Бюллетень Оппозиции
(Большевиков-ленинцев) № 14
Другие номера
№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12-13; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30;31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.
№ 14 Aout - 1930 - Август - August № 14
Содержание
Кто кого?
Н. М. -- О "новом" в партии.
К политической биографии Сталина.
Альфа. - Заметки журналиста. Два или ни одного? (Загадочная речь Блюхера) - Притча о таракане. - Автопортрет Ярославского. - На что взирает Мануильский?
А. Т. - Коллективизация в натуре. Положение на селе после "сплошной" (письмо из деревни).
Н. Маркин. - Бешенное усиление репрессий против большевиков-ленинцев - главный элемент подготовки 16-го партсъезда.
Письма из СССР. Письмо из Москвы. - Из ссылки пишут. - О т. Х. Г. Раковском. - Изоляторский быт. - Из письма (Москва). - Заявление рубцовских ссыльных в ЦК ВКП. - Е. Р. Апрельское заявление и его отзвуки (Голос из тюрьмы).Л. Троцкий. - Сталин, как теоретик. 1. Мужицкий баланс демократической и социалистической революции. 2. Земельная рента, или Сталин углубляет Энгельса и Маркса. 3. Формулы Маркса и отвага невежества.
Временно-обязанный. - Шило в мешке (Протоколы Центрального Комитета за 1917 г.).
Л. Троцкий. - О "защитниках" Октябрьской революции (письмо).
Д. - Источники Мануильского и Компании.
А. - Сталин и его Агабеков.
Н. М. - О разном и все о том же.
Почтовый ящик.Нам нужна денежная помощь!
Последние объемистые номера "Бюллетеня" пробили слишком большую брешь в нашей скромной кассе.
У многих наших друзей и читателей совершенно ложные представления о степени финансовой обеспеченности нашего издания.
Средства наши крайне ограничены. Регулярность дальнейшего выхода "Бюллетеня" может быть обеспечена только при условии несравненно более решительной и систематической помощи со стороны наших друзей-читателей.
Издательство Бюллетеня
Настоящий номер отведен почти исключительно 16-ому съезду и Сталину. Редакция вынуждена отложить до следующего номера ряд статей и документов, характеризующих идейную жизнь и политическую работу интернациональной коммунистической оппозиции.
Кто кого?
Мы выпускаем этот номер, имея в руках отчеты лишь о первых заседаниях съезда. Было бы слишком долго откладывать появление номера до опубликования всех протоколов. Да и политически это ничем не вызывается. Самое существенное уже обнаружилось. А то существенное, что может оформиться во второй половине съезда -- новая линия раскола -- не попадет в протоколы.
Плебисцитарный характер съезда сказался с большей обнаженностью, чем могла рисовать самая оппозиционная фантазия. Чего стоит один эпизод с Углановым? Этот Аника-воин, храбрый в аппарате, как и большинство ему подобных, но тряпка вне аппарата, покаялся вторично, безоговорочно признав все темпы и сроки. Казалось бы достаточно? Но над ним издевались: разве дело в этом? Ребенок ты малый, что ли? Ты признай, что Сталин -- вождь от природы, да распишись в этом. Угланов, конечно, признал, и, конечно, расписался. К этому сводится ныне все. Пятилетки могут быть разные: вчера на 9% роста, сегодня на 30%. Пятилетки могут быть четырехлетние, трехлетние, а по коллективизации даже двухлетние. Не в этом дело. Ты признай Сталина. Группировка идет не вокруг программы, не вокруг методов, не вокруг идей, а вокруг лица. Вокруг Сталина подбирается ЦК, вокруг ЦК подбираются губкомы, а губкомы подбирают себе партию. Съезд собирается только для демонстрации произведенного в прошлом отбора. Все вместе есть подготовка бонапартизма в партийном порядке. Не видеть и не понимать этого могут только жалкие слепцы и опустошенные чиновники. Видеть и понимать, но молчать, могут только негодяи. Их немало среди капитулянтов.
Десятичасовой доклад Сталина, -- какая убийственная пустыня бюрократической мысли!
Цифры успехов преподнесены не так, чтобы научить, а так, чтоб ослепить и обмануть партию. Успехи несомненны, не нам их отрицать. Мы их предвидели и за них боролись, когда официальным знаменем было знамя самодовольного крохоборчества, когда все Кагановичи, защищая 9-ти процентную пятилетку, кричали нам: "демагоги, а где взять средств?". Когда Ярославские, в ответ на критику позорного минимализма прошлой пятилетки, швыряли в ораторов оппозиции томом контрольных цифр. Когда Молотовы издевались над самой мыслью о возможности 20-ти процентного роста после завершения восстановительного периода. Успехи несомненны! Мы предвидели их и боролись за них давно. Уже в первых, очень несовершенных и робких контрольных цифрах Госплана 1925 года мы слышали "музыку строющегося социализма". Как издевались над этим выражением пошляки, невежды, тупицы, бездарные гении аппаратного всемогущества. Теперь, когда великие возможности, заложенные в Октябрьскую революцию, пробили себе дорогу через труднейшую из трудностей: консервативную тупость бюрократии, -- эта последняя парадирует на своем съезде: "Октябрьская революция -- это мы; социализм -- это мы; и все остальное это тоже мы. Ибо государство -- это мы!". После чего выходит Сталин и поясняет: "рабочее государство -- это я. И они все -- это тоже я". А так как они разрушили и растоптали полностью зависимость свою от масс, то им необходим властный третейский судья, глава, увенчание иерархии, первый среди неравных -- Сталин. Вот почему они поднимаются и провозглашают хором: "да, мы -- это он". В этом музыка 16-го съезда.
Хозяйственные успехи велики. Но трудности и противоречия еще больше. Об них Сталин не сказал почти ничего или сказал ровно столько, чтоб замаскировать трудности и подсахарить противоречия.
Сколько цифр, характеризующих темп роста! Ни одной цифры, характеризующей качество продукции. Это все равно, что для определения телосложения человека, дать его рост, но не дать объема груди. То же относится к вопросу себестоимости. Вся система хозяйства и, прежде всего, система руководства хозяйством, проверяется производительностью труда, а при рыночных формах хозяйства производительность труда измеряется издержками производства, или себестоимостью. Обойти этот вопрос значит не выслушать сердца, не пощупать пульса и решить по наружному осмотру, что организм здоров.
Взаимоотношения города и деревни регулируются у нас товарообменом. Деньги еще далеко не отошли в прошлое. Сталин ничего не сказал об опасности инфляции.
Вопрос о соотношении заготовительных сельско-хозяйственных цен и розничных промышленных есть один из центральных вопросов не только хозяйства, но и всей социальной и политической системы, заложенной Октябрем. Сжались или расдвинулись "ножницы" промышленных и сельско-хозяйственных цен, ножницы, одно лезвие которых представляет рабочего, а другое -- крестьянина? Об этом ни слова в докладе.
Зато есть велеречивое утверждение, будто вопрос: кто кого? уже решен и решен бесповоротно. Этот вывод делается на основании бесспорного ослабления капиталистических сил на внутреннем рынке. Но это ослабление еще не решает вопроса. Деревня еще не сказала своего последнего слова. Противоречия деревни загнаны в рамки колхоза, но не перестали существовать. Они обнаружатся. Хороший урожай даст этим противоречиям новый толчок. Тупицы и кляузники скажут, конечно, что мы -- против хорошего урожая. Все Рудзутаки микоянили и все Микояны рудзутачили на эту тему несколько лет подряд, пока не повредили себе с размаху носы о кулацкие закрома. Тогда они провозгласили в "Правде", что в результате двух хороших урожаев кулак прибрал к рукам середняка и научил его стачке против рабочего государства. Чем меньше руководство способно на предвиденье, тем более стихийный характер примет процесс дифференциации на деле. Он пройдет через все колхозы и внесет расслоение между колхозами и внутри колхозов. И тогда задним умом крепкое руководство убедится, что рамки каждого колхоза, который лишен серьезной и устойчивой материальной и культурной базы, открыты действию всех противоречий товарного хозяйства. Большинство бюрократически сколоченных колхозов станут ареной классовой борьбы. Это значит, что вопрос: кто кого? снова поднимется во весь рост на более высокой стадии развития.
Но на этом борьба не завершается. Внутренние силы капитализма в СССР имеют вес и значение только, как экспоненты мировых капиталистических сил. Даже Микоян -- сие дитя природы -- должен был, вероятно, убедиться, что действительно существует на свете этот "международный рынок, которому мы подчинены, с которым связаны, от которого не оторваться". (Ленин на 11-м съезде). Вопрос: кто кого? есть в последней инстанции вопрос о взаимоотношении между СССР и мировым капитализмом. Этот вопрос не разрешен, а только поставлен историей. Внутренние успехи имеют огромное значение, ибо дают возможность укрепиться, продвинуться, где нужно -- выждать, продержаться. Но и только. Внутренние хозяйственные бои имеют значение передовых стычек с врагом, главные силы которого находятся по ту сторону границы. Вопрос: кто кого? не только, как военный, не только, как политический, но прежде всего, как экономический вопрос, стоит перед нами в мировом масштабе, -- вернее сказать, мы только подошли к нему вплотную.
Военная интервенция опасна. Интервенция дешевых цен несравненно опаснее. Вопрос об экономической силе и устойчивости режима сводится в последнем счете к вопросу о производительности труда. А при товарном хозяйстве производительность труда выражается в себестоимости и в ценах. Ножницы между внутренними ценами и ценами мирового рынка представляют собою важнейший измеритель соотношения сил между строющимся социализмом и окружающим его капитализмом. Что сталось с этими "ножницами" за последние два с половиной года? На этот важнейший вопрос мы не слышали ответа. Сталин не дал ни одного серьезно продуманного, по марксистски формулированного сравнительного коэффициента, динамически характеризующего взаимоотношение между внутренней промышленностью и мировой. Как инженер, руководящий электростанцией, должен иметь перед собою на щите систему аппаратов, непрерывно контролирующих все основные процессы производства и распределения энергии, так хозяйственное руководство советской страны должно иметь на своем "щите" постоянную систему коэффициентов, характеризующих не только голый рост промышленности, но и изменение качества продукции, движение себестоимости, покупательную силу червонца, ножницы внутренние и ножницы внешние. Без этого руководство слепо и вынуждено судить о непорядках хозяйства лишь после того, как взрывается очередной предохранитель, вспыхивает пожар или потребитель погружается во тьму.
Десятичасовая пустыня бюрократической мысли ничему не научит партию, ни к чему не подготовит ее. Наоборот, может только усыпить ее бдительность гнусавой мелодией национал-социализма.
И все же главной, наиболее острой опасностью угрожают сегодня не ножницы внутренних цен и не ножницы между внутренним и внешним рынком, а ножницы между партийной бюрократией и рабочим классом, при полном бессилии и распыленности партии.
Над этим гигантским парадом единомыслия поднимается маленький, совсем маленький, но грозный факт: "монолитность" двух миллионов не выносит ни малейшей критики руководства. На 13-м году диктатуры правящая партия, после всех хозяйственных и культурных успехов, когда вопрос: кто кого? объявлен решеным, и решеным бесповоротно, и когда, следовательно, партийный режим должен бы стать неизмеримо более свободным, чем в эпоху гражданской войны, -- партия, т.-е. бюрократия, на самом деле не выносит ни одного критического замечания со стороны рабочего, ни одного робкого студенческого вопроса, "а не отвечает ли за перегибы и ЦК?". Вся печать, сотрясаясь от стандартного гнева, приводит замечание рабочего или критику студента, как самую непосредственную и грозную опасность для диктатуры пролетариата. Партийная бюрократия наваливается на несчастного критика всем брюхом, а брюхо она успела отрастить. А за партийной бюрократией не отстает и бюрократия ГПУ со своими Ягодами и прочими ягодками, созревшими под солнцем сталинского покровительства. Агабековы бдительно охраняют монолитность сталинизма, -- до тех пор, пока не перебегают к классовому врагу.
Один из ссыльных оппозиционеров привлечен недавно к ответственности за переписку с Троцким по статье о шпионаже. Эта идея принадлежит несомненно самому "Мастеру", ибо все мастерство его состоит из таких идей. В докладе на съезде Сталин говорил, что левая оппозиция служит делу информации мировой буржуазной печати. "Информации" о чем? Этого многословный оратор не сказал. Между тем из той информации, которую буржуазия извлекает из наших изданий, для нее вытекает один единственный вывод, именно, что, вопреки термидорианской лжи сталинских агентов, мы, большевики-ленинцы, представляем собою неотъемлемое крыло советской республики, ее преданных солдат, готовых ее защищать до конца, и в то же время являемся левым флангом интернационального пролетарского авангарда. Мировая буржуазия и социал-демократия отлично понимают это и потому подвергают нас враждебной блокаде, в которой Довгалевские, Беседовские и Кашены выступают совместно с Тардье, Крестинские сговариваются с министрами Гинденбурга, а Сокольниковы конспирируют с Гендерсонами. Таково действительное расположение фигур на большой шахматной доске.
В какой еще информации, спросим мы с своей стороны, нуждается мировая буржуазия, сверх того материала, который дает ей официальная сталинская агентура и сам Сталин, прежде всего? О председателе Совнаркома говорят на съезде, как о саботажнике; вчерашнего руководителя Коминтерна клеймят, как агента буржуазии. На потеху малым ребятам выводят вчерашнего вождя профессиональных союзов и вчерашнего руководителя московской организации, очищавшего ее в течение нескольких лет от "троцкизма". На ряду с этим официальные газеты печатают сообщения о "троцкистах", перебежавших из Красной армии к Чан-Кай-Ши. Что же это, все -- шуточки? Мировая буржуазия настолько-то знает историю Красной армии, чтобы спросить себя: если это верно, то что ж это значит? А тут же рядом безупречных большевиков, стойких революционеров, привлекают за переписку с Троцким, как за шпионаж. Неужели же мировой буржуазии недостаточно этих фактов, повседневно и повсечасно поставляемых ей сталинским аппаратом, который топчет и оплевывает все прошлое партии и революции, лишь бы создать насквозь фальшивую биографию плебисцитарному вождю?
А если этого недостаточно, тогда сталинские осведомители предстают во второй своей ипостаси: Беседовские, Крюковы, Агабековы, которые в течение семи лет вели непрерывную борьбу с "троцкизмом", и вчера еще -- буквально вчера! -- руководили чисткой ячеек от оппозиционеров, перебегают прямиком в лагерь классового врага и передают все когда-либо доверявшиеся им или доходившие до них тайны и секреты советского государства сыщикам империализма. Какой же еще информации нужно буржуазии кроме той, какую ей неутомимо поставляют сталинцы сегодняшние и сталинцы вчерашние, дополняя друг друга?
Расстреляв Блюмкина, Сталин послал на его место Агабекова. Вот факт, который резюмирует партийную политику Сталина. А другие Агабековы привлекают в это время революционеров за переписку с Троцким по статье, которая должна дать возможность Сталину совершить новые убийства. Кто не понимает грозного симптоматического значения этих фактов, тот -- жалкий тупица. Кто понимает и молчит, тот -- негодяй.
Не репрессиями и не угрозами репрессий заставит нас сталинская бюрократия замолчать. Слишком велика ставка этой борьбы: судьба партии Ленина и Октябрьской революции. Мы говорим не только о ВКП, но и о международной партии Ленина, которая отдана сейчас под команду унтера Пришибеева, выступающего под псевдонимом Молотова. Дело идет о спасении мирового коммунизма. Борьба между ленинизмом и сталинизмом еще вся впереди. И здесь вопрос: кто кого? стоит во весь рост.
Репрессии нас не выбьют из колеи. Наиболее кровавые и отравленные насилия Сталина не оторвут нас от партии и не противопоставят нас партии, которую Сталин держит за горло. Но мы удвоим, утроим, удесятерим энергию нашей борьбы. Мы служим и сегодня тем же задачам, каким служили в революции 1905 года, во время империалистской бойни, в революции 1917 года, в гражданской войне, в первый период хозяйственного строительства, во время создания Коминтерна, в период борьбы против филистерского малодушия эпигонов -- за смелые темпы социалистического строительства, против национал-социализма -- за международную революцию!
Чего собственно хотят от Бухарина? Они требуют крови Бухарина, именно этого требует т. Зиновьев, заостряя вопрос в заключительном слове на Бухарине. Крови Бухарина требуете? Не дадим его крови, так и знайте.
(Сталин на 14-м съезде партии).
О "новом" в партии
В мае-июне этого года по партии прошла сравнительно широкая (по нынешним масштабам) волна оппозиционных или "полуоппозиционных" выступлений. Аппарат и партийная печать изображали подавляющее большинство этих выступлений, как "правые". Мы сделали попытку подсчитать на основании "Правды" за месяц с лишним (до 25 июня), количество этих выступлений и распределить их по рубрикам, соответственно их политическим тенденциям. Группу так называемых "правых" мы разбили на действительно правых и обширнейшую группу товарищей, выступавших под лозунгом "в перегибах виноват ЦК!". Нет никакого сомнения, что подавляющее большинство этой группы не имеет ничего общего с правой идеологией. Это первая, еще не оформившая свое политическое лицо реакция партийной массы на сталинскую политику, прежде всего в вопросе колхозстроительства. В тех случаях, когда у нас были сомнения, к какой группе отнести выступавшего, мы исходили из социального положения: рабочих относили к группе I ("в перегибах виноват ЦК!"), советских служащих, директоров и пр. к группе правых. Нечего говорить, что характер нашего подсчета чрезвычайно условен. Его абсолютные цифры в лучшем случае отражают то, сколько раз "Правда" сообщала об оппозиционных выступлениях. Мы говорим "в лучшем случае", так как излюбленная система "информации" "Правды" следующая: "на некоторых конференциях были попытки наскоков на генеральную линию", "отдельные оппортунисты пытались", "с клеветой против ЦК выступал т. Х и друг.". Этих "некоторых", "отдельных" и "других" мы при самом беглом подсчете обнаружили около 60, а сколько скрывается за ними: 600 или 6.000 -- неизвестно. Сообщения "Правды" об оппозиционных выступлениях проводятся либо в качестве "типичных" примеров, либо в виде отчета о данной, более или менее случайной, ячейке.
Насколько и здесь данные "Правды" не отражают действительных настроений партии, свидетельствует, например, отчет о собрании ячейки Тимирязевской Сельско-Хозяйственной Академии. "Правда" сообщила о 4 выступавших и 6 голосовавших за отдельную резолюцию. Это число (6) и вошло в наш подсчет. Между тем фельетонист "Правды" на основании реплик, записок и пр. дает цифру оппозиционно настроенных в 30 чел., что, надо полагать, так же значительно преуменьшено. -- Н. М.
Не надо также забывать о духе фальсификации, господствующем в сталинской "Правде". Вряд ли многие выступавшие с критикой ЦК партийцы-рабочие узнавали себя и свои выступления в портретах "агентов кулака", какими их изображала "Правда". Несмотря на все это, мы полагаем, что если не абсолютные цифры, то процентное соотношение между различными группами выступавших, представляет не малый интерес.
Число выступавших I II III IV V VI В перегибах виноват ЦК Правые Примиренцы по отношению к правым "Троцкисты" ("бывшие" и "скрытые") Примиренцы по отношению к троцкистам Защитники левых перегибов 165 58 26 27 20 17 Помимо этих основных групп, мы имеем еще ряд менее значительных. Например, рабочие, выступавшие против "второго головокружения": пятилетки в четыре года -- таковых -- 10. 7 человек выступило против партрежима и 13 их поддерживало ("примиренцы"). Эти две группы (30 чел.) мы отнесем при дальнейшем подсчете к группе I.
Имеется еще группа "не выявивших себя". Это "бывшие", т.-е. более или менее именитые капитулянты, которые на собраниях отказывались или уклонялись от выступлений в защиту ЦК. Таковых мы насчитали -- 12. Эту группу мы игнорируем.
В отношении группы I нужно отметить, что большинство выступавших -- рабочие. Кроме индивидуальных выступлений членов партии, одна райпартконференция и одна ячейка вынесли резолюции, возлагающие ответственность за перегибы на Центральный Комитет. Отметим еще такой факт: на одной ячейке из 21 выступавших в прениях товарищей -- 16 обвиняло ЦК в перегибах.
В отношении к группе IV ("троцкистов") мы имеем два интересных факта о "вылазках троцкистов" на фабрике "Буревестник" (Москва) и фабрике им. Дзержинского (Бобруйск). Судя по отчетам газет, "вылазки" были более, чем успешные. Но, именно поэтому, о числе "троцкистов" ни слова, -- почему мы не имеем возможности учесть эти факты при нашем подсчете.
Перейдем теперь к процентному соотношению между группами. Разбивая группы "примиренцев" (правых и "троцкистов"), мы половину их присоединяем к соответственной группе правых или "троцкистов", другую же половину к группе I. Таким образом мы сводим выступления к четырем основным группам и получаем в процентах к общему числу выступлений:
"В перегибах виноват ЦК" 64% "правые 20% "троцкисты" 11% защитники левых перегибов 5% Из последней таблички мы видим, что подавляющая масса выступавших с критикой -- не правые. Особенно слабы правые в рабочем, т.-е. в конечном счете, решающем секторе партии. Для лучших, наиболее стойких, пролетарских элементов возрождающейся оппозиции единственный "нормальный" путь политического развития есть путь левой оппозиции.
Частный, крупный положительный результат этих выступлений то, что "теории" непогрешимости ЦК нанесен если далеко еще не смертельный, то во всяком случае серьезный удар. В сознание партии проникли не только сомнения в этой "непогрешимости", но и уверенность в том, что ЦК "может" ошибаться и ошибается на деле. Это сознание должно значительно помочь партии искать выходов и искать их на ленинских путях.
Общий вывод: мы присутствуем при возникновении нового в партии. Люди, никогда не принадлежавшие к оппозиции, в самом недавнем прошлом совершенно пассивные -- сегодня начинают активизироваться, искать самостоятельно решений, выступать и пр. Нам кажется, что не будет преувеличением сказать, что это начало возрождения партии. Конечно, процесс находится еще только у своих истоков, но он начался, и его вряд ли уже остановить.
Н. М.
К политической биографии Сталина
Восемь лет борьбы после Ленина, восемь лет борьбы против Троцкого, восемь лет режима эпигонов -- сперва "тройка", затем "семерка" и, наконец, "единый" -- весь этот многозначительный период спуска революции, ее откатов в международном масштабе, ее теоретического снижения подвел нас к некоторому, в высшей степени критическому пункту. В бюрократическом триумфе Сталина резюмируется большая историческая полоса и, вместе с тем, знаменуется близкая неизбежность ее преодоления. Кульминация бюрократизма предрекает его кризис. Он может оказаться гораздо более быстрым, чем его рост и подъем. Режим национал-социализма и его герой попадают под удары не только внутренних противоречий, но и международного революционного движения. Мировой кризис даст последнему ряд новых толчков. Пролетарский авангард не сможет и не захочет задыхаться в тисках молотовского руководства. Личная ответственность Сталина ангажирована полностью. Сомнения и тревога забрались в души даже наиболее вышколенных. А Сталин не может дать больше того, что у него есть. Ему предстоит спуск, который может оказаться тем более стремительным, чем более искусственный характер имел подъем.
Во всяком случае Сталин есть центральная фигура нынешнего межеумочного периода. Характеристика Сталина, в связи с ходом 16-го съезда, получает большой политический интерес. Настоящий номер Бюллетеня посвящен в значительной мере характеристике аппаратного вождя, как политического деятеля и как теоретика.
В следующих ниже строках мы хотим дать некоторые материалы к политической биографии Сталина. Наши материалы крайне неполны. Мы выбираем наиболее существенное из того, что оказалось у нас в архиве. Но в нашем архиве нет пока многих существенных, может быть, самых важных материалов и документов. Из архивов департамента полиции, перехватывавшего и копировавшего в течение десятилетий письма революционеров, документы и пр., Сталин в течение последних лет тщательно собирал материалы, при помощи которых он мог, с одной стороны, держать в руках недостаточно надежных друзей, набросить тень на противников, а, главное, оградить себя и своих единомышленников от опубликования тех или других цитат или эпизодов, которые способны нанести ущерб фальшивой "монолитности" искусственно построенных биографий. Этих документов у нас нет. Крайнюю неполноту наших сведений надо всегда иметь в виду при оценке печатаемых ниже материалов.
* * *
1. 23 декабря 1925 года в партийной газете "Заря Востока" ближайшими друзьями Сталина была опубликована следующая жандармская справка, относящаяся к 1903 году:
"По вновь полученным мною агентурным сведениям Джугашвили был известен в организации под кличкой "Сосо" и "Коба", с 1902 года работал в социал-демократической партийной организации, сначала меньшевиком, а потом большевиком, как пропагандист и руководитель первого района (железнодорожного)".
По поводу этой жандармской справки о Сталине, опубликованной его сторонниками, никаких опровержений, насколько знаем, нигде не появлялось. Из справки вытекает, что Сталин начал свою работу меньшевиком.
2. В 1905 году Сталин принадлежал к большевикам и принимал активное участие в борьбе. Каковы были воззрения его и действия в 1905 году? Каковы были взгляды его на характер революции и ее перспективы? Насколько знаем, никаких документов на этот счет в обороте нет. Никаких статей, речей или резолюций Сталина перепечатано не было. Почему? Очевидно, потому, что перепечатка статей или писем Сталина за тот период могла бы только нанести ущерб его политической биографии. Ничем другим это упорное забвение прошлого "вождя" объяснить нельзя.
3. В 1907 году Сталин принимает участие в экспроприации тифлисского банка. Меньшевики, вслед за буржуазными филистерами, немало негодовали по поводу "заговорщицких" методов большевизма и его "анархо-бланкизма". У нас к этому негодованию может быть только одно отношение: презрение. Факт участия в смелом, хотя и частичном ударе врагу делает только честь революционной решимости Сталина. Приходится, однако, изумляться, почему этот факт трусливо устранен из всех официальных биографий Сталина? Не во имя ли бюрократической респектабельности? Думаем все же, что нет. Скорее по политическим причинам. Ибо, если участие в экспроприации само по себе отнюдь не может скомпрометировать революционера в глазах революционеров, то ложная политическая оценка тогдашней ситуации компрометирует Сталина, как политика. Отдельные удары по учреждениям, в том числе и "кассам" врага совместимы лишь с массовым наступлением, т.-е. с подъемом революции. При отступлении масс, частные, отдельные, партизанские удары неизбежно вырождаются в авантюры и ведут к деморализации партии. В 1907 году революция откатывалась, и экспроприации вырождались в авантюры. Сталин во всяком случае показал в этот период, что не умеет отличать отлива от прилива. Неспособность политической ориентировки широкого масштаба он обнаружит в дальнейшем не раз (Эстония, Болгария, Кантон, 3-ий период).
