Революционный архив

Бюллетень Оппозиции

(Большевиков-ленинцев) № 66-67

Другие номера

№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30; 31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.

№ 66-67

10-й год изд. - Май-июнь 1938 г.

№ 66-67

Содержание   Агония капитализма и задачи Четвертого Интернационала. Л. Т.: Продолжает ли еще советское правительство следовать принципам, усвоенным 20 лет тому назад? Л. Троцкий: Шумиха вокруг Кронштадта. Социальное страхование в СССР. Вокруг процесса 21-го (Молчанов и др.). Итоги разгрома "братских" компартий. Уход из Коминтерна. Жизнь Л. Д. Троцкого в опасности.

Агония капитализма и задачи Четвертого Интернационала.

Программа действия, предложенная к обсуждению Международным Секретариатом секциям IV Интернационала.

(Мобилизация масс вокруг переходных требований как подготовка к завоеванию власти)

Объективные предпосылки социалистической революции

Мировое политическое положение в целом характеризуется прежде всего историческим кризисом пролетарского руководства.

Экономическая предпосылка пролетарской революции давно уже достигла наивысшей точки, какая вообще может быть достигнута при капитализме. Производительные силы человечества перестали расти. Новые изобретения и усовершенствования не ведут уже к повышению материального богатства. Конъюнктурные кризисы, в условиях социального кризиса всей капиталистической системы, обрушивают на массы все более тяжкие лишения и страдания. Рост безработицы углубляет, в свою очередь, финансовый кризис государства и подкапывает расшатанные денежные системы. Демократические правительства, как и фашистские, шествуют от одного банкротства к другому.

Сама буржуазия не видит выхода. В странах, где она уже оказалась вынужденной поставить свою последнюю ставку на карту фашизма, она теперь с закрытыми глазами скользит навстречу экономической и военной катастрофе. В исторически привилегированных странах, т.-е. в тех, где она еще может позволить себе в течение некоторого времени роскошь демократии за счет старых национальных накоплений (Великобритания, Франция, Соединенные Штаты и пр.), все традиционные партии капитала находятся в состоянии растерянности, граничащей моментами с параличем воли. "Нью Дил", несмотря на его показную решительность в первый период, представляет только особую форму растерянности, возможную в стране, где буржуазия успела накопить неисчислимые богатства. Нынешний кризис, еще далеко не сказавший своего последнего слова, успел уже показать, что политика "Нью Дил" в Соединенных Штатах, как и политика Народного фронта во Франции, не открывают никакого выхода из экономического тупика.

Нисколько не лучше картина международных отношений. Под возрастающим давлением капиталистического распада империалистские антагонизмы достигли той грани, за которой отдельные столкновения и кровавые вспышки (Абиссиния, Испания, Дальний Восток, Центральная Европаи) должны неминуемо слиться в мировой пожар. Буржуазия отдает себе, разумеется, отчет в смертельной опасности, какую новая война представит для ее господства. Но она ныне неизмеримо менее способна предотвратить войну, чем накануне 1914 года.

Всякие разговоры о том, что исторические условия еще "не созрели" для социализма, представляют собою продукт невежества или сознательного обмана. Объективные предпосылки пролетарской революции не только "созрели", но начали подгнивать. Без социалистической революции, притом в ближайший исторический период, всей культуре человечества грозит катастрофа. Остановка только за пролетариатом, т.-е. в первую голову -- за его революционным авангардом. Исторический кризис человечества сводится к кризису революционного руководства.

Пролетариат и его руководство

Хозяйство, государство, политика буржуазии и ее международные отношения поражены насквозь социальным кризисом, характеризующим пред-революционное состояние общества. Главным препятствием на пути превращения пред-революционного состояния в революционное является оппортунистический характер пролетарского руководства, его мелкобуржуазная трусость перед крупной буржуазией и его предательская связь с нею, даже в ее агонии.

Пролетариат охвачен глубокой тревогой во всех странах. Миллионные массы снова и снова приходят в революционное движение. Но каждый раз они на этом пути наталкиваются на свои собственные консервативные бюрократические аппараты.

Пролетариат Испании сделал, с апреля 1931 года, ряд героических попыток захватить в свои руки власть и руководство судьбами общества. Однако, его собственные партии -- социал-демократы, сталинцы, анархисты и ПОУМ -- каждая по своему, сыграли роль тормоза и тем подготовили торжество Франко.

Во Франции могущественная волна "сидячих" стачек, особенно в июне 1936 года, обнаружила полную готовность пролетариата низвергнуть капиталистическую систему. Однако, руководящим организациям: социалистам, сталинцам и синдикалистам, удалось, под фирмой Народного фронта, канализировать и приостановить, по крайней мере временно, революционный поток.

Небывалая волна "сидячих" стачек и сказочно быстрый рост индустриальных союзов в Соединенных Штатах (СИО) являются наиболее неоспоримым выражением инстинктивного стремления американских рабочих подняться на уровень поставленной перед ними историей задачи. Однако, и здесь руководящие организации, в том числе и новосозданная СИО, делают все, что могут, чтобы задержать и парализовать революционный напор масс.

Окончательный переход Коминтерна на сторону буржуазного порядка, его цинично контр-революционная роль во всем мире, особенно в Испании, Франции, Соединенных Штатах и других "демократических" странах, создали чрезвычайные дополнительные затруднения для мирового пролетариата. Под знаком Октябрьской революции соглашательская политика "Народных фронтов" обрекает рабочий класс на бессилие и расчищает дорогу фашизму.

"Народные фронты", с одной стороны, фашизм -- с другой, являются последними политическими ресурсами империализма в борьбе против пролетарской революции. С исторической точки зрения оба эти ресурса представляют, однако, фикцию. Загнивание капитализма продолжается под знаком фригийского колпака во Франции, как и под знаком свастики в Германии. Только низвержение буржуазии может открыть выход.

Ориентация масс определяется, с одной стороны, объективными условиями загнивающего капитализма, с другой стороны, -- предательской политикой старых рабочих организаций. Из этих двух факторов решающим является, разумеется, первый: законы истории сильнее бюрократических аппаратов. Каким бы разнообразием ни отличились методы социал-предателей -- от "социального" законодательства Леона Блюма до судебных подлогов Сталина -- им не удастся сломить революционную волю пролетариата. Чем дальше, тем больше их отчаянные усилия задержать колесо истории будут показывать массам, что кризис пролетарского руководства, ставший кризисом человеческой культуры, может быть разрешен только Четвертым Интернационалом.

Программа-минимум и переходная программа

Стратегическая задача ближайшего периода -- пред-революционного периода агитации, пропаганды и организации -- состоит в том, чтоб преодолеть противоречие между зрелостью объективных условий для революции и незрелостью пролетариата и его авангарда (растерянностью и разочарованием старшего поколения, неопытностью младшего). Надо помочь массе, в процессе ее повседневной борьбы, найти мост между ее нынешними требованиями и программой социалистической революции. Этот мост должен заключать в себе систему переходных требований, которые исходят из сегодняшних условий и сегодняшнего сознания широких слоев рабочего класса и неизменно ведут к одному и тому же выводу: завоеванию власти пролетариатом.

Классическая социал-демократия, действовавшая в эпоху прогрессивного капитализма, делила свою программу на две независимые друг от друга части: программу-минимум, которая ограничивалась реформами в рамках буржуазного общества, и программу-максимум, которая обещала в неопределенном будущем замену капитализма социализмом. Между программой-минимум и программой-максимум не было никакого моста. Социал-демократия и не нуждается в этом мосте, ибо о социализме она лишь разговаривает по большим праздникам. Коминтерн встал на путь социал-демократии в эпоху загнивающего капитализма, когда вообще не может быть речи о систематических социальных реформах и повышении жизненного уровня масс; когда буржуазия правой рукой отнимает каждый раз вдвое больше, чем дает левой (налоги, таможенные пошлины, инфляция, "дезинфляция", высокие цены, безработица, полицейская регламентация стачек и пр.); когда каждое серьезное требование пролетариата и даже каждое прогрессивное требование мелкой буржуазии неизбежно ведут за пределы капиталистической собственности и буржуазного государства.

Стратегическая задача Четвертого Интернационала состоит не в реформировании капитализма, а в его низвержении. Политическая цель: завоевание власти пролетариатом в целях экспроприации буржуазии. Однако, разрешение этой стратегической задачи немыслимо без самого внимательного отношения ко всем, даже мелким и частным вопросам тактики. Все части пролетариата, все его слои, профессии, группы должны быть вовлечены в революционное движение. Отличие нынешней эпохи состоит не в том, что она освобождает революционную партию от будничной черной работы, а в том, что она позволяет вести эту борьбу в неразрывной связи с задачами революции.

Четвертый Интернационал не отбрасывает требований старой "минимальной" программы, где и поскольку они сохранили хоть часть жизненной силы. Он неутомимо защищает демократические права рабочих и их социальные завоевания. Но он вводит эту будничную работу в рамки правильной, реальной, т.-е. революционной перспективы. Поскольку старые частичные, "минимальные" требования масс сталкиваются с разрушительными и деградирующими тенденциями упадочного капитализма, -- а это происходит на каждом шагу, -- Четвертый Интернационал выдвигает систему переходных требований, смысл которых состоит в том, что они все более открыто и решительно направляются против самых основ буржуазного режима. Старая "минимальная программа" оттесняется назад переходной программой, задача которой состоит в систематической мобилизации масс для пролетарской революции.

Скользящая шкала заработной платы и скользящая шкала рабочих часов

Массы продолжают и в условиях распадающегося капитализма жить будничной жизнью угнетенных, которым ныне больше, чем когда-либо, угрожает опасность быть отброшенными на дно пауперизма. Они вынуждены оборонять свой кусок хлеба, если не могут увеличить или улучшить его. Нет ни возможности ни нужды перечислять здесь отдельные, частные требования, вырастающие каждый раз из конкретных обстоятельств, национальных, местных, профессиональных. Но два основных экономических бедствия, в которых резюмируется возрастающая бессмыслица капиталистической системы, именно: безработица и дороговизна, требуют обобщенных лозунгов и методов борьбы.

Четвертый Интернационал объявляет непримиримую войну политике капиталистов, которая, как в значительной мере и политика их агентов, реформистов, направлена на то, чтобы переложить на трудящихся всю ношу милитаризма, кризиса, расстройства денежных систем и прочих бедствий капиталистической агонии. Он требует работы и достойного существования для всех.

Ни денежная инфляция ни стабилизация не могут служить лозунгами пролетариата, ибо это два конца одной и той же палки. Против скачки цен, которая, по мере приближения войны, будет принимать все более разнузданный характер, можно бороться только под лозунгом скользящей шкалы заработной платы. Коллективные договоры должны обеспечить автоматическое повышение оплаты труда, в соответствии с ростом цен на предметы потребления.

Под страхом собственного вырождения пролетариат не может допустить превращения возрастающей части рабочих в хронических безработных, в пауперов, живущих подачками разлагающегося общества. Право на работу есть единственное серьезное право, какое рабочий имеет в обществе, основанном на эксплоатации. Между тем это право у него конфискуется на каждом шагу. Против безработицы, "структурной", как и "конъюнктурной", пора, наряду с лозунгом общественных работ, выдвинуть лозунг скользящей шкалы рабочих часов. Профессиональные союзы и другие массовые организации должны связать работающих и безработных круговой порукой солидарности. Наличная работа распределяется между всеми наличными рабочими руками, в соответствии с чем определяется размер рабочей недели. Средний заработок каждого рабочего остается тот же, что и при старой рабочей неделе. Заработная плата, при строго обеспеченном минимуме, следует за движением цен. Никакой другой программы для нынешнего катастрофического периода принять нельзя.

Собственники и их адвокаты будут доказывать "неосуществимость" этих требований. Более мелкие, особенно разоряющиеся капиталисты будут при этом ссылаться на свои бухгалтерские книги. Рабочие категорически отвергают эти доводы и ссылки. Дело идет не о "нормальном" столкновении противоположных материальных интересов. Дело идет об ограждении пролетариата от распада, деморализации и гибели. Дело идет о жизни и смерти единственного творческого и прогрессивного класса и, тем самым, о будущности человечества. Если капитализм неспособен удовлетворить требования, неотвратимо вырастающие из порожденных им самим бедствий, пусть погибает. "Осуществимость" или "неосуществимость" есть в данном случае вопрос соотношения сил, который может быть решен только борьбой. На основе этой борьбы, каковы бы ни были ее непосредственные практические успехи, рабочие лучше всего поймут необходимость ликвидации капиталистического рабства.

Профессиональные союзы в переходную эпоху

Для борьбы за частичные и переходные требования рабочим нужны ныне более, чем когда-либо, массовые организации, прежде всего профессиональные союзы. Могущественный рост союзов во Франции и в Соединенных Штатах есть лучший ответ тем ультра-левым доктринерам пассивности, которые учили, что профессиональные союзы "отжили свой век".

Большевики-ленинцы стоят в первых рядах всех видов борьбы, где дело идет хотя бы о самых скромных материальных интересах или демократических правах рабочего класса. Они активно участвуют в массовых профессиональных союзах, заботясь об их упрочении и повышении их боевого духа. Они непримиримо борются против всяких попыток подчинить союзы буржуазному государству и связать пролетариат "принудительным арбитражем" и всякими другими формами полицейской опеки, не только фашистской, но и "демократической". Только на основе такой работы возможна успешная борьба внутри союзов против реформистской, в том числе сталинской бюрократии. Сектантские попытки строить или сохранять мелкие "революционные" союзы, как второе издание партии, означают на деле отказ от борьбы за руководство рабочим классом. Нужно установить, как незыблемое правило: капитулянтская самоизоляция от массовых профессиональных союзов, равносильная измене революции, несовместима с принадлежностью к Четвертому Интернационалу.

* * *

В то же время Четвертый Интернационал решительно отвергает и осуждает всякого рода фетишизм профессиональных союзов, одинаково свойственный как трэд-юнионистам, так и синдикалистам.

а) Профессиональные союзы не имеют и, по своим задачам, составу и характеру рекрутирования, не могут иметь законченной революционной программы и потому не могут заменить партию. Строительство национальных революционных партий, как секций Четвертого Интернационала, является центральной задачей переходной эпохи.

б) Профессиональные союзы, даже наиболее могущественные, охватывают не более 20-25% рабочего класса, притом преимущественно его более квалифицированные и лучше оплачиваемые слои. Наиболее угнетенное большинство рабочего класса вовлекается в борьбу только эпизодически, во время исключительных подъемов рабочего движения. В такие моменты необходимо создавать организации ad hoc, охватывающие всю борющуюся массу; стачечные комитеты, заводские комитеты и, наконец, советы.

в) В качестве организации верхних слоев пролетариата, профессиональные союзы, как свидетельствует весь исторический опыт, в том числе и свежий опыт анархо-синдикалистских союзов Испании, развивают могущественные тенденции к примирению с демократическим буржуазным режимом. В периоды острой классовой борьбы руководящие аппараты профессиональных союзов стремятся овладеть массовым движением, чтоб обезвредить его. Так происходит уже во время простых стачек; особенно же -- во время массовых "сидячих" стачек, потрясающих принцип буржуазной собственности. Во время войны или революции, когда положение буржуазии становится особенно трудным, вожди профсоюзов становятся обычно буржуазными министрами.

Секции Четвертого Интернационала должны, поэтому, неизменно стремиться не только обновлять аппарат профессиональных союзов, смело и решительно выдвигая в критические моменты новых, боевых лидеров на место рутинеров-чиновников и карьеристов, но и создавать во всех случаях, где это возможно, самостоятельные боевые организации, более отвечающие задачам массовой борьбы против буржуазного общества, и не останавливаться, в случае необходимости, даже перед прямым разрывом с консервативным аппаратом профессиональных союзов. Если преступно поворачиваться спиною к массовым организациям ради сектантских фикций, то не менее преступно пассивно терпеть подчинение революционного массового движения контролю открыто-реакционных или замаскированно-консервативных ("прогрессивных") бюрократических клик. Профессиональные союзы -- не самоцель, а только одно из средств на пути к пролетарской революции.

Заводские комитеты

Рабочее движение переходной эпохи имеет не планомерный и уравновешенный, а лихорадочный и взрывчатый характер. Лозунги, как и организационные формы, должны подчиняться этому характеру движения. Остерегаясь рутины, как чумы, руководство должно чутко прислушиваться к инициативе самих масс.

Сидячие стачки (sit-down strikes), одно из новейших проявлений этой инициативы, выходят за пределы "нормального" капиталистического режима. Независимо от требований стачечников, временный захват предприятий наносит удар идолу капиталистической собственности. Каждая "сидячая" стачка ставит практически вопрос о том, кто хозяин на заводе: капиталист или рабочие?

Если "сидячая" стачка поднимает этот вопрос эпизодически, то заводской комитет придает тому же вопросу организованное выражение. Выбранный всеми рабочими и служащими предприятия, заводской комитет сразу создает противовес воле администрации.

Реформистской критике хозяев старого типа, так называемых "экономических роялистов", вроде Форда, в отличие от "хороших", "демократических" эксплоататоров, мы противопоставляем лозунг фабрично-заводских комитетов, как центров борьбы против тех и других.

Бюрократы профессиональных союзов будут, по общему правилу, сопротивляться созданию комитетов, как они сопротивляются всякому смелому шагу на пути мобилизации масс. Сломить их сопротивление будет, однако, тем легче, чем шире будет размах движения. Где все рабочие предприятия уже в "мирное" время охвачены профессиональным союзом (closed shop), там комитет формально совпадет с органом союза, но обновит его состав и расширит его функции. Главное значение комитетов, однако, в том, что они становятся боевыми штабами для таких рабочих слоев, до которых профессиональный союз обычно не способен добраться. Между тем именно из этих наиболее угнетенных слоев выйдут самые самоотверженные отряды революции.

С момента возникновения комитета на заводе устанавливается фактически двоевластие. По самому существу своему оно является переходным состоянием, ибо заключает в себе два непримиримых режима: капиталистический и пролетарский. Принципиальное значение заводских комитетов в том именно и состоит, что они открывают, если не прямо революционный, то пред-революционный период -- между буржуазным и пролетарским режимом. Что пропаганда заводских комитетов не является ни преждевременной, ни искусственной, об этом лучше всего свидетельствуют волны "сидячих" стачек, прокатившиеся по ряду стран. Новые волны такого типа неизбежны в близком будущем. Необходимо своевременно открыть кампанию в пользу заводских комитетов, чтоб не оказаться застигнутыми врасплох.

"Коммерческий секрет" и рабочий контроль над промышленностью

Либеральный капитализм, основанный на конкуренции и свободе торговли, отошел полностью в прошлое. Пришедший ему на смену монополистский капитализм не только не смягчил анархию рынка, но, наоборот, придал ей особенно конвульсивный характер. Необходимость "контроля" над хозяйством, государственного "руководства" промышленностью, и "планирования" признается ныне -- по крайней мере, на словах -- почти всеми течениями буржуазной и мелкобуржуазной мысли, от фашизма до социал-демократии. У фашистов дело идет, главным образом, о "плановом" ограблении народа в военных целях. Социал-демократы собираются вычерпать океан анархии ложками бюрократического "планирования". Инженеры и профессора пишут статьи о "технократии". Демократические правительства наталкиваются в своих трусливых опытах "регулирования" на непреодолимый саботаж крупного капитала.

