Революционный архив
Бюллетень Оппозиции
(Большевиков-ленинцев) № 65
Другие номера
№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30; 31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.
№ 65 10-й год изд. - Апрель 1938 г. № 65
Содержание
Каин Джугашвили идет до конца.
Новые невозвращенцы.
Процесс 21-го (От редакции).
Л. Троцкий: Итоги процесса.
Дипломатические планы Москвы в зеркале процесса.
Статья Сталина о мировой революции и нынешний процесс.Л. Т. Роль Генриха Ягоды
Л. Т. Случай с профессором Плетневым.
Подсудимые Зеленский и Иванов.
Сталин и Гитлер. (К заключительной речи Вышинского).Л. Троцкий: Поправки и примечания к показаниям подсудимых.
Правда о "заговоре" на жизнь Ленина в 1918 году.
Из советской жизни: Завод. - ГПУ на заводе. - Выборы. - Московские слухи.
Каин Джугашвили идет до конца
Подлость последней судебной инсценировки моментами тускнеет рядом с ее глупостью. Сталин все еще думает, что при помощи изобретенного им вместе с Ягодой трюка он может обмануть все человечество. Общий замысел инсценировки, мнимые политические планы "заговорщиков", распределение ролей между ними, -- как это все грубо и низменно, даже под углом зрения судебного подлога! Из-за спины "великого" Сталина глядит на человечество тифлисский мещанин Джугашвили, ограниченный и невежественный пройдоха. Механика мировой реакции вооружила его неограниченной властью. Никто не смеет критиковать его и даже подавать ему советы. Его помощники, Вышинские и Ежовы, до мозга костей развращенные ничтожества, не случайно заняли свои высокие посты в системе тоталитарного самодурства и разврата. Подсудимые, из которых большинство выше обвинителей несколькими головами, приписывают себе планы и идеи, порожденные гением современного Кречинского и разработанные кликой гангстеров. Гонимые логикой капитуляций и падений, физически и морально раздавленные, терроризованные страхом за близких, гипнотизированные политическим тупиком, в который их загнала реакция, Бухарин, Рыков, Раковский, Крестинский и другие играют страшные и жалкие роли по безграмотным шпаргалкам Ежова. А за стеной Каин Джугашвили потирает руки и зловеще хихикает: какой трюк он придумал для обмана солнечной системы!
Но точно ли еще продолжает хихикать за кулисами Сталин? Не спирает ли у него дыханье от непредвиденного оборота событий? Правда, он огражден от мира стеной невежества и низкопоклонства. Правда, он привык думать, что мировое общественное мнение -- ничто, а ГПУ все. Но множатся угрожающие симптомы, видимые и для него. Все меньше могут Трояновские, Майские, Сурицы и состоящие при них, в качестве контролеров, агенты Ежова доносить Кремлю отрадные вести из-за границы. Все более острая тревога охватывает рабочие массы всего мира. Все чаще и все в большем числе крысы, именуемые "друзьями", торопятся покинуть угрожаемый корабль. Сгущаются международные тучи. Фашизм одерживает победу за победой, и главным его помощником на всех мировых путях оказывается сталинизм. Грозные военные опасности стучатся во все ворота Советского Союза. А Сталин тем временем разрушает армию и попирает страну. Каин вынужден идти до конца. Он торопится окропить свои руки кровью Бухарина и Рыкова. Он еще может позволить себе сегодня эту роскошь. Но все меньше способен он вкушать "сладость" мести. Все труднее становится хихикать тифлисскому пройдохе, подброшенному мутной исторической волной на трон термидора. Безмерно накопляется вокруг него ненависть, и страшная месть нависает над его головой.
Террористический акт? Вполне возможно, что режим, истребляющий, под предлогом борьбы с терроризмом, лучшие головы страны, вызовет против себя, в конце концов, действительный террор. Можно сказать больше: было бы противно законам истории, еслиб правящие гангстеры не воспитали против себя террористов отчаяния и мести. Но Четвертый Интернационал, партия мировой революции, не имеет ничего общего с отчаянием, а индивидуальной мести нам слишком мало. Какое политическое или моральное удовлетворение может дать пролетариату убийство Каина Джугашвили, которого без труда заменит ближайший по очереди бюрократический "гений"? Поскольку вообще нас может занимать личная судьба Сталина, мы можем лишь желать, чтоб он пережил крушение своей системы. Ждать ему придется не так уж долго. Победоносные рабочие извлекут его и его сотрудников-гангстеров из-под обломков тоталитарной мерзости и заставят их сдать на действительном суде отчет в совершенных им злодеяниях. На человеческом языке не найдется слов, которые могли бы в час последнего суда оказать услугу самому зловещему из Каинов истории. Памятники, которые он построил себе, будут разрушены или сданы в музей тоталитарного гангстерства. Зато победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, и поставит на площадях освобожденного Советского Союза памятники несчастным жертвам сталинской системы подлости и бесчестья.
Новые невозвращенцы
После ряда бешеных чисток заграничного советского персонала четверо крупных агентов Кремля превратились за последние месяцы в невозвращенцев: Игнатий Райсс, Александр Бармин, Вальтер Кривицкий и, наконец, Феодор Бутенко. Если учесть условия воспитания, отбора, контроля и особенно систему заложников, этот процент надлежит признать чрезвычайно высоким. Он свидетельствует о могуществе центробежных сил, раздирающих самую бюрократию. Еще ярче этот факт выступает, если присмотреться к политической ориентации новых "невозвращенцев".
Игнатий Райсс сразу стал под знамя большевиков-ленинцев. Этим безошибочно определился его политический и моральный вес. Решиться в нынешних условиях на такой шаг мог только подлинный революционер. На первых же шагах своего нового пути Райсс пал, как один из героев Четвертого Интернационала. Он оставил подругу и сына, которые были неразрывно связаны с ним при жизни и остаются верны памяти его после смерти. Когда сын его достаточно выростет, чтобы подхватить знамя, выпавшее из рук отца, Четвертый Интернационал будет уже великой исторической силой.
Александр Бармин отошел от бюрократии влево, но еще, по-видимому, не выбрал окончательно свой путь. У нас нет ни основания, ни права торопить его. Мы слишком хорошо понимаем трудность и ответственность выбора после ряда лет пребывания в казарме сталинской бюрократии. Пожелаем ему не ошибиться!
Вальтера Кривицкого, если нас не обманывают признаки, влечет в лагерь буржуазной демократии. Мы не хотим этим сказать, что он отходит от сталинской бюрократии вправо. Ряды советского аппарата заполнены чиновниками буржуазного образа мыслей. Когда они сбрасывают с себя мундир сталинизма, они просто обнаруживают свою действительную политическую природу. Если наше предположение о Кривицком окажется ошибочным, мы первые обрадуемся этому.
Феодор Бутенко совершил скачок к фашизму. От многого ли ему приходилось отказываться? Многое ли ломать в себе? Мы этого не думаем. Очень значительная и притом растущая часть сталинского аппарата состоит из еще не сознавших себя фашистов. Отождествлять советский режим в целом с фашизмом есть грубая историческая ошибка, в которую склонны впадать ультра-левые дилетанты, игнорирующие разницу социальных фундаментов. Но симметрия политических надстроек, сходство тоталитарных методов и психологических типов бросаются в глаза. Бутенко есть симптом огромной важности: он показывает нам карьеристов сталинской школы в натуральном виде.
Еслиб можно было политически просветить насквозь весь советский аппарат, мы нашли бы в нем: затаившихся большевиков; растерянных, но честных революционеров; буржуазных демократов; наконец, кандидатов фашизма. Можно сказать с уверенностью, что, чем более реакционный характер имеет группировка, тем быстрее она развивается внутри бюрократии.
Политическая разгадка московских процессов в том, что аппарат, который поднял Сталина к власти, не хочет больше нести его на себе. Центробежные силы внутри бюрократии лишь отражают, в свою очередь, глубокие социальные антагонизмы в "бесклассовом" обществе, как и общую ненависть масс к бюрократии. Собственная фракция Сталина немногочисленна и состоит из наиболее законченных прохвостов, типа Вышинского и Ежова. Большевизм стремился к государству без бюрократии, "типа Коммуны". Сталин создал государство пожирающей себя бюрократии, "типа ГПУ". Вот почему агония сталинизма представляет самое ужасное и отвратительное зрелище в человеческой истории!
Процесс 21-го
Накануне последнего процесса (Бухарина, Рыкова, Раковского и др.) можно было ждать, что он окажется, со стороны "техники", лучше подготовленным, чем предшествующие. Но уже первый день обнаружил полную ошибочность таких ожиданий. Глупость обвинений стоит на уровне их подлости. Сталин показал себя миру, каков он есть. И мир с отвращением отвернулся от него. Если во время процесса Радека-Пятакова значительная часть мировой печати колебалась и недоумевала, то во время последнего процесса единодушный вывод общественного мнения гласил: наиболее грандиозный и наиболее наглый подлог в политической истории мира!
В течение последнего процесса Л. Д. Троцкий дал мировой печати, преимущественно "The New York Times", около двух десятков статей и заметок. Мы публикуем ниже те из них, которые сохраняют наиболее длительный интерес.
Не можем здесь же не отметить с новой скорбью, что еслиб жив был Л. Л. Седов, который лучше кого бы то ни было знал факты, документы и материалы, связанные с преступлениями ГПУ, он нанес бы фальсификаторам не мало жестоких ударов. Не потому ли он погиб накануне процесса?
Редакция
Итоги процесса
1.
Московский процесс утомил общественное мнение своими сенсационными несообразностями еще прежде, чем был доведен до конца. Всякий средний журналист способен заранее написать текст завтрашней обвинительной речи Вышинского, может быть лишь с меньшим количеством площадных ругательств. Вышинский сочетает с политическим процессом свой личный процесс. В годы революции он был в лагере белых. Переменив после окончательной победы большевиков ориентацию, он долго чувствовал себя униженным и подозреваемым. Теперь он берет реванш. Он может глумиться над Бухариным, Рыковым, Раковским, имена которых он в течение ряда лет произносил с преувеличенной почтительностью. Тем временем господа послы: Трояновский, Майский, Суриц, у которых то же приблизительно прошлое, что у Вышинского, разъясняют общественному мнению цивилизованного человечества, что именно они выполняют заветы Октябрьской революции, тогда как Бухарин, Рыков, Раковский, Троцкий и др. предают ее, как предавали всегда. Все опрокинуто на голову.
