Революционный архив

Бюллетень Оппозиции

(Большевиков-ленинцев) № 84

Другие номера

№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30; 31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 85; 86; 87.

№ 84

11-й год изд. - Август-сентябрь-октябрь 1940 г.

№ 84

Содержание   Мы обвиняем Сталина! Почему они убили Троцкого Дж. П. Каннон - Памяти старика Л. Д. Троцкий - Манифест Четвертого Интернационала Л. Д. Троцкий - Роль Кремля в европейской катастрофе Л. Д. Троцкий - Бонапартизм, фашизм и война Л. Д. Троцкий - Что дальше?

Лев Давидович Троцкий

7 ноября 1881 г. - 21 августа 1940 г.

Организатор Октябрьской революции, создатель Красной Армии, вождь мировой пролетарской революции, убит Сталиным 21 августа 1940 г.

---

Мы обвиняем Сталина!

Заявление

Лев Давидович Троцкий, организатор Октябрьской революции и ее верный защитник, убит Сталиным, предателем революции и массовым истребителем всего героического поколения, создавшего ее.

Троцкий сражен наемным убийцей кремлевского Борджиа. В последних словах своих Троцкий обвинил Сталина в преступлении, и весь цивилизованный мир объявит его виновным. Все свои ужасающие злодеяния и предательства Сталин завершил сейчас еще последним бесчестием - убийством Троцкого.

Л. Д. Троцкий, Вождь Красной Армии в 1918-1922 гг.

Повод к убийству так же очевиден, как и вина убийцы: гложущая ненависть к тому, чья преданность и верность рабочему делу составляла такой контраст с подлогами и изменой Сталина. Безумная жажда мести против бесстрашного и безупречного борца, обличившего Сталина и пригвоздившего его к позорному столбу перед всем миром; беспощадная решимость заставить замолчать голос своего обличителя накануне новых гнусностей и предательств против рабочего класса СССР и всего мира.

Не умея ни опровергнуть глубокий анализ Троцкого, ни ответить на его уничтожающую критику, Сталин в исступлении вонзил, наконец, острие топора в его мозг. В невероятно ужасающем методе самого убийства таится глубокий символ его значения и причины: он ударил по мозгу Троцкого!

Сталин нанес ужасающий удар движению за освобождение человечества. Но вся тяжесть катастрофы обрушивается на рабочих и угнетенных, утративших в эти дни нестерпимых бедствий, самое мужественное из сердец, самый великий ум. Авангард передового человечества навсегда лишен неутомимых трудов Троцкого, его неподкупной преданности. Утрачен его мудрый совет, воодушевление его непреклонного мужества.

Но вечными останутся плоды его сорокалетнего труда и бесстрашной борьбы. Ибо Троцкий, который стоит рядом с Марксом и Лениным на исторической высоте как и они, творил для вечности. Богатейшие плоды его гения сохранены в его рукописях. В них даны и безошибочный анализ загнивающего капитализма, и ясная программа борьбы за социалистическую будущность человечества.

Вооруженные этим оружием, порабощенные всего мира выйдут из кровавого болота нашего общества и проложат путь к свободе. Они лишены физического присутствия Троцкого. Но нет такой силы на свете, которой удалось бы уничтожить то плодотворное наследство, которое он оставил нам, - дар его несравненного гения делу человечества.

Видя, что кольцо убийц все сжимается, Троцкий работал, не покладая рук, до последнего часа, дабы умножить это наследство. Последним его трудом был Манифест Четвертого Интернационала о войне и пролетарской революции. Этот манифест - программа и знамя неминуемой революции против пожирающей мир войны и гниющего общества, породившего ее. Ни Сталину, ни Гитлеру этой программы не уничтожить!

Л. Д. Троцкий был не только учителем пролетарского авангарда. Он был также и его организатором. Он был архитектором Четвертого Интернационала, новой международной ассоциации революционных рабочих, которая поднимается на крепком фундаменте во всех странах света. Четвертый Интернационал будет лучшим памятником Троцкому. Он будет оружием для конечного осуществления того дела, которому Троцкий отдал всю свою жизнь, - освобождения всего человечества от рабства, эксплоатации и войн.

Мы, ученики его, проникнуты скорбью о потере нашего любимого учителя, товарища и друга. Но мы не поддадимся горю. Мы не забудем последнего завета тов. Троцкого: "Скажите нашим друзьям - я уверен в победе Четвертого Интернационала. Вперед!"

Мы стоим сегодня с сомкнутыми кулаками над могилой нашего мученика-вождя. Завтра, с утроенной решимостью и энергией, мы возобновим путь вперед. Троцкого нет, но партия Троцкого жива и она победит!

Центральный Комитет Социалистической Рабочей Партии (S. W. P.)
Представительство русской секции Большевиков-Ленинцев.
21 августа 1940 г.

---

Почему они убили Троцкого?

"На лбу Сталина выжжена печать: убийца Троцкого".
"Socialist Appeal" 24 августа 1940 г.

(Из заключительной речи Л. Д. Троцкого перед следственной комиссией, возглавляемой проф. Дюи, "Почему и зачем эти процессы?", ясно вытекает, почему Сталин готовил убийство Троцкого. - Ред.)

Один американский писатель жаловался мне в беседе: "мне трудно поверить, - говорил он, - что вы вступили в союз с фашизмом; но мне трудно также поверить, что Сталин совершил столь ужасный подлог". Я мог только пожалеть моего собеседника. Трудно найти, в самом деле, решение, если подходить к вопросу исключительно с индивидуально-психологической, а не политической стороны. Я не хочу этим отрицать значение индивидуального элемента в истории. И Сталин, и я не случайно находимся на нынешних наших постах. Но эти посты созданы не нами. Каждый из нас вовлечен в эту драму, как представитель известных идей и принципов. В свою очередь, идеи и принципы не висят в воздухе, а имеют глубокие социальные корни. Нужно брать, поэтому, не психологическую абстракцию Сталина, как "человека", а его конкретную историческую фигуру, как вождя советской бюрократии. Действия Сталина можно понять только, исходя из условий существования нового привиллегированного слоя, жадного к власти, жадного к благам жизни, боящегося за свои позиции, боящегося масс и смертельно ненавидящего всякую оппозицию.

Положение привиллегированной бюрократии в обществе, которое она сама называет социалистическим, не только противоречиво, но и фальшиво. Чем резче скачок от Октябрьского переворота, который обнажил социальную ложь до дна, к нынешнему положению, когда каста выскочек вынуждена маскировать социальные язвы, тем грубее термидорианская ложь. Дело идет, следовательно не просто об индивидуальной порочности того или другого лица, а о порочности положения целой социальной группы, для которой ложь стала жизненной политической функцией. В борьбе за свои новые позиции эта каста сама перевоспитала себя, и параллельно с этим она перевоспитала, точнее деморализовала, своих вождей. Она подняла на своих плечах того, кто лучше всего, решительнее и беспощаднее выражает ее интересы. Так, Сталин, который был некогда революционером, оказался вождем термидорианской касты.

Формулы марксизма, выражающие интересы масс, все больше стесняли бюрократию, поскольку неизбежно направлялись против ее интересов. С того времени, как я встал в оппозицию к бюрократии, ее придворные теоретики стали называть революционную сущность марксизма - троцкизмом. Одновременно официальное понятие ленинизма менялось из года в год, все более приспособляясь к потребностям правящей касты. Книги, посвященные истории партии, Октябрьской революции или теории ленинизма, переделывались ежегодно. Я приводил пример из литературной деятельности самого Сталина. В 1918 году он писал, что победа Октябрьского восстания была "прежде всего и больше всего" обеспечена руководством Троцкого. В 1924 году Сталин писал, что Троцкий не мог играть в Октябрьском перевороте никакой особенной роли. По этому камертону настраивалась вся историография. Практически это значит, что сотни молодых ученых, тысячи журналистов систематически воспитывались в духе фальсификации. Кто сопротивлялся, того душили. В еще большей мере это относится к пропагандистам, чиновникам, судьям, не говоря уже о следователях ГПУ. Непрерывные чистки партии были прежде всего направлены на искоренение троцкизма, причем троцкистами назывались не только недовольные рабочие, но и все те писатели, которые добросовестно приводили исторические факты или цитаты, противоречащие последнему официальному стандарту. Беллетристы и художники подчинялись тому же режиму. Духовная атмосфера страны насквозь пропиталась отравой условности, фальши и прямого подлога.

Все возможности на этом пути были, однако, скоро исчерпаны. Теоретические и исторические фальсификации не достигали больше цели: к ним слишком привыкли. Необходимо было дать более массивное обоснование бюрократическим репрессиям. На подмогу литературным фальсификациям пришли обвинения уголовного характера.

Моя высылка из СССР официально мотивировалась тем, что я подготовлял будто-бы "вооруженное восстание". Однако, предъявленное мне обвинение даже не было воспроизведено в печати. Сейчас может показаться невероятным, но уже в 1929 году мы встречали в советской печати обвинения против троцкистов в "саботаже", "шпионаже", "подготовке железнодорожных крушений" и пр. Ни одного процесса по этим обвинениям, однако, не было. Дело ограничилось литературной клеветой, которая представляла, однако, важное звено в подготовке будущих судебных подлогов. Чтоб оправдать репрессии, нужны были фальшивые обвинения. Чтоб придать ложным обвинениям вес, нужно было подкрепить их еще более суровыми репрессиями. Так логика борьбы толкала Сталина на путь кровавых судебных амальгам.

Они сделались для него необходимостью и по международным причинам. Если советская бюрократия не хочет революций и боится их, то она не может, в то же время, открыто отказаться от революционных традиций, не подрывая окончательно своей репутации внутри СССР. Между тем, явное банкротство Коминтерна открывает место для нового Интернационала. Начиная с 1933 года, идея новых революционных партий под знаменем Четвертого Интернационала сделала крупные успехи в Старом и в Новом Свете. Постороннему наблюдателю трудно оценить действительные размеры этих успехов. Их нельзя измерить одною лишь статистикой членских карточек. Гораздо большее значение имеет общая тенденция развития. Через все секции Коминтерна проходят глубокие внутренние трещины, которые при первом историческом толчке приведут к расколам и крушениям. Если Сталин страшится маленького "Бюллетеня Оппозиции" и карает расстрелом за его доставку в СССР, то нетрудно понять, каким страхом бюрократия боится того, что в СССР проникнут вести о самоотверженной работе Четвертого Интернационала на службе рабочего класса.

