Революционный архив

Бюллетень Оппозиции

(Большевиков-ленинцев) № 71

Другие номера

№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30; 31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.

№ 71 10-й год изд. - Ноябрь 1938 г. № 71



Содержание

  Л. Троцкий: Свежий урок

 

(К вопросу о характере предстоящей войны). - Опыт прошлой войны. - Борьба за и против нового передела мира. - Империалистский Квартет вместо "фронта демократий". - Смысл государственного переворота в Чехословакии. - Защита "национальной независимости" Чехословакии? - Еще раз о демократии и фашизме. - Международная политика бонапартистской клики Кремля. - Социальная основа оппортунизма. - Ком-шовинизм. - Второй и Третий Интернационалы в колониальных странах. - О международной ассоциации выжатых лимонов (# 3 1/4). - Перспективы.

Беседа о задачах американских профессиональных союзов.

Речь Л. Д. Троцкого по поводу 10-летия американской организации большевиков-ленинцев и учредительного съезда Четвертого Интернационала.

Процесс ПОУМ'а.

Свежий урок

(К вопросу о характере предстоящей войны)

Через двадцать лет после первой мировой империалистской войны, основательно разрушившей "демократические" иллюзии, вожди Коминтерна пытаются доказать, что капиталистический мир в корне изменил свою природу; что империализм не есть более решающий фактор на нашей планете; что мировые антагонизмы определяются не хищными интересами монополистского капитала, а отвлеченными политическими принципами, и что новая бойня народов будет оборонительной войной невинных, миролюбивых демократий против "фашистских агрессоров". Очень значит коротка человеческая память, если накануне новой империалистской войны авантюристы Третьего Интернационала осмеливаются пускать в оборот те самые идеи, которыми предатели Второго Интернационала обманывали массы во время прошлой войны.

Дело не ограничивается, однако, простым повторением. Так как за истекшую четверть века загнивание капитализма далеко продвинулось вперед, в экономике, как и в политике, то фальсификации Третьего Интернационала принимают неизмеримо более обнаженный, циничный и подлый характер, чем социал-патриотические доктрины прошлой войны. Лидеры Второго Интернационала, успевшие уже было утратить веру в спасительность "демократических" формул и не столь далекие от отчаянья, с изумлением и новой надеждой приняли неожиданную помощь Коминтерна. Вслед за ними повернула в сторону коммунистических шовинистов свои взоры и часть империалистской буржуазии. Таков важнейший политический источник гнилой и бесчестной политики "Народных фронтов".

Каждый глубокий кризис: экономический, политический, военный, имеет ту положительную сторону, что подвергает проверке разного рода традиционные величины и формулы, обнаруживая гниль тех из них, которые служили для замазывания противоречий в "мирное" время, - и тем толкает общее развитие вперед. Дипломатический кризис вокруг Чехословакии превосходно выполнил эту прогрессивную работу. Марксистам остается только сделать из свежего опыта необходимые политические выводы.

Опыт прошлой войны

Начнем с беглого взгляда назад. Война 1914-1918 годов была, как известно, "войной за демократию". Союз Франции, Великобритании, Италии и Соединенных Штатов позволял социал-патриотам Антанты застенчиво закрывать глаза на пятого союзника: царизм. После февральской революции 1917 года, низвергшей Николая II, фронт демократий выровнялся окончательно. Только неисправимые большевики, могли кричать после этого об империализме. Стоило ли, в самом деле, придираться к тому, что либерал Милюков и почти-социалист Керенский хотели захватить Галицию, Армению и Константинополь? В конце концов Милюков с Керенским выяснили, что большевики были просто агентами Людендорфа (тогдашнего "Гитлера").

Война закончилась полной победой демократий, несмотря на то, что Советская Россия, руководимая большевиками, покинула их священный лагерь. Результатом победы явился Версальский мир, оплаченный, правда, миллионами молодых жизней, но зато призванный окончательно утвердить на земле демократию, свободу развития наций и мирное сотрудничество народов на основе всеобщего разоружения. Лига Наций увенчала завоевания войны, которая должна была стать "последней войной": так обещали Вильсон и Второй Интернационал.

Рая, однако, не наступило. Зато наступило нечто, очень похожее на ад. Версальский мир душил Европу. Протекционизм душил хозяйство. Война за "демократию" открыла эру окончательного упадка демократии. Мир стал беднее и теснее. Одно государство за другим сворачивало на путь фашистской или милитаристской диктатуры. Международные отношения становились все более угрожающими. Вместо разоружения пришли такие программы милитаризма, которые накануне прошлой войны показались бы кошмаром. Первые схватки новых кровавых конфликтов разразились уже в разных частях света. Именно этот момент Коминтерн выбрал для того, чтоб отречься от последних остатков интернационализма и провозгласить задачей новой эпохи союз пролетариата с загнивающими империалистскими демократиями "против фашизма". Источником величайшей мировой заразы является ныне та навозная куча, которая была некогда Коммунистическим Интернационалом.

Борьба за и против нового передела мира

Некоторые теоретики Второго Интернационала, пытавшиеся, как Каутский, открыть хоть какую-нибудь перспективу, выражали надежду на то, что, испробовав свои силы в великой бойне народов, империалисты окажутся вынужденными сговориться между собой и установить мирное господство над миром, в форме товарищества на паях (теория "ультра-империализма"). Эта филистерски-пацифистская теория, являвшаяся социал-демократической тенью Лиги Наций, пыталась закрыть глаза на два процесса: во-первых, постоянные изменения в соотношении сил между разными империалистскими государствами, при полной невозможности практически измерить эти изменения иначе, как силою оружия; во-вторых, освободительную борьбу пролетариата метрополий и колониальных народов, борьбу, которая является важнейшим фактором нарушения равновесия и сама по себе исключает возможность "мирного" империалистского грабежа. Именно в силу этих причин жалкой утопией остаются программы разоружения.

Вопиющее и все возрастающее несоответствие между удельным весом Франции и Англии, не говоря уже о Голландии, Бельгии и Португалии, в мировом хозяйстве и грандиозными размерами их колониальных владений, есть такой же источник мировых конфликтов, такая же провокация новых войн, как и неутоленная жадность фашистских "агрессоров". Вернее сказать, явления того и другого типа представляют только две стороны одной и той же медали. "Миролюбие" английской и французской демократий опирается на подавление национально-демократических движений сотен миллионов душ в Азии и Африке ради получения с них грандиозной сверх-прибыли. С другой стороны, Гитлер и Муссолини обещают стать более "мирными", когда получат в свои руки достаточные колониальные владения.

Соединенные Штаты, благодаря почти монопольному обладанию целым континентом с неисчерпаемыми естественными богатствами и при содействии ряда благоприятных исторических условий, развивали свое господство над миром очень "мирно" и "демократически", если не считать таких мелочей, как истребление индийских аборигенов, захват лучшей части Мексики, разгром Испании, участие в мировой войне и прочее. Однако, этот "идиллический" метод экспансии относится целиком к прошлому. Быстрое и страшное загнивание американского капитализма ставит перед ним вопрос о жизни и смерти во все более обнаженной военной форме. Через 14 пацифистских пунктов Вильсона, через квакерскую АРА (международная филантропическая организация) Гувера, реформаторский Нью Дил Рузвельта, доктрину изоляционизма, законы об абсолютном нейтралитете и проч. Соединенные Штаты фатально идут к такому взрыву империалистской экспансии, какого еще не видел мир.

Отброшенная Версальским миром далеко назад Германия положила в основу своей империалистской программы задачу "национального объединения". Под этим лозунгом вырос и окреп фашизм, легальный наследник веймарской демократии. Поистине ирония судьбы! В период своего исторического восхождения (от наполеоновских войн до Версальского мира 1871 года) запоздалая немецкая буржуазия оказалась неспособной достигнуть национального объединения собственными силами. Бисмарк выполнил эту работу наполовину, оставив почти незатронутым весь феодально-партикуляристский хлам. Революция 1918 года устранила, правда, германские династии (только потому, что социал-демократия оказалась не в силах их спасти!), но, преданная социал-демократией в руки юнкеров, банкиров, бюрократии и офицерства, оказалась неспособна не только осуществить единую велико-германскую республику, но хотя бы бюрократически централизовать гогенцоллернскую Германию. Обе эти задачи легли на Гитлера. Вождь фашизма выступает, в своем роде, как продолжатель Бисмарка, который в свою очередь оказался душеприказчиком буржуазных банкротов 1848 года. Но это в конце концов только поверхностная сторона процесса. Его социальное содержание изменилось в корне. Национальное государство из прогрессивного фактора, давно уже стало в передовых странах тормозом развития производительных сил. Лишний десяток миллионов немцев в границах Германии не изменит реакционной природы национального государства. По своему, империалисты это прекрасно понимают. Для Гитлера дело идет вовсе не об "объединении немцев", как самостоятельной задаче, а о создании более широкого европейского плацдарма для дальнейшей мировой экспансии. Кризис из-за судетских немцев, вернее из-за судетских гор, явился одним из эпизодов на пути борьбы за колонии.

Новый передел мира стоит в порядке дня. Первый шаг революционного воспитания рабочих должен состоять в умении различать под официальными формулами, лозунгами и лицемерными фразами реальные империалистские аппетиты, планы и расчеты.

Империалистский Квартет вместо "фронта демократий"

Овечья уступчивость европейских демократий есть результат не миролюбия, а слабости. Причиной слабости является не демократический режим сам по себе, а диспропорция между экономическим фундаментом метрополий и унаследованными от прошлого колониальными империями. К диспропорции прибавляется освободительная борьба колоний, угрожающая, особенно во время войны, вспыхнуть революционным пожаром. В этих условиях загнивающая "демократия" действительно становится дополнительным источником слабости для старых империалистских держав.

