс. Капитал, т. III, М., 1949, стр. 377).
Было бы, однако, ошибочным полагать, что в этом распределении господствует полный произвол. Некоторые общие тенденции здесь все же могут быть отмечены. Они зависят от воздействия мирового капитализма, требующего все более ускоренного накопления, от уже достигнутого материального уровня производства, от тенденции к понижению нормы прибыли, что относительно уменьшает источники накопления, и т.д. Учитывая все эти обстоятельства, мы можем понять, почему происходит накопление все большей и большей части прибавочной стоимости. В то же самое время бюрократия, руководящая процессом накопления, не забывает и об удовлетворении своих личных нужд, и абсолютная величина потребляемой ею прибавочной стоимости все увеличивается. Эти два процесса возможны лишь при условии непрерывного повышения степени эксплуатации масс, а также постоянного изыскания новых143
источников капитала. (Этим объясняется процесс первоначального накопления, осуществляемого посредством ограбления русского крестьянства, а также грабеж стран Восточной Европы.)
Производственные отношения и право
Подавляющая часть средств производства в России находится в руках государства. Облигациями или какими-либо иными юридическими обязательствами покрывается столь незначительная часть средств производства, что они не играют сколько-нибудь существенной роли.
Почему это так? Не наблюдается ли тенденция к введению такого рода частной собственности в широком масштабе? Почему право собственности, господствующее в России, отличается от того, которое существует во всем остальном капиталистическом мире? Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны сначала проанализировать, какого рода связь существует между производственными отношениями и правом собственности.
Право основывается на экономике. Имущественные отношения являются юридическим выражением производственных отношений. Однако между производственными отношениями и развитием правовых норм нет точного и абсолютного соответствия, точно так же, как нет точного и абсолютного соответствия между экономическим базисом и различными элементами надстройки. Объясняется это тем, что право выражает производственные отношения не непосредственно, а в косвенной форме. Если бы оно отражало производственные отношения непосредственно, то есть если бы все постепенные изменения в производственных отношениях немедленно сопровождались бы соответствующими изменениями в правовых нормах, то право перестало бы быть правом. Функция права состоит, так сказать, в гармонизации антагонистических интересов различных классов, в заделывании тех брешей, которые возникают порой в социально-экономической системе. Чтобы выполнять эту роль, право должно возвышаться над экономикой, в то же время опираясь на нее.
С точки зрения его содержания право является косвенным отражением материального базиса, на котором оно покоится, но с точки зрения формы это ассимилированное и усовершенствованное право, унаследованное от прошлого. Изменения в производственных отношениях и изменения в правовых нормах всегда отделены каким-то промежутком времени. Чем глубже и быстрее меняются производственные отношения, тем труднее праву поспевать за ними, сохраняя в то же время формальную преемственность со своим предшествующим развитием. В истории имеется множество примеров возвышения нового класса, который, не желая рекламировать факт своего прихода к власти, пытался приспособить свое существование и права к системе,144
оставшейся от прошлого, хотя бы эта система находилась полнейшем противоречии с ним. Так, восходящая буржуазия течение очень долгого времени пыталась доказывать, что прибыль и процент являются лишь одним из видов ренты, ибо в то время получение помещиком ренты было оправданным в глазах правящих классов. Английский класс капиталистов пытался обосновывать свои политические права Великой хартией вольностей, хартией прав феодального класса, которая как по содержанию, так и по форме в корне противоречила буржуазному праву. Попытки господствующего класса скрыть свои привилегии под покровом права, унаследованного от прошлого, особенно ярко проявляются при контрреволюции, которая не решается открыто заявить о своем существовании.
Революционный социализм не скрывает своих целей, и законы, которые он диктует после взятия власти, являются поэтому революционными как по содержанию, так и по форме. Если бы армии интервентов одержали победу после Октябрьской революции, их кровавое владычество сопровождалось бы восстановлением большей части старых законов, упраздненных Октябрьской революцией. Но, поскольку бюрократия в России превратилась в господствующий класс постепенно, изменения в производственных отношениях не нашли немедленного отражения в полном изменении правовой системы. В силу различных причин, из которых главной является необходимость для сталинской внешней политики вести псевдореволюционную пропаганду среди рабочих всего мира, русская бюрократия не объявила открыто о совершившейся контрреволюции.