4. Сталин ведет со времени первой революции жизнь профессионального революционера. Тюрьмы, ссылки, побеги. Но за весь период реакции (1907 -- 1911) мы не находим ни одного документа -- статьи, письма, резолюции, -- в которых Сталин формулировал бы свою оценку обстановки и перспектив. Не может быть, чтоб таких документов не было. Не может быть, чтоб они не сохранились, хотя бы в архиве Департамента полиции. Почему они не появляются в печати? Совершенно очевидно, почему: они не способны упрочить, ту нелепую характеристику теоретической и политической непогрешимости, которую создает Сталину, т.-е. себе самому, аппарат.
5. Одно лишь письмо того периода попало по недосмотру в печать, -- и оно целиком подтверждает нашу гипотезу.
24 января 1911 года Сталин писал из ссылки друзьям, причем письмо его, перехваченное Департаментом полиции, было перепечатано 23-го декабря 1925 года все той же, услужливой не по разуму редакцией "Зари Востока". Вот что писал Сталин:
"О заграничной "буре в стакане", конечно, слышали: блоки -- Ленина -- Плеханова с одной стороны, и Троцкого -- Мартова -- Богданова с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: "пусть, мол, лезут на стену, сколько их душе угодно; а по нашему, кому дороги интересы движения, тот работай, остальное же приложится". Это по моему к лучшему".
Здесь не место останавливаться на том, насколько правильно Сталин определяет состав блоков. Вопрос не в этом. Ленин вел неистовую борьбу против легалистов, ликвидаторов и оппортунистов, за перспективу второй революции. Эта борьба определяла тогда в основном все группировки заграницей. Как же большевик-Сталин оценивает эти бои? Как самый беспомощный эмпирик, как беспринципный практик: "буря в стакане воды; пусть, мол, лезут на стену; работай, остальное же приложится". Сталин приветствует настроение теоретического безразличия и мнимого превосходства близоруких практиков над революционными теоретиками. "Это по моему к лучшему", пишет он по адресу тех настроений, которые были характерны для периода реакции и упадка. Мы имеем, таким образом, в лице большевика Сталина даже не политическое примиренчество, -- ибо примиренчество было идейным течением, которое стремилось создать принципиальную платформу, -- мы имеем слепой эмпиризм, доходящий до полного пренебрежения к принципиальным проблемам революции.
Нетрудно себе представить, какую головомойку получила злополучная редакция "Зари Востока" за опубликование этого письма, и какие меры были приняты в общегосударственном масштабе для того, чтоб такие письма не появлялись в дальнейшем.
6. В докладе на 7-ом пленуме ИККИ (1926 г.) Сталин следующим образом характеризовал прошлое партии:
"иЕсли взять историю нашей партии с момента ее зарождения, в виде группы большевиков в 1903 году, и проследить ее последующие этапы вплоть до нашего времени, то можно сказать без преувеличения, что история нашей партии есть история борьбы противоречий внутри партиии Нет и не может быть "средней" линии в вопросах принципиального характераи".Эти внушительные слова направлены против идейного "примиренчества" по отношению к тем, против кого Сталин вел борьбу. Но эти абстрактные формулы идейной непримиримости находятся в полном противоречии с политической физиономией и политическим прошлым самого Сталина. Он был, как эмпирик, органическим примиренцем, но именно, как эмпирик, он своему примиренчеству не давал принципиального выражения.
7. В 1912 году Сталин участвует в легальной газете большевиков "Звезда". Петербургская редакция, в прямой борьбе с Лениным, ставит сперва эту газету, как примиренческий орган. Вот что пишет Сталин в программной редакционной статье:
"имы будем удовлетворены и тем, если газете удастся, не впадая в полемические увлечения различных фракций, с успехом отстаивать духовные сокровища последовательной демократии, на которые теперь дерзко посягают и явные враги и ложные друзья". ("Революция и ВКП(б) в материалах и документах", т. 5, стр. 161-162).
Фраза насчет "полемических увлечений разных (!) фракций" целиком направлена против Ленина, против его "бури в стакане воды", против его постоянной готовности "лезть на стену" из-за каких-то там "полемических увлечений".
Статья Сталина вполне, таким образом, совпадает с вульгарно-примиренческой тенденцией цитированного выше письма его 1911 года, и полностью противоречит позднейшему заявлению о недопустимости средней линии в вопросах принципиального характера.
8. Одна из официальных биографий Сталина гласит: "В 1913 году был снова сослан в Туруханск, где оставался до 1917 года". Юбилейный сталинский # "Правды" выражается так же: "1913-14-15-16 г.г. Сталин проводит в Туруханской ссылке" ("Правда", 21 декабря 1929 года). И больше ни слова. Это были годы мировой войны, крушения 2-го Интернационала, Циммервальда, Кинталя, глубочайшей идейной борьбы в социализме. Какое участие принимал Сталин в этой борьбе? Четыре года ссылки должны были быть годами напряженной умственной работы. Ссыльные ведут в таких условиях дневники, пишут трактаты, вырабатывают тезисы, платформы, обмениваются полемическими письмами и пр. Не может быть, чтоб Сталин за четыре года ссылки не написал ничего по основным проблемам войны, Интернационала и революции. Между тем, тщетно стали бы мы искать каких-либо следов духовной работы Сталина за эти четыре поразительных года. Каким образом это могло произойти? Совершенно очевидно, что если-бы нашлась одна единственная строка, где Сталин формулировал бы идею пораженчества или провозглашал бы необходимость нового Интернационала, эта строка давно уже была бы напечатана, сфотографирована, переведена на все языки и обогащена учеными комментариями всех академий и институтов. Но такой строки не нашлось. Значит ли это, что Сталин совсем ничего не писал? Нет, это не значит. Это было бы совершенно невероятно. Но это значит, что среди всего написанного им за четыре года не оказалось ничего, решительно ничего, что можно было бы использовать сегодня для подкрепления его репутации. Таким образом годы войны, когда выковывались идеи и лозунги русской революции и 3-го Интернационала, в идейной биографии Сталина оказываются пустым местом. Весьма вероятно, что он в это время говорил и писал: "Пускай они там лезут на стену и устраивают бури в стакане воды".
9. Сталин приезжает с Каменевым в Петроград к середине марта 1917 года. "Правда", руководимая Молотовым и Шляпниковым, имеет неопределенный, примитивный, но все же "левый" характер, направленный против Временного правительства. Сталин и Каменев отстраняют старую редакцию, как слишком левую и занимают совершенно оппортунистическую позицию в духе левых меньшевиков: а) поддержка Временного правительства, постольку-поскольку, б) военная оборона революции (т.-е. буржуазной республики), в) объединение с меньшевиками типа Церетели. Позиция "Правды" тех дней представляет собой поистине скандальную страницу в истории партии и в биографии Сталина. Его мартовские статьи, явившиеся "революционным" выводом из его размышлений в ссылке, вполне объясняют, почему из работ Сталина эпохи войны не появилось до сих пор ни одной строки.
10. Приведем здесь рассказ Шляпникова ("Семнадцатый год", кн. 2, 1925) о том перевороте, какой произвели Сталин и Каменев, связанные тогда единством позиции:
"День выхода первого номера "преобразованной" "Правды" -- 15 марта -- был днем оборонческого ликования. Весь Таврический дворец, от дельцов Комитета Государственной Думы до самого сердца революционной демократии -- Исполнительного Комитета -- был преисполнен одной новостью: победой умеренных, благоразумных большевиков над крайними. В самом Исполнительном Комитете нас встретили ядовитыми улыбками. Это был первый и единственный раз, когда "Правда" вызвала одобрение даже матерых оборонцев либердановского толка. Когда этот номер "Правды" был получен на заводах, там он вызвал полное недоумение среди членов нашей партии и сочувствовавших нам, и язвительное удовольствие у наших противников. В Петербургский комитет в Бюро ЦК и в редакцию "Правды" поступали запросы, -- в чем дело, почему наша газета отказалась от большевистской линии и стала на путь оборонческой? Но Петербургский комитет, как и вся организация, был застигнут этим переворотом врасплох и по этому случаю глубоко возмущался и винил Бюро ЦК. Негодование в районах было огромное, а когда пролетарии узнали, что "Правда" захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями "Правды", то потребовали исключения их из партии". (Третий -- бывший депутат Муранов).
К этому надо прибавить следующее: а) изложение Шляпникова перерабатывалось и крайне смягчалось под давлением Сталина и Каменева в 1925 г. (тогда еще господствовала "тройка"!); б) в официальной печати не появилось никаких опровержений шляпниковского рассказа. Да и как опровергать? Ведь номера тогдашней "Правды" налицо.
11. Отношение Сталина к проблеме революционной власти выражено им в речи на партийном совещании (заседание 29 марта 1917 года):
"Временное же правительство взяло фактически роль закрепителя завоеваний революционного народа. Совет Р. и С. Д. мобилизует силы, контролирует, Временное же правительство -- упираясь, путаясь, берет роль закрепителя тех завоеваний народа, которые фактически уже взяты им. Такое положение имеет отрицательные, но и положительные стороны: нам невыгодно сейчас форсировать события, ускоряя процесс откалывания буржуазных слоев, которые неизбежно впоследствии должны будут отойти от нас".
Сталин боится "отталкивать буржуазию" -- основной довод меньшевиков, начиная с 1904 года:
"Поскольку Временное правительство закрепляет шаги революции, -- постольку ему поддержка, поскольку же оно контр-революционно, поддержка Временного правительства неприемлема".
Совершенно так же говорил и Дан. Можно ли другими словами защищать буржуазное правительство пред лицом революционных масс?
Дальше протоколы гласят:
"Тов. Сталин оглашает резолюцию о Временном правительстве, принятую Бюро ЦК, но говорит, что не совсем согласен с нею, и скорее присоединяется к резолюции Красноярского Совета Р. и С. Д.".
Приводим важнейшие пункты красноярской резолюции:
"Со всей полнотой выяснить, что единственный источник власти и авторитета Временного правительства есть воля народа, который совершил этот переворот, и которому Временное правительство обязано всецело повиноватьсяи
"Поддерживать Временное правительство в его деятельности лишь постольку, поскольку оно идет по пути удовлетворения требований рабочего класса и революционного крестьянства в происходящей революции".
Такова позиция Сталина в вопросе о власти.
12. Надо особо подчеркнуть дату: 29 марта. Таким образом через месяц с лишним после начала революции Сталин все еще говорит о Милюкове, как о союзнике: Совет завоевывает, Временное правительство закрепляет. Трудно поверить, что эти слова мог произнести докладчик на большевистской конференции в конце марта 1917 года! Так не поставил бы вопроса даже Мартов. Это есть теория Дана в наиболее вульгарном выражении: абстракция демократической революции, в рамках которой действуют более "умеренные" и более "решительные" силы и разделяют между собой работу: одни завоевывают, другие закрепляют. И тем не менее речь Сталина не случайна. Мы имеем в ней схему всей сталинской политики в Китае в 1924 -- 1928 г.г.
С каким страстным, несмотря на всю сдержанность, негодованием бичевал позицию Сталина Ленин, успевший прибыть на последнее заседание того же Совещания:
"Даже наши большевики -- говорил он -- обнаруживают доверчивость к правительству. Объяснить это можно только угаром революции. Это -- гибель социализма. Вы, товарищи, относитесь доверчиво к правительству. Если так, нам не по пути. Пусть лучше останусь в меньшинстве. Один Либкнехт стоит дороже 110 оборонцев типа Стеклова и Чхеидзе. Если вы сочувствуете Либкнехту и протянете хоть палец (оборонцам) -- это будет измена международному социализму". (Мартовское Партийное Совещание 1917 года. Заседание 4-го апреля. "Доклад т. Ленина", стр. 44).
Не нужно забывать, что речь Ленина, как и протоколы в целом, до сих пор скрываются от партии.
13. Как ставил Сталин вопрос о войне? Так же, как и Каменев. Нужно пробудить европейских рабочих, а пока выполнять свой долг по отношению к "революции". Но как пробудить европейских рабочих? Сталин отвечает в статье от 17-го марта:
"имы уже указывали на один из серьезнейших способов сделать это. Он заключается в том, чтобы заставить собственное правительство высказаться не только против всяких завоевательных планови, но и открыто формулировать волю русского народа, немедленно начать переговоры о всеобщем мире на условиях полного отказа от всяких завоеваний с обоих сторон и права наций на самоопределение".
Таким образом пацифизм Милюкова -- Гучкова должен был служить средством пробуждения европейского пролетариата.
4-го апреля, на другой день по приезде, Ленин с негодованием заявил на партийном совещании:
"Правда" требует от правительства, чтоб оно отказалось от аннексий. Требовать от правительства капиталистов, чтоб оно отказалось от аннексий -- чепуха, вопиющая издевка". (Мартовское Партийное Совещание 1917 года. Заседание 4-го апреля. "Доклад т. Ленина", стр. 44).
Эти слова были целиком направлены против Сталина.
14. 14-го марта меньшевистско-эсеровский Совет выпускает манифест о войне к трудящимся всех стран. Манифест представлял лицемерный, лжепацифистский документ в духе всей политики меньшевиков и эс-эров, которые уговаривали рабочих других стран восстать против своей буржуазии, а сами шли в одной упряжке с империалистами России и всей Антанты.
Как Сталин оценил этот манифест?
"Прежде всего несомненно, что голый лозунг "долой войну" совершенно не пригоден, как практический путьи Нельзя не приветствовать вчерашнее воззвание Совета Рабочих и Солдатских Депутатов в Петрограде к народам всего мира с призывом заставить собственные правительства прекратить бойню. Воззвание это, если оно дойдет до широких масс, без сомнения вернет сотни и тысячи рабочих к забытому лозунгу "пролетарии всех стран, соединяйтесь"!
Как оценил воззвание оборонцев Ленин? В уже цитированной речи 4 апреля он сказал:
"Воззвание Совета Раб. Деп. -- там нет ни слова, проникнутого классовым сознанием. Там -- сплошная фраза". (Мартовское Партийное Совещание 1917 г. Заседание 4-го апреля, "Доклад т. Ленина", стр. 45).
Эти слова Ленина направлены целиком против Сталина. Поэтому то протоколы мартовского совещания и скрываются от партии.
15. Проводя в отношении к Временному правительству и к войне политику левых меньшевиков, Сталин не имел никакого основания отказываться от объединения с меньшевиками. Вот как он высказался по этому вопросу на той же мартовской конференции 1917 года. Цитируем дословно протокол:
"В порядке дня -- предложение Церетели об объединении.
Сталин. -- Мы должны пойти. Необходимо определить наши предложения о линии объединения. Возможно объединение по линии Циммервальда -- Кинталя".
Даже Молотов выражает, правда, не очень членораздельно, свои сомнения. Сталин возражает:
"Забегать вперед и предупреждать разногласия не следует. Без разногласий нет партийной жизни. Внутри партии мы будем изживать мелкие разногласия". (Март. Парт. Сов. Засед. 1 апреля, стр. 32).
Эти немногие слова говорят больше, чем целые томы. Они показывают те мысли, какими Сталин питался в годы войны, и свидетельствуют с юридической точностью о том, что циммервальдизм Сталина был той же самой марки, что и циммервальдизм Церетели. Здесь опять-таки нет и намека на ту идейную непримиримость, фальшивую маску которой Сталин, в интересе аппаратной борьбы, надел на себя несколько лет спустя. Наоборот, меньшевизм и большевизм представляются Сталину в конце марта 1917 года оттенками мысли, которые могут уживаться в одной партии. Разногласия с Церетели Сталин называет "мелкими разногласиями", которые можно "изживать" внутри единой организации. Мы видим здесь, насколько к лицу Сталину обличать задним числом примиренческое отношение Троцкого к левым меньшевиками в 1913 году.
16. При такой позиции Сталин, естественно, ничего серьезного не мог противопоставить эсерам и меньшевикам в Исполнительном Комитете, куда он вошел по приезде, как представитель партии. Не осталось в протоколах или в печати ни одного предложения, заявления, протеста, в котором Сталин сколько-нибудь отчетливо противопоставил бы большевистскую точку зрения лакейству "революционной демократии" перед буржуазией. Один из бытописателей того периода, беспартийный полуоборонец Суханов, автор упомянутого выше Манифеста к трудящимся всего мира, говорит в своих "Записках о революции":
"У большевиков в это время, кроме Каменева, появился в Исп. Комитете Сталини За время своей скромной деятельности в Исп. Комитете, (он) производил -- не на одного меня -- впечатление серого пятна, иногда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно нечего сказать". ("Зап. о рев.", кн. вторая, стр. 265, 266).
17. Прорвавшийся, наконец, из-за границы Ленин рвет и мечет против "каутскианской" (выражение Ленина) "Правды". Сталин отходит к стороне. В то время, как Каменев обороняется, Сталин отмалчивается. Постепенно он вступает в новую официальную колею, проложенную Лениным. Но мы не найдем у него ни одной самостоятельной мысли, ни одного обобщения, на котором можно было бы остановиться. Где представляется случай, Сталин становится между Каменевым и Лениным. Так за четыре дня до Октябрьского переворота, когда Ленин требовал исключения Зиновьева и Каменева, Сталин в "Правде" заявил, что он не усматривает принципиальных разногласий. (См. в этом же номере статью "Шило в мешке").
18. Никакой самостоятельной позиции в период брестских переговоров Сталин не занимал. Он колебался, выжидал, отмалчивался. В последний момент голосовал за предложение Ленина. Путанная и беспомощная позиция Сталина в тот период достаточно ярко, хотя и не полно, характеризуется даже официально обработанными протоколами ЦК. (См. "Шило в мешке").
19. В период гражданской войны Сталин был противником принципов, положенных в основу создания Красной армии и вдохновлял за кулисами так называемую "военную оппозицию" против Ленина и Троцкого. Факты, сюда относящиеся изложены отчасти в Автобиографии Троцкого (т. 2-ой, стр. 167, "Военная оппозиция"). (См. также статью Маркина в # 12 -- 13 Бюллетеня оппозиции, стр. 36).
20. В 1922 году, во время болезни Ленина и отпуска Троцкого, Сталин проводит в ЦК, под влиянием Сокольникова, решение, подрывающее монополию внешней торговли. Благодаря решительному выступлению Ленина и Троцкого, решение это было отменено. (См. "Письмо в Истпарт" Троцкого).
21. В национальном вопросе Сталин занимает в тот же период позицию, которую Ленин обвиняет в бюрократических и шовинистических тенденциях. Сталин с своей стороны обвиняет Ленина в национальном либерализме. (См. "Письмо в Истпарт" Троцкого).
22. Каково было поведение Сталина в вопросе о германской революции в 1923 году? Здесь ему приходилось снова, как в марте 1917 года, самостоятельно ориентироваться в вопросе большого масштаба: Ленин был болен, с Троцким велась борьба. Вот, что писал Сталин Зиновьеву и Бухарину в августе 1923 года о положении в Германии:
"Должны ли коммунисты стремиться (на данной стадии) к захвату власти без с.-д., созрели ли они уже для этого, -- в этом, по моему, вопрос. Беря власть, мы имели в России такие резервы, как: а) мир, б) землю крестьянам, в) поддержку громадного большинства рабочего класса, г) сочувствие крестьянства. Ничего такого у немецких коммунистов сейчас нет. Конечно, они имеют по соседству Советскую страну, чего у нас не было, но что можем дать им в данный момент? Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском. Это "в лучшем" случае. А в худшем случае -- их разобьют вдребезги и отбросят назад. Дело не в том, что Брандлер хочет "учить массы", дело в том, что буржуазия плюс правые с.-д. наверняка превратили бы учебу-демонстрацию в генеральный бой (они имеют пока что все шансы для этого) и разгромили бы их. Конечно, фашисты не дремлют, но нам выгоднее, чтобы фашисты первые напали: это сплотит весь рабочий класс вокруг коммунистов (Германия не Болгария). Кроме того, фашисты по всем данным слабы в Германии. По-моему, немцев надо удержать, а не поощрять".
Таким образом в августе 1923 г., когда германская революция стучалась во все двери, Сталин считал, что Брандлера надо удерживать, а не поощрять. За упущение революционной ситуации в Германии Сталин несет главную тяжесть ответственности. Он поддерживал и поощрял кунктаторов, скептиков, выжидателей в Германии. В вопросе всемирно-исторической важности он не случайно занял оппортунистическую позицию: по существу он лишь продолжал ту политику, которую в марте 1917 года проводил в России.
23. После того, как революционная ситуация была загублена пассивностью и нерешительностью, Сталин долго еще защищал от Троцкого брандлеровский ЦК, защищая тем самого себя. При этом Сталин ссылался, конечно, на "своеобразие". Так, 17 декабря 1924 г. -- через год после крушения в Германии! -- Сталин писал:
"Об этом своеобразии нельзя забывать ни на одну минуту. О нем особенно следует помнить при анализе германских событий осенью 1923 г. О нем прежде всего должен помнить т. Троцкий, огульно (!) проводящий аналогию (!!) между Октябрьской революцией и революцией в Германии и безудержно бичующий германскую компартию". (Вопросы ленинизма, изд. 1928 г., стр. 171).
Таким образом, Троцкий был повинен в те времена в "бичевании" брандлерианства, а не в покровительстве ему. Из этого ясно видно, насколько Сталин с его Молотовым пригодны для борьбы против правых в Германии!
24. 1924 год -- год великого поворота. Весною этого года Сталин повторяет еще старые формулы о невозможности построения социализма в отдельной стране, тем более отсталой. Осенью того же года Сталин порывает с Марксом и Лениным в основном вопросе пролетарской революции, и строит свою "теорию" социализма в отдельной стране. Кстати сказать, нигде у Сталина эта теория в положительной форме не развернута и даже не изложена. Все обоснование сводится к двум заведомо ложно истолкованным цитатам из Ленина. Ни на одно возражение Сталин не ответил. Теория социализма в отдельной стране имеет административное, а не теоретическое обоснование.
25. В том же году Сталин создает теорию "двухсоставных", т.-е. двух-классовых рабоче-крестьянских партий для Востока. Это есть разрыв с марксизмом и всей историей большевизма в основном вопросе: о классовом характере партии. Даже Коминтерн оказался в 1928 г. вынужденным отодвинуться от теории, которая надолго загубила компартии Востока. Но великое открытие продолжает фигурировать и сегодня в сталинских "Вопросах ленинизма".
26. В том же году Сталин проводит подчинение китайского коммунизма буржуазной партии Гоминдан, выдавая последний за "рабоче-крестьянскую" партию выдуманного им образца.
Китайские рабочие и крестьяне, авторитетом Коминтерна, политически закабаляются буржуазии. Сталин организует в Китае то "разделение труда", которое Ленин помешал ему организовать в России в 1917 году: китайские рабочие и крестьяне "завоевывают", Чан-Кай-Ши "закрепляет".
Политика Сталина явилась прямой и непосредственной причиной крушения китайской революции.
27. Позиция Сталина -- его зигзаги -- в вопросах советского хозяйства слишком свежи в памяти наших читателей, поэтому мы на них здесь не останавливаемся.
28. Напомним еще в заключение только о "Завещании" Ленина. Дело идет не о полемической статье или речи, где можно с основанием предположить неизбежные преувеличения, вытекающие из горячности борьбы. Нет, в "Завещании" Ленин спокойно, взвешивая каждое слово, подает последний совет партии, оценивая каждого из своих сотрудников на основании всего опыта свое работы с ним. Что говорит он о Сталине? а) "груб", б) "нелойален", в) склонен "злоупотреблять властью". Вывод: снять с поста генерального секретаря.
Еще через несколько недель Ленин продиктовал Сталину записку, в которой заявлял о "разрыве с ним всяких личных и товарищеских отношений". Это было одно из последних волеизъявлений Ленина. Все эти факты закреплены в протоколах июльского пленума ЦК за 1927 г.
* * *
Таковы некоторые вехи политической биографии Сталина. Они дают достаточно законченный образ, в котором энергия, воля и решимость сочетаются с эмпиризмом, близорукостью, органической склонностью к оппортунистическим решениям в больших вопросах, личной грубостью, нелойальностью и готовностью злоупотреблять властью для подавления партии.
Заметки журналиста
Два или ни одного?
Загадочная речь Блюхера
На одном из первых заседаний съезда выступил с приветствием командарм Дальневосточной Блюхер. Факт сам по себе не имеет политического значения и вряд ли заслуживал бы упоминания. Не имеет факт и партийного значения: если, как солдат, Блюхер далеко уступает, например, Буденному, то в партийном отношении он не на много превосходит последнего. Приветственная речь Блюхера была к тому же заранее отредактирована в канцелярии Ворошилова и потому отредактирована плохо. Но дух службиста, равняющего по начальству, выдержан до конца. Тут и восторженный возглас в честь Сталина, и пламенный привет Ворошилову, и несколько пинков по адресу правых, перед которыми Блюхер вчера еще держал руки по швам. Все в порядке. Есть и интересное признание: "в период между 15-м и 16-м съездами наша партийная и комсомольская армейская организации вели успешную борьбу с контр-революционным троцкизмом". 15-й съезд, как говорилось в свое время, подвел окончательный итог борьбе с "троцкизмом", и полностью ликвидировал его. Теперь мы слышим от Блюхера, что "успешная борьба с троцкизмом" велась в армии в течение последних 2 1/2 лет, между 15-м и 16-м съездами. Надо думать, на 17-м съезде мы узнаем немало поучительного о дальнейшем ходе этой борьбы, которая, едва закончившись, начинается снова. Поживем -- услышим.
Но на речи Блюхера мы остановились не ради этого признания, как и не ради общего ее тона, который выражается двумя словами: "рад стараться". В речи этой или, по крайней мере, в отчетах об ней, есть один момент, который представляет серьезный интерес -- не для характеристики Блюхера, а для характеристики того, что сейчас делается в партии, и что сейчас делают с партией.
По отчету "Правды" (28 июня 1930 г.) Блюхер заявил:
"Мы, бойцы Красной армии, можем с гордостью доложить вам, что во время этих боев мы не имели ни одного дезертирства, ни одного перебежчика к противнику. Армия показала высокую политическую и классовую преданность социалистическому строительству".
Всякий революционер может только приветствовать это сообщение. К сожалению, однако, мы имеем другой варьянт этого места речи Блюхера, подрывающий наше доверие ко всему отчету. В газете "Рабочий", являющейся ежедневным органом Центрального Комитета белорусской коммунистической партии, цитированное место из речи Блюхера передано так:
"Мы с гордостью можем доложить вам, что не имели ни дезертирства, ни одного перебежчика к нашему противнику. Мы имеем только два темных позорных пятна: к противнику бежали двое цензовиков, призванных в армию на 9 месяцев. Оба оказались троцкистами".