Откровенная реакция во Франции несомненно наживает капитал на капитуляциях Народного фронта. Можно с уверенностью ждать усиления французского фашизма, пользующегося покровительством руководящих военных кругов. В Англии, где у власти стоит консервативная буржуазия, на ближайший период выиграет, вероятно, больше лейбористская оппозиция, чем фашизм. Но, ввиду всей исторической обстановки, приход к власти Лейбор Парти может быть только эпизодом, вернее, этапом на пути к более радикальным переменам. Не майору Эттли и не сэру Ситрину справиться со зловещими духами нашей эпохи!

Так или иначе, "мировой фронт демократий", обещанный шарлатанами "Народных фронтов", оказался пока-что заменен фронтом четырех держав: Германии, Италии, Англии и Франции. После Мюнхенского совещания, где Англия и Франция капитулировали перед Гитлером, при двусмысленном, как всегда, посредничестве Муссолини, главы четырех государств выступали перед своими народами, как национальные герои: Гитлер объединил немцев; Чемберлен и Даладье предотвратили войну; Муссолини -- помог тому и другому. Да здравствует Квартет! Та мелко-буржуазная братия, которую ГПУ мобилизует обычно для всякого рода пацифистских конгрессов, уже начинает сейчас поворачивать свои взоры в сторону новых миротворцев. Французские социалисты воздержались по вопросу о чрезвычайных полномочиях для Даладье, героя капитуляции: воздержание есть только переходная ступень из лагеря Москвы в лагерь Квартета. Изоляция сталинских преторианцев в палате депутатов и сенате символизировала полную изоляцию Кремля в европейской политике.

Можно, однако, сейчас уже сказать с уверенностью, что Мюнхенский Квартет так же мало способен охранить мир, как и никогда не существовавший "фронт демократий". Англия и Франция бросили в пасть Гитлеру Чехословакию, чтоб дать на время работу его пищеварению и отодвинуть в будущее вопрос о колониях. Крайне туманно и неуверенно Чемберлен и Даладье обещали общее соглашение по всем спорным вопросам. С своей стороны, Гитлер обещал не предъявлять больше территориальных требований в Европе. Этим он, во всяком случае, показал, что намерен предъявить территориальные требования в других частях света. Что касается Эльзаса-Лотарингии, Шлезвига и проч., то Гитлер, в лучшем случае, откладывает разрешение этих вопросов до новой мировой войны. Еслиб во Франции в ближайшие год-два победил фашизм, а в Англии -- Лейбор Парти, эти политические перемены очень немногое изменили бы в распределении империалистских фигур на мировой доске. Фашистская Франция была бы столь же мало, как и Франция "Народного фронта", склонна отдавать Гитлеру Эльзас-Лотарингию или делиться с ним колониями. Лейбористская партия, насквозь проникнутая духом империализма, не могла бы смягчить антагонизм с Италией в Средиземном море, ни задержать развитие мирового антагонизма германских и британских интересов. В этих условиях Квартет, если он вообще осуществится, продержится лишь до ближайшего кризиса, которого ждать недолго. Империализм фатально и неудержимо идет к переделу мира в соответствии с изменившимся соотношением сил. Чтоб предотвратить катастрофу, надо задушить империализм. Все остальные средства -- фикции, иллюзии, обман.

Смысл государственного переворота в Чехословакии

Отказ Франции и Великобритании от защиты империалистских интересов чешской буржуазии привел не только к расчленению Чехословакии, но и к крушению ее политического режима. На этом опыте обнаружилось в химически чистом виде, что чехословацкая демократия была не выражением "народной воли", а лишь аппаратом приспособления чешского монополистического капитала к державам-покровительницам. Как только отпало военное покровительство, демократический механизм оказался не только не нужен, но и вреден, ибо угрожал лишними трениями с Гитлером. Верхушка чешской буржуазии немедленно же создала новый аппарат империалистического приспособления, в виде военной диктатуры. Смена режимов произошла без малейшего участия народа, без новых выборов, даже без апелляции к старому парламенту. Выбранный народом президент, архи-"демократ" Бенеш, призвал к власти старшего генерала республики. Этот призыв имел сначала видимость уступки народу, который волновался, протестовал, демонстрировал, требуя сопротивления Гитлеру с оружием в руках. Сопротивления? Вот вам генерал, в качестве национального вождя! Совершив этот акт, штатский президент подал в отставку. После чего генерал, который стоял ранее во главе войск и был, так сказать, мечом демократии, заявил о своем намерении, в интересах дружбы с Гитлером, ввести новый государственный режим. И больше ничего!

Демократия, вообще говоря, являлась для буржуазии необходимостью в эпоху свободной конкуренции. Монополистскому капитализму, основанному не на "свободной" инициативе, а на централистическом командовании, демократия не нужна; она его связывает и стесняет. Империализм может терпеть демократию до поры до времени, как неизбежное зло. Но внутренне он тяготеет к диктатуре. "Разница между республикански-демократической и монархически-реакционной империалистской буржуазией -- писал Ленин еще во время прошлой войны, 22 года тому назад, -- стирается именно потому, что та и другая гниет заживо". И далее: "Политическая реакция по всей линии -- свойство империализма". Только безнадежная тупость может думать, будто мировые империалистские антагонизмы определяются непримиримостью демократии и фашизма. На самом деле правящие клики всех стран рассматривают демократию, военную диктатуру, фашизм и проч., как разные орудия и методы для подчинения себе собственных народов, во имя империалистских целей; причем внутри одного из политических режимов, именно демократии, бывает заранее включен, в виде, например, генерального штаба, другой режим, -- военной диктатуры.

В Германии империалистская буржуазия, при активном участии социалдемократии, поставила на пост президента фельдмаршала Гинденбурга, в качестве защитника от фашизма. Гинденбург, с своей стороны, призвал к власти Гитлера, после чего сам фельдмаршал не подал, правда, в отставку, а умер; но это уже вопрос техники и возраста. По существу же переворот в Чехословакии воспроизводит главные черты переворота в Германии, вскрывая тем самым основные пружины политической механики империализма. За кулисами вопрос о режиме Чехословакии решался, несомненно, на совещаниях магнатов чешского, французского, британского и германского капитала, верхушки генералитета и дипломатов. Главная забота направлялась на то, чтоб передвижка государственных границ, как можно, меньше нарушала интересы финансовой олигархии. Переключение с англо-французской ориентации на немецкую означало в основе своей обмен акциями, новое распределение заказов военных заводов для Шкода и проч.

Никто, к слову сказать, не интересовался позицией социал-демократии и экс-компартии, ибо в Чехословакии они не более способны к сопротивлению, чем их старшие сестры оказались в Германии. Подчинившись "национальной необходимости" эти насквозь прогнившие организации сделали все, чтоб парализовать революционное сопротивление пролетариата. Когда переворот будет закончен, финансовая клика произведет вероятно "референдум", т.-е. даст народу, загнанному в тупик, драгоценную возможность "одобрить", под револьвером Сирового, те перемены, какие были произведены без него и против него.

Защита "национальной независимости" Чехословакии?

Во время критической сентябрьской недели раздавались, как передают, голоса, даже на левом фланге социализма, в том смысле, что, в случае "единоборства" между Чехословакией и Германией, пролетариат должен будет, хотя бы и в союзе с Бенешем, помочь Чехословакии спасти свою "национальную независимость". Этот гипотетический случай не наступил: герои чехословацкой независимости, как и следовало ожидать, капитулировали без боя. Нельзя, однако, в интересах будущего, не отметить здесь грубейшую и опаснейшую ошибку несвоевременных теоретиков "национальной независимости".

Даже помимо своих международных связей Чехословакия представляет насквозь империалистское государство. Экономически в ней царит монополистский капитал. Политически чешская буржуазия господствует (скоро надо будет, может быть, сказать: господствовала) над несколькими угнетенными национальностями. Война, даже со стороны изолированной Чехословакии, велась бы, таким образом, не за национальную независимость, а за сохранение и, если возможно, расширение границ империалистской эксплоатации.

Войну между Чехословакией и Германией, даже если бы другие империалистские государства не вмешались сразу, недопустимо было бы рассматривать вне того переплета европейских и мировых империалистских отношений, из которых эта война могла вспыхнуть, как эпизод. Месяцем или двумя позже чешско-немецкая война -- если бы чешская буржуазия хотела и могла воевать, -- вызвала бы почти неминуемо вмешательство других государств. Было бы, поэтому, для марксиста грубейшей ошибкой определять свою позицию на основании сегодняшних конъюктурных дипломатических и военных группировок, а не на основании общего характера социальных сил, стоящих за этой войной.

Сотни раз мы повторяли незаменимый и неоценимый тезис Клаузевица: война есть продолжение политики другими средствами. Чтоб определить в каждом конкретном случае исторический и социальный характер войны, надо руководствоваться не впечатлениями и гаданиями, а научным анализом той политики, которая предшествовала войне и обусловила ее. Эта политика, начиная с первого дня образования лоскутной Чехословакии, имела империалистский характер.

Можно возразить, что, помимо отделения судетских немцев, венгров, поляков, может быть, и словаков, Гитлер не остановится перед закабалением самих чехов, и что в этом случае их борьба за национальную независимость будет иметь все права на поддержку пролетариата. Такая постановка вопроса -- не что иное, как социал-патриотический софизм. Какими конкретными путями пойдет дальнейшее развитие империалистских антагонизмов, мы не знаем. Полный разгром Чехословакии, конечно, вполне возможен. Но возможно и то, что, прежде чем этот разгром успеет совершиться, вспыхнет европейская война, в которой Чехословакия окажется на стороне победителей и примет участие в новом расчленении Германии. Неужели же роль революционной партии есть роль сиделки при "пострадавших" гангстерах империализма?