Из тех итогов, которые Вышинский должен подвести последней серии процессов, советское государство выступает, как централизованный аппарат государственной измены. Глава правительства и большинство народных комиссаров (Рыков, Каменев, Рудзутак, Смирнов, Яковлев, Розенгольц, Чернов, Гринько, Иванов, Осинский и др.); важнейшие советские дипломаты (Раковский, Сокольников, Крестинский, Карахан, Богомолов, Юренев и др.); все руководители Коминтерна (Зиновьев, Бухарин, Радек); главные руководители хозяйства (Пятаков, Смирнов, Серебряков, Лифшиц и пр.); лучшие полководцы и руководители Красной армии (Тухачевский, Гамарник, Якир, Уборевич, Корк, Муралов, Мрачковский, Алкснис, адмирал Орлов и пр.); наиболее выдающиеся рабочие-революционеры, выдвинутые большевизмом за 35 лет (Томский, Евдокимов, Смирнов, Бакаев, Серебряков, Богуславский, Мрачковский); глава и члены правительства Российской советской республики (Сулимов, Варвара Яковлева); все без исключения главы трех десятков советских республик, т.-е. вожди, выдвинутые движением освобожденных национальностей (Буду Мдивани, Окуджава, Кавтарадзе, Червяков, Голодед, Скрыпник, Любченко, Нестор Лакоба, Файзула Ходжаев, Икрамов и десятки других); руководители ГПУ в течение последних десяти лет, Ягода и его сотрудники; наконец, и это важнее всего, члены всемогущего Политбюро, фактической верховной власти страны: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин, Рудзутак, -- все они состояли в заговоре против советской власти, даже в те годы, когда она находилась в их руках. Все они, в качестве агентов иностранных держав, стремились разорвать построенную ими советскую федерацию в клочья и закабалить фашизму народы, за освобождение которых они боролись десятки лет.
В этой преступной деятельности премьеры, министры, маршалы и послы неизменно подчинялись одному лицу. Не официальному вождю, нет -- изгнаннику. Достаточно было Троцкому пошевелить пальцем, и ветераны революции становились агентами Гитлера и Микадо. По "инструкции" Троцкого, через случайного корреспондента Тасс, руководители промышленности, транспорта и сельского хозяйства разрушали производительные силы страны и ее культуру. По пересланному из Норвегии или Мексики приказу "врага народа", железнодорожники Дальнего Востока устраивали крушение воинских поездов, и маститые врачи Кремля отравляли своих пациентов. Вот какую поразительную картину советского государства вынужден дать Вышинский на основании разоблачений последних процессов! Но здесь возникает затруднение. Тоталитарный режим есть диктатура аппарата. Если все узловые пункты аппарата заняты троцкистами, состоящими в моем подчинении, почему, в таком случае, Сталин находится в Кремле, а я в изгнании?
Все опрокинуто на голову в этих процессах. Враги Октябрьской революции драпируются ее душеприказчиками, карьеристы бьют себя в грудь, как рыцари идеи, специалисты подлога выступают, как следователи, прокуроры и судьи.
2.
И все-же, -- говорит человек "здравого смысла", -- трудно поверить, чтоб сотни обвиняемых, взрослых и нормальных людей, наделенных к тому же, в значительном числе своем, сильным характером и выдающимся интеллектом, сами на себя возводили зря обвинения в ужасных и отвратительных преступлениях пред лицом всего человечества.
Как часто бывает в жизни, "здравый смысл" оцеживает комаров, но проглатывает верблюдов. Конечно, нелегко поверить тому, что сотни людей сами клевещут на себя. Но разве легче поверить тому, что те же сотни людей совершают ужасающие преступления, которые противоречат их интересам, их психологии, всему делу их жизни? Судить и оценивать надо, исходя из конкретных условий. Свои показания эти люди дают уже после ареста, под дамокловым мечом, когда сами они, их жены, матери, отцы, дети, друзья попадают полностью в когти ГПУ; когда у них нет ни защиты, ни просвета; когда они находятся под нравственным давлением, которое неспособны вынести никакие человеческие нервы. Между тем, те невероятные злодеяния, которые они сами вменяют себе в вину, они совершили -- если верить им -- в то время, когда были вполне свободны, когда занимали высокие посты, когда у них была полная возможность спокойного размышления, обсуждения и выбора. Разве можно оспаривать, что самая абсурдная ложь под дулом револьвера неизмеримо естественнее, чем цепь бессмысленных преступлений, совершенных по доброй воле? Что более вероятно, спросим мы далее: то ли, что лишенный власти и средств политический изгнанник, отделенный от СССР химической завесой клеветы, одним движением мизинца побуждал в течение ряда лет министров, генералов и дипломатов изменять государству и себе самим во имя неосуществимых и абсурдных целей; или же то, что Сталин, располагая неограниченной властью и неисчерпаемой массой, т.-е. всеми средствами устрашения и развращения, заставлял подсудимых давать показания, которые отвечают его, Сталина, целям?
Чтоб окончательно победить близорукие сомнения "здравого смысла", можно поставить еще один вопрос, последний: что более вероятно, -- то ли, что средневековые ведьмы действительно находились в связи с адскими силами и напускали на свои деревни холеру, чуму и падеж скота после ночных консультаций с дьяволом ("врагом народа")?, или же то, что несчастные женщины просто клеветали на себя под каленным железом инквизиции? Достаточно конкретно, жизненно поставить вопрос, чтоб вся постройка Сталина-Вышинского рассыпалась прахом.
3.
Среди бредовых признаний подсудимых есть одно, которое, насколько могу судить издалека, прошло малозамеченным, но которое, даже изолированно взятое, дает ключ не только к загадкам московских процессов, но и ко всему режиму Сталина в целом. Я имею в виду показание д-ра Левина, бывшего начальника кремлевской больницы. 68-летний старик заявил на суде, будто он преднамеренно содействовал смерти Меньжинского, Пешкова (сына Горького), Куйбышева и самого Максима Горького. Профессор Левин не говорит о себе, как о тайном "троцкисте", и никто в этом не обвиняет его; даже прокурор Вышинский не приписывает ему стремления захватить власть в интересах Гитлера. Нет, Левин убивал своих пациентов по приказу Ягоды, тогдашнего начальника ГПУ, который грозил ему в случае неподчинения тяжкими репрессиями. Левин боялся "истребления" своей семьи. Таково буквальное показание, легшее в основу обвинения. Убийство Кирова, совершавшееся, по очереди, всеми "центрами"; планы расчленения СССР; злонамеренные крушения поездов; массовые отравления рабочих, -- все это ничто по сравнению с показанием старика Левина. Виновники перечисленных злодеяний руководствовались будто бы жаждой власти, ненавистью, корыстью, словом, каким то подобием личных целей. Левин, совершая самое гнусное из всех преступлений: вероломное убийство доверившихся ему больных, не имел никаких личных побуждений. Наоборот, он "любил Горького и его семью". Он убил сына и отца из страха за свою собственную семью. Он не нашел другого способа спасти своего сына или свою дочь, как согласившись отравить дряхлого писателя, гордость страны. Что же это такое? В "социалистическом" государстве, при "самой демократической" из всех конституций, старый врач, чуждый политических амбиций и интриг, отравляет своих пациентов из страха перед начальником секретной полиции. Организатором преступлений является тот, кому вручена высшая власть для борьбы с преступлениями. Убивает тот, чье призвание состоит в охранении жизни. Убивает из страха.
Допустим на минуту, что все это правда. Что сказать в таком случае обо всем режиме? Левин не случайное лицо. Он лечил Ленина, Сталина всех членов правительства. Я хорошо знал этого спокойного и добросовестного человека. Как у всякого авторитетного врача, у него установились интимные, почти покровительственные отношения с высокими пациентами. Он хорошо знает, как выглядят позвоночники господ "вождей", и как функционируют их авторитарные почки. Левин имел свободный доступ к любому сановнику. Разве не мог он рассказать о кровавом шантаже Ягоды Сталину, Молотову, любому члену Политбюро и правительства? Выходит, что не мог. Вместо того, чтоб разоблачить негодяя из ГПУ, доктор увидел себя вынужденным, в интересах спасения своей семьи, отравлять своих пациентов. Так выглядит в московской судебной панораме сталинский режим на самой своей верхушке, в Кремле, в самой интимной части Кремля, в больнице для членов правительства! Что же в таком случае творится во всей остальной стране?
"Но ведь все это ложь, воскликнет читатель, доктор Левин никого не отравлял! Он просто дал ложные показания под маузером ГПУ". Совершенно правильно, отвечаю я. Но физиономия режима становится от этого еще более зловещей. Еслиб врач, под угрозами начальника полиции, действительно совершил тяжкое преступление, можно было бы еще, забыв обо всем остальном, сказать: патологический случай, мания преследования, старческое слабоумие, все что угодно. Но нет, показания Левина составляют интегральную часть судебного плана, вдохновленного Сталиным и разработанного прокурором Вышинским совместно с новым начальником ГПУ, Ежовым. Эти люди не побоялись прибегнуть к такого рода кошмарной выдумке. Они не считали ее невозможной. Наоборот, из всех возможных вариантов они выбрали наиболее вероятный, т.-е. наиболее отвечающий условиям, отношениям и нравам. Все участники суда, вся советская пресса, все носители власти молчаливо признали полную правдоподобность того, что начальник ГПУ может любое лицо заставить совершить любое преступление, даже когда это лицо находится на свободе, занимает высокий пост и пользуется покровительством правящей верхушки. Но раз дело обстоит так, то можно ли усомниться хоть на минуту, что всемогущее и всепроникающее ГПУ способно любого заключенного во внутренней тюрьме Лубянки заставить "добровольно" сознаться в преступлениях, которых тот никогда не совершал? Показание доктора Левина -- ключ ко всему процессу. Этот ключ открывает все кремлевские тайны и вместе с тем окончательно запирает рты адвокатам сталинского правосудия во всем мире.