Действительное отношение между эксплоататорами и демократическими "контролерами" лучше всего характеризуется тем, что господа "реформаторы" в благочестивом трепете останавливаются у порога треста, с его промышленными и коммерческими "секретами". Здесь господствует принцип "невмешательства". Расчеты между отдельным капиталистом и обществом составляют секрет капиталиста: обществу до них дела нет. Коммерческая "тайна" все еще мотивируется, как и в эпоху либерального капитализма, интересами "конкуренции". На самом деле у трестов друг от друга секретов нет. Коммерческая тайна нынешней эпохи есть постоянный заговор монопольного капитала против общества. Проекты ограничения самодержавия "экономических роялистов" остаются жалкими фарсами до тех пор, пока частные собственники общественных средств производства могут скрывать от производителей и потребителей механику эксплоатации, грабежа, обмана. Уничтожение "коммерческой тайны" есть первый шаг к действительному контролю над промышленностью.

Рабочие имеют не меньше прав, чем капиталисты, знать "секреты" предприятия, треста, отрасли промышленности, всего народного хозяйства в целом. Банки, тяжелая промышленность и централизованный транспорт должны быть прежде всего поставлены под стеклянный колпак.

Ближайшие задачи рабочего контроля состоят в том, чтоб выяснить приходы и расходы общества, начиная с отдельного предприятия; определить действительную долю отдельного капиталиста и всех эксплоататоров вместе в национальном доходе; обнаружить закулисные сделки и мошенничества банков и трестов; наконец, раскрыть пред всем обществом то ужасающее расточение человеческого труда, которое является результатом капиталистической анархии и голой погони за барышом.

Никакой чиновник буржуазного государства не в состоянии выполнить эту работу, какими бы полномочиями ни наделить его. Весь мир наблюдал бессилие президента Рузвельта и премьера Леона Блюма пред лицом заговора "60" или "200 семейств". Чтоб сломить сопротивление эксплоататоров, нужно давление пролетариата. Заводские комитеты и только они, могут осуществить действительный контроль над производством, привлекая, -- в качестве консультантов, а не "технократов", -- честных и преданных народу специалистов: счетоводов, статистиков, инженеров, ученых и пр.

* * *

Борьба с безработицей немыслима, в частности, без широкой и смелой организации общественных работ. Но общественные работы только в том случае могут иметь длительное и прогрессивное значение, для общества, как и для самих безработных, если они составляют часть общего плана, рассчитанного на ряд лет. В рамках такого плана рабочие будут требовать возобновления, за общественный счет, работ на частных предприятиях, закрытых вследствие кризиса. Рабочий контроль заменится в таких случаях непосредственным рабочим управлением.

Выработка хотя бы самого элементарного хозяйственного плана -- под углом зрения трудящихся, а не эксплоататоров -- немыслима без рабочего контроля, без проникновения рабочего глаза во все явные и скрытые пружины капиталистического хозяйства. Комитеты отдельных предприятий должны на соответственных конференциях выбирать комитеты трестов, отраслей промышленности, хозяйственных районов, наконец, всей национальной промышленности в целом. Так, рабочий контроль станет школой планового хозяйства. На опыте контроля пролетариат подготовится к прямому управлению национализованной промышленностью, когда пробьет для этого час.

Тем капиталистам, преимущественно мелким и средним, которые сами предлагают иногда раскрыть перед рабочими свои бухгалтерские книги -- главным образом, для доказательства необходимости снижения заработной платы, -- рабочие отвечают, что их интересует не бухгалтерия отдельных банкротов или полубанкротов, а бухгалтерия всех эксплоататоров. Рабочие не могут и не хотят приспособлять уровень своей жизни к интересам отдельных капиталистов, становящихся жертвами собственного режима. Задача состоит в том, чтоб перестроить всю систему производства и распределения на более разумных и достойных началах. Если отмена коммерческой тайны есть необходимое условие рабочего контроля, то контроль есть первый шаг на пути социалистического руководства хозяйством.

Экспроприация отдельных групп капитала

Социалистическая программа экспроприации экспроприаторов, т.-е. политического низвержения буржуазии и ликвидации ее экономического господства, ни в каком случае не должна препятствовать в нынешний переходный период выдвигать, по различным поводам, требование экспроприации отдельных, наиболее важных для национального существования отраслей промышленности или отдельных наиболее паразитических групп буржуазии.

Так, жалобным причитаниям господ демократов о диктатуре "60 семейств" в Соединенных Штатах или "200 семейств" во Франции, мы противопоставляем требование экспроприации этих 60 или 200 капиталистических феодалов.

Точно также мы требуем экспроприации монопольных компаний военной промышленности, железных дорог, важнейших источников сырья и пр.

Отличие этих требований от расплывчатого реформистского лозунга "национализации" состоит в том, что: 1) мы отвергаем выкуп; 2) предостерегаем массы от шарлатанов Народного фронта, которые, проповедуя национализацию на словах, остаются агентами капитала на деле; 3) призываем массы полагаться только на свою революционную силу; 4) связываем проблему экспроприации с вопросом о власти рабочих и крестьян.

Необходимость выдвигать лозунг экспроприации в повседневной агитации, следовательно по частям, а не только пропагандистски, в его общем виде, вызывается тем, что разные отрасли промышленности находятся на разном уровне развития, занимают разное место в жизни общества и проходят через разные стадии классовой борьбы. Только общий революционный подъем пролетариата может поставить общую экспроприацию буржуазии в порядок дня. Задача переходных требований -- подготовить пролетариат к разрешению этой задачи.

Экспроприация частных банков и огосударствление системы кредита

Империализм означает господство финансового капитала. Рядом с синдикатами и трестами, и часто -- над ними, банки сосредоточивают в своих руках фактическое командование хозяйством. По своей структуре банки, в концентрированном виде, отражают всю структуру современного капитализма: они сочетают тенденции монополии с тенденциями анархии. Они организуют чудеса техники, гигантские предприятия, могущественные тресты, и они же организуют высокие цены, кризисы и безработицу. Нельзя сделать ни одного серьезного шага в борьбе с монополистским произволом и с капиталистической анархией, которые в своей разрушительной работе дополняют друг друга, если оставить командные высоты банков в руках хищников-капиталистов. Чтоб создать единую систему инвестирования и кредитования, по разумному плану, отвечающему интересам всего народа, нужно объединить все банки в единое национальное учреждение. Только экспроприация частных банков и сосредоточение всей системы кредита в руках государства передаст в его руки необходимые реальные, т.-е. материальные, а не только бумажные и бюрократические средства для хозяйственного планирования.

Экспроприация банков ни в каком случае не означает экспроприацию банковских вкладов. Наоборот, для мелких вкладчиков единый государственный банк сможет создать более благоприятные условия, чем частные банки. Равным образом, только государственный банк сможет установить для фермеров, ремесленников и мелких торговцев условия льготного, т.-е. дешевого кредита. Еще важнее, однако, то, что все хозяйство, прежде всего крупная промышленность и транспорт, направляемые из единого финансового штаба, будут служить жизненным интересам рабочих и всех других труженников.

Однако, огосударствление банков даст эти благотворные результаты лишь в том случае, если сама государственная власть из рук эксплоататоров полностью перейдет в руки трудящихся.

Рабочие пикеты; отряды обороны; рабочая милиция; вооружение пролетариата

"Сидячие" стачки -- серьезнейшее предостережение со стороны масс по адресу не только буржуазии, но и рабочих организаций, в том числе и Четвертого Интернационала. В 1919-1920 г.г. итальянские рабочие захватывали, по собственной инициативе, предприятия, сигнализуя тем своим "вождям" наступление социальной революции. "Вожди" не вняли сигналу. Результатом явилась победа фашизма.

"Сидячие" стачки еще не захват предприятий, по итальянскому образцу; но это -- решительный шаг к такому захвату. Нынешний кризис может чрезвычайно обострить ход классовой борьбы и приблизить момент развязки. Не надо, однако, думать, что революционная ситуация наступит сразу. На самом деле приближение ее будет ознаменовано целой серией конвульсий. Одной из них и является волна "сидячих" стачек. Задача секций Четвертого Интернационала состоит в том, чтоб помочь пролетарскому авангарду понять общий характер и темпы нашей эпохи и своевременно оплодотворять борьбу масс все более решительными лозунгами и боевыми организационными мерами.

Обострение борьбы пролетариата означает обострение методов отпора со стороны капитала. Новые волны "сидячих" стачек могут вызвать и несомненно вызовут решительные контр-меры со стороны буржуазии. В штабах трестов уже сейчас ведется подготовительная работа. Горе революционным организациям, горе пролетариату, если они снова окажутся застигнуты врасплох!

Буржуазия нигде не довольствуется официальной полицией и армией. В Соединенных Штатах она и в "мирные" времена содержит милитаризованные отряды скэбов и приватные вооруженные шайки на заводах. К ним надо ныне прибавить банды американских наци. Французская буржуазия, при первом приближении опасности, мобилизовала полулегальные и нелегальные фашистские отряды, в том числе и внутри официальной армии. Стоит снова усилиться напору английских рабочих, как банды лорда Мосли немедленно удвоятся, утроятся, удесятерятся и выступят в кровавый поход против рабочих. Буржуазия отдает себе безошибочный отчет в том, что в нынешнюю эпоху классовая борьба имеет непреодолимую тенденцию к превращению в гражданскую войну. Примеры Италии, Германии, Австрии, Испании и других стран гораздо большему научили магнатов и лакеев капитала, чем официальных вождей пролетариата.

Политики Второго и Третьего Интернационалов, как и бюрократы трэд-юнионов, сознательно закрывают глаза на приватную армию буржуазии: иначе они не могли бы сохранить свой союз с ней и в течение 24-х часов. Реформисты систематически прививают рабочим ту мысль, что священная демократия лучше всего обеспечена тогда, когда буржуазия вооружена до зубов, а рабочие безоружны.

Долг Четвертого Интернационала -- раз навсегда покончить с этой рабской политикой. О борьбе против фашизма мелко-буржуазные демократы -- в том числе, социал-демократы, сталинцы, анархисты, -- кричат тем громче, чем трусливее они перед ним капитулируют на деле. Бандам фашизма могут с успехом противостоять только вооруженные рабочие отряды, чувствующие за своей спиной поддержку десятков миллионов трудящихся. Борьба против фашизма начинается не в либеральной редакции, а на заводе и кончается на улице. Скэбы и приватные жандармы на заводах являются основными ячейками армии фашизма. Рабочие стачечные пикеты являются основными ячейками армии пролетариата. Из этого надо исходить. В связи с каждой стачкой и уличной манифестацией надо пропагандировать мысль о необходимости создания рабочих отрядов самообороны. Надо вписать этот лозунг в программу революционного крыла трэд-юнионов. Надо практически строить отряды самообороны везде, где возможно, начиная с организации молодежи, и обучать их владеть оружием.

Новая волна массового движения должна послужить не только для увеличения числа таких отрядов, но и для их объединения -- по кварталам, по городам, по районам. Законной ненависти рабочих к скэбам, шайкам гангстеров и фашистов надо дать организованное выражение. Надо выдвинуть лозунг рабочей милиции, как единственной серьезной гарантии неприкосновенности рабочих организаций, собраний и печати.

Только при помощи такой систематической, настойчивой, неутомимой, мужественной агитационной и организационной работы, всегда в связи с опытом самой массы, можно вытравить из ее сознания традиции покорности и пассивности; воспитать отряды героических борцов, способных показать пример всем трудящимся; нанести ряд тактических поражений бандам контр-революции; повысить самоуверенность эксплоатируемых; скомпрометировать фашизм в глазах мелкой буржуазии и проложить дорогу к завоеванию власти пролетариатом.

Энгельс определил государство, как "отряды вооруженных людей". Вооружение пролетариата есть необходимый составной элемент его освободительной борьбы. Когда пролетариат захочет, он найдет пути и средства к вооружению. Руководство и в этой области естественно ложится на секции Четвертого Интернационала.

Союз рабочих и крестьян

Собратом и соратником промышленного рабочего в деревне является сельский рабочий. Это две части одного и того же класса. Их интересы нераздельны. Программа переходных требований промышленных рабочих является, с теми или другими изменениями, также и программой для сельского пролетариата.

Крестьяне (фермеры) представляют другой класс: это мелкая буржуазия деревни. Мелкая буржуазия состоит из различных слоев: от полупролетарских до эксплоататорских. Сообразно с этим политическая задача промышленного пролетариата состоит во внесении классовой борьбы в деревню: только так он сможет отделить союзников от врагов.

Особенности национального развития каждой страны находят наиболее яркое выражение в положении крестьян и отчасти -- городской мелкой буржуазии (ремесленников и торговцев), так как эти классы, как бы многочисленны они ни были, представляют собою по существу пережитки докапиталистических форм производства. Секции Четвертого Интернационала должны, со всей возможной конкретностью, разработать программы переходных требований в отношении крестьян (фермеров) и городской мелкой буржуазии, применительно к условиям каждой страны. Передовые рабочие должны научиться давать ясные и конкретные ответы на вопросы своих будущих союзников.

Пока крестьянин остается "независимым" мелким производителем, он нуждается в дешевом кредите, в доступных ценах на сельско-хозяйственные машины и удобрения, в выгодных условиях транспорта, в добросовестной организации сбыта сельско-хозяйственных продуктов. Между тем банки, тресты, торговцы грабят крестьянина со всех сторон. Обуздать этот грабеж могут только сами крестьяне, при помощи рабочих. На сцену должны выступить комитеты мелких фермеров, которые, совместно, с рабочими комитетами и комитетами банковских служащих, должны взять в свои руки контроль над транспортными, кредитными и торговыми операциями, интересующими сельское хозяйство.

Ложно ссылаясь на "непомерную" требовательность рабочих, крупная буржуазия искусно превращает вопрос о ценах на товары в клин, который она затем вгоняет между рабочими и крестьянами, между рабочими и мелкой буржуазией городов. Крестьянин, ремесленник, мелкий торговец, в отличие от рабочего, служащего, мелкого чиновника, не могут требовать повышения заработной платы в соответствии с ростом цен. Официальная бюрократическая борьба с дороговизной служит только для обмана масс. Крестьяне, ремесленники, торговцы могут, однако, в качестве потребителей, рука об руку с рабочими, активно вмешаться в политику цен. На причитания капиталистов об издержках производства, транспорта и торговли, потребители отвечают: "покажите ваши книги, мы требуем контроля над политикой цен". Органами такого контроля должны стать комитеты цен, из делегатов от заводов, профессиональных союзов, кооперативов, организаций фермеров, мелкого городского люда, домашних хозяек и пр. На этом пути рабочие сумеют доказать крестьянам, что причиною высоких цен является не высокая заработная плата, а непомерные барыши капиталистов и накладные расходы капиталистической анархии.

* * *

Программа национализации земли и коллективизации сельского хозяйства должна быть построена так, чтоб в корне исключать мысль об экспроприации мелких фермеров или об их принудительной коллективизации. Фермер будет оставаться собственником своего участка до тех пор, пока сам найдет это нужным и возможным. Чтоб реабилитировать в глазах крестьянства социалистическую программу, нужно беспощадно разоблачить сталинские методы коллективизации, которые диктуются интересами бюрократии, а не интересами крестьян или рабочих.

Экспроприация экспроприаторов не означает также принудительного отчуждения мелких ремесленников и лавочников. Наоборот, рабочий контроль над банками и трестами, тем более национализация этих предприятий, могут создать для городской мелкой буржуазии несравненно более благоприятные условия кредита, закупки и сбыта, чем при неограниченном господстве монополий. Зависимость от частного капитала заменится зависимостью от государства, которое будет тем внимательнее к своим маленьким сотрудникам и агентам, чем крепче сами трудящиеся будут держать государство в своих руках.

Практическое участие эксплоатируемых фермеров в контроле над разными областями хозяйства позволит самим фермерам решить вопрос, выгодно ли им переходить к коллективной обработке земли, в какие сроки и в каком масштабе. Промышленные рабочие обязуются на этом пути оказывать фермерам всякое содействие: через профессиональные союзы, через заводские комитеты и, особенно, через рабочее и крестьянское правительство.

Союз, который пролетариат предлагает не "средним классам" вообще, а эксплоатируемым слоям мелкой буржуазии города и деревни против всех эксплоататоров, в том числе и "средних", может быть основан не на принуждении, а только на свободном соглашении, которое должно быть закреплено в особом "договоре". Этот "договор" и есть программа переходных требований, добровольно принятая обеими сторонами.

Борьба против империализма и войны

Вся мировая обстановка, а следовательно, и внутренняя политическая жизнь отдельных стран, стоят под угрозой мировой войны. Надвигающаяся катастрофа захватывает за живое уже сейчас самые глубокие массы человечества.

Второй Интернационал повторяет свою изменническую политику 1914 года с тем большей уверенностью, что первую скрипку шовинизма играет ныне Коминтерн. Как только опасность войны приняла конкретные очертания, сталинцы, далеко опережая буржуазных и мелко-буржуазных пацифистов, стали глашатаями, так называемой, "национальной обороны". Они делают исключение только для фашистских стран, т.-е. для тех, где сами они не играют никакой роли. Революционная борьба против войны ложится, таким образом, целиком на плечи Четвертого Интернационала.

Политика большевиков-ленинцев в этом вопросе формулирована в программных тезисах И. С., сохраняющих всю свою силу и сейчас ("Четвертый Интернационал и война", 1 мая 1934 года). Успех революционной партии в ближайший период будет зависеть прежде всего от ее политики в вопросе о войне. Правильная политика слагается из двух элементов: из непримиримого отношения к империализму и к его войнам и из уменья опереться на опыт самих масс.

В вопросе о войне больше, чем в каком-либо другом вопросе, буржуазия и ее агенты обманывают народ абстракциями, общими формулами, патетическими фразами: "нейтралитет", "коллективная безопасность", "вооружение для защиты мира", "национальная оборона", "борьба против фашизма" и пр., и пр. Все такие формулы сводятся, в конце концов, к тому, что вопрос о войне, т.-е. о судьбе народов, должен остаться в руках империалистов, их правительств, их дипломатии, их штабов, со всеми их интригами и заговорами против народов.

Четвертый Интернационал с негодованием отбрасывает все эти абстракции, играющие у демократов ту же роль, что у фашистов: "честь", "кровь", "раса". Но негодования мало. Нужно помочь массе, при помощи переходных и проверочных критериев, лозунгов и требований распознать конкретную сущность мошеннических абстракций.

"Разоружение"? Но весь вопрос в том, кто кого будет разоружать. Единственное разоружение, которое способно предотвратить или приостановить войну, это разоружение буржуазии рабочими. Но для разоружения буржуазии, нужно, чтоб рабочие сами вооружились.

"Нейтралитет"? Но пролетариат вовсе не нейтрален в войне между Японией и Китаем, или Германией и СССР. Значит, защита Китая и СССР? Конечно, но только не руками империалистов, которые задушат и Китай и СССР.

"Защита отечества"? Но под этой абстракцией буржуазия понимает защиту ее барышей и грабежей. Мы готовы защищать отечество от чужих капиталистов, если свяжем своих собственных и помешаем им нападать на чужие отечества; если рабочие и крестьяне нашей страны станут ее действительными хозяевами; если богатства страны из рук маленького меньшинства перейдут в руки народа; если армия из орудия эксплоататоров станет орудием эксплоатируемых.

Эти основные идеи надо уметь разменивать на более частные и конкретные, в зависимости от хода событий и направления мысли масс. Надо при этом строго различать между пацифизмом дипломата, профессора, журналиста и пацифизмом плотника, сельско-хозяйственного рабочего или прачки. В одном случае пацифизм -- прикрытие империализма. В другом случае -- смутное выражение недоверия к империализму. Когда о защите отечества говорит маленький фермер или рабочий, они представляют себе защиту своего дома, своей семьи и других таких же семей от нашествия, от бомб, от ядовитых газов. Капиталист и его журналист под защитой отечества понимают захват колоний и рынков, грабительское расширение "национальной" доли в мировом доходе. Буржуазные пацифизм и патриотизм -- насквозь обман. В пацифизме и даже патриотизме угнетенных есть прогрессивное ядро, за которое нужно уметь ухватиться, чтоб сделать необходимые революционные выводы. Надо уметь эти два вида пацифизма и патриотизма враждебно столкнуть друг с другом.