Одного этого, однако, недостаточно, чтобы объяснить, почему бюрократия не восстанавливает частную собственность в форме облигаций или акций, покрывающих всю экономику, с тем чтобы каждый представитель бюрократии мог оставить в наследство своему сыну прочное экономическое положение. Необходимо принять во внимание и другие факторы. Желания класса, касты или социальной прослойки определяются материальными условиями их существования. Каждый класс занимает не только определенное место в процессе производства; каждый имущий класс имеет также свою собственную опорную базу в общественном богатстве. Если бы человечеством руководило попросту абстрактное стремление к получению максимальных материальных и культурных благ, то к социализму стремился бы не только рабочий класс, но также мелкая и средняя буржуазия и даже крупная буржуазия, тем более, что нынешнее поколение живет под угрозой атомной войны. Однако дело обстоит иначе. Когда люди творят историю, они творят ее в соответствии с внешней объективной реальностью, которая их окружает и которая формирует их стремления. Так, феодальный сеньор стремится расширить территорию своих владений и владений своего сына; торговец старается обеспечить будущ-145
ность своих сыновей, оставив им в наследство крупную сумму денег: врач, юрист и другие представители свободных профессий пытаются передать свои привилегии сыновьям, дав им «духовные средства производства» - образование. Однако, поскольку между различными классами и слоями нет китайской стены, каждый, разумеется, пытается завещать своим детям не только свойственные данному классу привилегии: лица свободных профессий оказываются наследниками и материальных и духовных средств производства, торговцы получают высшее образование и т. д.
Государственная бюрократия, как говорит Маркс в своей «Критике философии права Гегеля», владеет государством как своей частной собственностью. В государстве, являющимся распорядителем средств производства, государственная бюрократия - господствующий класс - располагает иными средствами передачи по наследству своих привилегий, чем те, которыми располагали феодальные сеньоры, буржуазия или лица свободных профессий. Если главным методом подбора директоров предприятий, руководителей учреждений и т.д. является кооптация, то каждый чиновник будет скорее стараться передать своему сыну свои «связи», чем, скажем, завещать ему миллион рублей (хотя и это важно). Совершенно очевидно, что в то же самое время он будет пытаться ограничить число претендентов, на место в бюрократической системе, затрудняя массам доступ к высшему образованию, и т. д.Синтез двух крайностей развития
В России мы имеем дело с синтезом формы собственности, порожденной пролетарской революцией, и производственных отношении, являющихся результатом воздействия отсталых производительных сил и давления мирового капитализма. По своему содержанию этот синтез обнаруживает историческую преемственность с дореволюционным периодом, по форме же - историческую преемственность с революционным периодом. При отступлении от революции форма не возвращается к своей исходной точке. Хотя она и подчинена содержанию, она все же играет весьма важную роль.
История часто совершает скачки вперед или назад. Когда она делает скачок назад, она не возвращается прямо к прежнему положению, а совершает нисхождение по спирали, сочетая элементы обеих систем - той, от которой общество шло, и той, к которой оно пришло. Так, например, мы не должны делать тот вывод, что если при государственном капитализме, возникшем в результате органического, постепенного развития капитализма, господствующей формой частной собственности является владение акциями и облигациями, то и при государственном капитализме, возникшем постепенно на разва-146
линах пролетарской революции, будет то же самое. При государственном капитализме, развившемся из монополистического капитализма, историческая преемственность проявляется в существовании частной собственности (облигаций). При государственном капитализме, развившемся из выродившегося и умершего рабочего государства, историческая преемственность проявляется в отсутствии частной собственности.
В результате такого спирального развития в России осуществляется синтез двух крайностей капиталистического развития - синтез наивысшей стадии развития, какой вообще способен достигнуть капитализм и какая, по всей вероятности никогда не будет достигнута ни в одной другой стране, и столь низкой стадии развития, что она еще требует создания материальных предпосылок социализма. Поражение Октябрьской революции послужило трамплином для русского капитализма, который, однако, значительно отстает от мирового капитализма.
Этот синтез проявляется в чрезвычайно высокой концентрации капитала, исключительно высоком органическом строении капитала, а с другой стороны, если принять во внимание уровень техники, - в низкой производительности труда и низком культурном уровне. Он объясняет быстрые темпы развития производительных сил в России, которые намного опередили те, что были свойственны молодому капитализму, и совершенно чужды загнивающему, застойному капитализму.