Совершенно очевидно, что пролетариат должен строить свою политику, исходя из данной войны, как она есть, т.-е. как она обусловлена предшествующим ходом развития, а не из гипотетических гаданий о возможном стратегическом исходе войны. При таких гаданиях каждый будет неизбежно выбирать тот вариант, который больше отвечает его собственным желаниям, национальным симпатиям и антипатиям. Ясно, что такая политика имела бы не марксистский, а субъективистский, не интернационалистский, а шовинистический характер.

Империалистская война, с какого бы угла она ни началась, будет вестись не из-за "национальной независимости", а ради передела мира в интересах отдельных клик финансового капитала. Это не исключает того, что попутно империалистская война может улучшить или ухудшить положение той или другой "нации"; точнее сказать, одной нации за счет другой. Так, Версальский мир раздробил Германию. Новый мир может раздробить Францию. Социал-патриоты как раз и пользуются ссылками на возможную "национальную" опасность в будущем для того, чтоб поддерживать "своих" империалистских бандитов в настоящем. Чехословакия ни в малейшей мере не составляет исключения из этого правила.

В сущности все такого рода гадательные аргументы и запугивания будущими национальными бедствиями, в пользу поддержки той или другой империалистской буржуазии, исходят из открытого или молчаливого отказа от революционной перспективы и революционной политики. Разумеется, если новая война закончится одной лишь военной победой того или другого империалистского лагеря; если война не вызовет ни революционного восстания, ни победы пролетариата; если новый империалистский мир, более страшный, чем версальский, наденет на народы новые оковы на десятилетия; если несчастное человечество все это молчаливо и покорно стерпит, -- то не только Чехословакия или Бельгия, но и Франция может быть отброшена на положение угнетенной нации (такое же допущение можно сделать и относительно Германии). В этом случае дальнейшее ужасающее разложение капитализма должно будет отбросить все народы назад на многие десятки лет. Конечно, при осуществлении этой перспективы, т.-е. перспективы пассивности, капитуляции, поражений и упадка, угнетенные классы и целые народы вынуждены будут в поте и крови снова карабкаться на четвереньках по пройденному уже однажды историческому пути.

Исключена ли такая перспектива? Если пролетариат будет без конца терпеть руководство социал-империалистов и ком-шовинистов; если Четвертый Интернационал не сумеет найти дорогу к массам; если ужасы войны не толкнут рабочих и солдат на путь возмущения; если колониальные народы будут терпеливо истекать кровью в интересах рабовладельцев, -- при этих условиях уровень цивилизации будет неизбежно снижен, и общий регресс и распад могут снова поставить в порядок дня национальные войны в Европе. Но тогда мы, или, вернее, наши сыновья, должны будут определять свою политику по отношению к будущим войнам уже на основании анализа новой обстановки. Сегодня же мы исходим не из упадочной, а из революционной перспективы; мы -- пораженцы за счет империализма, а не за счет пролетариата. Вопрос о судьбе чехов, бельгийцев, французов и немцев, как наций, мы связываем не с конъюнктурными передвижениями военных фронтов во время новой свалки империалистов, а с восстанием пролетариата и его победой над всеми империалистами. Мы глядим вперед, а не назад! Программа Четвертого Интернационала гласит, что свобода всех наций Европы, больших и малых, может быть обеспечена только в рамках Социалистических Соединенных Штатов Европы.

Еще раз о демократии и фашизме

Все это не значит, разумеется, что между демократией и фашизмом нет вообще никакой разницы, или что эта разница безразлична для пролетариата, как утверждали еще совсем недавно сталинцы. С таким дешевым политическим нигилизмом марксисты не имеют ничего общего. Нужно только в каждом данном случае ясно понять реальное содержание этой разницы и ее действительные пределы.

Для отсталых колониальных и полуколониальных стран борьба за демократию, в том числе за национальную независимость, представляет необходимый и прогрессивный этап исторического развития. Именно, поэтому, мы признаем не только правом, но долгом рабочих этих стран активно участвовать в "защите отечества" против империализма, разумеется, при условии сохранения полной самостоятельности своей классовой организации и непримиримой борьбы против отравы шовинизма. Так, в конфликте Мексики с нефтяными магнатами и их исполнительным комитетом, который называется демократическим правительством Великобритании, сознательный пролетариат всего мира стоит полностью на стороне Мексики (разумеется, это не относится к империалистским лакеям, возглавляющим британскую Лейбор Парти).

Что касается передового капитализма, то он давно перерос не только старые формы собственности, но и национальное государство, а следовательно и буржуазную демократию. В этом и состоит основа кризиса современной культуры. Империалистская демократия загнивает и разлагается. Программа "защиты демократии" для передовых стран есть программа реакции. Единственной прогрессивной задачей здесь является подготовка международной социалистической революции. Ее задача: разбить рамки старого национального государства и построить хозяйство в зависимости от географических и технических условий, без средневековых таможен и пошлин.

Это не означает, опять-таки, безразличного отношения к сегодняшним политическим методам империализма: во всех тех случаях, где контр-революционные силы тянут от загнивающего "демократического" государства назад: к партикуляризму провинций, к монархии, военной диктатуре, фашизму, -- революционный пролетариат, не беря на себя ни малейшей ответственности за "защиту демократии" (она не защитима!), даст этим контр-революционным силам вооруженный отпор, чтобы, в случае успеха, направить свое наступление против империалистской "демократии".

Эта политика применима, однако, лишь по отношению ко внутренним конфликтам, т.-е. в тех случаях, где ставкой борьбы действительно является вопрос о политическом режиме: так обстояло, например, дело в Испании. Участие испанских рабочих в борьбе против Франко было их элементарнейшим долгом. Но именно потому и только потому, что рабочим не удалось своевременно заменить власть буржуазной демократии своей собственной властью, "демократия" очистила место фашизму. Чистейшим подлогом и шарлатанством является, однако, механическое перенесение законов и правил борьбы разных классов одной и той же нации на империалистскую войну, т.-е. борьбу одного и того же класса разных наций. Сейчас, после свежего опыта Чехословакии, нет, кажется, надобности доказывать, что империалисты борются друг с другом не из-за политических принципов, а из-за господства над миром -- под прикрытием каких-угодно принципов.

Муссолини и его ближайшие сотрудники являются, надо думать, атеистами, т.-е. не верят ни в бога ни в черта. Великобританский король и его министры погрязают в средневековых предрассудках и верят даже в чортову бабушку. Это не значит, однако, что война между Италией и Англией будет войной науки против религии. Атеист Муссолини будет изо всех сил разжигать религиозные страсти мусульман. Благочестивый протестант Чемберлен будет, с своей стороны, искать помощи папы и т. д. Республика в календаре человеческого прогресса стоит выше монархии. Значит ли это, что война республиканской Франции, скажем, против монархической Голландии из-за колоний была бы войной республики против монархии? Мы уже не говорим о том, что в случае национальной войны тунисского бея против Франции, прогресс был бы на стороне варварского монарха, а не республики. Гигиена занимает важное место в человеческой культуре. Однако, когда дело идет об убийстве, вопрос о том, вымыл ли убийца предварительно руки, не имеет решающего значения. Подменять реальные цели враждебных империалистских лагерей политическими или моральными абстракциями значит не бороться за демократию, а помочь хищникам маскировать свои захваты, грабежи и насилия. В этом и состоит сейчас главная функция Второго и Третьего Интернационалов.

Международная политика бонапартистской клики Кремля

Непосредственный удар пришелся на этот раз по Чехословакии. Серьезный ущерб причинен Франции и Англии. Но самый глубокий удар нанесен Кремлю. Система фикций, шарлатанства и подлогов потерпела международное крушение.

Подавив советские массы и порвав с политикой международной революции, кремлевская клика стала игрушкой империализма. Во всем основном дипломатия Сталина за последние пять лет была только отражением и дополнением дипломатии Гитлера. В 1933 году Сталин изо всех сил навязывался Гитлеру в союзники. Но протянутая рука оказалась отвергнута, так как Гитлер, в поисках дружбы Англии, выступал, как спаситель Германии и Европы от большевизма. Тогда Сталин поставил своей задачей доказать капиталистической Европе, что Гитлер ей не нужен, что большевизм не заключает в себе никакой опасности, что правительство Кремля есть домашнее животное, которое умеет стоять на задних лапах. Так, отталкиваясь от Гитлера, вернее, оттолкнутый им, Сталин стал постепенно лакеем и наемным убийцей на службе стран сытого империализма.

Отсюда столь внезапная вспышка преклонения перед гангренозной буржуазной демократией у тоталитарной банды Кремля. Отсюда бессмысленно-лживая идеализация Лиги Наций, отсюда "Народные фронты", удушение испанской революции, подмена реальной классовой борьбы декламацией "против фашизма". С особенным бесстыдством нынешняя международная функция советской бюрократии и Коминтерна проявилась на пацифистском конгрессе в Мексико (сентябрь 1938 года), где наемные агенты Москвы пытались убедить народы Латинской Америки в том, что им надо бороться не против угрожающего им реального империализма, а исключительно и только против фашизма.

