Бюллетень Оппозиции

(Большевиков-ленинцев) № 11

Другие номера

№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30;31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.

№ 11 Май - 1930 г. № 11


 


Содержание

Крупный шаг вперед. Интернациональное объединение левой оппозиции
Л. Троцкий. -- К капитализму или к социализму.
Еще о товарище Блюмкине.
Л. Троцкий. -- Скрип в аппарате.
Я. Греф. -- Коллективизация деревни и относительное перенаселение.
И. Е. -- Коллективизация в Центральной Азии.
Н. -- Казенная фальшь и действительность.
Котэ Цинцадзе. -- Письмо к М. Окуджава.

Письма из СССР. "За фалды" (обыск у Х. Г. Раковского). -- В В.-Уральском изоляторе. -- Из Москвы сообщают. -- "На страже". -- Текст анкеты ЦКК ВКП(б) среди "раскаявшихся". -- Политические упражнения капитулянтов. -- Письмо из района сплошной коллективизации. -- Письмо оппозиционера. -- Письмо от группы оппозиционеров. -- Письмо рабочего. -- Письмо из политизолятора. -- Письмо из ссылки. -- Письмо т. Тимофея Сапронова.

Проблемы международной левой оппозиции

Л. Троцкий. -- Лозунг Национального Собрания в Китае.
Л. Троцкий. -- Открытое письмо итальянским коммунистам объединенным вокруг "Прометео".
Г. Маннури и Коминтерн.
От группы бывших красноармейцев-словаков, ко всем бывшим бойцам русской Красной Армии.

Разное.
Т. -- Самоубийство В. Маяковского.
Временно-обязанный. -- Заславский -- столп сталинизма.
Голос из рядов аппарата.
Н. М. -- О разном и все о том же.
Ответ товарищам колхозникам.
Н. М. -- Забывчивый Мясников.
Помогайте Бюллетеню.

Почтовый ящик.

Крупный шаг вперед.

Интернациональное объединение левой оппозиции

6-го апреля в Париже состоялась предварительная конференция международной левой оппозиции. Представлены были следующие организации: Коммунистическая Лига Франции, Коммунистическая Лига Америки, Объединенная оппозиция Германии, Оппозиционная группа коммунистической партии Бельгии, Испанская оппозиция, Левая оппозиция Чехословакии, Венгерская коммунистическая оппозиция и Группа еврейской оппозиции во Франции. Левая оппозиция ВКП, которая не могла быть представлена по полицейским причинам, заявила письмом о своем присоединении к конференции. Также поступили две австрийские группы. Оппозиционные группы Китая, Мексики и Аргентины не приняли участия в конференции ввиду дальности расстояния. Но эти три организации целиком стоят на точке зрения международной коммунистической левой и в ряде писем настаивали на необходимости международного объединения. Присоединение их к решениям конференции стоит вне сомнения.

Делегаты конференции сделали подробные доклады о положении оппозиции в их странах. Общее положение может быть кратко охарактеризовано так: последний год был годом несомненного возрождения оппозиции. Оно началось с уяснения и уточнения принципиальных основ и с размежевания с элементами, чуждыми ленинской оппозиции и примкнувшими к ней случайно. Возникшая в этой борьбе перегруппировка сил внесла сразу оживление в работу оппозиции и повела к созданию боевых печатных изданий и оформлению организаций.

Во Франции существует в течение последнего полугодия правильно выходящая еженедельная газета "Ля Веритэ", которая стала до известной степени средоточием не только французской, но и интернациональной оппозиции, особенно "латинской" (итальянцы, испанцы, в том числе испанцы Южной Америки). Наряду с этим во Франции выходит с января нынешнего года серьезный оппозиционный ежемесячник, "Ля лютт де клясс",

"Ля Лютт де клясс" выходил небольшими тетрадками уже в течение двух лет. Но журнал не имел определенного идейного направления и находился в периоде исканий. Только с нынешнего года он принял совершенно отчетливую физиономию и значительно увеличил свой формат.
который, при поддержке марксистских сил других стран, обещает развернуться в одно из лучших марксистских изданий. В Германии, после раскола Ленинбунда, произошло объединение всех групп, солидарных с русской оппозицией, именно: бывшей оппозиции Ленинбунда, двух групп веддингской оппозиции и пфальцской оппозиционной организации. Объединенная оппозиция, имеющая одного депутата в прусском ландтаге, приступила к изданию собственного органа "Коммунист", первый номер которого вышел в апреле. Издание имеет на первых порах характер двухнедельника, но есть все основания расчитывать на то, что оно скоро станет еженедельным. Американская Лига издает прекрасную еженедельную газету и ставит брошюрное издательство. В Австрии выходят две газеты; раз в месяц (объединение австрийской левой оппозиции еще не достигнуто). Чехословацкая организация начала выпускать в свет свой орган. В Аргентине вышел первый номер газеты на испанском языке "Вердад" ("Правда"). Итальянская группа бордигистов выпускает в эмиграции два раза в месяц газету "Прометео". По отношению к международной левой бордигисты остаются на положении сочувствующей группы. Последний раскол в официальной итальянской партии обнаружил, что левая коммунистическая оппозиция имеет там большое число сторонников; организационное оформление их предстоит в ближайшем будущем. Группа еврейских рабочих издает в Париже оппозиционной орган "Клархейт" (Ясность). Китайская оппозиция издает литографированный журнал (нелегальный), листки и легально выпускает работы интернациональной оппозиции, в частности ряд брошюр т. Троцкого.

Левая оппозиция не имеет еще характера массового движения. Ее работа не вышла из подготовительной стадии. Размежевание со случайными попутчиками, компрометировавшими идеи оппозиции и задерживавшими ее рост, заняло много времени, но зато явилось важнейшей предпосылкой объединения оппозиции и ее перехода к широкой пропагандистской и агитационной работе. Именно благодаря этому создалась возможность и необходимость тесного международного сплочения всех лево-оппозиционных организаций.

Как создание национальных оппозиционных фракций не означало создания вторых партий, так объединение национальных фракций не означает курса на IV-й Интернационал. Левая оппозиция считает себя фракцией международного коммунизма и действует в качестве таковой. Нынешнего раскола не было бы, если бы аппарат Коминтерна не находился в полной зависимости от сталинской верхушки, которая руководствуется прежде всего интересами самосохранения теоретически и политически скомпрометированной центристской бюрократии. Преступной работой аппарата оппозиция поставлена вне формальных рамок Коммунистического Интернационала. Но оппозиция чувствует свою нерасторжимую связь с теми, к сожалению, уже немногими сотнями тысяч революционных рабочих, которые остаются в формальных рамках Коминтерна. Цель оппозиции -- возрождение Коммунистического Интернационала на ленинских основах.

Апрельская конференция имела, как уже сказано, подготовительный характер. Она создала Международный секретариат и поручила ему издание международного Бюллетеня и подготовку созыва полномочной конференции.

Секретариат образован в составе русского, немецкого и французского представителей, с возможным привлечением представителя бельгийской оппозиции. Техническое выполнение решений возложено на Коммунистическую Лигу Франции.

Международный Бюллетень будет выходить, по всей вероятности, два раза в месяц и, помимо обмена документами, резолюциями и всякой вообще информацией о работе отдельных национальных организаций, будет служить международной дискуссии и выработке международной платформы к предстоящей конференции. Основным языком Бюллетеня будет французский; наиболее существенные документы и статьи будут печататься также на немецком языке; статьи и документы, ближе всего затрагивающие англо-саксонские страны, будут печататься по английски. Первый номер Бюллетеня должен выйти, примерно, одновременно с настоящим номером русского Бюллетеня.

Конференция постановила послать следующее приветствие:

"Первое интернациональное объединение левой коммунистической оппозиции, состоявшееся 6-го апреля в Париже и объединившее делегатов: немецкого, американского, бельгийского, испанского, французского, венгерского, итальянского, чехословацкого, посылает свой горячий привет и свидетельство своей тесной солидарности товарищам большевикам, арестованным и сосланным, и их изгнанному вождю Л. Д. Троцкому".

На конференции царил дух полного единодушия, веры в свое знамя и готовности к борьбе. Мы не сомневаемся, что уже ближайшее время обнаружит явные и бесспорные результаты большой подготовительной работы, совершенной за последний год.

К капитализму или к социализму

1. Перспективы либералов и меньшевиков

Русский либерализм, нисколько не поумневший за годы эмиграции, видит во всех вообще новых хозяйственных формах и, особенно, в коллективизации, возврат к крепостничеству. Струве кликушествовал где то недавно на тему о том, что Россия вернулась к XVII-му веку, только без бога. Еслиб даже оценка Струве была верна, то революция и в этом случае была бы оправдана. Под просвещенным руководством старых господствующих классов крестьянское хозяйство не так уж далеко ушло вперед с XVII-го века до XX-го, значит и возвращаться пришлось бы недалеко. Освободить же крестьянина от бога значило бы во всяком случае освободить его от серьезной помехи. На беду, бог является необходимым дополнением мужицкого инвентаря XVII-го века, составляя вместе с сохой и клячей земледельческую троицу. Справиться с ней можно только при помощи механического двигателя и электричества. Эта задача еще впереди. Но она будет разрешена.

Либерализм пытается притвориться, что не замечает огромных хозяйственных успехов советского режима, т.-е. опытного доказательства неизмеримых преимуществ социализма. От небывалых в мировой истории темпов промышленного развития ученые экономисты низложенных классов просто отмалчиваются. Меньшевистские подголоски буржуазии отбиваются от этих темпов ссылками на чрезвычайную "эксплоатацию крестьян". Они ничего не говорят о том, почему, например, эксплоатация крестьян в Индии англичанами никогда не давала ни в самой Индии, ни в Англии промышленных темпов, сколько-нибудь приближающихся к советским. Отчего бы не запросить насчет индийских темпов Макдональда, который расстреливает рабочих и крестьян в Индии за желание жить собственной жизнью? Вряд ли, впрочем, такие "запросы" доступны содержанцам Макдональда и Мюллераи

Либерально-меньшевистские ссылки на крепостничество и аракчеевщину представляют собою классический аргумент реакции против всяких вообще новых шагов на пути исторического прогресса. Философскую формулу таких мнимых "возвращений" к прошлому дал старик Гегель в своей "триаде": тезис, антитезис, синтез. Те классы, которые заинтересованы в увековечении антитезиса (т.-е. капитализма), будут неизбежно видеть в первых шагах синтезиса, т.-е. социализма, простой возврат к тезису, т.-е. крепостничеству. Парижскую Коммуну экономисты и философы, состоявшие в обозе палача Галифэ, обвиняли в реакционном стремлении вернуть современное общество к средневековой коммуне. Маркс писал по этому поводу:

"Обычной судьбой нового исторического творчества является то, что его принимают за подобие старых и даже отживших форм общественной жизни, на которые новые учреждения сколько-нибудь похожи". ("Гражданская война во Франции"). Ничего нового нынешняя буржуазная критика не выдумала. Да и откуда? "Идеология" русского либерализма и русской "демократии" представляет собою сплошь плагиат, да еще и безнадежно запоздалый. Не даром же Струве писал 32 года тому назад: "Чем дальше на Восток, тем слабее и подлее становится буржуазия". История добавила: "и ее демократия".

Струве возобновляет свой лозунг 1893 года: "пойдем на выучку к капитализму!" с той разницей, что сорок лет назад этот лозунг означал, как-никак, движение вперед, а сейчас -- возврат назад. Царская Россия пошла ведь на выучку к капитализму. Главным результатом выучки и явилась Октябрьская революция. Вопреки известной русской пословице корень выучки оказался для "учителей" сладок, а плод очень горек. Как же застраховать себя от этого "плода" при реставрации капитализма? Русская буржуазия на этот счет ничего заграницей не открыла, кроме весьма проблематического (и весьма неустойчивого) "благополучия" цивилизованных наций. Но в том то и дело, что капиталистическая выучка новых стран вовсе не является повторением истории старых стран, хотя и отягощена их грехами. Октябрьская революция была крушением мировой буржуазии в ее слабейшем звене. Мечтать о возвращении России к мирному капитализму после Октябрьской революции есть самая фантастическая и неумная из утопий. Ведь куда "проще" обеспечить мирное развитие капитализма в Китае и Индии. Власть над последней сейчас, кстати, в руках II-го Интернационала. Попробуйте, господа! Говорим заранее: не выйдет. И Китай, и Индия, именно в результате короткой капиталистической выучки, идут навстречу своей Октябрьской революции. Такова диалектика мирового развития. Выскочить из нее нельзя.

Меньшевизм надеется на скорое "разрешение двуединой задачи приспособления хозяйства страны к уровню ее действительного экономического развития и создания политически-правовых предпосылок для такого приспособления". Эта вороватая формула рассчитана на реставрацию буржуазного режима. "Политически-правовые" предпосылки должны означать буржуазную демократию. "Тебе -- фабрики и заводы, -- говорит меньшевизм буржуазии, -- а нам за это возможность быть депутатами, бургомистрами, министрами, цергибелями, совсем, как в Германии или Англии". Такова "двуединая задача". В 1917 году меньшевизм, стоявший у власти, ограждал буржуазию от Октября. Буржуазия, однако, не доверяла его защите и искала Корнилова. Сейчас меньшевизм предлагает расчистить буржуазии путь посредством "демократической" ликвидации Октября. Но капиталистические реставраторы понимают призрачность "эволюционного" возврата к капитализму. Буржуазная контр-революция могла бы (если-бы могла) достигнуть своей цели не иначе как через многолетнюю гражданскую войну и новое разорение страны, поднятой советской властью из развалин.

Русский капитализм во втором издании отнюдь не был бы простым продолжением и развитием до-революционного, или, точнее, до-военного капитализма: не только потому, что между ними длительный перерыв, заполненный войной и революцией, но и потому, что мировой капитализм, хозяин русского, претерпел за этот период глубочайшие обвалы и перевороты. Финансовый капитал стал несравненно могущественнее, а мир -- неизмеримо теснее. Русский капитализм мог бы быть теперь только кабально-колониальным капитализмом азиатского образца. Русская торговая, промышленная и банковская буржуазия, поскольку она спасла свои движимые капиталы, целиком вошла за эти годы в систему иностранного капитализма. Реставрация буржуазной России означала бы для "настоящих", "серьезных" реставраторов не что иное, как возможность колониальной эксплоатации России извне. В Китае иностранный капитал орудует через компрадоров, т.-е. китайскую агентуру, нагревающую руки на грабеже собственного народа мировым империализмом. Реставрация капитализма в России создала бы химически-чистую культуру русского компрадорства, с "политически-правовыми" предпосылками деникински-чанкайшистского образца. Все это было бы, конечно, и с богом и со славянской вязью, т.-е. со всем тем, что нужно душегубам для "души".

На сколько времени хватило бы этого великолепия? Реставрация имела бы перед собою не только рабочий, но и крестьянский вопрос. Выделение фермерского слоя при Столыпине, совершавшееся достаточно успешно, связано было с такими тяжкими процессами пролетаризации и пауперизации, с таким обострением всех социальных язв деревни, что взрыв крестьянской войны в 1917 г. принял непреодолимый размах. Никаких других путей, кроме столыпинского, у буржуазии и у социал-демократии нет, и, на основах капитализма, не может быть. Только вместо 12 -- 15 миллионов крестьянских дворов налицо сейчас 25 миллионов. Выделение из них капиталистического слоя означало бы такую пролетаризацию и пауперизацию, перед которыми померкли бы процессы, предшествовавшие 1917 год. Даже если-бы контр-революция отказалась от реставрации помещиков, -- а могла ли бы она отказаться? -- аграрный вопрос немедленно встал бы перед ней, как призрак вторичной гибели. Ведь в Китае, где помещичьего сословия почти нет, аграрный вопрос обладает не менее взрывчатой силой, чем в Индии. Еще раз: капиталистическое развитие России, хоть и на несколько более высокой стадии, было бы развитием китайского образца. Таково единственное мыслимое разрешение "двуединой задачи" меньшевизма.

Вывод ясен: помимо открываемых им социалистических перспектив, советский режим есть единственно мыслимый для России в нынешних мировых условиях режим национальной независимости. Правда без Серафима Саровского и без буквы "ять".

2. Старые противоречия в новых условиях

Чтобы понять смысл основных трудностей, переживаемых СССР, надо помнить, что нынешнее хозяйственное развитие, несмотря на катастрофическую глубину октябрьского разрыва, представляет собою хоть и глубоко видоизмененное, но все же продолжение основных до-революционных и до-военных процессов. Если надежды либерализма и социал-демократии целиком примыкают к прошлому (капитализм, февральская революция, демократия), то развиваемая ими критика нынешнего хозяйственного режима целиком покоится на игнорировании преемственности сегодняшнего и вчерашнего. Дело изображается так, как будто противоречие между городом и деревней порождено Октябрьской революцией, тогда как в действительности оно создало самую возможность ее победы, путем сочетания пролетарского восстания с аграрным переворотом.

Кризис советской деревни есть кризис отсталого и мелкого крестьянского хозяйства. Для преуспеяния, упрочения, а затем для спасения крупного сельского хозяйства сделано было господствующими классами все, что только в силах человеческих: во время так называемой "освободительной" реформы 1861 г., в борьбе с революцией 1905 года, через столыпинское законодательство контр-революции и, наконец, через политику периода двоевластия в 1917 г. Но все это не помогло.

Форсированное развитие русского капитализма, совершавшееся под давлением мирового финансового капитала, чрезвычайно обостряло в отсталом русском крестьянстве, перенесенном в условия рынка, тягу к расширению земельной площади. Именно капитализм довел до непреодолимой силы до-капиталистические крестьянские "мечты" о "черном переделе". Попытки, вполне реалистические по замыслу, противопоставить этой мужицкой тяге курс на капиталистически-фермерское хозяйство потерпели крушение "только" вследствие несовпадения темпов капиталистического развития в целом и фермерской эволюции крестьянства. Подчинение царской России мировому рынку и финансовому капиталу, со всеми вытекающими отсюда рыночными, фискальными и военными тяготами для крестьян, шло семимильными шагами; выделение же фермерского слоя крепких хозяев совершалось "черепашьим темпом". На этом несовпадении темпов буржуазно-помещичья контр-революция 1907 -- 1917 г.г. и сломила себе голову.

Революционная национализация земли явилась вообще единственно возможной мерой для очистки земельных отношений от той чудовищной путаницы, которая навалилась на землю в течение всей предшествующей истории. Национализация означала поступление всей или почти всей земли крестьянству. При унаследованных же от прошлого орудиях и методах сельского хозяйства переход земли крестьянам означал дальнейшее хозяйственное дробление земли, следовательно подготовку нового аграрного кризиса.

Противоречие между городом и деревней, унаследованное от прошлого, не могло быть ликвидировано в течение дюжины годов. Наоборот, когда рабочее государство, отбившись от врагов, приступило серьезно к развитию промышленности, противоречие это должно было еще более обостриться. Благодаря общему росту населения, а также стремлению к самостоятельности молодых поколений крестьянства, дробление хозяйств приняло тем временем небывало быстрый темп. Развитие промышленности и культуры, при неизбежных жертвах деревни, шло достаточно быстро, чтобы пробуждать у крестьян новые интересы и потребности, но слишком медленно, чтобы удовлетворять их в масштабе всего крестьянства. Противоречия города и деревни достигли таким путем новой исключительной остроты. Основой их остается по-прежнему безнадежность изолированного, мелкого, отсталого крестьянского хозяйства.

В чем же разница по сравнению с дореволюционным положением? Она колоссальна.

Во-первых, отсутствует крупное частное землевладение, и крестьянство лишено возможности искать выхода из хозяйственного тупика или вернее, из 25 миллионов хозяйственных тупиков, на путях расширения земельной площади путем экспроприации господствующих классов. Этот путь -- к величайшей выгоде для дальнейших судеб страны -- уже исчерпан до конца. Тем самым крестьянство вынуждено искать других путей.