Молодой капитализм проявлял бесчеловечную жестокость по отношению к трудящимся, о чем свидетельствуют борьба с «бродяжничеством», законы о бедных, принуждение женщин и детей работать по 15-18 часов в день и т. д.; стареющий капитализм повторяет многие жестокости поры своего детства, с той лишь разницей, что теперь он может, как это показал фашизм, проделывать все это с еще большим успехом. Для обоих периодов характерно применение принуждения дополнительно к автоматическому воздействию экономических законов. Синтез государственного капитализма с задачами молодого капитализма порождает у русской бюрократии безграничное стремление к получению прибавочной стоимости и способность проявлять бесчеловечную жестокость и в то же время позволяет ей весьма эффективно осуществлять угнетение народа.
Когда Энгельс говорил, что «…человек, бывший вначале зверем, нуждался для своего развития в варварских, почти зверских средствах, чтобы вырваться из варварского состояния» (5), он, конечно, имел в виду не социалистическую революцию, когда история «познает самое себя». Но он хорошо охарактеризовал предысторию человечества. Петр Великий войдет в историю как один из борцов против варварства, пользовавшихся в этой борьбе варварскими методами. Герцен писал, что Петр «насаждал цивилизацию с кнутом в руке». Сталин войдет147
в историю как угнетатель рабочего класса, как властитель, который мог бы содействовать развитию производительных сил и культуры человечества без помощи кнута, ибо мир достаточно для этого созрел, но который, тем не менее, развивал их «с кнутом в руке», подвергая одновременно все человечество угрозе гибели в результате империалистических войн.
Пролетарская революция смела все препятствия на пути развития производительных сил и упразднила множество пережитков старого варварства. Но так как она была изолированной и произошла в отсталой стране, она потерпела поражение, уступив поле битвы тем, кто повел борьбу против варварства варварскими методами.Экономика и политика
Государство - это «особые отряды вооруженных людей, тюрьмы и пр.», это орудие в руках одного класса для угнетения другого класса или классов. В России государство является орудием в руках бюрократии для угнетения массы трудящихся. Однако одного этого недостаточно для характеристики всех функции сталинистского государства. Оно служит также непосредственным нуждам общественного разделения труда, организации общественного производства. Аналогичные задачи выполнялись mutatis mutandis государствами древнего Китая, Египта и Вавилона. В этих странах, где ощущалась настоятельная потребность в крупных ирригационных работах (которые вообще могут быть организованы лишь в широком масштабе), государство развивалось не только в результате возникновения классового расслоения и, таким образом, косвенно в результате общественного разделения труда, но также и непосредственно, как элемент процесса производства. Взаимозависимость и взаимное влияние классового расслоения и возникновения и укрепления государства там столь запутаны, что отделить экономические факторы от политических совершенно невозможно. Точно так же и в России сталинистское государство возникло не только как результат все большего углубления пропасти, между массами и бюрократией и появления в связи с этим растущей необходимости в «особых отрядах вооруженных людей», но и как прямой ответ на нужды самих производительных сил, как необходимый элемент способа производства.
Один из халдейских царей говорил: «Я изучил тайны рек для блага людей… Я провел речную воду в пустыни; я наполнил ею иссохшие рвы… я оросил пустынные равнины; я дал им плодородие и изобилие. Я сделал из них обитель счастья». Плеха-148
нов, цитируя эти слова, замечает далее: «Тут верно, хотя хвастливо, изображается роль восточного государства в организации общественного процесса производства» (6).
Сталин также мог бы претендовать на то, что он создал различные отрасли промышленности, дал толчок развитию производительных сил России и т. д., хотя, разумеется, тирания халдейского царя была исторически необходимой и для своего времени прогрессивной, тогда как тирания Сталина исторически не оправдана и реакционна.
В нынешней России, так же как это было в древних обществах, двойственная функция государства, как защитника господствующего класса и как организатора общественного производства, ведет к полному слиянию экономики и политики.
Это слияние характерно как для капитализма на его высшей стадии, так и для рабочего государства. Но в то время как в рабочем государстве оно означает, что рабочие, господствующие политически, все более приближаются к такому положению, при котором «на место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами» (7), при капитализме на его высшей стадии оно означает, что к механическому действию экономических законов добавляется политическое принуждение, которому отводится, по существу, главная роль.