Исходя из этих соображений, Четвертый Интернационал поддерживает всякое, даже и недостаточное требование, если оно способно хоть до некоторой степени привлечь массы к активной политике, пробудить их критику, усилить их контроль над махинациями буржуазии.

Под этим углом зрения наша американская секция, например, критически поддерживает предложение об установлении референдума по вопросу об открытии войны. Никакая демократическая реформа не может, разумеется, сама по себе помешать правящим вызвать войну, когда они того захотят. Об этом надо предупреждать открыто. Но каковы бы ни были иллюзии масс в отношении референдума, требование это отражает недоверие рабочих и фермеров к буржуазному правительству и парламенту. Не поддерживая и не щадя иллюзий, надо изо всех сил поддерживать прогрессивное недоверие угнетенных к угнетателям. Чем больше движение за референдум будет расти, тем скорее буржуазные пацифисты отшатнутся от него, тем глубже окажутся скомпрометированы предатели Коминтерна, тем острее станет недоверие трудящихся к империалистам.

Под тем же углом зрения надлежит выдвинуть требование избирательных прав с 18-летнего возраста, для мужчин и женщин. Кто завтра будет призван умирать за отечество, должен иметь право подать свой голос сегодня. Борьба против войны должна стать прежде всего революционной мобилизацией молодежи.

Проблему войны надо освещать со всех сторон, в зависимости от того, какой стороной она поворачивается в данный момент к массам.

Война есть гигантское коммерческое предприятие, особенно для военной промышленности. "60 семейств" являются, поэтому, первыми патриотами и главными провокаторами войны. Рабочий контроль над военной промышленностью является первым шагом в борьбе против фабрикантов войны.

Лозунгу реформистов: налог на военную прибыль, мы противопоставляем лозунги: конфискация военной прибыли и экспроприация предприятий военной промышленности. Где военная промышленность "национализована", как во Франции, лозунг рабочего контроля сохраняет всю свою силу: пролетариат также мало доверяет государству буржуазии, как и отдельным буржуа.

Ни одного человека и ни одного гроша буржуазному правительству!

Не программа вооружений, а программа полезных общественных работ!

Полная независимость рабочих организаций от военно-полицейского контроля!

Нужно раз навсегда вырвать распоряжение судьбами народов из рук жадных и беспощадных империалистских клик, действующих за спиною народов.

В соответствии с этим мы требуем:

Полного уничтожения тайной дипломатии; все договоры и соглашения должны быть доступны каждому рабочему и крестьянину;

Военного обучения и вооружения рабочих и крестьян под непосредственным контролем рабочих и крестьянских комитетов;

Создания военных школ для воспитания командиров из трудящихся по отбору рабочих организаций;

Замены постоянной, т.-е. казарменной армии, народной милицией, находящейся в неразрывной связи с заводами, шахтами, фермами и пр.

* * *

Империалистская война есть продолжение и обострение грабительской политики буржуазии. Борьба пролетариата против войны есть продолжение и обострение его классовой борьбы. Наступление войны меняет обстановку и отчасти приемы борьбы между классами, но не меняет ее цели и ее основного направления.

Империалистская буржуазия господствует над миром. По своему основному характеру грядущая война будет, поэтому, империалистской войной. Основным содержанием политики международного пролетариата будет, следовательно, борьба против империализма и его войны. Основной принцип этой борьбы: "главный враг в собственной стране", или: "поражение собственного (империалистского) правительства есть меньшее зло".

Но не все страны мира являются империалистскими странами. Наоборот, большинство стран являются жертвами империализма. Некоторые из колониальных или полуколониальных стран попытаются, несомненно, воспользоваться войной, чтоб сбросить с себя иго рабства. На их стороне война будет не империалистской, а освободительной. Обязанностью международного пролетариата будет помочь угнетенным странам в войне против угнетателей. Та же его обязанность распространяется на СССР или другое рабочее государство, которое может возникнуть до войны или во время войны. Поражение каждого империалистского правительства в борьбе с рабочим государством или с колониальной страной есть меньшее зло.

Рабочие империалистской страны не могут, однако, помогать анти-империалистской стране через свое правительство, каковы бы ни были в данный момент дипломатические и военные отношения между обеими странами. Если правительства находятся во временном и, по существу дела, ненадежном союзе, то пролетариат империалистской страны продолжает оставаться в классовой оппозиции к своему правительству и оказывает поддержку его неимпериалистскому "союзнику" своими методами, т.-е. методами международной классовой борьбы (агитация в пользу рабочего государства и колониальной страны не только против их врагов, но и против их вероломных союзников; бойкот и стачка в одних случаях, отказ от бойкота и стачки в других, и пр.).

Поддерживая колониальную страну или СССР в войне, пролетариат ни в малейшей мере не солидаризуется ни с буржуазным правительством колониальной страны, ни с термидорианской бюрократией СССР. Наоборот, он сохраняет полную политическую независимость как от одного, так и от другой. Помогая справедливой и прогрессивной войне, революционный пролетариат завоюет симпатии трудящихся в колониях и в СССР, упрочит там авторитет и влияние Четвертого Интернационала и сможет тем лучше помочь низвержению буржуазного правительства в колониальной стране, реакционной бюрократии -- в СССР.

* * *

В начале войны секции Четвертого Интернационала неизбежно почувствуют себя изолированными: каждая война застигает народные массы врасплох и толкает их в сторону государственного аппарата. Интернационалистам придется плыть против течения. Однако, опустошения и бедствия новой войны, которые уже в первые месяцы оставят далеко позади кровавые ужасы 1914-1918 г.г., скоро принесут отрезвление. Недовольство масс и их возмущение будут расти скачками. Секции Четвертого Интернационала окажутся во главе революционного прибоя. Программа переходных требований получит жгучую актуальность. Проблема завоевания власти пролетариатом встанет во весь рост.

* * *

Прежде, чем издохнуть или утопить человечество в крови, капитализм отравляет мировую атмосферу ядовитыми парами национальной и расовой ненависти. Антисемитизм является ныне одной из наиболее злокачественных конвульсий капиталистической агонии.

Непримиримое разоблачение расовых предрассудков и всех видов и оттенков национального высокомерия и шовинизма, в частности, антисемитизма, должно войти в повседневную работу всех секций Четвертого Интернационала, как важнейшая воспитательная работа в борьбе против империализма и войны. Основным нашим лозунгом остается: пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Правительство рабочих и крестьян

Впервые эта формула: "правительство рабочих и крестьян" появилась в течение 1917 года, в агитации большевиков, и окончательно утвердилась после Октябрьского переворота. В этом последнем случае она представляла собою ничто иное, как популярное наименование уже установленной диктатуры пролетариата. Значение этого наименования состояло, главным образом, в том, что оно выдвигало на первый план идею союза пролетариата и крестьянства, положенную в основу советской власти.

Когда Коминтерн эпигонов попытался воскресить похор<о>ненную историей формулу "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства", он придал формуле "правительства рабочих и крестьян" совершенно иное, чисто "демократическое", т.-е. буржуазное содержание, противопоставляя ее диктатуре пролетариата. Большевики-ленинцы решительно отвергли лозунг "правительства рабочих и крестьян" в буржуазно-демократическом истолковании. Они утверждали и утверждают, что поскольку партия пролетариата отказывается выходит за рамки буржуазной демократии, ее союз с крестьянством превращается попросту в опору капитала, как это было с меньшевиками и эс-эрами в 1917 году, с китайской компартией в 1925-1927 г.г., как это происходит ныне с "Народными фронтами" в Испании, во Франции и других странах.

В апреле-сентябре 1917 года большевики требовали, чтоб эс-эры и меньшевики порвали связь с либеральной буржуазией и взяли власть в собственные руки. При этом условии большевики обещали меньшевикам и эс-эрам, как мелкобуржуазным представителям рабочих и крестьян, свою революционную помощь против буржуазии, категорически отказываясь, однако, как вступать в правительство меньшевиков и эс-эров, так и нести за него политическую ответственность. Еслиб меньшевики и эс-эры действительно порвали с кадетами и с иностранным империализмом, то созданное ими "правительство рабочих и крестьян", могло бы только ускорить и облегчить установление диктатуры пролетариата. Но именно поэтому верхи мелко-буржуазной демократии изо всех сил сопротивлялись установлению своей собственной власти. Опыт России показал, опыт Испании и Франции снова подтверждает, что даже в очень благоприятных условиях партии мелко-буржуазной демократии (эс-эры, социал-демократы, сталинцы, анархисты) неспособны создать правительство рабочих и крестьян, т.-е. правительство, независимое от буржуазии.

Тем не менее требование большевиков, обращенное к меньшевикам и эс-эрам: "порвите с буржуазией, возьмите в свои руки власть!" имело для масс огромное воспитательное значение. Упорное нежелание меньшевиков и эс-эров взять власть, так драматически обнаружившееся в июльские дни, окончательно погубило их во мнении народа и подготовило победу большевиков.

Центральная задача Четвертого Интернационала состоит в том, чтоб освободить пролетариат от старого руководства, консерватизм которого находится в полном противоречии с катастрофической обстановкой капиталистического распада и является главным тормозом исторического прогресса. Главное обвинение, которое Четвертый Интернационал выдвигает против традиционных организаций пролетариата состоит в том, что они не хотят оторваться от политического полутрупа буржуазии. В этих условиях требование, систематически обращаемое к старому руководству: "порвите с буржуазией, возьмите власть!", является чрезвычайно важным орудием разоблачения предательского характера партий и организаций Второго, Третьего и Амстердамского Интернационалов.

Лозунг "правительство рабочих и крестьян" приемлем для нас только в том смысле, какой он имел в 1917 году в устах большевиков, т.-е. как анти-буржуазный, анти-капиталистический лозунг, но ни в каком случае не в том "демократическом" смысле, какой ему придали позже эпигоны, превратив его из моста к социалистической революции в главный барьер на ее пути.

От всех тех партий и организаций, которые опираются на рабочих и крестьян и говорят от их имени, мы требуем, чтоб они политически порвали с буржуазией и вступили на путь борьбы за власть рабочих и крестьян. На этом пути мы обещаем им полную поддержку против капиталистической реакции. В то же время мы неутомимо развиваем агитацию вокруг тех переходных требований, которые должны были бы, по нашему мнению, составить программу "рабочего и крестьянского правительства".

Возможно ли создание такого правительства традиционными рабочими организациями? Предшествующий опыт показывает, как уже сказано, что это, по крайней мере, маловероятно. Однако, нельзя категорически отрицать заранее теоретическую возможность того, что, под влиянием совершенно исключительного сочетания обстоятельств (войны, поражения, финансового краха, массового революционного напора и пр.), мелко-буржуазные партии, включая сталинцев, могут зайти дальше, чем сами хотели бы, по пути разрыва с буржуазией. Несомненно, во всяком случае, одно: еслиб даже этот маловероятный вариант где-либо и когда-либо осуществился бы, и еслиб даже "правительство рабочих и крестьян", в указанном выше смысле, установилось бы на деле, оно представляло бы лишь короткий эпизод на пути к действительной диктатуре пролетариата.

Незачем, однако, заниматься гаданиями. Агитация под лозунгом рабоче-крестьянского правительства сохраняет при всех условиях огромное воспитательное значение. И не случайно: этот обобщающий лозунг идет полностью по линии политического развития нашей эпохи (банкротство и разложение старых буржуазных партий, крушение демократии, рост фашизма, возрастающая тяга трудящихся к более активной и наступательной политике). Каждое из наших переходных требований должно, поэтому, вести к одному и тому же политическому выводу: рабочие должны порвать со всеми традиционными партиями буржуазии, чтобы совместно с крестьянами установить свою собственную власть.

Нельзя заранее предвидеть, каковы будут конкретные этапы революционной мобилизации масс. Секции Четвертого Интернационала должны критически ориентироваться на каждом новом этапе и выдвигать такие лозунги, которые содействуют стремлению рабочих к самостоятельной политике, углубляют классовый характер этой политики, разрушают реформистские и пацифистские иллюзии, укрепляют связь авангарда с массами и подготовляют революционный захват власти.

Советы

Заводские комитеты являются, как сказано, элементом двоевластия на заводе. Существование их мыслимо, следовательно, лишь в условиях возрастающего напора масс. То же относится к специальным массовым группировкам для борьбы против войны, к комитетам цен и всем другим новым центрам движения, самое возникновение которых свидетельствует, что классовая борьба переросла через рамки традиционных организаций пролетариата.

Эти новые органы и центры скоро почувствуют, однако, свою разобщенность и недостаточность. Ни одно из переходных требований не может быть полностью осуществлено при сохранении буржуазного режима. Между тем углубление социального кризиса будет повышать не только страдания масс, но и их нетерпение, их настойчивость, их натиск. Новые и новые слои угнетенных будут поднимать голову и выдвигать свои требования. Миллионы мелких тружеников, о которых реформистские вожди никогда не думают, начнут стучаться в двери рабочих организаций. Придут в движение безработные. Сельско-хозяйственные рабочие, разоренные и полу-разоренные крестьяне, городские низы, женщины-работницы, домашние хозяйки, пролетаризованные слои интеллигенции, все будут искать сплочения и руководства.

Как согласовать различные требования и формы борьбы хотя бы только в рамках одного города? История уже ответила на этот вопрос: через советы, объединяющие представителей всех борющихся групп. Никакой другой формы организации никто до сих пор для этого не предложил, да вряд ли и можно ее придумать. Советы не связаны априорной программой. Они открывают дверь всем эксплоатируемым. В эту дверь проходят представители тех слоев, которые вовлечены в общий поток борьбы. Организация расширяется вместе с движением и обновляется из недр его. Все политические течения в пролетариате могут бороться за руководство советом на основе самой широкой демократии. Лозунг советов является, поэтому, увенчанием программы переходных требований.

Советы могут возникнуть только тогда, когда массовое движение входит в открыто революционную стадию. В качестве стержня, вокруг которого объединяются десятки миллионов трудящихся в своей борьбе против эксплоататоров, советы, с момента своего возникновения, становятся соперниками и противниками местных властей, а затем и центрального правительства. Если заводской комитет создает элементы двоевластия на заводе, то советы открывают период двоевластия в стране.

Двоевластие есть, в свою очередь, кульминационный пункт переходного периода. Два режима: буржуазный и пролетарский, стоят враждебно друг против друга. Схватка между ними неизбежна. От исхода ее зависит судьба общества. В случае поражения революции -- фашистская диктатура буржуазии. В случае победы -- власть советов, т.-е. диктатура пролетариата и социалистическая перестройка общества.

Отсталые страны и программа переходных требований

Колониальные и полуколониальные страны являются, по самому существу своему, отсталыми странами. Но эти отсталые страны живут в условиях мирового господства империализма. Их развитие имеет, поэтому, комбинированный характер: оно соединяет в себе наиболее первобытные экономические формы с последним словом капиталистической техники и культуры. Этим определяется политика пролетариата отсталых стран: он вынужден комбинировать борьбу за самые элементарные задачи национальной независимости и буржуазной демократии с социалистической борьбой против мирового империализма. Требования демократии, переходные требования и задачи социалистической революции не отделены в его борьбе историческими эпохами, а непосредственно вырастают одни из других. Едва начав строить профессиональные союзы, китайский пролетариат уже должен был думать о советах. В этом смысле настоящая программа вполне применима к колониальным и полу-колониальным странам, по крайней мере, к тем, в которых пролетариат способен уже на самостоятельную политику.

Центральными проблемами колониальных и полуколониальных стран являются: аграрная революция, т.-е. ликвидация феодального наследства, и национальная независимость, т.-е. низвержение империалистского ига. Обе задачи тесно связаны между собою.

Демократическую программу нельзя просто отбросить: надо, чтоб массы в борьбе переросли эту программу. Лозунг Национального (или Учредительного) Собрания сохраняет полностью свою силу для таких стран, как Китай или Индия. Этот лозунг надо неразрывно связать с задачей национального освобождения и аграрной реформой. Этой демократической программой надо, прежде всего, вооружить рабочих. Только они смогут поднять и сплотить крестьян. На основе революционной демократической программы надо противопоставлять рабочих "национальной" буржуазии.

На известном этапе мобилизации масс под лозунгами революционной демократии могут и должны возникнуть советы. Их историческая роль в каждый данный период, в частности их взаимоотношение с Национальным Собранием, определяется политическим уровнем пролетариата, связью между ним и крестьянством, характером политики пролетарской партии. Раньше или позже советы должны опрокинуть буржуазную демократию. Только они способны довести демократическую революцию до конца и вместе с тем открыть эру социалистической революции.

Относительный вес отдельных демократических и переходных требований в борьбе пролетариата, их взаимная связь, их чередование определяются особенностями и специфическими условиями каждой отсталой страны, в значительной мере -- степенью ее отсталости. Однако, общее направление революционного развития может быть определено формулой перманентной революции, в том смысле, какой окончательно придан этой формуле тремя революциями в России (1905 год, февраль 1917 года, октябрь 1917 года).

Коминтерн дал отсталым странам классический образец того, как можно погубить полную сил и многообещающую революцию. Во время бурного массового подъема в Китае в 1925-1927 г.г. Коминтерн не выдвигал лозунг Национального Собрания и в то же время запрещал создание советов. Буржуазная партия Гоминдан должна была, по плану Сталина, "заменить" и Национальное Собрание и советы. После разгрома масс Гоминданом Коминтерн организовал в Кантоне карикатуру совета. После неизбежного крушения кантонского восстания Коминтерн встал на путь партизанской войны и крестьянских советов, при полной пассивности промышленного пролетариата. Зайдя на этом пути в тупик, Коминтерн воспользовался японо-китайской войной, чтоб ликвидировать росчерком пера "советский" Китай, подчинив не только крестьянскую "Красную армию", но и, так называемую, "Коммунистическую" партию тому же Гоминдану, т.-е. буржуазии.

Предав международную пролетарскую революцию во имя дружбы с "демократическими" рабовладельцами, Коминтерн не мог не предать заодно и освободительную борьбу колониальных народов, притом с еще большим цинизмом, чем это сделал до него Второй Интернационал. Политика Народных фронтов и "национальной защиты" имеет одной из своих задач превращение сотен миллионов душ колониального населения в пушечное мясо для "демократического" империализма. Знамя освободительной борьбы колониальных и полуколониальных народов, т.-е. большей половины человечества, переходит окончательно в руки Четвертого Интернационала.

Программа переходных требований в странах фашизма

Те дни, когда стратеги Коминтерна провозглашали, что победа Гитлера будет только ступенькой к победе Тельмана, остались далеко позади. Тельман не выходит из тюрьмы Гитлера уже свыше пяти лет. Муссолини держит Италию в цепях фашизма свыше 16 лет. За все эти годы партии Второго и Третьего Интернационалов оказались бессильны не только вызвать массовое движение, но и создать серьезную нелегальную организацию, которая могла бы идти хоть в какое-нибудь сравнение с русскими революционными партиями эпохи царизма.

Нет ни малейшего основания видеть причину этих неудач в могуществе фашистской идеологии. У Муссолини никогда никакой идеологии, в сущности, не было. "Идеология" Гитлера никогда серьезно не захватывала рабочих. Те слои населения, в головы которых в свое время ударил хмель фашизма, т.-е. главным образом, средние классы, имели достаточно времени, чтоб протрезвиться. Если тем не менее сколько-нибудь заметная оппозиция ограничивается протестантскими и католическими церковными кругами, то причина -- не в могуществе полубредовых, полушарлатанских теорий "расы" и "крови", а в ужасающем крушении идеологий демократии, социал-демократии и Коминтерна.