Моральный авторитет вождей бюрократии, и прежде всего Сталина, держится в значительной мере на Вавилонской башне клевет и фальсификаций, воздвигнутой в течение 13 лет. Моральный авторитет Коминтерна держится полностью и целиком на моральном авторитете московской бюрократии. В свою очередь, авторитет Коминтерна и его поддержка необходимы Сталину перед лицом русских рабочих. Эта Вавилонская башня, которая страшит самих строителей, держится внутри СССР при помощи все более страшных репрессий, вне СССР -- при помощи гигантского аппарата, который на средства советских рабочих и крестьян отравляет мировое общественное мнение микробами лжи, фальсификаций и шантажа. Миллионы людей во всем мире отождествляют Октябрьскую революцию с термидорианской бюрократией, Советский Союз - с кликой Сталина, революционных рабочих - с деморализованным насквозь аппаратом Коминтерна.

Первая крупная брешь в Вавилонской башне заставит ее обрушиться целиком, и похоронить под своими обломками авторитеты термидорианских вождей. Вот почему для Сталина вопросом жизни и смерти является: убить Четвертый Интернационал в зародыше! Сейчас, когда мы разбираем здесь московские процессы, в Москве, по сообщению газет, заседает Исполнительный Комитет Коминтерна. Его порядком дня является: борьба против мирового троцкизма. Сессия Исполнительного Комитета Коминтерна является не только звеном в длинной цепи московских подлогов, но и их проэкцией на мировой арене. Мы услышим завтра о новых злодеяниях троцкистов в Испании, об их прямой или косвенной поддержке фашистов. Отголоски этой низменной клеветы мы уже слышали, впрочем, в этом зале. Мы услышим завтра, как троцкисты в Соединенных Штатах подготовляют железнодорожные катастрофы и закупорку Панамского канала в интересах Японии. Мы услышим послезавтра, как троцкисты в Мексике принимают меры к реставрации Порфирия Диаса. Вы скажете, что Диас давно умер. Московские творцы амальгам не останавливаются перед такими пустяками. Они вообще ни перед чем ни останавливаются. Политически и морально вопрос идет для них о жизни и смерти. Эмиссары ГПУ рыщут во всех странах Старого и Нового Света. Недостатка в деньгах у них нет. Что значит для правящей клики израсходовать лишних 20-50 миллионов долларов, чтоб поддержать свой авторитет и свою власть? Человеческие совести покупаются этими господами так, как картофель. Мы увидим немало таких примеров.

К счастью, не все продажны. Иначе человечество давно бы загнило. Здесь, в лице комиссии, мы имеем драгоценную клеточку неподкупной общественной совести. Все, кто жаждут освежения общественной атмосферы, будут инстинктивно тянуться к Комиссии. Несмотря на интриги, подкуп, клеветы, она быстро покроется броней сочувствия широких народных масс.

Г.г. члены Комиссии! Вот уже пять лет -- я повторяю: пять лет! - как я непрестанно требую создания международной следственной комиссии. День, когда я получил телеграмму о создании вашей предкомиссии, был великим праздником в моей жизни. Друзья спрашивали меня не без тревоги: не проникнут ли в Комиссию сталинцы, как они проникли сперва в Комитет защиты Троцкого. Я отвечаю: при свете дня сталинцы не страшны. Наоборот, я буду приветствовать самые отравленные вопросы со стороны сталинцев: чтоб сокрушить их, мне нужно только рассказать то, что было в действительности. Мировая пресса даст моим ответам необходимую огласку. Я знал заранее, что ГПУ будет подкупать отдельных журналистов и целые газеты. Но я не сомневался ни минуты в том, что мировой совести подкупить нельзя, и что она и в этом случае одержит одну из самых блестящих своих побед.

Уважаемые члены Комиссии! Опыт моей жизни, в которой не было недостатка ни в успехах, ни в неудачах, не только не разрушил моей веры в светлое будущее человечества, но наоборот, придал ей несокрушимый закал. Та вера в разум, в истину, в человеческую солидарность, которую я на 18-м году жизни нес в рабочие кварталы провинциального русского города Николаева, эту веру я сохранил полностью и целиком. Она стала более зрелой, но не менее пламенной. В самом факте образования вашей Комиссии, в том, что во главе ее стало лицо с несокрушимым моральным авторитетом, лицо, которое по своему возрасту, имело бы право оставаться в стороне от стычек на политической площади, - в этом факте я вижу новое и поистине великолепное подкрепление оптимизма, составляющего основной элемент моей жизни.

Г.г. члены Комиссии! Г. адвокат Финнерти! и вы, мой защитник и друг, Гольдман! Позвольте вам всем выразить мою горячую признательность, которая в данном случае имеет не личный характер. И позвольте мне, в заключение выразить свое глубокое уважение педагогу, философу, воплощению подлинного американского идеализма, мудрецу, который возглавляет работы вашей Комиссии.

---

Памяти старика

Речь Дж. П. Каннона на траурном митинге в память Л. Д. Троцкого,
Нью Йорк, 28-го августа 1940 г.

Вся сознательная жизнь тов. Троцкого со дня его вступления в рабочее движение в провинциальном русском городе Николаеве, 18-ти лет от роду, до дня его кончины в Мексико Сити, 42 года спустя, была полностью посвящена работе и борьбе за одну центральную идею. Он стоял за освобождение рабочего класса и угнетенных народов всего мира и за превращение капиталистического общества в социалистическое путем социальной революции. В его концепции успешная освободительная социальная революция требует руководства революционной политической партии рабочего авангарда.

В продолжение всей своей сознательной жизни тов. Троцкий ни разу не отступил от этой идеи. Он ни разу не усомнился в ней и неустанно боролся за ее осуществление. На смертном одре, в его последнем обращении к нам, своим ученикам, - в его завещании, - он подтверждает свою веру в эту идею всей его жизни: "Передайте нашим друзьям, что я уверен в победе 4-го Интернационала. Идите вперед!"

Его дела и его заветы известны всему миру. По телеграфным проводам мировая печать передала его последний завет миллионам людей. Во всех странах мира, умы и сердца всех тех, кто скорбит сегодня вместе с нами, терзает одна мысль: переживет ли его кончину то движение, которое он создал и вдохновлял? Удержат ли его ученики свои сомкнутые ряды? Способны ли они будут выполнить его заветы и осуществить освобождение угнетенных путем победы 4-го Интернационала?

Не колеблясь ни минуты, мы даем утвердительный ответ. Враги, которые предсказывают крушение троцкистского движения без Троцкого, и те малодушные друзья, которые опасаются этого, только показывают, что они не понимают Троцкого, - чем он был, что он значил и что он оставил после себя. Никогда еще неутешной семье не было оставлено такое богатое наследство, как то, которое тов. Троцкий, как заботливый отец, оставил семье 4-го Интернационала, как представителям всего передового человечества. Он оставил нам великое идейное наследство. Эти идеи проложат путь к светлому свободному будущему всего человечества. Могучие идеи Троцкого - наша программа и наше знамя. Они верное руководство к действию в сложнейших вопросах нашей эпохи и прочный залог того, что мы правы и что наша победа неизбежна.

Троцкий считал идеи величайшей на свете силой. Творцы идей могут быть уничтожены, но сами идеи, раз пущенные в обращенье, живут своей собственной жизнью. И если эти идеи верны, они проложат себе путь через все препятствия. Это было центральной, доминирующей концепцией тов. Троцкого. Не раз он пояснял нам: "Не партия создает программу (идею), а программа создает партию". В личном письме мне он писал: "Мы оперируем самыми правильными и могучими идеями при недостатке сил и материальных средств. Но в конце-концов правильные идеи всегда побеждают и находят для себя необходимые материальные средства и силы".

Троцкий, ученик Маркса, как и Маркс считал, что когда идея проникает в массы, она сама становится материальной силой. Убежденный в этом, он никогда не сомневался, что его работа переживет его. Убежденный в этом, он мог и на смертном своем одре провозгласить свою веру в грядущую победу 4-го Интернационала, который является воплощением его идей. Кто сомневается в этом, не знает Троцкого.

Сам Троцкий считал, что его главное значение, - не в его физической жизни, не в его эпических подвигах, размахом и величием которых он превосходит все героические фигуры истории, но в том, что он оставит после себя, когда убийцы выполнят свое дело. Он знал, что он обречен и лихорадочно работал, чтоб оставить нам а через нас -- человечеству все, что только возможно. В последние одиннадцать лет своего изгнания он приковал себя к письменному столу и работал, с такой энергией, с такой настойчивостью, с такой выдержкой, как никто из нас не умеет работать, как только гении умеют работать. Он работал, чтоб излить на бумаге все богатое содержание своего могучего ума и сохранить это в перманентной, письменной форме для нас и для тех, кто придет после нас.

Весь Троцкий, как и весь Маркс, сохранен в его книгах, его рукописях и его письмах. Его многотомная переписка, где подчас встречаются его самые блестящие мысли и его самые интимные личные чувства и переживания, должна быть собрана и опубликована. Когда это будет выполнено, когда его письма выйдут в свет, наряду с его книгами, с его брошюрами и статьями, мы и все те, кто идет с нами в борьбе за освобождение человечества, все еще будем иметь нашего Старика в помощь нам.

Он знал, что супер-Борджиа в Кремле, что Каин-Сталин, истребивший все поколение Октябрьской революции, наметил его жертвой, и что раньше или позже его кровавый замысел удастся. Вот почему он работал с таким напряжением, вот почему он спешил излить все, что было у него в мозгу, запечатлеть это на бумаге, где уж никто не мог этого уничтожить.

Только вчера вечером я говорил с одним из преданных секретарей Старика, с молодым товарищем, который служил ему многие годы и знал близко его личную жизнь в последние годы изгнания. Я убеждал его начать писать свои воспоминания. Я говорил: "Мы все должны записать все, что нам известно о Троцком, каждый обязан записать свои воспоминания и впечатления. Мы не должны забывать, что мы вращались в орбите величайшей фигуры нашего времени. Миллионы людей будущих поколений будут жадно разыскивать все данные о нем, каждое слово, каждое впечатление, бросающее свет на него, на его идеи, его цели и его личную жизнь.