Как и следовало ожидать, Сталин не снискал себе этими низменными маневрами ни дружбы, ни доверия. Империалисты привыкли оценивать общество не по декларациям его "вождей" и даже не по характеру его политической надстройки, а по его социальному фундаменту. Пока в СССР сохраняется государственная собственность на средства производства, огражденная монополией внешней торговли, до тех пор империалисты, в том числе и "демократические", относятся к Сталину не с большим доверием и с несравненно меньшим уважением, чем феодально-монархическая Европа относилась к первому Бонапарту. Окруженный ореолом побед и свитой блестящих маршалов, Наполеон не избег Ватерлоо. Сталин завершил серию капитуляций, неудач и измен поголовным истреблением маршалов революции. Может ли быть хоть малейшее сомнение относительно судьбы, которая ожидает его?

Единственная преграда на пути войны есть страх имущих классов перед революцией. До тех пор, пока Коммунистический Интернационал оставался верен принципам пролетарской революции, он представлял, наряду с Красной армией, с которой он был тесно связан, важнейший фактор мира. Проституировав Коминтерн и превратив его в агентуру "демократического" империализма, обезглавив и парализовав военную силу советов, Сталин окончательно развязал руки Гитлеру, как и его противникам, и подтолкнул Европу к войне.

Московские фальсификаторы поражают ныне своего бывшего демократического друга Бенеша дешевыми проклятиями за то, что он преждевременно "капитулировал" и помешал Красной армии разгромить Гитлера, независимо от поведения Франции. Эти театральные громы только ярче освещают бессилие и лживость Кремля. Кто же вас заставлял верить Бенешу? Кто вынуждал вас сочинять миф о "союзе демократий"? Кто помешал вам, наконец, в критические часы, когда вся Чехословакия кипела котлом, призвать пролетариат Праги овладеть властью и послать ему на помощь Красную армию? Очевидно воевать с фашизмом труднее, чем расстреливать и отравлять старых большевиков. На примере Чехословакии все малые государства и особенно все колониальные народы должны понять, какой помощи они могут ждать от Сталина.

Только низвержение бонапартистской клики Кремля сделает возможным возрождение военной силы СССР. Только ликвидация экс-Коминтерна очистит путь революционному интернационализму. Борьба против войны, империализма и фашизма требует беспощадной борьбы против покрытого преступлениями сталинизма. Кто защищает его прямо или косвенно, кто замалчивает его предательства или прикрашивает его военную мощь, тот -- худший враг революции, социализма и угнетенных народов. Чем раньше кремлевская шайка будет опрокинута вооруженным напором рабочих, тем больше шансов на социалистическое возрождение СССР, тем ближе и шире перспектива международной революции.

Социальная основа оппортунизма

Чтоб понять нынешнюю роль социал-демократии и экс-Коминтерна, надо снова напомнить об экономическом фундаменте оппортунизма в мировом рабочем движении.

Расцвет капитализма, длившийся, с неизбежными колебаниями, до 1913 года, позволил буржуазии, с одной стороны, повысить слегка жизненный уровень некоторых слоев пролетариата, с другой -- бросить довольно жирные подачки рабочей бюрократии и аристократии, подняв их таким образом над массами. Профессиональная и парламентарная бюрократия, "социальный вопрос" которой казался близившимся к разрешению, получила возможность указывать массам на начало перемен к лучшему в их собственной судьбе. Такова социальная основа реформизма (оппортунизма), как системы иллюзий масс и как системы обмана со стороны рабочей бюрократии. Реформистский оптимизм Второго Интернационала достиг высшего расцвета в годы последнего экономического подъема перед войной (1909-1913). Вожди восприняли, поэтому, войну и изобразили ее перед массами, как внешнее бедствие, угрожающее основам растущего национального благополучия. Отсюда -- политика "защиты отечества", которая на деле была, со стороны масс -- бессознательно, со стороны рабочей бюрократии -- сознательно или полу-сознательно, защитой империалистских интересов собственной буржуазии.

Война оказалась в действительности, не "внешним" бедствием, временно нарушившим национальный прогресс, а взрывом внутренних противоречий империалистской системы в такой момент, когда дальнейший прогресс на основе этой системы стал фактически невозможен. И так как война оказалась неспособной ни расширить нашу планету, ни вернуть капитализму его молодость, то она закончила тем, что чрезвычайно ускорила и обострила все процессы капиталистического загнивания. Вместе с упадком демократии начался упадок рабочей бюрократии. Фашизм принес рабочим "только" двойное порабощение; реформистской бюрократии он принес полную гибель.

Политическую форму демократии, хотя и в крайне изуродованном виде ("исключительные полномочия", закон об эмиграции, ликвидация права убежища и пр.) сохранили из великих держав только Великобритания, Франция и Соединенные Штаты, наиболее богатые, традиционно хищные и привилегированные капиталистические страны, которые давно сосредоточили в своих руках львиную долю колониальных владений и главные природные богатства нашей планеты. Объяснение этого "естественного отбора" найти не трудно. Демократия может держаться до тех пор, пока классовые противоречия не начинают взрывать ее. Для смягчения социальных трений буржуазия вынуждена подкармливать широкий слой мелко-буржуазной интеллигенции, рабочую бюрократию и аристократию. Чем больше корыто, тем пламеннее социал-патриотизм. Реформистское корыто ныне сохранилось только в тех странах, которые успели в прошлом накопить громадные богатства, благодаря эксплоатации мирового рынка и грабежу колоний. Другими словами, в условиях капиталистического загнивания демократический режим доступен (до поры до времени) только наиболее аристократической буржуазии. Фундаментом социал-патриотизма остается колониальное рабовладение.

В странах, не унаследовавших от прошлого больших накоплений, и лишенных возможности получать сверх-прибыль со своих колоний, как Италия и Германия, буржуазия уничтожила парламент, разогнала реформистскую бюрократию и взяла рабочих в железные тиски. Фашистская бюрократия пожирает, правда, не меньше, а больше, чем реформистская; зато она не вынуждена делать уступки массам и выдавать векселя, по которым упадочный капитализм уже не способен платить. Лишившись корыта, отставная социал-демократическая бюрократия Италии, Германии и Австрии высоко держит знамя пораженчестваи в эмиграции.

Главным источником силы социал-патриотических, вернее, социал-империалистских партий является покровительство буржуазии, которая, через парламент, прессу, армию, полицию защищает и охраняет социал-демократию от всяких революционных движений и даже от революционной критики. В будущей войне, благодаря обострению внутренних и международных противоречий, эта органическая связь бюрократии с буржуазией обнаружится еще более открыто и цинично, вернее сказать, уже начала обнаруживаться сейчас, особенно в предательской политике Народных фронтов, которые были бы совершенно немыслимы накануне прошлой войны. Однако, инициатива Народных фронтов исходила не от Второго Интернационала, а от Третьего.

Ком-шовинизм

Чудовищно быстрое развитие советского оппортунизма объясняется причинами, аналогичными тем, которые, одним поколением раньше, привели к расцвету оппортунизма в капиталистических странах, именно паразитизмом рабочей бюрократии, которая успешно разрешила свой "социальный вопрос" на основе подъема производительных сил СССР. А так как советская бюрократия неизмеримо могущественнее рабочей бюрократии капиталистических стран; так как корыто в ее распоряжении отличается почти неограниченной емкостью, то неудивительно, если советская разновидность оппортунизма получила сразу особо предательский и подлый характер.

Что касается экс-Коминтерна, в собственном смысле, то его социальная база имеет двойственный характер: с одной стороны, он живет подачками Кремля, подчиняется его команде и, в этом смысле, каждый экс-коммунистический бюрократ является младшим и неполноправным братом советского бюрократа. С другой стороны, аппараты экс-Коминтерна питаются из тех же источников, что и социал-демократия, т.-е. из сверх-прибылей империализма. Рост компартий за последние годы, их проникновение в ряды мелкой буржуазии, их внедрение в государственный аппарат, профессиональные союзы, парламенты, муниципалитеты и пр., в чрезвычайной мере усилили их зависимость от национального империализма в ущерб традиционной зависимости от Кремля.

Десять лет тому назад мы предсказывали, что теория социализма в отдельной стране должна неизбежно привести к развитию националистических тенденций в секциях Коминтерна. Это предвиденье давно стало фактом. Но до последнего времени французский, британский, бельгийский, чехословацкий, американский и пр. ком-шовинизм казался и, до некоторой степени, являлся преломлением интересов советской дипломатии ("защита СССР"). Теперь можно с уверенностью предсказать наступление нового этапа. Рост империалистических антагонизмов, явное приближение военной опасности и столь же явная изоляция СССР должны неминуемо усилить национальные центробежные тенденции внутри экс-Коминтерна. Каждая из его секций начнет развивать патриотическую политику за собственный счет. Сталин примирил компартии империалистских демократий с их национальной буржуазией. Этот этап уже пройден. Бонапартистский сводник выполнил свою роль. Отныне ком-шовинисты должны позаботиться о собственной шкуре, интересы которой вовсе не всегда совпадают с "защитой СССР".

Когда американец Броудер счел возможным заявить перед сенатской комиссией, что, в случае войны между Соединенными Штатами и СССР, его партия окажется на стороне своего нежно любимого отечества, он сам, оценивал может быть, эту фразу, как простую военную хитрость. Но на самом деле ответ Броудера есть безошибочный симптом переключения с "московской" ориентации на "национальную". "Военная хитрость выросла из потребности подделываться под империалистский "патриотизм". Циническая грубость этой "хитрости" (поворот от "отечества трудящихся" к республике доллара) обнаруживает всю глубину происшедшего перерождения, всю силу зависимости секций Коминтерна от общественного мнения буржуазии.