Подчеркнутых нами фраз в отчете "Правды" нет вовсе. Были ли они Блюхером произнесены или нет? Если судить по тексту, то напрашивается вывод, что фразы эти механически и без согласованья вставлены в отчет задним числом, в результате чего получилась явная бессмыслица. Сперва говорится, что не было "ни одного перебежчика", а затем сообщается, что их было два. Дело явно не чисто: если ни одного, то откуда же два? А если было действительно два перебежчика, то как можно говорить: ни одного? Но допустим, что концов с концами не свел сам Блюхер: в речи, к сожалению, вообще больше усердия, чем толковости. Но почему же тогда отчет "Правды" выпустил столь заманчивое сообщение о двух перебежчиках? Зачем "Правда" скрыла контр-революционные козни "троцкистов"? Если же "Правда" ничего не скрывала, т.-е. если Блюхер этого вовсе и не говорил, то каким образом эти слова в тот же день (29 июня) оказались в минском "Рабочем"?
Мы знаем достаточно хорошо, как редактируются все сообщения о съезде. Ни одна строка не выходит за пределы съезда без визы редакционной комиссии. Это значит, что сообщение о перебежчиках-троцкистах никаким образом не могло быть выдумано в Минске. Оно должно было быть послано из Москвы, со штемпелем редакционной комиссии съезда. Но тогда, опять-таки, почему этих строк нет в "Правде"? Таков первый вопрос.
Есть и второй. "К противнику бежали двое цензовиков", -- рассказывает Блюхер или кто-то, дополняющий его. "Оба оказались троцкистами". Эти слова напечатаны в минской газете жирным шрифтом. Еще бы! Но вот что непонятно. Ведь между 15-м и 16-м съездами армию по словами Блюхера, окончательно очистили от остатков троцкизма. Почему же не очистили ее от этих двух? Очевидно, не знали о них до момента побега. Как же Блюхер узнал, что они "троцкисты", после побега? "Оба оказались (?) троцкистами". Что значит "оказались": как и на какой предмет? Темна вода. Так темна, что похожа на лужу. И еще похоже, что в этой луже кто-то барахтается.
И, наконец, есть третий вопрос: почему это "троцкистам" понадобилось бежать в лагерь китайской контр-революции? Во главе последней стоит Чан-Кай-Ши. Он никогда не был нашим союзником. Он был союзником Сталина. Он приезжал к Сталину для переговоров. За неделю до кровавого переворота Чан-Кай-Ши в апреле 1927 года, Сталин в Колонном зале ручался за верность Чан-Кай-Ши. Партия Чан-Кай-Ши принадлежала к Коминтерну с совещательным голосом. Против этого непримиримо боролась оппозиция. Сталин и Рыков обменивались фотографическими снимками с Чан-Кай-Ши. Из канцелярии Коминтерна прислали тов. Троцкому портрет Чан-Кай-Ши с просьбой дать свой портрет для пересылки Чан-Кай-Ши. Троцкий вернул присланный портрет и отказался дать свой. Сталин учил, что Гоминдан Чан-Кай-Ши заменяет советы. Оппозиция обличала союз Сталина с Чан-Кай-Ши, как измену революции. Какие же могли быть у "троцкистов" основания бежать в лагерь Чан-Кай-Ши? И не лучше ли было вам, любезные, об этом помолчать?
Мы не знаем, кто заврался: Блюхер, или редактор его речи, или оба вместе. Но явно, что тут кто-то заврался, перейдя даже и самые льготные нормы вероподобия. Вот почему "Правда" отказалась от напечатания этого места. Там решили не без основания, что оно слишком глупо. Но в то же время редакционная комиссия съезда пожалела выбросить: может быть кому-нибудь пригодится. И действительно -- заманчивое место: с одной стороны, ни одного перебежчика, что прекрасно атестует армию. С другой стороны, целых два перебежчика и оба "троцкисты". Это еще лучше, ибо обнаруживает прямую связь оппозиции с Чан-Кай-Ши. Жаль выбросить: авось в Минске пригодится.
Остается в заключение еще взглянуть на состав редакционной комиссии. В нее входят: бывший эс-эр Бердников, готовый ко всем услугам; бывший секретарь Сталина -- Назаретян, имеющий совершенно определенную и заслуженную репутацию; бывший меньшевик Попов, дополняющий Бердникова; главный кашевар Истпарта Савельев, и бывший секретарь Сталина Товстуха. Этого за глаза достаточно.
Притча о таракане
Сталин в заключительном слове говорил о том, как Рыков, Бухарин и Томский пугаются чуть "зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезть как следует из норы"и Речь, по-видимому, идет о недовольных кулаках и середняках. Дальше, однако, вышеозначенный таракан оказывается "тщедушным и дохлым". Это несколько осложняет образ. Что тщедушный таракан может шуршать, допускаем, но относительно дохлого -- откровенно скажем -- сомневаемся. С моралью -- о том, что не следует пугаться даже и живых тараканов, -- согласны вполне. Но, с другой стороны, полагаем, что таракана не следует ни при каких условиях именовать изюминой, как сделал некий отец -- эконом, у которого в хлебе оказался запеченный таракан, набросивший тень не генеральную линию. Между тем некоторые -- не "экономы", а "экономисты" -- начиная с 1924 года верили и других учили, что кулак есть вообще миф; что социализм отлично уживется с сим "мощным середняком", -- словом, в течение четырех лет усердно превращали таракана в изюмину национал-социализма. Вот этого тоже следовало бы избегать.
Автопортрет Ярославского
Незаменимый сотрудник Ярославский, в интересах самокритики, прочитал на съезде характеристику, данную какой-то захолустной организацией коммунисту: "Выдержан, политически грамотен. Своего твердого убеждения нет. Выжидает, что скажут другие". Отчет отмечает "смех". А если вдуматься, то не смешно. Только правдиво. Или может быть этим именно и смешно? Провинция попала в точку, охарактеризовав не человека, а тип.
Да взять хотя бы того же Ярославского. В 1923-м году писал панегирики Троцкому. В 1925-м году письменно соглашался с зиновьевским "Ленинизмом", целиком направленным против Сталина. В 1927 году писал, что Бухарин никаких уклонов не имеет, а воспитывает молодежь в духе ленинизма.
Можно, однако, ли сказать, что Ярославский невыдержан? Никто этого не скажет. Вполне выдержан, даже черезчур. Политически неграмотен? Нет, конечно. В самом худшем случае -- полуграмотен. Имеет ли свое твердое убеждение? Выходит, что не имеет. Но почему собственно убеждения должны быть твердые? Это ведь не металлургия. Как же, однако, Ярославский, без твердых убеждений, держится на высотах? Очень просто: "выжидает, что скажут другие".
Нет, напрасно смеялись на съезде. Характеристика -- в самый раз!
На что взирает Мануильский?
На съезде Мануильский указывал, как полагается, пути мировому пролетариату: "Открытая, смелая, большевистская борьба, невзирая на лица, против всех видов практического оппортунизма".
Мануильский, который "не взирает на лица"! На что же он собственно собирается впредьи взирать?
Альфа.
Коллекттивизация в натуре
Положение на селе после "сплошной"
Письмо из деревни
Печатаемое ниже письмо получено нами от одного из двадцатипятитысячников (рабочих, отправленных в деревню для проведения коллективизации). По понятным причинам мы не указываем района наблюдений. Кое-что в этих наблюдениях имеет несомненно местный характер, кое-что представляется, может быть, наблюдателю в сгущенном виде. Но в общем автор несомненно подметил типические черты коллективизации и всей вообще хозяйственной жизни деревни. Письмо представляет исключительный интерес именно потому, что показывает коллективизацию не на бумаге, а на деле.
Редакция.
В настоящее время происходит расхлебывание и отсутствие выдержанной линии у партруководства, что отражается на низовом советском и партаппарате. В то же самое время, когда округ в массовом порядке возвращает имущество раскулаченным и частично восстанавливает их в правах, местный райпартагитпроп уверял, что раскулачивание и высылки лишь отложены до осени, чтобы дать всем посеять. Остальной меньшей части раскулаченных лишь частично вернули имущество, в том числе то, что необходимо для посева, а также снабдили казенными семенами. Что же касается судьбы еще не возвращенной части имущества, то в ответ на просьбы о его возвращении предсельсовета не дает прямого ответа, отнекиваясь тем, что сейчас дескать идет сев и не до того. Из этого можно заключить, что возвращение всего имущества всем раскулаченным, но не успевшим быть высланными, уже в принципе решено. Проведение же этого в жизнь задерживается с тем, чтобы оно прошло более незаметно для партии и бедноты.
Показательна такая история в моем селе. Один крестьянин, разбогатевший в военное время на кражах в интендантстве, где он служил, купил во время голода 1922 года за 1 пуд хлеба хороший дом из 4-х комнат и, кроме того, также за хлеб много всяких построек и инвентаря. Аннулировать эту кабальную сделку и вернуть себе дом бывшему его владельцу не удалось из-за продажности сельского и районного соваппарата. В последние годы этот кулак так обнаглел, что демонстративно отказался от хлебопашества из-за налогов, за что был лишен земли. Дом его был забран во время раскулачивания и отведен под контору коммуны, а теперь возвращен кулаку вместе со всем его имуществом. Коммунары же тщетно добивались оставления дома за коммуной, а окружающее население с интересом ожидало ("чья возьмет?") окончательного разрешения этой тяжьбы. (По этому поводу один из товарищей подавал заявление в райпартком, но кроме словесного обещания -- принять меры -- никакого результата).
Неудивительно, что зажиточные издеваются над беднотой, в которой антикулацкие настроения пустили корни и которая всерьез приняла проводившееся раскулачивание.
Выходы из артелей, как единичные явления, имеются повсеместно, но массовых пока нет. В массе своей мужики привыкли действовать скопом, -- эта старая привычка получила новое подкрепление в современных условиях, когда это стало единственным способом спастись от неведомой кары. Первая волна отлива из колхозов полностью смыла во многих местах артели и коммуны. Там, где аппарат оказался крепче и не растерялся, а озлобленность от вчерашних насилий и издевательств не успела осилить страх перед тем, что несет завтрашний день, -- там отлив только частично разрушил колхозы, значительно уменьшив число их членов. Если говорить про действительно убежденных в необходимости объединиться для коллективного хозяйничанья, то вряд ли в новых артелях таковые имеются. Разве только их руководители -- председатели, кладовники и пр. действительно заинтересованы в длительном существовании артелей. Следовательно, эта рыхлая артельная масса -- по тезисам Яковлева "действительная и прочная опора Советской власти", -- ждет только объединяющего ее толчка извне, стержня, вокруг которого она могла бы сплотиться и новым массовым натиском, поддержанная единоличниками, разрушить то, что стало поперек дороги привычного индивидуального хозяйства.
Артельные собрания раздираются распрями и междоусобицами из-за недовольства условиями труда и своими неавторитетными руководителями. Одно сдерживает от распада -- посевы общие, с которых нужно получить свою долю, а если выйдешь сейчас, то рискуешь остаться не причем. Во всяком случае, чем дальше, тем сильнее центробежные силы в настроенных наспех карточных домиках.
Иначе дело обстоит в коммунах, где имеется значительная масса бедноты, батрачества и маломощных середняков (впрочем, последняя группа неустойчива), которым нет выхода на путях единоличного хозяйства и не под силу тянуться за зажиточными верхами и которые серьезно отнеслись к переходу на почву коммуны. Для этой массы -- подлинной опоры пролетарской диктатуры на селе -- грозная опасность в бюрократических методах командования, какие расцвели в юных коммунах пышным цветом. Организованность и сознательная активность бедняцкой массы заменены самоуправством над середняком и бедняком и попиранием революционной законности руководителями из бедняков, которые, в общей атмосфере независимости от низов и зависимости от вышестоящих бюрократов, сами быстро бюрократизируются. Поэтому коммуны не всегда являются магнитом для неорганизованных бедняков и батраков, но частью и "выплевывают" их. Реже происходит это путем исключения за недисциплинированность и нарушение труддисциплины, -- за чем подчас скрывается нежелание более активных элементов быть простым объектом, привыкшим к слепому подчинению; чаще наблюдается выход по собственному желанию, при чем частенько выходят и разочарованные активисты. Вряд ли нужно доказывать, что все вопиет о необходимости союза бедноты, но нелепо было бы ожидать его появления с развязанной массовой активностью, когда последняя придушена в партии и профсоюзах.
Чистейшей неправдой является утверждение газет, что вышедшие из колхозов якобы настроены лишь временно постоять в сторонке и поглядеть, как покажут себя на деле колхозы. В действительности, вышедшие из колхозов, или, как их зовут, "беженцы" (эта кличка сама по себе характерна) с горечью вспоминают о своих колхозных злоключениях, и зарекаются на будущее, даже при новом нажиме, вновь перешагнуть порог колхоза.
Об этом же говорят новые частушки:
"Расти грива, расти хвост,
Не пойду больше в колхоз,
Как на нашем озерьке
Серы утки крякают
Из колхоза все бегут,
Только сумки брякают".Как общее явление -- слабодифференцированный подход по линии контрактации и товароснабжения к единоличникам, среди которых имеются все градации, от бедняков до зажиточных. Контрактация мясного скота не была принята на собраниях единоличников и заменена голым принуждением по части сдачи коров, под угрозой применения пятикратки, т.-е. пятикратного штрафа в случае невыполнения приказа, -- мера правильная только в отношении к зажиточным. Пока что обходились коровами раскулаченных, переданными ранее коммунам (что означает -- ухудшение питания коммунаров), но последних осталось совсем мало, и однокоровники чувствуют угрозу лишиться единственной. За сдаваемый скот платят около 30% базарной цены.
Промышленное птицеводство, которое пытались поставить в коммунах, в общем провалилось. Зимой изрядная часть обобществленной птицы погибла. В некоторых коммунах после этого птица была возвращена в индивидуальное пользование.
От контрактации яиц также отказались на собраниях артельщиков и единоличников. Несмотря на это, сельсоветы производят раскладку по хозяйствам. Кроме того, яйца выкачивают путем натурообмена: за сдаваемые 10 яиц -- пачка папирос, за 30 яиц -- пачка махорки, за сотню -- мануфактуру на 70 коп. Этот натурообмен пытаются замазать соблюдением внешнего приличия при расплатах, что никого не обманывает.
Отсюда подрыв веры в совзнаки и первые угрожающие симптомы на базарах, ввиде вкладывания денег в товары и даже слухов про скорое прекращение хождения совзнаков.
Ходят слухи про нападения банд, вырезающих коммунаров, хотя и с "разбором", на этой почве -- единичные выходы из колхозов.
В одной деревне моего района под пасху, когда жители были в церкви, начался пожар. Мужики из церкви долго не выходили тушить, так как имеющаяся там подпольная контр-революционная группа предупредила заранее, что, если начнется пожар, из церкви не выходить потому, что будет "перемена власти". Этот случай недвусмысленно говорит о деревенских настроениях полной неуверенности в завтрашнем дне.
Сев начался вяло, но постепенно оживился, благодаря большому количеству навезенных семян, -- на севере пытаются нагнать упущенное в севе на юге. Несмотря на наличие семян, единоличники уклоняются сеять много, прикрываясь истощенностью, бескормицей лошадей. Обобществленный сектор сеет много, но на него тяжестью ложатся накладные расходы, благодаря местному головотяпству, подстегиваемому сверху, -- одна из коммун сдавала зимой весь свой овес, а весной брала его по значительно выросшей цене (наросли бессмысленные перевозки до железной дороги, на ней и обратно) и закредитовалась на посеянную десятину по 100 руб., -- как расплачиваться даже при урожае? Распространенным явлением оказываются посевы на неподготовленной или плохо подготовленной к тому земле, что соответственно снизит будущий урожай.
Производительный спрос деревни свелся к ничтожному минимуму. Такой факт характеризует это: в одной деревне, неподалеку от моей, ликвидационная комиссия распавшейся артели долго и тщетно искала покупателя на почти новую 12-ти дисковую борону, которая новой стоит 120 руб., а приобретена была за 15 руб. за столько же вновь продавалась. В такой же цене стоят и другие сельско-хозяйственные машины. Неудивительно, что к железнодорожным станциям тянутся подводы с грузом для Рудметаллторга, среди которого имеются части и даже целые машины, вполне годные или требующие небольшого ремонта, а иногда и почти новые с еще необлупившейся краской. По качеству нередко этот "лом" стоит выше новых машин, выпускаемых в последнее время в порядке "социалистического соревнования". Хищническая растрата громадных ценностей!
Хотя до установления революционной законности далеко, все же рынок на селе в общем нормализуется. Оживление рыночного оборота породило потребительский спрос, который удовлетворяется в ничтожной мере, что вызывает сильное раздражение крестьян. Те, кто вовремя приняли защитный колхозный цвет и этим путем уберегли свои хлебные и мясные запасы, понемному их продают, снимая сливки чудовищных рыночных цен. В продажу поступают, кроме собственных запасов и присвоенные при раскулачивании или из запасов коммун и артелей, что вовсе не является редкостью. На дрожжах высоких цен происходит новое обогащение тоненького слоя деревни. Нельзя забывать также о тех, кто хорошо подзаработал на массовых осенних и весенних продажах за бесценок имущества кулаков и середняков за неплатежи. Но это обогащение носит трудно уловимый характер, так как выражено не в постройках, машинах и скоте, а в деньгах, портативных ценностях и потребительских товарах.
Таким образом мы вернулись к исходной точке -- на смену раскулаченным и высланным на унавоженной центристскими иллюзиями земле пробиваются новые капиталистические побеги.
А. Т.
12 июня 1930 г.Бешеное усиление репрессий против большевиков-ленинцев -- главный элемент подготовки XVI Партсъезда
С весны текущего года обанкротившееся сталинское руководство оказалось вынужденным вновь поднять вопрос об "уничтожении" левой оппозиции, как об актуальной задаче дня. Задача эта вытекает из того факта, что вопреки хвастливым заявлениям аппаратных вождей, оппозиция жива, работает и работать будет. Достаточно просмотреть текущие советские газеты, чтоб убедиться, что не только ячейковые собрания, но и редкая партийная конференция прошла без оппозиционного или полуоппозиционного выступления. Вся борьба аппарата с левой оппозицией развивается исключительно по линии репрессий. В связи со съездом эти репрессии бешено возросли. Гнилая монолитность наверху обеспечивается зажимом, арестами, ссылками внизу. Изоляторы заменяют предсъездовскую дискуссию. Так подготовлялся партийный съезд. Цель настоящего обзора -- дать фактическую информацию именно об этой стороне "подготовки" съезда.
Еще в январе-феврале прошла крупная волна арестов оппозиционеров, или сочувствующих им, или, даже, просто заподазриваемых в сочувствии. По более или менее точному подсчету арестовано за этот период около 300 товарищей по одной Москве. Через Москву же (Бутырская тюрьма) прошло большое количество арестованных в провинции, особенно много с Украйны, в частности с Донбасса (пролетарский угольный район). В Бутырках же за выраженное ими сочувствие оппозиции сидело несколько десятков беспартийных московских рабочих, сосланных теперь в Сибирь. Среди арестованных был и некоторый процент капитулянтов, особенно из тех, которые покаявшись под влиянием минутной слабости, почти открыто заявляли затем, что сделали ошибку. Многие из них отправлены уже не в ссылку, а в изоляторы. У капитулянтов сейчас требуется не только полное и абсолютное отречение от взглядов, но и выдача всех связей. За отказ -- изолятор. (Забровская, Блюменфельд и десятки других). До какой вакханалии доходят при арестах и ссылках свидетельствует тот факт, что среди арестованных не малый процент случайных людей, "взятых" по родственным признакам, или из-за факта "шапочного", лишь знакомства с оппозиционером и т. д. Таким путем арестовываются десятки не имеющих никакого отношения к оппозиции людей (часто в тюрьме или ссылке они становятся настоящими оппозиционерами!). В этот же период московские товарищи выпустили листовку и взяли в свои руки руководство рядом забастовок, вызванных политикой бюрократии (в Серпухове, в Москве четыре фабрики Мострикотажа и др.). Это еще более обозлило бюрократов.
Волна арестов, начавшаяся в конце зимы, к маю поднялась еще выше. Число арестованных к этому времени нужно считать не менее 500, не включая сюда значительно больше ста арестованных и переведенных в изоляторы ссыльных. На сегодня цифры эти возросли еще больше.
Редакция Бюллетеня получает почти ежедневно сообщения о новых и новых арестах. -- Н. М.
Здесь нужно отметить следующее. Сталинские репрессии в отношении большевиков-ленинцев глубоко отличаются от репрессий в отношении меньшевиков и эсеров. В то время, как последних изолируют от общественной жизни страны, с тем, чтоб воспрепятствовать их контр-революционной деятельности против диктатуры пролетариата, в отношении оппозиционеров, борящихся против расшатывающего диктатуру пролетариата центризма, -- сталинский курс есть курс на моральное удушение или физическое истребление.
Среди арестованных зимой оппозиционеров находились товарищи Силов и Рабинович, особенно возбудившие против себя злобу разнузданной аппаратчины: они были расстреляны. Как до того был расстрелян т. Блюмкин, преступление, ставшее известным всему миру.
Усиление репрессий перекатилось и на ссылку. Там, с одной стороны, завинчивается кошмарный режим: ссыльные лишены права работы, т.-е. права служить и тем самым не голодать; пособие, которое получает ссыльный, уж давно снижено до 15 рублей, а это значит голод, а зимой холод; не имея права состоять в кооперативах, они даже на эти 15 рублей часто ничего не могут купить; живут в нетопленных помещениях, по неделям без горячей пищи, часто без освещения. Особенно тяжелое положение ссыльных в Нарыме, одном из самых гиблых мест сибирской ссылки. Нарымские ссыльные в полном смысле слова обречены на голодную смерть. Между тем в Нарым, который по тяжести проживания в нем приравнивается к изолятору, ссыльных большевиков переводят все в большем и большем количестве. Это есть сознательный курс на физическое истребление оппозиции. Сверх материального зажима каждый ссыльный подвергается бесчисленным "мелким" издевательствам, являющимся плодом абсолютного произвола и безнаказанности местных ГПУ. Они задерживают и без того ничтожное пособие (бывали случаи, когда не выдавали пособия по 4 месяца, и на запросы и требования отвечали издевательствами, вроде "поезжайте в Москву"; в таком положении доведенный до отчаяния товарищ сам потребовал своего перевода в изолятор. И это не единственный случай). Арестовывают людей, лишь подозреваемых в знакомстве с ссыльным-оппозиционером, наводя таким образом террор на местное население с тем, чтоб поставить оппозиционеров в положение абсолютной изоляции. Устраиваются систематические обыски, во время которых не только отбирают политические работы (у т. Л. С. Сосновского в тюрьме отобрана работа об аграрной политике центризма, у Х. Г. Раковского -- отобрано обращение к партии и т. д.), но и выписки из сочинений Маркса и Ленина. Все это дополняется почтовой блокадой с целью политической изоляции ссылки. К съезду ГПУ вообще не пропускало писем, с тем, чтоб помешать выработке оппозицией коллективного заявления. Это, однако, не удалось, и такое заявление за подписями т.т. Раковского, Муралова, Каспаровой и Коссиора, было подано (к нему присоединяется вся ссылка). Получение письма в ссылке -- событие. Мы уже не говорим о политических письмах, но даже письма родных. Ссыльный живет под ежеминутной угрозой перевода в изолятор. Формальным поводом для этого может послужить, что угодно (например, опоздание на 5 минут на обязательную регистрацию в ГПУ). Часто не дают и формальных объяснений. Действительная же цель: сломить революционную непримиримость оппозиционера. Одновременно с явно выраженной тенденцией перевести ссылку в наиболее гиблые места Севера, все больше и больше заполняются изоляторы. Число их все увеличивается, так как ранее существовавшие переполнены. Режим в тюрьмах и изоляторах несравненно тяжелее, чем в ссылке. В тюрьмах часто нет света (на окнах сплошные щиты), сырые камеры перегружены вдвое, втрое против нормы, не только на нарах, но и на полу не хватает места. Какие при этом санитарные условия, судить не трудно. В этих камерах оппозиционеры, отделенные друг от друга, содержатся совместно с контр-революционными и уголовными элементами, которые не только ненавидят наших товарищей, как представителей большевизма, но и травят и издеваются над ними, срывая на них свою злобу на Советскую власть. Система ГПУ -- держать оппозиционеров в общих камерах с уголовными, не существовала и в царской тюрьме. Эта система распространяется только на оппозиционеров. Меньшевики (например, в Бутырках) пользуются всеми льготами политических: содержатся отдельно, открытые двери, библиотечка и т. д.
В тюрьмах камеры заперты, свиданий не дают нигде, передач также. Над всем этим господствует грубое, издевательское обращение. На почве такого режима почти не прекращаются голодовки, иногда со смертельным исходом (напомним героическую смерть т. Бутова). На голодовки и самые минимальные требования заключенных, тюремщики отвечают систематическими избиениями, поливанием из брандсбойтов в суровую стужу и проч. Известны избиения в Харьковской тюрьме, ряд избиений в верхне-уральском изоляторе, в Ленинградской тюрьме и ряде других. При избиении в Ленинградской тюрьме был убит т. Генрихсон.
Ссыльная колония оппозиционеров в Томске собрала большое количество сведений о совершенно чудовищных преступлениях, которые проделывает Сталин над нашими товарищами. Она выступила с документом-протестом,
К сожалению, в имеющемся у нас экземпляре очень незначительная часть поддается расшифровке. -- Н. М.
к которому присоединяются и другие ссыльные колонии. В этом документе сообщается о повсеместном голоде ссыльных оппозиционеров; на основании фактического сопоставления устанавливается, что условия сталинской ссылки для большевиков, несравненно хуже условий царской ссылки для большевиков. Многие ссыльные стали инвалидами (перечисляются десятки фамилий) из-за отсутствия какой бы то ни было медицинской помощи в Нарыме и других подобных местах. Тяжело больных не переводят даже в ближайший пункт, где есть доктор. Если переводят, то лишь тогда, когда товарищ оказывается в безвыходном состоянии. Зимою у многих были отморожены члены, некоторым товарищам пришлось подвергнуться ампутации, так как своевременно им не была оказана медицинская помощь. Грудных детей, сейчас же после родов, отнимают от матерей, отправляя последних в изоляторы (т. Янковская и др.). Этот же документ сообщает: о новом расстреле оппозиционера в Соловках; о том, что ГПУ приговаривает теперь нередко уже не к трем и не к пяти, а к десяти годам, желая отомстить за мужественное политическое поведение товарища. Например, без какого бы то ни было формального основания к десяти годам изолятора присужден т. Голодный.Нет ни одной ссыльной колонии, в которой не было бы арестов к 16-му съезду с переводом в изоляторы. Не перечисляя здесь названий всех этих колоний и имен заключенных товарищей, остановимся только на некоторых более ярких фактах.