Во-вторых, -- и это не менее важное отличие -- во главе страны стоит правительство, которое, каковы бы ни были его ошибки, стремится сделать все для повышения материального и духовного уровня крестьян. В эту же сторону направлены интересы рабочего класса, остающегося, несмотря на все изменения структуры революционного общества, правящим классом страны.

С этой широкой, исторической, в последнем счете единственно правильной точки зрения, чистейшим абсурдом является утверждение либералов, будто коллективизация в целом является продуктом голого насилия. После той предельной парцеляции, которая явилась результатом старых мужицких способов использования земельного фонда революции, интеграция земельных клочков, т. е. их сочетание в более крупные хозяйственные участки, стала вопросом жизни и смерти для крестьянства.

В борьбе с земельным утеснением в прежние исторические эпохи крестьянство то поднимало восстания, то устремлялось в первобытные районы, создавая могущественный колонизационный поток, то, наконец, бросалось во всякого рода секты, награждавшие мужика небесными пустотами за земельную тесноту.

Маркс когда-то сказал, что у крестьянина есть не только предрассудок, но и рассудок. Оба эти его качества проходят в разных сочетаниях через всю его историю. Жизненный реализм крестьянина за известной чертой упирается в чудовищные суеверия. "Предрассудок" расцветает тем более пышно, чем более беспомощным оказывается "рассудок" перед безвыходностью крестьянского хозяйства.

В новом виде, на более высокой исторической ступени, в иной пропорции, рассудок и предрассудок крестьянства нашли выражение и в сплошной коллективизации. 12 лет революции, со сменой военного коммунизма и нэп'а и с чередованием отдельных стадий нэп'а, толкали крестьянина к той мысли, что выхода из нужды и отсталости надо искать на каких-то новых путях. Только эти пути не были еще проверены, выгодность их не была доказана. Правительственная политика 1923-28 годов направила внимание верхних слоев деревни на путь расширения и улучшения индивидуального хозяйства. Низшие слои оказались дезориентированными. Противоречие города и деревни приняло на этот раз характер хлебной заготовки. Правительство круто изменило свой курс и, заперев ворота рынка, широко раскрыло ворота коллективизации. Крестьянство устремилось в них. В новых надеждах крестьянства рассудок сочетался с предрассудком. Наряду с сознательностью меньшинства влилась в движение стадность большинства. Правительство оказалось захваченным врасплох и -- увы! -- с своей стороны внесло в дело гораздо больше предрассудка, чем рассудка. Обнаружился чудовищный "всесоюзный" перегиб. Крепкое задним умом руководство попыталось разменять его на провинциальные перегибчики. На сей предмет в секретариате ЦК хранится большой выбор заранее наигранных пластинок: областного, окружного и районного масштаба.

3. В чем суть перегиба?

В длиннейшем и ужасно безграмотном, по совести сказать, "ответе товарищам колхозникам", Сталин калякает о том, как одни "некоторые" неправильно подошли к середняку, а другие "некоторые" не вникли в устав колхоза (опубликованный, кстати, после всех перегибов), -- и какие из этого получились огорчения для мудрого руководства. Это все очень интересно и местами даже трогательно. Но все-таки Сталин решительно ничего не говорит о том, как 40% крестьян (с 60% коллективизированных в марте Сталин делает -- без всякого "отступления!" -- скидку в 20%) будут управляться с огромными сельско-хозяйственными предприятиями -- без того инвентаря, который один только и может оправдать крупные размеры предприятия, не говоря уж о его общественной форме.

Как ни велик "индивидуализм" крестьянина, но перед бесспорными экономическими фактами он отступает. Об этом свидетельствует история развития крестьянской кооперации даже и в капиталистических странах. Именно раздробленность производственного процесса ведет здесь к необходимости обобществления торговых и кредитных функций. После революции 1905 года кооперация захватила в царской России миллионы крестьянских дворов. Но это была закупочная, сбытовая, кредитная и ссудо-сберегательная кооперация, отнюдь не производственная. Причину, почему производство сохраняло раздробленный характер, надо искать не в психических свойствах крестьянина, а в характере его орудий и методов производства: индивидуализм заложен именно в них.

Когда неожиданный темп коллективизации, подготовленный безвыходностью измельченных крестьянских хозяйств и подстегнутый тремя кнутами бюрократии, обнаружил зияющее противоречие между средствами производства и размахом коллективизации, создана была спасительная теория, согласно которой крупные колхозы, основанные на первобытном инвентаре, надлежит считать социалистическими мануфактурами. Это звучит учено. Но даже схоласты знали, что переименование вещи не меняет ее сущности.

Сельско-хозяйственная "мануфактура", могла бы находить свое оправдание не в "коллективизированной" форме колхоза, а только в производственной выгодности мануфактурных способов обработки земли. Остается спросить, почему же выгодность их не обнаружена предшествующим развитием?

Абстрактными статистическими выкладками не трудно, конечно, доказать, что и коллективизация простейшего крестьянского инвентаря может принести выгоды. Эта мысль, ныне монотонно повторяющаяся в речах, статьях и циркулярах тщательно ограждается, однако, от очной ставки с живым опытом. Из всех видов коллектива наиболее "натуральным" при мужицком инвентаре является большая крестьянская семья. Но ведь она то именно и подверглась жесточайшему распаду после Октября. Мыслимо ли всерьез думать о создании на той же производственной основе прочного коллектива из чуждых друг другу семейств?

Крупная производственная кооперация, основанная на крестьянском инвентаре, подверглась уже исторической проверке: в помещичьих имениях, основанных на системе отработок. И что же? По общему правилу, эти имения стояли еще на более низком уровне, чем крестьянские хозяйства. После революции 1905 года "отработочные" имения ликвидировались во множестве, и крестьянский банк продавал их отдельными участками крестьянам. Производственная "кооперация", основанная на сочетании помещичьей земли и крестьянского инвентаря, оказалась экономически совершенно неустойчивой. Наоборот, крупные имения, основанные на механизации, правильном севообороте и проч., выдержали потрясения 1905 и следующих годов. Только Октябрьская революция национализировала их. Конечно, там дело шло об обработке помещичьей земли. Однако, опасность состоит в том, что при искусственном, т.-е. преждевременном создании больших колхозов, где труд отдельного крестьянина утопает в труде десятков и сотен других крестьян, применяющих тот же индивидуальный инвентарь, обработка земли, вследствие утраты личного стимула, может оказаться ниже, чем даже в индивидуальных крестьянских хозяйствах.

Колхоз, основанный на простом сочетании крестьянского инвентаря, так же относится к земледельческому предприятию социалистического типа, как помещичье хозяйство, основанное на отработках, относится к крупному предприятию капиталистического типа. Это означает безжалостный приговор для идеи "социалистической мануфактуры".

Заменяя материальную базу колхозов "теоретической" отсебятиной, Бухарин разъясняет, что при резком отставании сельско-хозяйственных темпов от промышленных "единственно-возможным выходом являлась социалистическая реконструкция сельского хозяйства". Сплошная коллективизация берется, таким образом, не как материально подготовленный этап в развитии производственных отношений сельского хозяйства, а как единственный "выход" из затруднений. Вопрос ставится в порядке, так сказать, чистой административной телеологии.

Бухарин прав, конечно, что происходящий в стране процесс не есть простой возврат к формам "военного коммунизма". Это вообще не возврат к прошлому. В нынешнем повороте имеются несомненно величайшие задатки будущего. Но весь вопрос в пропорциях, в правильных соотношениях. Наряду с задатками социалистического будущего, поворот заключает в себе самые непосредственные, и притом, смертельные опасности. Только мимоходом Бухарин задевает их: "гигантский спрос, в связи с ростом колхозов и совхозов, на сложные машины, на тракторы и комбайны, на искусственное удобрение и т. д. обгоняет предложение, и "ножницы" здесь пока растут и, притом, с очень значительной быстротой". Эти поразительные строки вклинены в восторженную статью без дальнейших выводов. А между тем рост "ножниц" между фундаментом и крышей не может предрекать ничего другого, кроме крушения.

Выдвигая значение планового начала для коллективизированного сельского хозяйства, тесную связь районного колхоза с промышленностью и местным советским аппаратом, Бухарин говорит: "в зародышевой форме мы имеем дело с грядущим преодолением бюрократизма". Да, в зародышевой форме. Но беда, если зародыш принять за младенца, или младенца за юношу. Колхоз, не оправдываемый своей технической базой неизбежно создает паразитарную хозяйственную бюрократию, худшую из всех. Крестьянин, который являлся в истории не раз пассивной опорой всяких видов бюрократизма в области государственного управления, совершенно не выносит бюрократизма в непосредственно-хозяйственной области. Этого не надо забывать.

Коллективизация должна переделать природу крестьянина, повторяет Бухарин. Бесспорно. Но для этого нужны трактор, дисковый плуг и комбайн, а не их "идея". Платонизм в производственном процессе никогда не пользовался успехом. Конечно, число тракторов, ныне совершенно ничтожное, по плану должно расти все быстрее. Но нельзя сегодня строить колхоз на будущих тракторах. Для тракторов нужно к тому же горючее. Правильно обеспечить им необъятные пространства -- это гигантская производственная, организационная и транспортная задача. Но и трактор с горючим сам по себе ничто, он силен только в составе целой цепи, в которую звеньями входят важнейшие достиженья технической и общей культуры. Все это осуществимо. Все это будет осуществлено. Но необходим правильный "расчет времени", -- без этого хозяйственная операция сорвется, как и военная. При благоприятных условиях, внутренних и международных, материально-технические условия сельского хозяйства могут в течении каких-нибудь 10 -- 15 лет коренным образом преобразоваться и обеспечить производственную базу коллективизации. Однако, за те годы, которые отделяют нас от такого положения, можно несколько раз успеть опрокинуть советскую властьи

Но -- увы -- с Бухарина взятки гладки: оттолкнувшись на сей раз левой ногой от реальности, он уносится "бешеным галопом" в высоты метафизических спекуляций. И мы уже сейчас опасаемся, что быть Бухарину снова в ответчиках за разбитую Сталиным посуду. Однако, не Бухарин нас интересует.

Мировая буржуазная печать, по крайней мере наиболее дальновидная, т.-е. способная на далеко рассчитанную провокацию, непрестанно повторяла в самый разгар сплошной коллективизации, что на этот раз отступления нет: или опыт будет доведен до конца, или -- гибель советской диктатуры, причем и "доведение опыта до конца", с ее точки зрения, ничего кроме гибели не означало. С другой стороны, официальная советская печать с самого начала кампании трубила непрерывное наступленье, без оглядки и проверки. Сталин прямо призывал бедняков "беспощадно громить" кулакаи как класс. Диссонанс вносила одна лишь левая оппозиция, которая еще с осени прошлого года предупреждала, что в ажиотаже несогласованных темпов заложены элементы неизбежного кризиса в ближайшем будущем. События не замедлили показать, что только печать крупного капитала, на одном полюсе, левая коммунистическая печать, на другом, знали, чего хотят. Наступление на деревенском фронте скоро обнаружило свои противоречия, сразу же доведя их до невыносимой остроты. Начались: обличения перегибов, облегчение выхода из колхозов, фактическая остановка раскулачивания и проч. Одновременно со всем этим строжайше запрещено называть отступление отступлением. И никто не знает, что будет завтра.

Между тем сводить концы с концами все же придется. Если это не сделает правящая партия, то это совершит стихийный процесс развития на спине диктатуры. Чем раньше, шире и смелее будет произведен пересмотр "планов", -- вернее: чем раньше внесен будет коллективно продуманный план в хаос угрожающих "успехов", -- тем менее болезненный характер будет иметь исправление наделанных ошибок, тем вернее можно будет смягчить наиболее острые диспропорции в развитии города и деревни и выиграть новые сроки, приблизив их к зреющим "срокам" европейской революции.

Хуже всего -- нынешнее беспорядочное отступление, прикрываемое чиновничьими побасенками и прибаутками. Партия в тревоге, но -- молчит. Здесь главная опасность.

4. Выход может быть найден только партией

Буржуазия приходила к власти и руководила судьбами общества в постоянной борьбе разных партий и течений, которая принимала нередко форму гражданской войны. Хотя пролетариат неизмеримо однороднее, чем буржуазия, но однородность его все же далеко не абсолютна. Рабочая бюрократия становится не только орудием воздействия пролетариата на другие классы, но и орудием воздействия других классов на пролетариат. Сюда присоединяется сложный переплет мировых отношений, которым и принадлежит в последнем счете решающее слово. Это в совокупности достаточно объясняет, почему на основе пролетарской революции могут возникать и возникают в правящей партии глубокие разногласия, принимающие характер фракций. Голым запрещением этого отменить нельзя.

Методы неизбежной борьбы, поскольку она ведется не только на основах, но и в интересах диктатуры, должны быть таковы, чтобы сводить к минимуму издержки по выработке правильной политической линии. Сталинская бюрократия попыталась вообще освободиться от политических издержек, порождаемых существованием партии. Оказалось, однако, что наибольшие издержки вызываются политикой бюрократических зигзагов. Последние неотделимы от аппаратного режима, который не контролируется партией и каждый раз отталкивается от последствий собственных ошибок. Было бы гибельно думать, что диктатуре пролетариата отпущено право на безграничное количество зигзагов. Нет, этот исторический кредит ограничен.

Съезд партии не собирался два с половиной года, в течение которых политика круто менялась несколько раз -- в самых основных вопросах. И сейчас съезд, назначенный против воли верхушки, ощущается и оценивается руководящим аппаратом не как выход из внутренних затруднений, а как досадная помеха и прямая опасность. Чем объяснить, что в годы гражданской войны съезды созывались ежегодно и даже два раза в год, а сейчас, во время мира, после несомненных успехов социалистической промышленности, после того, как по уверению руководства "поворот крестьянства к социализму обеспечен", внутренняя жизнь партии достигла такого невыносимого напряжения, при котором съезд превращается в обузу, в загадку и в опасность?

Можно возразить, что главным врагом является не внутренняя, а мировая буржуазия, которая после войны упрочилась. Это будет верно. Но опасность извне, при действительном укреплении социалистической базы внутри, ни в каком случае не объясняет бюрократизации режима. Социалистическое общество могло бы бороться против внешних врагов на основе самой широкой, самой полной, самой неограниченной демократии. Систематическое ухудшение внутреннего режима должно иметь внутренние причины. Давление извне может быть понято только в связи со внутренним соотношением классов.

Кто объясняет и оправдывает ухудшение партийного режима необходимостью борьбы с внутренними врагами, тот тем самым молчаливо признает, что соотношение сил менялось за последние годы к невыгоде для пролетариата и его партии. Но разве же кулак представляет сейчас большую опасность, чем вся буржуазия, включая и кулака, в годы гражданской войны, когда старые господствующие классы еще не потеряли самоуверенности, рассчитывали на скорое падение большевизма и имели свои армии? Такое допущение как бы противоречит очевидности. С ним совершенно не мирится, во всяком случае, вся официальная доктрина, которая не видит вокруг ничего, кроме систематического укрепления социалистического сектора и вытеснения капиталистического.

Тем меньше можно понять и объяснить, почему сейчас всякое расхождение с руководством, т. е. с милитаризованной сталинской фракцией, всякая попытка критики, всякое предложение, непредусмотренное верхушкой, ведет к немедленному организационному погрому, который совершается безмолвно, как пантомима, после чего следует "теоретическая" ликвидация, похожая скорее на ритуальное отпевание, совершаемое ленивыми дьячками и псаломщиками из красных профессоров?

Признать, что нынешний партийный режим является единственно мыслимым, и что его эволюция закономерна и неотразима, значит признать неизбежность гибели партии, а значит и революции. Много ли сейчас нужно, в самом деле, для того, чтобы откинуть съезды партии совсем, заявив, например, что они будут собираться "по мере надобности"? Что нового внесло бы это в нынешний режим? Почти ничего. Но аппарат, который вынужден искать санкций в самом себе, не может не увенчиваться одним лицом. Бюрократии нужен супер-арбитр, и она выдвигает того, который наиболее отвечает ее инстинкту самосохранения. В этом суть сталинизма, как партийной подготовки бонапартизма.

Если бюрократический центризм начинает свою карьеру, как течение, лавирующее между двумя крайними течениями партии, отражающими или выражающими мелко-буржуазную и пролетарскую линию, то бонапартизм есть государственный аппарат, открыто порвавший всякие традиционные, в том числе и партийные связи, и "свободно" лавирующий между классами, в качестве властного "посредника". Сталинизм есть безсознательная, но тем более опасная подготовка бонапартизма. Это надо понять. Это пора понять.

Где же те факторы, которые, несмотря на хозяйственные успехи, ухудшили политическое положение и содействовали перенапряжению режима диктатуры? Эти факторы двоякого рода: одни коренятся в массах, другие -- в органах диктатуры.

Филистеры нераз говорили, что Октябрьская революция есть продукт "иллюзий" масс. Это верно в том смысле, что ни феодализм, ни капитализм не воспитали масс в духе материалистического понимания истории. Но иллюзии иллюзиям рознь. Империалистическая война, ограбившая и обескровившая человечество, была бы невозможна без патриотических иллюзий, в поддержании которых социалдемократия играла главную роль. Иллюзии масс в отношении Октябрьской революции состояли в преувеличенных надеждах на скорую перемену своей судьбы. Но разве же до сих пор что-либо великое совершалось в истории без такого рода творческих иллюзий?

Несомненно, однако, что реальный ход революции изнашивает массовые иллюзии и тем самым сбрасывает со счетов тот дополнительный кредит, который массы открыли в 1917 году руководящей партии. Взамен этого прибавилось, конечно, опыта и понимания реальных сил исторического процесса. Но нельзя упускать из виду, что утрата иллюзий происходит гораздо скорее, чем накапливание теоретического понимания. В этом одна из главных причин успеха контр-революций в прошлом, поскольку этих причин искать в психических изменениях, совершающихся в самих революционных классах.

Другой элемент опасности лежит в перерождении аппарата диктатуры. Бюрократия выработала многие черты господствующего класса, и именно так воспринимается значительной частью трудящихся масс. Борьба бюрократии за самосохранение подавляет идейную жизнь масс, сознательно подсовывает им новые иллюзии, отнюдь не революционные, и задерживает замену утраченных иллюзий реалистическим пониманием происходящего. С точки зрения марксизма совершенно ясно, что советская бюрократия не может превратиться в новый господствующий класс. Ее обособление и повышение ее социальной роли, в форме командования, неизбежно ведет к кризису диктатуры, который может завершиться либо возрождением революции на более высоких основах, либо реставрацией буржуазного общества. Именно приближение этой альтернативы, которая всеми чувствуется, если немногими ясно понимается, и придает крайнюю напряженность нынешнему режиму.

Несомненно, что в росте бюрократизма находят свое выражение общие противоречия строительства социализма в отдельной стране. Другими словами, бюрократизм угрожал бы, в тех или других пределах, и при правильном руководстве. Все дело, однако, в пределах и в сроках. Допустить сохранение мирового, и прежде всего, европейского капитализма, еще в течение ряда десятилетий, значило бы признать неизбежность падения советской власти, причем, предбонапартистское перерождение аппарата подготовило бы открытые контр-революционные сдвиги и перевороты, термидорианского или сразу бонапартистского типа. Такого рода перспективу надо всегда иметь перед глазами, чтоб правильно ориентироваться в том, что происходит. Весь вопрос, повторяем, в сроках, которых нельзя, однако, заранее знать, ибо они определяются борьбою живых сил. Если бы не постыдные и гибельные поражения революции в Германии и в Китае, вся мировая обстановка выглядела бы сегодня иначе. Таким образом от объективных условий мы каждый раз снова возвращаемся к вопросу о руководстве. Дело идет не о лице или группе лиц (хотя и этот вопрос не маловажен). Дело идет о взаимоотношении между руководством и партией, между партией и классом.