После разгрома парижской Коммуны глухая реакция длилась около 8 лет. После поражения русской революции 1905 года рабочие массы оставались в оцепенении почти столько же времени. Между тем в обоих этих случаях дело шло лишь о физических поражениях, обусловленных соотношением сил. В России дело шло, к тому же, о почти девственном пролетариате. Фракция большевиков не насчитывала тогда и трех лет от роду. Совершенно иначе обстояло дело в Германии, где руководство принадлежало могущественным партиям, из которых одна насчитывала 70 лет существования, другая -- около 15 лет. Обе эти партии, имевшие миллионы избирателей, оказались морально парализованы до боя и сдались без боя. Такой катастрофы еще не было в истории. Немецкий пролетариат не был разбит врагом в бою. Он был сокрушен трусостью, низостью, предательством собственных партий. Немудрено, если он потерял веру во все то, чему привык верить в течение почти трех поколений. Победа Гитлера укрепила, в свою очередь, Муссолини.

Действительный неуспех революционной работы в Италии и Германии есть не что иное, как расплата за преступную политику социал-демократии и Коминтерна. Для нелегальной работы нужно не только сочувствие массы, а прямой энтузиазм ее передовых слоев. Но можно ли ждать энтузиазма в отношении исторически обанкротившихся организаций? В качестве эмигрантских вождей выступают, главным образом, деморализованные до мозга костей, агенты Кремля и ГПУ, либо социал-демократические экс-министры буржуазии, мечтающие о том, чтоб рабочие каким-либо чудом вернули им их утерянные посты. Можно ли хоть на минуту представить себе этих господ в виде вождей будущей "анти-фашистской" революции?

Не могли содействовать до сих пор революционному подъему в Италии или Германии и события на мировой арене: разгром австрийских рабочих, поражение испанской революции, перерождение советского государства. Поскольку итальянские и германские рабочие в отношении политической информации зависят, в решающей степени, от радио, можно с уверенностью сказать, что московская радиостанция, сочетающая термидорианскую лживость с глупостью и наглостью, стала могущественным фактором деморализации рабочих в тоталитарных государствах. В этом отношении, как и в других, Сталин является только помощником Геббельса.

Тем временем классовые антагонизмы, которые привели к победе фашизма, продолжают свою работу и при господстве фашизма, постепенно подтачивая его. Массы все более недовольны. Сотни и тысячи самоотверженных рабочих продолжают, несмотря на все, вести осторожную работу революционных кротов. Поднимаются новые поколения, которые непосредственно не пережили крушения великих традиций и надежд. Молекулярная подготовка пролетарской революции идет под тяжелой тоталитарной плитой. Но для того, чтоб скрытую энергию превратить в открытое движение, нужно, чтоб авангард пролетариата нашел новую перспективу, новую программу, новое незапятнанное знамя.

Здесь главное затруднение. Рабочим фашистских стран труднее всего ориентироваться в новых программах. Проверка программы дается опытом. Между тем именно опыт массового движения отсутствует в странах тоталитарного деспотизма. Весьма возможно, что понадобится крупный успех пролетариата в одной из "демократических" стран, чтоб дать толчок революционному движению на территории фашизма. Подобное же действие может оказать финансовая или военная катастрофа. Сейчас приходится вести преимущественно пропагандистскую подготовительную работу, которая лишь в будущем принесет крупные плоды. Одно можно сказать с полной уверенностью уже сейчас: раз прорвавшись наружу, революционное движение в фашистских странах примет сразу грандиозный размах и ни в каком случае не остановится на экспериментах оживления какого-нибудь веймарского трупа.

С этого пункта начинается непримиримое расхождение между Четвертым Интернационалом и старыми партиями, физически пережившими свое банкротство. Эмигрантский "Народный фронт" есть самая злокачественная и предательская разновидность всех возможных Народных фронтов. По существу он означает бессильную тоску по коалиции с несуществующей либеральной буржуазией. Еслиб он имел успех, он подготовил бы лишь ряд новых крушений пролетариата, по испанскому образцу. Беспощадное разоблачение теории и практики "Народного фронта" есть, поэтому, первое условие революционной борьбы с фашизмом.

Это не значит, конечно, что Четвертый Интернационал отвергает демократические лозунги. Наоборот, они могут сыграть в известный момент крупную роль. Но формулы демократии (свобода союзов, печати и пр.) означают для нас лишь этапные или эпизодические лозунги в самостоятельном движении пролетариата, а не демократическую петлю, надетую на шею пролетариата агентами буржуазии (Испания!). Как только движение примет сколько-нибудь массовый характер, демократические лозунги переплетутся с переходными; заводские комитеты возникнут, надо думать, прежде, чем старые бонзы приступят, из своих канцелярий, к строительству профессиональных союзов; советы покроют Германию раньше, чем в Веймаре соберется новое Учредительное Собрание. То же относится к Италии и к остальным тоталитарным и полутоталитарным странам.

Фашизм отбросил эти страны в политическое варварство. Но он не изменил их социальной структуры. Фашизм -- орудие финансового капитала, а не феодального землевладения. Революционная программа должна опираться на диалектику классовой борьбы, обязательную и для стран фашизма, а не на психологию перепуганных банкротов. Четвертый Интернационал с отвращением отбрасывает методы политического маскарада, которые побуждают сталинцев, бывших героев "третьего периода", выступать поочереди под масками католиков, протестантов, евреев, немецких националистов, либералов, -- только чтоб скрыть свое собственное малопривлекательное лицо. Четвертый Интернационал всегда и везде выступает под собственным знаменем. Он открыто предлагает свою программу пролетариату фашистских стран. Уже сейчас передовые рабочие всего мира непоколебимо убеждены, что низвержение Муссолини, Гитлера, их агентов и подражателей произойдет под руководством Четвертого Интернационала.

Положение СССР и задачи переходной эпохи

Советский Союз вышел из Октябрьской революции, как рабочее государство. Огосударствление средств производства, необходимое условие социалистического развития, открыло возможность быстрого роста производительных сил. Аппарат рабочего государства подвергся тем временем полному перерождению, превратившись из орудия рабочего класса в орудие бюрократических насилий над рабочим классом и, чем дальше, тем больше, в орудие саботажа хозяйства. Бюрократизация отсталого и изолированного рабочего государства и превращение бюрократии во всесильную привилегированную касту являются самым убедительным -- не теоретическим только, а практическим -- опровержением теории социализма в отдельной стране.

Режим СССР заключает в себе, таким образом, ужасающие противоречия. Но он продолжает оставаться режимом переродившегося рабочего государства. Таков социальный диагноз. Политический прогноз имеет альтернативный характер: либо бюрократия, все более становящаяся органом мировой буржуазии в рабочем государстве, опрокинет новые формы собственности и отбросит страну к капитализму; либо рабочий класс разгромит бюрократию и откроет выход к социализму.

Для секций Четвертого Интернационала московские процессы явились не неожиданностью, не результатом личного помешательства кремлевского диктатора, а закономерным детищем Термидора. Они выросли из нестерпимых трений внутри советской бюрократии, которые, в свою очередь, отражают противоречия между бюрократией и народом, как и углубляющиеся антагонизмы в самом "народе". Кровавая "фантастичность" процессов является показателем силы напряжения противоречий и предвещает тем самым приближение развязки.

Публичные выступления бывших заграничных агентов Кремля, отказавшихся вернуться в Москву, неопровержимо подтвердили, с своей стороны, что в составе бюрократии имеются все оттенки политической мысли: от подлинного большевизма (И. Райсс) до законченного фашизма (Ф. Бутенко). Революционные элементы бюрократии, составляющие небольшое меньшинство, отражают, пассивно, правда, социалистические интересы пролетариата. Фашистские, вообще контр-революционные элементы, непрерывно растущие, выражают все более последовательно интересы мирового империализма. Эти кандидаты на роль компрадоров не без основания считают, что новый правящий слой может застраховать свои привилегированные позиции лишь путем отказа от национализации, коллективизации и монополии внешней торговли, во имя усвоения "западной цивилизации", т.-е. капитализма. Между этими двумя полюсами располагаются промежуточные, расплывчатые меньшевистски -- эс-эровски -- либеральные тенденции, которые тяготеют к буржуазной демократии.

В самом, так называемом, "бесклассовом" обществе имеются несомненно те же группировки, что и в бюрократии, только менее ярко выраженные и в обратной пропорции: сознательные капиталистические тенденции, свойственные, главным образом, преуспевающей части колхозников, характерны лишь для небольшого меньшинства населения. Но они находят себе широкую базу в мелко-буржуазных тенденциях личного накопления, которые вырастают из общей нужды и сознательно поощряются бюрократией.

На этой системе растущих антагонизмом, все более нарушающих социальное равновесие, держится, методами террора, термидорианская олигархия, сведшаяся ныне, главным образом, к бонапартистской клике Сталина.

Последние судебные процессы представляли собою удар налево. Это относится также и к расправе над вождями правой оппозиции, ибо, с точки зрения интересов и тенденций бюрократии, правая группировка старой большевистской партии представляет собою левую опасность. Тот факт, что бонапартистская клика, которая боится также и своих правых союзников, типа Бутенко, оказалась вынуждена, в интересах самосохранения, произвести почти поголовное истребление старого поколения большевиков, является неоспоримым свидетельством живучести революционных традиций в массах, как и растущего недовольства этих последних.

Мелко-буржуазные демократы Запада, вчера еще принимавшие московские процессы за чистую монету, сегодня настойчиво повторяют, что "в СССР нет ни троцкизма, ни троцкистов". Они не объясняют, однако, почему вся чистка проходит под знаком борьбы именно с этой опасностью. Если брать "троцкизм", как законченную программу, тем более как организацию, то "троцкизм" в СССР несомненно крайне слаб. Несокрушимая сила его состоит, однако, в том, что он выражает не только революционную традицию, но и сегодняшнюю оппозицию самого рабочего класса. Социальная ненависть рабочих к бюрократии -- это и есть в глазах кремлевской клики "троцкизм". Она смертельна и вполне основательно боится смычки между глухим возмущением рабочих и организацией Четвертого Интернационала.

Истребление старого поколения большевиков и революционных представителей среднего и младшего поколения еще больше нарушило политическое равновесие в пользу правого буржуазного крыла, бюрократии и его союзников в стране. Отсюда, т.-е. справа, можно ждать в ближайший период все более решительных попыток перестроить социальный режим СССР, приблизив его к "западной цивилизации", преимущественно в ее фашистской форме.

Эта перспектива придает большую конкретность вопросу о "защите СССР". Если завтра буржуазно-фашистская группировка, так сказать, "фракция Бутенко", выступит на завоевание власти, то "фракция Райсса" неизбежно займет свое место по другую сторону баррикады. Оказавшись временно союзницей Сталина, она будет защи<щ>ать, разумеется, не его бонапартистскую клику, а социальную базу СССР, т.-е. вырванную у капиталистов и огосударствленную собственность. Если "фракция Бутенко" окажется в военном союзе с Гитлером, то "фракция Райсса" будет защищать СССР от военной интервенции, внутри СССР, как и на мировой арене. Всякое другое поведение было бы изменой.

Если, таким образом, недопустимо отрицать заранее возможность, в строго определенных случаях, "единого фронта" с термидорианской частью бюрократии против открытого наступления капиталистической контр-революции, то главной политической задачей в СССР остается, все же, низвержение самой термидорианской бюрократии. Каждый лишний день ее господства расшатывает социалистические элементы хозяйства и увеличивает шансы капиталистической реставрации. В том же направлении действует и Коминтерн, агент и сообщник сталинской клики по удушению испанской революции и деморализации международного пролетариата.

Как и в странах фашизма, главная сила бюрократии не в ней самой, а в разочаровании масс, в отсутствии у них новой перспективы. Как и в странах фашизма, от которого политический аппарат Сталина ничем не отличается, кроме большей разнузданности, в СССР возможна сейчас только подготовительная пропагандистская работа. Как и в странах фашизма, толчок революционному движению советских рабочих дадут, вероятно, внешние события. Борьба против Коминтерна на мировой арене есть сейчас важнейшая часть борьбы против сталинской диктатуры. Многое говорит за то, что распад Коминтерна, не имеющего прямой опоры в ГПУ, будет предшествовать падению бонапартистской клики и всей вообще термидорианской бюрократии.

* * *

Новый подъем революции в СССР начнется, несомненно, под знаменем борьбы против социального неравенства и политического гнета. Долой привилегии бюрократии! Долой стахановщину, долой советскую аристократию, с ее чинами и орденами! Больше равенства в оплате всех видов труда!

Борьба за свободу профессиональных союзов и заводских комитетов, за свободу собраний и печати развернется в борьбу за возрождение и развитие советской демократии.

Бюрократия заменила советы, как классовые органы, фикцией всеобщего избирательного права, в стиле Гитлера-Геббельса. Советам нужно вернуть не только их свободную демократическую форму, но и их классовое содержание. Как раньше в советы не допускались буржуазия и кулачество, так теперь из советов должны быть изгнаны бюрократия и новая аристократия. В советах место только представителям рабочих, рядовых колхозников, крестьян, красноармейцев.

Демократизация советов немыслима без легализации советских партий. Сами рабочие и крестьяне, своим свободным голосованием, покажут, какие партии являются советскими.

Пересмотр планового хозяйства сверху до низу в интересах производителей и потребителей! Заводские комитеты должны вернуть себе права контроля над производством. Демократически организованная потребительская кооперация должна контролировать качество продукции и цены.

Реорганизация колхозов в соответствии с волей колхозников и в интересах колхозников!

Консервативная международная политика бюрократии должна быть заменена политикой пролетарского интернационализма. Вся дипломатическая переписка Кремля должна быть опубликована. Долой тайную дипломатию!

Все политические процессы, поставленные термидорианской бюрократией, должны быть пересмотрены, в обстановке полной гласности и состязательного начала. Организаторы подлогов должны понести заслуженную кару.

Осуществить эту программу нельзя без низвержения бюрократии, которая держится насилием и подлогом. Только победоносное революционное восстание угнетенных масс может возродить советский режим и обеспечить его дальнейшее движение к социализму. Повести советские массы на восстание способна только партия Четвертого Интернационала.

Долой бонапартистскую шайку Каина-Сталина!

Да здравствует советская демократия!

Да здравствует международная социалистическая революция!

Против оппортунизма и беспринципного ревизионизма

Политика партии Леона Блюма во Франции снова показывает, что реформисты неспособны ничему научиться на самых трагических уроках истории. Французская социал-демократия рабски копирует политику германской социал-демократии и идет навстречу тому же концу. В течение десятилетий Второй Интернационал вростал в режим буржуазной демократии, стал его неотделимой частью и загнивает вместе с ним.

Третий Интернационал перешел на путь реформизма, когда кризис капитализма окончательно поставил в порядок дня пролетарскую революцию. Сегодняшняя политика Коминтерна в Испании и Китае, -- политика пресмыкательства перед "демократической" и "национальной" буржуазией, -- показывает, что и Коминтерн неспособен больше ни научиться, ни измениться. Бюрократия, которая стала реакционной силой в СССР, не может играть революционную роль на мировой арене.

Анархо-синдикализм проделал, в общем, эволюцию того же типа. Во Франции синдикальная бюрократия Леона Жуо давно уже стала буржуазной агентурой в рабочем классе. В Испании анархо-синдикализм стряхнул с себя показную революционность, как только наступила революция, и превратился в пятое колесо при колеснице буржуазной демократии.

Промежуточные, центристские организации, группирующиеся вокруг Лондонского Бюро, представляют лишь "левые" привески социал-демократии или Коминтерна. Они обнаружили полную неспособность разобраться в исторической обстановке и сделать из нее революционные выводы. Их высшей точкой является испанская ПОУМ, которая, в условиях революции, оказалась совершенно неспособной на революционную политику.

* * *

Трагические поражения мирового пролетариата за долгий ряд лет обрекли официальные организации на еще больший консерватизм и в то же время толкнули разочарованных мелко-буржуазных "революционеров" на поиски "новых слов". Как всегда в эпохи реакции и упадка, со всех сторон появились знахари и шарлатаны. Они хотят ревизовать весь ход революционной мысли. Вместо того, чтоб учиться на прошлом, они "отвергают" его. Одни открывают несостоятельность марксизма, другие провозглашают крушение большевизма. Одни возлагают на революционную доктрину ответственность за ошибки и преступления тех, которые ей изменили; другие проклинают медицину, потому что она не обеспечивает моментальных и чудесных исцелений. Более отважные обещают открыть панацею, а, в ожидании, рекомендуют приостановить классовую борьбу. Многочисленные пророки новой морали собираются возродить рабочее движение при помощи этической гомеопатии. Большинство этих апостолов успели сами стать моральными инвалидами, прежде чем побывали на полях сражений. Так, под видом новых слов пролетариату предлагают старые рецепты, давно похороненные в архивах до-марксовского социализма.

Четвертый Интернационал объявляет непримиримую войну бюрократии Второго, Третьего, Амстердамского и анархо-синдикалистского Интернационалов, как и их центристским сателитам: реформизму, без реформ, демократизму в союзе с ГПУ, пацифизму без мира, анархизму на службе буржуазии, "революционерам", смертельно боящимся революции. Все эти организации -- не залог будущего, а загнивающие пережитки прошлого. Эпоха войн и революций не оставит от них камня на камне.

Четвертый Интернационал не ищет и не изобретает панацей. Он стоит целиком на почве марксизма, как единственной революционной доктрины, которая позволяет понять то, что есть, вскрыть причины поражений и сознательно подготовить победу. Четвертый Интернационал продолжает традицию большевизма, который впервые показал пролетариату, как завоевать власть. Четвертый Интернационал отметает знахарей, шарлатанов и непрошенных наставников морали. В обществе, основанном на эксплоатации, высшей моралью является мораль социалистической революции. Хороши все те методы и средства, которые повышают классовое сознание рабочих, их доверие к своим силам, их готовность к самоотверженной борьбе. Недопустимы те методы, которые внушают угнетенным страх и преклонение пред угнетателями, подавляют дух протеста и возмущения или подменяют волю масс волей вождей, убеждение -- принуждением, анализ действительности -- демагогией и подлогом. Вот почему социал-демократия, проституировавшая марксизм, как и сталинизм, -- антитеза большевизма, -- являются смертельными врагами пролетарской революции и ее морали.

Смотреть открыто в глаза действительности; не искать линии наименьшего сопротивления; называть вещи своими именами; говорить массам правду, как бы горька она ни была; не бояться препятствий; быть верным в малом, как и в большом; опираться на логику классовой борьбы; дерзать, когда наступает час действия, -- таковы правила Четвертого Интернационала. Он показал, что умеет плыть против течения. Ближайшая историческая волна поднимет его на своем гребне.

Против сектантства

Под влиянием измены и вырождения исторических организаций пролетариата на периферии Четвертого Интернационала возникают или возрождаются различного рода сектантские настроения и группировки. В основе их лежит отказ от борьбы за частичные и переходные требования, т.-е. за элементарные интересы и потребности рабочих масс, как они есть. Подготовка к революции означает для сектантов убеждение себя самих в преимуществах социализма. Они предлагают повернуться спиною к "старым" профессиональным союзам, т.-е. к десяткам миллионов организованных рабочих, -- как будто массы могут жить вне условий реальной классовой борьбы! Они остаются безучастны ко внутренней борьбе в реформистских организациях, -- как будто можно завоевать массы, не вторгаясь в эту борьбу! Они отказываются делать на практике различие между буржуазной демократией и фашизмом, -- как будто массы могут не чувствовать это различие на каждом шагу!