В мае в Ишиме арестована была вся колония -- 9 товарищей -- сверх того 15 жителей города, среди которых, по обвинению ГПУ, оппозиционерами велась пропаганда. Сейчас все они в ужасающих условиях, -- как пишут товарищи -- содержатся в Свердловской тюрьме. Двое из них тяжело больны. Не получая политического пайка, находясь в разных камерах, они вынуждены были объявить голодовку. Чем окончилась голодовка и вообще какова дальнейшая судьба ишимских ссыльных, мы еще не знаем. Информирующий нас товарищ называет их совместный арест с 15-ю не-оппозиционерами -- "аммальгамой", что должно означать искусственное соединение, в целях дискредитации наших товарищей с чуждыми людьми. Разгром колонии и создание термидорианской аммальгамы было делом рук провокатора. Вообще провокация за последнее время в отношении к оппозиции выросла до гомерических размеров. Провокаторами не только наводнены оппозиционные группы на воле, но они же "орудуют" в ссылке и тюрьме. Здесь их задача выявить наиболее непримиримых; вносить разложение, призывая к капитуляции и т. д. Провокатор, выступающий под маской "капитулянта" обычное теперь ссыльное явление.
Аналогичным образом разгромлена Каменская ссыльная колония. Двое товарищей (Столовский и Денсов) переведены были в Томскую тюрьму, остальные по более глухим углам Сибири. Колония была разгромлена исключительно потому, что не дала ни одного капитулянта. В своем заявлении в ЦК ВКП и ГПУ
Заявление напечатано полностью в Бюллетене # 12-13. -- Н. М.
каменские товарищи показали, из кого состоят кадры местной партийной организации. На основании точных фактических данных они называют свыше тридцати членов партии, находящихся на ответственных постах, которые были в свое время колчаковцами, карателями, расстреливали красных и т. д. Все эти элементы и по сей день являются руководителями округа. В особенно большом количестве бывшие колчаковцы находятся в ГПУ. Этот факт бросает яркий свет на вопрос о том, кто проводит сталинскую политику, кто издевается над ссыльными большевиками, кто содействует их истреблению: бывшие белые, и не случайно!В Рубцовске (Сибирь) без предъявления каких бы то ни было обвинений было арестовано четыре оппозиционера: Абрамский, Антокольский, Воскресенский и Ф. Дингельштедт. Из Рубцовского дома заключения они послали 4-го июня заявление
Заявление напечатано полностью в этом номере. -- Н. М.
в ЦК ВКП, в котором писали: "Мы не можем рассматривать новый репрессивный акт по отношению к нам иначе, как своеобразную подготовку к 16-му съезду партиии Репрессии не остановят борьбы за партийную реформу, как и приносимый ими вред не остановит возвращения партии на ленинские позиции".Дальнейшая судьба рубцовских товарищей нам неизвестна. Нет, однако, никакого сомнения в том, что они будут заключены в изоляторы. Аналогичные разгромы произошли в Канске (т. Кузьминский и Ляндау), Альма-Ата (т. Гольдин и др.), Славгороде, Чимкенте и многих других местах. Обыски были повсюду. Широкую огласку получил тщательный обыск, произведенный у т. Раковского. Надо сказать, что на т. Раковском, как на вожде русской оппозиции, сталинцы особенно сосредотачивают свою злобу. Мы уже писали, что тяжело больной (болезнь сердца, малярия), т. Раковский вместо перевода его в климатически более подходящий район (как того требовали врачи) был из Астрахани переведен в Барнаул. Т. Раковскому сейчас 57 лет, из которых сорок отданы борьбе за коммунизм. Особенно тяжело прошла для т. Раковского зима, когда его больному организму приходилось переносить 40 -- 50 град. морозы. Изолирован т. Раковский больше, чем кто-либо другой из ссыльных. Ставка Сталина ясна: медленно, но верно расправиться с Х. Г. Раковским. Еще в значительно более тяжелом положении находится другой выдающийся руководитель оппозиции, старый большевик, т. Л. С. Сосновский. Он заключен в Томскую тюрьму, на режиме строжайшей изоляции, которой не знала царская тюрьма даже в отношении "смертников". Никакой переписки и никаких передач ему не разрешено. Никакого общения с другими заключенными; прогулки в сопровождении специального агента ГПУ. Состояние здоровья т. Сосновского критическое. Дальнейшее заключение в этих условиях значит гибель т. Сосновского. В подобных же условиях содержится другой старый большевик Б. М. Эльцин (Суздальский изолятор): у него туберкулез костей.
Так по линии левой оппозиции подготовляется 16 съезд. Используя во фракционных целях могущество аппаратного принуждения, сталинское руководство направляет его против представителей левого, пролетарского крыла партии. Огонь налево тем бешенее, чем больше выявляется перед всем пролетарским миром жалкое банкротство центристской политики. Голодом, холодом, блокадой, издевательствами, избиениями и расстрелами центризм вымогает у более слабых капитуляцию, более сильных обрекает на гибель. Помешать этому термидорианскому плану может только рабочий класс и в частности международная левая оппозиция. Это ее долг, это ее задача. Расправившись с левым крылом, Сталин расправится с Октябрьской революцией. Это надо понять, это надо объяснить другим, этого нельзя допустить.
* * *
Мы пользуемся случаем, чтоб сообщить иностранным товарищам, что в ответ на посланный русским оппозиционерам, в ссылку и тюрьмы, привет от парижской интернациональной конференции через редакцию русского Бюллетеня Оппозиции получены для передачи иностранным товарищам многочисленные ответные приветы, притом не только из ссылки, но и из изоляторов.
Н. Маркин.
"Мы думаем, что у т. Бухарина нет никакой особой школы: школа Бухарина есть ленинская школа. Заслуга т. Бухарин заключается в том, что он действительно воспитал в духе ленинизма большое количество молодых товарищей".
(Ярославский).
Письма из СССР
Москва. Июнь.
Мы представляем собою ячейку очень важного учреждения. Очень жаль, что нельзя назвать его в печати. Но вряд ли мы представляем такое уж исключение в составе советских ячеек, разве что только некоторые черты у нас выражены несколько ярче, чем в большинстве подобных бюрократических ячеек. Нас на полтораста коммунистов и кандидатов 8-10 левых оппозиционеров, правда, в большинстве не активных, но вполне своих; в случае оживления все они обнаружатся. На другом фланге имеется человек 30 совершенно чужой публики. Это карьеристы или разложившиеся в конец. Дух Беседовского витает над ними. Если они не перебегают открыто к классовым врагам, то только потому, что не находятся заграницей, и в то же время считают внутренние условия недостаточно "созревшими". Большинство этой публики -- воры, взяточники, вообще пакостники, но осторожные. Они свободны от каких либо уклонов, у всех у них портреты Сталина везде и всюду, даже в уборной. При первой серьезной опасности они предадут.
Есть несколько десятков честных обывателей, которые не привыкли рассуждать, служат честно, но абсолютно не способны ни на революционную инициативу, ни на самоотвержение. Они ужасно похожи на чиновников довоенной немецкой социал-демократии. Они являются пассивной опорой государства, но отнюдь не активным отрядом диктатуры.
Затем следует значительное число молодежи, для которых Октябрьская революция есть историческое предание, а Ленин им рисуется так, как нам рисовался в молодые годы Маркс: где то далеко в прошлом. Среди этой молодежи не мало хороших ребят, но они воспитались уже как стипендиаты советского государства, на готовых формулах и текстах. Марксизм и ленинизм для них начинается с пресловутой книги Сталина "Вопросы ленинизма". Советский патриотизм для них сливается с теорией социализма в отдельной стране. Среди них есть и потенциальные революционеры с официально насажденной путаницей в головах, но есть и изрядные националисты, с душком антисемитизма. Сталинская национал-социалистическая переделка марксизма питает и прикрывает такого рода настроения, и они неминуемо скажутся, может быть даже и в очень бурной форме.
Аппаратчики в собственном смысле неоднородны. Есть хорошие партийные клячи, которые самоотверженно тянут телегу, отвыкши размышлять, какая в ней кладь, и кто сидит за кучера. Когда у них от махинаций генеральных вождей мутит на душе, они впрягаются еще больше в работу и стараются не думать. Есть среди аппаратчиков люди, прощенные за те или иные грехи, больше бытового порядка, и потому чрезвычайно ревностно относящиеся ко внешнему ритуалу партийности. Недалеко от них стоят бывшие меньшевики и эсеры, -- те, которые поступили в партию, как поступают на службу. Главная задача таких: своевременно повернуть и не быть заподозренными в недогибе или перегибе. Движущей силой аппарата ячейки являются несколько человек, меньше десятка, действительных "сталинцев" т.-е. людей полностью связавших свою судьбу с судьбой сталинского аппарата, энергичных, действительно живущих политическими интересами, но не в старом революционном и интернациональном смысле слова, а в смысле постоянной заботы о неприкосновенности господства сталинской фракции. Среди них два-три с идейными запросами, остальные -- дельцы и рвачи. Еслиб произошли какие-либо крупные события, в ту или другую сторону (революция на Западе, война, контр-революционные потрясения внутри), то в группе произошли бы, за счет болота, крутые сдвиги, вправо или влево, в зависимости от характера событий. Наше крыло могло бы вырасти до 20-30 человек, вряд ли больше. Не надо ни на минуту забывать, что речь идет о советской, т.-е. о бюрократической, а не рабочей ячейке.
"Правых" в смысле Рыкова -- Бухарина немного, они беспомощны и вряд ли поднимутся. Но есть, как уже сказано выше, немало правых в буржуазно-термидорианском, цинично-бонапартистском духе, и число их, при благоприятном для них повороте событий, может значительно возрасти. Но это человеческая дрянь, на которой режим не может держаться. Значительная часть ячейки, в случае больших событий, поспешила бы отойти в сторону, чтоб отсидеться от событий. Ведь много людей, очень уставших за эти годы, израсходованных, опустошенных. Одно мне кажется бесспорным: сталинская фракция, очень немногочисленная и сейчас, при всяком серьезном сдвиге будет не упрочиваться, а ослабевать. Я уже сказал, что это фракция боевых, опытных и энергичных аппаратчиков. Внутри ячейки они -- маленькое меньшинство, но властвуют путем комбинаторства: ведь фланги не проявляют себя, не зная своей силы, не зная, как обстоит дело в других ячейках, и главное -- не зная твердо, каковы настроения среди рабочих, где ключ ко всему. Фланги отражают разные классовые тенденции, но отражают пока глухо, молча, боясь друг друга и поддерживая до поры до времени аппарат, т.-е. сталинское меньшинство. Все это очень ярко проявилось во время подготовки съезда и дискуссии по ячейкам. Сталинцы в нашей ячейке, как и везде, с одной стороны балансировали на канате, с другой запугивали. Страх перед левой оппозицией у них, несмотря на все, огромный. Один из наших "лидеров" выразился в частной беседе так: "нельзя допустить, чтоб троцкизм тлел там и сям, -- иначе он может вспыхнуть в известный момент пламенем, и тогда будет поздно". Эта формула явно внушена сверху наиболее доверенным людям, чтоб не дать угаснуть их энергии в борьбе с левой оппозицией. Боятся, конечно, прежде всего рабочих ячеек. Расстрел Блюмкина (говорят еще о нескольких расстрелах, но наверняка не знаю) вызван был несомненно этим неутихающим страхом перед левой оппозицией. Даже по отголоскам в нашей группе и в районе можно судить, как напуганы наверху развитием интернациональной левой. Относительно причин расстрела Блюмкина пускаются все новые и новые версии. Прошлая версия, о которой я вам сообщал, была такова: "привез полный чемодан долларов". Но это было так глупо, что скоро оставили. Новейшая версия такова: троцкисты считают необходимым для развития интернациональной оппозиции произвести экспроприацию нескольких миллионов и именно с этим заданием Блюмкин прибыл из Константинополя в Москву. "Как вы думаете, это возможно?" спросила меня одна работница. Соблюдая конспирацию, я неопределенно пожал плечами. Но явно, что дело Блюмкина сильно жжет, если приходится пускаться в такие объяснения. Тот же аппаратчик, который говорил, что "троцкизм" не должен даже "тлеть", сообщал своим друзьям, что заграницей предпринята большая чистка главным образом для того, чтобы не дать Троцкому никаких точек опоры и изолировать его в Константинополе полностью. На место Блюмкина послан будто бы особенно энергичный и надежный человек, который должен окружить Троцкого железным кольцом. Этот последний слух, пожалуй, основателен, так как он вытекает из настроений, созданных на верхах "изменой" Блюмкина.
Самое важное, конечно, настроения в рабочих ячейках. Там настроения менее дифференцированы, чем у нас, более однородны, хотя, конечно, однородность эта далеко не абсолютна. В рабочих ячейках наши возможности неизмеримо больше, чем в советских. Но туда доступ очень труден, так как каждая ячейка окружена непроницаемой переборкой. Связи есть, но больше личные и разрозненные. Вся работа впереди. Чувствуется, что нужен еще какой-то дополнительный толчек, какой-то новый опыт, чтоб то, что тлеет, вспыхнуло огнем. Нужна более правильная и систематическая постановка работы, правильная доставка "Бюллетеня", хорошо действующая внутренняя организация. Над этими задачами товарищи думают в разных местах. Очевидно, и здесь нужен толчок. По-видимому, он уже недалеко.
Ваш Н.
Из ссылки пишут
2 июля 1930 г.
По ссылкам проходят сейчас обыски и аресты. 10-го июня мы тоже подверглись обыску. Пока этим ограничились. Получены точные сведения, что в Чимкентской колонии (Казахстан) одному из арестованных наших товарищей, содержащемуся там в тюрьме, предъявлено обвинение в шпионаже, за переписку с Л. Д. Мы послали резкий протест в ЦК, где указали на факт убийства Блюмкина. (Об этом мы узнали только теперь). Протесты шлют и другие колонии. Обыски и аресты в сслыках без всяких поводов со стороны наших товарищей (только за то, что они держатся стойко), обвинение в шпионаже за переписку с Л. Д., избиения в политизоляторах и проч., все это, конечно, не случайно. В стране обостряется экономический кризис, который с сельского хозяйства и продовольственного снабжения все более чувствительно переходит на финансы и промышленность. (В мае производство сократилось на 10,6 проц.). В связи с этим растет недовольство рабочих и в партии -- к руководству (это можно чувствовать даже по предсъездовским газетам). Бюрократия боится, чтобы оппозиция не направила это недовольство против всевластия аппарата для борьбы за ленинские основы в политике. Усиления влияния ленинской оппозиции (которое сейчас несомненно, т. к. за нас работает сама жизнь) означает угрозу для бюрократического господства. Стремление удержать и укрепить свое господство побуждает бюрократию на зверинную ярость в борьбе с ленинской оппозицией. Возобновление проработки "троцкизма", как правильно указывает Л. Д., объясняется так же не случайностью, а усилением нашего влияния. Мы сообщили вам, что присоединились к обращению Х. Г., Муралова, Каспаровой, Коссиора. Внесли некоторые поправки в духе писем Л. Д. Несомненно, что обращение объединит подавляющее большинство оппозиции. Даже в политизоляторе, где тяжелые условия сидки сопровождались избиениями, из 140 товарищей признать сталинизм ленинизмом, за все время согласилось только 10 человеки
О т. Х. Г. Раковском
Из письма
иРаковский много пишет. Часть, поскольку доходит, читается всеми; в этом отношении Христиан Георгиевич проделывает большую работу. Его позиция ни в малейшей степени не расходится с вашей; также, как и вы, делает упор на партрежими Приведу вам выдержку из его последней открытки: "Наши предупреждения оправдались гораздо скорее и гораздо полнее, чем можно было ожидать. Теперь идет отступление и сдача позиций. Конечно -- обычными и вреднейшими зигзагами. Лозунг "сплошной в три года" остался только для того, чтобы запугать середняка и повысить цену откупа от его нажима. Середняк будет той осью, вокруг которой развернется 180-ти градусный поворот центристской политики. После того, как центристское безумие разорило середняцкое хозяйство, начнется опять его фетишизация, с соответствующими жертвоприношениями, не за счет бюрократии, -- что все должны были бы только приветствовать, -- а за счет бедноты и пролетариата"и
Изоляторский быт
и Случайно получил несколько весточек из Н-ского изолятора. Один из сидящих там товарищей раньше развивал пессимистическую "теорию навоза", т.-е. удобрения, которое мы из себя представляем для будущих революционных всходов, но сейчас -- по письму -- вновь чувствуется ожидание изменений. Все работают над повышением и углублением теоретических знаний, изучают и совершенствуются в языках, предпочитая немецкий. Дискуссии и споры ведутся непрерывно. Темы: мироведение, пространство, время, механика, вылазки правых, "третий" период и т. д. О сущности споров узнать ничего не возможно, так как все отвлеченные рассуждения вырезает или зачеркивает цензор, даже положение с питанием составляет изоляторскую тайну. Число лиц, сообщающихся между собою -- ограничено. Голодали несколько раз. Причины: режим и, очевидно, питание; после первой голодовки добились разрешения получать вместо четырех писем в месяц -- двенадцать. Голодовка была длительной, были тяжело больные. Вторая голодовка произошла как протест против имевших место избиений. Помимо голодовки, заключенные отказались так же от общения с внешним миром. Настроены они нервно и напряженнои Старая социал-демократия наверное вышла из тюрем и ссылок более здоровой, чем выйдут большевики из сталинских изоляторови
Н. Н.
Июнь 1930 г.Из письма
Москва, 30-го июня 1930 г.
иНесколько слов относительно высказанных вами мыслей. Конечно, возобновление "полемики" против нас находится в прямой связи с укреплением наших международных позиций и ростом самых разнообразных антицентристских настроений внутри страны, которые в основном укрепляют либо наш, либо правый фронт. Но не все так просто и ясно, -- это скорее лишь потенциальные силы, направление которых еще изменимо; и вот тут ваша установка на выдержанную политику и принципиальную работу приобретает очень важное значение. Вы даже издали по прессе можете судить о колоссальной теоретической путанице, господствующей в партии и вносимой в класс.
иПобеда на 15-м и вероятно победа на 16-ом съезде, была и явится только победой в кавычках -- решающей будет дальнейшая борьба между правым и левым крылом. Мне кажется, что еще ни один съезд после Октября не собирался в такой всесторонне напряженной обстановке, и никогда на съезд не возлагали столь мало надежд. У партийцев, при обсуждении тезисов (если оно происходит) настроение какого-то тревожного безразличия к речам и текстам. Не всегда даже бывает показная, внешняя защита. Речи вождей кажутся бахвальствоми
Следствием методов пассивного сопротивления рабочих на требование чрезмерной интенсивности труда является повышение количества за счет качества и необыкновенная текучесть рабочей силы на фабриках и заводахи
Н. Н.
Заявление в Ц.К. В.К.П.(б)
30 мая 1930 г.
Мы были арестованы и посажены в Рубцовский дом заключения. Никаких объяснений о причинах нашего ареста Рубцовский Окротдел ОГПУ нам не дал. В течение пяти суток не было произведено допроса и на неоднократные наши вызовы никто из Окротдела не явился. Мы принуждены поэтому прибегнуть к голодовке.
Голодовка была объявлена с 4-го июня, но после явки Начсо и данных им объяснений, голодовка была снята четвертого же.
Наш арест сопровождался обыском, но арест был предрешен заранее, ибо в ордерах значилось "арест и обыск". Во время обыска у нас отобрали личную и политическую переписку, начиная с 1928 года. Переписка вся велась через почту и была поэтому с 1928 года доступна наблюдению со стороны органов ГПУ. Мы не можем рассматривать новый репрессивный акт по отношению к нам иначе, как своеобразную подготовку к 16-му съезду партии, который собирается в условиях наглядно выявившейся несостоятельности и банкротства политической линии нынешней руководящей группы ЦК. Весь послеленинский период был периодом цепи гигантских ошибок и отступлений от позиций ленинизма: от поражения германской и китайской революций и всеобщей стачки в Англии, в результате правой политики Коминтерна; от взращивания кулака и топтания на месте в вопросах индустриализации -- во внутренней политике, предопределивших значительное продвижение классовых врагов и укрепивших правое крыло партии под влиянием все обостряющегося экономического кризиса в стране и ухудшения международных позиций -- руководство в поисках выхода, без критической оценки прошлой политики, через ряд метаний и поворотов, пришло совершенно не продуманно и помимо партии к ультра-левой политике, провал которой еще более усилил правую опасность и затруднил выход на ленинские позиции. Чем дальше, руководство пытается без партии, в обход партии, искать выходов из тупика, тем дальше идет процесс ослабления и раскола партии, тем более угрожающей становится правая опасность в стране и Коминтерне. Вместо предложенной нами в обращении от 12 апреля действительно партийной подготовки съезда на основе широкого обсуждения результатов политики руководства за послеленинский период, этого единственного выхода из хозяйственного и политического кризиса в стране, партии и Коминтерне, нынешняя руководящая группа ЦК, ставящая интересы своего престижа выше интересов всей партии и рабочего класса, ведет подготовку к съезду по линии усиления зажима в партии и усиления репрессий против большевиков-ленинцев. Лицемерные фразы о правой опасности, как главной, прикрывают политику бешенных репрессий против ленинского крыла партии, против большевиков-ленинцев. Применение 58-й (п. 10) становится недостаточным, нужно прибегать к более суровым методам репрессий. Уже высланных на три года в ссылку оппозиционеров вновь арестовывают, в целях устрашения партии, в целях продления для ленинцев сроков изоляции от политической борьбы пролетариата. Эта механика нам ясна, так же, как ясен провал ее в самом недалеком будущем, ибо для рабочей части партии все более ясным становится гибельность политики нынешнего руководстваи Мы остаемся на позиции обращения от 12 апреля, подписанного нами и считаем, что только на указанных в нем путях может быть найден выход из партийно-политического кризиса. Репрессии не остановят борьбы за партийную реформу, как и приносимый ими вред не остановит возвращения партии на ленинские позиции. Рубцовский дом заключения. 4-го июня. Сибирь. Ссыльные большевики-ленинцы Абрамский, Антокольский, Воскресенский, Ф. Дингельштедт.Апрельское заявление и его отзвуки
Голос из тюрьмы
В апрельском заявлении, адресованном партии и Центральному Комитету за подписями Раковского, Муралова, Коссиора и Каспаровой, сказано: "Перед партией стоит вопрос о снабжении страны съестными припасами и сельско-хозяйственным сырьем, путем усиления строительства совхозов и всемерной поддержки темпа промышленного развития".
Известно, что в течение декабря -- марта русская оппозиция, во главе с товарищами Троцким и Раковским, предупреждала о грозных опасностях, происходящих от излишеств авантюристской политики, практиковавшейся центристским руководством в течение зимы 1929-30 г. Оппозиция предупреждала партию об опасности политического и экономического кризиса, который может произойти от сверхиндустриализации и сверхколлективизации.
Сравнивая выше цитированный и подчеркнутый нами тезис заявления со статьями и письмами товарищей Троцкого -- Раковского от декабря -- марта, некоторые товарищи находят между ними противоречие, считая, что этот тезис декларации неправилен, и что его нужно осудить.
Вопрос мне кажется настолько важным, что он заслуживает быть поставленным перед всеми товарищами для более глубокого разбора.
Я процитирую ниже одно письмо, адресованное т. Раковскому и содержащее изложение двух точек зрения по этому вопросу. Одна -- осуждающая формулу поддержки темпа, другая -- одобряющая ее полностью.
"Си 2 июня 1930 г. Дорогой Христиан Георгиевич. Мы вам телеграфировали 20 мая: 1. Что мы поддерживаем содержание вашего апрельского заявления, 2. Что мы поддерживаем инициативу открытия предсъездовской дискуссии на основе документов, разбирающих неотложные вопросы дня, 3. Что мы полагаем необходимым углубление дискуссии документом платформенного характера, который объединил бы критику "третьего периода" ошибок ВКП и Коминтерна с критикой ошибок предшествующего периода для того, чтобы таким образом представить однородную картину центристского оппортунизма с его короткими левыми зигзагами".
После более глубокого рассмотрения "декларации четырех" мы констатировали, что вопрос о поддержке промышленного темпа вызывает некоторые сомнения у одной группы наших товарищей, в то время как другая считает его совершенно правильным.
Первая группа аргументирует свою точку зрения следующим:
"Что касается первой части вашего тезиса о снабжении страны продуктами питания и сельско-хозяйственным сырьем -- это не вызывает у нас никаких возражений. Вторую же часть тезиса, ту, в которой говорится о поддержке промышленного темпа, мы подвергаем сомнению.
Конечно, дело идет о поддержке промышленного темпа центристов, о "пятилетке в четыре года", лозунге жестоко осужденном оппозицией, в ряде документов Троцкого и Раковского.
"Вместо экономического руководства и маневрирования, мы присутствуем при призовых скачках индустриализации", писал т. Троцкий в одном из своих документов.
"Мы всегда имели в виду реальную индустриализацию, а не бюрократическую сверхиндустриализацию, которая не считается с реальными возможностями, и которая ведет страну к жесточайшему кризису".
Мы полагаем, что предостережения Л. Д. и всей оппозиции не потеряли своего значения и по настоящий момент. Именно теперь, когда печать считает необходимым все большее увлечение плана на будущие годы и исправления таким образом недовыполнения этого года, что, по сравнению с текущим периодом означает тройной нажим на мускулы рабочих, -- наш долг подвергнуть наиболее жестокой критике бюрократические темпы, а не поддерживать их. Авантюристский период ультралевизны в политике центристской индустриализации еще не закончился. Ни один официальный или полуофициальный документ не свидетельствует, что центристы отказались от намеченных темпов. Напротив, вся информация печати убеждает нас в том, что бюрократия беснуется, чтоб добиться неосуществимой цели.
Оказывать поддержку темпу индустриализации, как это делает декларация "четырех" означает не что иное, как способствовать углублению кризиса. Это никоим образом не согласуется с требованием того же самого заявления: поднять жизненный уровень рабочего класса, ибо бюрократия использовывает единственную возможность сохранения темпов, т.-е. мускулы рабочих.
Мы против темпов скачки в промышленности. Мы против темпов, которые способствуют углублению экономического кризиса и физическому изнурению рабочего класса. Мы за выполнимую индустриализацию".
Вторая группа полагает:
Цитированный тезис заявления не нуждается ни в каком исправлении и нисколько не противоречит статьям и письмам Л. Д. и Х. Г.
Товарищи забывают, что период, к которому относятся статьи и письма Л. Д. и Х. Г. отделен от периода заявления "четырех" катастрофическим отступлением, которое является результатом предыдущего авантюристского скачка центризма; что это отступление означает не только крушение "сплошной" коллективизации и сверхиндустриализационной попытки осуществить пятилетку в четыре года; что в настоящее время, после провала "сплошной" коллективизации, под самой жестокой угрозой находится коллективизация вообще, скомпрометированная центристами в глазах широких масс крестьянства; что не только "пятилетка в четыре года" находится под угрозой, но и реализация пятилетнего плана вообще; что в этом положении расстройства центризма было бы глубоко ложным со стороны оппозиции выдвигать лозунг сокращения темпов, которые и без того находятся под тяжелым ударом; что задача оппозиции состоит в защите самой политики индустриализации и коллективизации, разрывая призрачную завесу "сплошной" коллективизации и показывая пустоту мыльных пузырей "пятилетки в четыре года".