Именно под этим углом зрения стоит вопрос о режиме ВКП и Коминтерна. Нам сообщают новую теорию некоторых шатающихся элементов оппозиции (Окуджава и др.) согласно которой из нынешней "левой" политики Сталина должен будто бы сам собою "вырасти" и более здоровый режим. Этот оптимистический фатализм представляет собою худшую карикатуру на марксизм. Нынешнее руководство не белый лист бумаги. Оно имеет свою историю, тесно связанную с его "генеральной линией" и от нее неотделимую. История сталинского руководства есть история беспримерных ошибок и вызванных ими разгромов международного пролетариата. "Левый" поворот нынешнего руководства целиком обусловлен последствиями вчерашнего правого курса. Чем круче сказался поворот, тем свирепее стал бюрократический зажим, чтоб не дать партии разобраться в противоречии между вчерашним днем и сегодняшним.

Гибельное окостенение партийного аппарата является не просто продуктом объективных противоречий, но продуктом конкретной истории данного руководства, через которое эти противоречия преломлялись. В этом руководстве, с его искусственным отбором людей наверху и внизу, кристаллизованы все ошибки прошлого и заложены все ошибки будущего. И прежде всего в этом руководстве заложено его собственное дальнейшее бонапартистское перерождение. На этом пути скрыта главная, наиболее непосредственная, наиболее острая опасность, угрожающая Октябрьской революции.

Левые зигзаги вовсе не означают, что центристское руководство способно внутренними бюрократическими усилиями превратиться в марксистское руководство. Левые зигзаги означают совсем другое: и в объективных условиях, и в глухих настроениях рабочего класса, заложено глубокое сопротивление термидорианскому курсу: переход к последнему по-прежнему немыслим без открытых контр-революционных потрясений. Держа партию за горло, руководство не может все же на нее не озираться, ибо хоть и глухо и бесформенно, но через партию идут предостережения и напоминания классовых сил. Обсуждение вопросов, идейная борьба, конференции и съезды заменены внутрипартийной агентурой, подслушиванием телефонов и перлюстрацией переписки. Но давление классов сказывается и этими потаенными, "подколодными" путями. Это значит, что источник левого поворота и причина его остроты находятся вне руководства. Последнее обусловливает лишь непродуманность, хвостизм и ненадежность левого поворота.

Мириться с руководством только потому, что оно, не признав и не поняв своих ошибок и преступлений, повернулось под давлением событий вокруг своей оси и на новом пути громоздит новые ошибки, -- значит быть не доросшим до чиновника обывателем а никак не революционером. Но может быть и впрямь "нет другого пути", как скулят Радеки, Зиновьевы, Каменевы, Смилги и прочие отставной козы идеологи? Их скуленье означает одно: революция-де все равно погибла, так лучше уж быть с "народом": на миру и смерть красна. С этими гнилостными настроениями мы не имеем ничего общего.

Нигде не сказано и никем не доказано, что нынешняя партия, не существующая сейчас, как партия, но все же способная безмолвно поворачивать руководство на 180%, не в силах, даже при наличии необходимой инициативы, возродить себя самое, путем глубокой перегруппировки сил на основе коллективной проверки пройденного пути. Гораздо менее гибкие, более окостеневшие учреждения, чем коммунистическая партия, не раз обнаруживали в истории способность к возрождению и обновлению в результате глубокого внутреннего кризиса. Так и только так стоит для нас вопрос, и в национальном и в международном масштабе.

Точка зрения оппозиции не имеет ничего общего с самодовольной метафизикой тов. Окуджавы и других, ибо предполагает живую борьбу направлений и, следовательно, высшую активность левой оппозиции. Только политические банкроты слагают с себя в критические моменты ответственность, перенося ее на объективный ход вещей и ища выхода в утешительных пророчествах. Стадность и хвостизм, как нельзя лучше характеризуют периоды сползания и перерождения. На борьбе с ними вырос большевизм. Левая оппозиция продолжает его историческую линию. Ее долг -- не растворение в центризме, а усиление своей активности по всей линии.

Л. Троцкий.
Принкипо, 25 апреля 1930 г.

Еще о товарище Блюмкине

В Москве только узкие партийные круги знают о расправе Сталина над Блюмкиным. Из этих кругов систематически распространяются слухи о том, будто Блюмкин покончил жизнь самоубийством. Таким образом, Сталин не смеет до сих пор признать открыто, что он расстрелял "контр-революционера" Блюмкина.

В высшей степени замечательно, что мировая капиталистическая печать отнюдь не поторопилась воспользоваться делом Блюмкина. Она совершенно правильно рассуждает, что защита левых коммунистов от сталинской расправы не входит в круг ее интересов. Тем более настойчиво и непримиримо обязана левая коммунистическая оппозиция вести кампанию разоблачения сталинских преступлений.

В прошлом номере мы сообщали, что кроме Блюмкина расстреляны еще два оппозиционера: т.т. Силов и Рабинович. Таким образом вопрос имеет исключительную политическую остроту: приостановить кровавую расправу Сталина над большевиками-революционерами может только огласка его преступлений среди передовых рабочих всего мира.

Бывший коммунист Суварин поспешил прийти Сталину на помощь, заявив, будто Блюмкин внутри ГПУ выполнял поручения оппозиции, и что, поскольку ГПУ существует, оно не может не расстреливать вероломных сотрудников. Суварин делает тот вывод, что "на 13-м году революции" (?) необходимо уничтожить ГПУ.

Вдаваться в теоретические прения с Сувариным у нас нет никакого основания. Мы считаем достаточным ограничиться нижеследующим заявлением.

Тов. Блюмкин никогда не выполнял и, по самому характеру своей работы, никогда не мог выполнять в ГПУ или через ГПУ поручений оппозиции. Достаточно сказать, что значительную часть последнего периода Блюмкин провел на Дальнем Востоке, главным образом в Монголии.

Запрещение работникам ГПУ, как и работникам военного ведомства, иметь другие взгляды, кроме сегодняшних взглядов центрального комитета, равносильно лишению коммунистов, работающих в названных учреждениях, их элементарных партийных прав. Защищать такую гнусность могут только сталинские бюрократы.

ГПУ есть орган самообороны пролетарской диктатуры. Поскольку Октябрьская революция и на 13-м году окружена миром врагов, она не может отказаться от таких органов, -- диктатура не может перестать быть диктатурой.

Ставить вопрос в формальной плоскости могут только либералы и либеральствующие социал-демократы. Мы ставим вопрос в плоскости классовой: во имя чего применяются репрессии? против кого они применяются? кому и чему служат? Дело идет о революционной целесообразности, а не о сверх-классовой справедливости.

Убийство Блюмкина, как и все вообще репрессии против ленинской оппозиции, ослабляют пролетарский авангард, подрывают партию, усиливают классовых врагов. Борьбу против вероломно-трусливого убийства Сталиным Блюмкина мы ведем во имя диктатуры пролетариата.

Да будет сие известно друзьям и врагам!

Скрип в аппарате

Популярное разъяснение о левых и правых

В "Правде" от 30-го марта напечатана статья Ярославского "Слева направо". Статья посвящена "переходу" левой оппозициии в лагерь социал-демократии. Каким образом люди, которых свыше уже двух лет держат в тюрьме и ссылке за контр-революционную деятельность и даже за "подготовку вооруженной борьбы против советской власти" (официальная мотивировка высылки Троцкого), -- каким образом эти давнишние "контр-революционеры" только теперь начинают "переходить" в социал-демократический лагерь, остается совершенно непонятным. Зато вполне ясно, что Ярославскому все еще приходится потеть над отысканием "научного" обоснования 58 ст., по которой карается оппозиция. Поиски принимают сейчас особенно шумный характер, ибо в аппарате скрип, и его нужно заглушить.

Не случайно против оппозиции выпущен Ярославский, хотя в партии имеются значительно более грамотные и умные люди. Но более грамотные, более умные или более совестливые сейчас либо не хотят подвывать Ярославскому, а говорить вслух, что думают, не могут, отчасти не смеют, либо просто растеряны. Ярославские не растеряны, ибо растеривать нечего. Вот почему, в защиту сталинской политики от оппозиции, выступает Ярославский и дает, заметим мимоходом, замечательный образец той гнили, какою кормят сейчас партию.

Если мы на сей раз, в виде изъятия, остановимся на статье Ярославского, то только потому, что она, при всем своем ничтожестве, очень симптоматична и хорошо показывает, в каком месте у Сталина, по немецкому выражению, жмет сапог.

Темп индустриализации

Мы писали товарищам в СССР уже несколько месяцев тому назад, что множатся признаки, указывающие на чрезмерный разгон индустриализации. Ссылаясь на наш Бюллетень, Ярославский пишет, что эта оценка, "абсолютно ничем не отличается от того, что пишут "меньшевики". Абсолютно ничем! Если уж ляпать, так ляпать.

Ярославский не догадывается, что вопрос о правильных и неправильных, реальных и нереальных темпах существует сам по себе, независимо от того, что говорят о нем меньшевики, и решается в зависимости от материальных и организационных факторов, а не газетных цитат, тем более фальшивых.

В тот период, когда мы, оппозиционеры, боролись за более высокие темпы индустриализации (1923-1929 г.г.), вся мировая буржуазная печать, вместе с социал-демократической, повторяла вслед за Сталиным обвинения оппозиции в романтизме, фантастике и "сверхиндустриализации".

В 1923-1925 годах мы доказывали, что даже после исчерпания дореволюционного оборудования советская промышленность сможет давать до 20% годового роста. Мы опирались на экономические соображения, которых здесь приводить не будем. (См. "К капитализму или к социализму", русск. изд., стр. 45-46). В недрах Госплана была выработана через год после того пятилетка, согласно которой развитие промышленности намечалось с убывающей скоростью, от 9% до 4% в год. Оппозиция подвергла этот проект беспощадному осуждению. Ее обвинили в "демагогии". Еще через год Политбюро утвердило новый проект пятилетки со средним годовым ростом в 9%. XV-ая партконференция (1926 г.) признала этот процент правильным и осудила оппозицию заи "неверие" и "скептицизм". Это не помешало оппозиции непримиримо осудить новую пятилетку. Еще через год-полтора Госплан выработал, наконец, третью пятилетку с годовым приростом в 20%. Этот прирост совпал -- гораздо ближе, чем можно было надеяться -- с гипотетическим прогнозом оппозиции 1925 г. и полностью опроверг все предшествующие разглагольствования об индустриальной романтике и демагогии. Такова краткая пред'история вопроса.

Фактический рост промышленности за первый год пятилетки (1928-29) превзошел, однако, план на целых 10%. Руководство немедленно же решило положить этот успех в основу всего пятилетнего расчета и выполнить план в пределах 4-х лет. Против этого оппозиция подняла голос предостережения, на этот раз "справа". Из чего мы исходили?

а) В проекте пятилетнего плана не может не быть ошибок и диспропорций. Они будут накопляться по мере выполнения плана, могут резко обнаружиться не в первый год, а во второй или третий и сразу круто задержать рост. Прежде, чем давать промышленности дополнительный разгон, нужно тщательно проверить, говоря военным языком, все стыки, или узловые пункты, где разные отрасли хозяйства сочетаются одна с другой.

б) Наблюдающееся снижение качества продукции, и без того крайне низкого, заключает в себе величайшую опасность не только для потребителя, но и для производства, ибо главным потребителем продукции является сама же промышленность. Низкое качество неизбежно даст на одном из ближайших этапов производства резкое снижение количества.

в) Нельзя отрывать вопрос о темпах развития промышленности от вопроса о жизненном уровне рабочих масс, ибо пролетариат есть главная производительная сила, и лишь достаточный материальный и культурный подъем пролетариата есть гарантия высоких темпов индустриализации в дальнейшем. Этот вопрос мы считаем важнейшим из всех.

Таковы три главных соображения, которые заставили оппозицию поднять голос предостережения против нерассуждающей погони за темпами, сменившей экономическое крохоборчество предшествующего периода. Если в 1923-1928 г.г. Политбюро, не понимая громадных возможностей, заложенных в национализированной промышленности и плановых методах хозяйства, готово было мириться с 4-мя или с 9% годового роста, то теперь оно, в силу непонимания материальных пределов индустриализации, легко перескакивает с 20% на 30%, авантюристски пытаясь каждое частное и временное достижение превратить в норму и, совершенно теряя при этом из виду взаимообусловленность разных сторон хозяйственного процесса.

Когда мы зовем от формальной погони за количеством к реальному улучшению качества -- значит ли это, что мы зовем назад от реально достигнутых успехов? Когда мы требуем поступиться частью накоплений в пользу сегодняшнего потребления рабочих, -- значит ли это, что мы покушаемся на индустриализацию? Когда мы требуем, прежде, чем узаконять 30% годового роста, серьезно проверить взаимоотношения всех отраслей промышленности и народного хозяйства в целом, с точки зрения производительности труда и себестоимости продукции, -- значит ли это, что мы зовем к отступлению на вчерашние позиции Сталина? Если вопрос решается, в самом деле, так просто, то почему же останавливаться на 30%? 50% -- больше. Кто не хочет тащить "назад", тот должен написать на своем знамени, по крайней мере, 75%. Или, может быть, 30% предопределены, как норма? Кем предопределены? Когда предопределены? Ведь злополучные руководители на эту "норму" просто наткнулись носом на первых шагах выполнения 20%-ного плана, от которого они перед тем в течение нескольких лет отбивались руками и ногами. Теперь оказывается, что 30% есть ленинизм, а кто говорит закусившему удила оппортунисту: не теряй головы, не зарывайся, не толкай промышленность навстречу жестокому кризису -- тот, видите-ли, "абсолютно ничем не отличается от социал-демократии". Абсолютно ничем! Разве эти люди не шуты гороховые?

Коллективизация

Еще хуже, если возможно, обстоит дело с крестьянской политикой. В течение ряда лет Политбюро строило свою сельско-хозяйственную политику на идеализации мощного середняка и индивидуального крестьянского хозяйства вообще. Кулака по-просту не замечали, или объявляли ничтожной величиной, пока он не сосредоточил в своих руках 40% товарного хлеба и руководство середняком в придачу. Создав свои собственные экономические связи и каналы, кулак отказал государственной промышленности в хлебе. После этого (точнее: после 15-го февраля 1928 г.) запоздавшие и перепуганные руководители ударили по кулаку градом административных репрессий, которые сразу застопорили крестьянский оборот, фактически ликвидировали НЭП и загнали середняка в тупик.

Когда мы говорим, что этот тупик и явился исходным пунктом новой главы коллективизации, то мы ничего не изобретаем и не открываем. Мы лишь повторяем то, что много раз признавала официальная советская печать. Если Ярославский вопит, что "ни один реакционер не додумался до такого гнуснейшего объяснения" (ляпать, так ляпать!), то это лишь свидетельствует о том, что поглощенный перлюстрацией переписки оппозиционеров, бедняга не читает экономических статей советской печати. Ярославского особенно возмущает, когда мы говорим, что среднее крестьянство колеблется между гражданской войной и коллективизацией. Он именует это замечание "сплошным ренегатством". (Словарь у перлюстратора не богатый!). Но ведь советская печать полна сообщений о том, что крестьяне, т.-е. главным образом середняки, хищнически истребляют и распродают живой и мертвый инвентарь. Все руководители называют это заявление "угрожающим". Газеты объясняют все дело влиянием кулака. Речь тут может идти, однако, не об "идейном" влиянии, а об экономических связях кулака и середняка, об известной взаимозависимости всего рыночного, товарно-денежного крестьянского хозяйства. В распродаже скота, как массовом явлении, мы имеем не что иное, как тихую, саботажную форму гражданской войны. С другой стороны массовый характер имеет и тяга в колхозы. Не ясно ли, что двойственная природа середняка, который соединяет в себе труженника и торговца, достигла на нынешнем этапе наиболее контрастного выражения? Середняк колеблется, между коллективизацией и гражданской войной, а до известной степени соединяет одно с другим. В этом острота положения и его опасность, которая удесятеряется, если ее своевременно не понять.

В те годы, когда Политбюро на три четверти, а государственный аппарат на 90% ставили свою ставку на "мощного середняка", т.-е. на кулака, оппозиция требовала энергичных мер по коллективизации сельского хозяйства. Напомним, что в платформе оппозиции эти требования нашли следующее выражение:

"Растущему фермерству деревни должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов. Необходимо систематически, из года в год, производить значительные ассигнования на помощь бедноте, организованной в коллективы" (стр. 24 русск. изд.).

И далее:

"Должны быть вложены гораздо более значительные средства в совхозное и колхозное строительство. Необходимо предоставление максимальных льгот вновь организующимся колхозам и другим формам коллективизации. Членами колхозов не могут быть лица, лишенные избирательных прав. Задачей перевода мелкого производства в крупное, коллективистическое должна быть проникнута вся работа кооперации. Необходимо проведение строго-классовой линии в области машиноснабжения, в частности путем борьбы с машинными лже-товариществами". (Стр. 26 русск. изд.).

Мы не предрешали темпа коллективизации, ибо он являлся для нас (остается и сейчас) производной величиной по отношению к темпу индустриализации и ряду других экономических и культурных факторов.

План Политбюро наметил два года спустя коллективизацию пятой части крестьян в течение пятилетия. Надо полагать, что эта цифра не просто явилась Кржижановскому в сонном виденьи, а была основана на технических и экономических расчетах. Так или нет? Между тем, в первые же полтора года коллективизации подверглись три пятых крестьянства. Если даже принять на веру, что этот размах коллективизации есть сплошной триумф социализма, то одновременно надо констатировать полное банкротство руководства, ибо плановое хозяйство предполагает, что руководство хоть сколько-нибудь предвидит основные хозяйственные процессы. Между тем на это нет и намека. Бухарин, новый, реконструированный, индустриализированный и сплошь коллективизированный Бухарин, признает в "Правде", что новый этап коллективизации вырос из административных мероприятий в борьбе за хлеб, и что этот этап не был предвиден руководством "во всех его конкретностях". Это очень недурно сказано! Ошибка темпа в плановых расчетах составляет всего навсего около 900-1.000%. И в какой области? Не в вопросе о производстве наперстков, а в вопросе о социалистическом преобразовании всего сельского хозяйства. Ясно, что кое-каких "конкретностей" Сталин с Ярославскими действительно не предвидели. Тут Бухарин прав.

Мы никогда, как известно, не заподазривали нынешнее руководство в избытке проницательности. Но такой ошибки оно никак не могло бы сделать, если бы коллективизация действительно выросла из завоеванного на опыте убеждения крестьян в преимуществах крупного коллективного хозяйства над индивидуальным, ибо такой процесс имеет свои этапы, которые легко нащупать руками.

Мы ни на минуту не сомневаемся, конечно, в том, что глубоко прогрессивная и творческая струя в коллективизации имеется. Условно мы готовы допустить, что по своему масштабу, она приблизительно соответствует наметке пятилетнего плана. Но откуда же выросли 1.000 процентов дополнительного успеха? Надо, все-таки, это объяснить!

Допустим даже, что работа колхозов в течении предшествующих 12-ти лет была настолько успешной, что смогла убедить все крестьянство не только в преимуществах, но и во всеобщей осуществимости коллективизации. Ясно, что такого рода убедительную силу могли развить только колхозы, основанные на тракторах и других машинах. Можно вполне допустить, что подавляющее большинство середняков действительно признает сегодня преимущества тракторной обработки земли. Но из этого еще не вытекает сплошной тракторизации, ибо для последней, кроме убеждения в пользе трактора, нужна еще наличность самого трактора. Предупредили ли власти крестьян о действительном положении в области техники и материальных средств вообще? Нет! Вместо того, чтобы сдержать паническую коллективизацию, они усугубили ее бешеным нажимом.

Правда, сейчас, чтобы оправдать ошибочку темпа в 1.000%, создана новая теория о том, что техника есть дело десятое, и что социалистическое сельское хозяйство ("мануфактурное") можно, перекрестясь, строить при любых средствах производства. Эту мистическую теорию мы, однако, решительно отвергаем. Мы не верим в беспорочное зачатие социализма. Более того, мы объявляем этой мифологии беспощадную войну, ибо неизбежное разочарование крестьян грозит вызвать жестокую реакцию против социализма вообще, причем эта реакция может переброситься и на значительные круги рабочих.