* * *
Пусть не говорят нам: вот к чему привела Октябрьская революция! Это почти то же, что, при виде разрушенного в январе моста над Ниагарой, воскликнуть: вот к чему приводят водопады!.. Октябрьская революция привела не только к судебным подлогам. Она дала могущественный толчок экономике и культуре великой семьи народов. Но она породила также, на более высоком уровне, новые социальные антагонизмы. Отсталость и варварство, наследие прошлого, нашли свое наиболее сгущенное выражение в новой бюрократической диктатуре. В борьбе с живым и растущим обществом эта диктатура, без идей, без чести и без совести, дошла до беспримерных преступлений и вместе с тем до смертельного кризиса.
Обвинение врача Плетнева в садизме, как эпизод в подготовке нынешнего процесса; романические интересы Ягоды, как причина смерти сына Горького; религиозный талисман жены Розенгольца и особенно "признания" доктора Левина -- ото всех этих эпизодов разит запах тления, тот самый, который исходил от дела Распутина в последний период царской монархии. Правящий слой, который способен выделять такие газы, обречен. Нынешний процесс есть трагическая конвульсия сталинской диктатуры. От воли народов СССР, как и от мирового общественного мнения зависит, чтоб в своем неизбежном падении этот режим не унес на дно исторической пропасти все те социальные завоевания, которые ряд поколений русского народа оплатил ценою неисчислимых жертв.
Койоакан, 10 марта, 1938 г.
Дипломатические планы Москвы в зеркале процесса
Еслиб людская память была крепче, московские процессы были бы абсолютно невозможны. ГПУ ломает позвоночники подсудимых, и к этому привыкли. Но попутно ГПУ пытается сломать позвоночник исторического процесса: это труднее.
По делу Зиновьева-Каменева (август 1936 года) подсудимые обвинялись в чисто полицейской связи с Гестапо. Главные обвиняемые отрицали это обвинение. Общественное мнение не хотело ему верить. Радек и Пятаков были призваны в январе 1937 года перестроить слишком примитивную схему Вышинского. В их показаниях дело шло уже не о низменном шпионаже, а о международном блоке Троцкого с германским и японским фашизмом, с целью низвержения СССР и западных демократий. Эта постановка обвинения не случайно совпадала с моментом расцвета политики Народного фронта. На знамени советской дипломатии и, тем самым, Коминтерна было написано создание военного блока демократий против союза фашистских стран. В этой конъюнктуре троцкисты не могли не являться агентами фашистского блока. Картина была ясна и проста.
С фашистской Италией троцкисты, однако, в связь не вступали, так как советская дипломатия не хотела затруднять попыток Англии и Франции оторвать Италию от Германии, и допускала, что завтра ей самой может быть придется улыбаться по адресу Рима. То же самое соображение распространялось в значительной мере на Польшу: предполагалось, что Франция удержит ее в своей орбите. В своих международных интригах подсудимые тщательно сообразовались с видами и расчетами советской дипломатии. Они могли покушаться на жизнь Сталина, но не на политику Литвинова.
Подготовка нового процесса совпала с периодом увядания надежд и иллюзий Народных фронтов и блока демократических держав. Политика Англии в отношении Испании, визит лорда Галифакса в Берлин, поворот Лондона в сторону Рима, наконец, замена Идена Галифаксом -- таковы дипломатические вехи, определившие новое содержание "добровольных" признаний подсудимых. Схема Радека-Пятакова, в силу которой троцкисты оказывались агентами фашистского блока (минус Италия) отброшена, как несвоевременная. Подсудимые выступают ныне, как агенты Германии, Японии, Польши и Англии.
Связь с Германией утратила фашистскую окраску, ибо началась, как оказывается, еще в 1921 году, когда Германия стояла под знаком веймарской демократии. Сотрудничество с Англией установилось в 1926 году, за 11 лет до процесса Радека-Пятакова. Но как Радек, кандидат в троцкистские министры иностранных дел, по определению прокурора Вышинского, ничего не знал о союзе Троцкого с британским правительством? В начале 1937 года Англия была "демократией". После отставки Идена она снова стала очагом империализма. Литвинов решил показать Лондону зубы. Подсудимые немедленно принимают это к сведению. Еще совсем недавно война на Дальнем Востоке означала поход японского фашизма против англо-саксонских демократий. Сейчас Москва дает понять, что она готова стереть разграничительную линию между Японией и Великобританией: ведь обе они состоят в заговоре с троцкистами против советского режима! Показание Раковского, превращающее его самого и меня в агентов Интеллидженс Сервис, есть, на самом, деле, дипломатическое предостережение по адресу Чемберлена!
Запоздалость включения Польши в число стран, скомпрометировавших себя связью с троцкистами, объясняется двумя причинами, большой и малой. Германская ориентация Польши, со времени последнего поворота британской политики, получила более устойчивый характер. Забыты времена (1933 г.), когда Сталин приглашал Пилсудского на праздник Октябрьской революции. Москва хочет показать Варшаве, что не делает себе никаких иллюзий насчет ее нейтралитета, и что в будущей войне Польша должна быть готова стать ареной столкновения между СССР и Германией. Устами подсудимых Литвинов угрожает полковнику Беку.
Вторая причина, почему имя Польши могло быть названо только в нынешнем процессе, состоит в том, что главный "дипломат" второго процесса, Радек, никак не мог включить свое польское полу-отечество в список "троцкистских" стран. В 1933 году сам Радек совершил торжественную поездку в Варшаву, был чествуем Пилсудским, говорил патетически о будущем счастливом сотрудничестве двух стран, вышедших из революции. Мировая печать писала о подготовляющемся военном союзе между СССР и Польшей. Так как свой сенсационный визит Радек нанес, не как агент Троцкого, а как посол Сталина, то Радеку было особенно трудно связать Польшу с троцкизмом. Задача эта легла ныне на подсудимого Шаранговича.
Имя Франции, как и имя Соединенных Штатов, разумеется, не названы. Эти две страны еще уцелели от концепции "блока демократий" против фашистского блока. Правда, Раковский кается в своих преступных связях с некоторыми французскими промышленниками и журналистами; но дело идет, в данном случае, о противниках Народного фронта. Если показаниями Раковского об Интеллидженс Сервис Литвинов пытается скомпрометировать правительство Чемберлена, то показаниями того же Раковского о французском промышленнике Николе и о журналисте Бюре, Литвинов, наоборот, хочет оказать дружескую услугу правительству Народного фронта. Подсудимые, во всяком случае, оставались верны себе: даже в самых своих "предательских" сделках с иностранными государствами они тщательно оберегали дипломатические планы Кремля.
Умолчание о Франции особенно красноречиво по своей абсурдности. Почти до конца 1933 года Франция считалась в Москве главным врагом СССР. Второе место занимала Великобритания. Германия числилась другом. В судебных процессах промышленной партии (1930 г.) и меньшевиков (1931 г.) очагом враждебных интриг неизменно оказывалась Франция. Между тем, троцкисты, которые начали завязывать свои связи с врагами СССР с 1921 года (когда они все были у власти, вернее сказать, когда они с Лениным составляли власть), совершенно обошли Францию, как бы забыли об ее существовании. Нет, они ничего не забыли; они просто предвидели будущий франко-советский пакт и остерегались создать Литвинову затруднения в 1938 году.
Какое счастье для Вышинского, что у людей короткая память! После моей высылки в Турцию советская печать называла меня не иначе, как "мистер Троцкий". "Правда" посвятила 8 марта 1929 года почти целую страницу доказательству того, что "мистер Троцкий" (не Herr Троцкий!) состоит фактически в союзе с Винстоном Черчилем и Wall Street. Статья заканчивалась словами: "Ясно почему буржуазия платит ему десятки тысяч долларов!". Дело шло о долларах, не о марках. 2 июля 1931 года "Правда" напечатала фальшивое факсимиле, которое должно было доказать, что я являюсь союзником Пилсудского и защитником Версальского мира против СССР и против Германии. Это было в момент обострения отношений с Варшавой, за два года до того, как возник план советско-польского союза!
4 марта 1933 года, когда Гитлер уже прочно сидел в седле, "Известия", официальный орган правительства, заявляли, что СССР -- единственная страна в мире, не испытывающая никакой вражды к Германии "и это независимо от формы и состава правительства Рейха". Французский официоз "Тан" писал 8 апреля: "В то время, как приход к власти Гитлера сильно занимал европейское мнение и везде живо комментировался, московские газеты хранили молчание". Сталин все еще надеялся на дружбу с фашистской Германией! Немудрено, если я продолжал в это время оставаться агентом Антанты.
24 июля 1933 года я, с разрешения правительства Даладье, прибыл во Францию. Немедленно же коммунистическая газета "Юманите", парижский орган советской дипломатии, провозгласила: "Из Франции, этого анти-советского очага, он (Троцкий) будет атаковать СССР, -- здесь стратегический пункт, и вот почему прибывает сюда г. Троцкий". А в это время я уже мог справлять двенадцатую годовщину моей службы Германии!
Таковы некоторые дипломатические вехи на пути к нынешнему процессу. Число дат и цитат можно бы увеличить без конца. Но вывод уже ясен и так. Изменнические действия подсудимых представляют собою только негативное дополнение к международным комбинациям правительства. Обстановка менялась, менялись дипломатические расчеты Кремля. Параллельно с этим изменялось содержание "измен" троцкистов, т.-е. содержание их показаний о мнимых изменах. Причем, и это самое замечательное, сегодняшние комбинации и интересы получали силу полностью перестраивать события за последние 20 лет.
В 1937 году моя старая дружба с Винстоном Черчилем, Пилсудским и Даладье оказалась забыта. Я стал союзником Рудольфа Гесса и кузеном Микадо. Для обвинительного акта 1938 года мое старое звание агента Франции и Соединенных Штатов оказалось совершенно неуместным; зато забытая дружба с британским империализмом получила исключительную актуальность. Можно предсказать, что, если в последние дни нынешнего процесса, я буду еще приведен в связь с Соединенными Штатами, то наверняка не как агент президента Рузвельта, а как союзник его злейших врагов, "economic royalists" (экономических роялистов). Таким образом, даже в своих "изменах" я продолжаю выполнять патриотическую функцию.
Койоакан, 8 марта 1938 г.