Товарищ возразил: "Я могу рассказать только о его личных качествах, как я их наблюдал, о методе его работы, о его человеколюбии, его великодушии. Но я ничего не могу написать о его идеях. Они уже записаны. Все, что он мог сказать, все, что было в его уме и памяти, все это уже на бумаге. Он, видимо, поставил себе целью исчерпать самые глубины своего ума, извлечь все, что можно, и дать это миру в своих произведениях. Часто, в случайном разговоре за обеденным столом всплывал какой-нибудь вопрос, завязывалась дискуссия, и Старик высказывал какие-нибудь новые и свежие взгляды. Почти неизменно, замечания, сделанные мимоходом в обеденной беседе, позднее появлялись либо в книге, либо статье или письме".

Троцкого убили не одним ударом, не в тот момент, когда убийца, агент Сталина, вонзил острие топора в его затылок. Этот удар был только последним ударом. Его убивали постепенно, его убивали много раз. Семь раз его убивали, когда убили семь секретарей его. Четыре раза его убивали, когда убили его четырех дочерей и сыновей.. Его убивали, когда истребляли его старых сподвижников по Русской революции.

И все же, несмотря на все это он остался на высоте своей задачи. Постаревший, под моральными, душевными и физическими ударами, больной он продолжал, пока было время, заканчивать свое завещание человечеству. Он все собрал воедино, -- каждую мысль, каждую идею, каждый урок из его прошлого опыта, - чтоб дать нам сокровищницу, которой не коснутся ни моль, ни ржавчина. Троцкий резко отличался от других деятелей и от случайных вождей, в свое время увлекавших массы. Сила этих людей, почти неизменно, связана была с их личностью, с чем-то, другим непередаваемым. Их влияние не пережило их смерти. Вспомним на минуту выдающихся людей нашего поколения, или поколения только что отошедшего: Клемансо, Гинденбург, Вильсон, Теодор Рузвельт, Брайан. Большие массы следовали за ними и опирались на них. Но теперь этих людей уже нет в живых и их влияние умерло с ними. Ничего не осталось кроме памятников и надгробных речей. В них не было ничего замечательного, кроме их личности. Они были оппортунистами, вождями на час. Они не оставили идей, которые могли бы вести и воодушевлять после того, как их тела превратились в прах, а их образы -- в воспоминания.

Не таков был Троцкий. И он, к слову сказать был человеком дела. Его деяния воплощены в величайшей революции в истории человечества. Но в отличие от оппортунистов и вождей на час, его деяния вдохновлялись великими идеями, и эти идеи еще живут. Он не только делал революцию, он писал ее историю и разъяснял те основные законы, которые управляют всеми революциями. В "Истории Русской Революции", которую он считал своим лучшим произведением, он дал нам руководство, как делать новые революции или, вернее, как распространить по всему миру революцию, которая была начата в Октябре 1917 года.

Троцкий, великий человек мысли, сам был учеником еще большего человека - Маркса. Троцкий не создал и не претендовал на создание тех основных идей, которые он излагал. Он строил на фундаменте, заложенном великими каменщиками 19-го столетия: Марксом и Энгельсом. К тому же, он прошел великую школу Ленина и учился у него. Троцкий полностью усвоил идеи, завещанные Марксом, Энгельсом и Лениным. Он овладел их методом. Гениальность Троцкого состояла в развитии этих идей в новых условиях и в их блестящем применении к современной борьбе пролетариата. Чтобы понять Троцкого, надо помнить, что он был учеником Маркса, ортодоксальным марксистом. Он боролся под знаменем Маркса 42 года! В последний год своей жизни он все отодвинул в сторону во имя политической и теоретической защиты марксизма в рядах 4-го Интернационала. Последняя статья его, оставленная в неотделанной форме на его письменном столе, последняя статья, над которой он работал, была защитой марксизма против современных ревизионистов и скептиков. Сила Троцкого прежде всего и больше всего была силой марксизма.

Дать вам конкретный пример силы идей Маркса? Подумайте только: когда Маркс умер в 1883 г. Троцкому было только четыре года. Ленину было только 14. Ни тот, ни другой не могли ни знать Маркса, ни даже слышать о нем. И все же оба они стали великими историческими фигурами благодаря Марксу, благодаря тому что идеи Маркса были распространены еще до их появления на свет. Эти идеи жили своей собственной жизнью. Они сформировали жизнь Ленина и Троцкого. Идеи Маркса были с ними и руководили каждым шагом, который они предпринимали в величайшей в истории революции.

Так и идеи Троцкого, которые являются развитием идей Маркса, будут влиять на нас, его учеников, переживших своего учителя. Они будут формировать еще гораздо более выдающихся учеников будущего, которые еще не знают имени Троцкого. Многие из тех, которым предстоит быть наиболее выдающимися троцкистами, сейчас сидят еще на школьных скамьях. Они будут питаться идеями Троцкого как Троцкий и Ленин питались идеями Маркса и Энгельса.

Ведь и наше движение в Соединенных Штатах сформировалось и воспиталось на его идеях, без его физического присутствия, в первый период даже без связей с ним. Троцкий был в ссылке, в изоляции в Алма-Ата, когда мы в 1928 г. начали борьбу за троцкизм в этой стране. В течение долгого времени мы не имели контакта с ним, не знали даже жив ли он, или нет. Мы не имели даже собрания его сочинений. Все, что мы имели это был единственный документ: Критика Проекта Программы Коминтерна. Этого было довольно. В свете единственной рукописи указавшей нам путь, мы с полнейшей уверенностью открыли борьбу, прошли через раскол с колеблющимися элементами, создали остов организации в национальном масштабе и основали еженедельную прессу. Наше движение было крепко построено с самого начала и осталось крепким, потому что оно было построено на идеях Троцкого. Только год спустя нам удалось установить непосредственные сношения со Стариком.

Так было со всеми секциями 4-го Интернационала во всем мире. Только совсем немногие из товарищей знали Троцкого лично. И все же его знали везде: и в Китае, и за широкими морями в Чили, в Аргентине, Бразилии, Австралии, почти во всех странах Европы, в Соединенных Штатах, Канаде, Индо-Китае, Южной Америке. Они его никогда не видели, но идеи Троцкого спаяли их в однородное и крепкое мировое движение. Так это и будет продолжаться после его физической смерти. Сомнению здесь нет места.

Троцкий уже занял прочное место в истории. Он всегда будет стоять на исторической высоте рядом с тремя другими гигантами пролетариата: Марксом, Энгельсом и Лениным. Возможно, более того, вполне вероятно, что в исторической памяти человечества его имя более других будет вызывать самую теплую любовь, самую сердечную благодарность, ибо он так долго боролся и против такого числа врагов, боролся так честно, так героически и с такой беззаветной преданностью! Будущие поколения свободного человечества будут с ненасытной любознательностью оглядываться на эту безумную эпоху реакции, кровавого насилия и социальных потрясений, на эту эпоху смертельной агонии одной общественной эпохи и родовых мук другой. Рассматривая через историческую призму, как угнетенные народные массы, темные, ослепленные, повсюду искали путей ощупью, они будут вспоминать имя того гения, который давал им свет, то великое сердце, которое давало им мужество.

Из всех выдающихся людей нашего времени, из всех общественных деятелей, к которым массы обращались за руководством в эти смутные ужасные времена, один Троцкий разъяснил нам все, один он проливал свет на тьму. Его ум один раскрывал тайны и распутывал сложные узлы нашей эпохи. Великий мозг Троцкого - вот чего так страшились его враги. С ним они не могли совладеть. Ему они не находили ответов. В ужасающие-чудовищном способе, которым они убили его, таится глубокий символ. Они ударили по его мозгу! Но богатейшие продукты этого мозга живут. Они уже вырвались, их никогда не поймать, никогда не уничтожить.

Мы не преуменьшаем силы удара, который был нанесен нам, нашему движению во всем мире. Это страшнейшее бедствие. Мы потеряли нечто, такой неизмеримой ценности, чего никогда снова не обрести. Мы потеряли воодушевление его физического присутствия, его мудрый совет. Все это утеряно навсегда. Русский народ потерпел самый тяжелый удар. Но тот самый факт, что после одиннадцати лет сталинская камарилья вынуждена была убить Троцкого, что она вынуждена была протянуть руку из Москвы, сосредоточить все свои усиля, чтоб покончить с Троцким, - это самое лучшее доказательство того, что Троцкий живет в сердце русского народа. Он не верил потокам лжи. Он надеялся на его возвращение и ждал его. Его слова еще звучат в СССР.

За несколько дней до смерти тов. Троцкого, администрация "Бюллетеня Оппозиции" получила письмо от Риги. Оно было отправлено до включения Латвии в состав СССР и сообщало простыми словами, что "Открытое Письмо" Л. Д. Троцкого рабочим СССР было получено ими, наполнило их сердца мужеством, осветило им путь. В письме сообщалось, что послание Троцкого они заучили наизусть, слово за словом, и будут передавать его из уст в уста, что бы ни случилось. Во истину, мы уверены в том, что слова Троцкого будут жить в Советском Союзе дольше, чем кровавый режим Сталина. В грядущий великий день освобождения, послание Троцкого станет знаменем русского народа.

Весь мир знает кто убил Троцкого. Мир знает, что на своем смертном одре Троцкий заклеймил Сталина и его ГПУ в убийстве. Заявление убийцы, заранее заготовленное, окончательное доказательство, если в нем еще есть нужда, что убийство - дело ГПУ. Простое повторение клеветы Московских процессов; глупая попытка полицейского ума восстановить подлоги, дискредитированные в глазах всего света. Повод к убийству вырастал из мировой реакции, страха перед революцией, и чувства ненависти и мстительности предателей. Английский историк Маконей как-то заметил, что вероотступники всех времен обнаруживали невероятное озлобление по отношению к тем, которых они предавали. Сталин и его шайка изменников пылали безумной ненавистью к человеку, который напоминал им их вчерашний день. Троцкий - символ великой русской революции, - постоянно напоминал им о деле, которое они покинули и предали, и они ненавидели его за это. Они ненавидели его за все великие и благородные человеческие качества, которые он олицетворял, и которым они были совершенно чужды. Уничтожить его, во что бы то ни стало, сделалось их целью.

Их тупые полицейские мозги не могут понять, что все, что было лучшего в Троцком, он оставил после себя. Даже в смерти своей он расстроил их планы. Ибо, то что они стремились уничтожить более всего, - память о революции и надежду на революцию - это Троцкий оставил после себя.