«Характерная черта капиталистического строя состоит в том, что при нем все элементы будущего общества представляются в такой форме, при которой они не приближаются к социализму, а все более от него отдаляются…» Так, например, «…если говорить об армии, то процесс развития приводит к всеобщей обязательной воинской повинности… то есть приближает к созданию народной милиции. Однако осуществляется это в форме современного милитаризма, который несет с собой господство военного государства над народом и доводит классовый характер государства до крайних пределов» (8).
Это слияние свидетельствует о том, что наше время настолько созрело для социализма, что капитализм вынужден впитывать в себя все больше и больше элементов социализма. Как говорил Энгельс, здесь мы имеем дело с вторжением социалистического общества в капитализм. Однако это обстоятельство не облегчает бремени эксплуатации и угнетения; напротив, оно в огромной степени усугубляет его. (В рабочем государстве рабочие свободны экономически потому, что они политически свободны. В рабочем государстве также происходит слияние экономики и политики, но с прямо противоположными результатами.)
Во всех случаях, когда имеет место слияние экономики и политики, было бы теоретически неверно проводить различие между политической и экономической революцией или между149
политической и экономической контрреволюцией. Буржуазия может существовать в качестве буржуазии, владеющей частной собственностью, при различных формах власти: в условиях феодальной монархии, конституционной монархии, буржуазной республики, при бонапартистском режиме, как, например, при Наполеоне I и Наполеоне III, при фашистской диктатуре и какое-то время даже в условиях рабочего государства (кулаки и нэпманы существовали до 1928 года). Во всех этих случаях между буржуазией и средствами производства существуют прямые отношения собственности. Во всех этих случаях государство не подчинено непосредственному контролю буржуазии, и все же буржуазия нигде не перестает быть господствующим классом. Там, где государство является распорядителем средств производства, налицо абсолютное слияние экономики и политики; политическая экспроприация означает также экономическую экспроприацию. Если бы упоминавшийся выше халдейский царь был политически экспроприирован, он неизбежно был бы экспроприирован также экономически. То же самое относится к сталинской бюрократии, а также mutatis mutandis и к рабочему государству. Поскольку рабочие - каждый в отдельности - не являются собственниками средств производства даже в рабочем государстве, а их коллективная собственность выражается в том, что они владеют государством, которое является распорядителем средств производства, постольку, будучи политически экспроприированы, они будут экспроприированы также экономически.
Возможен ли постепенный переход от рабочего государства к капиталистическому государству?
Пролетариат не может взять в свои руки буржуазную государственную машину, а должен сломать ее. Не следует ли из этого, что постепенный переход от рабочего государства Ленина и Троцкого (1917-1923 гг.) к капиталистическому государству Сталина противоречит основам марксистской теории государства? Это один из главных доводов в защиту той теории, что Россия сегодня все еще является рабочим государством. Сторонники этой теории ссылаются на высказывание Троцкого, относящееся к 1933 году (однако умалчивают о противоположном его высказывании, сделанном позднее). В своей работе «Советский Союз и Четвертый Интернационал» он писал:
«Марксистский тезис относительно катастрофического характера перехода власти из рук одного класса в руки другого приложим не только к революционным периодам, когда история бешено мчится вперед, но также и к периоду контрреволюции, когда общество катится назад. Тот, кто утверждает, что советское правительство постепенно превратилось из пролетар-150
ского в буржуазное, просто крутит, так сказать, реформистский фильм в обратную сторону».
Важнейшее значение здесь имеет вопрос о том, справедлива или нет последняя фраза.
Капиталистическая реставрация может совершиться различными путями. Политическая реставрация может предшествовать экономической реставрации. Так было бы, если бы белогвардейцам и войскам интервентов удалось свергнуть большевиков. Или же экономическая реставрация, хотя бы неполная может предшествовать политической реставрации. Так было бы если бы кулакам и нэпманам, сохранявшим свои экономические привилегии вплоть до 1928 г., удалось свергнуть существующий строй. В обоих случаях переход от рабочего государства к капиталистическому не был бы постепенным. И действительно, о том человеке, который стал бы утверждать, что такой переход мог оказаться постепенным, можно было бы с полным основанием сказать, что он «просто крутит, так сказать, реформистские фильм в обратную сторону». Но там, где бюрократия рабочего государства превращается в господствующий класс, экономическая и политическая реставрация неразрывно переплетаются друг с другом. Государство постепенно все более отдаляется от рабочих, и отношения между ним и рабочими все больше и больше напоминают отношения между капиталистическим работодателем и его рабочими. В таком случае бюрократическая клика, появление которой на первых порах кажется извращением, постепенно превращается в класс, выполняющий задачи буржуазии в условиях капиталистических производственных отношений. Постепенное эволюционное освобождение бюрократии из-под контроля масс, продолжавшееся до 1928 г., с принятием первого пятилетнего плана вступило в стадию революционного качественного изменения.