Статья Сталина о мировой революции и нынешний процесс
В феврале вся мировая печать уделяла немало внимания статье Сталина, посвященной вопросу о зависимости Советского Союза от поддержки международного пролетариата. Статья истолковывалась, как отказ Сталина от мирного сотрудничества с западными демократиями во имя международной революции. Печать Геббельса провозгласила: "Сталин сбросил маску. Сталин показал, что не отличается от Троцкого по своим целям", и т. д. Та же мысль развивалась и в более критических изданиях демократических стран. Нужно ли сейчас опровергать это толкование? Факты весят больше, чем слова. Еслиб Сталин собирался вернуться на путь революции, он не истреблял бы и не деморализовал бы революционеров. В конце концов Муссолини прав, когда говорит в "Джорнале д'Италиа", что никто до сих пор не наносил идее коммунизма (пролетарской революции) таких ударов и не истреблял коммунистов с таким ожесточением, как Сталин.
Статья от 12 февраля, если рассматривать ее, как это ни трудно, в чисто теоретической плоскости, представляет простое повторение тех формул, которые Сталин ввел впервые в употребление осенью 1924 года, когда порвал с традицией большевизма: внутри СССР "мы" установили социализм, поскольку ликвидировали национальную буржуазию и организовали сотрудничество пролетариата с крестьянством; но СССР окружен буржуазными государствами, которые угрожают интервенцией и восстановлением капитализма; надо, поэтому, укреплять оборону и заботиться о поддержке мирового пролетариата. Сталин никогда не отказывался от этих абстрактных формул. Он лишь давал им постепенно новое истолкование. В 1924 году "помощь" западного пролетариата понималась еще иногда, как международная революция. В 1938 году она стала означать политическое и военное сотрудничество Коминтерна с теми буржуазными правительствами, которые могут оказать прямую или косвенную поддержку СССР в случае войны. Правда, эта формула предполагает, с другой стороны, революционную политику, так называемых, "коммунистических партий" в Германии или в Японии. Но как раз в этих странах значение Коминтерна близко к нулю.
Тем не менее Сталин не случайно опубликовал свой "манифест" 12 февраля. Сама статья, как и вызванный ею резонанс, составляли весьма существенный элемент в подготовке нынешнего процесса. Возобновляя после перерыва в год судебный поход против остатков старого поколения большевиков, Сталин естественно стремился вызвать у рабочих СССР, как и всего мира, впечатление, что он действует не в интересах собственной клики, а в интересах международной революции. Отсюда сознательная двусмысленность некоторых выражений статьи: не пугая консервативной буржуазии, они должны были успокоить революционных рабочих.
Совершенно ложно, таким образом, утверждение, будто Сталин в этой статье сбросил мирную маску. На самом деле, он временно надел полу-революционную маску. Международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней. Внутренняя политика означает для него, прежде всего, борьбу за самосохранение. Политические проблемы подчинены, таким образом, полицейским. Только в этой области мысль Сталина работает непрерывно и неутомимо.
Тайно подготовляя в 1936 году массовую чистку, Сталин лансировал идею новой конституции, "самой демократической в мире". Поистине, не было недостатка в славословиях по поводу столь счастливого поворота в политике Кремля! Если бы издать сейчас сборник статей, написанных патентованными друзьями Москвы по поводу "самой демократической конституции", то многим из авторов не осталось бы ничего иного, как сгореть со стыда. Шумиха вокруг конституции преследовала одновременно несколько целей; но главной из них, безраздельно господствовавшей над другими, являлась обработка общественного мнения перед процессом Зиновьева-Каменева.
1-го марта 1936 года Сталин дал пресловутое интервью Ховард-Скринсу. Один маленький пункт этой беседы прошел тогда совершенно незамеченным: будущие демократические свободы, говорил Сталин, предназначены для всех, но террористам не будет пощады. Ту же зловещую оговорку сделал Молотов в интервью, данном директору "Тан", Шастенэ. "Нынешнее положение, говорил глава правительства, делает все более и более ненужными некоторые суровые административные меры, применявшиеся раньше. Однако, прибавлял Молотов вслед за Сталиным, правительство обязано (se doit) оставаться сильным против террористови". ("Тан", 24 марта 1936 г.). "Террористов?". Но после эпизодического убийства Кирова, при содействии ГПУ, 1 декабря 1934 года, никаких террористических актов не было. "Террористические" планы? Но о троцкистских "центрах" никто тогда еще ничего не подозревал. ГПУ узнало об этих "центрах" и их "планах" только из покаяний. Между тем Зиновьев, Каменев и другие начали каяться в своих мнимых преступлениях только в июле 1936 года: Лев Седов тогда же доказал это, на основании официальных материалов, в своей "Красной Книге" (Париж, 1936 года).
Таким образом, в названных выше интервью, Сталин и Молотов упоминали о террористах в порядке "предвидения" т.-е. инквизиционной подготовки будущих покаяний. Разглагольствования о демократических свободах и гарантиях представляли лишь пустую оболочку. Ядром являлась чуть заметная ссылка на анонимных "террористов". Эту ссылку расшифровали вскоре расстрелы нескольких тысяч человек.
Параллельно с рекламной подготовкой "сталинской конституции" шла в Кремле полоса банкетов, в которых члены правительства обнимались с представителями рабочей и колхозной аристократии ("стахановцы"). На банкетах провозглашалось, что для СССР наступила, наконец, эпоха "счастливой жизни". Сталин был окончательно утвержден в звании "отца народов", который любит человека и нежно заботится о нем. Каждый день советская печать публиковала фотографии, где Сталин изображался в кругу счастливых людей, нередко со смеющимся ребенком на руках или на коленях. Да будет мне позволено сослаться на то, что, при виде этих идиллических фотографий, я, не раз говорил друзьям: "Очевидно, готовится что-то страшное".
Замысел режиссера состоял в том, чтоб дать мировому общественному мнению картину страны, которая, после суровых лет борьбы и лишений, вступает, наконец, на путь "самой демократической" конституции, созданной "отцом народов", который любит людей, особенно детейи и на этом, радующем глаз, фоне представить внезапно дьявольские фигуры троцкистов, которые саботируют хозяйство, организуют голод, отравляют рабочих, покушаются на "отца народов" и предают счастливую страну на растерзание фашистским насильникам.
Опираясь на тоталитарный аппарат и неограниченные материальные средства, Сталин замыслил единственный в своем роде план: изнасиловать совесть мира, и с одобрения всего человечества, навсегда расправиться со всякой оппозицией против кремлевской клики. Когда эта мысль высказывалась в 1935-1936 г.г., в порядке предупреждения, слишком многие объясняли ее "ненавистью Троцкого к Сталину". Личная ненависть в вопросах и отношениях исторического масштаба вообще ничтожное и презренное чувство. Кроме того, ненависть слепа. А в политике, как и в личной жизни, нет ничего страшнее слепоты. Чем труднее обстановка, тем обязательнее следовать совету старика Спинозы: "Не плакать, не смеяться, а понимать".
В течение подготовки нынешнего процесса "самая демократическая конституция" успела обнаружить себя, как бюрократический фарс, как провинциальный плагиат у Геббельса. Либеральные и демократические круги на Западе начали уставать быть обманываемыми. Недоверие к советской бюрократии, которое, к несчастью, нередко совпадает с охлаждением к СССР, стало охватывать все более широкие слои. С другой стороны, острая тревога стала проникать в рабочие организации. В практической политике Коминтерн стоит вправо от Второго Интернационала. В Испании коммунистическая партия методами ГПУ душит левое крыло рабочего класса. Во Франции коммунисты стали, по выражению "Тан", представителями "ярмарочного шовинизма". Тоже наблюдается, более или менее, в Соединенных Штатах и ряде других стран. Традиционная политика сотрудничества классов, на борьбе с которой возник Третий Интернационал, стала теперь, в сгущенном виде, официальной политикой сталинизма, причем на защиту этой политики призваны кровавые репрессии ГПУ. Статьи и речи призваны лишь служить для маскировки этого факта. Вот почему в уста подсудимых вкладываются театральные монологи о том, какими они, троцкисты, были реакционерами, контр-революционерами, фашистами, врагами рабочих масс, в течение двадцати лет, и как, наконец, в тюрьме ГПУ они поняли спасительный характер политики Сталина. С другой стороны, самому Сталину, накануне новой кровавой гекатомбы, понадобилось сказать рабочему классу: "если я вынужден уничтожать старое поколение большевиков, то исключительно в интересах социализма. Я истребляю ленинцев на основе доктрины Ленина".
Таков действительный смысл статьи от 12 февраля. Другого смысла она не имеет. Перед нами сокращенное повторение маневра с "демократической" конституцией. Первый шантаж (надо называть вещи их именами) был расчитан, главным образом, на буржуазные демократические круги Запада. Новейший шантаж имел в виду преимущественно рабочих. Консервативные государственные люди Европы и Америки могут, во всяком случае, не тревожиться. Для революционной политики нужна революционная партия. У Сталина ее нет. Большевистская партия убита. Коминтерн в конец деморализован. Муссолини по своему прав: никто не наносил еще идее пролетарской революции таких ударов, как автор статьи 12 февраля.
Койоакан, 9 марта 1938 г.
Роль Генриха Ягоды
Самой, пожалуй, фантастической, частью всей серии московских судебных фантасмагорий является включение Генриха Ягоды, долголетнего руководителя ГПУ, в число "заговорщиков" троцкистско-бухаринского центра. Можно было ждать всего, только не этого.
Сталину пришлось долго маневрировать в Политбюро, пока ему удалось навязать Ягоду, свое наиболее доверенное лицо, в качестве главы ГПУ. С 1923 года борьба со всеми видами оппозиции была сосредоточен<а> в руках Ягоды. Он был не только ближайшим исполнителем всех фальсификаций и подлогов, но и организатором первых расстрелов оппозиционеров, еще в 1929 году: Блюмкина, Силова и Рабиновича. На страницах "Бюллетеня Оппозиции", издававшегося Львом Седовым в Париже, имя Ягоды цитируется десятки раз в таком же примерно тоне, в каком цитировалось некогда в революционных изданиях имя царского шефа охраны, Зубатова. Именно Ягода, рука об руку с прокурором Вышинским, подготовил все сенсационные процессы со времени убийства Кирова, кончая процессом Зиновьева-Каменева в августе 1936 года. Система чистосердечных покаяний войдет в историю, как изобретение Генриха Ягоды. Еслиб кто-нибудь сказал, что Геббельс является агентом римского папы, это звучало бы гораздо менее абсурдно, чем утверждение, что Ягода являлся агентом Троцкого.