Сталин начал свое последнее отступление, -- неизбежность которого он накануне так же мало предвидел, как за полгода до того -- сплошную коллективизацию, -- с пошленького резонерства насчет преждевременности социалистического режима для крестьянских кур. Последние телеграммы говорят, что Сталин успел уже пройти значительное расстояние -- не вперед, о, мудрый Ярославский! -- а назад, от 60% коллективизации к 40%. Мы нисколько не сомневаемся, что ему придется -- всегда в хвосте реального процесса -- отступить еще на солидное количество процентов. В предвидении этого мы, уже несколько месяцев тому назад, т.-е. в самый разгар коллективизаторского исступления, предупреждали против последствий бюрократического авантюризма. Если бы партия читала наши предупреждения в подлинном виде, а не в запоздалых извращениях Ярославского, многие ошибки были бы, если не избегнуты, то чрезвычайно смягчены.

Нынешняя официальная борьба с бюрократизмом, не опирающаяся на классовую активность трудящихся и пытающаяся заменить ее усилиями самого аппарата, не дает и не может давать существенных результатов, а во многих случаях даже содействует усилению бюрократизма.

Платформа Бол.-Ленинц. (Оппоз.) Ёк 15 съезду ВКП(б) (1927 г.) Ё

Что означает выдвинутый нами лозунг сотрудничества с Советским

Союзом?

Надвигающийся кризис советского хозяйства совпадает с растущим мировым капиталистическим кризисом. Это совпадение имеет, в последнем счете, общие причины. Мировой капитализм не пережил себя, но могильщик еще не готов к своей работе. Кризис советского хозяйства, если оставить в стороне ошибки руководства, является экономическим последствием изолированности СССР, т.-е. опять-таки того факта, что мировой пролетариат еще не смел капитализма.

Проблема пролетарской революции есть проблема мировой организации социалистического хозяйства. Для Европы, с ее наиболее перезрелым и больным капитализмом, пролетарская революция означает прежде всего экономическое объединение континента. Готовить европейских рабочих к завоеванию власти можно и должно, раскрывая перед ними неизмеримые выгоды правильной, плановой, обще-европейской, а затем и мировой организации социалистического хозяйства. Лозунг Советских Соединенных Штатов Европы, сейчас более, чем когда-либо необходимый, -- совершенно, однако, недостаточен в своей абстрактно-политической форме. Он должен быть наполнен конкретным экономическим содержанием. Хозяйственный опыт Советского Союза вполне достаточен для того, чтобы создать примерный вариант плана, основанного на сотрудничестве СССР с промышленными странами Европы. В последнем историческом счете выход для СССР из возростающих внутренних противоречий -- в этом и только в этом. И для Европы нет иного выхода из кризисов, безработицы, возрастающего гнета Америки и перспективы войн. Проблема сотрудничества в полном объеме разрешима только через пролетарскую революцию, через создание Советских Соединенных Штатов Европы, которые, через нынешний Советский Союз, свяжутся с освобожденной Азией.

Надо европейских рабочих вести к этой перспективе. Надо предъявить им ясный и широкий план экономического сотрудничества, основанный на исключительно высоких коэффициентах роста, достигнутых даже в отсталой изолированной России. В этом неизмеримое революционное значение лозунга экономического сотрудничества с СССР, если его ставить правильно, т.-е. по революционному.

В нынешних условиях этот лозунг является, сверх того, одним из ценнейших орудий мобилизации безработных и вообще рабочих в связи с безработицей. Дело идет, конечно, не только о возможных поставках Советскому Союзу, как ни важен этот вопрос сам по себе. Дело идет о выходе из исторического тупика, о совершенно новых экономических возможностях объединенного европейского хозяйства. С такого рода конкретным, основанным на опыте, "сверх-национальным" планом в руках рабочие-коммунисты могут и должны обратиться к рабочим-социал-демократом и беспартийным. В условиях кризиса это есть важнейший подход к проблемам социалистического переустройства Европы. При правильном применении политики единого фронта лозунг сотрудничества с СССР и экономического объединения Европы можно превратить в клин, который будет откалывать все большие круги рабочих-социал-демократов от их нынешних вождей.

Но для этого первым делом нужно ликвидировать, отвергнуть, осудить, предать поруганию теорию социализма в отдельной стране. Нужно сделать ясным мировому пролетариату, что русские не строят себе отдельный социалистический дом, что такая постройка в национальном масштабе вообще невозможна. Они строят национальную стену европейского, а в дальнейшем и мирового социалистического дома. Чем дальше, тем труднее им будет поднимать эту стену, ибо она может завалиться без своевременной постройки других стен. О том, чтоб воздвигнуть крышу над одной национальной стеною не может быть и речи. Надо приступать к одновременной работе в других странах, по общему плану. Этот план должен быть выработан правительством Советского Союза, по крайней мере в основных чертах, как план могущественного материального и духовного роста народов Европы, Азии и всего мира.

Вот что означает в развернутом своем виде лозунг экономического сотрудничества с СССР в нынешней исторической обстановке. Но такая политика предполагает радикальный пересмотр теории и практики советского руководства. Ярославские для такой политики мало пригодны.

Справа или слева?

Как нетрудно было предвидеть, Ярославский свидетельствует ныне, что левая оппозиция стала ныне правой. Когда мы выступали против 4% за 20% -- тогда мы были "ультра-левые". Когда мы предупреждаем: не перескакивай на 30%, ухудшая качество и перенапрягая рабочую силу, тогда мы "правые".

Когда против термидорианского курса на мощного середняка мы требовали курса на коллективизацию -- это было "ультра-левизной". Когда же мы выступаем, в порядке антирелигиозной пропаганды, против мифа о беспорочном зачатии социализма, тогда мы оказываемсяи правыми.

Вопрос разрешается очень просто с тех пор, как ноги Молотова стали мерилом вещей.

См. Л. Троцкий "Третий период ошибок Коминтерна".

Все меньшевики, -- захлебывается Ярославский -- выступают против нынешних темпов индустриализации и коллективизации. Ясно: оппозиция -- на меньшевистской точке зрения. Ярославский пугает. Кого: не нас ли? Нет, он пугает своих, ибо слышит явственный скрип в аппарате.

Меньшевизм -- за возвращение СССР к капитализму, который должен увенчаться, -- специально для удовольствия меньшевиков -- буржуазной демократией. Попутно, меньшевики поддерживали вчерашнюю сталинскую программу индустриализации против платформы оппозиции, видя в первой элементы экономического реализма, трактуя вторую, как романтику. Таков исторический факт. Разумеется, меньшевики и сейчас за снижение темпов. Значит ли это, что с марксистской точки зрения темпы индустриализации вообще не имеют пределов?

Замечательно, что в той же статье Ярославский с большим удовлетворением ссылается на старого социалиста-революционера Минора, который на одном из парижских собраний, с известным сочувствием отозвался о коллективизации, происходящей в СССР. С точки зрения личной характеристики заявление Минора несомненно делает ему честь, ибо свидетельствует о наличии у него социалистической совести, о стремлении понять, что происходит на деле, без злобной предвзятости обиженного мелкого буржуа. Но с политической точки зрения нельзя ни на минуту забывать, что Минор -- старейший народник, наиболее застрахованный всем прошлым своим от марксистских идей. Сколько копьев сломали марксисты в борьбе с народническими утопиями насчет построения социализма на сохе и крестьянской общине. Аграрный социализм имел у левых эс-эров авантюристский характер, у правых -- бюрократический. В сталинской политике элементы бюрократизма и авантюризма сочетаются. Немудренно, что Минор нашел в сталинской новизне кое-что от своей родной старины.

Одно из возможных определений большевизма состоит в том, что он дал на практике наиболее замечательный синтез реформы и революции. Социал-демократия раньше была за реформу против революции, а теперь, из страха перед революцией, отказывается и от реформы. Социал-демократия всегда против революции. Значит ли, что всякое отрицание революционной ситуации в данный момент есть меньшевизм?

Меньшевики были против Октябрьской революции, вместе с Зиновьевым, Каменевым, Рыковым, Милютиным и др. Меньшевики были против революционного наступления в Германии в 1923 году (вместе со Сталиным). Меньшевики были против разрыва с Гоминданом и создания Советов в Китае в 1925-27 г.г., открыто поддерживая Сталина против нас. Меньшевики считали авантюрой наше требование объявления войны Генеральному Совету во время стачки углекопов в 1926 году (вместе со Сталиным).

С другой стороны, меньшевики были против восстания в Эстонии в 1924 г., против террористической авантюры в Болгарии, против кантонского восстания 1927 года. Значит ли это, что мы должны поддерживать авантюристские восстания или организовать их?

В работе о "третьем периоде", мы, на основании фактов и цифр, вскрыли преступное легкомыслие Молотова и К-о, объявивших во Франции канун революции. За наши цифры могут попытаться ухватиться, для самоутешения, и реформисты и капиталисты. Значит ли это, что мы должны игнорировать факты и цифры? потушить фонарь? бродить ощупью?

Из краткого и неполного перечня мы видим, что во все критические моменты за последние 13 лет меньшевики вместе с эпигонами отрицали революционную ситуацию, когда она имелась налицо. Во всех этих случаях они были против нас. С другой стороны, их суждения эпизодически и чисто формально "совпадали" с нашими, когда меньшевики осуждали восстание, как таковое, мы же отрицали наличие условий для успешного восстания. То же самое происходит ныне и в вопросе о темпах индустриализации и коллективизации.

Хвостизм или авантюризм?

Отдельных товарищей смущает наше обвинение по адресу Сталина в ультра-левом авантюризме. Один из наших друзей доказывает, что "сплошная коллективизация" имеет со стороны руководства не авантюристский, а чисто хвостистский характер. Противоречия здесь никакого нет. Хвостизм всегда и неизбежно порождает ультра-левый авантюризм, как свое дополнение, либо сам непосредственно превращается в него. Перерождение большевизма означает неминуемо его химическое разложение на оппортунизм и голый "революционизм".

Нужно к тому же не забывать, что и авантюризм бывает двух родов. Один выражает революционное нетерпение авангарда и порождает забегание вперед; другой выражает политическое отчаяние отстающего арриергарда. В апрельскую и июльскую демонстрации 1917 г. некоторые большевики несомненно вносили элементы авантюристского забегания вперед. Такие же тенденции, но гораздо более резко проявленные и с более тяжкими последствиями, можно установить в восстании спартаковцев 1919 года, пытавшихся перескочить, через Национальное Собрание. Тактика немецкого руководства в мартовские дни 1921 года была, наоборот, попыткой инсценировать восстание на падающей волне. Тактика ультра-левого руководства в Германии в 1924 году была авантюристским дополнением хвостизма в 1923 году. Кантонское восстание 1927 года явилось авантюристским преображением оппортунизма 1925-1927 г.г. и, вместе с тем, классическим образцом отчаяния аррьергарда.

Движение крестьян в колхозы, вызванное сочетанием экономических и административных причин, получило стихийный характер. Политика бюрократии явилась в основе своей образцом хвостизма. Но бюрократия не только провозгласила эту политику своей высшей победой, -- ехать так ехать! воскликнул попугай, когда кошка тащила его за хвост, -- но и развернула бешеный нажим на крестьянство под флагом ликвидации классов. Хвостизм непосредственно превратился в авантюризм.

Можно ли этот авантюризм назвать ультра-левым и можно ли сказать, что мы, оппозиция, нападаем на него справа? Стратегически это будет, конечно, бессмыслицей, ибо революционную классовую стратегию тактический зигзаг Сталина подрывает. Но тактически мы имеем на этот раз со стороны сталинцев все же не правый, а ультра-левый зигзаг, -- иначе его назвать нельзя.

На 3-м конгрессе Коминтерна, в выработке тактики и стратегии, мы отталкивались от ультра-левого авантюризма Зиновьева, Бэла-Куна, Маслова и других. Ленин совершенно не боялся говорить, что он критикует их на сей раз справа. Некоторых из друзей это смущало. Напрасно. Фетишизм слов есть неприятная болезнь.

Правый курс, как стратегическая линия, есть установка на капиталистического фермера в деревне, есть капитализм в рассрочку. В прошлые годы Сталин достаточно далеко зашел по этому пути. Сейчас Сталин движется в прямо-противоположном направлении. Программа административной ликвидации кулачества есть ультра-левая карикатура на революционный курс. Тактически -- мы стоим в данный момент справа от этого зигзага. Стратегически мы остаемся на основной революционной линии.

14-го июля 1927 года, когда официальный сдвиг влево только начал развертываться, я писал Х. Г. Раковскому и другим ссыльным следующее:

"После хвостистского упущения революционной ситуации в Германии в 1923 году, мы имели затем очень глубокий ультра-левый зигзаг 1924-25 годов. Этот ультра-левый зигзаг развернулся на правых дрожжах: борьба с индустриализаторами. Радич, Лафолет, Крестинтерн, Гоминдан и пр. Когда ультра-левизна расшибла себе лоб, на правых дрожжах поднялся правый курс. Отнюдь не исключено расширенное воспроизведение этого на новом этапе, т.-е. ультра-левизна, опирающаяся на оппортунистические предпосылки. Подспудные экономические силы могут, однако, оборвать эту ультра-левизну на первых же порах и сразу придать всему курсу решительный крен направо".

Так как важнейшую работу Ярославского составляет перлюстрация переписки оппозиции, то он легко может проверить нашу цитату. Ни сталинская ультра-левизна, ни самоновейший крен направо не явились для нас, таким образом, неожиданностью. Как полагается марксистам, мы ориентировались не по бюрократической психологии, а по "подспудным экономическим силам".

Личные отходы от оппозиции неминуемы в той труднейшей обстановке, в которой оппозиции приходится бороться за дело Ленина.

Платформа Бол.-Ленинц. (Оппоз.) к 15 съезду ВКП(б) (1927 г.)

Звать ли "назад"?

Упомянутый выше товарищ высказывается в том смысле, что лозунг "назад" нам не к лицу. Все равно, говорит он, Сталин будет теперь отступать и отступать, стоит ли нам, в таком случае, присоединять свой голос к голосу задопятных политиков? Если бы речь шла о буржуазном государстве, такая критика была бы верна. Мы отнюдь не призваны давать советы буржуазии, хотя бы и самой "демократической" и социал-демократической, как ей выбраться из затруднений. Мы должны, наоборот, беспощадно эксплоатировать ее затруднения, чтобы поднять рабочий класс против капиталистического правительства и государства. Позиция Урбанса по отношению к СССР является карикатурой на марксистскую политику по отношению к буржуазному государству. Но, вопреки 1.001-й лжи Ярославского, мы считали и считаем советское государство пролетарским государством. Хоть Ярославский и приводит в кавычках наши будто-бы слова из Бюллетеня о "неизбежной гибели" Октябрьской революции, но малопочтенный перлюстратор лжет. Никогда мы этого не говорили, не писали и не думали, хотя нисколько не скрываем ни от себя, ни от партии ту огромную опасность, которая надвигается на Октябрьскую революцию в результате чудовищных ошибок последнего периода. Оппозиция не отождествляет советского государства ни с Ярославским, ни со Сталиным. Она считает советское государство своим государством и будет его защищать не только от открытых классовых врагов, но и от внутренних вредителей, в среде которых Ярославские занимают не последнее место.

В том же фельетоне "об эволюции троцкистов" Ярославский снова повторяет, что "Л. Д. Троцкий год назад был убежден в том, что наша партия вынуждена будет призвать его к себе на помощь". В этом смысле Троцкий будто-бы предупреждал "сопровождавших его" (агентов ГПУ), "что, по всей вероятности, через несколько месяцев позовут его спасать положение". Врет Ярославский! Не то я говорил, не так я говорил. Вместе со всей оппозицией я говорил, что страна вступает в период новых трудностей на более высокой исторической основе: что руководство ничего не видит и не предвидит; что эти трудности могут привести к острому кризису через два года, через год и даже через несколько месяцев. Тогда обнаружится, -- говорил я, -- что государственный аппарат, как и партия, переполнены чиновниками, карьеристами, потенциальными изменниками, и проч. А оппозиция будет беззаветно бороться за Октябрь вместе с революционным ядром партии. Стыдно вам будет, -- говорил я "сопровождавшим", -- если придется прямо из тюрем и ссылок призывать в трудную минуту оппозиционеров на помощь. Этот прогноз остается во всей своей силе и сейчас. Вернее, сейчас он принимает более актуальный и острый характер.

Лесть крестьянству

Грубое и бессмысленное экономическое дергание крестьянства дополняется у Ярославских непристойной политической лестью. По поводу моих слов о том, что, оказавшись перед запертым на замок рынком, крестьянство "шарахнулось" в сторону коллективизации. Ярославский пишет: Троцкий, "сохранивший свои прежние взгляды на крестьянство, как на враждебную силу, иначе и не может себе представить это крестьянство, как быдло, как скот, который "шарахается" в открытые ворота в сторону коллективизации". Крестьянство со скотом я не сравнивал. Для таких сравнений нужна лакейская психология Ярославского. Крестьянства враждебной силой я не считал никогда. Но не считал его и сознательной социалистической силой. Крестьянство противоречиво. В нем и сегодня еще страшно сильна зависимость от стихийных сил природы, при ужасающей хозяйственной раздробленности и беспомощности. Маркс и Энгельс писали в свое время об "идиотизме деревенской жизни". Народники говорили на эту тему немало жалких слов и выводили из Коммунистического Манифеста мнимую враждебность марксистов к крестьянству. Чем от них отличается Ярославский? Насколько крестьянин реалист в вопросах своего окружения, настолько он становится жертвой слепого инстинкта в больших вопросах. Вся история крестьянства состоит в том, что оно, после десятилетий или столетий тяжкой неподвижности, шарахалось то в одну, то в другую сторону. Крестьяне-солдаты разгромили революцию 1905 года. Крестьянство выбирало в 1917 году эс-эров в Учредительное Собрание, но помогло большевикам опрокинуть эс-эров. Сколько раз оно шарахалось из стороны в сторону во время гражданской войны, прежде, чем связало твердо свою судьбу с советской властью. Чтобы освободить крестьянина от давящих его сознание стихийных сил, нужно его раскрестьянить. В этом и есть задача социализма. Но разрешается она не формальной коллективизацией, а революцией сельско-хозяйственной техники. Передовой крестьянин поймет раньше или позже, что оппозиция гораздо более внимательна и, главное, дальновидна в вопросах крестьянского хозяйства, чем правящие бюрократы.

Судьба хотела, видно, на этот раз особенно жестоко посмеяться над Ярославским. В том самом номере "Правды" (от 30-го марта), где напечатан его злобный и убогий фельетон, можно найти отчет о докладе Булата на пленуме Московского Областного Комитета. Булат рассказывает, что в одном из районов "сильны были правые настроения внутри парторганизации. Окружком снял несколько руководящих работников. И тогда вся организация шарахнулась "влево", в сторону сплошного загиба и перегиба". Так буквально и сказано. Здесь речь идет не о крестьянской массе, а о партийной организации, которая должна олицетворять сознательность рабочего класса. И официальный руководитель рассказывает, как после снятия нескольких "правых" организация "шарахнулась" в ультра-левизну. Это гораздо больше похоже на "быдло" и "скот", если пользоваться лакейским словарем Ярославского. А между тем картина, нарисованная Булатом, символизирует всю судьбу партии за последние годы. После ультра-правого курса, теоретиком которого был Бухарин, партия, оглушенная сталинским аппаратом, "шарахнулась" в сторону сплошной коллективизации. Если для крестьянина способность шарахаться есть историческое бедствие, то для партии, для сознательного отбора, такое состояние есть не только бедствие, но и позор. До этого позора довел партию сталинский режим, в котором Ярославские занимают постыдное, но не последнее место.