Теперь я перехожу к самой горестной стороне события, к мысли, которая, я уверен, терзает нас всех. В тот момент, когда мы узнали об удавшемся нападении, я уверен, каждый из нас спрашивал себя: Разве мы не могли уберечь его еще на некоторое время? Еслиб мы были бдительней, еслиб мы приложили больше стараний, не смогли ли бы мы спасти его? Дорогие товарищи! Не будем упрекать себя! Тов. Троцкий был обречен и осужден на смерть много лет тому назад. Предатели революции знали, что в нем жила революция, ее традиции, надежды. Все ресурсы могущественного государства, приведенные в движение ненавистью и мстительностью Сталина, были направлены на уничтожение одного человека, без средств, окруженного только небольшой группой приверженцев. Все сподвижники его были истреблены: семь его верных секретарей, четверо детей его. Да, вопреки тому, что они наметили его жертвой тотчас после высылки его из России, в течение одиннадцати лет мы охраняли его, это были самые плодотворные годы всей его жизни. Это были годы, когда в полной зрелости сил, он посвятил себя делу суммирования и воплощения в перманентную литературную форму результатов его опыта и его мысли.

Если вы упрекаете себя или нас в том, что эта машина смерти в конце концов настигла Троцкого и свалила его, то вы должны помнить, как трудно уберечь, кого бы то ни было от убийц. Убийца, преследующий свою жертву день и ночь, нередко пробивается через все заграждения. Даже русские цари и другие сильные мира сего, опирающиеся на полицейский аппарат могущественных государств, не всегда избегали смерти от руки ничтожной группы решительных террористов, располагавших лишь самыми скромными средствами. Так бывало не раз в до-революционной России. А тут, по отношению к Троцкому, все это имелось налицо, только в обратном порядке. Все ресурсы были в руках убийц. Могущественный государственный аппарат, превращенный в машину смерти, направленный против одного человека и группы его верных приверженцев. И если, в конце концов, убийцам удалось прорваться, то мы обязаны спросить себя, было ли нами сделано все возможное, чтобы предотвратить или отодвинуть это. Да, мы сделали все, что могли. По совести, мы можем сказать, что мы сделали все, что могли.

После покушения 24-го мая мы опять поставили в порядок дня в руководящих органах партии вопрос о защите тов. Троцкого. Все товарищи, как один, считали это нашей важнейшей задачей, вопросом величайшего значения для народных масс всего мира и для будущих поколений. Все были единодушны, что в первую голову мы должны предпринять все, что в наших силах, для защиты жизни нашего гения, нашего товарища, который помогал нам и вел нас так верно. Делегация партийных вождей посетила Мексико. Это оказалось нашей последней поездкой. Там, по этому случаю, после совещания с Львом Давидовичем было решено предпринять новую кампанию по усилению охраны. Мы собрали в этой стране несколько тысяч долларов для обороны дома; все члены партии и сочувствующие щедро и самоотверженно отозвались на призыв.

В тот час, когда смертельный удар был нанесен, я возвращался поездом из специальной поездки в Миннеаполис. Я отправился туда с целью подбора новых, особо квалифицированных товарищей для охраны в Койоакане. Я сидел в вагоне с чувством удовлетворения, что цель поездки выполнена, что подкрепление охраны обеспечено.

Позднее, когда поезд проезжал через Пенсильванию, в четыре часа утра прибыли свежие газеты с известием, что убийца прорвался через все преграды и вонзил острие топора в мозг тов. Троцкого. Это было началом ужасного дня, самого черного дня нашей жизни, когда мы ждали известий час за часом, в то время как Лев Давидович в своем последнем поединке тщетно боролся со смертью. Но даже тогда, когда по иногородному телефону пришло известие: "умер Лев Давидович", - даже в тот час ужасного горя, мы не позволили себе предаться скорби. Мы тотчас же всецело погрузились в работу, дабы защитить его память и выполнить его завещание. И мы работали с таким напряжением, как никогда, ибо впервые мы ясно осознали, что теперь нам предстоит делать все самим. Мы не можем больше опираться на Льва Давидовича. Все, что должно быть сделано, мы должны сделать. В таком духе нам и надлежит теперь работать.

Капиталистические хозяева мира инстинктивно понимали значение имени Троцкого. Друг угнетенных, организатор революций, он был олицетворением всего того, что они ненавидели, чего они страшились! Даже в смертный час они поносили его. Их газеты изливают потоки грязи на его имя. Он был мировым изгнанником в эпоху реакции. Уже тот факт, что путь Троцкому был прегражден во все капиталистические страны, является лучшим опровержением всей сталинской клеветы, всех отвратительных обвинений, будто он изменил революции, будто он отвернулся от рабочих. Капиталистический мир им в этом убедить не удалось. Ни на одну минуту!

Буржуазия боится и ненавидит даже его безжизненное тело. Ворота нашей великой демократии открыты многочисленным политическим изгнанникам. Реакционеров всех видов, демократическую сволочь, покинувшую и предавшую свой народ, монархистов и даже фашистов с почестями встречают в Нью-Йоркской гавани. Но даже безжизненное тело друга угнетенных не могло найти убежища здесь! Мы не забудем этого! Эту обиду мы затаим в наших сердцах и в свое время отомстим за нее.

Великая и могучая демократия Рузвельта и Холла не позволила нам привести его останки для погребения. И все же он здесь с нами. Каждый из нас знает, что он здесь с нами, в этот вечер, -- не только его великие идеи, но и сам он в этот вечер с нами, - в наших воспоминаниях, как человек. Мы имеем право гордиться тем, что лучший человек нашего времени принадлежал нам, что нам принадлежали самый великий ум, самое отважное и самое преданное сердце. Классовое обществе, в котором мы живем возвышает подлецов, обманщиков, карьеристов, клеветников и поработителей народа. Трудно назвать какого-нибудь интеллигента, представителя упадочного класса общества, какое бы положение он ни занимал, который не был бы ничтожным лицемером и презренным трусом, прежде всего занятым своими мелочными делами и дрожащим за свою ничего не стоящую шкуру. Что за низменное племя! Ни честности, на дарованья! Нет у них ни единственного человека, способного зажечь пламя в сердцах молодежи. Наш Лев Давидович был сделан из другого теста. Он высоко парил над этими карликами своим душевным величием.

Ему не разрешили быть гражданином ни одной страны. Но, поистине, он был много выше этого. Он был уже, и по своему уму, и по образу жизни, человеком коммунистического будущего. И память о нем, как о человеке, как о товарище, драгоценнее всего на свете. Трудно представить себе, что человек такого рода жил среди нас. Мы все копошимся в стальных сетях классового общества с его неравенством, его противоречиями, его условностями, дутыми ценностями и ложью. Классовое общество отравляет и развращает нас. Мы все принижены, придавлены и ослеплены им. Нам трудно представить себе, какими будут человеческие отношения, нам трудно вообразить, какой будет человеческая личность в свободном обществе.

Тов. Троцкий дал нам предвосхищенный образ. В нем, в его фигуре, в его человеческой личности, мы уловили образ будущего человека коммунистического общества. Эта память о Льве Давидовиче, как о человеке, как о товарище, величайший залог того, что дух человека, стремящийся к солидарности человечества, непобедим. Многое отойдет из нашей ужасной эпохи. Капитализм и его "герои" исчезнут. Сталин и Гитлер, и Рузвельт, и Черчилль, и вся их ложь и несправедливость, и лицемерие, - все это будет истреблено огнем и мечом. Но дух коммунистического человека, который тов. Троцкий олицетворял, - он не умрет!

Судьба сделала нас, простых смертных, ближайшими учениками тов. Троцкого. Мы становимся теперь его наследниками, на нас возложена миссия выполнить его заветы. Он нам доверял. В своих последних словах он заверял нас, что мы правы и что мы победим. Мы должны только иметь веру в себя и в идеи и традиции, которые он оставил нам в наследство.

Ему мы обязаны всем. Мы обязаны ему нашим политическим бытием, нашими познаниями, нашей верой в будущее. И мы не одни. Есть множество других, подобных нам, во всех частях света. Никогда не забывайте, что мы не одни. Троцкий воспитал кадры учеников в более, чем 30-ти странах света. Они убеждены до мозга костей в своем праве на победу. Они не поколеблятся. И мы не поколеблемся. "Я уверен в победе Четвертого Интернационала", -- сказал тов. Троцкий в последние минуты своей жизни. Так же уверены в ней и мы.

Троцкий не разу не усомнивался и мы никогда не усомнимся, что вооруженные его орудием, его идеями, мы выведем порабощенные массы всего мира из этого кровавого болота войны к новому социалистическому обществу. Это наш обет сегодня, над могилой тов. Троцкого.

И здесь, над этой могилой, мы также даем обет, что никогда не забудем его прощального завета - охранять и оберегать его спутницу и соратницу, преданную подругу всех его странствований и его борьбы. "Берегите ее" - сказал он - "мы были вместе долгие годы". Да, мы будем оберегать ее. Прежде всего, мы будем оберегать Наталью Ивановну.

Еще несколько последних прощальных слов нашему великому товарищу и учителю, который теперь стал нашим самым славным мучеником. Мы не скрываем горя, которое сжимает наши сердца. Но наше горе - не горе, которое доводит до отчаяния, не горе, которое подтачивает волю. Оно закалено возмущением и ненавистью, и решимостью. Мы превратим его в воинственную энергию для продолжения борьбы Льва Давидовича. Простимся с ним, как пристойно ученикам его, как пристойно добрым солдатам армии Троцкого. Не придавленные слабостью и отчаянием, но подняв голову, с сухими глазами и сомкнутыми кулаками. С песней борьбы и победы на устах. С песней веры в Четвертый Интернационал Троцкого: "с Интернационалом воспрянет род людской".

---

Троцкий, Ленин и Каменев во время гражданской войны

---

От редакции

К глубочайшему сожалению Редакция "Бюллетеня" не имеет возможности поместить в этом номере ни описания многотысячной похоронной процессии в Мексико Сити, ни привести текста всех многочисленных телеграмм с выражением сочувствия и пролетарской солидарности от секций Четвертого Интернационала и от разных рабочих организаций всего мира.

Мы нижеприводим названия рабочих организаций выразивших сочувствие и солидарность:

Интернациональный рабочий фронт и Интернациональный марксистский центр: Пум (Испания); Независимая рабочая партия (Великобритания); Революционно-социалистическая рабочая партия (Голландия); Независимая социалистическая партия (Италия); Коммунистическая партия оппозиции, Марксисты-Интернационалисты, Искра (Германия); Независимая социалистическая группа (Швеция); Национальный комитет независимой рабочей партии Великобритании. Независимая рабочая лига САСШ. Рабочая партия Капштадта (Южная Африка).