Мы полагаем, что после крушения теории и практики изолированного социализма совершенно правильно бросить лозунг поддержки темпов, которые могут быть реализованы лишь в том случае, если приготовлены основные политические посылки, которые заявление "четырех" по преимуществу рассматривает.
В период, когда Л. Д. и Х. Г. предостерегали против сверхиндустриализации против сумасшествия "сплошной" коллективизации, -- центризм мчался во весь опор со слишком тяжелой ношей. Мы были обязаны предупредить о неизбежной катастрофе.
Мы говорили: ноша выше ваших сил, освободитесь от излишка ее, иначе следствием будет падение и сломанная шея. Теперь, когда кучер, не обращавший внимания на наши советы, бросился задом наперед, растеривая свой багаж, было бы неосторожно снова повторять предостережения об освобождении себя от части груза. Важнейшая задача -- остановить катастрофический полет телеги, которая летит вверх дном и спасти то, что еще возможно спасти из ее груза. Поэтому мы призываем рабочих и деревенскую бедноту поддержать своими плечами телегу, которую бюрократы чуть не опрокинули, и спасти таким образом социалистический груз. В наших документах нет никакого противоречия. Это диалектическое изменение наших лозунгов, которое имело в своей основе изменение двух периодов: периода авантюристического взлета центризма и период неизбежного наказания за эту авантюру.
Е. Р.
* * *
ОТ РЕДАКЦИИ. -- К сожалению посланный нам текст апрельского Заявления "четырех" до сих пор не дошел до нас, так что мы не имеем возможности высказаться с необходимой конкретностью по существу спора, нашедшего свое отражение в аргументах двух оттенков. Принципиальная наша позиция в вопросе о темпе достаточно освещена в # 12-13 Бюлетеня, в частности в ответе Редакции на письмо тов. К. Разумеется, мы стоим за "максимальные" темпы, при условии, что они обеспечены экономически и политически. Вопрос этот не может быть, однако, разрешен априорно, в порядке голого бюрократического (или оппозиционного) предвосхищения. Будет ли прирост этого года составлять 25 или 35 процентов это, конечно, очень существенно само по себе, но не может составить предмета принципиальной борьбы. Решающее значение имеют для нас те методы хозяйственного руководства и партийной жизни, при помощи которых эти темпы вырабатываются, осуществляются и проверяются. Скачек вверх от 9-ти процентной пятилетки к 30-ти процентной не заключает в себе никакой гарантии против подобного же скачка вниз. Бюрократизм, эмпиризм и авантюризм -- вот та святая троица сталинского режима, которая должна быть сокрушена, чтобы вообще стало возможным продуманное и серьезное руководство хозяйством.
Сталин -- как теоретик
I. Мужицкий баланс демократической и социалистической революций
ипоявление т. Сталина на конференции аграрников-марксистов -- это была эпоха в истории Коммунистической академии. Исходя из того, что говорил т. Сталин, нам пришлось пересмотреть все свои планы и переделать их в том направлении, о каком говорил т. Сталин. Выступление т. Сталина дало громадный толчок в нашей работе".
Покровский на 16-м съезде.
В своем программном докладе на конференции аграрников-марксистов (27 декабря 1929 года) Сталин долго распространялся насчет того, будто "троцкистско-зиновьевская оппозиция" считает, "что Октябрьская революция, собственно говоря, ничего не дала крестьянству". Вероятно даже почтительным слушателям эта выдумка показалась слишком уж топорной. Надо, однако, для ясности привести цитату полнее: "Я имею в виду, -- говорил Сталин, -- теорию о том, что Октябрьская революция дала будто бы крестьянству меньше (?), чем Февральская революция, что Октябрьская революция, собственно говоря, ничего не дала крестьянству". Изобретение этой "теории" Сталин приписывает одному из советских статистов-экономистов, Громану, известному в прошлом меньшевику, после чего прибавляет: "Но эта теория была подхвачена троцкистско-зиновьевской оппозицией и использована против партии". Теория Громана насчет Февральской и Октябрьской революций нам совершенно неизвестна. Но Громан здесь вообще не при чем. Он припутан только для заметания следов.
Каким образом Февральская революция могла дать крестьянину больше, чем Октябрьская? Что вообще дала Февральская революция крестьянину, кроме верхушечной и потому совершенно ненадежной ликвидации монархии? Бюрократический аппарат остался старый. Земли Февральская революция крестьянину не дала. Зато она дала ему продолжение войны и обеспечила дальнейшее развитие инфляции. Может быть Сталину известны какие-нибудь другие дары Февральской революции крестьянам? Нам они неизвестны. Февральская революция потому и уступила место Октябрьской, что кругом обманула мужика.
Мнимую теорию оппозиции о преимуществах Февральской революции над Октябрьской Сталин связывает с теорией "насчет так называемых ножниц". Этим он выдает до конца источники и цели своей кляузы. Сталин полемизирует, как я сейчас покажу, против меня. Лишь для удобства своих операций, для маскировки наиболее грубых искажений, он прячется за Громана и за безыменную "троцкистско-зиновьевскую оппозицию" вообще.
Действительно существо вопроса состоит в следующем. На 12-ом съезде партии (весною 1923 года) я впервые демонстрировал угрожающее расхождение промышленных и сельско-хозяйственных цен. В докладе моем это явление было впервые названо "ножницами цен". Я предупреждал, что дальнейшее отставание промышленности будет раздвигать эти ножницы, и что они могут перерезать нити, связывающие пролетариат и крестьянство.
В феврале 1927 года, на пленуме Центрального Комитета, при обсуждении вопроса о политике цен, я в 1001-й раз пытался доказать, что общие фразы, вроде "лицом к деревне", проходят мимо существа дела, и что с точки зрения смычки с мужиком вопрос разрешается в основе своей соотношением цен на сельско-хозяйственные и промышленные продукты. Беда крестьянина состоит в том, что ему трудно заглянуть далеко вперед. Но под ногами у себя он видит очень хорошо, твердо помнит вчерашний день и умеет подводить своему товарообмену с городом баланс, который является для него в каждый данный момент балансом революции.
Экспроприация помещичьего землевладения вместе с налоговыми облегчениями освободили крестьянство от уплаты суммы около пятисот-шестисот миллионов рублей. Это есть явное и неоспоримое завоевание крестьянства, благодаря Октябрьской революции, -- отнюдь не Февральской.
Но наряду с этим огромным плюсом крестьянин столь же отчетливо различает и минус, который принесла ему та же Октябрьская революция. Этот минус состоит в чрезмерном удорожании промышленных продуктов по сравнению с довоенными. Разумеется, если бы в России сохранился капитализм, ножницы цен несомненно имели бы место, -- это явление международное. Но, во-первых, крестьянин этого не знает. А, во-вторых, нигде эти ножницы не раздвинулись так, как в Советском Союзе. Большие потери крестьянства на ценах имеют временный характер, отражая период "первоначального накопления" государственной промышленности. Пролетарское государство, как бы берет у крестьянина взаймы, чтобы вернуть ему затем сторицей. Но все это относится уже к области теоретических соображений и исторического предвиденья. Мысль же крестьянина эмпирична и опирается на факты в их сегодняшнем разрезе. "Октябрьская революция освободила меня от уплаты полумиллиарда земельной ренты, -- рассуждает мужик, -- Спасибо большевикам. Но государственная промышленность берет у меня на ценах гораздо больше, чем брали капиталисты. Тут что-то у коммунистов неладно". Другими словами, крестьянин подводит баланс Октябрьской революции путем сочетания двух ее основных статей: аграрно-демократической ("большевицкой") и индустриально-социалистической ("коммунистической"). По первой статье -- явный и бесспорный плюс; по второй статье -- пока еще явный минус, притом на сегодняшнее число значительно превышающий плюс. Пассивное сальдо Октябрьской революции, составляющее основу всех недоразумений между крестьянином и советской властью, находится в свою очередь в самой тесной связи с изолированным положением Советского Союза в мировом хозяйстве.
Спустя почти три года после старых споров Сталин на беду свою вернулся к вопросу. Так как он обречен повторять чужие зады, и в то же время заботиться о своей "самостоятельности", то он вынужден на каждом шагу беспокойно оглядываться на вчерашний день "троцкистской оппозиции" ии заметать следы. Сталин совершенно не понял в свое время "ножниц" города и деревни; в течение пяти лет (1923 -- 1928) он видел опасность в забегании промышленности вперед, а не в ее отставании; чтоб смазать все это хоть как-нибудь, он в своем докладе бормочет нечто несвязное о "буржуазном предрассудке (!!!) насчет так называемых ножниц". Почему это предрассудок? И в чем его буржуазность? Но Сталин не обязан отвечать на эти вопросы, так как никто не смеет ему задавать их.
Если бы Февральская революция дала мужику землю, то Октябрьская революция, при ножницах цен, не могла бы продержаться и двух лет. Вернее сказать, Октябрьская революция не могла бы и совершиться, если-бы Февральская оказалась способной разрешить основную аграрно-демократическую задачу путем ликвидации частного землевладения.
Выше мы уже косвенно напоминали, что в первые годы после Октября крестьянин упорно стремился противопоставлять коммунистов большевикам. Последних он одобрял, -- именно потому, что они совершили земельную революцию с такой решительностью, с какой она не совершалась еще нигде и никогда. Но тот же крестьянин был недоволен коммунистами, которые, взяв в свои руки фабрики и заводы, товары доставляют по дорогой цене. Другими словами, крестьянин очень решительно одобрял аграрную революцию большевиков, но с тревогой, с сомнением, а подчас и с открытой враждебностью относился к первым шагам социалистической революции. Довольно скоро, однако, мужику пришлось понять, что большевики и коммунисты -- одна и та же партия.
В феврале 1927 года вопрос был поставлен мною на пленуме ЦК следующим образом.
Ликвидация помещиков открыла нам у мужиков большой кредит, как политический, так и экономический. Но этот кредит не вечен и не безграничен. Вопрос решается соотношением цен. Только ускорение индустриализации, с одной стороны, коллективизации крестьянских хозяйств, с другой, может привести к более выгодному для деревни соотношению цен. В противном случае выгоды аграрной революции целиком сосредоточатся в руках кулаков, ножницы же будут больнее всего ранить бедняков. Дифференциация середняков пойдет ускоренно. Результат при этом может быть один: крушение диктатуры пролетариата. "В этом году, -- говорил я -- на внутренний рынок будет выброшено промышленных товаров всего на 8 млрд. рублей по розничным ценами Деревня заплатит за свою меньшую половину товаров около 4 млрд. рублей. Примем розничный промышленный индекс по отношению к довоенным ценам за 2, -- как говорил здесь Микояни Это значит, что деревня на промышленных изделиях переплачивает около 2 млрд. рублейи Баланс (крестьянина): аграрно-демократическая революция принесла мне, помимо всего прочего, 500 млн. рублей в год (ликвидация арендной платы и снижение налогов). Социалистическая революция перекрыла эту прибыль 2-миллиардным убытком. Ясно, что баланс сводится с 1,5 миллиардным дефицитом".
Никто мне не возразил на этом заседании ни слова, но Яковлев, нынешний народный комиссар земледелия, а тогда еще только чиновник особых поручений по делам статистики, получил задание: во что-бы то ни стало ниспровергнуть мой расчет. Яковлев сделал все, что мог. Со всеми законными и незаконными поправками и ограничениями, Яковлев на следующий день оказался вынужден признать, что баланс Октябрьской революции для деревни в целом все еще сводится с минусом. Приведем опять подлинную цитату:
"иВыигрыш от уменьшения прямых платежей по сравнению с довоенным временем равен, примерно 630 милл. червонных рублейи Крестьянство потеряло в прошлом году около 1 млрд. рублей вследствие того, что оно покупает промтовары не по индексу крестьянского дохода, а по розничному индексу промтоваров. Отрицательное сальдо равно около 400 милл. рублей".
Ясно, что расчет Яковлева в основном подтвердил мою мысль: крестьянин реализовал крупный доход от совершенной большевиками демократической революции, но терпит пока еще убыток от совершенной ими социалистической революции, причем убыток значительно превышает прибыль. Я оценил пассивное сальдо в полтора миллиарда. Яковлев -- менее, чем в полмиллиарда. Считаю и сейчас, что моя цифра, отнюдь не претендовавшая на точность, была ближе к действительности, чем яковлевская. Разница двух цифр сама по себе очень значительна, но она не меняет моего основного вывода. Острота хлебозаготовительных затруднений явилась подтверждением моего расчета, как более тревожного. Нелепо, в самом деле, думать, будто хлебная забастовка верхних слоев деревни вызывалась чисто политическими мотивами, т.-е. враждебностью кулака по отношению к советскому государству. На такого рода "идеализм" кулак не способен. Если он не вывозил свой хлеб на продажу, то потому, что обмен становился невыгоден вследствие ножниц цен. Поэтому же кулаку удавалось втягивать в орбиту своего влияния и середняка.
Этот расчет имеет грубый, так сказать валовой характер. Составные статьи баланса могут и должны быть расчленены применительно к трем основным слоям крестьянства: кулакам, середнякам и беднякам. Однако, в тот период -- начала 1927 г. -- официальная статистика, вдохновлявшаяся Яковлевым, игнорировала или злостно преуменьшала дифференциацию деревни, политика же Сталина -- Рыкова -- Бухарина была направлена на покровительство "крепкому" крестьянину и на борьбу с "иждивенчеством" бедняка. Таким образом внутри деревни -- пассивное сальдо баланса особенно тяжко давило именно на низы крестьянства.
Но откуда, все-таки, взялось у Сталина противопоставление Февральской революции и Октябрьской? спросит читатель. Вопрос законный. Сделанное мною противопоставление аграрно-демократической и индустриально-социалистической революции, Сталин, совершенно неспособный к теоретическому, т.-е. абстрактному мышлению, смутно понял по-своему: он решил попросту, что демократическая революция -- значит Февральская. На этом необходимо остановиться, ибо старое, традиционное непонимание Сталиным и его единомышленниками взаимоотношения демократической революции и социалистической, лежащее в основе всей их борьбы против теории перманентной революции, успело уже причинить ужасающие бедствия, особенно в Китае и Индии, и остается источником убийственных ошибок и по сей день.
Дело в том, что Февральскую революцию 1917 г. Сталин встретил по существу левым демократом, а не пролетарским революционером-интернационалистом. Он это ясно показал всем своим поведением до приезда Ленина. Февральская революция была для Сталина и, как видим, осталась, "демократической" революцией par exellence. Он стоял за поддержку первого временного правительства, которое возглавлялось национал-либеральным помещиком кн. Львовым, имело национал-консервативного фабриканта Гучкова военным министром, а национал-либерала Милюкова -- министром иностранных дел. Обосновывая на совещании партии 29 марта 1917 г. необходимость поддержки буржуазно-помещичьего временного правительства, Сталин заявлял:
"Власть поделилась между двумя органами, из которых ни один не имеет всей полноты власти. Роли поделились. Совет фактически взял почин революционных преобразований; Совет -- революционный вождь восставшего народа, орган, конструирующий Временное правительство. Временное правительство взяло фактически роль закрепителя завоеваний революционного народаи Поскольку Временное правительство закрепляет шаги революции, -- постольку ему поддержка"иРечь Сталина цитируется нами по официальному протоколу, который до сих пор тщательно скрывается от партии. Подчеркивания сделаны нами.
"Февральское" буржуазно-помещичье и насквозь контр-революционное правительство являлось для Сталина не классовым врагом, а сотрудником, с которым надо установить разделение труда. Рабочие и крестьяне будут "завоевывать", буржуазия будет "закреплять". Все вместе составит "демократическую революцию". Формула о поддержке буржуазии "постольку-поскольку", основная формула меньшевиков, была в то же время и формулой Сталина. Все это говорилось Сталиным через месяц после февральского переворота, когда характер Временного правительства должен был быть ясен и слепому, уже не на основании марксистского предвиденья, а политического опыта.
Как показал весь дальнейший ход событий, Ленин в 1917 г. в сущности не переубедил Сталина, а только отстранил его локтем. На механическом расчленении демократической революции и социалистической построена вся дальнейшая борьба Сталина против теории перманентной революции. Сталин до сих пор не понял, что Октябрьская революция была прежде всего демократической революцией, и что только поэтому она могла осуществить диктатуру пролетариата. Произведенный мною баланс демократических и социалистических завоеваний Октябрьской революции Сталин приспособил попросту к своей старой концепции. После этого он ставит вопрос: "верно ли, что крестьяне ничего не получили от Октябрьской революции?". И рассказавши о том, что "благодаря Октябрьской революции крестьяне освободились от помещичьего ярма" (это мы, видите ли, никогда раньше не слышали!), Сталин заключает так: "как можно после этого утверждать, что Октябрьская революция ничего не дала крестьянам?".
Как можно после этого утверждать -- спросим мы, -- что у этого "теоретика" есть хоть крупица теоретической совести?
"Вы крови бухаринской хотите. Большинство ЦК находит, что тов. Бухарин ни в коем случае закланию подлежать не должен".
Калинин.
* * *
Приведенный выше неблагоприятный для деревни баланс Октябрьской революции является, разумеется, временным и переходным. Главное значение Октябрьской революции для крестьянства в том, что она создала предпосылки социалистической перестройки сельского хозяйства. Но это -- дело будущего. В 1927 г. коллективизация была еще в полном загоне. О "сплошной" никто еще и не помышлял. Сталин, однако, и ее включает задним числом в расчет. "Теперь, после усиленного развития колхозного движения, -- предвосхищает наш теоретик будущее и переселяет его в прошлое, -- крестьяне имеют возможностьи производить гораздо больше, чем раньше, при той же затрате труда". И после этого снова: "Как можно после всего этого (!) утверждать, что Октябрьская революция не дала выигрыша крестьянству? Разве не ясно, что люди, говорящие такую небылицу, явным образом лгут на партию и на советскую власть"? Упоминание о "небылице" и о "лжи", как видим, здесь вполне на своем месте. Да, некоторые люди "явным образом лгут" на хронологию и на здравый смысл.
Сталин, как мы видим, углубляет свою "небылицу", изображая дело так, будто оппозиция не только возвеличила Февральскую революцию за счет Октябрьской, но и на будущие времена отказывала последней в способности улучшить положение крестьянства. На каких, с позволения сказать, дураков это рассчитано? Извиняемся перед почтенным профессором Покровским!..
Выдвигая неизменно с 1923 года проблему хозяйственных ножниц города и деревни, оппозиция преследовала вполне определенную и теперь для всякого бесспорную цель: заставить бюрократию понять, что борьба с опасностью размычки может вестись не мармеладными лозунгами, вроде "лицом к деревне" и проч., а посредством: а) более быстрого темпа промышленного развития и б) энергичной коллективизации крестьянского хозяйства. Другими словами, проблему ножниц, как и проблему мужицкого баланса Октябрьской революции, мы выдвигали не для "дискредитирования" Октябрьской революции, -- одна "терминология" чего стоит! -- а для того, чтобы оппозиционным хлыстом заставить самодовольную и консервативную бюрократию использовать те неизмеримые хозяйственные возможности, которые открыла перед страной Октябрьская революция.
Официальному кулацко-бюрократическому курсу 1923 -- 1928 г.г., который находил свое выражение в повседневной законодательной и административной работе, в новых теориях и, прежде всего, в травле оппозиции, последняя противопоставила с 1923 года курс на ускоренную индустриализацию, а с 1926 года, после первых успехов промышленности, на механизацию и коллективизацию сельского хозяйства.
Напомним еще раз, что оппозиционная платформа, которую Сталин держит под спудом, но из которой он почерпает по кусочкам всю свою мудрость, гласит:
"Растущему фермерству деревни должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов. Необходимо систематически, из года в год, производить значительные ассигнования на помощь бедноте, организованной в коллективы"и (стр. 24). "Должны быть вложены гораздо более значительные средства в совхозное и колхозное строительство. Необходимо предоставление максимальных льгот вновь организующимся колхозам и другим формам коллективизации. Членами колхозов не могут быть лица, лишенные избирательных прав. Задачей перевода мелкого производства в крупное, коллективистическое, должно быть проникнута вся работа кооперации". "Необходимо принять землеустроительные работы полностью за счет государства, причем в первую очередь должны быть землеустроены коллективные хозяйства и хозяйства бедноты, с максимальным ограждением их интересов". (стр. 26).
Если бы бюрократия не шаталась под давлением мелкобуржуазной стихии, а проводила бы программу оппозиции с 1923 г., не только пролетарский, но и мужицкий баланс Октябрьской революции имел бы сегодня несравненно более благополучный характер.
* * *
Проблема смычки есть проблема взаимоотношений города и деревни. Она распадается на две части или, вернее, может быть рассматриваема под двумя углами зрения: а) взаимоотношение промышленности и сельского хозяйства, б) взаимоотношение пролетариата и крестьянства. На основах рынка эти взаимоотношения, имеющие форму товарооборота, находят свое выражение в движении цен. Соотношение между ценами на хлеб, лен, свеклу и пр., с одной стороны, на ситец, керосин, плуг и пр., с другой, дает решающий показатель для оценки взаимоотношений города и деревни, промышленности и сельского хозяйства, рабочих и крестьян. Проблема "ножниц" промышленных и сельско-хозяйственных цен остается поэтому и для нынешнего периода важнейшей хозяйственной и социальной проблемой, всей советской системы. Как же изменялись между двумя съездами, т.-е. за последние 2 1/2 года, ножницы цен? Сжимались они или, наоборот, расширялись?
Тщетно стали бы мы искать ответа на этот центральный вопрос в десятичасовом докладе Сталина на съезде. Давая груды ведомственных цифр, превращая руководящий доклад в бюрократический справочник, Сталин не сделал и попытки марксистского обобщения разрозненных и совершенно непродуманных им фактических данных, которые предъявили ему комиссариаты, секретариаты и иные канцелярии.
Сжимаются ли ножницы промышленных и сельско-хозяйственных цен? Другими словами, уменьшается ли пока еще пассивное для крестьянина сальдо социалистической революции? В рыночных условиях -- а мы из них не выскочили и еще долго не выскочим, -- сжатие или расширение ножниц имеет решающее значение для оценки достигнутых успехов и для проверки правильности или неправильности хозяйственных планов и методов. То, что в докладе Сталина об этом ни слова, само по себе является крайне тревожным обстоятельством. Если бы ножницы сжимались, то в ведомстве Микояна нашлись бы спецы, которые дали бы без труда этому процессу цифровое и графическое выражение. Сталину осталось бы продемонстрировать диаграмму, т.-е. показать съезду изображение ножниц, свидетельствующее о сжимании их лезвий. Вся экономическая часть доклада нашла бы свою ось. Увы, теперь ее нет. Проблему ножниц Сталин обошел.
Внутренние ножницы не являются, конечно, последней инстанцией. Существует другая, более "высокая": это ножницы внутренних и мировых цен. Они измеряют производительность труда в советском хозяйстве сравнительно с производительностью труда мирового капиталистического рынка. От прошлого мы получили в этой области, как и в других, ужасающее наследство отсталости. Практически задача в отношении ближайшего ряда лет состоит не в том, чтобы смаху "догнать и перегнать" -- до этого еще, к сожалению, очень далеко! -- а в том, чтобы планомерно сжимать ножницы внутренних цен и мировых, что достижимо только при условии систематического приближения производительности труда внутри СССР к производительности труда передовых капиталистических стран. Это требует, в свою очередь, не статистически-максимальных, а экономически-оптимальных планов. Чем чаще бюрократы повторяют размашистую формулу "догнать и перегнать", тем упорнее они игнорируют проблему точных сравнительных коэффициентов социалистической и капиталистической промышленности, или, иначе, проблему ножниц внутренних и мировых цен. И об этом вопросе в докладе Сталина ни слова.
Проблема внутренних ножниц могла бы почесться ликвидированной лишь при условии действительной ликвидации рынка, проблема внешних ножниц -- при ликвидации мирового капитализма. Сталин, как мы знаем, совсем было собрался, в период своего аграрного доклада, послать нэп "к черту", но за протекшие после того полгода одумался. Как это всегда с ним бывает, он неосуществившееся свое намерение ликвидировать нэп, подкидывает в съездовском докладе "троцкистам". Белые и желтые нитки этой операции так нескромно торчат наружу, что отчет в этой части доклада не решается отметить ни одного апплодисмента.
Со Сталиным произошло в отношении рынка и нэпа то, что обычно бывает с эмпириками. Крутой поворот, совершившийся в его собственной голове под влиянием внешних толчков, он принял за радикальное изменение всей обстановки. Раз бюрократия, вместо пассивного приспособления к рынку и к кулаку, решила вступить с ними в последний бой, следовательно статистика и экономика уже могут считать их как бы не существующими. Эмпиризм чаще всего служит предпосылкой субъективизма, а если это эмпиризм бюрократический, то он неизбежно становится предпосылкой периодических "перегибов". Искусство "генерального" руководства состоит в таком случае в размене перегибов на перегибчики и в уравнительном их распределении среди илотов, именуемых исполнителями. Если в довершение генеральный перегиб подкинуть "троцкизму", то задача решена. Но дело не в этом. Суть нэп'а несмотря на резкое изменение "сути" сталинских мыслей о нэпе, состоит по-прежнему в рыночном определении хозяйственных взаимоотношений города и деревни. Если нэп остается, то и ножницы промышленных и сельско-хозяйственных цен остаются важнейшим критерием всей хозяйственной политики.
Мы слышали, однако, что Сталин теорию ножниц еще за полгода до съезда называл "буржуазным предрассудком". Это самый простой выход из положения. Если вы деревенскому знахарю скажете, что кривая температуры является одним из важнейших показателей благополучия или неблагополучия организма, то знахарь вряд ли поверит вам. Если же он нахватался ученых слов и научился, в довершение беды, свое знахарство выдавать за "пролетарскую медицину", то он наверняка ответит вам, что термометр есть буржуазный предрассудок. Если у этого знахаря в руках власть, то он, во избежание соблазна, разобьет термометр о камень или, еще хуже, о чью-нибудь голову.
В 1925 году дифференциация советского крестьянства была объявлена предрассудком паникеров. Яковлев был направлен в Центральное статистическое управление и отобрал там все марксистские термометры на предмет разрушения. Но беда в том, что изменения температуры не прекращаются в отсутствии термометра. Зато проявления скрытого органического процесса застигают целителей и исцеляемых врасплох. Так было с хлебной забастовкой кулака, который неожиданно оказался руководящей фигурой в деревне и заставил Сталина произвести 15-го февраля 1928 года (см. "Правду" от этого числа) поворот на 180%.