Сектанты способны различать только две краски: красную и черную. Чтоб не вводить себя во искушение, они упрощают действительность. Они отказываются делать различие между борющимися лагерями в Испании на том основании, что оба лагеря носят буржуазный характер. Они считают, по той же причине, необходимым сохранять нейтралитет в войне между Японией и Китаем. Они отрицают принципиальное различие между СССР и буржуазными странами, и отказываются, из-за реакционной политики советской бюрократии, защищать формы собственности, созданные Октябрьской революцией, против империализма. Они неспособны найти доступ к массам и потому охотно обвиняют массы в неспособности подняться до революционных идей.

Мост, в виде переходных требований, этим бесплодным политикам вообще не нужен, ибо они не собираются переходить на другой берег. Они топчутся на месте, удовлетворяясь повторением одних и тех же тощих абстракций. Политические события являются для них поводом для комментариев, а не для действий. Так как сектанты, как вообще всякого рода путаники и чудотворцы, на каждом шагу получают щелчки от действительности, то они живут в состоянии вечного раздражения, непрерывно жалуются на "режим" и "методы", и погрязают в мелких интригах. В своих собственных кружках они заводят обыкновенно режим деспотизма. Политическая прострация сектантства лишь дополняет, как тень, прострацию оппортунизма, не открывая никаких революционных перспектив. В практической политике сектанты на каждом шагу объединяются с оппортунистами, особенно центристами, для борьбы против марксизма.

Большинство такого рода сектантских групп и клик, питаясь случайными крохами со стола Четвертого Интернационала, ведет "независимое" организационное существование, с большими претензиями, но без малейших шансов успеха. Большевики-ленинцы могут, не теряя времени, спокойно предоставить эти группы их собственной участи. Однако, сектантские тенденции встречаются и в наших собственных рядах и оказывают гибельное влияние на работу отдельных секций. С этим нельзя дольше мириться ни одного дня. Правильная политика в отношении профессиональных союзов есть основное условие принадлежности к Четвертому Интернационалу. Кто не ищет и не находит пути к движению масс, тот для партии не боец, а мертвый груз. Программа создается не для редакций, читален или дискуссионных клубов, а для революционного действия миллионов. Очищение рядов Четвертого Интернационала от сектантства и неисправимых сектантов является важнейшим условием революционных успехов.

Дорогу молодежи! Дорогу женщине-работнице!

Поражение испанской революции, вызванное ее "вождями", позорное банкротство Народного фронта во Франции и разоблачение московских судебных мошенничеств, эти три факта наносят, в совокупности, неисцелимый удар Коминтерну и попутно -- тяжкие раны его союзникам: социал-демократам и анархо-синдикалистам. Это не значит, разумеется, что члены этих организаций сразу повернутся в сторону Четвертого Интернационала. Старшее поколение, потерпевшее страшное крушение, в значительной своей части вообще выйдет из строя. Четвертый Интернационал, к тому же, отнюдь не стремится стать убежищем для революционных инвалидов, разочарованных бюрократов и карьеристов. Наоборот, против возможного притока к нам мелко-буржуазных элементов, господствующих ныне в аппаратах старых организаций, необходимы строгие предупредительные меры: длительное предварительное испытание для кандидатов не-рабочих, особенно из бывших бюрократов; запрещение для них занимать в партии какие-либо ответственные посты в течение первых трех лет и пр. В Четвертом Интернационале нет и не будет места для карьеризма, этой язвы старых Интернационалов. К нам найдут доступ лишь те, которые хотят жить для движения, а не за счет движения. Хозяевами должны себя чувствовать революционные рабочие. Для них двери организации широко открыты.

Разумеется, и среди рабочих, шедших ранее в первых рядах, есть ныне немало усталых и разочарованных. Они останутся, по крайней мере, в ближайшее время, в стороне. Когда изнашивается программа или организация, с нею вместе изнашивается поколение, которое вынесло ее на своих плечах. Обновление движения совершается через молодежь, свободную от ответственности за прошлое. Четвертый Интернационал уделяет исключительное внимание молодому поколению пролетариата. Всей своей политикой он стремится внушить молодежи доверие к собственным силам и к будущему. Только свежий энтузиазм и наступательный дух молодежи могут обеспечить первые успехи в борьбе; только эти успехи могут вернуть на путь революции лучшие элементы старшего поколения. Так было, так будет.

Все оппортунистические организации ходом вещей сосредоточивают свое главное внимание на верхних слоях рабочего класса и, поэтому, игнорируют как молодежь, так и женщину-работницу. Между тем эпоха распада капитализма наиболее тяжкие удары наносит женщине, как работнице и как домашней хозяйке. Секции Четвертого Интернационала должны искать опоры в наиболее угнетенных слоях рабочего класса и, следовательно, у женщин-работниц. Здесь они найдут неисчерпаемые источники преданности, самоотвержения и готовности к жертвам.

Долой бюрократизм и карьеризм: Дорогу молодежи! Дорогу женщине-работнице! -- эти лозунги написаны на знамени Четвертого Интернационала.

Под знамя Четвертого Интернационала!

Скептики спрашивают: но разве наступило время для создания нового Интернационала? Нельзя, говорят они, создавать Интернационал "искусственно"; он может лишь возникнуть из больших событий и пр. Все эти возражения показывают лишь, что скептики не годятся для создания нового Интернационала. Вряд ли они вообще на что-нибудь годятся.

Четвертый Интернационал уже возник из больших событий: величайших в истории поражений пролетариата. Причина этих поражений -- в перерождении и измене старого руководства. Классовая борьба не терпит перерыва. Третий Интернационал, вслед за Вторым, умер для революции. Да здравствует Четвертый Интернационал!

Но время ли уже теперь провозглашать его? -- не унимаются скептики. Четвертый Интернационал, отвечаем мы, не нуждается в "провозглашении". Он существует и борется. Он слаб? Да, его ряды еще немногочисленны, ибо он еще молод. Это, пока еще, главным образом, кадры. Но эти кадры -- единственный залог революционного будущего. Вне этих кадров нет на нашей планете ни одного революционного течения, действительно заслуживающего этого имени. Если наш Интернационал еще слаб числом, то он силен доктриной, программой, традицией, несравненным закалом своих кадров. Кто этого не видит сегодня, пусть остается пока в стороне. Завтра это станет виднее.

Четвертый Интернационал уже ныне пользуется заслуженной ненавистью сталинцев, социал-демократов, буржуазных либералов и фашистов. Ему нет и не может быть места ни в каком из Народных фронтов. Он непримиримо противостоит всем политическим группировкам, связанным с буржуазией. Его задача -- низвергнуть господство капитала. Его цель -- социализм. Его метод -- пролетарская революция.

Без внутренней демократии нет революционного воспитания. Без дисциплины нет революционного действия. Внутренний режим Четвертого Интернационала основан на принципах демократического централизма: полная свобода в обсуждении, полное единство в выполнении.

Нынешний кризис человеческой культуры есть кризис пролетарского руководства. Передовые рабочие, объединенные Четвертым Интернационалом, указывают своему классу, путь выхода из кризиса. Они предлагают ему программу, основанную на международном опыте освободительной борьбы пролетариата и всех угнетенных вообще. Они предлагают ему знамя, на котором нет ни одного пятна.

Рабочие и работницы всех стран, становитесь под знамя Четвертого Интернационала. Это знамя вашей грядущей победы!

Продолжает ли еще советское правительство следовать принципам, усвоенным 20 лет тому назад?

Чтобы правильно ответить на вопрос, поставленный во главе этой статьи, необходимо с самого начала установить различие между основным завоеванием Октябрьской революции, национализацией собственности, и политикой нынешнего правительства. Революционная форма собственности и термидорианская, т.-е. реакционная политика, противоречат друг другу. Но до сегодняшнего дня политика еще не сумела, не посмела или не успела опрокинуть революционные формы собственности. Тенденции нынешнего правительства прямо противоположны программе большевизма. Но так как заложенные революцией учреждения еще существуют, то бюрократия вынуждена внешним образом приспособлять свои тенденции к старым принципам большевизма: она продолжает клясться заветами Октября, интересами пролетариата и называет советский строй не иначе, как социалистическим. Можно сказать, без риску ошибиться, что в истории человечества не было еще правительства, столь лживого и лицемерного, как нынешняя советская бюрократия.

Сохранение государственной собственности на средства производства имеет само по себе огромное прогрессивное значение, так как позволяет, при помощи планового хозяйства, достигать быстрого развития производительных сил. Правда, экономическая статистика бюрократии не заслуживает доверия: она систематически преувеличивает успехи и скрывает провалы. Тем не менее немыслимо отрицать тот факт, что производительные силы Советского Союза и сегодня еще развиваются таким темпом, которого не знала и не знает никакая другая страна в мире. Кто не хочет видеть этой стороны дела, отождествляя советский режим с фашизмом, как делает, например, Макс Истмэн, тот выплескивает, по немецкому выражению, ребенка вместе с мыльной водой. Развитие производительных сил есть основной фактор человеческой культуры. Без повышения власти человека над природой нельзя и думать об уничтожении власти человека над человеком. Социализм нельзя воздвигнуть на отсталости и нищете. Техническая предпосылка социализма сделала за эти 20 лет в Советском Союзе огромный шаг вперед.

Однако, это меньше всего заслуга бюрократии. Наоборот, правящая каста превратилась в величайший тормоз развития производительных сил. Социалистическое хозяйство должно по самой своей сути руководствоваться интересами производителей и потребностями потребителей. Эти интересы и потребности могут найти свое выражение только через посредство развернутой демократии производителей и потребителей. Демократия не есть в этом случае какой-либо отвлеченный принцип. Она есть единственно мыслимый механизм для подготовки и осуществления социалистической системы хозяйства.

Нынешняя правящая клика заменила советскую, партийную, профессиональную и кооперативную демократию командованием чиновников. Но бюрократия, еслиб она даже сплошь состояла из гениев, не могла бы из своих канцелярий обеспечить необходимую пропорцию всех отраслей хозяйства, т.-е. необходимое соответствие между производством и потреблением. То, что на языке сталинской юстиции называется "саботажем", есть, на самом деле, злосчастное последствие бюрократических методов командования. Явления диспропорции, расточительности, путаницы, все более возрастая, угрожают подорвать самые основы планового хозяйства. Бюрократия неизменно ищет "виноватого". Таков, в большинстве случаев, сокровенный смысл советских процессов против саботажников.

Объяснять нынешний режим личным "властолюбием" Сталина слишком поверхностно. Сталин не лицо, а символ касты. Власть не есть нечто бестелесное. Власть дает возможность распоряжаться материальными ценностями и присваивать их себе. Разумеется, полного равенства нельзя достигнуть одним скачком. Известная дифференциация в оплате труда диктуется на данной стадии интересами повышения производительности труда. Решающее значение для оценки природы общества имеет, однако, вопрос: развивается ли оно в сторону равенства или в сторону привилегий? Ответ на этот вопрос не оставляет место ни для каких сомнений. Дифференциация общества давно вышла за пределы экономической необходимости. Материальные привилегии бюрократии возрастают, как лавина. Пугаясь своей изолированности от масс, бюрократия пытается создать новую рабочую и колхозную аристократию, под знаменем стахановщины.

Распределение национального дохода определяет, в свою очередь, политический режим. Правящая каста не может допустить демократии производителей и потребителей по той простой причине, что она беспощадно обирает тех и других. Можно принять за доказанное, что бюрократия пожирает не меньше половины фонда национального потребления, считая, конечно, не только жилища, пищу, одежду, средства передвижения и связи, но также учебные заведения, прессу, литературу, спорт, кинематограф, радио, театры, музеи и пр. Мы можем, следовательно, с полным правом сказать, что, хотя бюрократия и вынуждена еще приспособляться к учреждениям и традициям Октябрьской революции, ее политика, выражающая ее собственные интересы, прямо противоположна интересам народа и социализма.

Это же основное противоречие можно проверить во всех остальных областях общественной жизни, как государство, армия, семья, школа, культура, наука, искусство и пр.

С точки зрения марксизма, государство есть аппарат господства одного класса над другим. Диктатура пролетариата есть лишь временное учреждение, необходимое трудящимся для того, чтобы справиться с сопротивлением эксплоататоров и уничтожить эксплоатацию. В обществе без классов государство, как аппарат насилия, должно постепенно отмереть и замениться свободным самоуправлением производителей и потребителей. Что же мы видим на деле? Через 20 лет после революции советское государство стало самым централизованным, деспотическим и кровавым аппаратом насилия и принуждения. Эволюция советского государства идет, следовательно, в полном противоречии с принципами большевистской программы. Причина этого заключается в том, что общество, как уже указано, развивается не в сторону социализма, а в сторону возрождения социальных противоречий. Если процесс пойдет и дальше по этому пути, он неизбежно приведет к возрождению классов, к ликвидации планового хозяйства и к восстановлению капиталистической собственности. Государственный режим в этом случае неизбежно станет фашистским.

Октябрьская революция провозгласила одной из своих задач растворение армии в народе. Предполагалось, что вооруженные силы будут построены по принципу милиции. Только такая организация армии, делающая народ вооруженным хозяином своей судьбы, соответствует природе социалистического общества. Переход от казарменной армии к милиционной систематически подготовлялся в течение первого десятилетия. Но с того момента, как бюрократия окончательно подавила всякое проявление самостоятельности рабочего класса, она открыто превратила армию в орудие своего господства. Милиционная система упразднена полностью. Двухмиллионная армия имеет сейчас чисто казарменный характер. Восстановлена офицерская каста с генералами и маршалами. Из орудия социалистической обороны армия стала инструментом защиты привилегий бюрократии. Дело, однако, не остановилось на этом. Борьба между тесной кликой Сталина и наиболее авторитетными и талантливыми военачальниками, действительно преданными интересам обороны, привела к обезглавлению Красной армии.

Положение женщины является наиболее ярким и убедительным показателем для оценки социального режима и государственной политики. Октябрьская революция написала на своем знамени освобождение женщины и создала самое прогрессивное законодательство о браке и семье, какое когда-либо существовало в истории. Это не значит, конечно, что для советской женщины сразу наступила "счастливая жизнь". Действительное освобождение женщины немыслимо без общего повышения хозяйства и культуры, без разрушения мелкобуржуазного семейного хозяйства, без введения общественного питания и воспитания. Между тем, руководимая своим консервативным инстинктом, бюрократия испугалась "разрушения" семьи. Она стала петь панегирики семейному обеду и семейной стирке белья, т.-е. семейному рабству женщины. В довершение, она восстановила уголовную кару за аборты, официально вернув женщину на положение вьючного животного. Так, в полном противоречии с азбукой коммунизма, правящая каста реставрировала самую реакционную и мрачную ячейку классового режима, т.-е. мелкобуржуазную семью.

Не лучше обстоит дело в области культуры. Рост производительных сил создавал материальную предпосылку для новой культуры. Но развитие культуры немыслимо без критики, без ошибок и блужданий, без самостоятельного творчества, словом, без пробуждения личности. Однако, бюрократия не терпит независимой мысли ни в одной из областей творчества. И по своему она права: если критика пробудится в сфере искусства или педагогики, она неизбежно направится против бюрократии, против ее привилегий, ее невежества и ее произвола. Этим объясняется тот факт, что "чистка", начавшись с партии, проникла затем во все без исключения сферы общественной жизни. ГПУ "чистит" поэтов, астрономов, педагогов и музыкантов по признаку "троцкизма", причем лучшие головы попадают под маузер. Мыслимо ли при таких условиях говорить о "социалистической" культуре?

В области простой грамотности успехи несомненны. Десятки миллионов научились читать и писать. Однако, параллельно с этим они лишились права выражать при помощи печатного слова свои взгляды и интересы. Печать служит только бюрократии. Так называемые, "социалистические" поэты имеют право писать только гимны Сталину. Тем же правом наделены и прозаики. Население обязано читать эти гимны. Точно то же происходит с кинематографом, радио, театром и пр. Недавно в школах введен новый премированный учебник русской истории. Можно сказать без преувеличения, что этот учебник состоит из одних лишь фальсификаций, имеющих задачей оправдать деспотизм бюрократии и личное самодержавие Сталина. Даже учебники истории католической церкви, издаваемые с одобрения Ватикана, являются образцами научной добросовестности по сравнению с сталинизированными учебниками СССР. Десятки миллионов детских голов заражаются и отравляются этой бесчестной литературой.

Октябрьская революция провозгласила право каждой нации не только на самостоятельное культурное развитие, но и на государственное отделение. На деле бюрократия превратила Советский Союз в новую тюрьму народов. Правда, национальный язык и национальная школа продолжают существовать: в этой области самый могущественный деспотизм не может уже повернуть колесо развития назад. Но язык разных национальностей является не органом их самостоятельного развития, а органом бюрократического командования над ними. Правительства национальных республик назначаются, разумеется, Москвой, точнее сказать, Сталиным. Но поразительное дело: три десятка этих правительств оказываются внезапно состоящими из "врагов народа" и агентов иностранного государства. За этим обвинением, которое звучит слишком грубо и нелепо даже в устах Сталина и Вышинского, скрывается на самом деле тот факт, что чиновники, хотя бы и назначенные Кремлем, попадают в национальных республиках в зависимость от местных условий и настроений и постепенно заражаются оппозиционным духом против удушающего централизма Москвы. Они начинают мечтать или разговаривать о том, чтоб сместить "любимого вождя" и ослабить тиски. Такова действительная причина недавнего обезглавления всех национальных республик СССР.

Трудно найти в истории пример реакции, которая не была бы окрашена антисемитизмом. Этот своеобразный исторический закон полностью подтверждается ныне и в Советском Союзе. В своей интересной, хотя и не глубокой книге, "Асайнмент ин Утопиа", Юджин Лайонс, проведший долгие годы в Москве, показывает, как бюрократия систематически, хотя и в прикрытой форме, эксплоатировала антисемитские предрассудки для упрочения своего господства. Да и может ли быть иначе? Бюрократический централизм немыслим без шовинизма, а антисемитизм всегда являлся для шовинизма линией наименьшего сопротивления.

Во внешней политике произошел за эти 20 лет не менее радикальный поворот, чем во внутренней. Только по инерции или с какой-либо задней мыслью буржуазная реакция продолжает обличать Сталина, как вдохновителя мировой революции. На самом деле, Кремль стал одним из устоев консервативного порядка. Период, когда московское правительство связывало судьбу советской республики с судьбой мирового пролетариата и угнетенных народов Востока, остался далеко позади. Хороша или плоха политика "народных фронтов", но это -- традиционная политика меньшевизма, против которой Ленин боролся всю жизнь. Она знаменует отказ от пролетарской революции в пользу консервативной буржуазной демократии. Правящая московская каста хочет ныне одного: жить в мире со всеми правящими классами.