Секции IV-го Интернационала: С. А. Соединенных Штатов, Канады, Великобритании, Германии, Шотландии, Ирландии, Южной Африки, Китая, Чили.

Поступили также многочисленные телеграммы от профессиональных союзов и от друзей и сочувствующих из разных частей света: от делегаций испанских эмигрантов в Коацакоалкос (Мексика), от группы друзей из Иоганисбурга (Южная Африка), из Лондона (Англия), из Сидней (Австралия), из Берна (Швейцария), и из разных городов Соединенных Штатов.

---

Манифест Четвертого Интернационала

Одобрен чрезвычайной конференцией Четвертого Интернационала 26 мая 1940 г.

Империалистская война и пролетарская революция.

Настоящая конференция Четвертого Интернационала, Мировой партии социалистической революции, собралась в поворотный момент второй империалистской войны. Период нащупывания путей, подготовки и относительного военного бездействия оставлен далеко позади. Германия пустила в дело всех фурий ада для своего решительного наступления, на которое союзники, с своей стороны, отвечают всеми силами разрушения. Жизнь Европы и человечества будет отныне определяться в течении длительного периода ходом империалистской войны и ее экономическими и политическими последствиями.

Четвертый Интернационал считает своевременным открыто и ясно сказать, что он думает об этой войне и об ее участниках, как он оценивает политику различных рабочих организаций по отношению к войне, и, главное, в чем он видит путь выхода на дорогу мира, свободы и благоденствия.

Четвертый Интернационал обращается не к правительствам, вовлекшим народы в бойню, не к буржуазным политикам, ответственным за свои правительства, и не к рабочей бюрократии, поддерживающей воюющую буржуазию. Четвертый Интернационал обращается к рабочим, к женщинам-работницам, к солдатам и матросам, к разоренным крестьянам, к порабощенным жителям колоний. Четвертый Интернационал не имеет никаких связей с угнетателями, эксплоататорами, империалистами. Он является мировой партией трудящихся, угнетенных, эксплоатируемых. Для них предназначен этот Манифест.

Общие причины нынешней войны

Со времени войны 1914-1918 гг. техника стала несравненно могущественнее, а человечество -- значительно беднее. Жизненный уровень целых стран снизился. Сельское хозяйство у порога нынешней войны находилось в худшем состоянии, чем в начале прошлой войны. Аграрные страны разорены. В промышленных странах подверглись экономическому разгрому промежуточные классы, и сложился постоянный подкласс безработных, новых париев. Внутренний рынок сжался. Экспорт капиталов сократился. Империализм фактически уничтожил мировой рынок, разбил его на замкнутые сферы господства отдельных мощных стран. При значительном росте численности населения земного шара, мировая торговля 109 государств нашей планеты упала за последнее десятилетие перед войной почти на четверть. В отдельных странах обороты внешней торговли уменьшились в два, три и четыре раза.

Колониальные страны страдают от собственного кризиса и от кризисов метрополий. Отсталые народы, сохранившие вчера полусвободу, сегодня ввергаются в рабство (Абиссиния, Албания, Китай). Каждой империалистской стране нужны свои собственные источники сырья, прежде всего для войны, т. е. для новой борьбы за сырье. Чтоб стать богаче, капиталисты разрушают и сжигают все, что создано трудом веков.

Всем тесно в мире загнивающего капитализма. Вопрос о сотне лишних беженцев становится величайшей проблемой для такой мировой державы, как Соединенные Штаты. В эпоху авиации, беспроволочного телеграфа, телефона и телевиденья, передвижение из страны в страну парализовано паспортами и визами. Период замирания внешней торговли и сужения внутренней является вместе с тем периодом ужасающего обострения шовинизма, особенно антисемитизма. В эпоху своего подъема капитализм вывел еврейство из гетто и сделал его служебным фактором своей торговой экспансии. Ныне, упадочное капиталистическое общество стремится вытеснить еврейство из всех своих пор. 17 миллионов душ на два миллиарда населения земного шара, т. е. меньше 1%, не могут найти себе больше места на нашей планете! Среди великих просторов природы и чудес техники, которая, вдобавок к земле, завоевала для людей и небо, буржуазия умудрилась превратить нашу планету в смрадную тюрьму.

"Империализм поставил на карту судьбу европейской культуры, - писал Ленин 1-го ноября 1914 г., т. е. в начале прошлой империалистской войны: - за данной войной, если не будет ряда успешных революций, последуют вскоре другие войны, - сказка о "последней войне" есть пустая, вредная сказка"и Запомните, рабочие, это предсказание. Нынешняя война - вторая империалистская война - не случайность, не продукт воли того или другого диктатора: она была предвидена заранее. Она с железной необходимостью выросла из противоречия международных капиталистических интересов. Вопреки официальным басням, рассчитанным на убаюкиванье народа, главным источником войн, как и других социальных бедствий - безработицы, дороговизны, фашизма, колониального гнета - является частная собственность на средства производства и опирающееся на эту основу буржуазное государство.

При нынешнем уровне техники и выучке рабочих вполне возможно было бы создать достойные условия материального и духовного развития для всего человечества. Нужно было бы только правильно, научно, разумно, по общему плану, организовать хозяйство в каждой стране и на всей нашей планете. До тех пор, однако, пока главные производительные силы народа принадлежат трестам, т. е. отдельным капиталистическим кликам, и пока национальное государство остается покорным орудием в руках этих клик, борьба за рынки, за источники сырья, за господство над миром должна неизбежно принимать все более разрушительный характер. Вырвать государственную власть и господство над хозяйством из рук жадных империалистских клик может только революционный рабочий класс. Таков смысл слов Ленина о том, что без "ряда успешных революций" неизбежно последует новая империалистская война. События принесли проверку разных предсказаний и обещаний. Сказка о "последней войне" оказалась ложью. Предсказанье Ленина стало трагической правдой.

Непосредственные причины войны

Непосредственной причиной нынешней войны является соперничество между старыми, богатыми колониальными империями, как Великобритания и Франция, и запоздалыми империалистскими хищниками, как Германия и Италия.

XIX столетие было эпохой неоспоримой гегемонии старейшей капиталистической державы, Великобритании. С 1815 до 1914 г., - правда, не без отдельных военных взрывов -- господствовал британский мир". Флот Великобритании, самый могущественный в мире, играл роль полисмена морей. Эта эпоха отошла, однако, в прошлое. Уже к концу прошлого века на первое место в Европе стала выдвигаться вооруженная новейшей техникой Германия. За океаном поднялась еще более могущественная страна, бывшая британская колония. Важнейшим экономическим противоречием, приведшим к войне 1914-1918 гг., было соперничество между Великобританией и Германией. Со стороны Соединенных Штатов участие в войне имело превентивный характер: нельзя было позволить Германии подчинить себе европейский континент.

Поражение отбросило Германию в состояние полного бессилия. Расчлененная, окруженная врагами, разоренная контрибуцией, ослабленная потрясениями гражданской войны, она представлялась надолго, если не навсегда, вышедшей из строя. На европейском материке первая скрипка оказалась временно в руках Франции. Для победоносной Англии итог войны сложился к конце концов отрицательно: рост независимости доминионов; стремление колоний завоевать самостоятельность; утрата морской гегемонии; ослабление значения морского флота вследствие развития авиации.

В первые годы после победы Англия пыталась еще, по инерции, играть первую роль на мировой арене. Ее трения с Соединенными Штатами начали принимать явно угрожающий характер. Ближайшая война, казалось, вспыхнет между двумя англо-саксонскими претендентами на мировое господство. Однако, Англии пришлось скоро убедиться, что ее экономический удельный вес недостаточен для состязания с заокеанским колоссом. Соглашение с Соединенными Штатами о равенстве флотов означало формальный отказ от морской гегемонии, уже утерянной фактически. Замена свободной торговли протекционизмом означала открытое признание поражения британской промышленности на мировом рынке. Отказ от политики "блестящей изоляции" повлек за собой введение принудительной воинской повинности. Так, все священные традиции пошли прахом.

Подобное же несоответствие между экономическим удельным весом и мировым положением характерно и для Франции, только в меньшем масштабе. Ее гегемония в Европе держалась на временной конъюнктуре, созданной разгромом Германии и искусственными комбинациями Версальского договора. Численность населения и экономическая база под этой гегемонией были слишком недостаточны. Когда из под гипноза победы стало выступать наружу реальное соотношение сил, Франция оказалась гораздо слабее, чем представлялось не только друзьям, но и врагам. Ища прикрытия, она стала в сущности последним доминионом Великобритании.

Возрождение Германии на основе ее первоклассной техники и организаторских способностей было неизбежно. Оно пришло скорее, чем думали, в значительной мере, благодаря Англии, которая стала поддерживать Германию -- против СССР, против чрезмерных претензий Франции и, в более отдаленной перспективе, против Соединенных Штатов. Такие международные комбинации не раз удавались капиталистической Англии в прошлом, пока она оставалась сильнейшей державой. Одряхлев, она оказалась не в силах совладеть с теми духами, которых вызвала.

Вооруженная более современной, более массовой и гибкой техникой, Германия снова начала вытеснять Англию из очень важных рынков, в частности на юге-востоке Европы и в латинской Америке. В отличие от XIX столетия, когда конкуренция капиталистических стран развертывалась на расширяющемся мировом рынке, сейчас экономическая арена борьбы непрерывно сужается, так что империалистам не остается ничего другого, как рвать друг у друга куски с мирового рынка.

Инициатива нового передела мира и на этот раз, как в 1914 г., естественно принадлежала германскому империализму. Застигнутое врасплох британское правительство пыталось сперва откупиться от войны уступками за чужой счет (Австрия, Чехословакия). Но этой политики хватило не надолго. "Дружба" с Великобританией была для Гитлера только коротким тактическим этапом. Лондон успел уже уступить Гитлеру больше, чем тот рассчитывал получить. Мюнхенское соглашение, при помощи которого Чемберлен надеялся надолго закрепить дружбу с Германией, привело, наоборот, к ускорению разрыва. Гитлер не мог ничего больше ждать от Лондона: дальнейшая экспансия Германии направлялась против жизненных интересов самой Великобритании. Так "новая эра мира", возвещенная Чемберленом в октябре 1938 г., привела через несколько месяцев к самой страшной из войн.