О льстецах и клеветниках вообще

О каких это, однако, моих "прежних взглядах на крестьянство, как на враждебную силу", пишет Ярославский? Не те ли это взгляды, которые я выражал, скажем 30 лет тому назад, во время первой ссылки, и о которых Ярославский давал столь неумеренно-восторженный отзыв весною 1923 года? "Вокруг себя, -- рассказывает Ярославский, -- Троцкий видел только деревню. Он болел ее нуждами. Его угнетала забитость деревни, ее бесправие" и т. д. Ярославский считал необходимым не только славословить исключительное внимание мое к крестьянству и знакомство со всеми мелочами его быта, но и требовал, чтоб мои юношеские статьи о крестьянстве вошли в хрестоматии для поучения молодых поколений. Буквально! Я привел этот грубо-льстивый отзыв в своей Автобиографии, уличая Ярославского, как и многих других моих критиков их же собственными вчерашними словами. Ярославский по этому поводу говорит теперь о "самовосхвалениях" Троцкого в его Автобиографии. Он забывает только прибавить, что эти "самовосхваления" состоят из цитат, заимствованных у тех лиц, под руководством которых в течение семи последних лет ведется поистине небывалая кампания травли и клеветы. Копошиться во всем этом мусоре не доставляло мне ни малейшего удовольствия. В этом мне поверит не только революционер, но каждый мыслящий человек, не отравленный подленьким духом чиновника-карьериста. Я лишь выполнил то, что считал революционным долгом. Сталин и его Ярославские ведут мировую травлю против меня в течение семи лет именно потому, что я представляю систему взглядов, им ныне ненавистную. Ради этой своей борьбы они сочли необходимым перерыть всю историю партии и революции, не оставив в ней живого места. Дать им отпор по всему фронту их клеветы было для меня не столько делом личной самозащиты, сколько делом политической необходимости. Я выполнил это в нескольких работах: в книге "Искаженная революция", в "Автобиографии", наконец, в книжке о "Перманентной революции". Во всех этих работах, я на основании точных исторических справок, документов и цитат, разоблачаю лживые сплетения сталинской школы, в которой Ярославские занимают постыдное, но не последнее место.

По поводу названных книг, которые уже вышли на многих языках, продолжают переводиться и переиздаваться, сталинцы точно набрали в рот воды. Пусть попробуют опровергнуть мое изложение. Пусть попробуют оправдаться в тех убийственных противоречиях, фальсификациях и клеветах, в которых я их обвинил на основании неоспоримых документов и, чаще всего, на основании их же собственных прежних заявлений. Пусть оспорят хотя бы одну из цитат, мною приведенных, или одно из свидетельств, на которые я сослался. Они не могут этого сделать. Они уличены собою же самими. Они в тисках собственных противоречий. Они скомпрометированы собственными опровержениями. Они идейно обессилены несостоятельностью собственной лжи.

А жизнь не стоит. Жизнь идет своим чередом, подтверждая критику и прогноз оппозиции.

Почему перлюстратор вступил в принципиальную полемику?

Почему, однако, после всех предшествующих ликвидаций, разгромов, похорон оппозиции и проч. Ярославский оказался вынужден, -- или, вернее, почему Ярославскому поручили вступить в столь высоко-принципиальную полемику с оппозицией? Хоть и с грубейшими искажениями, но перлюстратор все же принужден при этом цитировать парижский Бюллетень Оппозиции (большевиков-ленинцев) и сообщать, отчасти по нужде, отчасти по недомыслию, кое-что слишком невыгодное для сталинской фракции.

Если вглядеться по-пристальнее в фельетон Ярославского, то нельзя не прийти к выводу, что он написан прежде всего и главным образом для того, чтобы запугать низы сталинского аппарата. Приводя цитаты из Бюллетеня, явно невыгодные для Сталина, Ярославский какбы говорит кому-то: вы слышите, что говорит оппозиция? берегитесь же, не повторяйте ее слов! Под давлением снизу в аппарате все больше нарастает тревога, все больше увеличиваются сомнения в руководстве, и все громче поднимаются голоса, осуждающие последние зигзаги. Именно в виду этого Ярославский столь неожиданно заговорил о надеждах Троцкого на то, что его позовут "спасать" революцию. Ярославский маленько переусердствовал, забежал вперед и обнаружил избыток тревоги. Слышен скрип в аппарате, вот в чем дело. И Ярославский "пугает" -- кого? -- своих пугает: сидите смирно, молчите, верьте или не верьте в "гениальность" руководства, но только молчите, не возбуждайте сомнений, -- не тои не то аппарату грозит "интервенция" троцкизма! Вот смысл статьи Ярославского. Вот в чем ее политическая музыка.

Но этой музыке не заглушить уже скрип в аппарате. В результате последних испытаний, показавших, что руководство гуляет без головы, чрезвычайно усилится внутренняя дифференциация в партии. Возродятся и усилятся несомненно правые и выдвинут, может быть, менее именитых, но более почвенных и кряжистых вождей. Эту опасность нужно предвидеть. Но и в пролетарском ядре партии пойдет -- уже идет несомненно -- глубокое брожение. Будет со дня на день расти стремление понять последний левый заскок в связи со всей "генеральной" линией, которой, увы, не существует в природе. Весьма вероятно, что предсъездовская дискуссия будет совсем не так безмятежна, как хотелось бы бонапартистским элементам бюрократии. Сведения о том, что Сталин пытался снова отложить съезд до осени, т.-е. совершить еще один очередной "переворотик", сто первый по счету, но что его собственный ЦК помешал ему в этом, -- эти сведения в высшей степени вероподобны и вместе с тем глубоко симптоматичны. Они знаменуют начало пробуждения партии.

Перед оппозицией открывается новая глава, очень ответственная. Кроме оппозиции, никто не даст партии ясной картины того, что происходит сейчас в неразрывной связи с политикой всего послеленинского периода. Никто, кроме оппозиции, неспособен обеспечить партии правильную принципиальную установку, пред лицом нынешних величайших трудностей и задач.

Перлюстратор цитирует новые покаянные и скептические голоса отдельных оппозиционеров. Комбинированными силами голодной диеты, мероприятий ГПУ, увещаний Ярославского и теоретической проработки красно-желтых профессоров подготовляется к XVI-му съезду новая группка капитулянтов. Но Ярославский умалчивает о новых сотнях арестованных левых оппозиционеров в одной Москве, об оживлении деятельности оппозиции на низах, о росте и сплочении международной оппозиции.

Единицы или десятки оппозиционеров, у которых закружилась голова от сплошной коллективизации, вынуждены логикой инерции предъявить свое покаяние XVI-му съезду в момент начинающегося тяжкого похмелья. Что ж, прибавится еще некоторое число разрушенных революционных репутаций. Им уже на смену пришли, по статистике самого ГПУ, многие сотни, завтра прийдут тысячи и десятки тысяч. Не Ярославским оторвать оппозицию от партии, нет, -- сейчас меньше, чем когда бы то ни было.

Л. Троцкий.
Принкипо. 13 апреля 1930 года.

Коллективизация деревни и относительное перенаселение

Об одной недооцененной проблеме

В дискуссии, которая сейчас via facti развернулась во всей коммунистической печати вокруг вопросов коллективизации, до сих пор почти совершенно игнорировалось обстоятельство, которое может сыграть решающую роль в дальнейшем развитии Октябрьской революции.

До сих пор к вопросам коллективизации подходили либо с точки зрения непосредственно данной социально-классовой констелляции сил, либо с точки зрения материально-технических ресурсов, как гарантии реальной осуществимости развернувшихся на протяжении последнего года темпов коллективизации.

Огромное значение этих двух критериев бесспорно. Но подлинное значение их становится особенно ясным, если подойти к рассмотрению процессов коллективизации с точки зрения политики, задач и трудностей не сегодняшнего только, а более длительного отрезка времени переходной эпохи, и ее специфических условий. Под этим углом зрения одной из важнейших проблем коллективизации, т. е. радикальной переделки производственных и в связи с ними всех вообще социальных отношений деревни, является проблема перераспределения живых производительных сил -- миллионов крестьянских рук. А эта проблема в конкретных советских условиях непосредственно переплетается с проблемой избыточного населения.

* * *

Проблема избыточного населения есть, в сущности, проблема всей истории человеческого общества: периодов его упадка и расцвета, прогресса и регресса техники; войн и революций.

Маркс, а вслед за ним и Ленин десятки раз подчеркивали, что определенная форма общественных отношений существует до тех пор, пока она удовлетворяет потребности общества, т.-е. пока не начинает выделять во все растущих размерах избыточное население. Избыточное население сигнализирует возникновение и обострение противоречия между развитием производительных сил и системой производственных отношений.

Избыточное население подрывает и нарушает регулирование общественного целого на основе данной системы производственных отношений; иными словами -- избыточное население предвещает революцию и толкает на нее.

Распад "великой русской империи", разгром мощной организации средневековых цехов, размах великой французской революции, великая спячка и великое пробуждение сотен миллионов народов востока; опьяняющий взлет Октябрьской революции; с железной необходимостью нарастающий кризис мирового капитализма -- все это шло и идет под знаком возникновения и нарастания избыточного населения.

Дурачки и жулики мальтузианства видели в этом огромном факте некий извечный "естественный закон". Маркс опровергнул это "теоретическое" здание наивности, ограниченности и обмана, возведенное мальтузианцами всех видов и мастей.

Маркс показал, как развитие производительных сил и складывающиеся на этой основе производственные отношения в своем движении поглощают и порождают вновь избыточное население. Если "революция -- локомотив истории", то избыточное население -- топливо для этого локомотива.

Посмотрим, что это конкретно означает для развития Октябрьской революции, в частности -- для процессов коллективизации.

* * *

Голодающая, темная, забитая дореволюционная русская деревня, с азиатскими приемами и темпами труда, при феодальных или полуфеодальных отношениях собственности -- была перенаселена. Таков парадокс исторического развития: самая редко заселенная страна Европы сильнее всего страдала от перенаселения. Потому и такая могучая разрядка энергии крестьянских масс в революцию, что в деревне не только "цыпленка выгнать некуда" было, как видел один сиятельный писатель, но и дышать нечем было от чрезмерной человеческой скученности царской деревни на пустынной равнине русской.

Потому такая упорная, полная жертв, лишений и героизма борьба за революцию, за возможность свободно вздохнуть в освобожденной не только от помещика, земского начальника и урядника, но и от избыточного населения -- деревни.

В результате аграрной революции деревня осереднячилась. Это значило не только и не столько уничтожение социальных простенков внутри крестьянства, но и (главным образом) временное разрешение проблемы избыточного населения.

Деревня несколько лет могла жить предоставленная себе самой, "свободно" дыша.

Очень скоро, однако, эта идиллия аграрной революции кончилась. Пришел НЭП. А с ним ускорение и обострение социальной дифференциации деревни: выделение кулаков, "возрождение" бедняков. 30% безлошадников. Это значит: НЭП "возродил" избыточное население.

Избыточная крестьянская масса направилась в оживающий, восстанавливающий промышленность -- город. Это "нашествие" крестьян на город наложило свой отпечаток на целый этап революции.

Если с одной стороны поступление крестьянских рук на рынок труда практически обеспечило орабочение государственного и всякого иного аппарата за счет наиболее активных элементов пролетариата, то с другой стороны, крестьянская масса, влившись в ряды пролетариата, произвела качественные изменения в нем, сделавшие возможным расцвет и победу сталинизма.

Непрерывно продолжавшийся на протяжении последних шести-семи лет приток избыточного деревенского населения в город; создававшееся таким образом постоянное превышение предложения труда над спросом на него, вызванная этим передвижка отдельных квалификаций вверх по социальной лестнице, все это и было основной предпосылкой господства сталинизма, т.-е. системы безличных методов аппаратчины. Рынок труда давил и вытеснял из производственного процесса все мало-мальски (порой очень мало) годные для аппаратной работы. Рынок труда давил и ставил всякого, занятого в производстве, под угрозу увольнения, замены и сокращения. Так конъюнктура рынка труда создавала благоприятную почву для бюрократизма, аппаратчины, подхалимства, секретародержавия и зажима масс.

Не подлежит никакому сомнению, что при другой структуре (или конъюнктуре) рынка труда, когда предложение труда равнялось бы спросу на него или было бы несколько ниже спроса -- опасность сокращения, увольнения, голода лишилась бы своего действия, этим была бы устранена база господства секретарей, этим был бы уничтожен стимул для шкурнического поступления в партию. И в партии, и в профсоюзах господствовал бы дух независимости, солидарности и пролетарской демократии. Культурная революция, -- т.-е. воспитание нового человека -- шла бы гигантскими шагами впереди

Таким образом вопрос избыточного населения есть не только вопрос хлеба насущного для сотен тысяч или даже миллионов. Это вопрос, затрагивающий судьбы всего развития революции.

Именно поэтому при рассмотрении вопросов коллективизации, этого гигантского процесса социальной реконструкции, надо выдвинуть на передний план и рассмотреть, какое действие произведет коллективизация на образование избыточного населения.

* * *

Как ни подходить к коллективизации, как ни расценивать политические и экономические последствия ее на данном этапе революции, одно совершенно бесспорно: коллективизация, явившаяся выходом из тупика, в котором очутилось мелкое крестьянское хозяйство в условиях пролетарской диктатуры, представляет собой более производительную и более рациональную форму хозяйства.

Сколько бы Фейгины и повторяющий их аргументы Сталин, не толковали о "мануфактурном периоде" социализма, всякому непредвзятому и свободному от "головокружения" ясно:

В данных конкретных условиях, на данном этапе революции, на данном уровне производительных сил страны -- коллективизация (не бумажная, не с'администрированная и не единицы колхозов-гигантов, а подлинная советско-российская) есть именно отличная от социализма, примитивная кооперация (в буквальном смысле) сил производителей-одиночек. Примитивная -- и в смысле производственных функций, и в смысле технической базы производства, и в смысле отношений распределения и всех вытекающих отсюда социальных взаимоотношений участников этой кооперации. По социальному типу ее так же мало можно зачислить в число социалистических, как и в число капиталистических предприятий. Это в своем первоначальном виде -- прежде всего товаропроизводящее трудовое хозяйство, такое же, как трудовое хозяйство крестьянина-единоличника. В своем развитии оно в зависимости от совокупности условий может пойти по социалистическому пути дальнейшего роста и внутренней трансформации или по капиталистическому пути распада и превращения в кулацкое хозяйство.

Не случайно один из командиров сталинской коллективизации высказал мысль, что "колхоз это та-же крестьянская усадьба, только в большем масштабе". Мысль глубокая и ее нужно учесть тем более, что это мечта и надежда определенного социального слоя. -- Я. Г.

Но в одном отношении коллективизация производит радикальную перемену в социальной структуре деревни. Примитивная, нищенская, слабосильная, она все же рассекает цепи кулацкой кабалы.

"Кооперация" сил деревенских производителей существовала и до коллективизационной лавины 1929 г. Соседски-родственническое соединение сил ad hoc и было зачатком нынешней коллективизации. Очень распространенное явление супряги есть не что иное, как прототип нынешней конно-силовой станции.

Но в условиях дифференцирующейся деревни "кооперация" такого рода должна была неизбежно получить в массе характер эксплоатационных отношений, отношений кабалы. И в самом деле, что такое все эти методы работы кулака? И испольщина, и отработка, и сужение инвентарем, семенами, тягой, и аренда бедняцкой земли, и превращение бывших "самостоятельных" бедняков в фактических батраков кулака-арендатора -- все эти -- с точки зрения социальной -- отношения эксплоатации и кабалы, с точки зрения производственно-технической, являются отношениями "кооперации", т.-е. соединения сил производителей. Беспощадно эксплоатируя, высасывая все соки, консервируя азиатски-медленный темп труда, кулак под своей командой "кооперировал" сельско-хозяйственный процесс производства. Тем самым кулак по своему регулировал и избыточное население, давая "работу", "помогая" обрабатывать бедняцкий надел, ссужая конем, семенами и т. д., он связывал часть деревенских низов с деревней, хоть и держал ее на голодном пайке.

По мере того, как кулак все больше и больше превращался в паразита, эксплоататора и кровопийцу, росли и крепли его организаторские и регуляторские функции. Это соединение в кулаке двух функций, кстати сказать и объясняет почему ему местами удается вести за собой середняцко-бедняцкие слои, почему со стороны низовых слоев деревни агрессивности по отношению к кулаку гораздо меньше, чем должно было бы быть. Если бы кулак был только паразитом-кровопийцей, по Союзу гулял бы "красный петух" бедноты. Вызванное наступлением кулака контр-наступление центризма подорвало не только экономическую мощь кулака, но тем самым и его регуляторскую функцию. Это в свою очередь пробило брешь в системе социально-экономических взаимоотношений деревни и загнало деревенское хозяйство в тупик. Лишившийся команды кулака деревне ничего больше не оставалось, как стать под команду пролетарской диктатуры, тем более, что последняя немало благ посулила.

Так, на основе той же примитивной техники пошла волна коллективизации. Идущая не под командой кулака, а пролетарской диктатуры, она взорвала систему эксплоататорских отношений кулацкой "кооперации". Но тем самым развязывается основная производительная сила деревни -- миллионная человеческая масса.

* * *

Основная задача коллективизации на данном этапе заключается в том, чтоб производственно организовать эту многомиллионную массу, вовлечь ее целиком в производственный процесс на основе кооперации.

Между тем, совершенно очевидно, что даже самая низкая, самая примитивная форма коллективизации, должна дать более высокую производительность труда, чем индивидуальное крестьянское хозяйство (да иначе и не может быть -- так как пропала бы экономическая выгодность и прогрессивность объединения). Уже простое разделение и соединение труда, уже один только переход к парной упряжке на много повышает производительность труда. Здесь труд одиночки-крестьянина на слабосильной кляченке самый непроизводительный, самый варварский, самый азиатски-медленный, какой себе только можно мыслить в современных условиях.

Еще большее повышение производительности труда даст применение машин и тракторов. И не только повышение производительности, но и устранение целого ряда трудовых затрат. Достаточно указать хотя бы на то, что трактор не только заменяет лошадь, но и упраздняет тяжелый, связывающий труд ухода за ней. Это означает освобождение крестьянина, но освобождение в двойном смысле: от варварского труда и от общественно-необходимой трудовой функции. Такова диалектика развития: освобождая крестьянскую массу от кулацкой кабалы, подымая производительность труда на более высокую ступень, коллективизация под командой пролетарского государства тем самым освобождает миллионы крестьянских рук от участия в производственном процессе.

Если считать, что один трактор замещает только 15 крестьянских лошадей, если считать, что в будущем году в СССР будет лишь сто тысяч тракторов, это значит освобождение огромной армии крестьян от выполнения -- прежде необходимых функций в производственном процессе.

Обычно принято думать, что главным препятствием на пути коллективизации является отсутствие в данный момент достаточных технических ресурсов. Совершенно бесспорно: техническая отсталость создает ряд огромных трудностей, она кладет свой отпечаток на весь процесс коллективизации, искажая зачастую ее прогрессивный характер. Но было бы доктринерством думать, что техника непременно должна совпадать с социальной реорганизацией во времени. Ведь и пролетарская революция в России сперва изменила организационную надстройку, а лишь затем приступила к реорганизации технико-экономической базы. Этим объясняются трудности революции, но это не делает ее невозможной, как считали и считают фетиши заторы "развития производительских сил" из лагеря с.-д.

С точки зрения чисто производственно-технической беды большой не было бы в том, что первые два-три года примитивные коллективные объединения работали бы на старой технической основе. Это не были бы социалистические объединения. Но это были бы объединения, легко поддающиеся социалистической реорганизации (при наличии соответствующих условий). Повышая производительность труда, они тем самым явились бы более высоким типом производственной организации, чем индивидуальное крестьянское хозяйство. А на протяжении трех-четырех-пяти лет шло бы постепенное замещение старой техники ручного труда и конной тяги -- новой техникой машины и трактора. В производстве восьмидесяти-ста тысяч тракторов в год в советских условиях и при советских ресурсах нет ничего утопичного. Но основная проблема в действительности заключается совсем не в том, откуда взять тракторы. Годом ли раньше, годом ли позже их произведут или ввезут. Основная проблема в том: куда девать освобождающиеся через трактор и коллективизацию миллионы крестьянских рук?