Факт, однако, таков, что для новой судебной конструкции Ягода понадобился уже не как зодчий, а как материал. Судьба всесильного шефа тайной полиции была взвешена и решена там, где решаются все такие вопросы: в кабинете Сталина. Ягода был намечен на известное место в процессе, как фигура в шахматной игре. Оставалась задача: заставить его принять на себя указанную ему роль. Это было не так уж трудно. В первые месяцы после ареста Ягоды не было и речи об его участии в заговоре Тухачевского, троцкистов и правых. Ни Ягода, ни общественное мнение для этого еще не созрели, и не было уверенности, что Вышинский сможет с успехом показать нового клиента публике. Первые обвинения, разнесенные советской и мировой печатью, гласили: разнузданный образ жизни, расхищение государственных средств, дикие оргии. Верны ли были эти обвинения? В отношении Ягоды это можно допустить вполне. Карьерист, циник, мелкий деспот, он не был, конечно, образцом добродетели и в личной жизни. Надо лишь прибавить, что, если он позволил своим инстинктам разнуздаться до пределов преступности, то только потому, что был уверен в полной своей безнаказанности. Образ жизни Ягоды был, к тому же, известен в Москве давно, в том числе и самому Сталину. Все факты, порочащие советских сановников, собираются Сталиным с научной тщательностью и составляют особый архив, откуда извлекаются по частям, в меру политической необходимости. Пробил час, когда Ягоду надо было нравственно сломить. Это было достигнуто скандальными разоблачениями относительно его личной жизни. После такого рода обработки в течение нескольких месяцев бывший глава ГПУ оказался перед альтернативой: быть расстрелянным, в качестве расхитителя государственных средств, или, может быть, спасти свою жизнь, в качестве мнимого заговорщика. Ягода сделал свой выбор и был включен в список 21-го. Мир узнал, наконец, что Ягода расстреливал троцкистов только для "маскировки"; на самом же деле был их союзником и агентом.
Кому и зачем понадобилось, однако, столь невероятное и столь компрометирующее усложнение и без того запутанной судебной амальгамы? Включение Ягоды в список обвиняемых слишком фантастично, чтобы можно было удовлетвориться общими объяснениями. Должна была быть какая-то конкретная, непосредственная и крайне острая причина, которая заставила Сталина не остановиться перед превращением своего агента # 1 в агента Троцкого. Эту причину раскрывает ныне сам Ягода.
По его словам (заседание 5 марта) он отдал своим подчиненным в Ленинграде распоряжение, разумеется, "по инструкции Троцкого", не препятствовать террористическому акту против Кирова. Исходя от шефа ГПУ, такое распоряжение было равносильно приказанию организовать убийство Кирова. Самое естественное предположение: Ягода взваливает на себя преступление, к которому не имел никакого отношения. Но кому и зачем понадобилось правдивое или ложное признание бывшего шефа ГПУ в убийстве Кирова? Quid prodest?
Напомним, вкратце, важнейшие факты. Киров был убит 1 декабря 1934 года никому неизвестным Николаевым. Процесс убийцы и его предполагаемых сообщников слушался при закрытых дверях. Все 14 обвиняемых были расстреляны. Из обвинительного акта, частично опубликованного в советской печати, и дополнительных данных официального характера, видно было, что латышский консул Биссенекс дал Николаеву 5.000 рублей на будущий террористический акт и требовал от него, взамен, какого-нибудь "письма для Троцкого". 30 декабря 1934 года я высказал в печати уверенность в том, что консул Биссенекс был агентом Ягоды. ("Бюллетень Оппозиции", январь 1935 года). Я не предполагал тогда и не думаю теперь, что ГПУ имело в виду действительное убийство Кирова. Задача состояла в том, чтоб подготовить "заговор", запутать в него оппозицию, в частности меня, и в последний момент раскрыть покушение. Эта гипотеза оказалась менее, чем через месяц официально подтвержденной. 23 января 1935 г. военный трибунал приговорил 12 ответственных ленинградских чиновников ГПУ, во главе с их шефом, Медведем, к тюремному заключению от 2 до 10 лет. Опубликованный приговор гласил буквально: "они были осведомлены о подготовлявшемся покушении на Кирова, но обнаружилии преступную небрежность (!)и не приняв необходимых мер охраны". Более откровенно нельзя было выразиться. "Преступная небрежность" означает здесь не что иное, как прямое участие ГПУ в подготовке покушения на Кирова. В связи с ролью консула Биссенекса становится еще более очевидно, что Николаев являлся только инструментом в руках официальных агентов-провокаторов. Но инструмент оказался непокорным. Имея, очевидно, личные причины отнестись к замыслу серьезно, Николаев воспользовался благоприятным моментом и выстрелил в Кирова прежде, чем Ягода успел получить "письмо для Троцкого".
Самая необходимость опубликовать во всеуслышание, что двенадцать ответственных агентов ГПУ знали заранее о готовящемся покушении, может быть объяснена только тем, что очень высоким лицам необходимо было во что бы то ни стало установить свое алиби. Обстоятельства убийства Кирова не могли не вызвать на верхах бюрократии шушуканья о том, что в борьбе с оппозицией "вождь" начал играть головами своих ближайших сотрудников. Ни один осведомленный человек не сомневался в том, что Медведь, шеф ленинградского ГПУ, ежедневно доносил Ягоде о ходе ответственной операции, как и о том, что Ягода держал в курсе Сталина и получал от него инструкции. Дать отпор этим крайне опасным слухам нельзя было иначе, как пожертвовав ленинградскими исполнителями московского плана.
26 января 1935 года я писал: "Без прямого согласия Сталина -- вернее всего, без его инициативы -- ни Ягода, ни Медведь никогда не решились бы на такое рискованное предприятия". ("Бюллетень Оппозиции", февраль 1935 года).
Смерть Кирова стала исходным пунктом в деле систематического истребления старого поколения большевиков. Но чем больше ГПУ ставило процессов вокруг трупа Кирова, тем настойчивее стучался во все головы вопрос: Quid prodest? Кому это нужно было? Истребление старой гвардии есть явная и очевидная политическая цель Сталина. Московские верхи ни на минуту не сомневались поэтому, что Ягода не мог действовать без инструкций Сталина. Подозрение проникало во все более широкие круги, превращаясь в уверенность. Сталину стало совершенно необходимо оторваться от Ягоды, создать между собою и Ягодой глубокий ров и, по возможности, свалить в этот ров труп Ягоды.
Можно было бы привести десятки дополнительных фактов, цитат и соображений (они имеются в архиве Комиссии Джона Дюи), неопровержимо подтверждающих наш вывод. Убийство Кирова было ничем иным, как побочным продуктом полицейской амальгамы, строившейся Сталиным-Ягодой для того, чтоб обвинить лидеров оппозиции в терроризме. Чтоб замаскировать это сотрудничество, Сталин пытался сперва выдать общественному мнению только второстепенных агентов (Медведя и других). Однако, рост разоблачений и внутренняя логика самих фактов вынудили Сталина, в конце концов, пожертвовать своим сотрудником # 1. Так объясняется наиболее необъяснимое в нынешнем процессе: показание бывшего шефа ГПУ о том, что он участвовал в убийстве Кирова "по инструкциям Троцкого". Кто поймет эту наиболее скрытую из всех пружин процесса, тот без труда поймет все остальное.
Койоакан, 7 марта 1938 г.
Случай с профессором Плетневым
Обвиняемому Плетневу, профессору медицины, сейчас 66 лет. Врачем Кремля он состоит почти со дня Октябрьского переворота. К политике не имел никакого отношения. Услугами Плетнева пользовались Ленин, Крупская и все сановники Кремля. Плетнев имел не мало отличий. Советская пресса не раз расточала ему хвалы. Но положение внезапно изменилось в середине 1937 года: Плетнев был публично объявлен "насильником и садистом". В "Правде" от 8 июня 1937 года появилась большая статья, которая с необычными подробностями описывала зверское насилие, будто бы совершенное Плетневым над "пациенткой Б.". В статье приводилось письмо г-жи Б. Плетневу, заключавшее такие строки: "Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое телои" и пр. "Правда" рассказывала, будто Плетнев, в виду жалоб г-жи Б., пытался посадить ее в сумасшедший дом, а на ее упреки отвечал: "достаньте яду и отравитесь". Статья производила тем более странное впечатление, что была напечатана до какого бы то ни было суда над Плетневым. Для всякого, кто знает нравы советской бюрократии, было совершенно ясно, что подобная статья против высокопоставленного кремлевского врача могла быть напечатана в "Правде" только с разрешения Сталина или по его прямому распоряжению. Уже тогда естественно возникало подозрение, что дело идет о какой-то большой интриге против Плетнева, и что таинственная "пациентка Б." являлась, по всей вероятности, агентом ГПУ.
Немедленно, т.-е. до всякого суда, из невидимого центра было мобилизовано, так называемое, "общественное мнение", т.-е. врачам Москвы, Киева, Тулы, Свердловска и пр. было приказано выносить резолюции, требующие "самого сурового приговора этому извергу". Резолюции печатались, разумеется, в "Правде". Соответственные номера "Правды" у нас в руках.
17-18 июля 1937 года дело Плетнева разбиралось в закрытом заседании московского суда. В СССР приговаривают нередко к расстрелу за кражу мешка муки. Тем более можно было ждать беспощадного приговора над врачом-насильником, который наградил пациентку "неизлечимой болезнью", "обезобразил" ее тело и пр. Между тем, из той же "Правды" от 19 июля читатели узнали, что Плетнев был "условно приговорен к 2 годам лишения свободы", т.-е. фактически освобожден от всякого наказания. Приговор казался таким же неожиданным, как раньше -- обвинение.
Через 7 месяцев мы встречаем Плетнева в качестве обвиняемого в сознательном ускорении смерти Меньжинского, Куйбышева и Максима Горького. Плетнев, разумеется, признает свою вину. Он совершал, оказывается, эти чудовищные преступления "по приказанию" Ягоды, бывшего начальника ГПУ. Почему он подчинялся Ягоде? Из страха. Врач Кремля, знающий всех членов правительства, не смел донести на преступника, а стал его покорным орудием. Невероятно? Таково показание. Мы ничего не слышим больше о садисте-Плетневе. "Пациентка Б." не была вызвана на суд. Она выполнила свою роль до суда. "Садизм" не интересует больше никого. Теперь Плетнев, врач царских времен, оказывается террористическим агентом "троцкистско-бухаринского блока", под непосредственным руководством Ягоды, бывшего главы ГПУ.