Однако мы все еще не ответили на вопрос: не противоречит ли это марксистской теории государства?
С точки зрения формальной логики совершенно неопровержимо, что если пролетариат не может постепенно превратить буржуазное государство в рабочее государство, а должен сломать буржуазную государственную машину, то и бюрократия, став господствующим классом, также не может постепенно превратить рабочее государство в буржуазное, а должна сломать его государственную машину. Однако с точки зрения диалектики мы должны поставить вопрос иначе. Каковы те причины, в силу которых пролетариат не может постепенно переделать буржуазную государственную машину, и сохраняются ли они в качестве неустранимого препятствия, мешающего постепенному изменению классового характера рабочего государства?
Маркс и Энгельс указывали, что только Англия может обойтись без разрушения государственной машины в качестве пер-151
вого шага пролетарской революции. Это не относилось к странам европейского континента. Они указывали, что в Англии социальная революция может быть осуществлена вполне мирными и законными средствами. По этому поводу Ленин замечает:
«Это было понятно в 1871-ом году, когда Англия была еще образцом страны чисто-капиталистической, но без военщины и в значительной степени без бюрократии» (9).
Посмотрим теперь, верно ли то положение, что факторы, исключающие возможность постепенной социальной революции, исключают также постепенную контрреволюцию.
Если солдаты армии, построенной на иерархических началах, попытаются установить верховный контроль над армией, они тотчас же встретят отпор со стороны офицерской касты. Устранить такую касту невозможно никаким иным путем, кроме революционного насилия. В противоположность этому, если офицеры народной милиции становятся все менее и менее зависимыми от воли солдат, - что вполне возможно, поскольку им не приходится иметь дело с институционной бюрократией, - их превращение в офицерскую касту, независимую от солдат, может совершиться постепенно. Переход от постоянной армии к милиции не может не сопровождаться сильнейшей вспышкой революционного насилия; с другой стороны, переход от милиции к постоянной армии, поскольку он совершается в результате тенденций, действующих внутри самой милиции, может и должен быть постепенным. Сопротивление солдат усиливающейся бюрократии может побудить последнюю применить против них насилие. Но это не обязательно. То, что относится к армии, относится в равной мере и к государству. Государство без бюрократии или со слабой бюрократией, поддающейся давлению масс, может постепенно превратиться в такое государство, где бюрократия не подчинена контролю рабочих.
Московские процессы представляли собой гражданскую войну бюрократии против масс, войну, в которой только одна сторона была вооружена и организована. Они знаменовали собой завершение полного освобождения бюрократии из-под контроля народа.
Троцкий, рассматривавший московские процессы и «конституцию» как шаги в направлении реставрации частного капитализма с помощью юридических средств, взял тогда назад свое утверждение о том, что говорить о постепенном превращении пролетарского государства в буржуазное - значит «крутить реформистский фильм в обратную сторону». Он писал:
«На деле новая конституция… открывает перед бюрократией «легальные» пути для экономической контрреволюции, то есть для реставрации капитализма средствами «пассивной забастовки» (10).152
Сталинизм - варварство?