Соединенные Штаты

В то время, как Великобритания с первых месяцев войны делает все, чтобы захватить очищаемые блокированной Германией позиции на мировом рынке, Соединенные Штаты почти автоматически вытесняют Великобританию. В подвалах американских банков сосредоточено две трети мирового золотого запаса. Остальная треть течет в том же направлении. Роль Англии, как мирового банкира, окончательно отходит в прошлое. Не лучше обстоит дело и в других областях. В то время, как флот Великобритании, военный и торговый, терпит огромные потери, американские верфи заняты гигантским судостроением, которое должно обеспечить перевес американского флота над британским и японским. Соединенные Штаты явно готовятся перенять принцип былого британского могущества, именно two-power standard (флот, более сильный, чем объединенные флоты двух следующих держав), Новая программа воздушного флота стремится обеспечить перевес Соединенных Штатов над всеми другими государствами, вместе взятыми.

Однако, промышленное, финансовое и военное могущество Соединенных Штатов, первой капиталистической державы в мире, нисколько не обеспечивает процветанья американского хозяйства, наоборот, придает кризису социальной системы особенно болезненный и конвульсивный характер. Миллиарды золота не находят применения, как и миллионы безработных! "Капитализм Соединенных Штатов - предсказывали тезисы "Четвертый Интернационал и война", опубликованные шесть лет тому назад - вплотную упирается в те задачи, которые толкнули Германию в 1914 г. на путь войны. Для Германии дело шло о том, чтобы "организовать" Европу. Соединенным Штатам надо "организовать" мир. История вплотную подводит человечество к вулканическому извержению американского империализма".

Политика "нового курса" и "доброго соседства" была последней попыткой отсрочить развязку, смягчив социальный кризис посредством уступок и соглашений. После банкротства этой политики, поглотившей десятки миллиардов, американскому империализму не остается ничего другого, кроме методов бронированного кулака. Под теми или другими предлогами и лозунгами "свободы морей" и "открытых дверей" Соединенные Штаты вмешаются в великую свалку, чтобы обеспечить свое мировое господство. В какой очереди и в какие сроки американский капитал будет бороться со своими врагами, этого сегодня не знают еще, может быть, и в Вашингтоне. Война с Японией была бы борьбой за "жизненное пространство" Тихого океана. Война в Атлантике, хотя и направленная непосредственно против Германии, была бы борьбой за наследство Великобритании.

Возможная победа Германии над союзниками нависает кошмаром над Вашингтоном. Опираясь на европейский континент и ресурсы его колоний, располагая всеми европейскими военными заводами и верфями, Германия, особенно в сочетании с Японией на Востоке, представляла бы для американского империализма смертельную опасность. Нынешние титанские битвы на полях Европы являются, в этом смысле, подготовительными эпизодами борьбы между Германией и Америкой. Франция и Англия - только выдвинутые за океан укрепленные позиции американского капитала. Если граница Англии находится, по словам одного из британских премьеров, на Рейне, то американские империалисты могут сказать, что граница Соединенных Штатов -- на Темзе. В своей лихорадочной подготовке общественного мнения к предстоящей войне Вашингтон не щадит благородного негодования по поводу судеб Финляндии, Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии. С оккупацией Дании встал неожиданно вопрос о Гренландии, которая "геологически" входит в западное полушарие и, по счастливой случайности, является месторождением криолита, необходимого для производства алюминия. Вашингтон не забывает к тому же о порабощенном Китае, о беззащитных Филиппинах, об осиротевшей голландской Индии, о свободе океанских путей. Так, бескорыстные симпатии к угнетенным нациям и даже соображения геологии толкают Соединенные Штаты в войну.

Однако, вмешательство американских вооруженных сил могло бы быть успешно лишь до того момента, пока Франция и Британские острова остаются солидными опорными базами. После оккупации Франции и появления немцев на Темзе соотношение сил радикально изменилось бы к невыгоде Соединенных Штатов. Эти соображения заставляют Вашингтон ускорять все темпы, но они же порождают вопрос: не упущен ли уже благоприятный момент?

Против официальной позиции Белого Дома шумно протестует американский изоляционизм, который есть только другая форма того же империализма. Та часть капиталистов, которая связана своими интересами главным образом с американским континентом, с Австралией и с Дальним Востоком рассчитывает, что, в случае поражения союзников, Соединенные Штаты автоматически монополизируют в свою пользу не только латинскую Америку, но и Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Что касается Китая, голландской Индии, вообще азиатского востока, то война с Японией, по убеждению всего правящего класса Соединенных Штатов, все равно неизбежна в близком будущем. Под видом изоляционизма и пацифизма влиятельная часть буржуазии проводит программу континентальной американской экспансии и подготовки для борьбы с Японией. Война с Германией за мировое господство отодвигается, по этому плану, во вторую очередь. Что касается мелкобуржуазных пацифистов, вроде Норман Томаса и братии, то они являются только подголосками одного из империалистских кланов.

Наша борьба против вмешательства Соединенных Штатов в войну не имеет ничего общего с изоляционизмом и пацифизмом. Мы открыто говорим рабочим, что империалистское правительство не может не вовлечь страну в войну. Разногласия в правящем классе касаются только вопроса, когда выступить и против кого направить, в первую очередь, оружие. Рассчитывать газетными статьями и пацифистскими резолюциями удержать Соединенные Штаты на позициях нейтралитета -- то же, что пытаться щеткой задержать морской прилив. Действительная борьба против войны означает классовую борьбу против империализма и беспощадное разоблачение мелко-буржуазного пацифизма. Только революция могла бы помешать американской буржуазии вмешаться во вторую империалистскую войну или начать третью. Все остальные средства представляют собою шарлатанство или глупость или сочетание обоих.

Защита "отечества"

"Коммунистический Манифест" почти сто лет тому назад, когда национальное государство представляло еще относительно прогрессивный фактор, возвестил, что у пролетариев нет отечества, -- они лишь хотят создать отечество трудящихся, включив в него весь мир. К концу XIX столетия буржуазное государство, с его армиями и таможнями, стало худшим тормозом развития производительных сил, которые требуют гораздо более широкой арены. Социалист, который выступает ныне на защиту "отечества", играет ту же реакционную роль, какую играли вандейские крестьяне, спешившие на защиту феодального режима, т. е. своих собственных цепей.

Мир с изумлением наблюдал за последние годы и месяцы, с какой легкостью исчезают государства с карты Европы: Австрия, Чехословакия, Албания, Дания, Норвегия, Голландия, Бельгия. С подобной быстротой политическая карта перекраивалась только в эпоху Наполеонских войн. Тогда вопрос шел о переживших себя феодальных государствах, которые должны были уступить свое место буржуазному национальному государству. Сейчас дело идет о переживших себя буржуазных государствах, которые должны уступить свое место социалистической федерации народов. Цепь рвется, как всегда, в наиболее слабых звеньях. Борьба империалистских хищников оставляет так же мало места для независимости мелких государств, как ожесточенная конкуренция трестов и картелей - для независимости мелких промышленников и торговцев.

В силу стратегического положения Германия считает более выгодным атаковать своих главных врагов через посредство мелких нейтральных стран. Великобритания и Франция считают, наоборот, более выгодным, прикрываться нейтралитетом мелких государств, предоставляя Германии толкать их своими ударами в лагерь "демократических" союзников. Суть дела от этого различия стратегических методов не меняется: между зубчатами колесами великих империалистских стран мелкие сателлиты разламываются в прах. Для "защиты" больших отечеств оказывается необходимым сокрушить дюжину малых и средних.

Но в отношении великих государств дело идет для буржуазии вовсе не о защите отечества, а о рынках, заграничных концессиях, источниках сырья и сферах влияния. Буржуазия никогда не защищает отечество ради отечества. Она защищает собственность, привилегии, барыши. Когда эти священные ценности подвергаются опасности, буржуазия немедленно становится на путь пораженчества. Так поступила русская буржуазия, сынки которой после Октябрьской революции сражались и снова готовы сражаться во всех армиях мира против своего бывшего отечества. Чтоб спасти свои капиталы, испанская буржуазия обратилась к Муссолини и Гитлеру за военной помощью против собственного народа. Норвежская буржуазия помогала вторжению Гитлера в Норвегию. Так было всегда и так будет впредь.

Официальный патриотизм есть маска эксплоататорских интересов. Сознательные рабочие с презрением отбрасывают эту маску. Они защищают не буржуазное отечество, а интересы трудящихся и угнетенных своей страны и всего мира. "Против реакционной лжи "национальной обороны" - говорят тезисы Четвертого Интернационала - надо выдвинуть лозунг революционного уничтожения национального государства. Сумасшедшему дому капиталистической Европы надо противопоставить программу Социалистических Соединенных Штатов Европы, как этап к Соединенным Штатам всего мира".

"Борьба за демократию"

Не меньшей ложью является лозунг войны за демократию против фашизма. Как будто рабочие забыли, что британское правительство помогало воцарению Гитлера и его палаческой шайки! Империалистские демократии являются на самом деле величайшими аристократиями истории. Англия, Франция, Голландия, Бельгия воздвигнуты на порабощении колониальных народов. Демократия Соединенных Штатов держится на захвате величайших богатств целого континента. Все усилия этих "демократий" направлены на охранение своего привилегированного положения. Значительную часть военной ноши империалистские "демократии" возлагают на свои колонии. Рабы обязаны кровью и золотом обеспечивать своим господам возможность оставаться рабовладельцами. Мелкие капиталистические демократии, не имеющие колоний, являются сателитами великих империй и пользуются частью их колониальных барышей. Правящие классы этих государств готовы в любой момент отказаться от демократии, чтоб сохранить свои привилегии.

На примере маленькой Норвегии еще раз раскрылась перед всем миром внутренняя механика загнивающей демократии. Норвежская буржуазия пользовалась одновременно социал-демократическим правительством и фашистскими полицейскими, судьями и офицерами. При первом серьезном толчке демократическая верхушка оказалась сметена, и хозяином положения стала фашистская бюрократия, которая немедленно нашла общий язык с Гитлером. С разными национальными варьянтами тот же эксперимент совершался ранее в Италии, в Германии, в Австрии, в Польше, в Чехословакии и ряде других государств. В минуту опасности буржуазия всегда умела из под декоративного прикрытия демократии выдвинуть действительный аппарат своей власти, как непосредственное орудие финансового капитала. Верить тому, что британские и французские генералы и адмиралы ведут войну против фашизма, способны только безнадежные слепцы!