Термометр цен имеет не меньшее значение, чем термометр дифференциации крестьянства. После 12-го съезда партии, где ножницы впервые получили свое наименование и свое истолкование, значение их начало входить во всеобщее понимание. В течение следующих трех лет ножницы неизменно демонстрировались на пленумах ЦК, на конференциях и съездах именно, как основная кривая хозяйственной температуры страны. Но затем они постепенно стали исчезать из обихода, наконец, на исходе 1929-го года Сталин объявил ихи "буржуазным предрассудком". Так как термометр оказался своевременно разбит, то у Сталина не было никакого повода представлять 16-ому съезду партии кривую хозяйственной температуры.
Марксистская теория есть орудие мысли, служащее для уяснения того, что есть, что становится и что предстоит, и для определения того, что надо делать. Сталинская теория есть служанка бюрократии. Она служит для оправдания зигзагов задним числом, для сокрытия вчерашних ошибок и, следовательно, для подготовки завтрашних. Умолчание о ножницах есть центральное место сталинского доклада. Это может показаться парадоксом, ибо умолчание есть пустое место. Но это тем не менее так: в центре сталинского доклада стоит сознательно и преднамеренно просверленная дыра.
Консулы, бдите, дабы от этой самой дыры не было диктатуре ущерба!
II. Земельная рента, или Сталин углубляет Маркса и Энгельса
В начале своей борьбы с "генеральным секретарем" Бухарин заявил как-то, что главной амбицией Сталина является заставить признать себя "теоретиком". Бухарин достаточно хорошо знает Сталина, с одной стороны, азбуку коммунизма, с другой, чтобы понимать всю трагикомичность этой претензии. В качестве теоретика, Сталин выступал на конференции аграрников-марксистов. В числе многого другого не поздоровилось при этом земельной ренте.
Еще совсем недавно (1925 г.) Сталин подводил дело к укреплению крестьянских участков на десятки лет, т.-е. к фактической и юридической ликвидации национализации земли. Наркомзем Грузии, не без ведома Сталина, разумеется, внес в то время законопроект о прямой отмене национализации. В том же духе работал и российский комиссариат земледелия. Оппозиция забила тревогу. В своей платформе она написала: "Партия должна дать сокрушительный отпор всем тенденциям, направленным к упразднению или подрыву национализации земли, одного из устоев диктатуры пролетариата". Подобно тому, как в 1922-м году Сталин отказался от своих покушений на монополию внешней торговли, он в 1926 году отказался от покушений на национализацию земли, объявив, что его "не так поняли".
После провозглашения левого курса Сталин стал не только защитником национализации земли, но и немедленно же обвинил оппозицию в непонимании всего значения этого института. Вчерашний нигилизм по отношению к национализации оказался сразу заменен ее фетишизмом. Марксова теория земельной ренты получила новое административное задание: оправдать сталинскую сплошную коллективизацию.
Здесь необходима маленькая справка с теорией. В своем незаконченном анализе земельной ренты Маркс делит ее на абсолютную и дифференциальную. Поскольку один и тот же человеческий труд в приложении к разным участкам земли дает разные результаты, избыточный результат более плодородного участка будет, естественно, присвоен собственником земли. Это и есть дифференциальная рента. Но ни один из собственников не предоставит арендатору бесплатно даже и худший участок, раз на этот последний есть спрос. Другими словами, из частной собственности на землю вытекает с необходимостью некоторый минимум земельной ренты, независимо от качества участка. Это и есть так называемая абсолютная рента. Реальная арендная плата на землю теоретически сводится, таким образом, к сумме абсолютной и дифференциальной ренты. В соответствии с этой теорией ликвидация частной собственности на землю ведет к ликвидации абсолютной земельной ренты. Остается только та рента, которая определяется качествами самой земли, или, вернее сказать, приложением человеческого труда на участках разного качества. Незачем пояснять, что дифференциальная рента не является каким-либо неподвижным свойством земельных участков, а изменяется вместе с методами эксплоатации земли. Эти краткие напоминания необходимы нам для того, чтобы вскрыть всю плачевность сталинской экскурсии в область теории национализации земли.
Сталин начинает с того, что поправляет и углубляет Энгельса. Это с ним уже не первый раз. В 1926 году Сталин разъяснил нам, что Энгельсу, как и Марксу, неизвестен был азбучный закон неравномерности капиталистического развития, и что именно поэтому оба они отвергали теорию социализма в отдельной стране, которую в противовес им защищал Г. Фольмар, теоретический предтеча Сталина.
К вопросу о национализации земли, вернее, к недостаточному пониманию стариком Энгельсом этой проблемы, Сталин подходит с внешней стороны несколько осторожнее. Но по существу -- с той же развязностью. Он приводит из работы Энгельса о крестьянском вопросе известные слова о том, что мы отнюдь не будем насиловать волю мелкого крестьянина, наоборот, будем всячески содействовать ему, "чтобы облегчить ему переход к товариществу", т.-е. к коллективному земледелию. "Мы постараемся предоставить ему возможно больше времени подумать об этом на своем клочке". Эти превосходные слова, известные каждому грамотному марксисту, дают ясную и простую формулу отношения диктатуры пролетариата к крестьянству.
Стоя перед необходимостью оправдать сплошную коллективизацию в пожарном порядке, Сталин подчеркивает чрезвычайную, даже "с первого взгляда преувеличенную осмотрительность Энгельса" по отношению к переводу мелких крестьян на путь социалистического сельского хозяйства. Чем руководствовался Энгельс в этой своей "преувеличенной" осмотрительности? Сталин отвечает на это так:
"очевидно, что он исходил из наличия частной собственности на землю, из того факта, что у крестьянина имеется "свой клочок" земли, с которым ему, крестьянину, трудно будет расстатьсяи Таково крестьянство в капиталистических странах, где существует частная собственность на землю. Понятно, что тут (?) нужна большая осмотрительность. Можно ли сказать, что у нас в СССР имеется такое же положение? Нет, нельзя этого сказать. Нельзя, так как у нас нет частной собственности на землю, приковывающей крестьянина к его индивидуальному хозяйству".Таково рассуждение Сталина. Можно ли сказать, что в этом рассуждении есть хоть крупица смысла? Нет, этого нельзя сказать. Энгельсу, оказывается, нужна была "осмотрительность" потому, что в буржуазных странах существует частная собственность на землю. А Сталину никакой осмотрительности не нужно, потому, что у нас установлена национализация земли. Но разве в буржуазной России не существовало частной собственности на землю наряду с более архаической общинной собственностью? Ведь национализацию земли мы не застали в готовом виде, а ввели ее после завоевания власти. Энгельс же говорит о той политике, которую пролетарская партия будет проводить именно после завоевания власти. Какой же смысл имеет сталинское снисходительное объяснение нерешительности Энгельса: старику-де приходилось действовать в буржуазных странах, где существует частная собственность на землю, тогда как мы, вот, догадались частную собственность отменить. Но ведь Энгельс рекомендует осмотрительность именно после завоевания власти пролетариатом, следовательно после отмены частной собственности на средства производства.Противопоставляя советскую крестьянскую политику советам Энгельса, Сталин самым нелепым образом запутывает вопрос. Энгельс обещал дать мелкому крестьянину время подумать на своем участке, прежде, чем тот решится вступить в коллектив. На этот переходный период мужицкого "раздумья" рабочее государство должно, по Энгельсу, ограждать мелкого земледельца от ростовщика, скупщика и проч., т.-е. ограничивать эксплоататорские тенденции кулака. Именно этот двоякий характер и имела, при всех своих колебаниях, советская политика по отношению к главной, т.-е. не эксплоататорской массе крестьянства. Несмотря на статистическую трескотню, коллективистское движение делает сейчас, на тринадцатом году после завоевания власти, в сущности, только самые первые свои шаги. Подавляющей массе крестьян диктатура пролетариата уже предоставила, таким образом, двенадцать лет на размышление. Вряд ли Энгельс имел в виду такой большой срок, и вряд ли такой срок понадобился бы в передовых государствах Запада, где, при высокой индустрии, пролетариату несравненно легче показать крестьянам на деле все преимущества коллективной обработки земли. Если у нас только через двенадцать лет после завоевания власти пролетариатом начинается широкое, но пока еще очень примитивное по содержанию и очень неустойчивое движение в сторону коллективизации, то это объясняется как-раз нашей бедностью и отсталостью, несмотря на то, что у нас осуществлена национализация земли, о которой будто-бы Энгельс не догадывался, или которой, будто-бы, западный пролетариат не сможет провести после завоевания власти. Из противопоставления России и Запада, а заодно Сталина и Энгельса, так и прет идеализация национальной отсталости.
Но Сталин на этом не останавливается. Экономическую несуразицу он немедленно же дополняет теоретической.
"Почему, -- спрашивает он своих злополучных слушателей, -- удается так легко (!!) демонстрировать у нас, в условиях национализации земли, превосходство (колхозов) перед мелким крестьянским хозяйством? Вот где великое революционное значение советских аграрных законов, уничтоживших абсолютную рентуи и установивших национализацию земли".И Сталин самодовольно и в то же время укоризненно спрашивает:"почему же этот новый (!?) аргумент не используется в достаточной мере нашими теоретиками-аграрниками в их борьбе против всех и всяких буржуазных теорий?".Тут-то Сталин и ссылается -- аграрникам-марксистам рекомендуется не переглядываться, не сморкаться смущенно и тем более не прятать голову под стол, -- на третий том "Капитала" и на теорию земельной ренты Маркса. Унеси ты мое горе! На какие высоты взобрался теоретик, прежде, чеми плюхнуться в лужу со своим "новым аргументом".По Сталину выходит, что западного крестьянина прикрепляет к земле не что иное, как "абсолютная рента". А так как мы эту гадину "уничтожили", то тем самым исчезла и та каторжная "власть земли" над крестьянином, которую у нас с такой силой показал Глеб Успенский, а во Франции -- Бальзак и Золя.
Прежде всего установим, что абсолютная рента у нас отнюдь не уничтожена, а только огосударствлена, что совсем не одно и то же. Ньюмарк оценивал народное богатство России к 1914-му году в 140 миллиардов золотых рублей, включая сюда прежде всего цену всей земли, т.-е. капитализированную ренту всей страны. Если мы сейчас захотим определить удельный вес народного богатства Советского Союза в богатстве всего человечества, то мы, разумеется, включим и капитализированную ренту, как дифференциальную, так и абсолютную.
Все экономические критерии, в том числе и абсолютная рента, сводятся к человеческому труду. В условиях рыночного хозяйства рента определяет то количество продуктов, которое может быть изъято владельцем земли из продуктов приложенного к ней труда. Владельцем земли является в СССР государство, тем самым оно является носителем земельной ренты. О действительной ликвидации абсолютной ренты можно будет говорить лишь при социализации земли всей нашей планеты, т.-е. при победе международной революции. В национальных же границах, не в обиду Сталину будь сказано, не только нельзя социализм построить, но даже и абсолютную ренту уничтожить.
Этот интересный теоретический вопрос имеет практическое значение. Земельная рента находит свое выражение на мировом рынке в цене сельско-хозяйственных продуктов. Поскольку советское правительство является экспортером этих последних -- а при интенсификации сельского хозяйства земледельческий экспорт должен сильно расти, -- постольку советское государство, вооруженное монополией внешней торговли, выступает на мировом рынке, как собственник той земли, продукты которой оно экспортирует, и, следовательно, в цене этих продуктов советское государство реализует сосредоточенную им в своих руках земельную ренту. Еслиб техника нашего сельского хозяйства была не ниже капиталистической, а заодно и техника нашей внешней торговли, то именно у нас, в СССР, абсолютная рента выступила бы в наиболее ясном и концентрированном виде. Этот момент должен получить в дальнейшем крупнейшее значение при плановом руководстве сельским хозяйством и экспортом. Если сейчас Сталин хвастает тем, что мы, будто бы, "уничтожили" абсолютную ренту, вместо того, чтоб ее реализовать на мировом рынке, то временное право на такую похвальбу ему дано нынешней слабостью нашего сельско-хозяйственного экспорта и нерациональным характером внешней торговли, в которой тонет бесследно не только абсолютная рента, но и многое другое. Эта сторона дела, не имеющая непосредственно отношения к коллективизации крестьянского хозяйства, показывает нам, однако, еще на одном примере, что идеализация хозяйственной изолированности и хозяйственной отсталости является одной из основных черт нашего национал-социалистического философа.
Вернемся к вопросу о коллективизации. По Сталину выходит, что парцельного крестьянина на Западе привязывает к земельному клочку ядро абсолютной ренты. Над этим "новым аргументом" посмеется каждая крестьянская курица. Абсолютная рента есть чисто капиталистическая категория. Парцельное крестьянское хозяйство только разве при эпизодических условиях исключительно выгодной рыночной конъюнктуры, как это было, например, вначале войны, может, так сказать, вкусить абсолютной ренты. Экономическая диктатура финансового капитала над раздробленной деревней находит на рынке свое выражение во внеэквивалентном обмене. Крестьянство вообще не выходит из режима "ножниц" во всем мире. В ценах на хлеб и вообще на продукты сельского хозяйства подавляющая масса мелкого крестьянства не реализует сплошь да рядом даже и заработной платы, не только что ренты.
Но если абсолютная рента, которую Сталин так победоносно "уничтожил", решительно ничего не говорит ни уму, ни сердцу мелкого крестьянина, то дифференциальная рента, которую Сталин великодушно пощадил, имеет как раз для западного крестьянина большое значение. Парцельный крестьянин держится за свой участок тем крепче, чем больше он или его отец, потратил сил и средств на повышение его плодородия. Это относится, впрочем, не только к Западу, но и к Востоку, например, к Китаю, с его районами интенсивной грядковой культуры. Известные элементы мелко-собственнического консерватизма заложены тут, следовательно, не в абстрактной категории абсолютной ренты, а в материальных условиях более высокой парцельной культуры. Если русские крестьяне сравнительно легко отказываются от связи с определенным участком, то вовсе не потому, что сталинский "новый аргумент" освободил их от абсолютной ренты, а по той же самой причине, по которой у нас и до Октябрьской революции происходили периодические земельные переделы. Наши "народники" идеализировали эти переделы, как таковые. Между тем, они были возможны лишь благодаря экстенсивному хозяйству, трехполью, жалкой обработке земли, т.-е. опять-таки по причине идеализируемой Сталиным отсталости.
Будет ли на Западе победоносному пролетариату труднее, чем у нас, преодолеть крестьянский консерватизм, вытекающий из более высокой культуры мелкого хозяйства? Ни в каком случае. Ибо, там, благодаря несравненно более высокому состоянию индустрии и общей культуры, пролетарское государство сможет гораздо легче дать крестьянину, при переходе к коллективной обработке, явную и реальную компенсацию за утраченную им "дифференциальную ренту" со своего клочка. Не может быть никакого сомнения в том, что через двенадцать лет после завоевания власти коллективизация сельского хозяйства будет в Германии, Англии или Америке стоять неизмеримо выше и прочнее, чем у нас сейчас.
Разве же не курьез, что свой "новый аргумент" в пользу сплошной коллективизации Сталин открыл через 12 лет после того, как национализация была произведена? Почему же он, несмотря на наличность национализации, в течение 1923 -- 1928 г.г. столь упорно ставил ставку на мощного индивидуального товаропроизводителя, а не на колхозы? Ясно: национализация земли есть необходимое условие для социалистического земледелия, но совершенно недостаточное. С узко-экономической точки зрения, т.-е. с той, с какой берется этот вопрос Сталиным, национализация земли является как раз фактором третьестепенного значения, ибо стоимость инвентаря, необходимого для рационального крупного хозяйства, во много раз превосходит абсолютную ренту.
Незачем говорить, что национализация земли есть необходимая и важнейшая политическая и правовая предпосылка социалистического переустройства сельского хозяйства. Но непосредственное экономическое значение национализации в каждый данный момент определяется действием факторов материально-производственного характера. Это достаточно ясно обнаруживается на вопросе о мужицком балансе Октябрьской революции. Государство, как собственник земли, сосредоточило в своих руках право на земельную ренту. Взыскивает ли оно ее с нынешнего рынка, в ценах на хлеб, лес и пр.? Увы, пока еще нет. Взыскивает ли оно ее с крестьянина? При многообразии экономических счетов между государством и крестьянином на этот вопрос не так просто ответить. Можно сказать -- и это отнюдь не будет парадоксом, -- что ножницы сельско-хозяйственных и промышленных цен заключают в себе в скрытой форме земельную ренту. При сосредоточении земли, промышленности и транспорта в руках государства вопрос о земельной ренте имеет, для мужика, так сказать, бухгалтерское, а не экономическое значение. Но мужик бухгалтерской техникой как-раз занимается мало. Он подводит своим отношениям с городом и государством оптовой баланс.
Правильнее было бы подойти к тому же вопросу с другого конца. Благодаря национализации земли, фабрик и заводов, ликвидации внешней задолженности и плановому хозяйству, рабочее государство получило возможность достигнуть в короткий срок высоких темпов промышленного развития. На этом пути несомненно создается одна из важнейших предпосылок коллективизации. Но это предпосылка не юридическая, а материально-производственная: она выражается в определенном числе плугов, сноповязалок, комбайнов, тракторов, селекционных станций, агрономов и пр. и пр. Именно из этих реальных величин и должен исходить план коллективизации. Тогда и план будет реальный. Но нельзя к реальным плодам национализации присоединять каждый раз самое национализацию, в качестве какого-то неразмеренного фонда, из которого можно покрывать издержки "сплошных" бюрократических авантюр. Это все равно, как еслиб кто-нибудь, положив капитал в банк, хотел одновременно пользоваться и капиталом и процентами с него.
Таков вывод в порядке общем. В порядке индивидуальном вывод может быть формулирован проще:
Ерема, Ерема,
Сидел бы ты дома, -
вместо того, чтоб пускаться в дальнее теоретическое плавание.
К характеристике вождей 16-го съезда
Каганович
"иМы должны укрепляться в широких рабочих массах, мы должны идти в Амстердам и в амстердамские профсоюзы. У некоторых возникают сомнения -- как это мы, большевики, боровшиеся все время против оппортунистов, будем сидеть вместе с ними в Амстердаме? Как будто бы непонятно, но на самом деле это есть обходной путь. Широкие рабочие массы в значительной степени идут за Амстердамом -- поэтому мы должны пойти туда, где массы. Мы, большевики, надеемся, что, работая вместе с Амстердамом на почве борьбы с наступающим капиталом, мы сумеем сплотить вокруг себя профсоюзы других стран и в первую очередь профсоюзы Англиии".Из речи в Харькове, накануне 14-го съезда.
III. Формула Маркса и отвага невежества
Между первым и третьим томом "Капитала" есть второй. Наш теоретик считает своим долгом учинить административное насилие также и над вторым томом. Сталину надо спешно прикрыть от критики нынешнюю форсированную коллективистскую политику. Так как необходимых доводов нет в материальных условиях хозяйства, то он ищет их в авторитетных книгах, причем фатально попадает каждый раз не на ту страницу.
Преимущества крупного хозяйства над мелким, в том числе и в земледелии, доказаны всем капиталистическим опытом. Возможные преимущества крупного коллективного хозяйства над раздробленным мелким установлены еще до Маркса, социалистами-утопистами и в основе своей их доводы остаются незыблемыми. В этой области утописты были великими реалистами. Их утопизм начинался с вопроса об исторических путях коллективизации. Здесь направление указала Марксова теория классовой борьбы в связи с его критикой капиталистической экономики.
"Капитал" дает анализ и синтез процессов капиталистического хозяйства. Второй том подвергает рассмотрению имманентную механику роста капиталистического хозяйства. Алгебраические формулы этого тома показывают, как из одной и той же творческой протоплазмы, -- абстрактного человеческого труда -- кристаллизуются средства производства, в виде постоянного капитала, заработная плата -- в виде переменного капитала, и прибавочная ценность, которая превращается затем в источник образования дополнительного постоянного капитала и дополнительного переменного капитала. Это позволяет, в свою очередь, получить большее количество прибавочной ценности. Такова спираль расширенного воспроизводства в самом общем и абстрактном его виде.
Чтоб показать, каким образом разные материальные элементы хозяйственного процесса, товары, находят друг друга внутри этого нерегулируемого целого, точнее сказать, каким образом постоянный и переменный капитал достигают необходимого равновесия в разных отраслях промышленности при общем росте производства, Маркс расчленяет процесс расширенного воспроизводства на две взаимно обусловленные части: с одной стороны, все предприятия, выделывающие средства производства, с другой -- предприятия, производящие предметы потребления. Предприятия первой категории должны обеспечить машинами, сырьем и вспомогательными материалами как себя самих, так и все предприятия второй категории. В свою очередь, предприятия второй категории должны покрыть как свою собственную потребность, так и потребность предприятий первой категории в предметах потребления. Маркс вскрывает общую механику достижения этой пропорциональности, которая образует основу динамического равновесия при капитализме.
Торгово-промышленные кризисы, входящие в механику капиталистического равновесия, игнорируются формулами второго тома, задача которых в том, чтобы показать, как -- при кризисах или без кризисов и несмотря на кризисы -- равновесие все же достигается.
Вопрос о сельском хозяйстве в его взаимоотношении с промышленностью лежит таким образом в совершенно другой плоскости. Сталин, по-видимому, просто смешал производство предметов потребления с сельским хозяйством. Между тем у Маркса предприятия капиталистического сельского хозяйства (только капиталистического), производящие сырье, попадут автоматически в первую категорию; предприятия, производящие предметы потребления, останутся во второй категории, -- и там и здесь вперемежку с фабрично-заводскими предприятиями. Поскольку земледельческое производство имеет особенности, противопоставляющие ее промышленности в целом, рассмотрение этих особенностей начинается в третьем томе.Расширенное воспроизводство совершается в действительности не только за счет прибавочной ценности, производимой рабочими самой промышленности и капиталистического земледелия, но и путем притока свежих средств извне: из докапиталистической деревни, отсталых стран, колоний и пр. Получение прибавочной ценности из деревни и колоний мыслимо, опять-таки, либо в форме неэквивалентного обмена, либо принудительного изъятия (главным образом путем налогов), либо, наконец, в кредитной форме (сберегательные кассы, займы и пр.). Исторически все эти формы эксплоатации сочетаются друг с другом в разных пропорциях, и играют не меньшую роль, чем выжимание прибавочной ценности в "чистом" виде; углубление капиталистической эксплоатации идет всегда рядом с ее расширением. Но интересующие нас формулы Маркса строго расчленяют живой процесс экономического развития, очищая капиталистическое воспроизводство от всех до-капиталистических элементов и переходных форм, которые его сопровождают и питают, и за счет которых оно расширяется. Формулы Маркса конструируют химически-чистый капитализм, который никогда не существовал и нигде не существует сейчас. Именно поэтому они вскрывают основные тенденции всякого капитализма, но именно капитализма, и только капитализма.
Для всякого человека, имеющего представление о том, что такое "Капитал", совершенно очевидно, что ни в первом, ни во втором, ни в третьем томе нельзя найти ответа на вопрос о том, как, когда и каким темпом диктатура пролетариата может производить коллективизацию крестьянского хозяйства. Все эти вопросы, как и десятки других ни в одной книге не разрешены и не могли быть разрешены по самому своему существу.
В первые годы после Октября нам не раз приходилось возражать против наивных попыток искать у Маркса ответ на те вопросы, которых он и ставить не мог. Ленин неизменно поддерживал меня в этом. Вот два примера, случайно оказавшиеся застенографированными.
"Мы не сомневались, -- говорил Ленин, -- что нам придется, по выражению тов. Троцкого, экспериментировать -- делать опыты. Мы брались за дело, за которое никто в мире в такой широте еще не брался". (18 марта 1919 г.).
И затем через несколько месяцев:
"Тов. Троцкий был вполне прав, говоря, что это не написано ни в книгах, которые мы считаем для себя руководящими, не вытекает ни из какого социалистического мировоззрения, не определено ничьим опытом, а должно быть определено нашим собственным опытом". (8 декабря 1919 г.).В сущности Сталин ничем не отличается от того купца, который в простейшей формуле Маркса Д -- Т -- Д (деньги -- товар -- деньги) стал бы искать указаний, когда ему и что купить и продать, чтобы получить наибольший барыш. Сталин попросту смешивает теоретическое обобщение с практической рецептурой, не говоря о том, что само теоретическое обобщение относится у Маркса к совершенно другому вопросу.
Для чего же собственно понадобилась Сталину аппеляция к явно непонятым им формулам расширенного воспроизводства? Объяснения на этот счет самого Сталина настолько неподражаемы, что мы вынуждены привести их дословно:
"Марксистская теория воспроизводства учит, что современное (?) общество не может развиваться, не накопляя из года в года, а накоплять невозможно без расширенного воспроизводства из года в год. Это ясно и понятно".Яснее не может быть. Но этому учит вовсе не марксистская теория, ибо это есть общее достояние буржуазной политической экономики, ее квинтэссенция. "Накопление", как условие развития "современного общества", это и есть та великая идея, которую вульгарная политическая экономия очистила от элементов трудовой теории ценности, уже заложенных в классической политической экономии. Та теория, которую Сталин высокопарно предлагает "извлечь из сокровищницы марксизма", есть общее место, объединяющее не только Адама Смита с Бастиа, но и этого последнего с американским президентом Гувером. "Современное общество" -- не капиталистическое, а "современное", -- взято для того, чтоб формулы Маркса распространить и на "современное" социалистическое общество. "Это ясно и понятно". Сталин тут же продолжает: "Наша крупная централизованная социалистическая промышленность развивается по марксистской теории расширенного воспроизводства (!), ибо (!!) она растет ежегодно в своем объеме, имеет свои накопления и двигается вперед семимильными шагами". Промышленность развивается по марксистской теории -- безсмертная формула! -- совершенно так же, как овес диалектически растет по Гегелю. Для бюрократа теория есть формула администрации. Но ближайшая суть дела все же не в этом. "Марксистская теория воспроизводства" относится к капиталистическому способу производства. У Сталина же речь идет о советской промышленности, которую он считает социалистической без всяких ограничений. Таким образом по Сталину "социалистическая промышленность" развивается по теории капиталистического воспроизводства. Мы видим, как неосторожно Сталин запустил руку в "сокровищницу марксизма". Если два хозяйственных процесса: анархический и плановый, покрываются одной и той же теорией воспроизводства, построенной на закономерностях анархического производства, то этим сводится к нулю плановое, т.-е. социалистическое начало. Однако, и это еще только цветочки, ягодки -- впереди.Лучшей жемчужиной, которую Сталин извлек из сокровищницы, является подчеркнутое нами выше маленькое словечко "ибо": социалистическая промышленность развивается по теории капиталистической промышленности,
"ибо она растет ежегодно в своем объеме, имеет свои накопления и двигается вперед семимильными шагами".Бедная теория! Злополучная сокровищница! Горемычный Маркс! Значит марксова теория создана специально для обоснования необходимости ежегодных и притом семимильных шагов? А как же быть с теми периодами, когда капиталистическая промышленность развивается "черепашьим шагом"? На эти случаи теория Маркса, очевидно, отменяется. Но ведь все капиталистическое производство расширяется циклически, через подъемы и кризисы; значит, оно не только движется вперед семимильными или иными шагами, но и топчется на месте и отступает назад. Выходит, что марксова схема не годится для капиталистического развития, для объяснения которого она создана, но зато вполне отвечает природе "семимильно" шествующей социалистической промышленности. Разве же это не чудеса? Не ограничившись вразумлением Энгельса насчет национализации земли, а занявшись заодно и коренным исправлением Маркса, Сталин во всяком случае шествуети семимильными шагами. При этом формулы "Капитала" трещат под подковами, как грецкие орехи.Но зачем же все-таки Сталину все это понадобилось? спросит озадаченный читатель. Увы! Мы не можем перепрыгивать через ступени, тем более, что и так еле поспеваем за нашим теоретиком. Немножко терпенья, и все обнаружится.