Пятнадцать лет непрерывных чисток, развращения и подкупа довели бюрократию экс-Коминтерна до той степени падения, когда она оказалась способна и готова открыто взять в свои руки знамя социал-патриотизма. Пороху сталинцы (скоро придется сказать: экс-сталинцы) разумеется, не выдумали. Они просто подобрали наиболее стершиеся клише мелко-буржуазного оппортунизма. Но в дело распространения старых пошлостей они внесли неистовство "революционных" выскочек, которые тоталитарную клевету, шантаж и убийство сделали нормальными методами защиты "демократии". Что касается старых, классических реформистов, то, умывая, в каждом рискованном случае, руки в невинности, они умело пользуются поддержкой новобранцев шовинизма.

В той империалистической стране, которая во время войны окажется (если окажется) в одном лагере с СССР, секция экс-Коминтерна будет, конечно, "защищать" Москву. Ценность этой защиты будет, однако, невелика, ибо в такой стране все партии будут "защищать" СССР. (Чтоб не компрометировать себя перед империалистским союзником, Москва прикажет, пожалуй, компартии не кричать слишком громко, а может быть и вообще попытается распустить ее). Зато в странах враждебного лагеря, т.-е. там именно, где Москва будет нуждаться в защитниках, экс-компартии окажутся полностью на стороне империалистического отечества: это будет несравненно безопаснее и прибыльнее. Правящая московская клика пожнет полновесные плоды пятнадцатилетнего проституирования Коминтерна.

Второй и Третий Интернационалы в колониальных странах

Истинный характер социал-демократии, как партии, политика которой опиралась и опирается на империалистскую эксплоатацию отсталых народов, обнаруживается яснее всего в том факте, что в колониальных и полуколониальных странах Второй Интернационал никогда не имел никакого влияния. Рабочая бюрократия империалистских стран, сознательно или полуинстинктивно, опасалась дать начало такому движению в колониях, которое могло подкопать фундамент ее собственного благополучия в метрополии.

Иначе обстояло дело с Коминтерном. В качестве подлинно интернационалистской организации, он сразу бросился на девственную почву колоний и, благодаря революционной программе ленинизма, завоевал здесь значительное влияние. Дальнейшее буржуазное перерождение Коминтерна превратило его секции в колониях и полуколониях, в частности в латинской Америке, в левую агентуру европейского и американского империализма. Соответственно с этим изменилась и социальная база колониальных "компартий". Нещадно грабя своих азиатских и африканских рабов и латино-американских полурабов, иностранный капитал вынужден теперь и в колониях подкармливать тоненькую прослойку аристократии, -- жалкой, мизерной, но все же аристократии в царстве общей нищеты. Сталинизм стал за последние годы партией этой рабочей "аристократии", а также "левой" части мелкой буржуазии, особенно чиновников. Буржуазные адвокаты, журналисты, учителя и пр., приспособляющиеся к национальной революции и эксплоатирующие рабочие организации для своей карьеры, находят в сталинизме как нельзя более подходящую идеологию.

Революционная борьба с империализмом требует мужества, решимости, готовности к жертвам. Где взять эти качества мелкобуржуазным героям фразы? Приспособление к "демократическому" империализму, наоборот, позволяет делать мирную и приятную карьеру на спине трудящихся. Прикрыть это приспособление от рабочих удобнее всего лозунгом "защиты СССР", т.-е. дружбой с кремлевской олигархией: это открывает возможности издания газет без читателей, устройства пышных конгрессов и всякого рода международной рекламы. Подлинной язвой рабочего движения колониальных и полуколониальных стран стала корпорация профессиональных "друзей СССР", фальшивых "социалистов" и "коммунистов", которые крикливой декламацией против фашизма прикрывают свой социальный паразитизм и свое прислужничество империализму и кремлевской олигархии. Сталинизм -- под всеми своими масками -- является главным препятствием на пути освободительной борьбы отсталых и угнетенных народов. Проблема колониальных революций неразрывно связывается отныне с исторической миссией Четвертого Интернационала.

О международной ассоциации выжатых лимонов (# 3 1/4)

Лондонское бюро безнадежных центристов (Феннер Броквей, Вальхер и Ко) совместно с Брандлером, Снефлитом, Марсо Пивером, при соучастии "секций, которые порвали с так называемым Четвертым Интернационалом", объединились, в виду военной опасности, для созданияи -- просят не шутить! -- "Чрезвычайного фонда войны" (War Emergency Fund). О "фонде" идей эти господа не подумали: они, слава богу, материалисты, а не идеалисты. Представляет ли это новое "объединение" опасность для империализма, позволительно сомневаться; зато оно означает величайшую услугу Четвертому Интернационалу, так как сводит во-едино недомыслие, половинчатость и несостоятельность всех разновидностей и оттенков центризма, т.-е. того течения, которое особенно противоречит духу нынешней эпохи. Как и все подобные механические "объединения", оно станет источником новых внутренних конфликтов и расколов и распадется на куски как раз тогда, когда пробьет час действия.

Да и может ли быть иначе? Организации, занятые героическим созданием "фонда", не возникли на почве общей программы, а пришли со всех концов политической карты центризма, как беспризорные остатки старых оппортунистических партий и фракций, продолжают и сегодня играть всеми цветами оппортунистической радуги и эволюционируют в разных направлениях. Все они непрерывно падали и слабели за последние годы, кроме ново отколовшейся партии Пивера, которой можно предсказать ту же незавидную участь. Ни в одной стране мира Лондонскому бюро не удалось создать новой организации, из молодых, свежих элементов, на основе собственной программы. Никакая революционная группа не встанет под это знамя, за которым нет ни прошлого ни будущего. В колониальных странах Лондонское бюро не имеет и тени влияния. Между тем можно считать законом: та "революционная" организация, которая в нашу империалистскую эпоху не способна пустить корни в колониях, обречена на жалкое прозябание.

Каждая из этих переживших себя групп держится силой инерции, а не силой идеи. Организация с наиболее серьезным революционным прошлым в этой среде, ПОУМ, до сих пор оказалась неспособной мужественно пересмотреть свою центристскую политику, которая явилась одной из важнейших причин крушения испанской революции. Еще менее способны к критике и самокритике остальные члены объединения. Дух дряблого диллетантизма веет над всем этим предприятием.

Правда, и вокруг знамени Четвертого Интернационала собралось на первых порах не мало "остатков". Но здесь была произведена огромная работа отбора, очищения, перевоспитания, на основе научной теории и отчетливой программы. Эта работа, смысла и значения которой филистеры никогда не понимали, происходила и происходит в атмосфере свободной, открытой и терпеливой дискуссии. Кто не выдержал этого испытания, тот доказал на деле свою органическую непригодность для строительства революционного Интернационала. Вот эти отсеянные, оттертые, отброшенные "остатки" включились ныне в "фонд" международного центризма. Один этот факт налагает на все предприятие печать безнадежной инвалидности!

В минуту просветления Марсо Пивер провозгласил несколько лет тому назад: течение в рабочем классе, которое ведет борьбу против "троцкизма", характеризует себя тем самым, как реакционное течение. Это не помешало, как видим, тому же Пиверу, в качестве прирожденного центриста, у которого слово всегда расходится с делом, примкнуть к Лондонскому бюро, которое пытается создать себе физиономию как раз путем конвульсивного отталкивания от "троцкизма".

Нетрудно, однако, предсказать, что буржуазия, реформисты и сталинцы будут и впредь именовать этих творцов фондаи "троцкистами", или "полутроцкистами". Отчасти -- по невежеству; но главным образом для того, чтоб заставлять их извиняться, оправдываться и отмежевываться. И они действительно будут изо всех сил клясться, что они совсем не троцкисты, и что если им случается рычать по львиному, то, подобно их праотцу Пигве, они стараются рычать, как голубки. Мы знаем их: они не новички. Феннер Броквей, Вальхеры, Брандлеры, Снефлиты, Пиверы, как и печальные изгои Четвертого Интернационала в течение долгих лет, некоторые -- даже десятилетий, успели показать свой безнадежный эклектизм в теории, свою бесплодность на практике. Они менее циничны, чем сталинцы, и чуть полевее левых социал-демократов, -- вот все, что о них можно сказать. В таблице интернационалов их следует поэтому отметить номером 3 1/8 или 3 1/4. С фондом или без фонда, они войдут в историю, как ассоциация выжатых лимонов. Когда тяжелые массы, под ударами войны, придут в революционное движение, они не станут справляться об адресе Лондонского бюро.

Перспективы

Все основные силы и пружины прошлой войны снова вступают теперь в действие, но в несравненно более напряженном и обнаженном виде. Движение совершается по наезженным колеям и потому -- более быстрыми темпами. Никто не верит ныне, как накануне 1914 года, в неприкосновенность границ или в устойчивость режимов. В этом огромное преимущество для революционной партии. Если накануне прошлой войны секции Второго Интернационала сами не знали еще, каково будет завтра их поведение, и выносили архи-революционные резолюции; если левые элементы лишь постепенно высвобождались из пацифистского болота, ощупью отыскивая свою дорогу, то теперь все исходные позиции отчетливо заняты уже до войны. Никто не ждет интернационалистской политики со стороны социал-демократических партий, которые и сами не обещают ничего, кроме "защиты отечества". С выходом чешских социал-демократов из Второго Интернационала начался его официальный распад по национальным линиям. Почти также отчетливо предначертана заранее политика Третьего Интернационала: прогноз здесь лишь в небольшой степени осложняется элементом авантюризма. Если германские и итальянские социал-демократы и экс-коммунисты окажутся в войне платоническими пораженцами, то только потому, что Гитлер и Муссолини не позволяют им быть патриотами. Зато везде, где буржуазия еще продолжает подкармливать рабочую бюрократию, социал-демократы и экс-коммунисты будут полностью на стороне своих штабов, причем первая скрипка шовинизма окажется в руках музыкантов сталинской школы. Не только скрипка, но и револьвер, направленный против революционных рабочих.