Не надо забывать, что коллективизация советской деревни происходит не только на основе очень низкой техники, но и относительно небольшой освоенной земельной площади. 26 миллионов крестьянских хозяйств и 150 миллионов гектаров земли -- это теснота!

Для того, чтобы уяснить себе, что эти цифры означают, укажем, что в Северо-Американских Соединенных Штатах в 1920 г. земельная площадь под фермами составляла 382.270.000 гектаров, а занято было в сельском хозяйстве, лесном хозяйстве и животноводстве 10.953.000 человек (считая и предпринимателей). Если учесть, что около 3 миллионов ферм имеют площадь больше 40 га, т.-е., что около 3 млн. занятых можно отнести к предпринимателям, не участвующим лично в трудовом процессе, количество трудового аграрного населения составит всего лишь около 8 миллионов. А тракторов было всего 450.000!

Цифры эти настолько красноречивы, что в комментариях не нуждаются.

Это сравнение советских и американских условий ясно говорит, что скачкообразный процесс коллективизации, сопровождаемый скачкообразным процессом освобождения деревенских низов от кулацкой кабалы, порождающий скачкообразный рост применения механической силы в сельском хозяйстве -- вызывает скачкообразный прирост избыточного населения. Это, в свою очередь, требует стремительной скачкообразной реорганизации, экспансии и интенсификации всего народного хозяйства СССР. Коллективизация не может развиваться изолировано от остальных элементов народного хозяйства. А это порождает такие трудности, такие противоречия, которые в рамках нынешнего советского государства не могут быть разрешены. Таково действие закона о неравномерности и скачкообразности экономического развития, на основании которого Сталин в свое время с математической точностью "доказал" возможность построения социализма в одной стране.

На поверку же, вместо социализма получается в результате неравномерности развития -- перенаселение.

Избыточное население, оставаясь в деревне, будет, по существу, играть роль "паразита" по неволе, и тем самым тормозить рост благосостояния, снижать коэффициент накопления, задерживать процессы механизации и рационализации хозяйства, рост культуры. В своей борьбе за существование оно будет создавать наново базу для эксплоатации, роста антагонизмов и классовой борьбы, как это в свое время имело место и в старой русской общине и в германской алеманде.

Устремляясь в город, наводняя рынок труда, избыточное население будет служить одним из источников бюрократизма, секретародержавия, оппортунистических, национально-ограниченных настроений в среде пролетариата. Этим мы, конечно, не хотим сказать, что вообще приток крестьян в город -- явление отрицательное, -- все дело в количестве и темпе притока. Около 40% горняков Донбасса уже сейчас крестьяне (в том числе и кулаки)! Это совсем не то, что пролетаризация крестьянства. Тут пахнет крестьянизацией пролетариата.

Не находя ни в деревне, ни в городе применения своему труду, деклассируясь и опускаясь на дно, огромная "резервная" армия может послужить материалом для всякого рода контр-революционных, фашистских или сепаратистских затей. Санкюлоты наизнанку!

Маркс еще в Коммунистическом Манифесте предупреждал об опасностях, таящихся в стремительно возростающей активности деклассированных слоев (люмпенпролетариата). Если в условиях буржуазного господства люмпенпролетариат мог все же временно служить революции, то в условиях пролетарского господства его энергия, активность и ожесточение могут пойти лишь на пользу фашистской контр-революциии

* * *

Из изложенного выше, конечно, отнюдь не следует, что такое развитие неизбежно. Миллионы рабочих рук -- огромная производительная сила. Открывающиеся возможности очень велики. Колонизационный земельный фонд Советского Союза -- огромен. Агрикультура пока очень низка. Интенсификация сельского хозяйства, развитие трудоемких культур, мелиорация, жилищное, дорожное и промышленное строительства в деревне могут поглотить миллионы рабочих рук. (Ведь вся советская деревня -- деревянная, соломой крытая, ведь в СССР почти нет шоссейных дорог!). Облегчение условий труда, сокращение рабочего дня наряду с городским строительством могут поглотить еще новые миллионы рабочих рук. Но все дело в темпах и -- неравномерности их. Создать колхоз -- дело, если и не легкое, то скорое: для этого нужно созвать несколько собраний, разъяснить крестьянам выгоды объединения, выработать устав -- и колхоз готов. Более длительную процедуру представляет снабжение колхоза трактором. Но и тут на протяжении пары лет можно мобилизовать миллионы лошадинных сил механической тяги. Переход сельского хозяйства в массовом масштабе на новую трудоемную культуру, колонизация еще нетронутых земель -- дело еще гораздо более длительное, сложное и дорогое. Коллективизация, механизация, интенсификация и экспансия хозяйства, чтоб не вызывать кризисов, должны были бы быть координированы в темпах. Но тут то и вступает в свои права закон неравномерности экономического развития. Возникают всякого рода "ножницы" темпов развития различных экономических процессов, неизбежно порождающие трудности и кризисы.

Уменьшить трудности, ослабить кризисы может только твердое плановое руководство. Нужно анализировать, учитывать, предвидеть. Готовых рецептов нет. Между тем нынешнее руководство ничего не учитывает, ничего не анализирует, ничего не предвидит. От всего столь помпезно провозглашенного пятилетнего плана не осталось и следа. Нет ни одной статьи его, которая не подверглась бы многочисленным изменениям. Стихийно развертывающиеся в стране социальные процессы опрокидывают всякие плановые наметки и мчатся в неведомую даль, подбрасывая потерявшее голову руководство из стороны в сторону, заставляя его послушно реагировать на всякий поворот и изгиб социального потока. Плановое руководство превратилось в хвостистскую регистратуру всех полученных пинков и толчков -- в цифрах, диаграммах и "теоретических формулах". В стране господствует экономическая анархия, стихийно проявляющая противоречивые тенденции развития. То, что осталось от пятилетнего плана, есть не что иное, как цифровое выражение тенденций развития и потребностей социального процесса на сегодняшний день. На этом пути революции грозит катастрофа. Нужен план, учитывающий потребности и возможности не сегодняшнего дня, а длительного отрезка пути к социализму. План, учитывающий неизбежность перераспределения человеческих сил в результате коллективизации. Жилищное, дорожное, промышленное строительство не только в городе, но и в деревне, колонизация, интенсификация сельского хозяйства должны стать основными элементами подлинного плана реконструкции народного хозяйства СССР.

Совершенно очевидно, что даже самый идеальный, самый дальнозоркий план не может устранить противоречий пролетарской революции в отсталой изолированной стране. Но это лишь особенно ярко показывает, какими опасностями грозит революции отсутствие плана, плановый хвостизм, или построение плана на неверных предпосылках. Нынешнее руководство сочетает все эти элементы, сдобренные огромной дозой бюрократического фанфаронства.

* * *

В конце февраля, когда по авторитетному показанию Сталина у целого ряда коммунистов, вплоть до "отдельных членов ЦК" началось "головокружение от успехов", небез'известный Ю. Ларин разослал через ТАСС по всему миру сногcшибательную весть о том, что через пару лет советская промышленность предъявит такой огромный спрос на рабочие руки (5 миллионов человек), что для удовлетворения его придется коллективизировать быт и пролетаризировать домашних хозяек. Ю. Ларин от чрезмерной остроты языка всегда был немного слаб на голову. Поэтому, нас не удивляет, что в припадке собственного головокружения он и социальные процессы ставит вверх ногами: во временной, вполне естественной заминке с сезонниками кружащаяся ларинская голова увидела тенденции развития.

Дело, конечно, не в Ларине и его вертящейся голове. Дело в том, что он лишь наиболее ясно и законченно демонстрирует всю слепоту, всю беспомощность и неграмотность нынешнего руководства, слепо осязающего огромные социальные сдвиги и процессы и не понимающего, что к чему.

Дело в том, что слепое руководство гибельно для революции.

Левая оппозиция считает своим долгом предупредить об опасности.

Я. Греф.
10 апреля 1930 года.

* * *

От редакции. -- Статья т. Грефа ставит в высшей степени важный вопрос и ставит его, на наш взгляд, в основном, вполне правильно. Иллюстрация сталинского "понимания" неравномерности развития на вопрос об аграрном перенаселении, дана в высшей степени убедительно.

Но есть пункт, в котором мы не согласны с автором. Тов. Греф слишком легко относится к вопросу о взаимоотношении между темпом коллективизации и технически-производственной базой нынешнего сел.-хозяйства. Совершенно неверно, будто сперва можно создать колхозы, а затем подводить под них техническую базу: колхозы распадутся в ожидании технической базы, причем распад будет совершаться с жестокой внутренней борьбой и огромным ущербом для сельского, а значит и всего вообще хозяйства.

Неверно, будто "даже самая низкая, самая примитивная форма коллективизации должна дать более высокую производительность труда, чем индивидуальное крестьянское хозяйство". Весь вопрос в размерах коллектива, с одной стороны, в характере средств производства, с другой. "Иначе и не может быть, говорит т. Греф, так как пропала бы экономическая выгодность и прогрессивность объединения". Но ведь весь вопрос и состоит в том, в каких пределах коллективизация на данном технически-культурном уровне "экономически выгодна" и "прогрессивна".

Явным недоразумением надо считать ссылку т. Грефа на Октябрьскую революцию, которая-де сперва изменила организационную надстройку, а затем приступила к реорганизации технико-экономической базы. Что экономическую базу нельзя перестраивать в социалистическом направлении, не овладев властью и не перестроив государство ("надстройку"), это бесспорно. Когда меньшевики говорили нам, что социальные условия еще "не созрели" для социализма, мы отвечали: "условия вполне созрели для завоевания власти пролетариатом, а социализм мы будем строить темпом, отвечающим материальным ресурсам". Если в советской деревне условия "созрели" для коллективизации, то только в смысле безвыходности. Но этого, однако, мало. И уж во всяком случае из относительной "безвыходности", допускающей рассрочку исторического платежа, бросаться, очертя голову, в безвыходность абсолютную, оснований нет. Надо перед крестьянством открыто и честно вскрыть диспропорцию между нынешним размахом коллективизации и ее материальными ресурсами. Практические меры вытекут из этого сами собой.

Мы не останавливаемся дальше на этом вопросе, так как он рассмотрен в других статьях Бюллетеня, в частности в статье "К капитализму или к социализму" в настоящем номере.

Надеемся, читатель согласится с нами, что несмотря на указанную нами ошибку экономической перспективы, статья т. Грефа представляет очень ценный вклад в обсуждение проблемы коллективизации деревни.


Меньшевики, агенты буржуазии в рабочей среде, злорадно указывают на материальные невзгоды наших рабочих, стремясь противопоставить пролетариат советскому государству и привести рабочих к восприятию буржуазно-меньшевистского лозунга "назад к капитализму". Самодовольный чиновник, который видит "меньшевизм" в постановке оппозицией ребром вопроса о материальном положении рабочих, тем самым оказывает лучшую услугу меньшевизму, явно толкая рабочих под его желтое знамя.

Платформа Бол.-Ленинц. (Оппоз.) к 15 съезду ВКП(б) (1927 г.)


Коллективизация в Центральной Азии

Основной вопрос сейчас -- в оценке экономической политики центризма. Мы исходили не только из общих теоретических предпосылок, как то: 1) из зависимости социалистической революции в СССР от темпа развития международной революции; 2) из связи и известной обусловленности народно-хозяйственного развития Союза от мирового хозяйства; 3) из a priori несостоятельной, неосуществимой национал-реформистской теории социализма в одной стране, и проч., но и из практики, из реальных, почти что физически ощущаемых классовых отношений современной деревнии Ликвидация кулачества, как класса, в сущности, означает ликвидацию частного крестьянского хозяйства вообщеи

Сплошная коллективизация покончила и принципиально, и практически с индивидуальным хозяйством. В районах, где нет сплошной коллективизации (их осталось мало), но которые "стоят в очереди" к социализму, идет всероссийский аукцион, распродажа кулацкого имущества, ибо только чрезмерная ограниченность и близорукость бюрократии может лелеять иллюзии о кулаке, спокойно ожидающем момента, когда его поведут под ножи Даже пионер поймет ту простую истину, что ежели в одном из районов идет разгром кулачества, то кулаки, зажиточные и большинство крестьянства соседних районов постарается поскорее самоликвидироваться, ибо им понятно правило: лучше меньше -- да себе -- чем ничего.

Пока шли только разговоры о коллективизации, крестьянство считало, что мол это очередная агитация. Но после "принятых мер" (аресты кулаков, конфискации их имущества и проч.), остальная часть крестьянства (не исключая даже бедноты) лихорадочно принялась уничтожать скот: свиней, молодняк, распродавать коров, лошадей и пр. Под ударами кнута середняк "пошел" в колхоз с одним кнутом. В районе сплошной коллективизации, где нам приходится проживать, 80% всех крестьянских дворов почти поголовно уничтожили ценные породы скота.

Сплошная коллективизация вызвала значительную иммиграцию населения. Все, связанные с городом и имеющие кое-какие ремесленные навыки (плотники, кузнецы, бондари, шорники и проч.) постарались перебраться в город и многие из них работают на предприятиях и в учреждениях. Это обстоятельство отрицательным образом сказалось на положении с рабочей силой в колхозах, особенно хлопковых районов. Обычно к началу весенних сельско-хозяйственных работ начинался приток рабочей силы со стороны (из зерновых районов), но теперь, в связи с введением заградиловки (заградительных отрядов) на железных дорогах (обыски, конфискация денег, свыше 50 рублей, аресты подозреваемых в кулачестве и проч.) прекратилась иммиграция рабочей силы в хлопковые районы.

В отношении тягловой силы дело обстоит крайне скверно. Надежды на тракторные колонны не оправдались: 1) их мало и 2) применение их при обработке почвы (пахота) не везде возможно, как с технической, так и экономической стороны. Попытки закупить крупные партии лошадей окончились неудачей, так как оказалось, что лошадей на Азиатском рынке хотят приобрести и самарские, и воронежские и др. колхозы. С тягловой силой неблагополучно не только в хлопковых районах. В Нижне-Волжском крае предполагается в качестве тягловой силы использовать не молочных коров (см. ст. Шацкина). Воистину коровий социализм в одной стране!..

Организация труда -- начало и конец колхозного движения. В директивах говорят о важности организации труда, о необходимости скорейшего разрешения этого вопроса, но ни одна из них не указывает, как нужно организовать и как расценить труд.

Классовые противоречия, существовавшие до сплошной коллективизации, воспроизводятся в самом колхозе. Беднота охвачена стихийными потребительскими настроениями. Колхоз не в одинаковой мере снабжает батрака, бедняка, с одной стороны, и середняка -- с другой. Середняк, имеющий запасы от прошлого года не снабжается или снабжается в гораздо меньшей дозе, чем бедняк и батрак. На данной ступени, в связи с тем, что середняк продолжает проедать свои старые запасы, такая распределительная политика вызывает только злобу. Это может перейти (и уже отчасти переходит) в нечто более серьезное.

Правила организации труда Колхозцентра Узбекстана предлагают "в случае избытка рабочей силы в колхозе, обеспечить батракам и беднякам возможность работать большее количество дней, нежели середнякам". А середняк, выходит -- пусть работает меньше и получает меньше. Такая установка нередко лишает хозяйство возможности использовать наиболее квалифицированные рабочие руки и резко обостряет отношения между бедняком и середняцкой частью деревни.

Середняк-активист в подавляющей части устранен от руководства хозяйственной жизнью колхоза. Его место занимает малоопытная в ведении хозяйства зеленая молодежь, которая не может дать нужных и правильных хозяйственных советов, подобно искушенным в сельском хозяйстве середнякам. Середняк видит сейчас массу примеров бесхозяйственности, неумения организовать хозяйства, просчетов во времени, технике, обработке земли, организации посева и проч.

Принудительная коллективизация скрывает в себе величайший, трудно обнаруживаемый саботаж. Наблюдения показывают низкую производительность труда, хотя рабочий день и заполняется целиком. Трудоемная культура хлопка требует массы трудовых усилий и в ответственные моменты сельско-хозяйственных работ (полка, окучка, сбор и проч.) может грозить срывом всей кампании. И понятно почему: собственник, веками живший в условиях индивидуального хозяйства, приказом, силою кнута, загнан на принудительные работы. Середняк свое положение определяет так: не идти в колхоз -- значит завтра садиться в тюрьму или быть немедленно высланным за пределы района.

Современные уставы и правила организации труда в колхозах, основывающиеся на общих декларациях о сдельщине, об индивидуальной оплате труда и проч., при отсутствии какого-либо опыта в тарификации и нормировании сельско-хозяйственного труда, не могут не приводить в тех или иных формах к системе принудительного труда. Даже если бы мы имели, скажем, опыт нормирования и тарификации сельско-хозяйственного труда С.А.С.Ш., то и в этом случае собственник, только что оторванный от своего участка, своего клочка земли, несмотря на "идеальную" тарификацию и нормировку, тянулся бы к индивидуальному землепользованию.

Кардинальное отличие промышленного предприятия от колхоза состоит в том, что фабрика, завод имеют целые поколения "потомственных" пролетариев, давно разорвавших с ремеслом, со своим хозяйством, со своей мастерской. Поэтому все устремления направлены здесь на получение лишь большей заработной платы. Наоборот, у крестьянина все планы, перспективы и выгоды связываются с индивидуальным хозяйствованиеми Для собственника, объединенного в колхозе, участие в прибылях (предполагается, что они будут) исключено уставом. Стало быть нет стимулов к росту производительного труда.

Окончательный расчет с членами производится в конце операционного года. Если колхоз закончил свои операции с прибылью, зарплата выдается полностью лишь в том случае, если доход, за вычетом отчислений в неделимый фонд, и капиталы колхоза больше суммы зарплаты. Если же окажется, что после сделанных отчислений остаток меньше суммы зарплаты, "колхозник" получает лишь тот процент зарплаты, который падает на его долю (из правил организации труда Колхозцентра УЗССР). В остальных случаях, т.-е. когда зарплата выдается полностью, все излишки после всех отчислений опять таки зачисляются в неделимый и др. фонды колхоза. Нечего и говорить, что такой порядок оплаты труда совершенно исключает какую-либо личную заинтересованность собственника, загнанного силой в колхоз.

Потребительские интересы колхозников, не сдерживаемые никакими экономическими соображениями, вызывают резкое повышение норм потребления сельско-хозяйственных продуктов. За этим неизбежно следует понижение товарности хозяйства. В ряде районов государственная заготовка свиней, животного масла, яиц и проч., срывалась, вследствие явного противодействия со стороны колхозников. Аппетит приходит во время еды -- говорит французская пословица; так и тут: увеличивается тенденция обслужить только себя. Колхозы дают резкий отпор попыткам кооперации и госорганов урвать кое-что для снабжения городов (рабочих, больниц, детских домов и проч.). Совершенно очевидно, что рано или поздно госаппарат должен будет эти тенденции "пресечь", а, значит, вступить в конфликт с потребительскими интересами колхозников. На этой почве неизбежен первый холодок во взаимоотношениях между госаппаратом и бедняцкой частью колхозов.

Таким образом, господствующая бюрократия будет иметь в колхозах (и имеет) врагами не только середняцкую массу, недовольную принудительной коллективизацией, уничтожением частного хозяйства, полупринудительным трудовым режимом и проч., но и бедноту, принужденную все более и более сокращать свои возросшие потребительские аппетиты. (Кстати, беднота стремится застраховать себя на случай возвращения кулака. Так, неоднократно батраки и беднота брали кулаков на поруки -- факт весьма знаменательный).

Ответом на всеобщую принудительную коллективизацию, помимо аукциона, помимо трудового саботажа, явились и восстания. Мы не имеем сведений о кулацких (и крестьянских) восстаниях в Европейской части СССР, но в Азиатской это движение приняло довольно широкие размеры. Так, в одном из районов Сырдарьинского окр. (Туркестанском) -- восстание переросло локальные границы и продолжалось свыше 3-х недель. Это обстоятельство заставило Ворошилова, Калинина и др. решительно нажать на Сталина, который написал статью "О головокружении от успехов", по обычаю иезуитски и двусмысленно. В ней Сталин напирает на Туркестан и Среднюю Азию, где отпор "бюрократическим неистовствам" был дан самый решительный.