Слово «варварство» обозначает различные понятия. Мы говорим о варварской эксплуатации рабочих, о варварском угнетении колониальных народов, о варварском убийстве евреев нацистами и т. п. Слово «варварский» обозначает здесь не определенный этап истории человечества, не определенный тип общественных отношений, а характер действий того или иного класса, который может быть даже восходящим, прогрессивным классом. Так, например, мы говорим о варварском обезземеливании крестьян в Англии в эпоху поднимающегося капитализма, о варварском ограблении населения Южной Америки и т.д. Однако слово «варварство» может обозначать и нечто совершенно иное, хотя и связанное до известной степени с только что разобранным нами значением этого слова. Оно может обозначать полное разрушение цивилизации в результате упадка общества до предысторического уровня. Таким образом, «варварство» может оказаться целым этапом в истории человечества. То или другое явление может быть варварским в обоих смыслах слова. Так, например, действия господствующих классов в третьей мировой войне были бы варварскими в первом значении этого слова, а в качестве причины полного упадка общества они были бы варварскими также и во втором значении. Эта два значения, однако, различны по своей сути, и их не следует смешивать. Когда мы употребляем слово «варварство» в его первом значении в применении к нашей эпохе, оно означает ту цену, которую человечеству приходится платить за запаздывание социалистической революции. Употребленное во втором смысле оно означает утрату всякой надежды для общества, переживающего упадок и разложение. В соответствии с этим было бы неверно определять нацизм как варварство во втором значении этого слова, как «возрожденный феодализм», «государство муравьев», предысторический период и т. п., ибо нацистская система основывалась на труде пролетариев, которые являются исторически ее могильщиками и спасителями человечества. Еще менее оправданным было бы характеризовать сталинский режим как варварство во втором значении этого слова, ибо при этом режиме, над которым довлеют отсталость России и угроза быть уничтоженным в результате международной конкуренции, быстро увеличивается численность рабочего класса.
Здесь речь идет не о филологических тонкостях, а о вопросе чрезвычайной важности. Употреблять слово «варварство» в его втором смысле было бы в данном случае так же неверно, как употреблять слово «раб» в применении к русским рабочим, понимая под этим словом нечто отличное от пролетария. Слово «рабство», как и «варварство» в его первом значении, употребленное для обозначения одной из сторон положения русского153
рабочего при Сталине, так же как и германского рабочего при Гитлере, - отсутствие у него юридической свободы, частичное отрицание им себя самого как рабочего, - является правильным термином. Но употреблять его в качестве основной характеристики всего строя неверно. Мы должны поэтому решительно выступить против употребления слова «варварство» в его втором смысле для обозначения сталинского режима. Собственно говоря, мы вообще должны выступить против его употребления для обозначения нынешней стадии развития общества и можем согласиться лишь на употребление его в первом значении, то есть для определения некоторых свойств капитализма в целом, идущего к упадку, будь то американского, русского, английского или японского. Является ли сталинистская Россия примером капиталистического варварства? Да. Является ли она примером того варварства, которое представляет собой полное отрицание капитализма? Нет.
Прогрессивен ли сталинский режим?
Социальный строй, необходимый для развития производительных сил и подготовки материальных условий для более совершенного общественного строя, является прогрессивным. Мы подчеркиваем: материальные условия, ибо, если мы включим все требуемые условия (классовую сознательность, наличие массовых революционных партий и т.д. и т.п.), то тогда любой социальный строй окажется прогрессивным, поскольку самый факт его существования доказывает, что налицо нет еще всех условий для его свержения.
Из этого определения не следует, что при таком социальном строе, который становится реакционным и превращается в помеху развитию производительных сил, производительные силы перестают развиваться или темпы их развития абсолютно уменьшаются. Нет никаких сомнений, что в период между XIII и XVIII вв. феодализм в Европе стал реакционным, однако это не помешало развитию производительных сил такими же или даже более быстрыми темпами, чем раньше. То же можно отнести к империализму. Ленин хотя и говорил, что период империализма (начавшийся в последние десятилетия XIX в.) знаменовал собой упадок и загнивание капитализма, но в то же время он указывал:
«Было бы ошибкой думать, что эта тенденция к загниванию исключает быстрый рост капитализма; нет, отдельные отрасли промышленности, отдельные слои буржуазии, отдельные страны проявляют в эпоху империализма с большей или меньшей силой то одну, то другую из этих тенденций. В целом, капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растет (курсив мой. - Т. К.), но этот рост не только становится вообще более неравномер-154
ным, но неравномерность проявляется также в частности в загнивании самых сильных капиталом стран (Англия)» (11).
Ленин говорил об упадке капитализма и в то же самое время заявлял, что демократическая революция в России, сметя пережитки феодализма, открыла бы громадные возможности для развития русского капитализма, который стал бы двигаться вперед американскими темпами. Этого мнения он придерживался в то время, когда считал, что «демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» должна будет осуществить задачи буржуазной революции в России.