Непосредственно после разобранного только что места Сталин продолжает:
"Но наша крупная промышленность не исчерпывает народного хозяйства. Наоборот, в нашем народном хозяйстве все еще преобладает мелкое крестьянское хозяйство. Можно ли сказать, что наше мелко-крестьянское хозяйство развивается по принципу (!) расширенного воспроизводства? Нет, нельзя этого сказать. Наше мелко-крестьянское хозяйствои не всегда имеет возможность осуществлять даже простое воспроизводство. Можно ли двигать дальше ускоренным темпом нашу социализированную индустрию, имея такую сельско-хозяйственную базуи? Нет, нельзя".Дальше следует вывод: необходима сплошная коллективизация.Это место еще лучше предыдущего. Из под усыпляющей банальности изложения то и дело взрываются петарды осмелевшего невежества. Развивается ли крестьянское, т.-е. простое товарное хозяйство, по законам капиталистического хозяйства? Нет, отвечает с ужасом наш теоретик. Ясно: деревня не живет по Марксу. Надо это дело исправить. Сталин делает в своем докладе попытки опровергнуть мелко-буржуазные теории об устойчивости крестьянского хозяйства. А между тем, запутавшись в сетях марксовых формул, он дает этим теориям наиболее обобщенное выражение. В самом деле, теория расширенного воспроизводства, по мысли Маркса, объемлет капиталистическое хозяйство в целом, не только промышленность, но и сельское хозяйство, только в чистом виде, т.-е. без докапиталистических пережитков. Но Сталин, оставляя почему-то в стороне ремесло и кустарные промыслы, ставит вопрос:
"можно ли сказать, что наше мелко-крестьянское хозяйство развивается по принципу (!) расширенного воспроизводства? -- Нет, -- отвечает он, -- нельзя этого сказать".Другими словами, Сталин в наиболее обобщенном виде повторяет утверждения буржуазных экономистов, насчет того, будто сельское хозяйство развивается не "по принципу" марксовой теории капиталистического производства. Не лучше ли после этого умолкнуть? Ведь молчали же аграрники-марксисты, слушая это постыдное издевательство над учением Маркса. А между тем самый мягкий ответ должен был бы звучать так: сойди немедленно с кафедры и не смей рассуждать о вопросах, в которых ничего не смыслишь!Но мы не последуем примеру аграрников-марксистов, и не умолкнем. Невежество вооруженного властью так же опасно, как безумие вооруженного бритвой.
Формулы второго тома Маркса представляют собою не директивные "принципы" социалистического строительства, а объективные обобщения капиталистических процессов. Эти формулы, абстрагируясь от особенностей земледелия, не только не противоречат его развитию, но полностью охватывают его, как капиталистическое земледелие.
Единственное, что можно сказать о сельском хозяйстве в рамках формул 2-го тома это то, что последние предполагают наличие достаточного количества сельскохозяйственного сырья и сельско-хозяйственных продуктов потребления для обеспечения расширенного воспроизводства. Но каково должно быть соотношение между сельским хозяйством и промышленностью: как в Англии? или как в Америке? Оба эти типа одинаково укладываются в рамки марксовых формул. Англия ввозит предметы потребления и сырья. Америка вывозит. Тут нет никакого противоречия с формулами расширенного воспроизводства, которые вовсе не ограничены национальными рамками, не приурочены ни к национальному капитализму, ни тем более -- к социализму в отдельной стране.
Если бы люди пришли к синтетическому питанию и к синтетическим видам сырья, сельское хозяйство совсем сошло бы на нет, заменившись новыми отраслями химической промышленности. Что сталось бы при этом с формулами расширенного производства? Они сохранили бы всю свою силу, поскольку оставались бы капиталистические формы производства и распределения.
Сельское хозяйство буржуазной России, при огромном преобладании крестьянства, не только покрывало потребности растущей промышленности, но и создавало возможность большого экспорта.
Эти процессы сопровождались укреплением кулацких верхов и ослаблением крестьянских низов, их растущей пролетаризацией. Таким образом, несмотря на все свои особенности, сельское хозяйство на капиталистических основах развивалось в рамках тех самых формул, которыми Маркс охватывает капиталистическое хозяйство в целом -- и только его.
Сталин хочет прийти к тому выводу, что нельзя
"базироватьи социалистическое строительство на двух разных основах: на основе самой крупной и объединенной социалистической промышленности, и на основе самого раздробленного и отсталого мелко-товарного крестьянского хозяйства".На самом деле он доказывает нечто прямо противоположное. Если формулы расширенного воспроизводства одинаково применимы и к капиталистическому, и к социалистическому хозяйству -- к "современному обществу" вообще, -- то совершенно непонятно, почему нельзя продолжать дальнейшее развитие хозяйства на тех самых основах противоречия между городом и деревней, на которых капитализм достиг неизмеримо более высокого уровня? В Америке гигантские тресты промышленности развиваются и сегодня еще бок о бок с фермерским режимом в сельском хозяйстве. Фермерское хозяйство создало базу американской индустрии. Именно на американский тип, к слову сказать, ориентировались открыто до вчерашнего дня наши бюрократы со Сталиным во главе: крепкий фермер внизу, централизованная промышленность наверху.Идеальная эквивалентность обмена есть основная предпосылка абстрактных формул 2-го тома. Между тем плановое хозяйство переходного периода, хотя и опирается на закон ценности, но на каждом шагу нарушает его и строит взаимоотношения между разными отраслями хозяйства и, прежде всего, между промышленностью и земледелием, на неэквивалентном обмене. Решающим рычагом принудительного накопления и планового распределения является государственный бюджет. При дальнейшем поступательном развитии эта роль его должна расти. Кредитное финансирование регулирует взаимоотношения между принудительным накоплением бюджета и процессами рынка, поскольку они сохраняют силу. Не только бюджетное, но и плановое или полуплановое кредитное финансирование, обеспечивающее в СССР расширение воспроизводства, ни в каком случае не могут быть подведены под формулы 2-го тома, вся сила которых состоит в том, что они ничего не хотят знать ни о бюджете, ни о планах, ни о таможенных пошлинах и всяких вообще формах государственного планомерного воздействия, выводя необходимые закономерности из игры слепых сил рынка, дисциплинируемых законом ценности. Стоит "освободить" внутренний советский рынок и отменить монополию внешней торговли, как обмен между городом и деревней станет несравненно более эквивалентным, накопление в деревне, -- разумеется, кулацкое, фермерско-капиталистическое накопление -- пойдет своим чередом, и скоро обнаружится, что формулы Маркса охватывают и земледелие. На этом пути Россия в короткий срок превратится в колонию, на которую будет опираться индустриальное развитие -- других стран.
Для обоснования все той же сплошной коллективизации школа Сталина (есть и такая) ввела в обиход голые сравнения темпов развития промышленности и сельского хозяйства. Грубее всего эту операцию производит, по обыкновению, Молотов. В феврале 1929 г. Молотов говорил на московской губернской конференции партии:
"Сельское хозяйство за последние годы явно отставало в темпе развития от индустриии за последние три года промышленная продукция увеличилась по своей ценности больше, чем на 50%, а продукция сельского хозяйства -- всего на каких-нибудь 7%".Сопоставление этих двух темпов является экономической безграмотностью. То, что называют крестьянским хозяйством заключает в себе, по существу, все отрасли хозяйства. Развитие промышленности всегда и во всех странах совершалось за счет уменьшения удельного веса сельского хозяйства. Достаточно напомнить, что продукция металлургии в Соединенных штатах почти равна продукции фермерского хозяйства, тогда как у нас она в 18 раз меньше сельско-хозяйственной продукции. Это показывает, что, несмотря на высокие темпы последних лет, наша промышленность не вышла еще из периода детства. Чтобы преодолеть противоположность города и деревни, созданную буржуазным развитием, советская промышленность должна предварительно обогнать деревню в несравненно большей степени, чем это было в буржуазной России. Нынешний разрыв между государственной промышленностью и крестьянским хозяйством вырос не из того, что промышленность слишком обогнала сельское хозяйство, -- авангардное положение промышленности является всемирно-историческим фактом и необходимым условием прогресса, -- а из того, что наша промышленность слишком слаба, т.-е. слишком мало ушла вперед, чтоб иметь возможность поднять сельское хозяйство до необходимого уровня. Целью является, конечно, преодоление противоречия между городом и деревней. Но пути и методы этого преодоления не имеют ничего общего с уравнением темпов сельского хозяйства и промышленности. Механизация сельского хозяйства и индустриализация ряда его отраслей будет сопровождаться, наоборот, уменьшением удельного веса сельского хозяйства, как такового. Темп доступной нам механизации определяется производственной мощью промышленности. Решающим для коллективизации является не то, что металлургия за последние годы поднялась на десятки процентов, а то, что на душу населения у нас все еще приходится ничтожное количество металла. Рост коллективизации лишь постольку равнозначащ с ростом самого сельского хозяйства, поскольку первый опирается на технический переворот в земледельческом производстве. Но темп такого переворота ограничивается нынешним удельным весом промышленности. С материальными ресурсами последней, отнюдь не с ее отвлеченным статистическим темпом, и должен быть сообразован темп коллективизации.В интересах теоретической ясности к сказанному нужно прибавить, что устранение противоречия между городом и деревней, т.-е. поднятие сельско-хозяйственного производства на научно-индустриальный уровень, будет означать не торжество формул Маркса в земледелии, как воображает Сталин, а, наоборот, прекращение их торжества и в индустрии. Ибо социалистическое расширенное воспроизводство отнюдь не будет совершаться по формулам "Капитала", пружиной которых является погоня за прибылью. Но все это слишком сложно для Сталина и Молотова.
Повторим, в заключение этой главы, что коллективизация есть практическая задача преодоления капитализма, а не теоретическая задача его расширения. Поэтому формулы Маркса не подходят здесь ни с какой стороны. Практические возможности коллективизации определяются наличием производственно-технических ресурсов для крупного земледелия и степенью готовности крестьянства перейти от индивидуального хозяйства к коллективному. В последнем счете эта субъективная готовность определяется теми же материально-производственными факторами: привлечь крестьянина на сторону социализма может только выгодность коллективного хозяйства, опирающегося на высокую технику. Сталин же хочет предъявить крестьянину вместо трактора -- формулы 2-го тома. Но крестьянин честен и не любит рассуждать о том, чего не понимает.
Л. Троцкий
Шило в мешке
Протоколы Центрального Комитета за 1917 г.
В прошлом году вышли из печати протоколы Центрального Комитета за период: август 1917 -- февраль 1918 г. В качестве редактора показан М. Савельев, наиболее доверенное лицо Сталина по историческим фальсификациям. В предисловии специально указано, что "протоколы печатаются полностью, без пропусков, за исключением так называемых конфликтных дел"и Самая необходимость такого указания вызывается тем, что "исторические" издания сталинской эпохи давно потеряли доверие читателей. Напомним, хотя бы, что из уже отпечатанного сборника протоколов петроградского Комитета за тот же 1917 год вырван был, по распоряжению Сталина -- Савельева, протокол заседания 1-го ноября с чрезвычайно важными речами Ленина, только потому, что в одной из этих речей Ленин назвал Троцкого "лучшим большевиком". Так как авторы этой операции были пойманы с поличным (см. факсимиле корректурного оттиска в Бюллетене # 7, стр. 33), то Савельеву приходится, публикуя официальные документы, начинать со щекотливого заявления: "на этот раз я ничего неи вырывал и не скрывал". Мы не берем на себя, разумеется, никакой ответственности за это заявление. Искажений в книге во всяком случае немало. Они концентрируются главным образом в редакционных примечаниях. Приведем два примера.
1. По вопросу о бойкоте Предпарламента Савельев пишет: "Троцкий занимал промежуточную позицию, предложив пока (!) не входить в Предпарламент, и отложить окончательное решение до съезда Советов" (стр. 71). Эта выдумка пущена здесь впервые. До сих пор никто об этом никогда ничего не слыхал. На самом деле именно Троцкий выдвинул предложение бойкотировать Предпарламент (Ленин скрывался в это время), но остался на большевистской фракции Демократического Совещания в меньшинстве.
О заседании большевистской фракции 21-го сентября в протоколах говорится: "Выступали т.т. Сталин и Троцкий -- за бойкот Предпарламента, и т.т. Рыков и Каменев -- против бойкота". Здесь сознательно искажен порядок имен. Троцкий был докладчиком от имени бойкотистов. Сталин получил слово для защиты той же точки зрения. Во всяком случае из самих протоколов, которые, искажая порядок ораторов, правильно определяют содержание речей, ясно, что Троцкий выступал за бойкот, а не за "промежуточную позицию".
Откуда же взялась выдумка о промежуточной позиции? После того, как бойкотисты остались в меньшинстве (50 против 77), Троцкий попытался, по соглашению с другими бойкотистами, перенести решение вопроса на предстоящий съезд советов, что было практически равносильно бойкоту, особенно, если вспомнить, что до съезда советов имело произойти вооруженное восстание, которое должно было снести не только Предпарламент, но и кое-что другое. Этот тактический ход не изменил соотношения голосов; но за то он дал возможность не мудрому, но многоопытному Савельеву породить новую маленькую легенду через 12 лет после событий.
Кстати, у нас есть об этом вопросе недурное свидетельство. Ленин писал из своего укрытия: "Суббота, 22 сентября. Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий! Бойкотизм побежден во фракции большевиков, съехавшихся на Демократическое Совещание. Да здравствует бойкот!".
2. На странице 258, уцепившись за несколько слов из крайне недостаточного и местами небрежного протокола, Савельев пишет: "Эти слова Троцкого показывают, что он только по "внутрипартийным соображениям" высказывался против революционной войны" (стр. 258). Этот комментарий нужен редактору, чтоб ослабить значение простого факта: в решающий момент брестских переговоров Троцкий своим воздержанием обеспечил большинство за Лениным. Никто не был и не мог быть уверен тогда, что немцы прекратят наступление даже в случае нашей капитуляции. Для Троцкого стоял вопрос не о том, высказываться ли за революционную войну или против нее, а о том, сможем ли мы ее избежать даже ценою полной капитуляции. В голосовании Троцкого было не различие политической линии, а известный оттенок в оценке перспективы. Это и выразилось в том, что, подчеркивая воздержанием свою оценку перспективы, Троцкий обеспечил в то же время победу линии Ленина (его резолюция принята была большинством одного лишь голоса).
3. Протокол сообщает "На шестом съезде РСДРП(б) -- 8-16 августа 1917 г. (26 июля -- 3 августа) Центральный Комитет РСДРП (б) был избран в составе 21 члена и 10 кандидатов. Так как съезд происходил в полулегальной обстановке, и партия подвергалась преследованиям со стороны правительства Керенского, выборы в ЦК происходили путем закрытого голосования, и результаты их не были оглашены на съезде. Были только объявлены фамилии 4 товарищей, получивших наибольшее число голосов" (стр. 7).
Но замечательно, что эти четыре фамилии не опубликованы в протоколах. Почему? Не потому ли, что в числе этих четырех фамилий нет фамилии Сталина?
Такого рода умолчаний и искажений в книжке немало. Некоторые из них совершенно очевидны, поскольку примечания редакции противоречат даже ею же стилизованному тексту. Так как у нас нет на этот раз в руках оригинала, то мы не всегда можем судить, как далеко зашла стилизация, и в частности, какого рода "конфликтные дела" изъяты из протоколов. Но даже и в нынешнем своем виде протоколы дают ценнейший материал для характеристики действительной внутренней жизни ЦК в 1917 году и, следовательно, для опровержения позднейших легенд. Приведем несколько интересных примеров.
I
Возьмем самый острый момент внутрипартийной борьбы накануне Октябрьского восстания. Каменев и Зиновьев выступают во внепартийной печати против восстания. Ленин в письме в ЦК называет их выступление "безмерной подлостью" и ставит вопрос об их исключении из партии. Ленина особенно возмущает тот факт, что в своих открытых выступлениях Зиновьев и Каменев, не прекращая агитации против восстания, прикрывают свой разрыв с решением партии лицемерно-дипломатическими формулировками. Между тем, в этот самый день, 20-го октября, в центральном органе партии появляется неожиданно для Центрального Комитета следующее заявление:
"От редакции. Мы в свою очередь, выражаем надежду, что сделанным заявлением т. Зиновьева (а также заявлением т. Каменева в Совете) вопрос можно считать исчерпанным. Резкость тона статьи т. Ленина не меняет того, что в основном мы остаемся единомышленниками" (стр. 137). Таким образом, там, где Ленин говорил о "безмерной подлости", прикрытой дипломатическими уловками, редакция, опираясь на эти уловки, говорит о "единомыслии".
В редакцию входили тогда Сталин и Сокольников. "Тов. Сокольников сообщает, что не принимал участия в заявлении от редакции по поводу писем Зиновьева и т. п. считает это заявление ошибочным" (стр. 128). Таким образом выяснилось, что Сталин единолично -- против Ленина, против ЦК, против другого члена редакции -- поддержал Каменева и Зиновьева в самый критический момент, за четыре дня до восстания, таким официальным заявлением, которое способно было только сбить с толку всю партию. Возмущение было общее. Протокол гласит: "Тов. Сталин заявляет, что выходит из редакции" (стр. 129). Чтоб не усугублять и без того нелегкое положение, ЦК отставку Сталина отклоняет. Но чем же объясняется все-таки его поразительное заявление в "Правде"? Как и целый ряд других шагов Сталина за время апрель -- октябрь, заявление это не может быть понято, если не принять во внимание, что над Сталиным тяготела его меньшевистская политика в течение марта и первых дней апреля. Вчерашний день был так еще ярок в памяти всех; Сталин до 4-го апреля настолько неразрывно шел с Каменевым; поворот партийной политики после 4 апреля был настолько резок, что Сталин все время находился в состоянии острого политического недомогания: он вилял, отмалчивался, предоставляя ангажироваться другим, но иногда его все же прорывало бутадами против Ленина, в духе приведенного выше заявления от редакции.
II
Роль Сталин, как "теоретика", из протоколов почему-то не явствует.
"Заседание 18/5 октября 1917 г. "идля подготовки к съезду проекта программы намечена комиссия: Ленин, Бухарин, Троцкий, Каменев, Сокольников, Колонтай" (стр. 90).
Странное дело, а как же забыли теоретика Сталина?
Через четыре месяца снова встает вопрос о программе7
"Заседание 6 февраля (24 января) 1918 г. "Для выработки программы решено образовать комиссию, в которую выбраны Бухарин, Сокольников и Ленин" (стр. 225).
Троцкий был в это время в Бресте. -- Но как же так в программную комиссию не включен теоретик Сталин?
Явное упущение Савельева: надо было включить.
III
Уже после переворота, по настоянию правых (Каменева, Рыкова, Луначарского и других) велись переговоры с соглашателями о коалиционном социалистическом правительстве. В качестве одного из условий соглашатели требовали устранения из правительства Ленина и Троцкого. Правые склонялись к этому. Вопрос обсуждался в заседании 1-го ноября. Вот, что гласит протокол:
"Заседание 14/1 ноября 1917 г. "Ультиматум большинства ЦК меньшинствуи Предложено исключить Ленина и Троцкого. Это предложение обезглавить нашу партию, и мы его не принимаем" (стр. 166).
Заседание ЦК происходило в тот самый день, что и знаменитое заседание ЦК, протокол которого скрыт Сталиным -- Савельевым и компанией.
IV
В течение нескольких лет Сталин и все его Куусинены распространяют во всем мире ту версию, будто Троцкий самовольно и против ЦК решил в Бресте мира не подписывать. Сталин брался даже доказать это в печати. Теперь мы имеем официальное показание протоколов.
"Заседание 24/11 января 1918 года. Тов. Троцкий предлагает поставить на голосование следующую формулу: мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем. Ставится на голосование. За -- 9, против -- 7" (стр. 207).
Кажется, достаточно ясно?
V
Как относился Сталин к формуле Троцкого? Вот, что заявил Сталин через неделю после того заседания, где эта формула была принята 9-ю голосами против 7-ми.
"Заседание 1 февраля (19 января) 1918 г. т. Сталини выход из тяжелого положения дала нам средняя точка -- позиция Троцкого" (стр. 214).
Приходится удивляться, как эти слова Сталина, несмотря на недреманное око Савельева, сохранились в протоколе: ведь они же не оставляют камня на камне во всей позднейшей многолетней агитации по поводу Брест-Литовского мира. Оказывается 19 января (1 февраля) Сталин считал, что позиция Троцкого дала партии "выход из тяжелого положения". Слова Сталина станут вполне понятны, если принять во внимание, что в течение всего этого критического периода подавляющее большинство партийных организаций и советов стояли за революционную войну, и что, следовательно, позиция Ленина могла быть проведена не иначе, как путем партийного и государственного переворота (о чем, конечно, не могло быть и речи). Таким образом Сталин отнюдь не ошибался, а только констатировал бесспорный факт, когда говорил, что позиция Троцкого являлась для партии в тот период единственно мыслимым выходом из положения.
VI
А какова же была позиция самого Сталина? "Заседание 23 февраля 1918 г. Тов. Сталин. Можно не подписывать, но начать мирные переговоры.
"Тов. Ленини Сталин неправ, когда он говорит, что можно не подписать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор советской власти через 3 недели.
"Тов. Урицкий возражает Сталину, что условия надо принять или нет, но вести теперь еще переговоры нельзя" (стр. 249).
Для всякого знакомого с положением вещей в тот момент ясна безнадежная путаница Сталина, вытекавшая из отсутствия у него какой бы то ни было продуманной позиции. Уже к 18-му февраля немцы взяли Двинск. Их наступление развертывалось с чрезвычайной быстротой. Политика оттяжек и проволочек была исчерпана без остатка. Сталин предлагает 23 февраля мира не подписывать, аи вести переговоры.
VII
"Заседание (24) 11 января 1918 г. Тов. Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе" (стр. 206).
Член ЦК Артем свидетельствует: все члены ЦК солидарны в том, что без социалистической революции в Европе советская республика погибнет. Таким образом "троцкизм" в это время безраздельно господствовал в Центральном Комитете партии. И чего только смотрел Сталин? Почему молчал?
Сталин не молчал.
"Заседание 23 февраля 1918 г. Тов. Сталини Мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а на месяцы", Так в оригинале" (стр. 250).
"Так в оригинале", притворяется Савельев непонимающим. Но мысль Сталина совершенно ясна: "мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а мы -- на месяцы". Это вполне соответствует тогдашним настроениям и, в частности словам Артема о том, что все члены ЦК были согласны в одном: без победы международной революции в ближайшее время (по Сталину -- в ближайшие месяцы) советская власть не устоит.
Теперь, по крайней мере, известно, в чем состоит главное преступление "троцкизма: Троцкий накануне первой революции, т.-е. в 1905 году, ставил судьбу русской революции в зависимость от международной!
* * *
Небесполезно иногда заглядывать в старые протоколы. Но как все-таки Ярославский допустил выход такой еретической книги? Ведь из этого старого мешка торчит неприятное шило. Недосмотр? Или же аппарат считает, что печатное слово уже не имеет против него силы? Нет ли в этом признакови "головокружения"?
Временно-обязанный.
О "защитниках" Октябрьской Революции
Дорогой друг!
Я получил номер нью-йоркского журнала "Новые массы" со статьями о моей Автобиографии и о самоубийстве Маяковского. Я не жалею о тех 15-ти минутах, которые потратил на то, чтоб познакомиться с этим продуктом левой американской интеллигенции. Такие и подобные журналы имеются сейчас в разных странах. Одной из своих важнейших задач они считают "защиту" Советского Союза. Это -- вполне похвальное дело, независимо от того, всегда ли выполняют его господа "защитники" по внутреннему убеждению, или же -- иной раз -- по менее высоким мотивам. Но было бы смешной ошибкой преувеличивать значение этой защиты. Такого рода группы, довольно разнородные внутри, копошатся одним флангом по периферии буржуазии, другим -- по периферии пролетариата, и никогда не могут отвечать за свой завтрашний день. Как большинство пацифистов борется против войны только во время мира, так и радикальные "защитники" Советского Союза, титулярные его "друзья" из рядов богемы, будут выполнять свою миссию до тех пор, пока для этого не потребуются, действительное мужество и подлинная преданность революции. Этого у них нет. Да и откуда этому взяться? Их радикализм нуждается в покровительственной окраске. Потому он и находит свое главное выражение в "защите" СССР, т.-е. государства, располагающего силой, средствами и авторитетом. Дело идет о защите существующего и завоеванного. Для такой защиты совсем не нужно быть революционером, наоборот, можно вполне оставаться помесью анархиста и консерватора; но зато можно казаться революционером, обманывать других, отчасти и себя. Мы видели это на примере Барбюса и французского журнала "Монд", принадлежащего к той же категории, что и "Новые массы". Взятый во времени, их радикализм направлен главным образом на прошлое. Взятый в пространстве, он прямо пропорционален квадрату расстояния от арены политических событий. В отношении своей страны эти смельчаки всегда были и остаются неизмеримо осторожнее, чем в отношении других стран, особеннои восточных.
Лучшим представителем такого типа, и по дарованию и по характеру превосходящим остальных на много голов, является несомненно Максим Горький. Он долгие годы сочувствовал большевикам и их противников считал своими противниками. Это не помешало ему во время пролетарской революции оказаться в лагере ее врагов. После победы революции он долго оставался в лагере ее противников. Он примирился с Советской республикой, когда она и для него стала незыблемым фактом, т.-е. когда можно было мириться с ней, не порывая со своим консервативным, по существу, мировоззрением. Ирония такова, что Горький был воинственен против Ленина в величайший период ленинского творчества, но зато очень мирно уживается со Сталиным. Что же говорить о Горьких карманного масштаба?