Война не приостановила процесс превращения демократий в реакционные диктатуры, наоборот, на наших глазах доводит его до конца. Внутри каждой страны, как и на мировой арене, она немедленно укрепила наиболее реакционные группы и учреждения. Генеральные штабы, эти очаги бонапартистского заговора, зловещие вертепы полиции, банды наемных патриотов, церкви разных исповеданий сразу выдвигаются на передний план. Римский престол, средоточие мракобесия и человеконенавистничества, становится объектом ухаживания со всех сторон, особенно со стороны протестантского президента Рузвельта. Материальный и духовный упадок всегда влечет за собою усиление полицейского гнета и повышенный спрос на религиозный опиум.

Стремясь усвоить себе преимущества тоталитарного режима, империалистские демократии начинают дело собственной защиты с усиленного нажима на рабочий класс и преследования революционных организаций. Военной опасностью, а затем - самой войной они пользуются прежде всего для подавления внутренних врагов. Буржуазия неизменно и непримиримо следует правилу: "главный враг - в собственной стране".

Как всегда в таких случаях, больше всего, страдает наиболее слабая сторона. Слабейший стороной в нынешней свалке народов являются бесчисленные беженцы всех стран и среди них - революционные изгнанники. Буржуазный патриотизм проявляется прежде всего в расправе над беззащитными иностранцами. Раньше чем, созданы были лагери для военнопленных, во всех демократиях воздвигнуты были концентрационные лагери для революционных изгнанников. Поведение всех правительств мира, особенно правительства СССР, по отношению к беженцам, изгнанникам, апатриадам (лишенным отечества) представляет самую черную страницу нашей эпохи. Мы посылаем нашим заключенным и преследуемым братьям горячий привет и призываем их не терять духа: руководители завтрашней Европы и завтрашнего мира выйдут в большем числе из капиталистических тюрем и концентрационных лагерей!

Военные лозунги национал-социализма

Официальные лозунги Гитлера вообще не заслуживают рассмотрения. Борьба за "национальное объединение" давно стала ложью, ибо Гитлер превращает Германию из национального государства в государство национальностей, попирая свободу и единство других народов. Борьба за "жизненное пространство" есть лишь туманное название для империалистской экспансии, т. е. политики захватов и грабежей. Расовое обоснование экспансии есть ложь, ибо свои расовые симпатии и антипатии национал-социализм меняет в зависимости от стратегической обстановки. Несколько более устойчивым элементом фашистской пропаганды является, пожалуй, антисемитизм, которому Гитлер придал зоологические формы, открыв язык "расы" и "крови" в собачьем лае и свином хрюканье. Недаром Фридрих Энгельс назвал антисемитизм "социализмом дураков"! Единственное, что в фашизме неподдельно, это воля к власти, господству и грабежу. Фашизм есть химически чистая культура империализма.

Демократические правительства, которые в свое время приветствовали Гитлера, как крестоносца против большевизма, изображают его теперь чем то вроде сатаны, который вырвался неожиданно из адских подвалов и нарушает святость договоров, границ, прав и заповедей. Еслиб не Гитлер, капиталистический мир был бы цветущим садом Жалкая ложь! Немецкий эпилептик с калькуляционной машиной в голове и неограниченной властью в руках не свалился с неба и не вышел из ада: он есть только персонификация всех разрушительных сил империализма. Как Чингис-Хан и Тамерлан казались более слабым кочевым народам бичами божьими, истребляющими все на своем пути, на самом же деле лишь выражали потребность всех кочевников в новых пастбищах и в грабеже оседлого населения, так и Гитлер, потрясая старые колониальные державы до фундамента, дает только более законченное выражение империалистской воле к господству. В лице Гитлера мировой капитализм, доведенный до отчаяния собственной безвыходностью, начал острой бритвой вспарывать собственный живот.

Мясникам второй империалистской войны не удастся превратить Гитлера в козла отпущения за свои грехи. Пред судом пролетариата отвечать будут все нынешние властители, Гитлер займет только первое место на скамье подсудимых.

Перевес Германии

Каков бы ни был исход войны, перевес Германии сказался уже в полном объеме. Никакого таинственного "нового оружия" у Гитлера, несомненно, нет. Но усовершенствование каждого оружия и продуманное сочетание всех видов оружия - на фундаменте наиболее рационализованной индустрии, - дают германскому милитаризму огромные преимущества. В политической сфере военный динамизм тесно связан с особенностями тоталитарного режима: единство воли, концентрированная инициатива, секретность подготовки, внезапность выполнения. Версальский мир сослужил, к тому же, союзникам плохую службу. После разоружения Германии в течение пятнадцати лет Гитлеру пришлось из ничего создавать армию, которая, благодаря этому, свободна от рутины и не тащит на себе никакой технической рухляди. Тактическое обучение войск вдохновлено новыми идеями, основанными на последнем слове техники. Только Соединенным Штатам суждено, по-видимому, превзойти германскую машину убийств.

Слабость Франции и Великобритании не явилась неожиданностью. "Крушение Лиги наций - гласили тезисы Четвертого Интернационала (1934 г.) - неразрывно связано с началом крушения французской гегемонии на европейском континенте". Программный документ констатировал далее, что "правящей Англии все менее удаются ее замыслы", что британская буржуазия "запугана распадом своей империи, революционным движением в Индии, неустойчивостью своих позиций в Китае". Сила Четвертого Интернационала в том, что его программа выдерживает проверку великих событий.

Промышленность Англии и Франции, благодаря обеспеченной колониальной сверх-прибыли, давно стала технически и организационно отставать. С другой стороны, так называемая "защита демократии" со стороны социалистических партий и профессиональных союзов, создавала для британской и французской буржуазии крайне привилегированное политическое положение. Привилегии всегда являются источником косности и застоя. Если Германия обнаруживает ныне столь гигантский перевес над Францией и Англией, то львиная доля ответственности за это ложится здесь на социал-патриотических защитников демократии, которые помешали пролетариату своевременно вырвать Англию и Францию из маразма посредством социалистической революции.

"Программы мира"

В обмен за порабощение народов Гитлер обещает установить в Европе на ряд столетий "германский мир". Пустая химера! "Британский мир" мог, после победы над Наполеоном, длиться столетие - не тысячелетие! - только потому, что Британия была пионером новой техники и прогрессивной системы производства. Нынешняя Германия, несмотря на могущество своей индустрии, является, как и ее враги, носительницей агонизирующей общественной системы. Победа Германии означала бы на самом деле не мир, а начало новой серии кровавых войн столкновений мирового масштаба. Сокрушив Британскую империю, сведя Францию на положение Богемии и Моравии, опираясь на европейский континент и его колонии, Германия стала бы, несомненно, первой державой в мире. Рядом с нею Италия могла бы в лучшем случае захватить, и то не надолго, господство в бассейне Средиземного моря. Но первая держава не значит единственная. Борьба за "жизненное пространство" лишь вступила бы в новую стадию.

"Новый порядок", который собирается установить Япония, опираясь на победу Германии, имеет в виду распространение японского господства на большую часть азиатского континента. Между германизованной Европой и японизированной Азией оказался бы зажат Советский Союз. Все три Америки, как и Австралия и Новая Зеландия, пришлись бы на долю Соединенных Штатов. Мир оказался бы временно разделен, если принимать в расчет и провинциальную итальянскую империю, на пять "жизненных пространств". Но империализм, по самой своей сущности, не терпит никакого разделения господства. Чтоб развязать себе руки против Америки, Гитлеру пришлось бы свести кровавые счеты со вчерашними друзьями: Сталиным и Муссолини. Япония и Соединенные Штаты не остались бы безучастными свидетелями новой борьбы. Третья империалистская война шла бы не между национальными государствами и не между империями старого типа, а между континентами. Победа Гитлера в нынешней войне означала бы, таким образом, не тысячелетний "германский мир", а кровавый хаос на долгий ряд десятилетий, если не столетий.

Но и торжество союзников дало бы не более радужные результаты. Победоносная Франция могла бы восстановить свое положение великой державы не иначе, как путем раздробления Германии, восстановления Габсбургов, балканизации Европы. Великобритания могла бы вернуть себе руководящую роль в европейских делах, лишь возобновив игру на противоречии между Германией и Францией, с одной стороны, Европой и Америкой, с другой. Это означало бы новое, десятикратно ухудшенное издание Версальского мира, с неизмеримо более болезненными реакциями в ослабевшем организме Европы. К этому надо прибавить, что победа союзников без американской помощи невероятна, а свою помощь Соединенные Штаты продали бы на этот раз гораздо дороже, чем в прошлой войне. Униженная и истощенная Европа, объект филантропии Герберта Хувера, стала бы неоплатным должником заокеанской спасительницы.

Если допустить, наконец, наименее вероятный варьянт, - именно заключение мира истощенными противниками по формуле пацифистов: "ни победителей, ни побежденных", это означало бы восстановление того хаотического международного положения, которое было до войны, но на кровавых развалинах, на истощении, на ожесточении. Все старые антагонизмы прорвались бы наружу через короткий срок со взрывчатой силой и породили бы новые международные конвульсии.

Обещание союзников создать на этот раз демократическую европейскую федерацию есть самая грубая из всех пацифистских лжей. Государство - не абстракция, а инструмент монополистского капитала. Пока тресты и банки не экспроприированы в пользу народа, борьба между государствами так же неизбежна, как и между самими трестами. Добровольный отказ сильнейшего государства от преимуществ своей силы есть такая же бессмысленная утопия, как и добровольный раздел капиталов между трестами. При сохранении капиталистической собственности демократическая "федерация" была бы только ухудшенным повторением Лиги наций, со всеми ее пороками, но без ее иллюзий.

Тщетно империалистские вершители судеб пытаются возродить программы спасения, окончательно опороченные опытом последних десятилетий. Тщетно их мелкобуржуазные лакеи подогревают пацифистские панацеи, давно превратившиеся в собственную карикатуру. Передовые рабочие не позволят обманывать себя. Заключать мир будут не те силы, которые ведут войну. Рабочие и солдаты сумеют предписать собственную программу мира!

Защита СССР

Союз Сталина с Гитлером, открывший мировую войну и непосредственно поведший к закабалению польского народа, явился результатом слабости СССР и паники Кремля перед Германией. Ответственность за эту слабость ложится на тот же Кремль: на его внутреннюю политику, создавшую пропасть между правящей кастой и народом; на его внешнюю политику, принесшую интересы международной революции в жертву интересам сталинской клики.