Если мы обратимся к статистическим данным по мировому промышленному производству за период после 1891 г., мы убедимся, что мировые производительные силы в период империализма весьма далеки от абсолютного застоя: (12).
Мировое промышленное производство
(1913г. =100)1891
33
1900
51
1906
73
1913
100
1920
102
1929
148
Что касается производственной мощности, то представление о достигнутом прогрессе дает уже один факт овладения атомной энергией.
Если бы отсталые страны были изолированы от остального мира, мы могли бы, разумеется, утверждать, что капитализм в этих странах является прогрессивным. Так, например, если бы страны Запада пришли в упадок и исчезли с лица земли, индийский капитализм имел бы перед собой не менее долгое и славное будущее, нежели английский капитализм в XIX в. То же самое можно сказать и о русском государственном капитализме. Однако революционные марксисты берут за исходный пункт весь мир, а потому приходят к заключению, что капитализм реакционен всюду, где бы он ни существовал. Итак, проблема, которую должно ныне разрешить человечество, стоящее перед угрозой уничтожения, заключается не в том, как развивать производительные силы, а в том, в каких целях и при каких общественных отношениях использовать их.
Утверждение, что русский государственный капитализм реакционен, несмотря на быстрое развитие при нем производительных сил страны, могло бы быть опровергнуто лишь в том случай если бы удалось доказать, что мировой капитализм не подготовил необходимых материальных условий для установления155
социализма или что сталинский режим подготавливает еще какие-то условия, необходимые для установления социализма, помимо тех, которые уже в целом подготовлены миром. Первое утверждение приводит нас к заключению, что мы еще не достигли периода социалистических революций. Самое большее, что можно сказать по поводу второго утверждения, это то, что сталинистская Россия оставит в наследство социализму более высокую концентрацию капитала и рабочего класса, чем какая-либо другая страна. Однако это различие является только количественным: если мы сравним экономику США с экономикой Англии, мы убедимся, что концентрация капитала и обобществление труда гораздо выше в первой стране, чем во второй, однако это не делает современный капитализм в США исторически прогрессивным.
Могут сказать, что планирование, осуществляемое в России, является тем элементом, который делает русскую экономику, прогрессивной в сравнении с капиталистической экономикой в других странах. Это совершенно неверно. До тех пор пока рабочий класс не осуществляет контроля над производством, он является не субъектом, а объектом планирования. Это относится в одинаковой степени как к планированию внутри гигантских предприятий Форда, так и ко всей экономике России. А пока рабочие остаются объектом, планирование имеет для них значение только как один из элементов материальных условий, необходимых для социализма, как одна из сторон концентрации капитала и рабочих.
На предприятии, где занято 100 тыс. рабочих, планирование является более сложным и развитым, чем на предприятии, где занято 100 рабочих: при государственном капитализме, который использует труд 10 млн. рабочих, планирование является еще более широким. Это, однако, не делает производственные отношения, существующие на крупном предприятии, более прогрессивными, чем те, которые существуют на мелком предприятии. План каждого из них диктуется слепой внешней силой конкуренции между независимыми производителями.
Уже самый факт существования сталинского режима обнаруживает его реакционную природу, ибо если бы Октябрьская революция не потерпела поражения, сталинского режима не существовало бы, а Октябрьская революция не разразилась бы, если бы мир не созрел для социализма.Источник: Т. Клифф "Государственный капитализм в России", 1991, стр. 138-155
Примечания:
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1. В.И. Ленин. Соч., изд. 4. т. 29, стр. 388.
2. Н. Бухарин, Исторический империализм, Лондон, 1926г., стр. 276.
3. К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 141.
4. К. Маркс, Капитал, т. I, М.. 1952г., стр. 597, 600.
5. Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 170.
6. Г. Плеханов О материалистическом понимании истории, Соч., т. VIII, стр. 252.
7. Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 265.
8. R. Luxemburg, Sozialreform oder Revolution?. Leipzig. 1908, S. 41
9. В. И. Ленин, Соч., изд. 4. т. 25, стр. 387.
10. Fourth International and the Soviet Union. Thesis adopted by tha First International Conference of the Fourtli International, Geneva, July 1936.
11. В. И. Ленин, Соч., изд. 4, т. 22, стр. 286.
12. J. Kuczvnski, Weltproduktion und Welthandel in den letzten 100 Jahren, Libau, 1935, S. 20—21.
Вернуться в "Революционный архив"