Противоречие между Октябрьской революцией и термидорианской бюрократией нашло свое наиболее драматическое выражение в истреблении старого поколения большевиков. Вышинский, Ежов, Трояновский, Майский, агенты Коминтерна и ГПУ, журналисты типа Дюранти и Луи Фишера, адвокаты типа Притта, не обманут мирового общественного мнения. Ни один вменяемый человек не верит больше тому, что сотни старых революционеров, вожди подпольной большевистской партии, руководители гражданской войны, революционные советские дипломаты, военачальники Красной армии, главы 30 национальных советских республик, все сразу, как по команде, стали агентами фашизма. Нью-Йоркская Комиссия Расследования, состоящая из безупречных и беспристрастных людей, признала, после 9 месяцев работы, московские суды самой грандиозной фальсификацией в человеческой истории. Сейчас вопрос состоит не в доказательстве того, что Зиновьев, Каменев, Смирнов, Пятаков, Серебряков, Сокольников, Радек, Раковский, Крестинский, Тухачевский и сотни других пали жертвой подлога. Это доказано. Вопрос состоит в объяснении того, как и почему кремлевская клика могла решиться на такого рода чудовищный подлог. Ответ на это вытекает из всего предшествующего. В борьбе за власть и доходы бюрократия вынуждена отрубать и громить те группы, которые связаны с прошлым, которые знают и помнят программу Октябрьской революции, которые искренно преданы задачам социализма. Истребление старых большевиков и социалистических элементов среднего и младшего поколения является необходимым звеном антиоктябрьской реакции. Вот почему обвинителем на процессах выступает бывший белогвардеец Вышинский. Вот почему СССР представлен в Вашингтоне бывшим белогвардейцем Трояновским, а в Лондоне -- бывшим министром Колчака Майским, и пр., и пр. Нужные люди оказываются на нужном месте.

Вряд ли кто-либо позволит обмануть себя комедией последних московских выборов. Гитлер и Геббельс не раз уже проделывали то же самое и теми же самыми методами. Достаточно прочитать то, что сама советская печать писала о плебисцитах Гитлера, чтобы понять тайну "успеха" Сталина. Тоталитарные парламентские опыты свидетельствуют лишь о том, что если разгромить все партии, в том числе и свою собственную, задушить профессиональные союзы, подчинить печать, радио и кинематограф Гестапо или ГПУ, давать работу и хлеб только покорным или молчаливым и приставить револьвер к виску каждого избирателя, то можно достигнуть "единодушных" выборов. Но это единодушие не вечно и не прочно. Традиции Октябрьской революции исчезли с официальной арены, но они продолжают жить в памяти масс. Под покровом судебных и избирательных подлогов, противоречия продолжают углубляться и не могут не привести к взрыву. Реакционная бюрократия должна быть и будет низвергнута. Политическая революция в СССР неизбежна. Она будет означать освобождение элементов нового общества от узурпаторской бюрократии. Только при этом условии СССР сможет развиваться в направлении социализма.

Л. Т.

---

Шумиха вокруг Кронштадта

"Народный фронт" обличителей

Кампания вокруг Кронштадта ведется в известных кругах с неослабевающей энергией. Можно бы думать, что кронштадтский мятеж произошел не 17 лет тому назад, а только вчера. В кампании с одинаковым усердием и под одними и теми же лозунгами участвуют: анархисты, русские меньшевики, левые социал-демократы из Лондонского Бюро, индивидуальные путаники, газета Милюкова и, при случае, большая капиталистическая печать. Своего рода "Народный фронт"! Только вчера я случайно наткнулся в мексиканском еженедельнике реакционно-католического, и в то же время "демократического", направления на следующие строки: "Троцкий приказал истребить полторы тысячи (?) кронштадтцев, этих чистых из чистых. Его политика у власти ничем не отличалась от нынешней политики Сталина". Тот же вывод делают, как известно, и самые левые анархисты. Когда я в первый раз кратко ответил в печати на вопросы Венделина Томаса, члена нью-иоркской Комиссии Расследования, газета русских меньшевиков немедленно выступила на защиту кронштадтцев ии Венделина Томаса. В том же духе выступила газета Милюкова. С еще большей энергией обрушились на меня анархисты. Все эти авторитеты признали мой ответ Томасу совершенно несостоятельным. Это единодушие тем более знаменательно, что анархисты защищают в лице кронштадтцев подлинный анти-государственный коммунизм; меньшевики в эпоху кронштадтского восстания открыто выступали за реставрацию капитализма, а Милюков стоит за капитализм и сейчас. Каким образом восстание кронштадтцев может одновременно столь горячо задевать сердца анархистов, меньшевиков и либеральных контр-революционеров? Ответ прост: все эти группировки заинтересованы в том, чтобы скомпрометировать единственное подлинно-революционное течение, которое никогда не отрекалось от своего знамени, не шло на соглашение с врагами и которое одно представляет будущее. Оттого среди запоздалых обличителей моего кронштадтского "преступления" так много бывших революционеров или бывших полу-революционеров, людей, которые растеряли свою программу и свои принципы, людей, которым нужно отвлечь внимание от подлостей Второго Интернационала или от предательства испанских анархистов. Сталинцы не могут еще открыто присоединиться к кампании вокруг Кронштадта, но и они, конечно, с удовольствием потирают руки. Ведь удары направляются против "троцкизма", против революционного марксизма, против Четвертого Интернационала!

Почему собственно эта разношерстная братия ухватилась именно за Кронштадт? За годы революции у нас было не мало столкновений с казаками, крестьянами, даже с известными группами рабочих (известные группы уральских рабочих организовали добровольческий полк в армии Колчака!). Основу этих столкновений составлял, главным образом, антагонизм между рабочими, как потребителями, и крестьянами, как производителями и торговцами хлебом. Под влиянием нужды и лишений сами рабочие эпизодически расслаивались на враждующие лагери, в зависимости от большей или меньшей связи с деревней. Под влиянием деревни находилась и Красная армия. За годы гражданской войны не раз приходилось разоружать недовольные полки. Введение "новой экономической политики" смягчило трения, но далеко не устранило их. Наоборот, оно подготовило возрождение кулачества и привело, в начале этого десятилетия, к возрождению гражданской войны в деревне. Кронштадтское восстание было только эпизодом в истории взаимоотношений между пролетарским городом и мелко-буржуазной деревней; понять этот эпизод можно не иначе, как в связи с общим ходом развития классовой борьбы в течение революции. От длинного ряда других мелко-буржуазных движений и восстаний, Кронштадт отличался только большей внешней эффектностью. Дело шло о морской крепости, под самым Петроградом. Во время восстания выпускались прокламации, работало радио. Социалисты-революционеры и анархисты, поспешившие прибыть сюда из Петрограда, обогащали восстание "благородными" фразами и жестами. Вся эта работа оставила следы на бумаге. При помощи этого "документального" материала, т.-е. фальшивых этикеток, нетрудно построить легенду о Кронштадте, тем более, возвышенную, что в 1917 году имя Кронштадта было окружено революционным ореолом. Недаром, цитированный мексиканский журнал иронически называет кронштадтцев "чистыми из чистых".

В игре на революционном авторитете Кронштадта заключается одна из главных черт этой поистине шарлатанской кампании. Анархисты, меньшевики, либералы, реакционеры пытаются изображать дело так, будто в начале 1921 году большевики повернули оружие против тех самых кронштадтских матросов, которые обеспечили победу Октябрьского переворота. Здесь исходный пункт всей остальной лжи. Кто хочет распутать клубок этой лжи, должен прежде всего прочитать статью тов. Ж. Дж. Райта в "Нью Интернейшонал". Моя задача иная: я хочу охарактеризовать физиономию кронштадтского восстания под более общим углом зрения.

Социальные и политические группировки Кронштадта

Революцию "делает" непосредственно меньшинство. Успех революции возможен, однако, лишь в том случае, если это меньшинство находит большую или меньшую поддержку или хотя бы дружественный нейтралитет со стороны большинства. Смена различных стадий революций, как и переход от революции к контр-революции, непосредственно определяется изменяющимся политическим взаимоотношением между меньшинством и большинством, между авангардом и классом.

Среди кронштадтцев было три политических слоя: пролетарские революционеры, некоторые с серьезным боевым прошлым и закалом; промежуточное, главным образом, крестьянское по происхождению, большинство и, наконец, слой реакционеров, сыновей кулаков, лавочников и попов. В царские времена порядок на военных кораблях и в крепости мог держаться лишь до тех пор, пока офицерство, через посредство реакционной части унтер-офицеров и матросов, удерживало под своим влиянием или террором широкий промежуточный слой и тем изолировало революционеров, главным образом, машинную команду корабля, артиллеристов, электротехников, т.-е. преимущественно городских рабочих.

История восстания на броненосце "Потемкин" в 1905 году целиком построена на взаимоотношениях между этими тремя слоями, т.-е. на борьбе крайних слоев, пролетарского и мелко-буржуазно-реакционного, за влияние на наиболее обширный средний крестьянский слой. Кто не понял этой проблемы, которая проходит через все революционное движение во флоте, тому лучше всего молчать о проблемах русской революции вообще. Ибо вся она в целом была, и в значительной мере остается, борьбой между пролетариатом и буржуазией за влияние на крестьянство. Буржуазия выступала в советский период, главным образом, в лице кулачества, т.-е. верхов мелкой буржуазии, "социалистической" интеллигенции, а ныне в лице "коммунистической" бюрократии. Такова основная механика революции на всех ее этапах. Во флоте эта механика принимала более централизованное и потому более драматическое выражение.

Политический состав Кронштадтского совета отражал социальный состав гарнизона и экипажа. Руководство советов уже летом 1917 году принадлежало большевистской партии. Она опиралась на лучшую часть моряков и включала в свой состав много революционеров подполья, освобожденных из каторжных тюрем. Но большевики составляли, помнится, даже в дни Октябрьского переворота, меньше половины совета. Большая половина его состояла из эс-эров и анархистов. Меньшевиков в Кронштадте не было вовсе. Меньшевистская партия ненавидела Кронштадт. Не лучше относились к нему, впрочем, официальные эс-эры. Они скоро перешли в оппозицию к Керенскому, и составили один из ударных отрядов, так называемых, "левых" эс-эров. Кронштадтские эс-эры опирались на крестьянскую часть флота и сухопутного гарнизона. Что касается анархистов, то они представляли наиболее пеструю группу. Среди них были настоящие революционеры, типа Жука или Железнякова; но это были единицы, тесно связанные с большевиками. Большинство же кронштадтских "анархистов" представляло мелко-буржуазную городскую массу и по революционному уровню стояло ниже левых эс-эров. Председателем совета был беспартийный, "сочувствующий анархистам", а по существу совершенно мирный мелкий чиновник, который раньше был почтителен к царскому начальству, а теперь -- к революции. Полное отсутствие меньшевиков, "левый" характер эс-эров и анархистская окраска мелкой буржуазии объясняются остротой революционной борьбы во флоте и доминирующим влиянием пролетарской части моряков.

Изменение за годы гражданской войны

Уже эта социальная и политическая характеристика Кронштадта, которую при желании можно было бы подкрепить и иллюстрировать многочисленными фактами и документами, позволяет догадываться о тех сдвигах, которые произошли в Кронштадте за годы гражданской войны, и в результате которых его физиономия изменилась до неузнаваемости. Именно об этой важнейшей стороне дела запоздалые обличители не говорят ни слова, отчасти по невежеству, отчасти по недобросовестности.

Да, Кронштадт вписал героическую страницу в историю революции. Но гражданская война начала с систематического обезлюживания Кронштадта и всего Балтийского флота. Уже в дни Октябрьского переворота отряды кронштадтцев посылались на помощь Москве. Новые отряды отправлялись затем на Дон, на Украину, для реквизиции хлеба, для организации власти на местах. Первое время казалось, что Кронштадт неисчерпаем. Мне приходилось с разных фронтов посылать десятки телеграмм о мобилизации новых и новых "надежных" отрядов, из питерских рабочих и балтийских моряков. Но уже в конце 1918 года и, во всяком случае, не позже 19-го, фронты стали жаловаться на то, что новые транспорты "кронштадтцев" плохи, требовательны, недисциплинированы, ненадежны в бою и приносят больше вреда, чем пользы. После ликвидации Юденича (зимою 1919 года), Балтийский флот и Кронштадт окончательно впали в прострацию. Все сколько-нибудь ценное было извлечено оттуда и брошено на юг, против Деникина. Если кронштадтцы в 1917-1918 г.г. стояли значительно выше среднего уровня Красной армии и составляли костяк первых ее частей, как и костяк советского режима во многих губерниях, то те моряки, которые оставались в "мирном" Кронштадте до начала 1921 года, не найдя себе применения ни на одном из фронтов гражданской войны, были, по общему правилу, значительно ниже среднего уровня Красной армии и заключали в себе большой процент совершенно деморализованных элементов, носивших пышные панталоны "клеш" и прическу сутенеров.

Деморализация на почве голода и спекуляции вообще страшно усилилась к концу гражданской войны. Так называемое "мешечничество" приняло характер социального бедствия, угрожавшего задушить революцию. Именно в Кронштадте, гарнизон которого ничего не делал и жил на всем готовом, деморализация достигла особенно больших размеров. Когда голодному Питеру приходилось особенно туго, в Политбюро не раз обсуждали вопрос, не сделать ли "внутренний заем" у Кронштадта, где оставались еще старые запасы всяких благ. Но делегаты питерских рабочих отвечали: "Добром от них ничего не возьмешь. Они спекулируют сукном, углем, хлебом. В Кронштадте теперь голову подняла всякая сволочь". Такова была реальная обстановка, без слащавых идеализаций задним числом.

Надо прибавить еще, что в балтийском флоте устраивались, на правах "добровольцев", те из латышских и эстонских моряков, которые боялись попасть на фронт и собирались перебраться в свои новые буржуазные отечества: Латвию и Эстонию. Эти элементы были в корне враждебны советской власти и полностью проявили эту свою враждебность в дни кронштадтского восстания. Наряду с этим, многие тысячи латышей-рабочих, главным образом, бывших батраков, проявляли беспримерный героизм на всех фронтах гражданской войныи Нельзя, следовательно, ни латышей, ни "кронштадтцев" красить в один и тот же цвет. Нужно уметь делать социальные и политические различия.

Социальные пружины восстания

Задача серьезного исследования состоит в том, чтоб, на основании объективных данных, определить социальную и политическую природу кронштадтского мятежа и его место в развитии революции. Без этого "критика" сведется к сентиментальным причитаниям пацифистского типа, в духе Александра Беркмана, Эммы Гольдман и их новейших подражателей. Эти господа не имеют ни малейшего понятия о критериях и методах научного исследования. Они цитируют воззвания восставших, как благочестивые проповедники цитируют священное писание. При этом они жалуются на то, что я не считаюсь с "документами", т.-е. с евангелием от Махно и других апостолов. "Считаться" с документами не значит верить им на слово. Еще Маркс сказал, что о партиях, как и о людях, нельзя судить по тому, что они сами говорят о себе. Характеристика партии определяется гораздо больше ее социальным составом, ее прошлым, ее отношением к разным классам и слоям, чем ее устными и печатными декларациями, особенно в критический момент гражданской войны. Еслиб мы стали, например, принимать за чистую монету бесчисленные воззвания Негрина, Компаниса, Гарсиа Оливера и Ко., мы должны были бы признать этих господ пламенными друзьями социализма. Между тем на деле они его вероломные враги.

В 1917-1918 г.г. революционные рабочие вели за собою крестьянскую массу не только во флоте, но и во всей стране. Крестьяне захватывали и распределяли землю, чаще всего под руководством матросов и солдат, прибывших в родные волости. Реквизиции хлеба только начинались, притом, главным образом, у помещиков и кулаков. Крестьяне мирились с реквизициями, как с временным злом. Но гражданская война затянулась на три года. Город почти ничего не давал деревне и почти все отбирал у нее, главным образом, для нужд войны. Крестьяне одобряли "большевиков", но становились все враждебнее к "коммунистам". Если в предшествующий период рабочие вели крестьян вперед, то теперь крестьяне тянули рабочих назад. Только в результате такой перемены настроений белым удавалось частично привлекать на свою сторону крестьян и даже уральских полу-рабочих, полу-крестьян. Теми же настроениями, т.-е. враждой к городу, питалось движение Махно, который захватывал и грабил поезда, предназначенные для фабрик, заводов и Красной армии, разрушал железно-дорожные пути, истреблял коммунистов и пр. Разумеется, Махно называл это анархической борьбой с "государством". На самом деле это была борьба разъяренного мелкого собственника против пролетарской диктатуры. Подобное же движение шло в ряде других губерний, особенно в Тамбовской, под "знаменем" "социалистов-революционеров". Наконец, в разных частях страны орудовали, так называемые, "зеленые" крестьянские отряды, которые не хотели признавать ни красных, ни белых и сторонились городских партий. "Зеленые" иногда сталкивались с белыми и терпели от них жестокий урон; но они не встречали пощады, конечно, и со стороны красных. Как мелкая буржуазия экономически растирается между жерновами крупного капитала и пролетариата, так крестьянские партизанские отряды растирались в порошок между Красной армией и белой.

Только совершенно пустой человек способен видеть в бандах Махно или в кронштадтском восстании борьбу между абстрактными принципами анархизма и государственного социализма. На самом деле эти движения были конвульсиями крестьянской мелкой буржуазии, которая хотела, конечно, освободиться от капитала, но не соглашалась в то же время подчиниться диктатуре пролетариата. Она сама не знала конкретно, чего она хотела и, по своему положению, не могла этого знать. Оттого она так легко прикрывала путаницу своих требований и надежд то анархистским знаменем, то народническим, то просто "зеленым". Противопоставляя себя пролетариату, она, под всеми этими знаменами, пыталась повернуть колесо революции назад.

Контр-революционный характер кронштадтского мятежа

Между разными социальными и политическими прослойками Кронштадта не было, конечно, непроницаемых переборок. Для ухода за машинами в Кронштадте оставалось известное число квалифицированных рабочих и техников. Но и они выделились по методу отрицательного отбора, как ненадежные политически и малопригодные для гражданской войны. Из среды этих элементов вышли затем некоторые "вожди" восстания. Однако, это совершенно естественное и неизбежное обстоятельство, на которое с торжеством указывают некоторые обличители, ни на иоту не меняет анти-пролетарской физиономии мятежа. Если не обманывать себя пышными лозунгами, фальшивыми этикетками и пр., то кронштадтское восстание окажется ничем иным, как вооруженной реакцией мелкой буржуазии против трудностей социалистической революции и суровости пролетарской диктатуры. Именно это означал кронштадтский лозунг: "Советы без коммунистов", за который немедленно же ухватились не только эс-эры, но и буржуазные либералы. В качестве более дальнозоркого представителя капитала, профессор Милюков понимал, что освободить советы от руководства большевиков значило бы в короткий срок убить советы. За это говорил опыт русских советов в период господства меньшевиков и эс-эров, и еще ярче -- опыт германских и австрийских советов при господстве социал-демократии. Эс-эровско-анархистские советы могли бы только послужить ступенькой от пролетарской диктатуры к капиталистической реставрации. Никакой другой роли они сыграть неспособны были, каковы бы ни был<и> "идеи" их участников. Кронштадтское восстание имело, таким образом, контр-революционный характер.

Под классовым углом зрения, который -- не в обиду господам эклектикам -- остается основным критерием не только для политика, но и для историка, крайне важно сопоставить поведение Кронштадта и Петрограда в те критические дни. Из Петрограда тоже был извлечен весь руководящий слой рабочих. В покинутой столице голод и холод царили, пожалуй, еще более свирепо, чем в Москве. Героический и трагический период! Все были голодны и злы. Все были недовольны. На заводах шло глухое брожение. Закулисные организаторы из эс-эров и белых офицеров пытались связать военное восстание с движением недовольных рабочих. Кронштадтская газета писала о баррикадах в Петрограде, о тысячах убитых. О том же возвещала печать всего мира. А на деле произошло нечто прямо противоположное. Кронштадтское восстание не привлекло, а оттолкнуло петроградских рабочих. Расслоение произошло по классовой линии. Рабочие сразу почувствовали, что кронштадтские мятежники стоят по другую сторону баррикады, -- и поддержали советскую власть. Политическая изоляция Кронштадта явилась причиной его внутренней неуверенности и его военного поражения.