Можно ли сомневаться в том, что между двумя процессами Плетнева существует тесная внутренняя связь? Чтоб приписать троцкистам террористические акты, надо было изобрести их. С этой целью Ягода, палач троцкистов, был превращен в агента троцкистов, а врач был превращен в отравителя. Обвинение в садизме было с таким оглушительным шумом выдвинуто семь месяцев тому назад только для того, чтоб сломить волю старого врача, отца семьи, и сделать из него послушное орудие в руках ГПУ для будущего политического процесса. По обвинению в насилиях над "пациенткой Б." Плетневу грозил расстрел. За кулисами было, однако, достигнуто соглашение, в результате которого Плетнев отделался условным осуждением. Такова цена его фантастических признаний на процессе 21-го. Случай с Плетневым особенно поучителен потому, что здесь все пружины торчат наружу.
Койоакан, 10 марта 1938 г.
Подсудимые Зеленский и Иванов
Фигура Зеленского прошла во время процесса бледной тенью. Между тем это крупная фигура. В течение нескольких лет Зеленский был секретарем Московского Комитета, главной организации партии, и членом Центрального Комитета. В дальнейшем он стал главою кооперативной организации СССР, мощного распределительного аппарата, который ворочает миллиардами. Он был лет 12 тому назад дружен с покойным Каменевым, членом Политбюро и председателем Совета Труда и Обороны; но с момента открытого разрыва между Каменевым и Сталиным (1926 г.) Зеленский стал на сторону Сталина. По всей вероятности, он не мог молча принять истребление старых большевиков, к которым сам принадлежал. Это и погубило его. В этих рамках судьба Зеленского не отличается от судьбы многих других обвиняемых. Что представляется поразительным, это характер предъявленного ему обвинения. Если верить обвинительному акту и самому Зеленскому, этот последний состоял агентом царской полиции в 1911 году, в Самаре. В том же самом обвиняется Иванов. Для бывшего члена ЦК партии и для бывшего народного комиссара лесной промышленности обвинение поистине потрясающее!
Верно ли оно? Мы не станем заниматься психологическими догадками, которые всегда в таких случаях имеют шаткий характер, а будем исходить из незыблемых фактов. Немедленно после завоевания большевиками власти партийные комитеты, а затем отделы Чека приступили к изучению архивов царского Департамента Полиции и местных органов царской охраны. Раскрыты были многочисленные провокаторы, которые предавались народным судам, причем наиболее злостные были расстреляны. Изучение архивов, классификация материалов, их детальная проверка были уже полностью закончены в 1923 году. Каким же образом "провокаторское" прошлое Зеленского и Иванова могло оставаться под спудом? Как могли они занимать столь ответственные посты? И почему тайна раскрылась внезапно только теперь, в связи с нынешним процессом, т.-е. с запозданием на двадцать лет? Мы считаем нужным сказать здесь то, о чем, конечно, умолчит прокурор.
Среди молодых революционеров царской эпохи было немало таких, которые на допросах держали себя без достаточного мужества, или необходимой осторожности. Одни отрекались от своих взглядов, другие называли своих сообщников. Эти люди не были ни агентами полиции, ни -- тем более -- провокаторами. Они просто проявили в известный момент малодушие. Многие из них, по выходе из тюрьмы, откровенно сообщали о своей ошибке руководителям партийной организации. В зависимости от размеров ошибки и от их дальнейшего поведения партия либо изгоняла их навсегда, либо снова принимала их в свои ряды.
С 1923 года Сталин, в качестве генерального секретаря партии, сосредоточивал все такие материалы в своем архиве, и они стали в его руках могучим орудием против сотен старых революционеров. Угрозой разоблачения, компрометации или исключения из партии Сталин добивался от этих лиц рабского послушания и доводил их, шаг за шагом, до полной деморализации.
Можно вполне допустить, что в политическом прошлом члена ЦК Зеленского и народного комиссара Иванова были погрешности охарактеризованного выше типа. Сталин не мог не знать об этих фактах 15 лет тому назад, ибо при всех ответственных назначениях наводились самые тщательные справки в архивах. Можно, следовательно, сказать с абсолютной уверенностью, что ни Зеленский, ни Иванов никогда не были агентами царской полиции. Но у Сталина были какие-то документы, которые дали ему возможность сломить волю этих жертв и довести их до последней степени морального унижения. Такова система Сталина!
Койоакан, 11 марта 1938 г.
Сталин и Гитлер
(К заключительной речи Вышинского)
Есть трагический символизм в том факте, что московский процесс заканчивается под звуки фанфар, возвещающих вступление Гитлера в Австрию. Совпадение не случайно. Берлин, разумеется, отлично осведомлен о той деморализации, которую правящая клика Кремля, в борьбе за самосохранение, внесла в армию и население страны. Сталин пальцем о палец не ударил в прошлом году, когда Япония захватила два русских острова на Амуре: он подготовлял тогда расстрел лучших красных генералов. Тем увереннее может Гитлер теперь, во время нового процесса, вводить свои войска в Австрию.
Как бы ни относиться к обвиняемым московских процессов, как бы ни оценивать их поведение в когтях ГПУ, все они -- Зиновьев, Каменев, Смирнов, Пятаков, Радек, Рыков, Бухарин, Раковский и многие другие -- всем делом своей жизни доказали свою бескорыстную преданность русскому народу и его освободительной борьбе. Расстреливая их и тысячи менее известных, но не менее преданных делу трудящихся, Сталин продолжает ослаблять моральную силу сопротивления страны в целом. Карьеристы без чести и совести, на которых он все больше вынужден опираться, предадут страну в трудный час. Наоборот, так называемые "троцкисты", которые служат народу, а не бюрократии, займут в случае нападения на СССР боевые посты, как они занимали их в прошлом.
Но какое до всего этого дело Вышинскому, который в годы революции скрывался в лагере белых, и примкнул к большевикам лишь после их окончательной победы, когда открылась возможность карьеры? Вышинский требует 19 голов, и прежде всего головы Бухарина, которого Ленин не раз именовал "любимцем партии" и которого он в своем завещании назвал "лучшим теоретиком партии". С каким неистовством агенты Коминтерна апплодировали докладам Бухарина, когда он был еще в зените! Но стоило кремлевской клике низвергнуть его, как вчерашние "бухаринцы" почтительно склонились пред чудовищными фальсификациями Вышинского.
Обвинитель требует головы Ягоды. Из всех обвиняемых Ягода один заслужил несомненно суровой кары, хотя совсем не за те преступления, в каких обвиняется. Вышинский сравнивает Ягоду с американским гангстером Ал Капоне и прибавляет: "Но мы, слава богу, не в Соединенных Штатах". Никакой вредитель не мог бы сделать более опасного сопоставления! Ал Капоне не был в Соединенных Штатах начальником полиции. Между тем Ягода свыше 10 лет стоял во главе ГПУ и был ближайшим сотрудником Сталина. По словам Вышинского, Ягода "организатор и вдохновитель чудовищных преступлений". Но ведь все аресты, высылки и убийства оппозиционеров, включая процесс Зиновьева-Каменева, совершены были под руководством московского Ал Капоне. Не нужно ли заново пересмотреть десятки тысяч репрессий? Или же действия тайного "троцкиста" Ягоды переставали быть "чудовищными преступлениями", когда направлялись против троцкистов? Нет возможности разобраться в этом клубке противоречий и лжи.
Вышинский требует головы Левина и других врачей Кремля, которые, вместо продления жизни, занимались будто бы ускорением смерти. Но, ведь, если верить судебному следствию, они совершали эти преступления не ради политических или личных видов, а из страха перед тем же Ягодой. Начальник ГПУ, мажордом Сталина, угрожал врачам истребить их семьи, если они не отравят определенных пациентов. И так велика была власть Ягоды, что даже высокопоставленные врачи Кремля не решались разоблачить Капоне, а покорно выполняли его приказания. Вышинский строит на этих "покаяниях" свое обвинение. Выходит, что Советским Союзом неограниченно правил Капоне. Правда, сейчас его место занял Ежов. Но где гарантия, что он лучше? В обстановке тоталитарного деспотизма, при задушенном общественном мнении, при полном отсутствии контроля меняются только имена гангстеров, но система остается.
Пять с половиной часов говорил Вышинский, требуя 19 расстрелов, по 17 минут на голову. Для Раковского и Бессонова великодушный прокурор требовал "всего" лишь 25 лет тюрьмы. Таким образом, Раковский, отдавший 50 лет делу борьбы за освобождение трудящихся, может надеяться искупить свои мнимые преступления к 90-ой годовщине своего рождения!
Единственное утешение пред лицом этого страшного и вместе шутовского процесса -- это радикальный поворот общественного мнения. Голос мировой печати совершенно единодушен. Нигде никто не верит больше обвинителям. Все понимают действительный смысл процесса. Не может быть сомнения в том, что и население СССР не состоит из слепых и глухих. Организаторы подлога изолировали себя от всего человечества. Нынешний процесс есть одна из последних конвульсий политического кризиса в СССР. Чем скорее диктатура Ал Капоне сменится самоуправлением рабочих и крестьян, тем крепче СССР будет стоять перед угрозами фашизма извне, как и изнутри. Час возрождения советской демократии прозвучит похоронным звоном для Гитлера, Муссолини и Франко!
Койоакан, 12 марта 1938 г.
Поправки и примечания к показаниям подсудимых
1. В 1927 году Крестинский написал мне из Берлина в Москву письмо, в котором извещал меня о своем намерении капитулировать перед Сталиным и советовал мне сделать то же самое. Я ответил гласным письмом о разрыве всяких отношений с Крестинским, как и со всеми другими капитулянтами. Огромный материал о непримиримой борьбе между оппозиционерами ("троцкистами") и капитулянтами предъявлен был мною в апреле 1937 года следственной комиссии, д-ра Джон Дюи. Но ГПУ продолжает строить свои фальшивые процессы исключительно на капитулянтах, которые уже в течение многих лет являются игрушками в его руках. Отсюда необходимость для прокурора Вышинского доказать, что мой разрыв с Крестинским имел "фиктивный характер". Доказать это возложено было на другого капитулянта, 65-летнего Раковского, который заявил, что капитуляции были "маневром", и что этот маневр производился будто бы с моего одобрения. Раковский не объяснил, однако, а прокурор его, конечно, не спросил, почему сам он, Раковский, в течение семи лет не производил этого "маневра", а предпочитал оставаться в тяжелых условиях ссылки в Барнауле (Алтай), изолированный от всего мира. Почему осенью 1930 года Раковский написал из Барнаула в негодующем письме против капитулянтов свою знаменитую фразу: "самое страшное -- не ссылка и не изолятор, а капитуляция". Почему, наконец, сам он капитулировал только в 1934 году, когда физические и моральные силы его иссякли окончательно?