Атмосфера настолько накалилась, что в ряде крупных районов введены пока небольшие воинские части, а также спешно обучаются военным артикулам деревенские коммунисты и комсомольцы. На открытое восстание середняк сейчас не идет потому, что он имеет кое-какие средства и запасы. Что же будет потом? А потом середняк пойдет всей лавиной в колхоз просить хлеба, овощей, одежды и проч. По векселю надо будет платить или лезть в петлю. Тогда есть опасность, что критика колхозов будет производиться не словами, а оружием. Между тем партия идет с завязанными глазами!..

Вопрос о поведении армии интересует и сознательно враждебные советской власти слои кулачества и тех середняков, которые видимо задумываются более глубоко о своей судьбе и судьбе частного хозяйства. Поддержит ли армия восставших или же пойдет против? -- вот вопрос, который в минуты откровенности ставится среди мужиков. Ответ на этот вопрос дается чрезвычайно осторожный. "Армию хорошо кормят и одевают, она нас не поддержит!!". Тем не менее надежды на армию не оставляются.

Отступая, как всякий авантюрист, Сталин давит, жмет, топит своих же наиболее старательных людей. На местах тюрьмы пополняются бедняками, которые сейчас, при начавшемся отступлении, являются козлами отпущения.

Сталинская фракция бьет отбой. Достаточно было локальных крестьянских восстаний, чтобы бюрократ "сдрейфил". Центризм начинает убеждаться на опыте, что приказом невозможно патриархальное, полунатуральное хозяйство Азии и других отсталых районов превратить в "социализм"! Жизнь убедит в том же и во всей остальной части Союза. Самодурство не создает благоприятных условий для развития производственных сил. Отрезвление от военно-коллективизаторского опьянения начинается, хотя и с большим запозданием и с огромными жертвами. Оппозиция сыграла в этом отрезвлении не последнюю роль. Выигрывает от этого в конечном счете революция. Запишем себе это в актив, продолжая вести упорную борьбу против оппортунизма, авантюризма, самодурства и всевластия бюрократии, носительницы всех этих "качеств".

И. Е.
27 марта 1930 года.

Казенная фальшь и действительность

В январе этого года руководитель Северного Кавказа, член ЦК Андреев утверждал на съезде по коллективизации, что движение в сторону колхозов "настолько теперь пошло напрямик, настолько мощно развернулось по всей стране, а особенно на Северном Кавказеи, что теперь это движение будет ломать на своем пути все и всяческие преграды".

И в той же самой речи Андреев жаловался, что хищническая распродажа инвентаря, скота и даже семян "перед вступлением в колхоз принимает прямо угрожающие размерыи Эту стихию -- продолжает Андреев -- мы должны приостановить теперь во что бы то ни стало".

Перед нами выступают две "стихии": непреодолимое движение в колхозы и хищническое уничтожение их будущей производственной базы. Можно ли резче вскрыть убийственное противоречие нынешней коллективизации? Не желая того, Андреев характеризует психологию широкого слоя коллективизуемых словами невеселого припева: "пропадай моя телега, все четыре колеса". Это не психология социалистического строительства.

Как бы для того, чтобы еще усугубить картину, Андреев утверждает, на этот раз с полным основанием, что, если бы произвести опрос всех кулаков по Северному Кавказу, то "большинство выскажется за переход в колхозы". И тут же предупреждает: "но это не значит, что кулак является сторонником коллективизации. Деваться некуда -- он идет в колхоз. Идет в колхоз для того, чтобы внутри вредить колхозу" ("Правда", 15 января). Это безусловно верно. Но к несчастью это не ограничивается одним кулаком. Официальная статистика насчитывает на Кавказе 5-6% кулацких хозяйств. За ними идет крепкий середняк. Потом середняк послабее и пр. Если положение таково, что кулак готов голосовать за колхоз вместе с середняком, то отличить кулака от середняка можно только статистически, но не политически. Какие же у Андреева и у его учителей способы для того, чтоб определить, идет ли середняк в колхоз "от души", или же потому, что "деваться некуда"? Ведь именно этот самый середняк, ломающий, по Андрееву, все преграды на пути к социализму, начинает свой путь с ликвидации инвентаря, т.-е. фактически подготовляет крушение колхоза. Так ли уж он глубоко отличается, в таком случае, от кулака, который "идет в колхоз для того, чтобы внутри вредить колхозу"?

Чтобы приостановить разрушение крестьянского инвентаря, Андреев предлагает: "Такие хозяйства (которые распродают свой скот и проч.) надо прямо приравнивать к кулацким хозяйствам". По существу дела Андреев отождествляет таким образом середняцкую тягу к социализму с кулацким вредительством. Не мудрено, если через несколько недель мы в той же "Правде" будем читать, как местные "головотяпы" обижали середняков, лишали их права распоряжаться своим имуществом, экспроприировали их, лишали избирательных прав, и пр. Но какими же другими путями исполнить директивы Андреева, который в свою очередь лишь исполнил директивы Сталина?

Всю картину в целом Андреев резюмирует так: "победоносное развитие социалистической революции в сельском хозяйстве настолько быстро, что оно опрокидывает самые смелые наши предположения по поводу коллективизации". Это говорилось за месяц-полтора до того, как генеральный диагност установил симптомы "головокружения от успехов".

А сейчас, в апреле, Северный Кавказ дает картину весеннего недосева, административной паники, воплей о перегибах и бесконечных призывов -- не забывать об индивидуальном крестьянском хозяйстве, о том самом, которое старательный не по разуму Андреев объявил уже в январе ликвидированным.

Н.

Письмо т. Котэ Цинцадже т. Михаилу Окуджава

Автор письма, т. Котэ Цинцадзе, один из старейших и авторитетнейших членов большевистской партии, с большим боевым прошлым, находится ныне в ссылке. Адресат т. М. Окуджава -- также старый большевик -- ссыльный. Об эволюции взглядов т. Окуджава говорит передовая статья настоящего номера "Бюллетеня". Мы опустили только первую часть письма, в которой т. Цинцадзе, больной туберкулезом, говорит о своем здоровьи и о здоровьи друзей. -- Редакция.

10/11 1930 г.

иТеперь о политике. Ты, дорогой Миша, удивляешься, что "Письмо к друзьям" к тебе пропустили. Ничего удивительного в этом нет, ибо это письмо вызывает среди оппозиции разногласия, а это на руку аппарату. Аппарат хочет воспользоваться этими разногласиями и оторвать от нас еще группу. Это, конечно, ему удастся, ибо в той части оппозиции, которая находится в ссылках и изоляторах, очень популярным стал лозунг: "В партию, несмотря ни на что". Я заметил, что многие товарищи исходят только из того, какое заявление написать, какое больше понравится Ярославскому -- Сталину. (Я говорю на основании тех сведений, которые у меня имеются). На этой почве они готовы использовать, сделать поводом для отхода всякую запятую, всякую точку, неправильно поставленную автором "Письма к друзьям". Заявление сделалось каким-то фетишем. При каждом чихании налево со стороны руководства многие товарищи начинают нервничать и искать выхода из душной атмосферы, но попадают в еще более душную. Я надеюсь, что ты не заподозришь меня в том, что я и тебя причисляю к этой категории. Абсолютно ни в какой степени. Я просто хочу сказать, что нужно быть в высшей степени осторожным в оценке момента.

Краткое содержание твоего письма таково: политика центризма обанкротилась, оппозицию жизнь с несомненностью оправдала и оправдывает, на почве банкротства, под напором партмасс и нашей борьбы, руководство вынуждено было найти выход на левых путях. Оно вместе с тем оказалось способным (подчеркнуто везде мной. -- К. Ц.) перевооружиться, т.-е. окончательно стать на ленинскую линию. Нельзя не заметить происшедших и происходящих сдвигов, которые не могут уместиться в маневре, руководство на деле стало на ленинских рельсах. Это наша линия, поэтому нам нужно яснее и решительнее принять генеральную линию, отказаться от фракционной борьбы, написать заявление, потребовать возвращение в партию "всей оппозиции". Оценку Л. Д. ты считаешь ошибкой, его установку не нашей; по твоему Л. Д. недооценивает сдвиги, считает их маневром и т. д. Разница: Л. Д. не верит в действительный поворот, не верит в окончательное исправление линии со стороны центризма, считает это временным "тактическим" совпадением". Ты веришь, ты убежден в том, что генеральная линия руководства полностью ленинская, нам знакомая линия, т.-е. она наша. Таковы твоя и Л. Д. установки. В данном случае я на стороне Л. Д. Ты исходишь только из того, что сегодня происходит, абсолютной истиной является для тебя, окончательный, действительный поворот центризма: для тебя в данный момент нет центризма, а есть чистокровный, подлинный ленинизм. Для меня все то, что происходит сегодня, является глубоким маневром. Не вижу в этом повороте подлинного ленинизма. Я вместе с тобою считаю, что центризм потерпел банкротство и был вынужден искать выхода на левых путях. Но я не согласен с тобой, когда ты считаешь его способным стать окончательно на левый путь. Вынужденное становление на путь левого курса не есть доказательство, могущее убедить в подлинности той или иной линии. Любую организацию, объективные условия жизни могут вынудить на какой-либо сдвиг, но это не будет составлять ее природу, ее настоящее лицо. При малейшем изменении условий, при напоре справа, центризм "вынужден" будет сделать поворот вправо. Все прошлое центризма является доказательством этого. Ты указываешь на активность масс, которая является залогом того, что руководство "не может" повернуть вправо, а будет подлинно проводить взятый курс. Насколько эта активность подлинна? Чем ты ее проверяешь? Где средства проверки самостоятельности масс? В официальных сообщениях? Очень осторожно нужно относиться к официальным сообщениям об активности масс и благополучии. (Вспомни 1-й квартал пятилетки). Кроме того, меня очень беспокоят методы, которыми проводятся все эти левые мероприятия. Получается впечатление, что кто-то хочет сознательно сорвать левый курс. Тревожные сообщения о провале первого квартала пятилетки усиливают мои опасения, в том, что в таких методах проведения левого курса, как в городах, так и в деревнях, таятся опасности срыва этого курса. И тут предо мной во весь рост выступает вопрос о партрежиме. В конце концов успехи на всех фронтах зависят от того, что из себя представляют парторганизации на местах (авторитет, сознательность, популярность и т. д.). В этом отношении ничего или почти ничего не сделано. Борьба с правыми окончилась в ничью, ими заполнены все наши организации, на место одних чиновников сажают других -- таких же. Отсюда вывод: простая смена партчиновников дает ухудшение положения (Баку, Ленинград и т. д.), а между тем преследование левого крыла продолжается с еще большим ожесточением, чем раньше. Со всех сторон идут вести о новых арестах, высылках, заточении в изоляторы и т. д. Даже капитулянтам нет никакого доверия. Ими заткнули маловажные советские дырки. В партию их не допускают. Капитулянты оправдывали капитуляцию тем, что нужно помочь партии. Где, кто и чем помогает? От их помощи аппарат отказывается: "не надо, мол, мы без вас обойдемся". Главный фронт -- партия -- дает трещины. Руководство видит это, но ограничивается паллиативами: сменяет партчиновников, а об изменении партрежима в сторону развязывания самодеятельности оно не думает. Оно не хочет противопоставить левую оппозицию правым, срывающим левый курс. У многих товарищей преследование левой оппозиции до сих пор считается вопросом второстепенным, совершенно подчиненным вопросам экономики. Или же объясняют это "инерцией". Ты тоже об этом ничего не говоришь абсолютно. Я же придаю этому вопросу не менее значения, чем сдвигам по экономическим вопросам, ибо этот последний вопрос тоже связан с партрежимом, от которого зависит вообще вся судьба экономических и других преуспеяний. Ты пишешь о признании генеральной линии. Входит ли вопрос о преследовании левого крыла в эту генеральную линию? Я думаю, что не только входит, но составляет почти половину всей генеральной линии. Ведь вся борьба происходила вокруг этой генеральной линии. Я тебя спрашиваю, признаешь ли ты ленинским то отношение к оппозиции со стороны руководства, каковое (отношение) сегодня имеется? Короче, признаешь ли ты ленинской линию, которая написала на своем знамени: дави левое крыло при всяких условиях? Логика такова: признавая генеральную линию без оговорки, мы должны признать правильным и ленинским и преследование всего левого, ленинского в партии. Я знаю, что ты не за это, но если сегодняшние сдвиги не оставляют никакого сомнения в подлинности поворота, а по твоему они, -- эти сдвиги -- совершенно подлинны, кроме отрыжек от старой оппортунистической политики ничего не осталось, -- то спрашивается, почему руководство упорствует и не хочет освободить оппозицию хотя бы от 58 статьи? На этот вопрос ты так же не отвечаешь. Выходит, что это такой вопрос, на который можно махнуть рукой. Я на это смотрю не так. Я думаю, что в этом вопросе не простое упорство руководства, и не инерция, и не отрыжки, а сознательно проводимая политика удушения левой оппозиции. Тут предвиденье руководства идет дальше, чем некоторые думают. Сталин знает, что с левой оппозицией временное тактическое совпадение, а не единство стратегической линии (Л. Д.). Поэтому он заблаговременно устраняет левое препятствие на случай поворота вправо. Вместе с тем, пока еще ни один правый не исключен из партии, не заточен, не сослан. Я согласен с тобой в том, что центризм обанкротился, он вынужден был объявить левый курс; что произошли сдвиги в нашу сторону очень большие, глубокие сдвиги; согласен и с тем, что нам нужно сказать решительнее о признании этих сдвигов, поддержать их, помогать в проведении их в жизнь, требовать восстановления "всей оппозиции" в партии. Но для признания всей генеральной линии всего вышеперечисленного еще недостаточно. На такое заявление согласен будет и Л. Д. Я в этом больше, чем уверен. Он не против блока, он за это, но он предостерегает оппозицию от такого шага, который обезличивает оппозицию, как идейное течение. У тебя только один исходный пункт: это -- сдвиги налево. Принимаешь их, как подлинный поворот всей линии на все время, а у Л. Д. есть и другие исходные точки. Они заключаются в том, что возможно и другое развитие событий, т.-е. повороты вправо под давлением и напором правых и антисоветских сил. Особенно его бесспокоит международное положение, которое складывается не в пользу революции, благодаря той разрушительной работе в связи с так называемым "третьим периодом", которая -- работа -- ведется Коминтерном. У него более глубокий анализ, больше предвиденья будущего, а у тебя тактика только на сегодняшний день и то на одном участке борьбы (СССР), ибо мы не знаем, что происходит за границей. "Есть сдвиги, исходи только из них". Даже представим себе, что несмотря на разную оценку положения, мы сошлись на том, что нужно написать заявление, хотя бы к предстоящему XVI съезду. Что мы должны написать в нем? Как сказать то необходимое, что нужно сказать со стороны оппозиции? Я задаю тебе несколько вопросов: 1) Пишешь ли ты в этом заявлении о том, что центризм обанкротился (в твоем письме банкротству центризма дана замечательная оценка)? 2) Пишешь ли ты о том, что центризм был вынужден сделать поворот влево после банкротства право-центристского блока (в твоем письме и этот вопрос хорошо анализирован)? 3) Что значит, требовать возвращения в партию "всей оппозиции"? Не значит ли это, что мы индивидуальных заявлений писать не будем, ибо индивидуальные заявления уничтожают оппозицию, как течение? 4) Пишешь ли ты, что линию оппозиции считаешь правильной, т.-е. не может быть речи об отречении от взглядов? 5) Отмежевываешься ли ты от т. Троцкого, т.-е. от так называемого "троцкизма"? (Ведь отмежевание от Л. Д., -- а этого от нас требуют, -- по существу будет означать, что мы были на самом деле последователями "троцкизма", а не ленинской оппозиции, и что мы в продолжении 6 лет не разобрались, где "ленинизм", где "троцкизм").

Если ты на все эти вопросы ответишь положительно, т.-е. если в основу нашего заявления будут положены: 1) Оправдание линии оппозиции, 2) Банкротство центризма, 3) Не отрекаться от взглядов, 4) Войти в партию "всей оппозицией" (не индивидуально) и т. д., плюс к этим честный и безусловный отказ от фракционной работы и безусловная поддержка взятого после XVI партконференции курса -- я согласен на такое заявление, и Л. Д. будет согласен безусловно. Между нами остается разница в том, что ты за признание всей генеральной линии без оговорки. Об остальном ты сам великолепно пишешь в своем письме. Можем ли мы не писать об этих вещах, если мы хотим остаться революционерами? Ведь мы пишем не для себя, не для руководства, а для масс. Каждый наш шаг должен быть расчитан на то, чтобы масса получила революционное воспитание, в особенности молодежь. Я не спорю о форме написания, но в основу должны быть положены те пункты, о которых я говорил выше. Нельзя нам сказать просто, что признаем генеральную линию и дело с концом. Словом, о форме, языке, стиле заявления и т. д. я не спорю. Пусть оно будет составлено так, чтобы никого не "обидеть". Но оно должно быть таким, чтобы массы поняли нас, поняли то, что произошло за эти 10 лет. Мы не можем дезориентировать массы так, как это сделали "тройка" и И. Н. Смирнов вместе с "рожденными в тюрьме революционерами" (Мрачковский). Согласится ли руководство на это? Примет оно наше заявление? Ясно, что нет, ибо мы хотим войти в партию с политическими хребтами, а ему таковых не нужно. Поэтому я прошу тебя ответить мне конкретнее, как ты представляешь практически наше новое выступление с заявлением и требованием возвращения в партию всей оппозиции? Мое предложение сводится к тому, чтобы мы еще раз "постучались" в партию к предстоящему XVI съезду, но наше заявление должно состоять из вышеперечисленных пунктов плюс к этому то новое, которое уже имеется в жизни в области методов проведения в жизнь левого курса. Для всего этого нужно, чтобы нам разрешили сговориться, хотя бы тем, которые подписали последнее заявление.

Два слова об отходах: ты объясняешь отходы в основном сдвигами, т.-е. тем, что наши кадры убедились в подлинности поворота. Если мы рассмотрим отходы по группам более или менее солидным, то я думаю, что там было мало убеждения. Сдвиги, конечно, имели колоссальное значение, но не полностью решающее, в особенности в рядах лидеров оппозиции. Я хочу спросить тебя: если бы не было ссылок, изоляторов, голодного и холодного окружения, морального и физического истязания, был бы такой массовый отход или нет? При наличии репрессий убеждения занимают уже не решающее положение, ибо от всех нельзя требовать геройства. Характерно, что отходы происходят большей частью в ссылках и изоляторах, а на фабриках и заводах лишь тогда, когда пускаются в ход государственные и партийные органы нажима (ГПУ, ЦКК). Характерно и то, что чистка во многих местах обнаружила, что отошедшие, вернувшись из ссылки, продолжают работать на местах. Держа в одной руке кнут, в другой левый "сдвиг", не мудрено создать капитулянтское настроение у многих. Среди отошедших есть: 1) искренно поверившие в сдвиги, (таких маленький %), 2) отошедшие под давлением, но идейно оставшиеся на позициях (порядочный %), 3) запутавшиеся в спорных вопросах (из лидеров), 4) допустившие отход, как маневр для продолжения работы (небольшой %), 5) примазавшиеся в надежде на легкую победу (порядочный % -- тоже среди "лидерствующих").

Пока все.

С комприветом К.


Расширяющуюся основу для производственно-социалистического кооперирования (коллективизации) может создавать лишь процесс возрастающей индустриализации сельского хозяйства. Без технической революции в самом способе производства, т.-е. без машин в земледелии, без перехода к многополью, без искусственного удобрения и пр. успешная и широкая работа по действительной коллективизации сельского хозяйства невозможна.

Платформа Бол.-Ленинц. (Оппоз.) к 15 съезду ВКП(б) (1927 г.)