В начале прошлой войны был убит Жан Жорес, в конце ее -- Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Во Франции убийство вождя социалистической партии не помешало другим вождям вступить в правительство империалистской войны. В Германии убийство двух великих революционеров совершено было при прямом соучастии социал-демократического правительства. В качестве физических убийц во Франции выступал темный мелко-буржуазный шовинист; в Германии -- контр-революционные офицеры. Нынешнее положение и в этом отношении отличается неизмеримо большей ясностью. Работа истребления интернационалистов началась в международном масштабе еще до открытия войны. Империализму не приходится более полагаться на "счастливый случай": в лице сталинской маффии он имеет готовую международную агентуру по систематическому истреблению революционеров. Жорес, Либкнехт, Люксембург пользовались международной славой, как социалистические вожди. Рудольф Клемент был молодым и еще мало известным революционером. Тем не менее гибель Клемента, как секретаря Четвертого Интернационала, имеет глубокий символический смысл. Через своих сталинских гангстеров империализм указывает заранее, с какой стороны ему угрожает во время войны смертельная опасность.

Империализм не ошибается. Если ему удалось, после прошлой войны, устоять везде, кроме России, то это объясняется исключительно отсутствием революционных партий. С трудом высвобождаясь из сетей старой идеологии, с ее фетишизмом "единства", большинство оппозиционных элементов социал-демократии не шло дальше пацифизма. В критические минуты подобные группировки оказались более способны тормозить революционное движение масс, чем возглавить его. В этом смысле можно сказать без всякого преувеличения, что "единство" партий Второго Интернационала спасло европейскую буржуазию.

Сейчас в тридцати странах имеются секции Четвертого Интернационала. Правда, это еще только авангард авангарда. Но если бы теперь, до войны, мы имели революционные организации масс, то в порядке дня стояла бы не война, а революция. Этого, разумеется, нет, и на этот счет мы не делаем себе никаких иллюзий. Однако, положение революционного авангарда сейчас неизмеримо более благоприятно, чем 25 лет тому назад. Самое главное завоевание состоит в том, что уже до войны существуют во всех важнейших странах мира проверенные кадры, насчитывающие сотни и тысячи революционеров, спаянных единством доктрины и прошедших школу жесточайших преследований со стороны империалистской буржуазии, социал-демократии и особенно сталинской маффии. Ни Второй, ни Третий, ни Амстердамский Интернационалы не способны сейчас созвать свои конгрессы, ибо они парализованы своей зависимостью от империализма и раздираются "национальными" противоречиями. Наоборот, секции Четвертого Интернационала, несмотря на крайнюю скудость средств, трудность получения виз, гибель секретаря и град репрессий, сумели в самый критический момент созвать свой международный конгресс и вынести единодушные решения, в которых задачи предстоящей гигантской борьбы формулированы точно и конкретно, на основании всего исторического опыта.

Этих драгоценных кадров не собьет с пути никакая волна шовинизма и не запугают сталинские маузеры и ножи. В новую войну Четвертый Интернационал вступит, как тесно-сплоченное политическое целое, части которого сумеют проводить одну и ту же политику, несмотря на разделяющие их границы и траншеи. Пусть даже в начале войны, когда слепой инстинкт самосохранения, в сочетании с шовинистической пропагандой, толкнет народные массы в сторону своих правительств, секции Четвертого Интернационала окажутся изолированными. Они сумеют не поддаться националистическому гипнозу и патриотической эпидемии. В принципах интернационализма они найдут опору против стадной паники снизу, террора -- сверху. Они сумеют презирать шатания и колебания филистерской "демократии". Зато они будут чутко прислушиваться к самым угнетенным слоям народа и к истекающей кровью армии. Каждый новый день войны будет работать на них. Человечество стало беднее, чем 25 лет тому назад, а средства истребления -- неизмеримо могущественнее. Уже в первые месяцы войны начнется, поэтому, в рабочих массах бурная реакция против шовинистического дурмана. Первыми жертвами этой реакции, наряду с фашизмом, падут партии Второго и Третьего Интернационалов. Их крушение явится необходимым условием открытого революционного движения, которое для своей кристаллизации не найдет никакой другой оси, кроме Четвертого Интернационала. Его закаленные кадры поведут трудящихся на великий штурм.

Л. Троцкий.
10 октября 1938 г., Койоакан.


Беседа о задачах американских профессиональных союзов

Нижеподписавшийся присутствовал при беседе одного из иностранных деятелей Четвертого Интернационала с видным организатором профессионального движения Соединенных Штатов (СИО). Разговор длился несколько часов и касался экономического положения Соединенных Штатов, надвигающейся войны, задач СИО и проч. Я хочу воспроизвести здесь ту часть беседы, которая может иметь общий интерес.

В целях удобства изложения назовем организатора трэд-юнионов -- А., а представителя Четвертого Интернационала -- Б.

А. -- Политика нашего союза направлена на то, чтоб избежать полной безработицы. Мы добились распределения работы между всеми членами союза, при сохранении старых тарифов.

Б. -- А какую часть старой заработной платы получают ныне ваши рабочие?

А. -- Около 40%.

Б. -- Но ведь это чудовищно! Вы добились скользящей шкалы рабочих часов, при сохранении старых тарифов; но это значит лишь, что безработица ложится всей своей тяжестью на самих рабочих. Вы избавляете буржуазию от необходимости расходовать свои средства на безработных тем способом, что каждый рабочий жертвует 3/5 своего заработка?

А. -- В этом есть доля правды. Но что же делать?

Б. -- Не доля правды, а вся правда! Американский капитализм болен хронической и неизлечимой болезнью. Можете ли вы утешать ваших рабочих надеждой на то, что нынешний кризис имеет преходящий характер, и что в близком будущем откроется новая эпоха процветания?

А. -- Я лично не делаю себе таких иллюзий. Многие в нашей среде понимают, что американский капитализм вошел в эпоху упадка.

Б. -- Но ведь это значит, что завтра ваши рабочие будут получать 30% прежней заработной платы, послезавтра 25% и т. д. Эпизодические улучшения, правда, возможны, даже неизбежны; но общая линия ведет к упадку, деградации, нищете. Маркс и Энгельс предсказали это еще в Коммунистическом Манифесте. Какова же программа вашего профессионального союза и СИО в целом?

А. -- Вы не знаете, к сожалению, психологии американских рабочих. Они не привыкли думать о будущем. Их интересует один вопрос: что можно сделать сейчас, немедленно. Среди вождей профессионального движения есть, правда, и такие, которые отдают себе ясный отчет в угрожающей опасности. Но они не могут сразу переделать психологию масс. Привычки, традиции, взгляды американских рабочих связывают и ограничивают наши возможности. Всего этого нельзя изменить в один день.

Б. -- Уверены ли вы, что история предоставит вам долгие годы для подготовки? Кризис американского капитализма имеет "американские" темпы и масштабы. Крепкий организм, не знавший болезни, начинает с известного момента разрушаться очень быстро. Распад капитализма означает в то же время самую прямую и непосредственную угрозу демократии, без которой профессиональные союзы не могут существовать. Думаете ли вы, например, что Мр. Хейг

Мэр города Джерси Сити, применяющий с успехом чисто фашистские методы против рабочих организаций.
является случайностью?

А. -- О, нет. Я этого совсем не думаю. Я имел за последнее время не мало бесед с чиновниками профессиональных союзов на эту тему. Мое мнение таково, что мы в каждом штате имеем уже -- под тем или другим флагом -- готовую реакционную организацию, которая завтра может стать опорой фашизма в национальном масштабе. Нам не надо ждать 15-20 лет. Фашизм у нас может победить в три-четыре года.

Б. -- Какова в таком случаеи?

А. -- Наша программа? Я понимаю ваш вопрос. Положение трудное, нужны какие-то большие меры. Но я не вижу для этого необходимых сил, необходимых вождей.

Б. -- Но ведь это означает капитуляцию без боя?

А. -- Положение трудное. Нужно признать, что большинство профессиональных деятелей не видит еще или не хочет видеть опасности. Наши союзы, как вы знаете, чрезвычайно выросли в очень короткое время. Естественно, если вожди СИО переживают психологию медовых месяцев. Они склонны легко относиться к трудностям. Правительство не только считается с ними, но и заигрывает. Они к этому не привыкли в прошлом. Естественно, если у них немножко кружится голова. Это приятное головокружение не располагает к критическому мышлению. Они наслаждаются сегодняшним днем, не думая о завтрашнем.

Б. -- Прекрасно сказано! Тут я с вами целиком согласен. Но успех СИО есть временный успех. Это лишь симптом того, что рабочий класс Соединенных Штатов пришел в движение, порвал с рутиной, ищет новых методов, чтоб спастись от угрожающей ему бездны. Если ваши союзы новых методов не найдут, они будут стерты в порошок. Хейг уже сегодня сильнее Люиса, потому что Хейг, несмотря на свою ограниченность, ясно знает, чего хочет; а Люис не знает. Дело может кончиться тем, что ваши вожди очнутся от "приятного головокружения"и в концентрационном лагере?

А. -- К несчастью, прошлая история Соединенных Штатов, с ее неограниченными возможностями, с ее индивидуализмом, не приучила наших рабочих к социальному мышлению. Достаточно вам сказать, что на собрания профессиональных союзов приходит в лучшем случае 15% организованных рабочих. Вдумайтесь в этот факт!