НЭП и кронштадтское восстание

Виктор Серж, который, видимо, пытается создать некий синтез "анархизма", ПОУМ'а и марксизма, крайне неудачно вмешался в спор о Кронштадте. По его мнению введение НЭП'а на год раньше могло бы предотвратить кронштадтское восстание. Допустим. Но такого рода советы очень легко подавать задним числом. Правда, как напоминает Серж, я предлагал переход к НЭП'у еще в начале 1920 года. Но я вовсе не был заранее уверен в успехе. Для меня не было тайной, что лекарство может оказаться более опасно, чем сама болезнь. Когда я наткнулся на сопротивление руководящей части партии, я не аппелировал открыто к низам, чтобы не мобилизовать мелкую буржуазию против рабочих. Понадобился опыт дальнейших 12 месяцев, чтобы убедить партию в необходимости нового курса. Но замечательно, что именно анархисты всех стран приняли НЭП, каки измену коммунизму. А сейчас адвокаты анархистов обвиняют нас в том, что мы не ввели НЭП на год раньше.

Ленин в течение 1921 года не раз открыто признавал, что упорство партии в отстаивании методов военного коммунизма превратилось в грубую ошибку. Но разве это меняет дело? Каковы бы ни были ближайшие или более отдаленные причины кронштадтского восстания, оно, по самому существу своему, означало смертельную угрозу диктатуре пролетариата. Неужели же пролетарская революция, только потому что она совершила политическую ошибку, должна была, в наказание самой себе, прибегнуть к самоубийству?

Или может быть достаточно было сообщить кронштадтцам декреты о НЭПъе, чтобы тем самым умиротворить их? Иллюзия! Сознательной программы у восставших не было и по самой природе мелкой буржуазии быть не могло. Они сами не понимали ясно, что их отцам и братьям прежде всего нужна свободная торговля. Они были недовольны, возмущены, но выхода не знали. Более сознательные, т.-е. правые элементы, действовавшие за кулисами, хотели реставрации буржуазного режима. Но они не говорили об этом вслух. "Левый" фланг хотел ликвидации дисциплины, "свободных советов" и лучшего пайка. Режим НЭП'а мог лишь постепенно умиротворить крестьянство, а вслед за ним -- недовольные части армии и флота. Но для этого нужны были опыт и время.

Совсем уже неумными являются разглагольствования о том, что восстание не было восстанием, что матросы ничему не угрожали, что они "только" захватили крепость и военные корабли и пр. Выходит, что большевики наступали по льду, с открытой грудью, против крепости, лишь в силу своего плохого характера, стремления искусственно вызывать конфликты, своей ненависти к кронштадтским морякам или к доктрине анархизма (о которой, к слову сказать, решительно никто не думал в те дни). Разве это не детский лепет? Не связанные ни временем, ни местом диллетантские критики пытаются (через 17 лет!) внушить нам ту мысль, что все закончилось бы ко всеобщему удовольствию, если бы революция предоставила восставших моряков самим себе. Но беда в том, что мировая контр-революция ни в каком случае не предоставила бы их самим себе. Логика борьбы дала бы в крепости перевес наиболее крайним, т.-е. наиболее контр-революционным элементам. Нужда в продовольствии поставила бы крепость в прямую зависимость от иностранной буржуазии и ее агентов, белых эмигрантов. Все необходимые приготовления к этому уже велись. При подобных условиях пассивно выжидать, надеясь на счастливую развязку, способны люди типа испанских анархо-синдикалистов или поумистов. Большевики, к счастью, принадлежали к другой школе. Они сочли своим долгом потушить пожар в самом начале и, следовательно, с наименьшими жертвами.

"Кронштадтцы" без крепости

По существу дела господа критики являются противниками диктатуры пролетариата и тем самым противниками революции. В этом весь секрет. Правда, некоторые из них признают революцию и диктатуру на словах. Но от этого не легче. Они хотят такой революции, которая не вела бы к диктатуре, и такой диктатуры, которая обходилась бы без принуждения. Разумеется, это очень "приятная" диктатура; однако, она требует мелочи: равномерного и притом очень высокого развития трудящихся масс. Но при этом условии диктатура вообще не была бы нужна. Иные анархисты, по существу либеральные педагоги, надеются на то, что через 100 или 1000 лет будет достигнуто столь высокое развитие трудящихся, что принуждение окажется ненужным. Конечно, если бы капитализм способен был дать место такому развитию, его незачем было бы низвергать. Не было бы никакой нужды ни в насильственной революции, ни в диктатуре, которая является неизбежным последствием революционной победы. Однако, нынешний упадочный капитализм оставляет мало места для гуманитарно-пацифистских иллюзий.

Рабочий класс, не говоря о полу-пролетарских массах, неоднороден, как социально, так и политически. Классовая борьба порождает формирование авангарда, впитывающего в себя лучшие элементы класса. Революция возможна тогда, когда авангарду удается повести за собою большинство пролетариата. Но это вовсе не значит, что внутренние противоречия среди самих трудящихся исчезают. В момент высшего подъема революции они, правда, смягчаются, но только затем, чтобы на новом этапе проявиться снова во всей остроте. Таков ход революции в целом. Таков был ее ход в Кронштадте. Когда умники в туфлях хотят задним числом предписать Октябрьской революции другой маршрут, мы можем только почтительно попросить их указать нам, где и когда собственно их великолепные принципы оказались подтвержденными на практике, хотя бы частично, хотя бы в тенденции? Где те признаки, которые позволяют рассчитывать на торжество этих принципов в будущем? Ответа мы, конечно, не дождемся.

Революция имеет свои законы. Мы давно уже формулировали те "уроки Октября", которые имеют не только русское, но и международное значение. Никаких других "уроков" никто даже не пытался предложить. Испанская революция подтверждает "уроки Октября" методом от обратного. А суровые критики молчат или виляют. Испанское правительство "Народного фронта" душит социалистическую революцию и расстреливает революционеров. Анархисты участвуют в этом правительстве или, когда их выгоняют, продолжают поддерживать палачей. А их иностранные союзники и адвокаты занимаются тем временем защитойи кронштадтского мятежа от жестоких большевиков. Постыдная комедия!

Сегодняшние споры вокруг Кронштадта располагаются по тем же классовым осям, что и само кронштадтское восстание, когда реакционная часть матросов пыталась опрокинуть пролетарскую диктатуру. Чувствуя свое бессилие на арене сегодняшней революционной политики, мелко-буржуазные путаники и эклектики пытаются использовать старый кронштадтский эпизод для борьбы против Четвертого Интернационала, т.-е. международной партии пролетарской революции. Эти новейшие "кронштадтцы" будут также разбиты, -- правда, без употребления оружия, так как у них, к счастью, нет крепости.

Л. Троцкий.

---

Социальное страхование в СССР

Социальное страхование в СССР -- один из главных козырей сталинской пропаганды при описании "растущего" благосостояния советских трудящихся. И действительно, когда то социальное страхование в СССР было одним из самых крупных достижений советских рабочих. Но вот во что его превратил сталинский режим.

Всем известно (об этом говорит даже официальная статистика), что советский рабочий в среднем зарабатывает в месяц 120-150 рублей. Из этих 120-150 рублей еще подлежит вычету все то, что насильно-добровольно удерживается у рабочих: госзаем, профсоюз, страхование жизни, разные подписки и пр. Это значит, что каждый советский рабочий ежемесячно "добровольно" недополучает от 15 до 25% своей и без того кабальной заработной платы. Таким образом, средний советский рабочий получает на руки от 110 до 130 рублей в месяц. Из этой суммы он должен (если имеет комнату или койку в общежитии) платить 20-30 рублей за помещение и не меньше 5 рублей иметь на трамвай. Стало быть, у него остается на все расходы 75-100 рублей в месяц: на питание, отопление, одежду, культурные нужды и пр.

Что же он может сделать с этими деньгами? На всю сумму можно купить или 4-5 кило масла, или 40-50 кило серого хлеба, или же одну пару ботинок на резиновых подметках. Но ведь рабочий должен прожить целый месяц. Этих денег еле хватает на то, чтоб три раза в день -- утром, в обед и вечером -- питаться одним черным хлебом и кипятком, без чая и сахара. При этом не следует забывать, что уже давно нет больше дешевых магазинов закрытого типа (закрытые распределители), и что цены для всех одинаковые.

Само собой разумеется, что такое питание обессиливает рабочего. С другой стороны, путем новой ловушки -- стахановского движения -- рабочие на заводах "единодушно требуют повышения норм выработки". Значит, на работе требуется большее напряжение сил, чтобы получать ту же зарплату. А это еще больше истощает рабочего.

Так он тянет лямку до того дня, пока не свалится. Тогда он идет в местную амбулаторию, где, после того как он простоял 3-4 часа в очереди, врач ему отказывает в выдаче бюллетеня, если у него нет повышенной температуры. (Для освобождения от работы температура должна быть не ниже 38╨). И он опять должен идти на работу; а там, за невыполнение норм выработки, обязательно попадет на черную доску (за срыв промфинплана).

Неудивительно, что при таких условиях рабочий пьет. Он пьет, чтоб забыться, чтоб заглушить свою тоску. На водку у него, конечно, денег нет (12 рублей литр). Поэтому он покупает, так называемую, хамку (денатурат). А от этого он не может не заболеть; и опять попадает в районную амбулаторию, где ему на сей раз говорят, что он симулянт, алкоголик и враг социализма. За это его увольняют с завода с "волчьим билетом", т.-е. ему выдают такую справку, на основании которой его в течение шести месяцев никто на работу не принимает. И "счастливый" рабочий, "благосостояние" которого растет с каждым днем, с каждым часом, выбрасывается на улицу на произвол судьбы. Само собой разумеется, что о денежных сбережениях и речи быть не может. Работы ему нигде не дают. Ему ничего не остается, как продолжать пить, для чего он продает последние тряпки, еще оставшиеся у него, у жены, у детей. Он пьет до тех пор, пока не ослепнет или не сойдет с ума или не замерзнет на улице. Таким путем соцстрах освобождает производство от симулянтов, срывщиков и алкоголиков.

Как же обстоит дело с "настоящими" больными? Если у рабочего температура не ниже 40 он имеет право на больничную койку. Для этого он сначала должен явиться в амбулаторию, где он, как выше было указано, в течение 3-4 часов стоит в очереди, пока его не примет врач. Амбулаторный врач принимает 70-80 больных в день. Понятно, что в этих условиях врач не имеет физической возможности выслушать больных и серьезно поставить диагноз. Поэтому почти на всех листках указан один и тот же диагноз: лихорадочное состояние, а режим -- лежать. Вместе с бюллетенем врач выдает стандартный рецепт, уже заранее приготовленный. Бюллетени выдаются очень осторожно и "туго", потому что у врачей тоже свои контрольные цифры, так как они должны бороться за "снижение заболеваемости". И здесь социальное преступление прикрывается демагогической вывеской. Снижают заболеваемость не профилактическими мерами, не улучшением быта и настоящим лечением больных, а просто напросто тем, что выдают меньше бюллетеней. А тот неосторожный врач, который слишком "легко" выдает бюллетени, попадает на черную доску, как срывщик. Его вызывают в местком, где ему говорят, что бюллетень -- это орудие социалистического строительства, что он не умеет обращаться с бюллетенями, что не умеет распознавать симулянтов, алкоголиков и тому подобных врагов социализма. И так как врачу тоже нужно жить, то заболеваемость "исправляется и снижается".

Вернемся теперь к тому рабочему, который по болезни освобожден от работы. Он идет домой и, следуя предписанию врача, указанному на бюллетене, лежит. Так как у него нет денег, чтоб вызвать частного врача (т.-е. того же врача, который принял его в амбулатории и который вечером за 15-25 рублей готов его серьезно выслушать), он лежит на печке, пока его не выпишут на работу. За время болезни он получает: 50% зарплаты, если он не член профсоюза, 60% -- если состоит в профсоюзе, а 100% только тогда, когда он проработал на данном заводе не меньше двух лет. Медикаменты он должен покупать за свой счет.

Так обстоит дело с рабочими. Инженерно-технический персонал и ответственные работники поставлены в несравненно лучшие условия -- и с точки зрения питания и в смысле квартиры. Средний технический и ответственный работник зарабатывает от 400 до 1.500 рублей в месяц. Почти на всех предприятиях они получают бесплатно в специальных столовых завтраки, обеды и ужины (за счет директорского фонда). Все они (более или менее "ценные" для предприятия) почти ежемесячно получают -- помимо зарплаты -- премии под тем или другим предлогом. Кроме того, для них существуют "закрытые поликлиники", которые обслуживаются более опытными врачами, чем районные амбулатории. В этих поликлиниках, где количество принимаемых ограничено, больные могут получить серьезную медицинскую помощь. Но для рабочих они закрыты.

Инженерно-технический персонал и ответработники имеют право на месячный и даже больший отпуск и получают -- из того же директорского фонда -- необходимые суммы, чтобы купить для себя и своих жен путевки в санатории и дома отдыха Крыма и Кавказа. Все путевки в санатории и дома отдыха Крыма и Кавказа платные. Бесплатные путевки для рабочих выдаются соцстрахом только в несколько жалких домов отдыха пригородного типа. Но если бы рабочий, зарабатывающий 100-120 р. в месяц, даже и получил путевку на Кавказ, он все равно не мог бы поехать, так как ему негде достать те 400-500 рублей, которые необходимы на проезд и мелкие расходы. Да и какой директор стал бы давать путевку, которая стоит 1.100-1.700 рублей, простому рабочему, если он не "знатный стахановец"? Ведь рабочий не "командир производства", он не принадлежит к тем "кадрам, которые решают все".

Итак, один на тысячу рабочих (на заводе, где я работал, в 1937 году на 2.000 рабочих были распределены 5-6 путевок в подмосковные дома отдыха) получает путевку на 12 дней в какой-нибудь рабочий дом отдыха. Здесь он получает койку в палате на 10-12, а иногда и на 30 чел. Кормят его скверно, но хлеба ему дают вволю по 3-4 раза в день. Рабочие туда ездят охотно; как бы скверно там ни было, все же тысячу раз лучше, чем дома. Да и дорога туда и обратно стоит всего лишь несколько рублей. Дом отдыха для него единственное место, где он в течение 12 дней сыт. Так как проезд дешевый, то и жена может его навестить в выходной день. За это время он успеет припасти кое-что с общего стола, и он может угостить ее чем-нибудь, да и хлеба дать поесть вдоволь.

Понятно, поэтому, что в отдел соцстраха завкома сыпятся сотни заявок, когда на предприятиях завком объявляет, что он получил несколько путевок и предлагает желающим подавать заявки. При выборе счастливцев принимаются во внимание многие "показатели". Прежде всего, посещаемость и активность, проявляемая на собраниях, производительность труда, продолжительность пребывания на данном предприятии и т. д. Конечно, наилучшее средство для получения путевки, это записочка от предзавкома, или еще лучше от директора.

Все это относится к домам отдыха пригородного типа, так как, мы уже указали выше, такие курорты, как Сочи, Хосты, Гагры, Новый Афон, Цхалтубо, Тиберды, Ялта, Севастополь и другие закрыты для рабочих. Все эти санатории и дома отдыха принадлежат ЦК, ЦИК, Совнаркому, разным военным учреждениям, писателям, И.Т.С., словом, всем, кроме рабочих и крестьян. Процесс вытеснения рабочих, начавшийся в 1927 году, закончился в 1932. С этого времени курорты стали местом развлечения для чиновников всех ведомств и их жен. Следует еще указать на то, что и внутри курортных заведений, наблюдается "дифференцированный подход". В зависимости от занимаемой должности, "отдыхающий" получает лучшую комнату, стол и т. д.

А как обстоит дело с больницами? Правда, за последнее десятилетие построили много новых больниц, но почти все они были построены для чиновников того или другого ведомства. Самые лучшие московские больницы -- Кремлевская и больница им. Боткина -- предоставлены: первая только для чинов правительства, а вторая для М. К. Другие больницы принадлежат разным ведомствам, т.-е. чиновникам этих ведомств.

Количество больниц, предназначенных для рядовых рабочих, осталось почти неизменным с 1927-1928 г.г., несмотря на то, что городское население сильно увеличилось и прирост рабочего населения был особенно высок. По своему качеству больницы эти стоят на чрезвычайно низком уровне: отсутствует самая элементарная гигиена; мест в палатах мало и больных помещают в корридорах и других подсобных помещениях; не хватает белья, медицинского инвентаря, медикаментов и медперсонала. Положение еще ухудшается тем, что в руководстве администрации почти всегда находятся авантюристы, пробравшиеся в партию и сделавшие в ней карьеру благодаря "борьбе с троцкизмом". Здесь, как и везде, они или посадили в тюрьму, или заставили замолчать старый партийный аппарат. Круговая порука действует во-всю: воруют и прикрывают друг друга. Воруют продукты питания, предназначенные для больных, воруют белье, мединвентарь и т. д.; представляют дутые счета на никогда не произведенный ремонт. Старые медицинские работники все это видят, иногда сами принимают участие в грабеже, но всегда молчат. Молчат потому, что ничего сделать не могут. Восстать против партчиновников значит попасть во вредители, троцкисты, враги народа.

Таково положение в больницах. Но даже и в такую больницу попасть нелегко. Процедура такова. Рабочий тяжело заболел и должен быть принят в больницу. В районной амбулатории ему дают путевку, с которой его принимают в больницу, лишь тогда, когда до него дойдет очередь. Иногда приходится ждать по 4-5 недель. Один рабочий, которого должны были подвергнуть операции грыжи, ждал 40 дней, пока попал в больницу. И все это время он должен был работать. Другой рабочий, с гнойным аппендицитом, получил от районной амбулатории путевку для помещения в больницу "вне очереди". Даже с такой путевкой его приняли лишь на третьи сутки (больницы всегда переполнены), и он в тот же день умер. Один заводской шофер направился в больницу после сильного сердечного припадка. Ему отказали в выдаче бюллетеня. По дороге из больницы на завод он скончался в трамвае.

По тем же причинам -- недостаток места -- больного стараются скорее выписать из больницы, сплошь и рядом на третьи сутки после операции. Я никогда не видел, чтоб человек, выходящий из больницы, мог бы передвигаться без посторонней помощи. И не только потому, что он был болен, но и потому, что питание в больницах явно недостаточное.

Такова, вкратце, печальная картина соцстраха в СССР. Неудивительно, что рабочие его называют "соцужас".

Будушвили.

---

Вокруг процесса 21-го

Сотни имен были названы на последнем московском процессе (21-го). Вряд ли этих людей будут судить публично -- имена большинства из них недостаточно известны, признания их никому ничего не скажут. На некоторых из них, которые сыграли известную -- правда, очень печальную -- роль, все же следовало бы остановиться, так как это может отчасти пролить свет на московские процессы.

Возьмем хотя бы Молчанова. Имя его вряд ли известно заграницей. Молчанов был начальником Особого Отдела, т.-е. руководителем отдела борьбы с контрреволюцией и шпионажем, на самом же деле борьбы с оппозицией. Арестован он был в самом начале 1937 года, и арест его произвел большое впечатление в кругах ГПУ. Никто не мог понять, за что его арестовали. Когда же теперь, на последнем московском процессе, Ягода назвал его шпионом, сторонником блока правых и троцкистов, пользовавшимся своим положением для поддержки оппозиции -- люди, знавшие Молчанова, были немало удивлены. Вероятно, и сам Молчанов был потрясен, когда узнал в чем его обвиняют. На это то он уж никак не мог расчитывать.