2. После отрицания своей вины (в полном соответствии с либретто ГПУ), Крестинский признал правильность всех возведенных на него обвинений и рассказал о мифическом свидании со мной в Меране, в октябре 1933 года. Заявляю: после 1926 года я никогда не встречал Крестинского и не имел с ним никаких связей. Я никогда в жизни не был в Меране. Октябрь 1933 года я, в качестве больного, провел во Франции на глазах друзей, врача и под наблюдением французской полиции. Относящиеся сюда факты совершенно точно установлены следственной комиссией доктора Дюи в Нью-Йорке. Если прокурор Вышинский обратится к французским властям, они дадут ему точную справку о том, где я находился в октябре 1933 года. Но именно поэтому Вышинский не обратится к французским властям!
3. Подсудимый Розенгольц показал, будто встретился с моим сыном, Львом Седовым, в Карлсбаде и получил через него от меня всякого рода преступные инструкции. Дезертирство г. Розенгольца из рядов оппозиции 12 лет тому назад имело столь постыдный характер, что о каких бы то ни было дальнейших моих сношениях с ним не могло быть и речи. Лев Седов ни в 1934 году, ни в какое другое время не бывал в Карлсбаде, и это на основании писем и документов, характеризующих его короткую жизнь день за днем, можно доказать с такой же неопровержимостью, как было доказано Комиссией доктора Дюи, что в ноябре 1932 года Седов не был в Копенгагене. Календарь Льва Седова никогда, как видим, не совпадал с календарем ГПУ. Именно поэтому ГПУ довело Льва Седова до безвременной смерти.
4. Крестинский, как и Розенгольц, показали, будто я давал им указания о необходимости заключения союза с Тухачевским и другими генералами, в целях "низвержения советской власти". Призрак казненного маршала Тухачевского вообще, видимо, витает над судебными прениями. В страхе перед недовольством лучших генералов, Сталин обезглавил Красную армию и вызвал этим глубокое возмущение во всем мире. Теперь, задним числом, он пытается доказать общественному мнению СССР и всего человечества, что расстрелянные генералы действительно были изменниками.
Заявляю: в показаниях Крестинского и Розенгольца о Тухачевском нет ни слова правды. У меня с Тухачевским не было ни личных встреч, ни переписки, ни какой-либо косвенной связи с весны 1925 года, т.-е. с того часа, когда я покинул руководство Красной армией. Тухачевский, как и остальные казненные генералы, несмотря на тесную боевую связь со мною, политически никогда не были троцкистами. Они были солдатами. Если в последний период Тухачевский встал в оппозицию к Сталину, то руководили им исключительно чувства патриотизма. Тухачевский, как и другие генералы, не мог не видеть, что политика Сталина наносит непоправимые удары интересам обороны СССР. Койоакан, 4 марта 1938 г.
Правда о "заговоре" на жизнь Ленина в 1918 году.
Одним из центральных пунктов процесса было обвинение Бухарина и левых коммунистов в организации заговора на жизнь Ленина. Нижеприводимое письмо в редакцию "Правды" дает картину того, что произошло в действительности. Любопытно отметить, что автором легенды о заговоре был Бухарин, который сам пал жертвой этой версии. -- Ред.
Письмо в редакцию
Уважаемые товарищи!
С легкой руки тов. Бухарина, в партии распространяется легенда о переговорах левых коммунистов с левыми эсерами в 1918 году относительно свержения и ареста тов. Ленина и избрания нового Совета Народных Комиссаров. Тов. Зиновьев в своей речи 11 декабря излагает дело следующим образом:
"Тов. Бухарин на-днях рассказал на собрании красно-пресненского района то, что должно стать известным всей партии, ибо это факт гигантского исторического значения. Описав период нашей внутренней борьбы в связи с Брестским миром, тов. Бухарин сообщает, что в ту пору к ним, к фракции "левых" коммунистов, левые эсерыи обратились с официальным предложением не больше и не меньше, как о том, чтобы арестовать Совет Народных Комиссаров с тов. Лениным во главе. А в кругах "левых" коммунистовсерьезно обсуждался вопрос о новом составе Совета Народных Комиссаров, причем председателем имели в виду назначить тов. Пятакова. Это, товарищи, не анекдот, фракционная борьба внутри нашей партии была доведена до того, что левые эсеры, эти взбесившиеся мелкие буржуа, могли с известной надеждой на успех обращаться к части нашей партии с такими предложениямии Наши товарищи "левые" коммунисты, как рассказывает тов. Бухарин, отвергли предложение левых эсеров с негодованием. Однако, своему Центральному Комитету "левые" коммунисты об этом тогда не сообщили, и партия узнает об этом немаловажном факте только теперь, шесть лет спустя". (См. "Правда", # 286, от 16 декабря 1923 года).
Тов. Сталин в своей статье в "Правде", # 285, от 15 декабря, пишет:
"Известно, например, что левые коммунисты, составлявшие тогда отдельную фракцию, дошли до такого ожесточения, что серьезно поговаривали о замене существовавшего тогда Совнаркома новым Совнаркомом из новых людей, входивших в состав фракции левых коммунистов. Часть нынешних оппозиционеров т.т. Преображенский, Пятаков, Стуков и др. входили в состав фракции левых коммунистов".
Ввиду того, что дело изображается совершенно не так, как оно было на самом деле, в интересах восстановления исторической истины и в целях противодействия извращению истории нашей партии, мы, бывшие активные участники фракции левых коммунистов, считаем себя обязанными изложить те два совершенно незначительных инцидента, которые могли бы подать тов. Бухарину, а за ним, т.т. Зиновьеву и Сталину, мысль о якобы имевших место переговорах о свержении Совнаркома и об аресте тов. Ленина.
Фракция левых коммунистов действительно существовала. Эта фракция вела борьбу за изменение политики партии, как по внешним вопросам (Брестский мир), так и по внутренним вопросам (особенно по вопросам экономической политики). По вопросу о Брестском мире, как известно, одно время положение в ЦК партии было таково, что противники Брестского мира имели в ЦК большинство. Тов. Ленин грозил на заседании ЦК, что в случае, если ЦК примет решение против заключения Брестского мира, то он сложит с себя обязанности председателя Совнаркома и члена ЦК. Когда дело дошло до решительного голосования, часть противников Брестского мира воздержалась от голосования и, в результате, сторонники Брестского мира провели в ЦК решение -- Брестский мир подписать. Борьба фракций в партии продолжалась и после решения ЦК, причем часть противников Бреста вышла из состава ЦК.
Во время заседания ЦИК, происходившего в Таврическом дворце, когда Ленин делал доклад о Бресте, к Пятакову и Бухарину во время речи Ленина подошел левый эсер Камков. Во время разговора, который не только не имел характера каких-либо официальных переговоров, но не имел даже характера предварительного делового взаимно нащупывающего разговора, Камков, между прочим, полушутя сказал: "Ну, что же вы будете делать, если получите в партии большинство. Ведь Ленин уйдет и тогда нам с вами придется составлять новый Совнарком. Я думаю, что председателем Совнаркома мы выберем тогда тов. Пятакова".
Разумеется, это не есть стенографическая запись слов Камкова, но они восстановлены в той мере, в какой вообще можно восстановить по памяти чужие слова, которым участники разговора и в момент разговора не придавали никакого серьезного значения. "Предложение" левых эсеров не только не было с негодованием отвергнуто, но оно вообще не отвергалось, так как не обсуждалось, ибо никакого предложения левых эсеров левым коммунистам не было.
Это первый случай. В этом случае ни о каком аресте или свержении Совнаркома даже левыми эсерами не упоминалось.
Позже, уже после заключения Брестского мира, тогда, когда Пятаков, Бубнов и Коссиор уехали на Украину, имел место второй случай, точно также не имевший абсолютно никакого значения. Тов. Радек зашел к тогдашнему Наркомпочтелю -- левому эсеру Прошьяну для отправки по радио какой-то резолюции левых коммунистов. Прошьян смеясь сказал тов. Радеку: "Все вы резолюции пишете. Не проще ли было бы арестовать на сутки Ленина, объявить войну немцам и после этого снова единодушно избрать тов. Ленина председателем Совнаркома". Прошьян тогда говорил, что, разумеется, Ленин, как революционер, будучи поставлен в необходимость защищаться от наступающих немцев, всячески ругая нас и вас (вас -- левых коммунистов), тем не менее лучше кого бы то ни было поведет оборонительную войну. Опять-таки это "предложение" не только не было левыми коммунистами отвергнуто, но оно также не обсуждалось, как совершенно анекдотическая и смехотворная фантазия Прошьяна. Любопытно отметить, что еще в 1918 году, до восстания левых эсеров, когда после смерти Прошьяна тов. Ленин писал о последнем некролог, тов. Радек рассказывал об этом случае тов. Ленину и последний хохотал по поводу такого "плана".
Необходимо отметить, что оба эти случая до сих пор были неизвестны многим из нижеподписавшихся, хотя почти все из них входили в бюро фракции левых коммунистов и все были активными деятелями фракции. Это лучше всего свидетельствует о значении, которое имели эти "факты".
Бывшие левые коммунисты: Г. Пятаков, Ин. Стуков, К. Радек, В. Яковлева, В. Смирнов, М. Покровский, Е. Преображенский, Шевердин, В. Максимовский.
20 декабря 1923 г.
("Правда", # 2, от 3-го января 1924 г.).
Из советской жизни
Рассказчик иностранный коммунист, проживший пять лет в СССР и работавший на производстве в Москве и Ленинграде. -- Ред.