Б. -- Но может быть причиной абсентеизма 85% является то обстоятельство, что ораторами нечего сказать массе?

А. -- Гми Это до известной степени верно. Экономическое положение таково, что мы вынуждены сдерживать рабочих, тормозить движение, отступать. Рабочим это, конечно, не по душе.

Б. -- В том-то и дело. Не масса виновата, а вожди. И в классическую эпоху капитализма профессиональные союзы во время кризиса попадали в трудное положение, вынуждены бывали отступать, теряли часть своих членов, расходовали свои основные фонды. Но тогда была, по крайней мере, уверенность, что ближайший подъем позволит с избытком наверстать все потери. Теперь на это нет ни малейшей надежды. Союзы будут спускаться со ступеньки на ступеньку. Ваша организация, СИО, может рухнуть так же быстро, как возникла.

А. -- Что же делать?

Б. -- Прежде всего надо ясно сказать массам то, что есть. Недопустимо играть в прятки. Вы знаете, конечно, американских рабочих лучше, чем я. Тем не менее я позволю себе сказать с уверенностью, что вы смотрите на них через старые очки. Массы неизмеримо лучше, смелее и решительнее, чем вожди. Самый факт быстрого возникновения и роста СИО показывает, что американский рабочий в корне изменился под влиянием страшных экономических толчков послевоенного периода, особенно последнего десятилетия. Когда вы проявили маленькую инициативу в деле создания более боевых союзов, рабочие сразу же откликнулись и дали вам исключительную, небывалую в истории поддержку. Вы не имеете права жаловаться на массу. А так называемые "сидячие стачки"? Не вожди выдумали эти стачки, а сами рабочие. Разве это не безошибочный признак готовности американских рабочих перейти к более решительным методам борьбы? М-р Хейг есть непосредственный продукт сидячих стачек. К несчастью, в верхнем ярусе профессиональных союзов никто не посмел еще сделать из обострения социальной борьбы столь же смелых выводов, какие сделала капиталистическая реакция. В этом гвоздь положения. Вожди капитала думают и действуют неизмеримо тверже, последовательнее, смелее, чем вожди пролетариата, эти скептики, рутинеры, бюрократы, которые угашают боевой дух масс. Отсюда и вырастает опасность победы фашизма, притом в очень короткий срок. Рабочие не приходят на ваши собрания, потому что они инстинктивно чувствуют недостаточность, несостоятельность, безжизненность, прямую фальшь вашей программы. Вожди трэд-юниона отделываются общими фразами, тогда как каждый рабочий чувствует над своей головой катастрофу. Надо найти язык, отвечающий реальным условиям гниющего капитализма, а не бюрократическим иллюзиям.

А. -- Я уже сказал вам: я не вижу вождей. Есть отдельные группы, секты, но я не вижу никого, кто мог бы объединить рабочие массы, даже если согласиться с вами, что массы готовы на борьбу.

Б. -- Дело идет не о вождях, а о программе. Правильная программа не только поднимет и сплотит массы, но и воспитает вождей.

А. -- Что вы считаете правильной программой?

Б. -- Вы знаете, что я марксист, еще точнее: большевик. Моя программа имеет очень простое и короткое название: социалистическая революция. Но я не требую от вождей професионального движения, чтоб они немедленно усвоили программу Четвертого Интернационала. Чего я от них требую -- это, чтоб они сделали выводы из своей собственной работы, из своего собственного положения; чтоб они ответили себе и массам хотя бы на два вопроса: 1) как спасти СИО от банкротства и крушения? 2) как спасти Соединенные Штаты от фашизма?

А. -- Что бы вы сами сделали сегодня в Соединенных Штатах, еслиб вы были организатором профессионального союза?

Б. -- Прежде всего профессиональные союзы должны ребром поставить вопрос о безработице и заработной плате. Скользящая шкала часов, как у вас, это правильно: все должны иметь работу. Но скользящая шкала часов должна быть дополнена скользящей шкалой тарифов. Рабочий класс не может допустить непрерывного снижения своего жизненного уровня, ибо это было бы равносильно гибели человеческой культуры. За точку отправления надо принять высшие заработки накануне кризиса 1929 года. Могущественные производительные силы, созданные рабочими, не исчезли, не погибли, они имеются налицо. За безработицу отвечают те, кто владеют и распоряжаются этими производительными силами. Рабочие умеют и хотят работать. Работа должна быть распределена между всеми рабочими. Заработок каждого рабочего должен быть не ниже того максимума, который был достигнут в прошлом. Таково естественное, необходимое, неотложное требование профессиональных союзов. Иначе, они будут историческим развитием сметены, как мусор.

А. -- Осуществима ли эта программа? Ведь она означает разорение капиталистов. Именно такая программа могла бы ускорить развитие фашизма.

Б. -- Конечно, эта программа предполагает борьбу, а не прострацию. У профессиональных союзов две возможности: либо лавировать, маневрировать, отступать, закрывать глаза и по частям капитулировать, чтоб не "огорчать" хозяев и не "провоцировать" реакции. Таким путем пытались спастись от фашизма немецкие и австрийские социал-демократы и профессиональные чиновники. Результат вам известен: они свернули себе шею. Другой путь: понять неумолимый характер нынешнего социального кризиса и повести массы в наступление.

А. -- Но вы все-таки не ответили на вопрос о фашизме, т.-е. о непосредственной опасности, которую навлекут на себя профессиональные союзы радикальными требованиями.

Б. -- Я не забываю об этом ни на минуту. Фашистская опасность налицо уже сейчас, до предъявления радикальных требований. Она вытекает из упадка и разложения капитализма. Допускаю, что она могла бы усилиться на некоторое время под давлением радикальной программы профессиональных союзов. Нужно открыто предупредить об этом рабочих. Нужно призвать их к защите профессиональных союзов. Нужно теперь же практически приступить к созданию специальных организаций обороны. Другого пути нет! Вы так же мало можете спастись от фашизма при помощи демократических законов, резолюций или воззваний, как мало можно спастись от кавалерийского корпуса при помощи дипломатических нот. Надо научить рабочих защищать свою жизнь и свое будущее против гангстеров и бандитов капитала с оружием в руках. Фашизм быстро растет в атмосфере безнаказанности. Нельзя ни на минуту сомневаться в том, что фашистские герои сразу подожмут хвосты, когда убедятся, что рабочие готовы против каждого их "корпуса" выдвинуть два, три и четыре своих корпуса. Единственное средство не только спасти рабочие организации, но и свести к минимуму неизбежные жертвы, состоит в том, чтоб своевременно создать могучую организацию рабочей самообороны. В этом состоит важнейшая обязанность профессиональных союзов, если они не хотят бесславно погибнуть. Рабочему классу нужна рабочая милиция!

А. -- Но какова дальнейшая перспектива? К чему придут в конце концов профессиональные союзы при этих методах борьбы?

Б. -- Разумеется скользящей шкалы и рабочей самообороны не достаточно. Это только первые шаги, необходимые, чтоб оградить рабочих от голодной смерти и от фашистских ножей. Это -- средства элементарной и неотложной самообороны. Но сами по себе они не решают дела. Основная задача состоит в том, чтоб проложить дорогу к лучшему экономическому строю, к более правильному, разумному и честному использованию производительных сил в интересах всего народа.

Обычными, "нормальными", рутинными методами профессиональных союзов достигнуть этого нельзя. С этим вы не можете не согласиться, ибо в условиях капиталистического упадка изолированные союзы оказываются неспособны хотя бы задержать дальнейшее ухудшение положения рабочих. Нужны более решительные и глубокие методы. Буржуазия, которая владеет средствами производства и государственной властью, привела хозяйство в полное и безнадежное расстройство. Нужно объявить буржуазию несостоятельным должником и передать хозяйство в свежие и честные руки, т.-е. в руки самих рабочих. Как это сделать? Первый шаг ясен: все профессиональные союзы должны объединиться и создать свою собственную Рабочую партию. Не партию Рузвельта и Ла-Гуардия, не по имени только "рабочую" партию, а действительно независимую политическую организацию рабочего класса. Только такая партия способна сплотить вокруг себя разоряющихся фермеров, мелких ремесленников, лавочников. Но для этого она должна повести непримиримую борьбу против банков, трестов, монополистов и против их политической агентуры, т.-е. республиканской и демократической партий. Задача Рабочей партии должна состоять в том, чтобы взять в свои руки власть, всю власть, и навести порядок в хозяйстве. Это значит: организовать все национальное хозяйство по единому разумному плану, имеющему своей целью не барыши кучки эксплоататоров, а материальные и духовные интересы 130 миллионов населения.

А. -- Многие из наших деятелей начинают понимать, что политическое развитие идет в сторону рабочей партии. Но популярность Рузвельта еще слишком велика. Если он согласится в третий раз выставить свою кандидатуру в президенты, то вопрос о рабочей партии окажется отсроченным еще на четыре года.