Суть этих людей из левого крыла буржуазной богемы в том, что они способны защищать революцию лишь после того, как она совершилась и доказала свою прочность. Защищая вчерашний день революции, они относятся с консервативной враждебностью ко всем тем, которые прокладывают пути ее завтрашнему дню. Ведь подготовлять будущее можно только революционными методами, столь же чуждыми консервативной богеме, сколь враждебны ей были идеи и лозунги диктатуры пролетариата накануне 1917 года. Эти господа остаются, следовательно, верны себе и тем социальным условиям, которые их порождают и питают. Более того, несмотря на формальный сдвиг влево, к "новым массам" (!), их консерватизм на деле усилился, так как они спиною прислонились -- не к Октябрьской революции, нет! -- а к государству, как к "учреждению", независимо от его руководящих идей и от его политики. Они были с Лениным и Троцким, -- впрочем, далеко не все! -- они были затем с Зиновьевым, с Бухариным и Рыковым, теперь они со Сталиным. А завтра? Об этом они выскажутся, когда завтра станет вчера. Перемену правящего курса они принимали каждый раз, как патриотические чиновники принимают перемену мундира: в богеме всегда сидит потенциальный чиновник. Это царедворцы советской власти, но не солдаты пролетарской революции.
Рабочее государство, как государство, может нуждаться даже и в таких изданиях для эпизодических целей, хотя я всегда считал, что близорукие эпигоны чрезвычайно преувеличивают вес таких групп, как они преувеличивали ценность "защиты" Перселя или "дружбы" Чан-Кай-Ши. Что касается самих этих изданий, то я готов безоговорочно признать, что лучше быть царедворцами Советского государства, чем нефтяных королей или британской контр-разведки. Но пролетарская революция не была бы пролетарской революцией, если-бы она позволила смешать свои ряды с этой проблематической, ненадежной, зыбкой и переменчивой братией.
Их моральная легковесность принимает циничные и, подчас, несносные формы, когда они, в качестве "друзей дома", вмешиваются во внутренние вопросы коммунизма. Об этом еще раз свидетельствует упомянутый номер "Новых масс" (парадоксальное, к слову сказать название для органа богемы!). Эти господа, видите ли, считают, что моя Автобиография служит буржуазии против пролетариата, тогда как "Новые массы", "Монд" и др. издания того же рода нужны, очевидно, пролетариату против буржуазии. Аберрация вполне объяснимая: копошась по периферии враждебных классов и вертясь постоянно вокруг своей оси, Барбюсы всех стран легко ошибаются насчет того, где буржуазия, где пролетариат. Критерии у них простые. Так как работы левой оппозиции подвергают решительной критике внутреннюю политику СССР и мировую политику Коминтерна, и так как буржуазные газетчики злорадствуют по поводу этой критики и стараются использовать ее, то вопрос решается сам собою: царедворцы оказываются в лагере революции, а мы, левые коммунисты -- в лагере ее врагов. Перевоплощение и маскировка богемы достигают здесь пределов черезчур развязного паясничанья.
Буржуазия была бы глупа, если-бы не старалась использовать внутренний раздор в лагере революции. Но разве вопрос впервые поставлен Автобиографией? Разве исключение из партии председателя Коминтерна, Зиновьева, и одного из председателей советского правительства, Каменева, не было подарком для буржуазии? Разве ссылка, а затем изгнание Троцкого не давали всей мировой буржуазной печати благодарнейшую тему для агитации против Октябрьской революции? Разве объявление главы правительства, Рыкова, и главы Коминтерна, Бухарина, буржуазными либералами не было использовано буржуазией и социал-демократией? Эти факты, доведенные до сведения всего мира, для буржуазии, гораздо более тяжеловесны, чем теоретические соображения или исторические объяснения Троцкого. Но какое до всего этого дело анархо-консервативной богеме? Она берет все предшествующее, скрепленное официальным штемпелем, как раз навсегда данное и незыблемое. Каждый день они начинают свой отчет сначала. Критика сталинского режима не потому для нее недопустима, что идеи сталинцев правильны, а потому, что сталинцы сегодня в правительстве. Повторяю: это царедворцы советской власти, но не революционеры.
Ибо для революционеров вопрос решается классовой линией, содержанием идей, теоретической позицией, историческим прогнозом, политическими методами каждой из борющихся сторон. Если считать, как мы считаем, -- и как мы доказали на опыте последних шести лет в мировом масштабе, -- что политика сталинской фракции ослабляет Октябрьскую революцию, погубила китайскую революцию, готовит поражение индийской революции и подтачивает Коминтерн, тогда -- и только тогда! -- наша политика оправдана. Буржуазия подхватывает осколки нашей правильной и необходимой критики? Конечно! Но разве это меняет что-нибудь в существе величайших исторических проблем? Разве революционная мысль не развивалась всегда путем ожесточенной внутренней борьбы, у огня которой реакция всегда пыталась греть свои пальцы? Замечу, однако, в скобках, что вся буржуазная печать, начиная с "Нью-Йорк Таймс" и кончая австро-марксистской "Арбайтер Цайтунг", в своих политических оценках борьбы левой оппозиции со сталинским центризмом, стоит неизмеримо ближе к центристам и никогда не скрывает этого. Можно было бы издать хрестоматию отзывов мировой печати в доказательство этой мысли.
Помимо всего прочего, следовательно, "друзья" и "защитники" революции, не имеющие ничего общего ни со старыми, ни с новыми массами, грубо искажают подлинную картину распределения политических симпатий и антипатий буржуазии и социал-демократов.
Впрочем, лживость есть необходимое качество царедворца. В статье о Маяковском я, при перелистывании номера, наткнулся на имя Раковского. Я прочитал десяток строк и, хотя ко многому привык, но тем не менее ахнул. Здесь рассказывается, как Маяковский "ненавидел войну" ("ненавидеть войну" -- какая пошлая формулировка отношения к войне с точки зрения революционера!), и как, в противовес этому, Раковский, с "кулаками набросился" в Циммервальде на Ленина и Зиновьева за их революционную борьбу против войны. Раковский назван ни к селу ни к городу, только для того, чтоб сообщить эту сплетню. Сообщить же ее надо потому, что Раковский -- в ссылке, и что эту ссылку надо оправдать. И вот царедворец становится низменным кляузником. Он сообщает глупую сплетню вместо того, чтоб рассказать, раз уж он назвал Раковского в связи с войной, с каким революционным мужеством Раковский боролся против войны под градом травли, клевет, побоев и полицейских преследований. Ведь за эту борьбу Раковский был посажен румынской олигархией в ясскую тюрьму, причем от судьбы Либкнехта и Розы Люксембург его освободила только русская революционная армия.
Пора кончить. Если бы Октябрьская революция зависела от своих будущих царедворцев, она бы никогда не появилась на свет. И если-бы от их "защиты" зависела ее дальнейшая судьба, революция была бы обречена гибели. Обеспечить будущее страны Советов и проложить дорогу мировой революции пролетарский авангард может только правильной политикой. Эту политику надо вырабатывать, теоретически обосновывать и отстаивать зубами и когтями -- против всего мира и, если это необходимо, против самых "высоких" учреждений, поднявшихся (или спустившихся) на спине Октябрьской революции. Но об этих вопросах нам нет надобности говорить в связи с мнимо-революционными царедворцами из состава мелко-буржуазной богемы. Для них достаточно и сказанного.
Ваш Л. Троцкий.
Принкипо, 10-го июня 1930 г.Источники Мануильского и компании
Мануильский заговорил о "бонапартистских" тенденциях Троцкого. Дешевая богема из "Новых масс" и других изданий того же типа подхватила эту тему. Для этих людей бонапартизм есть индивидуальная черта характера, а не режим, вытекающий из классовых отношений и из политики лавирования между классами. На каком месте нужно иметь глаза, чтобы открывать сейчас бонапартизм у оппозиции, когда вся подготовка 16-го съезда представляет собой репетицию бонапартизма на партийной сцене!
Но мы хотим здесь не поднимать общие вопросы, а дать небольшую историческую справку относительно источника нравственного вдохновения Мануильского и его американских и иных учеников.
В 1923 года вышла в Германии книжка личных характеристик вождей революции Оскара Блюма. Эта книжка впервые открывала в Троцком признаки "нового корсиканца". Прежде, однако, чем дать характеристику книжки необходимо сказать несколько слов об авторе.
Оскар Блюм считался в период первой революции социал-демократом и марксистом, сторонником Плеханова. В годы реакции он был заподозрен в связях с жандармерией. Прибыв из Риги в Вену, он обратился к Троцкому с просьбой помочь ему в восстановлении его революционной чести. На основании его же собственных рассказов Троцкий пришел к выводу, что Блюм не может быть терпим в революционной среде. После революции 1917 года найдены были документы, неоспоримо доказывавшие, что Блюм состоял на жалованьи жандармского управления в Риге. Блюм был арестован, затем, по чьей-то опрометчивости, выпущен из тюрьмы, после чего бежал заграницу, где и выпустил книжку о вождях революции. Общий характер книги достаточно определяется характером ее автора: это грязный памфлет.
Рецензия о книжке Блюма была помешена в органе Истпарта "Пролетарская Революция", в ноябре 1923 года, когда кампания эпигонов против Троцкого уже широко развертывалась. Тем не менее, в тот период мозги партии и Коминтерна не были еще завалены тоннами сплетен, клевет и всякого вообще мусора, и официальные издания не успели еще отвыкнуть от того языка, каким писали при Ленине. Автор статьи в "Пролетарской Революции", не знавший, что у Блюма были достаточные личные причины быть недовольным Троцким, с удивлением отмечает особую злобность Блюма по отношению к Троцкому.
"Зато уже на Троцком -- говорится в рецензии, -- выехал, что называется. Тут автор пустил в ход весь свой багаж невероятнейшей лжи, клеветы и шарлатанства. Лицо, борода, губы -- во всем он жадно ищет подтверждения своих омерзительных слов. Прежде всего -- власть. "Он (Троцкий) хотел революции, -- заявляется здесь, -- потому, что он себя захотел". "Иные говорили о завоевании власти, потому, что считали исторический момент созревшим для передачи власти последнему безвластному классу. Он говорил о завоевании власти потому, что себя самого считал готовым властью овладеть" (стр. 83). В здании "министерства Троцкого" царит образцовый порядок и чистота: ага! в этом -- разгадка личной власти Троцкого. У Троцкого в военных приказах чувствуется военный стиль, -- ага! вот где признаки нового корсиканца. И придворная охрана, и телохранители -- правда, не в раззолоченных ливреях, но -- "в нарядной форме красногвардейцев!"и Памфлет заканчивается прозрачным намеком: "Материальная власть в его руках. Что дальше будет?" ("Пролетарская Революция", # 11 (23) 1923 г., стр. 247-248).
Возьмите теперь статью Мануильского об "Автобиографии" Троцкого. Возьмите рецензию журнала "Новые массы" и других изданий рептильного типа: чем они отличаются от Оскара Блюма? Ничем. Что они прибавили к его откровениям? Ничего. Их писания являются прямым плагиатом у стипендиата рижского жандармского управления. Не потому ли, что сами эти господа обладают психологией стипендиатов, которая непримирима с психологией революционеров?
Во всяком случае источник вдохновения Мануильских обнаружен совершенно точно. Это, однако, не единственный случай. Есть более важный, уже, впрочем, цитировавшийся оппозицией. Но мы напомним о нем снова, ибо он обладает несравненной убедительностью. Известно, что вся кампания против "троцкизма" началась с вопроса о крестьянстве: в противовес Ленину Троцкий-де недооценивает крестьян вообще, середняков в особенности. Эпигоны забыли об источнике этой легенды. Между тем он коренится в агитации, которую вели среди крестьян белогвардейцы во время гражданской войны. Ленин воспользовался в свое время первым подходящим случаем, чтоб расправиться с этой легендой. Вот его подлинные слова:
"В "Известиях ЦИК" от 2-го февраля было помещено письмо крестьянина Г. Гулова, который ставит вопрос об отношении нашего рабоче-крестьянского правительства к крестьянам-середнякам и рассказывает про распространенные слухи, будто Ленин с Троцким не ладят, будто между ними есть крупные разногласия и как раз насчет середняка-крестьянина. Тов. Троцкий уже дал свой ответ в "Письме к крестьянам-середнякам", напечатанном в "Известиях ЦИК" от 7-го февраля. Товарищ Троцкий говорит в этом письме, что слухи о разногласиях между мною и им самая чудовищная и бессовестная ложь, распространяемая помещиками и капиталистами или их вольными и невольными пособниками. Я, с своей стороны, целиком подтверждаю заявление товарища Троцкого. Никаких разногласий у нас с ним не имеется и относительно крестьян-середняков нет разногласий не только у нас с Троцким, но и вообще в коммунистической партии, в которую мы оба входим. Товарищ Троцкий в своем письме подробно и ясно объяснил, почему партия коммунистов и теперешнее рабоче-крестьянское правительство, выбранное Советами и принадлежащее к этой партии, не считает своими врагами крестьян-середняков. Я подписываюсь обеими руками под тем, что сказано тов. Троцким". (Ленин, т. 16-й, стр. 28-29. "Правда", # 35, 15 февраля 1919 г.).
Таким образом, эпигоны и их чиновники, в том числе и штатные "друзья" СССР, просто напросто повторяют в течение ряда лет то, что Ленин еще в 1919 году охарактеризовал как "ложь, распространяемую помещиками и капиталистами или их вольными и невольными пособниками".
Так печально обстоит дело. И не случайно. Центризм неизобретателен, идейно нищ и обладает короткой памятью. Когда это промежуточное, шаткое, беспринципное течение ведет борьбу против революционного крыла, оно непременно должно заимствовать доводы справа: своих у него нет и, по самой природе его, не может быть. А так как логикой борьбы центризм вынужден все усугублять свои обвинения против "троцкизма", то он тем самым вынужден искать все более и более мутных источников вдохновения. На этом пути дело дошло до плагиатов Мануильского и К-о у агента охранки Оскара Блюма.
Что дальше?
Д.
Сталин и его Агабеков
Белая эмиграция празднует новую победу. В ее лагерь перешел еще один советский агент, Агабеков, который состоит ныне под особой охраной сыщиков Тардье. Торжество белых не лишено основания: в лагерь контр-революции перешел очень ответственный работник ГПУ. Он готовит или уже заготовил книгу, в которой раскрывает деятельность ГПУ на Востоке. Образец этого рода книг установлен Беседовским: секреты и тайны, неизбежно связанные с классовой борьбой рабочего государства против империалистических врагов, нанизываются с этими господами на нитку, вперемежку с вымыслами и сплетнями, обработанными сообразно со вкусами заказчика. Белая печать уже рассказывала, захлебываясь от восторга, какие крупные услуги оказал вчерашний сталинец Беседовский румынской политической полиции своими разоблачениями тайн советского государства. Агабеков прямо начинает с адресов заграничной секретной агентуры. Своей разоблачительной работе он посвятил последние месяцы, проведенные им в Константинополе, куда он прибыл непосредственно из Москвы. Дело здесь идет, таким образом, не о чиновнике, проведшем безвыездно заграницей несколько лет и "оторвавшемся" от своей страны. Нет, перед нами человек, испытанный на старой работе, побывавший в Москве и совсем недавно назначенный там на новую работу. Это человек, испытанный вдвойне, т.-е. по линии своей специальной работы и по партийной линии. Еслиб это было не так, Агабеков не был бы назначен на место, еще не остывшее после Блюмкина. Ибо такова трагическая ирония судьбы Сталина: убив Блюмкина, он не нашел никого другого на его место, кроме Агабекова. Мы получаем теперь подтверждение из первого источника: Агабеков разъяснял журналистам, что Блюмкин расстрелян за троцкизм, и что он, Агабеков, был вызван в Москву, как непреклонный сторонник генеральной линии. Его посвятили во всю обстановку, и по линии его специальной работы и по линии "троцкизма". Такие эксперты сталинизма, как Меньжинский, Ягода и Триллисер -- не привлекали ли они заодно к консультации и Ярославского? -- не нашли в политическом облике Агабекова ни одного пятнышка. После столь авторитетной проверки и инструктирования, его отправили в Константинополь, чтобы заменить Блюмкина, незадолго перед тем расстрелянного Сталиным. И вот немедленно по приезде Агабеков стал писать книгу, вернее, докладную записку сыщикам мирового империализма о секретной работе ГПУ и Коминтерна на Востоке. Закончив эту книгу, он отправился с нею в Париж и поступил немедленно под охрану сыщиков Тардье.
Надежный дипломат Сталина Беседовский, прежде, чем перелезть через забор для обслуживания румынской сигуранцы, распоряжался всеми теми делами и документами, которыми раньше ведал Раковский. Мало того: Беседовский исключал Раковского, ибо Беседовский был руководителем комиссии по чистке партийной ячейки в Париже. Христиан Георгиевич Раковский не был достаточно надежен: сперва он не признавал, что рука об руку с кулаком можно построить истинно-русский социализм, а потом он отрицал, что кулака можно упразднить в два года через ГПУ. Как "ненадежный", как "невыдержанный", Раковский поставлен в условия, которые не только препятствуют ему продолжать его непрерывную сорокалетнюю службу революции, но и обрекают его на физическую гибель. Смерть Раковскому! Дорогу Беседовским!
С 1924 года в ГПУ, а затем и в армии введено было правило, в силу которого коммунисты обязаны не только выполнять свой партийный долг, но и в каждый момент думать так, как думает ЦК. После того это правило было распространено на всю партию, и дополнено другим правилом: ЦК должен думать так, как Сталин. После этого сталинская монолитность казалась обеспеченной на 100%. Но тут то в ней как раз и образовалась брешь: не имея права ни думать, ни сомневаться, ни рассуждать, монолитные сталинцы начали непосредственно с ответственнейших постов перепрыгивать в лагерь французской, британской и румынской разведки.
В разгар борьбы Сталина -- Бухарина против "троцкизма" оппозиция говорила: центристы тащут за собой огромный реакционный хвост, который ударит их по голове. Беседовские, Агабековы и все прочие представляют собою частицу этого тяжеловесного хвоста. Эти развращенные термидорианцы открыто обнаружились заграницей, ибо здесь они только забором отделены от своего настоящего хозяина. А в пределах СССР? Сколько там в каждом учреждении, в каждом округе и районе таких Беседовских и Агабековых? Кто произведет им учет? Они ведь сами учетчики. Кто очистит от них партию? Ведь они сами чистят других. Кто подсмотрит их "сомнения"? У них нет сомнений до момента прямой измены.
Международная оппозиция была бы недостойна своего имени, еслиб не умела сделать из дела Агабекова все необходимые выводы и разъяснить их рабочим коммунистам. Надо заставить каждого члена Коминтерна продумать до конца тот факт, что Блюмкин, безупречный солдат революции, был расстрелян Сталиным за "троцкизм", а на место Блюмкина был послан верный сталинец Агабеков, немедленно же перешедший на службу к полиции империализма.
Агабековы составляют огромный слой сталинской бюрократии. Агабековщина есть законный плод сталинского режима. Чиновники могут закрывать глаза на факты. Революционный рабочий должен по симптомам узнавать грозную опасность.
А.
О разном и все о том же
В "Правде" (9-го июня) рассказывается, что "Орловский окружком арестовал полностью бюро городского комитета, обвинив его в троцкизме". Факт этот чрезвычайно знаменателен: какой чудовищный рост произвола по отношению к партии, на почве страха перед оппозицией. Да, именно страх заставил ЦК настолько расширить "права" (на произвол) партийного аппарата, что "высший" может арестовать "нижестоящего" члена партии, лишь приписав ему "троцкизм".
Этот факт не нуждается в пояснении. Здесь перед нами сталинский режим в своем концентрированном виде. Какой невыносимой фальшью звучат речи о единодушии партии, ее ленинской монолитности и пр. -- перед лицом орловского ареста!
* * *
В 1927, и особенно в 1928 году Сталин неустанно повторял, ставшую стереотипом, фразу:
"Пора бросить сплетни, распространяемые всякого рода оппортунистами о наличии правого уклона или примиренческого к нему отношения в Политбюро нашего ЦК". (Речь на пленуме МК, октябрь 1928 г.).
Под "сплетнями" понималась неоспоримая правда, а под "оппортунистами" подразумевалась левая оппозиция, которая утверждала (см., например, платформу), что в ЦК имеются две фракции: центристы и правые, находящиеся в блоке; оппозиция же предупреждала, что блок этот не долговечен.
Теперь на 16-ом съезде мы узнаем из уст многих ораторов, что правые не только существовали, но даже "два с лишним года (sic!) не работали" (Бадаев). Кто-ж был "сплетником"?
* * *
По тому же вопросу, кое-что в своем докладе на съезде рассказал Орджоникидзе.
"В ноябре 1928 г. Бухарин нам предъявил семь пунктов требований ультимативного характера. Один из этих пунктов был следующий: 4) Путем помещения соответствующих статей в ЦО повести решительную борьбу с необоснованными разговорами о политических разногласиях в Политбюро". Он требовал, чтобы мы разъяснили в Центральном Органе нашей партии, что политических разногласий внутри Политбюро не имеется. Спрашиваю вас, товарищи, честно ли это со стороны политического деятеля?и Спрашивается, на каком основании они тогда требовали от нас, чтобы мы обманывали партию? Это, товарищи, по нашему не честно".
"На каком основании" Бухарин требовал, чтоб обманывали партию, действительно, не ясно. Но, что гораздо интереснее и важнее, "на каком основании" Сталин на деле обманывал партию и Интернационал, в лице 6-го Конгресса, заявляя, что разговоры о наличии правого уклона в Политбюро есть "сплетня". "Честно ли это со стороны политического деятеля?.. Это, товарищи, по нашему не честно". По нашему тоже, только "нечестность" Орджоникидзе ищет больно далеко, -- не лучше ли посмотреть на своего соседа по президиуму, Сталина, да, за раз уж и посмотреться в зеркало.
* * *
"Есть у части наших работников тенденции подменить регулирование сложных экономических отношений самыми упрощенными грубыми административными наскоками, вытекающими из привычки (!) каждый вопрос решать эмпирически: "попробуем, что из этого выйдет, а если жизнь ударит по лбу, то убедимся, что надо было сделать иначе".
"Мы неправильно понимали бы задачи руководства, если-бы теперь относились терпимо к перегибам, а потом навалились бы на низовых работников и их сделали ответственными за все ошибки. Задним умом (!!) в фактах головотяпства каждый разберется, надо уметь головотяпство предупредить (!!)".
Откуда эти цитаты? Читатель скажет из оппозиционного или "полуоппозиционного" документа. Как бы не так: из статьи Председателя Совнаркома РСФСР Сырцова ("Большевик", # 5, стр. 45 и 54). Спрашивается ли стал ли он снова "полутроцкистом"? Нет ли тут маленького рецидива?
* * *
Несравненный Ярославский открыл, что Троцкий принимал "участие в органе правых, брандлерианцев "Геген ден Штром" ("Большевик" ном. 7-8, стр. 14.). Так и сказано: "участие". Статьи ли писал, редактировал, или еще как участвовал -- это не уточняется. Чудеса, а мы, вот, ничего на этот счет не слышали и не знаем.
Из того же абзаца той же статьи мы узнаем другую новость о деятельности т. Троцкого в Европе: он видите ли "не брезгает никакой группкой", в доказательство чего называются: Трэн, Паз и Суварин. Вот это называется в точку попасть. Читателю, которому может показаться, что мы слишком "нападаем" на Ярославского, предлагаем следующее: найдите в статьях сего автора хоть одно связное предложение без вранья. Редакция обязуется напечатать целиком статью, в которой будет обнаружена одна правдивая фраза. Впрочем добавим откровенно: мы не слишком рискуеми
* * *
В связи с тем, что Ярославский сделал попытку опереться на поддержку Радека в вопросе о программе Коминтерна, мы считаем не бесполезным напомнить кратко, что писал на этот счет Радек.
"Проект программы Коминтерна никуда не годен. Он в теоретической части ухудшает положение, поднимая на высоту теории лозунг социализма в отдельной стране. Практически он не говорит, как вести правильную коммунистическую политику в странах, где нет непосредственного революционного положения" (из письма Радека от 8 августа 1928 года).
В своем заявлении 6-ому Конгрессу Радек не только писал, что программа "непригодна", что "вместо того, чтоб принимать его (проект) и создавать фикцию (!!)", лучше отложить принятие программы до следующего конгресса, но и объяснял почему программа плоха.
"Слабость проекта программы отражает состояние, в котором находится Коминтерн, механизацию его умственной жизни, отрыв его от практики национальных секций, распыление его идеологических сил".
Хоть недостаточно, но не так уж плохо сказано. Это ли имел ввиду Ярославский?
* * *
Когда вводили водочную монополию ("по градусам" -- за спиной партии), Сталин ссылался на то, что государство получит средства для строительства социализма, изображая вопрос о водке как вопрос чисто-бухгалтерский. Теперь ("Большевик", ном. 5) начинают, как будто, понимать, что "водка выступает как политический фактор", что кулак проводит "тактику спаивания бедноты" и пр., и пр. Приводятся и цифры: "Районная винная лавка (Вятского округа) продала за месяц водки на сумму около 40.000 руб. На эту сумму можно было купить почти двадцать тракторов". И это в одном районе! Смычка получила, увы, усложненный характер: сперва спаивается крестьянин и на вырученные деньги строится трактор, затем этот трактор сдается на льготных условиях пропившемуся крестьянину. И на этой смычке бюрократы считают возможным основать сплошную коллективизацию?
Н. М.
Почтовый ящик
N.N. Дрезденский издатель Шуман перенес процесс в дрезденский суд, требуя от Л. Д. Троцкого передачи ему рукописи "Ленин и Эпигоны". Дрезденский суд в иске Шуману отказал, подтвердив, таким образом, постановление берлинского суда. Мы надеемся еще вернуться к этому процессу в следующем номере "Бюллетеня".
Товарищу, приславшему "две части" своей автобиографии: и предлагающему "конкретный план". Ждем с интересом продолжения.
Тов. Тен-ову. Все получили. Большое спасибо.
Т. Ирахазову. Ваша статья опоздала к прошлому номеру, в который она должна была бы войти по своему характеру. Настоящий номер пришлось полностью отвести под статьи, связанные со съездом. Только этим объясняется непоявление вашей статьи.
М. М. М. Всякий советский гражданин за-границей при твердом желании может найти совершенно безопасный способ сношения с редакцией Бюллетеня.
-- еру. Организуйте сеть корреспондентов как можно шире. Единственным ответом с нашей стороны на привлечение по статье о шпионаже может быть только расширение связей и информации.
* * *
Просим друзей присылать нам из СССР наиболее интересные номера провинциальных газет или вырезки из них.
Необходимое исправление
В # 12-13 "Бюллетеня" в статье т. Троцкого "Две концепции" на стр. 33, строка 14-ая сверху, напечатано: "Понадобился приезд Сталина", конечно, должно быть: "Понадобился приезд Ленина".