Письма из СССР

"За фалды"

Обыск у Х. Г. Раковского

Нам пишут:

"у Х. Г. в средине февраля был обыск в течении 7 часов. Отобрали все, между прочим, кажется, и готовый проект обращения к партии. Охранник, командующий обыском, заявил Х. Г.: "Вы нас держите за фалды". Эти слова поистине просятся в историю. К сожалению, пока мы их держим только "за фалды". Но ведь должны же измениться времена!"и

Автор письма прав: слова агента ГПУ просятся в историю. Это несомненно не личные его слова, а спустившиеся к нему -- через ряд ступеней -- с самого верху. Это слова самого "гениального секретаря" (сокращенно: генсека). На всех этапах, зигзагах и поворотах последних лет победоносная, могущественная, генеральная фракция Сталина не сделала ни одного свободного шагу: всегда ее тащит за фалды -- "разбитая и уничтоженная" -- левая оппозиция. Из объятий Чан-Кайши, Перселя и "мощного середняка". Из блока с Брандлером, Роем, Ловстоном, Бухариным (старой ипостаси). Сталин решил, наконец, так круто, так смело, так решительно, повернуть влево, чтоб оторваться от оппозиции навсегда. Не тут то было: она снова ухватила "за фалды" и потащила на этот раз "назад" -- от края пропасти. Невыносимо! Нельзя это дольше терпеть! Что же делать? Как что: обыскать Раковского, отобрать его бумаги, арестовать его переписку. Если нет своих мыслей, надо помешать думать другим!

В В.-Уральском изоляторе

Из В.-Уральского изолятора прорвалась весточка. Наших товарищей там 160 человек. (140 "старожилов" и 20 -- январьского набора этого года). Условия гнусные. Пища недостаточная, прикупать же нельзя ничего, да и негде. Часто практикуются избиения заключенных. Несмотря на все это, настроение товарищей бодрое и твердое.

* * *

Из Москвы сообщают:

На перевыборах завкомов металлистов были выдвинуты следующие требования: подлинная выборность, а не администрирование, действительная самокритика. Отдельные цеха выдвигали требования об увеличении зарплаты, об улучшении питания, увеличении пайка. Требования эти выдвигаются стихийно, движением никто не руководит. Заметно, наряду с этим, увеличение контр-революционных настроений. В связи с единоначалием резкое недовольство в рядах рабочих. Часто оно прорывается наружу. На "Красном Каучуке" один рабочий на конференции выступил от имени целой группы с требованием ограничить права хозяйственников и мастеров. Эту группу, как водится, взяли под обстрел, объявили "рвачами", "лодырями" и пр. и вышибли кого из партии, кого из профсоюза, а кого -- из обеих организаций. В Бутырской тюрьме было около 200 человек наших товарищей (оппозиционеров). Среди них много беспартийных, а также много рабочих с производства.

"На страже"

Из письма

В Бийском округе в одном селе было восстание под руководствоми уполномоченного ГПУ! Вот где находятся подлинные враги соввласти! Тысячи и тысячи держиморд, которые избивают наших друзей в изоляторах, которые издеваются над ними, ничем не отличаются от вышеупомянутого "уполномоченного" ГПУ. Эта термидорианская сволочь пока срывает свою злобу против коммунизма на оппозиционерах. Восставшие расстреляли десяток своих "товарищей по партии", а затем удрали в горы.

Такие дела!

Текст "Анкеты ЦКК ВКП(б)" среди "раскаявшихся"

1) Имя, отчество, фамилия. 2) С какого времени в ВКП(б). 3) Был ли в других партиях. 4) Был ли членом ВЛКСМ. 5) Принадлежал ли: а) к группе "левых коммунистов", б) к группе "рабочей оппозиции", в) к группе "Д. Ц.", г) к группе "троцкистов", д) к рабочей группе "мясниковцев", е) к группе "Рабочая Правда". 6) Когда и где примкнул к организации троцкистов последнего времени (1925-1929 г.г.): а) с какого времени состоите в этой организации, б) какую работу выполняли в этой организации -- где и когда. 7) Когда прекратили фракционную работу. 8) По каким мотивам прекратили фракционную работу. 9) Были ли раньше отходы от оппозиции и возврат к фракционной работе. 10) Как была построена фракционная организация, в которой работали (организационная схема). 11) Остались ли разногласия с партией, по каким вопросам и в чем эти разногласия. 12) Осуждаете ли вы свою фракционную работу и по каким мотивам. 13) Сохранились ли у вас какие-нибудь связи с оппозиционерами и каков характер этих связей. 14) Ведете ли вы активную борьбу против оппозиции и в чем эта борьба выражается. 15) Сохранились ли у вас какие либо архивы и фракционные документы. 16) Какие еще сведения или сообщения считаете вы нужным сделать ЦКК ВКП(б) для того, чтобы она могла наиболее объективно решить вопрос о вашем партположении?".

В этой анкете есть еще два примечания о необходимости указать города, имена, фамилии, клички, адреса и пр., а также отношение оппозиции к капитулянту после его отхода.

Политические упражнения капитулянтов

Из письма

Осколок (последыш) верхушки Ленинградской оппозиции Лелевич выступил с лозунгом: "Против правого вырождения оппозиции! За экономическую политику ЦК и за критику его политического режима!". Рафаил-Фарбман считает, что "политика ЦК в деревне наполнила и индустриализацию страны пролетарским содержанием". М. Окуджава тоже постепенно отряхивает оппозиционную "пыль" со своих ног. Положение вышеупомянутых граждан становится особенно смешным и печальным сейчас, когда центристы, по сути дела, начинают бить отбой от ультра-левого и ультра-идиотски-провокационного "сплошизирования". Когда за последнее время читаешь в центристских листках о "перегибах" и вспоминаешь слова "гениального" мастера о том, что "середняк лавиной двинул в колхозы" появляется вопрос: "А где этот счастливый уголок, где этот рай земной, где не загоняли при помощи "перегибов" этого самого "середняка", как барана в коммуну"? Нету такого уголка в СССР, ибо сама "сплошная" исключала всякую добровольность. А Фарбман-Рафаил лепечет: "Политика в деревне наполнила индустриализацию страны пролетарским содержанием". Ну, ии

Сейчас, когда взбудоражена и взбаламучена вся деревня, центристы лезут назад, обещая всякие льготы колхозникам. А пока сегодняшняя "генеральная" судит исполнителей (технических) вчерашней "генеральной".

И.

Письмо из района сплошной коллективизации

Апрель.

Сообщу кое-что о внутри-колхозной практике -- местной. Рядовые члены артели за работу по возке леса, разных кормовых товаров разных учреждений на ст. жел. дор. и пр., за два месяца существования артели, ничего не получили на руки. 50 процентов официально отчисляется в обще-артельную кассу, а другие 50 процентов пойдут на разные отчисления, взносы и сборы. Сколько останется для выдачи на руки, и вообще останется ли что-нибудь, абсолютно ничего неизвестно. Зато председатель колхоза назначил себе денежное жалованье и несколько пудов муки в месяц. Освобожден, конечно, от физических работ. Рядовые члены, повторяю, не получают ни денежного, ни продуктового довольствия, а на всякие просьбы следует ответ: "раз вступили в колхоз, первые 4-5 месяцев вы должны жить на всем своем". Мало-мощный середняк никогда не имеет своего хлеба до нового урожая, а прикупает, о батраке и говорить нечего, -- для этого мало-мощный прирабатывает на стороне, занимается извозным промыслом и пр. Всего этого он оказался лишенным. Во время работы снашиваются пимы и одежда, и это без всякой компенсации от артели. Такая практика оказалась лучшим подтверждением кулацких наветов о "новой барщине". Если мужики совсем недавно, скрепя сердце, примирились, как с неизбежным для себя злом -- со вхождением в колхоз, то условия труда в последнем воспитали лютую ненависть к такому подневольному, неоплачиваемому труду. Судя по газетам, такие условия труда являются правилом, а не исключением, и всякий протест против них объявляется кулацкой вылазкой. Создается впечатление, точно кто-то обдуманно, последовательно проводит целую систему мероприятий, чтоб раз навсегда дискредитировать самую идею колхозов в глазах крестьян. Мне кажется, что это уже в значительной мере достигнуто. Неудивительно, что с появлением статьи Сталина "Головокружение", воспроизводящей классическую практику: отыгрываться на "стрелочнике", начался распад колхозов. Известно, как в них загонялись мужики: одновременная мобилизация всех платежей, выплачивавшихся в течении ряда месяцев (на чем наживались скупщики крестьянских продуктов из зажиточных); обложение разорительными штрафами за пустяшные в другое время провинности; устройство неоднократных, изнурительных ночных собраний, причем у дверей ставилась стража; наконец, опись имущества у многих середняков во время кампании раскулачивания, что означало и для них непосредственную угрозу подвергнуться той же участи. Это были не "перегибы", а повсеместно официально освященные методы коллективизации. В отношении выходов из колхозов впереди прочих групп идут бедняки и мало-мощные середняки, которые не могут долго выдержать практику неоплаченного труда. Зажиточные середняки не спешат с выходом, смотря на колхоз, как на страховку от непосильных налогов и опасаясь нового нажима на верхи деревни. Сдерживающим моментом по части выхода из артели служит то, что лошади и семена не возвращаются обратно, в лучшем случае компенсируются деньгами. Несмотря на это, все же -- массовые выходы. Несколько иначе обстоит в коммунах, где дело подчас выливается в форме эксцессов. В одной деревне, недалеко от моего села, 40 баб силою забрали своих коммуною обобществленных коров, и заперли их у себя под замок, когда их позвали в сельсовет на объяснения, кричали: "можете стрелять, а коров не отдадим". В другой деревне одного из руководителей коммуны, который пытался помешать забрать к себе скотину, бабы избили до полусмерти. В местной коммуне три раза подряд созывали собрание "коммунаров", и каждый раз оно срывалось, так как после начала собрания все хором кричали: "не желаем быть в коммуне, хотим артель", и тут же уходили с собрания. После этого совет коммуны для остраски исключил несколько человек из коммуны, в том числе тех, кто собирал подписи желающих перейти в артель, и только тогда удалось провести собрание. Впрочем, мужики не особенно скрывают, что требование перехода из коммуны в артель, для них лишь законная лазейка, чтобы отделаться от обоих и вернуться в свое "первобытное" состояние. Как повсеместное явление -- гибель рабочего, молочного и мелкого скота от плохого ухода, недостатка кормов и даже отравлений (не случайные). Предзнаменования весьма плохие для наступающей посевкампании, к которой крестьяне относятся спустя рукава. Какова цена на таком ясном фоне апологетическим писаниям Преображенского, судить не труднои Одновременно из железнодорожных пунктов, куда загнали эшалоны с выселяемыми кулаками, ползут чудовищные слухи: что кулаков снабжают там всеми товарами и продуктами лучше, чем прочее крестьянство; что кулаков должны взять на свое иждивение коммуны, которые "постановляли" их выслать, что тех, кто назовет их кулаками, арестовывают, а высылаемые кулаки превратились в "трудовиков-переселенцев", которые получают по 500 руб. и все, что необходимо для нового хозяйства и т. п. В моем селе "раскулаченных" кормят из хлебных запасов коммуны, причем нередки случаи, что ими получено хлеба больше, чем у них отнято. И это при острой нужде бедноты, которая почти безвозмездно выполняет работу по нарядам. Беседуя с приезжими крестьянами я узнавал факты и почище. Не верится, что такое безобразие проделывается под именем коммунизма. Сообщают, будто Зиновьев и Каменев высланы из Москвы в провинцию. Очевидно, что и эти трупы мешают "головокружению".

М. Р.

Письмо оппозиционера

Апрель.

иЧто касается наших, русских дел, то и здесь положение выясняется с каждым днем. Нашему сплочению больше всего помог, конечно, мастер, осуществив на деле ту самую карикатуру, которую в свое время нарисовал на нас. То, что пишут о происходящих в ряде мест искривлениях деревенской политики, есть на деле общее правило. Обезьяна не узнает себя в зеркале. Наш округ сплошной коллективизации не отличается от других. Здесь обобществили все до последнего цыпленка, раскулачивали вплоть до валенок, которые стаскивали с ног малых детишек. Раз решив, что середняк и бедняк по своей природе должны тянуться в колхоз, тянули и того и другого за волосы. Словом, палку перегнули так, что она сломалась. Сейчас начался массовый выход из колхозов. На днях 80 чел. крестьян, составлявших одну из коммун, явились к местному прокурору с жалобой на то, что их всех затащили туда угрозами и насилием. Сегодня сообщают, что кое-где уже начались избиения председателей и других должностных лиц. Бабы являются в коммуны и растаскивают скот. Газеты отмечают потребительские тенденции в ряде колхозов. Это, опять таки, не частное, а общее явление. Сплошная коллективизация не только не повысила товарность сельско-хозяйственных продуктов, но ударила по ней так, что от нее ничего не осталось. Города сидят без масла, мяса, яиц, картошки и даже столицы перешли на микроскопический паек. Мы здесь уже давно сидим без мяса и рыбы. Лишь в последнее время начали получать колбасу из конины. В Ленинграде, как мне пишут, масло сливочное выдается только детям, растительное -- по поллитра в месяци

иВозможно, что я несколько ошибся, охарактеризовав в прошлом письме нынешний момент, как момент почти полного завершения капитулянтской полосы. Правда, большой жатвы Ярославские уже не пожнут, но все же, в связи с "исправлением" перегибов, кое у кого воскреснут, по-видимому, иллюзии, что руководство, исправив свои ультра-левые ошибки, сумеет занять позицию, совпадающую с нашей. Конечно, эти иллюзии будут очень кратковременны, т. к. руководство скоро покажет (уже показывает), что оно может двигаться только на общей базе с правыми, а не с нами (социализм, в отдельной стране и ведущая роль сельского хозяйства)и С месяц тому назад было письмо от Христиана Георгиевича с резкой оценкой нынешней политики центризма. Я уже писал вам о том, что у него был обыск (вообще производились повальные обыски по всей ссылке). При обыске у Раковского забрали проект обращения к 16-му съездуи Вы знаете, что Московский округ расколлективизировался уже на 50 процентов. По всем данным это не исключение. Даже хваленный Гигант начинает трещать. С Украины пишут, что там такая же картина развала. Были случаи восстаний. В одном селе крестьяне колхозный инвентарь свалили в реку. В некоторых деревнях полное безвластие. Вероятно сев задержит развал и отодвинет неизбежную колхозную катастрофу до осени, когда вопрос о том, кому и как распоряжаться произведенным хлебом, разнуздает мелко-буржуазную стихию. Центристы могут получить таким образом некоторую передышку. Из Москвы сообщают, что там была выпущена наша листовка, и что в связи с оживлением атмосферы были большие аресты.

Г. Н.

Письмо от группы оппозиционеров

16 апреля 1930 года.

Политика авантюризма ускорила наступление кризиса, который с каждым днем обостряется. Вполне правильно, что отказ от отступления с позиций авантюризма грозит крахом. Коротко излагаем наше понимание последнего поворота в деревенской политике, вызванного сильными колебаниями крестьянства (массовый выход из колхозов, убой скота и разбазаривание сельско-хозяйственного инвентаря, недовольство крестьян, выраженное в резкой форме). Жизнь скоро доказала банкротство политики авантюры. Вчерашняя генеральная линия на скорейшую коллективизацию объявлена левым загибом головотяпов. Поворот очень туманный, поэтому оценить его пока еще трудно. Во всяком случае: 1) Банкротство не признается. 2) Лозунг сплошной коллективизации и ликвидации кулака оставлен.

Новое пока-что состоит в том, что вместо коллективизации с помощью физической силы объявлен "манифест" для поступающих в колхозы. Но ведь дезорганизация сельского хозяйства и колебания крестьянства получились не от того, что до сих пор не было такого манифеста. Следовательно, манифест этот не может разрешить кризиса. Пока ясно только, что последние статьи Сталина и решение ЦК о перегибах внесли в партию еще больше дезорганизации. Старая линия провалилась, а новой не видно еще. В связи с вашим письмом имеем несколько замечаний:

1. В вашем письме, которое, как вы пишете, излагает взгляды старика на современное положение, нет ни слова по рабочему вопросу. Продолжение теперешней политики в этом вопросе неминуемо ведет к резкому усилению недовольства рабочих, следовательно, выбивает почву из под пролетарской власти. Поэтому вопрос рабочей политики мы должны ставить на первое место.

2. Вы пишете: "Нужно произвести перераспределение средств между потреблением и накоплением в смысле серьезного улучшения положения трудящихся". По нашему мнению правильнее будет сказать так: "Путем жестокого сокращения бюрократического аппарата нужно произвести перераспределение средств в пользу рабочего класса. Если этого будет недостаточно для серьезного улучшения материального положения рабочих, то не останавливаться и перед перераспределением от производства к потреблению".

Об оппозиционных группах заграницей впервые узнали более обстоятельно из вашего письма. Просим сообщать об этом подробнее (в частности о причинах раскола Ленинбунда).

Н-ская группа оппозиции.

Письмо рабочего

23 марта 1930 года.

иЧитал конец письма Окуджавы. По всей вероятности роль машиниста очередного отходящего поезда предназначена ему. Пассажиры найдутся. На их место идут и прийдут другие. Уже сообщают о пополнениях. На заводе гайку зажали во всю. 25 процентов поднятия производительности труда и 1,9 проц. увеличение зарплаты (три года зарплата стояла на одном уровне, между тем, как производительность труда шла вверх, так что за 4 года -- 1,9 проц.). Вместо 6 человек в бригаде -- 5 чел. (технически абсолютно никаких изменений). Премировочная система, дававшая в месяц 20-30 процентов обкарнана так, что выдается раз в полгода и нет надежды, что-либо получить. Остались на основном жалованьи 55 рублей в месяц (а вычеты!)и События идут бешеным темпом. Метание руководства изумительно. В политике на селе дернули вправо, и этот бросок вправо будет гораздо большей бороздой, нежели зигзаг влево. Административная социализация села провалилась. Действительность кладет на обе лопатки теорию построения социализма в отдельной стране. Но это только цветы, ягоды впереди в виде хозяйственных потрясений из-за дезорганизации сельского хозяйства и явного срыва посевной кампании. Что преподнесет руководство в ближайшее время, увидим. От политики фокусов можно всего ожидать. Насильственная социализация села не проходит даром, так же, как и создавание "революционных ситуаций" и "галоп -- индустриализаций" за счет жил рабочего. В связи с поворотом, к нам потянутся массы и мы должны воспользоваться этим, и повести массы в защиту Октября. Наш лозунг: "За Ленина, за Октябрь!". Против нас будут все, начиная с монархистов, меньшевиков, эс-эров и проч. контр-революционной сволочи, апплодирующих новому повороту, стоящих за расширение этого поворота. Черные силы будут едины в борьбе против нас. Каковы будут последствия кризиса, как развернутся события, покажет недалекое будущее.

М.

Письмо из политизолятора

 

Письмо адресовано ссыльному товарищу. Тюремной цензурой замазаны части письма, имеющие политический интерес. -- Редакция.

Мой дорогой друг.

Шлю запоздалый новогодний привет. Охотно присоединяюсь к твоему пожеланию регулярной переписки, но с очень малой надеждой.

За все время, а ведь уж скоро год, получил только второе твое письмо. Но ты не смущайся и терпеливо пиши. Большую радость доставляют вести с воли, хотя бы в виде осколочек фраз и букв.

Ты не пишешь, какие мои письма получил. Тебе придется еще раз, менее откровенно повторить ответ на все мои вопросы. -- Я ведь до сих пор не знаю, как ты устроился. Кто тебя окружает? Удалось ли найти работу? Очень беспокоюсь, что материально приходится туго тебе и братишкам. Чем занимаешься? Пиши о чем спорите, думаете. О настроении не спрашиваю, между строками читаю о стойком, боевом. Другого не может быть у политиков "дальнего прицела".

Недавно у нас отчалила маленькая группа (пять) капитулянтов. По этому поводу немножко горячились, шумели. Теперь переключились на более серьезные, глубокие проблемы и перспективы. Как и у вас, конечно, часто разные оттенки мнений дают основной фон: устойчивый и трезвый.

Ну, а у тебя, изменилась ли обстановка полуст