Завод
Завод, о котором идет речь, один из сравнительно крупных (2.000 рабочих, преимущественно женщины). Директор завода обладает неограниченной властью. Только спецчасть -- отделение ГПУ на заводе -- может себе позволить выступить против него. Директор, его заместители, помощники и все его ближайшее окружение связаны между собой круговой порукой. Переходя на другой завод, директор берет с собой все свое окружение и устраивает их на теплых местечках. Все они всегда покрывают друг друга. К этой же теплой компании относится и аппарат фабзавкома. Достаточно сказать, что на данном заводе директор уволил старого секретаря фабзавкома и назначил на его место своего приятеля. Фабзавком никакой роли не играет. Функции его сводятся к тому, чтоб от времени до времени, когда происходят процессы, выборы и т. п., созывать собрания рабочих для принятия верноподданнических резолюций.
Работающие на заводе делятся на две категории: рабочие и аппарат, к которому относятся также инженеры, мастера и высококвалифицированный технический персонал. Последние пользуются всеми привилегиями, рабочие -- никакими. Ставка инженера -- до 2.000 рублей, слесаря -- 400 рублей, а неквалифицированного рабочего -- 150 рублей. При этом нужно иметь в виду, что, помимо своей высокой ставки, ответственный работник имеет еще до полутора тысяч рублей побочного дохода в месяц: премии, наградные, отпускные, сверхурочные и т. д. -- в зависимости от степени хороших отношений с дирекцией завода. Как получается это дополнительное вознаграждение? На 2.000 рублей можно жить хорошо, т.-е. очень хорошо питаться, но не хватает на одежду и другие расходы. Идешь к директору и говоришь: Иван Васильевич, мне бы тысячу рублей получить, чтоб приодеться. Директор спрашивает: когда будет пущена в серийное производство новая деталь? -- Через две недели. -- Ну, хорошо, получай премию, и тут же подписывает приказ на премирование в тысячу рублей. -- Другая привилегия: социальное страхование. Рабочий имеет право на полное социальное страхование в случае болезни (100 процентов зарплаты) только после того, как он проработал два года на одном и том же заводе. Медикаменты он, по последним законам, должен сам оплачивать. Инженер же имеет право на соцстрахование в полном размере немедленно по поступлении на завод. По закону рабочий, в случае тяжелой болезни, имеет право на больничную койку. Но больницы так переполнены, что больному приходится ждать 10-15 дней очереди (больному гнойным аппендицитом на данном заводе пришлось ждать три дня -- он лежал дома -- пока его приняли в больницу). Если же заболеет кто-нибудь из заводской бюрократии, то для него сразу же найдется койка в специальной палате (особые отделы -- ИТС -- заботятся об обеспечении инженерно-технического персонала).
То же относится и к путевкам в санаторий. О путевках для рабочих в Крым и на Кавказ и речи быть не может. Те несколько путевок, которые попадают на завод, немедленно распределяются среди своих. Рассказчик был в рабочей санатории и не видел там ни одного рабочего. Да это и понятно. Еслиб рабочий и получил путевку в такой санаторий, он туда ехать не может: у него нет ни подходящего костюма, ни денег на проезд. В санаториях "отдыхают" только бюрократы и их жены.
Заработка рабочего хватает на то, чтоб утром съесть кусок черного хлеба (кило стоит 90 копеек) и выпить кипятку (без чая и сахара). К обеду он может съесть в заводской столовой порцию борща (60 копеек) -- да и то не каждый день -- или же сварить себе картошку. Вечером -- черный хлеб и кипяток. Живут по 6-7 человек в комнате (семейные часто живут также в семейных общежитиях), а холостые в общежитии, где койки находятся на расстоянии 50 сантиметров друг от друга. Нищета среди рабочих невероятная. Даже такая дешевая вещь, как водка, рабочему совершенно недоступна. Приходится пить денатурат. Они говорят: буржуи пьют коньяк три звездочки, а мы коньяк три косточки (на бутылках знак яда -- череп и две перекрещенные кости). Последствия употребления денатурата ужасны: люди отравлены, слепнут и гибнут от этого.
Каковы отношения между рабочими и средним техническим персоналом (начальники цехов, электротехники, монтеры)? Положение среднего технического персонала чрезвычайно тяжелое. Когда директор замечает недовольство среди рабочих в связи с недостаточным заработком или недостатком работы, он говорит -- это начальник цеха виноват. И рабочие на него злы. С другой стороны, средне-технический персонал ответственен перед директором за выполнение плана, на что ему отпускается определенная -- никогда не хватающая сумма. Приходится как то сводить концы с концами, сокращая количество рабочих и экономя на заработной плате, что вызывает недовольство со стороны рабочих. Рабочие всячески стараются отомстить: ругают на чистке, портят машины, срывают промфинплан. Нужно жить в мире с рабочими, но и ладить с дирекцией и выполнять план. Чтобы хорошо жить с рабочими надо стараться повысить их зарплату, выдавая им премии и наградные, не сокращать числа рабочих и в то же время всех обеспечить работой. Что же он делает? Составляет фиктивные сметы. Скажем, ежемесячная ассигновка его 80.000 рублей, а он подает смету на 160.000 руб. В эту смету он включает расходы на капитальный ремонт, который не производится, на сохранение инвентаря в хорошем состоянии, смену проводов -- чего он не делает и т. п. Он знает, что смету эту никто проверять не будет. Директор завода ее подпишет, но снимет тысяч 10-15. Директор треста тоже урежет. И наркомат сократит общую сумму. В конце концов он получает 110-115.000 руб. Остается лишних 30-35.000 рублей. "На эти деньги мы и танцуем", говорит он.
ГПУ на заводе
Роль ГПУ на заводе выполняет спецчасть. Начальник спецчасти и секретарь парткома в большинстве случаев одно и тоже лицо. В чем заключается деятельность спецчасти на заводе? Прежде всего она следит за рабочими, за их разговорами, за посещаемостью собраний и за поведением на собраниях. Всякая мелочь регистрируется, все записывается -- на всякий случай, все может пригодиться. Вербует она своих сотрудников везде: среди рабочих, партийного и производственного аппарата и т. д. С одним иностранным коммунистом, другом рассказчика, произошел следующий случай. Работающая у него машинистка была вызвана в спецчасть, и ей было предложено следить за деятельностью шефа. О том, чтоб отказаться не может быть и речи. Да и дополнительный заработок в 300 рублей ежемесячно может пригодиться. К счастью, иностранный коммунист был в близких отношениях с ней, и она сообщала только то, что ему было угодно. Иначе дело кончилось бы для него плохо.
При такой обстановке и речи быть не может о каких бы то ни было политических разговорах. При встречах сплетничают, говорят на обывательские темы, интересуются тем, чья жена с кем сбежала и т. п. За все время своего пребывания на заводах рассказчик слышал только об одном случае политической пропаганды. В 1935 году ему рассказали, что на Первом Московском Шарикоподшипниковом заводе были распространены печатные оппозиционные листовки. На следующий день было арестовано от 300 до 500 рабочих. Этим дело и кончилось. -- На вопрос: как относятся к Сталину?, рассказчик ответил: а я почем знаю, никто никогда ничего не говорит, а что думает -- неизвестно. На собраниях каждый старается перещеголять соседа в восхвалениях Сталина.
Собрания созываются только в экстренных случаях, скажем после процесса. Созываются они парткомом. Приходят все. За этим уже следит спецчасть. Секретарь парткома оглашает специальное сообщение, затем он говорит 20-30 слов о необходимости расстрела фашистских собак. Потом выступает несколько рабочих. Они говорят, примерно, в том же духе, причем обычно выступают и больше всего горланят те, которые имеют основания бояться больше других. Резолюция принимается единогласно и собрание закрывается. Нужно отметить, что рассказчик откровенно признался, что вместе со всеми голосовал за резолюцию парткома.
Об активности спецчасти можно судить по тому, сколько человек исчезает на заводе. Всем известно, что исчезнувшие арестованы, но за что и почему -- неизвестно, да никто и не осмеливается спросить. Пришел рассказчик на работу, а заместителя его нет. Он и не спрашивает.
Выборы
За две недели до выборов пошли аресты. Об этом говорилось открыто, этого ждали. Каждый мало-мальски "неблагонадежный" ждал своей очереди. Многие иностранцы, работавшие на заводах, предпочли на время выборов уйти в отпуск подальше от своего избирательного пункта. Так, один из близких друзей рассказчика попросил у директора своего завода путевку в санаторий. Он надеялся таким путем избавиться от обязанности голосовать. Но ему все же пришлось голосовать (в Севастополе). Избирательный пункт помещается в роскошной гостинице. Перед домом -- музыка и танцы. Очень хорошо обставленный зал, где помещается избирательное бюро. Имеются два окошка: одно для местных, другое для приезжих. У него попросили паспорт, затем дали два бюллетеня, на которых в примечании было сказано, что предлагается вычеркнуть имя нежелательного кандидата. А кандидат всего один. Кого же вычеркивать? С бюллетенем он пошел в изоляционную кабину. Там красивая бронзовая чернильница и несколько ручек, аи чернил нет. Чем же вычеркивать нежелательного кандидата? Пометки карандашом считаются недействительными. После того, как он опустил в запечатанную урну -- единственный символ демократизма выборов -- свой бюллетень, ему, как и всем голосовавшим, при выходе были выданы бесплатные билеты в кино и театр.
По возвращении в Москву ему рассказали, что на соседнем заводе произошел невероятный случай. Когда одному из рабочих -- предварительно выпившему -- в избирательном пункте предложили избирательный бюллетень, он крикнул: не хочу депутата, лучше давайте хлеба. Ко всеобщему удивлению он несколько дней продолжал спокойно работать на заводе. Лишь на 11-ый день он бесследно исчези
Московские слухи
В Москве ходят слухи, что жена Литвинова находится в ссылке в Свердловске, откуда ее привозят на каждый дипломатический прием. -- Говорят, что расстреляна семья Мдивани за то, что он отказался "сознаться". -- Расстрелян Преображенский. -- Расстреляны Туполев и его жена. -- Арестованы Рухимович и два его заместителя.
Тюрьмы до того переполнены (иностранцами и русскими), что арестованных помещают уже не в тюрьму, а в подвалы вокзалов и в вагоны, стоящие на запасных путях и огороженных проволочными заграждениями. В Москве говорят поставить в тюрьму, так как сидеть там негде.