Что же представляет собой Молчанов? Он, по заслугам, пользовался дурной славой, славой жестокого и беспощадного жандарма. Это он наводнял оппозиционерами изоляторы и места ссылки; он заставлял политических заключенных выполнять тяжелые работы; он отправлял их по этапу вместе с уголовными, установив неписанный закон, согласно которому уголовные могут безнаказно присваивать себе вещи политических. Это Молчанов ввел новые порядки в тюрьмах; он запретил передачи -- как продовольствия, так и белья; он ввел драконовские меры преследования семей арестованных. И очень скоро он возбудил глубокую ненависть, как к себе лично, так и к тому режиму, который он представлял. Его ненавидели и вместе с тем боялись, как чумы.

Сколько невинной человеческой крови на его руках! Как много слез из-за него пролито! Это он руководил походом против комсомола, вырвав цвет советской молодежи из школ, университетов и заводов. Молодежь его ненавидела, родители его проклинали, он не только лишал их детей, он заставлял детей предавать своих родителей. Таков был Молчанов -- руководитель борьбы с оппозицией.

Не менее роковую роль сыграл Молчанов и в качестве руководителя по борьбе с шпионажем. Он был специалистом по изобретению и конструированию дел по шпионажу. Сколько иностранных коммунистов -- подлинных революционеров -- погибло из-за него в подвалах Лубянки! Множество невинных людей, обвиненных в шпионаже, было по его инициативе расстреляно. И этого человека Вышинский обвиняет в том, что он тайный троцкист! Вышинский мог бы действительно обвинить Молчанова в том, что этот специалист по изобретению шпионских дел, не разоблачил ни одного подлинного шпиона. В то время, как Молчанов расправлялся с невиновными, шпионы с успехом работали в стране. Под сенью изобретенных шпионских дел в стране процветает шпионаж, но Молчанов ни разу не разоблачил ни одного настоящего шпиона.

Молчанов был одним из первых арестованных из высших чиновников ГПУ. Арест его произвел большое впечатление и в начале держался в строжайшей тайне. Даже хорошо осведомленные круги не могли себе объяснить этого ареста. Высказывались разные предположения, но ни одно из них -- даже в отдаленнейшей степени -- не совпадало с тем, что было сказано на процессе. Многие были удивлены, многие чрезвычайно испуганы, но никто не жалел Молчанова. Все недоумевали и со страхом спрашивали друг друга: в чем же будут обвинять этого стопроцентного сталинца? Арест его был предостережением для всех. Даже самые рьяные исполнители поняли, что они не могут быть уверены в завтрашнем дне.

Один ответственный сотрудник ГПУ полагал, что Молчанов арестован для успокоения общественного мнения. Растущее недовольство не было секретом ни для правящих кругов, ни для ГПУ, и всем ненавистного Молчанова решили сделать козлом отпущения: Сталин, мол, заступается за народ и арестовывает Молчанова. Нужно признать, что арест Молчанова вызвал вздох облегчения во всех слоях, особенно среди тех, кто еще надеялся на возможное изменение курса. Лучше информированные круги ГПУ знали, что это лишь маневр, и что кровавая чистка продолжается.

Доверие Сталина к Молчанову казалось безграничным. В качестве особо доверенного лица Молчанов руководил комиссией по чистке ГПУ при обмене партийных билетов. Молчанов знал слишком много. Он знал, кто направил руку Николаева, он, как и Ягоды, хорошо знал тайны процессов. Он должен был исчезнуть, как исчез и Запорожец, этот преданный сталинец, точно выполнявший все приказы своего хозяина. Он, как и Молчанов, пользовался репутацией жестокого и бездушного человека. Это был типичный работник ГПУ той формации, какими мы их знали в последние 10 лет. Деятельность его в Ленинграде создала подходящую почву для убийства Кирова.

Запорожец, как и Молчанов, должен был последовать за своими жертвами. Как полгода после процесса Тухачевского из членов суда остались в живых лишь Блюхер и Буденый, так исчезают один за другим и организаторы других процессов. Руководителя Иностранным Отделом ГПУ, Слуцкого, лично ведшего допрос Мрачковского и Смирнова, заставили покончить с собой, и из краткой заметки в "Правде" мы узнали о внезапной кончине этого 38-летнего здорового человека. И неслучайно старика Левина присоединили к процессу и расстреляли за никогда не совершенные преступления. Этот превосходный кремлевский врач тоже знал слишком много, и он мог бы когда-нибудь многое рассказать. Он знал, как умер Орджоникидзе. (В Москве говорили, что Орджоникидзе умер на заседании после бурного объяснения со Сталиным, но в ГПУ и этой версии не верили, а говорили, что Орджоникидзе был отравлен). Доктор Левин мог бы когда-нибудь рассказать и о самоубийстве Аллилуевой, жены Сталина. Ему нечего было бы рассказать потомству о смерти Куйбышева, но он мог бы рассказать кое-что об операции Фрунзе. Не мог остаться в живых и доктор Казаков, изобретатель новых, еще не испробованных ядов и сывороток.

Такова судьба всех тех, кто в той или иной мере принимает участие в сталинском истреблении участников Октября.

Бр.

---

Итоги разгрома "братских" компартий

1. Польша

Аресты и расстрелы польских коммунистов начались в 1933 году, после того, как многие украинские и белорусские коммунисты были уже арестованы и расстреляны. Еще до массовых арестов, в 1929 году, Коминтерн при помощи ГПУ "рассудил" спор между правой группировкой ЦК польской компартии (Варский, Костржева и др.) -- и левой (группа Ленского), отправив в ссылку большинство правых. Группа Ленского -- сторонники генеральной линии -- оставалась до конца 1937 года у руководства.

В 1933 году начались аресты среди правых, а в 1938 году и среди группы Ленского.

Правые обвинялись в том, что помогли агентам Пилсудского пробраться в руководство партии, что состояли в связи с националистическими элементами польской Украины и Белоруссии и что поддерживали Троцкого в 1923-1924 г.г.

Началось с расстрела Жарского и его жены -- Мацеевской. Жарский, член партии с 1920 года (до этого он был членом ППС-левицы), принадлежал к партийному руководству и был избран от коммунистической партии в сейм. Оба "сознались" в том, что в 1919 году, по предложению польской дефензивы и П.О.В. (польская военная организация Пилсудского), пробрались в партию. Вместе с ними в партию вошли Сохацкий (Братковской) -- коммунистический депутат сейма, и Воевудский -- руководитель революционного крестьянского движения в Польше (организатор Независимой Крестьянской Партии -- Н.П.Х.). Все сознались также и в том, что ложно информировали польскую компартию о внутренних отношениях в лагере Пилсудского, в результате чего П.К.П. поддержала в 1926 году восстание Пилсудского. (Нелишне отметить, что тов. Троцкий был решительным противником этой тактики).

Одновременно с Сохацким и Воевудским были арестованы еще следующие члены ЦК: Клонович, Хростель, Юльский-Буксхорн. В 1934 году все они были расстреляны.

В том же году расстреляны Вандурский -- поэт, представитель пролетарского искусства в Польше, в последнее время руководитель польского театра в Киеве, и Тешнер (Антон Вернер), член ЦК польского комсомола. Оба были расстреляны в связи с делом Сохацкого -- за шпионаж.

Все они были разоблачены Ленским и его группой. После их расстрела польская партийная пресса была полна статьями о "разоблачении провокаторов" и о радужных планах на будущее, после "очищения атмосферы". Однако, Сталин не удовлетворился этими жертвами. Понадобились новые -- и наступила очередь Ленского и его группы.

Началось с ареста (и расстрела?) известного писателя Бруно Ясенского, автора нашумевших книг "Жгу Париж" и "Человек меняет кожу". Его обвиняли в связях с приспешником Ягоды -- Авербахом и "польским шпионом" Домским -- бывшим членом ЦК польской компартии, находившимся уже в течение многих лет в ссылке. Затем арестованы (и расстреляны?): Ленский ("польский Сталин") -- генсек польского ЦК, Альберт, Генриковский -- известный сотрудник Профинтерна, Бронковский.

Из бывших сотрудников Варского и Костржевы, во время последних чисток были арестованы: Валецкий (Горовиц), Лапинский -- ответственный сотрудник берлинского полпредства, а впоследствии заведующий иностранным отделом "Известий", и Уншлихт.

2. Германия

После захвата власти фашистами, многие видные немецкие коммунисты бежали в СССР. Их ждала там худшая участь, чем в гитлеровской Германии. В 1934 году начались аресты и расстрелы среди немецкой эмиграции в СССР. Вот далеко неполный список жертв сталинского террора.

Герман Купферштейн и его жена выехали в 1935 году из Парижа в Москву. Он был видным членом Союза Красных Фронтовиков (Р.Ф.Б.). В 1932 году он на Бюловплатц в Берлине застрелил двух офицеров. В Париже он был одним из руководителей немецкой коммунистической эмиграции. Расстрелян в Москве, как агент Гестапо. После его смерти ГПУ распространяло слухи, что при обыске у него было найдено 2.000 ф. ст.

Эрнст Отвальд -- в 1927 году перешел в К.П.Г. из национал-социалистических рядов. Играл видную роль в Союзе революционно-пролетарских писателей. Написал ряд романов, обличающих национал-социализм. После прихода Гитлера к власти жил в Праге. В 1936 году выехал с женой в СССР, и там оба были арестованы, как агенты Гестапо.

Гюнтер -- также известный член Союза революционно-пролетарских писателей. Арестован в Москве по обвинению в шпионаже.

Как шпионы арестованы и расстреляны бывшие члены ЦК К.П.Г. Гейнц Нейман, Герман Реммеле, и депутат ландтага Шуберт.

Вернер Гирш -- буржуазный журналист, примкнул к К.П.Г. в 1924 году и с тех пор был ближайшим помощником Тельмана. После прихода Гитлера к власти, В. Гирш был арестован, но через некоторое время освобожден. Во время одной из его конспиративных встреч с Тельманом оба были арестованы. Гирш попал в концлагерь. Благодаря связям его матери, он был освобожден в 1935 году, бежал в СССР, где и был арестован, как агент Гестапо и организатор ареста Тельмана. В 1937 году расстрелян. Жена его работала в парижском отделении ТАСС'а. В 1936 году ее уволили. Сейчас он с ребенком живет в большой нужде на юге Франции.

В 1937 году расстреляны: Зискинд -- бывший редактор "Роте Фане" в Берлине, Николай Биркенгауер -- бывший редактор "Рур Эхо", в 1933-1934 г.г. секретарь Политбюро К.П.Г. в Париже, затем, после 7-го Конгресса Коминтерна, руководитель парижского комитета защиты Тельмана.

Летом 1937 года в Москве арестован Курт Зауерланд -- бывший редактор "Роте Ауфбау" в Берлине.

С 1936 года в тюрьме находятся: бывший сотрудник центрально-теоретического органа К.П.Г. "Ди Интернационале" -- австриец доктор Гербер; бывший редактор "Интернационале Прессе-Корреспонденц", а затем "Рундшау" -- Боросс, известный своими корреспонденциями об СССР и хвалебными гимнами Сталину; видный член К.П.Г. -- профессор Галле.

В конце 1937 года в Москве расстрелян Рудольф Хаус (Хаусшильд), специалист по военным вопросам в К.П.Г., статьи которого появлялись в "Правде" и "Известиях". Он "сознался" в шпионаже в пользу Рейхсвера.

Х.

---

Уход из Коминтерна

Редакцией получено письмо от группы членов палестинской компартии, порвавших, под влиянием московских процессов, с Коминтерном и партией. Приветствуя решительное выступление палестинских товарищей, редакция, со своей стороны, особенно подчеркивает значение их лозунга: назад к ленинизму, лозунг за который мы боролись, боремся и будем бороться.

Редакция.

"Ко всем коммунистам, ко всем рабочим и преданным делу Советского Союза и революции!

Страна Октября и социалистического строительства, руководство борьбой против фашизма и империализма, самое знамя коммунизма -- все это находится в ненадежных и безответственных руках. Вот вывод, к которому приводят инсценированные Сталиным и Ежовым процессы.

Можно ли себе представить сознательного человека, верящего в силу и значение социализма, способного в то же время поверить во всю ту выставку коррупции, испорченности и фантастической, безумной измены, которая преподносится нам сталинскими процессами? Неужели именно в стране величайшей революции, столь велика моральная сила фашизма и столь ничтожно влияние социализма, что все признанные вожди и подлинные революционеры, и вместе с ними и широкие массы, сотни тысяч коммунистов, оказались предателями коммунизма и продают себя фашизму?

Лишь те, кто не чувствуют в душе своей всей огромной пропасти между социализмом и фашизмом, или люди с органическими недостатками ума и души, могут поверить во все эти идеи или даже только сомневаться.

В последние девять месяцев перед процессом Зиновьева-Каменева было исключено из партии, по официальным данным, 300.000 членов, как изменники и т. п. А ведь оргия массового истребления партии развернулась во всю ширь лишь после этого процесса. В последнее время было опубликовано, что из некоторых местных организаций исключено большинство членов партии в качестве "врагов народа" и фашистов. Выходит, что помимо этих 300.000 фашизм приобрел еще во много раз больше сторонников. Если бы все это было правдой, если бы поверили в это -- социализм был бы навеки опозорен и ему был бы нанесен смертельный удар, как идее и как движению. К счастью, все это -- абсолютная ложь. Но эта ложь дьявольская провокация, несущая с собою уничтожение, разрушение и вырождение. Она идет на пользу фашистскому врагу.

Если бы буржуазной реакции удалось поставить провокатора во главе рабочего движения и социалистического строительства, она не смогла бы причинить больше вреда, чем Сталин своими злодеяниями. Нет! Все эти сотни тысяч и все вожди не враги народа и не фашисты! Они -- коммунисты! Трудно уничтожить их, не запятнав предварительно фантастическими инсинуациями. А реакционная бюрократия особенно заинтересована в этой клевете, чтоб опозорить революцию.

Процессы представляют собою концентрированное выражение эволюции власти и руководства. Печать лжи лежит на них и на той демократии, которую принесла новая конституция. Ведь теперь так ясны цинизм и издевательство этого шантажа. Нас заставляют видеть самую совершенную демократию в этом парализующем и вульгарном режиме неограниченного самодержавия. Ложь выходит из берегов! Неужели же мы по-прежнему будем насиловать нашу революционную совесть и оправдывать все?

Наши лучшие сознательные годы мы шли за Сталиным. Не потому, что действительно считали его нашим "отцом". В нашем самообмане мы верили, что преданность Сталину это то же, что преданность делу Советского Союза и мировой революции. Мы надеялись, что эти методы случайны и преходящи. Но Сталин эксплоатирует нашу преданность для продолжения своих темных дел без конца и предела. Он обманывает нас и в то же время издевается над нами. Если бы Сталин должен был считаться с тем, что мы, коммунисты всего мира, не захотим освятить всех его преступлений, тогда даже и он почувствовал бы, что должна быть установлена какая-то граница. Но теперь он уж не может остановиться. Гнилая сталинская бюрократия связала свою судьбу с ложью шантажом, провокацией и перманентным террором не против враждебных классов, а против рабочего класса и его авангарда в Советском Союзе и левых рабочих организаций заграницей.

Мы тоже несем ответственность за такие результаты. И именно из глубокого чувства ответственности мы не можем и не имеем права молчать. Довольно дурманить головы запугиванием, что буржуазия использует это. Наоборот, в действительности она использует наше молчание, чтобы отождествить всех коммунистов и самый коммунизм с ложью процессов, которая теперь уже всем ясна. Сталинская клевета, будто Советский Союз насквозь пропитан преступлениями, перед которыми бледнеют преступления капиталистического мира, идет на пользу только буржуазии. С негодованием и презрением мы отметаем этот навет Сталина и Вышинского. Еще и теперь Советский Союз несравненно выше и прогрессивнее и представляет собою совсем не то, что нам хотят показать процессами и искажениями автократично-абсолютистской власти. Всякое отождествление не только социализма, но и Советского Союза, каков он есть сегодня, с такими процессами и такой властью, действительно полностью дискредитировало бы социализм и было бы контрреволюционно. Чем больше сил мы найдем в себе для борьбы с этими процессами, тем меньше буржуазия сможет использовать их для запятнания социализма и ослабления боеспособности рабочего класса.

А между тем непрерывные поражения Советского Союза и мирового рабочего класса, -- поражения, вызванные политикой процессов Сталина и деморализацией Коминтерна, -- грозят страшными опасностями. Надо уяснить себе до конца, что непрерывная война, которую Сталин ведет против партийных, хозяйственных и военных кадров, ликвидирует завоевания революции и разрушает основы советского государства. Надо уяснить себе до конца, что если и в дальнейшем революционное движение останется порабощенным режиссерами процессов, если провокация и грязь будут дальше разводиться внутри мирового рабочего движения, то победит фашизм и падет Советский Союз.

Товарищи! Необходимо спасти Советский Союз и знамя коммунизма! Встанем на борьбу против политики поражений, против процессов, ведущих Советский Союз к пропасти!

Назад к ленинизму! К революционной борьбе международного рабочего класса!

Долой провокационные процессы! Долой режиссеров процессов и могильщиков Октябрьской революции!

Да здравствует Советский Союз! Да здравствует мировая революция!".

 

Группа выходцев из П.К. партии.

---

 

Жизнь Л. Д. Троцкого в опасности

Пока жив Л. Д. Троцкий, роль Сталина, как истребителя старой гвардии большевиков, не выполнена. Недостаточно приговорить тов. Троцкого, вместе с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным и др. жертвами террора, к смерти. Нужно приговор привести в исполнение.

В своей бешеной травле Сталин не брезгует никакими средствами. Гнусная клевета распространяется через каналы общественного мнения, печати и рабочих организаций. Преданными Сталину организациями ведется бешеная кампания с требованием высылки тов. Троцкого из Мексики, единственной страны, предоставившей ему убежище. Не довольствуясь непосредственным и посредственным уничтожением семьи тов. Троцкого (две дочери Нина и Зинаида, младший сын Сергей и, наконец, трагически погибший Лев Седов), Сталин систематически подготовляет покушения на жизнь тов. Троцкого.

Одного за другим шлет Сталин своих гепеуровских палачей в Мексику. В те дни, когда Лев Седов боролся со смертью в Париже, в Мексике была произведена попытка покушения на тов. Троцкого. Под видом посыльного, принесшего подарок, в дом пытался проникнуть подозрительного вида человек. Попытка эта сорвалась, так как поведение его показалось подозрительным. Воспользовавшись случаем, он скрылся, оставив по близости пакет с взрывчатым веществом.

Не так давно мы сообщали в "Бюллетене Оппозиции" (# 62-63) о том, что в вещах физического убийцы тов. Райсса -- Роланда Аббиата (кличка Росси или Ру) нашли план города Мексико и его окрестностей, указатель улиц Мексико, географическую карту Мексики, ряд американских адресов и копию заявления Аббиата в мексиканское консульство, с просьбой предоставить ему визу на въезд в Мексику.

В марте месяце в Мексику прибыл известный сталинский агент Georges Fournial. Вслед за ним приехал, возвратившийся из Испании, Ralph Bates. А в апреле в Мексику отправился некий Жорж Минк, который в течение долгого времени хозяйничал в Испании под именем Alfred Herz. Он "прославился" там своей жестокостью в отношении сторонников Четвертого Интернационала, поумовцев и анархистов. Это он организовал убийство Камилло Бернари; он ответственен за исчезновение нашего товарища Мулена, деятеля Четвертого Интернационала в Каталонии; арест John Mc Nair, представителя английской I.L.P. в Испании, исчезновение Эрвина Вольфа, Марка Рейна и многих других -- дело его рук.

Теперь целый ряд гепеуров разных калибров, перебрасывается из Испании в Мексику. Ходят даже слухи, что "сам" Киндерман, известный своими зверствами в Испании, лично направляется в Мексику для руководства всеми ранее делегированными им бандитами.

Цель этого паломничества ясна -- жизнь Л. Д. Троцкого в опасности!