Б. -- Вот в этом то и состоит несчастье, что г-да вожди смотрят не вниз, а вверх. Надвигающаяся война, распад американского капитализма, рост безработицы и нужды, все эти основные процессы, непосредственно определяющие судьбу десятков и сотен миллионов людей, совсем не зависят от кандидатуры или от "популярности" Рузвельта. Уверяю вас, что он гораздо популярнее среди хорошо оплачиваемых чиновников СИО, чем среди безработных. Между тем, профессиональные союзы существуют, ведь, для рабочих, а не для чиновников. Если идея СИО воспламенила на известный период миллионы рабочих, то идея независимой боевой рабочей партии, которая хочет положить конец хозяйственной анархии, безработице и нищете, чтоб спасти народ и его культуру, идея такой партии способна воспламенить десятки миллионов. Разумеется, агитаторы рабочей партии должны сразу показать массам и словами и делами, что они являются не избирательными агентами Рузвельта, Ла-Гуардия и Ко, а подлинными борцами за интересы эксплоатируемых масс. Когда ораторы заговорят языком рабочих вождей, а не агентов Белого Дома, на собрания придут 85% членов, а за порогом останутся 15% консервативных стариков, рабочих аристократов и карьеристов. Массы лучше, смелее, решительнее вождей. Массы хотят борьбы. Тормозят борьбу вожди, которые отстали от масс. Свою нерешительность, свой консерватизм, свои буржуазные предрассудки вожди прикрывают ссылками на неподготовленность масс. Таково сейчас действительное положение вещей.

А. -- В том, что вы говорите, есть, пожалуй, много верного. Нои но, мы поговорим об этом в следующий раз.

Крукс.
29 сентября 1938 г.


Речь Л. Д. Троцкого

на граммофонной пластинке (на английском языке), для митинга в Нью-Йорке по поводу 10-летия основания американской организации большевиков-ленинцев и по поводу учредительного съезда Четвертого Интернационала.

Дорогие друзья и товарищи!

Я надеюсь, что на этот раз мой голос дойдет до вас, и мне удастся таким образом участвовать в вашем двойном празднике. Оба события: и десятилетие нашей американской организации, и учредительный съезд Четвертого Интернационала заслуживают несравненно большего внимания рабочих, чем все воинственные жесты тоталитарных вождей, дипломатические происки и пацифистские конгрессы. Оба события войдут в историю крупными вехами; никто уже не имеет права больше сомневаться в этом теперь!

Надо тут же отметить, что возникновение американской группы большевиков-ленинцев, по мужественной инициативе товарищей Каннона, Шахтмана и Аберна, не стояло особняком, -- оно совпадало приблизительно с началом систематической международной работы левой оппозиции. Правда, левая оппозиция в России возникла уже в 1923 году, пятнадцать лет тому назад. Но правильная работа в международном масштабе началась с 7-го конгресса Коминтерна. Не видя друг друга, мы сошлись с американскими пионерами Четвертого Интернационала прежде всего на критике программы Коминтерна. Так, в 1928 году положено было начало той коллективной работе, которая через 10 лет привела к выработке нашей собственной программы, утвержденной недавно нашей международной конференцией.

Я скажу, что эта десятилетняя работа была не только настойчивой и терпеливой, но и честной работой. Наши немногочисленные кадры, международные пионеры искали путей революции, как подлинные марксисты, не в своих чувствах и желаниях, но в анализе объективного хода событий. Больше всего мы были озабочены тем, чтоб не обманывать ни других ни себя. Мы искали серьезно и честно. И кое-что существенное нашли. События явно подтверждают наши прогнозы. Никто не может более отрицать этого!

Теперь нужно, чтоб мы сумели остаться верны своей программе, т.-е. самим себе. Это не легко. Задачи -- грандиозны, враги -- бесчисленны. Мы имеем поэтому, право расходовать наше внимание и время на юбилейные праздники лишь постольку, поскольку на уроках прошлого мы можем готовиться к будущему.

Дорогие друзья! Мы не являемся партией, как другие партии. Наша амбиция не в том, чтоб иметь больше членов, больше газет, больше денег в кассе, больше депутатов. Все это нужно. Но все это только средство. Наша цель -- полное материальное и духовное освобождение трудящихся и угнетенных посредством социалистической революции. Никто не подготовит ее и никто не встанет во главе ее, кроме большевиков-ленинцев. Я повторяю: никто, кроме нас!

Старые Интернационалы -- Второй, Третий, Амстердамский, -- прибавим к ним еще и Лондонское Бюро -- прогнили насквозь. Те грозные события, которые надвигаются на человечество, не оставят от них камня на камне. Только Четвертый Интернационал уверенно глядит в будущее, как мировая партия социалистической революции. Не было еще большей задачи на земле!

На каждом из нас лежит великая историческая ответственность. Наша партия требует каждого из нас полностью и целиком. Предоставим филистерам гоняться за собственной индивидуальностью в пустом пространстве. Для революционера -- отдать себя партии целиком, значит найти самого себяи Да, наша партия берет каждого из нас без остатка. Зато она дает каждому высшее удовлетворение: сознание, что участвуешь в строительстве лучшего будущего, что несешь на своих плечах частицу судьбы человечества, что твоя жизнь будет прожита не даром!

Верность делу трудящихся требует, поэтому, непреклонной преданности нашей международной партии. Она также может, конечно, ошибаться; общими силами мы будем поправлять ее ошибки. В ее ряды могут попасть недостойные элементы; общими силами будем удалять их. Новые тысячи, которые вступят завтра в ее ряды, окажутся лишены необходимого воспитания; общими силами мы будем поднимать их революционный уровень. Будем, однако, при этом помнить: наша партия есть ныне величайший рычаг истории. Оторванный от этого рычага каждый из нас -- ничто. С этим рычагом в руках, мы -- все!

Нет, друзья, мы не являемся партией, как другие партии. Недаром нас так бешено преследует по пятам капиталистическая реакция. Убийцами на ее службе являются агенты московской бонапартистской клики. Наш молодой Интернационал знает уже немало жертв. В Советском Союзе они исчисляются тысячами, в Испании -- десятками, в других странах единицами. С благодарностью и любовью мы всех их вспоминаем в эти часы. Их тени продолжают участвовать в нашей борьбеи

В своей тупости, в своем цинизме палачи думают, что нас можно запугать. Они заблуждаются. Под ударами мы становимся крепче. Зверская политика Сталина есть политика отчаяния. Убить отдельных солдат нашей армии можно. Запугать -- нельзя. Товарищи, -- особенно вы, мои молодые друзья -- повторим в день этого чествования снова: запугать нас нельзя!

Десять лет понадобилось кремлевской клике, чтоб задушить партию большевиков и превратить первое рабочее государство в зловещую карикатуру. Десять лет понадобилось Третьему Интернационалу, чтоб втоптать в грязь свою собственную программу и превратиться в смердящий труп. Десять лет! Только десять лет! Позвольте мне закончить мою речь предсказанием: в течение ближайших 10-ти лет программа Четвертого Интернационала станет программой миллионов, и эти революционные миллионы сумеют взять штурмом и землю и небо!

Да здравствует Рабочая Социалистическая Партия Соединенных Штатов!

Да здравствует Четвертый Интернационал!

18 октября 1938 г. Койоакан.


Процесс ПОУМ'а

Международный Секретариат Четвертого Интернационала сделал следующее заявление о процессе ПОУМ'а в Барселоне:

"Газеты сообщают об открытии в Барселоне процесса ПОУМ'а по обвинению в сообщничестве с фашизмом и в заговоре против республики. Четвертый Интернационал, членом которого ПОУМ не является, всегда энергично протестовал против повторения московских процессов в республиканской Испании. Он подчеркивает, что лишь после года с лишним, когда стало очевидным, что только фальшивки и явные провокации -- плоды трудов агентов г.г. Ягоды и Ежова -- являются основой ложного обвинения в сообщничестве ПОУМ'а с фашизмом, правительство Негрина решилось на этот процесс.

Правительство Негрина согласилось стать на путь компромиссов с фашизмом (посредничество), как того пожелал г. Чемберлен. Оно отказалось от помощи мужественных интернациональных отрядов, которые раньше других ринулись против Франко и его покровителей, и пионеров которых ПОУМ первый собрал в июле 1936 года. В тот момент, когда компромисс "демократий" готовится выдать рабочую Испанию реакции и диктатуре, правительство инсценирует процесс против рабочей социалистической партии, основанный исключительно на патентованных фальшивках. Это столь же чудовищное алиби, как и алиби московских процессов, вызвавшее негодование всего сознательного и передового человечества.

Оклеветанным во время подготовки процесса, обвиняемым не было дано никаких серьезных гарантий. Только протест международного пролетариата заставил пойти на публичный процесс. Правительство, однако, до конца отказывалось предоставить доступ к защите иностранным адвокатам и независимой международной рабочей комиссии.

Процесс в Барселоне является ничем иным, как актом политической мести. Но клевета и жалкие провокации сталинских агентов будут разоблачены с помощью международного пролетариата. Андрей Нин, один из вождей ПОУМ'а, уже пал жертвой ГПУ. Одновременно ГПУ -- также на основании разных фальшивок -- "организована" кампания против большевиков-ленинцев (Муни, Карлини, Родригес и др.). Процесс ПОУМ'а должен решительно положить конец гангстеризму в рабочем движении. Все сознательные и честные рабочие будут на стороне обвиняемых в Барселоне, виновных лишь в том, что они поддержали в сердцах каталонских пролетариев живую веру в социализм."

Секретариат Четвертого Интернационала.
11 октября 1938 г.

Процесс ПОУМ'а закончился. Сведений о нем почти нет, если не считать гнусной и лживой информации "Юманите" и "Се-Суар" и коротких телеграмм "Правды". Несмотря на все старания правительства Негрина "удружить" Сталину, повторение московских процессов в Испании оказалось невозможным. Это был не процесс, а расправа с политическими противниками. Не за деяния судили ПОУМ, а за политические убеждения. Прокурору пришлось отказаться от обвинения в шпионаже, признав тем самым, что все документы, на которых был построен процесс, подложны. Процесс этот серьезный удар по Сталину и сталинизму. Недаром "Правда", приведя в краткой телеграмме без комментариев приговор, благоразумно обошла молчанием вопрос о шпионаже.