Выросший, как залог союза с Гитлером и как гарантия против Гитлера, захват восточной Польши сопровождался национализацией полуфеодальной и капиталистической собственности в западной Украине и западной Белоруссии: без этого Кремль не мог бы включить оккупированную территорию в состав СССР. Придушенная и поруганная Октябрьская революция напомнила, что она еще жива.

В Финляндии Кремлю не удалось совершить подобный социальный переворот. Империалистская мобилизация мирового общественного мнения "в защиту Финляндии"; угроза прямого вмешательства Англии и Франции; нетерпение Гитлера, которому необходимо было совершить захват Дании и Норвегии прежде, чем на почве Скандинавии появятся франко-британские войска, - все это заставило Кремль отказаться от советизации Финляндии и ограничиться захватом необходимых стратегических позиций.

Вторжение в Финляндию вызвало, несомненно, глубокое осуждение советских народных масс. Однако же, передовые рабочие понимали, что преступления кремлевской олигархии не снимают с порядка дня вопрос о существовании СССР. Поражение его в мировой войне означало бы не простое низвержение тоталитарной бюрократии, а ликвидацию новых форм собственности, крушение первого опыта планового хозяйства и превращение всей страны в колонию, т. е. предоставление империализму грандиозных естественных ресурсов, которые дали бы ему отсрочку до третьей мировой войны. Этого не хотят ни народы СССР, ни мировой рабочий класс.

Финляндское сопротивление против СССР, при всем своем героизме, так же мало являлось актом самостоятельной национальной обороны, как и позднейшее сопротивление Норвегии против Германии. Само гельсингфорское правительство ясно поняло это, когда предпочло капитуляцию перед СССР превращенью Финляндии в военную базу Англии и Франции. Полное признание с нашей стороны права каждой нации на независимость не меняет того факта, что в ходе нынешней войны это право весит немного тяжелее пуха. Определять основную линию нашей политики мы должны по основным факторам, а не по десятистепенным. "Идея национальной обороны, - говорят тезисы Четвертого Интернационала, - особенно, если она совпадает с идеей защиты демократии, легче всего может обмануть рабочих мелких и нейтральных стран (Швейцария, отчасти Бельгия, Скандинавские страныи) иТолько совсем тупой мелкий буржуа швейцарского захолустья (вроде Роберта Гримма) может серьезно воображать будто мировая война, в которую он втянут, есть средство для защиты независимости Швейцарии". Эти слова приобретают ныне особое значение. Нисколько не выше швейцарского социал-патриота Роберта Гримма те мнимо-революционные мелкие буржуа, которые вообразили, будто можно определять пролетарскую стратегию в вопросе о защите СССР в зависимости от такого тактического эпизода, как вторжение Красной Армии в Финляндию.

Крайне красноречива по единодушию и бешенству то кампания, которую мировая буржуазная печать открыла в связи с советско-финляндской войной. Не вероломство и не насилие Кремля вызвало негодование буржуазии, ибо вся история мировой политики написана языком вероломства и насилия. Страх и возмущение породила перспектива социального переворота в Финляндии, по образцу того, который Красная Армия вызвала в восточной Польше. Дело шло о новой угрозе капиталистической собственности. Антисоветская кампания, имевшая насквозь классовый характер, лишний раз показала, что СССР, силою заложенных Октябрьской революцией социальных основ, от которых зависит в последнем счете существование самой бюрократии, все еще остается рабочим государством и страшит буржуазию всего мира. Ее конъюнктурные соглашения с СССР не меняют того, что "взятое в историческом масштабе противоречие между мировым империализмом и Советским Союзом неизмеримо глубже антагонизмов, противопоставляющих отдельные капиталистические страны друг другу". ("Четвертый Интернационал и война").

Многочисленные мелкобуржуазные радикалы, которые вчера еще готовы были считать Советский Союз осью группировки "демократических" сил против фашизма, сегодня, когда их собственным отечествам грозит опасность со стороны Гитлера, внезапно открыли, что политика Москвы, не пришедшей им на помощь, есть империалистская политика, и что между СССР и фашистскими странами нет разницы.

Ложь! отвечает сознательный рабочий, - разница есть. Буржуазия оценивает эту социальную разницу лучше и глубже радикальных болтунов. Национализация средств производства в отдельной стране, притом отсталой, еще не обеспечивает, правда, построения социализма. Но зато, как свидетельствует опыт, она способна двинуть вперед важнейшую предпосылку социализма, именно плановое развитие производительных сил. Повернуться спиною к национализованным средствам производства на том основании, что сами по себе они не создают благополучия народных масс, то же самое, что обречь на разрушение прочной каменный фундамент на том основании, что без стен и крыши жить нельзя. Сознательный рабочий знает, что успешная борьба за полное освобождение немыслима без защиты прежних завоеваний, как бы скромны они ни были. Тем более обязательно отстаивать такое гигантское завоевание, как плановое хозяйство, против возврата капиталистических отношений. Кто не умеет охранять старые позиции, никогда не завоюет новых.

Четвертый Интернационал может защищать СССР только методами революционной классовой борьбы. Научить рабочих правильно понимать классовый характер государства, - империалистского, колониального, рабочего, - и взаимоотношения между ними, как и внутренние противоречия внутри каждого из них, значит дать возможность рабочим делать правильные практические выводы в каждой данной обстановке. Ведя неутомимую борьбу против московской олигархии, Четвертый Интернационал решительно отметает такую политику, которая могла бы оказать содействие империализму против СССР.

Защита СССР принципиально совпадает для нас с подготовкой международной пролетарской революции. Мы начисто отвергаем теорию социализма в отдельной стране, это невежественное и реакционное детище сталинизма. Спасти СССР для социализма может только международная революция. Но международная революция несет неминуемую смерть Кремлевской олигархии.

За революционное низвержение бонапартистской клики Сталина!

Циничное презрение к мировому пролетариату, которое обнаружил Кремль, когда после пятилетнего пресмыкательства перед "демократиями" заключил союз с Гитлером и помог ему задушить польский народ; постыдное шовинистическое хвастовство накануне вторжения в Финляндию и не менее постыдная военная неспособность в борьбе с нею; крикливые обещания "освободить" финляндский народ от капиталистов и трусливая капитуляция перед Гитлером, - таким показал себя сталинский режим в критические часы истории.

Уже московские процессы обнаружили, что тоталитарная олигархия стала абсолютным препятствием на пути развития страны. Возросший уровень населения и усложнившиеся потребности хозяйства не терпят больше бюрократического удушения. Паразитическая шайка не собирается, однако, идти на уступки. В борьбе за свои позиции она истребляет цвет страны. Не надо думать, что народ, совершивший за двенадцать лет три революции, внезапно поглупел. Он придавлен и растерян, но он наблюдает и мыслит. Бюрократия каждый день напоминает ему о себе своим произволом, гнетом, хищениями и кровавой мстительностью. Полуголодные рабочие и колхозники с ненавистью шепчутся между собою о расточительных причудах беснующихся комиссаров. К шестидесятилетию Сталина рабочие на Урале были вынуждены в течении полутора лет готовить гигантский портрет ненавистного "отца народов" из дорогих камней, - акт, достойный Ксеркса персидского или Клеопатры египетской. Режим, который способен допускать такие мерзости, не может не вызывать отвращения масс.

Внешняя политика отвечает внутренней. Если бы кремлевское правительство выражало действительные интересы рабочего государства, и если-бы Коминтерн служил делу международной революции, народные массы маленькой Финляндии неизбежно тяготели бы к СССР, и вторжение Красной Армии либо не понадобилось бы вовсе, либо сразу было бы понято финляндским народом, как революционный акт освобождения. На самом деле вся предшествующая политика Кремля оттолкнула финляндских рабочих и крестьян от СССР. В то время, как Гитлер в тех нейтральных странах, в которые он вторгался, находил помощь так называемой "пятой колонны", Сталин не нашел внутри Финляндии никакой поддержки, несмотря на традицию восстания 1918 г. и на долгое существование финляндской коммунистической партии. В этих условиях вторжение Красной Армии приняло характер прямого и открытого военного насилия. Ответственность за это насилие несет полностью и целиком московская олигархия.

Война есть неподкупная проверка режима. Уже в результате первого периода войны международное положение СССР, несмотря на показные успехи, явно ухудшилось. Внешняя политика Кремля оттолкнула от СССР широкие круги мирового рабочего класса и угнетенных народов. Захваченные Москвой стратегические опорные пункты представят, в борьбе мировых сил, третьестепенную величину. Между тем Германия получила важнейшую, наиболее промышленную часть Польши и добилась общей сухопутной границы с СССР, т. е. ворот на Восток. Через Скандинавию Германия господствует над Балтийским морем, превращая Финский залив в закупоренную бутылку. Ожесточенная Финляндия, попадает под прямой контроль Гитлера. Вместо слабых нейтральных государств СССР имеет сейчас по ту сторону ленинградской границы могущественную Германию. Слабость обезглавленной Сталиным Красной Армии обнаружилась перед миром. Центробежные национальные тенденции внутри СССР возросли. Престиж кремлевского руководства пал. Германия - на западе, Япония - на востоке чувствуют себя ныне несравненно увереннее, чем до финляндской авантюры Кремля.

В своем скудном арсенале Сталин нашел единственный ответ на грозное предостережение событий: он заменил Ворошилова еще более безличным Тимошенко. Цель маневра, как всегда в таких случаях, - отвлечь негодование народа и армии от главного виновника бедствий и возглавить армию лицом, надежность которого обеспечивается его незначительностью. Кремль еще раз обнаружил себя, как главный очаг пораженчества. Оградить безопасность СССР можно, только разрушив этот очаг.

Подготовка революционного низвержения правящей московской касты есть одна из центральных задач Четвертого Интернационала. Это не простая и не легкая задача. Она требует героизма и жертв. Однако, эпоха великих потрясений, в которую вступило человечество, будет наносить удар за ударом кремлевской олигархии, расшатывать ее тоталитарный аппарат, поднимать самочувствие рабочих масс и тем облегчать формирование советской секции Четвертого Интернационала. События будут работать на нас, если мы сумеем прийти им на помощь!

Колониальные народы в войне

Создавая великие затруднения и опасности для империалистических метрополий, война открывает тем самым широкие возможности для угнетенных народов. Пушечный грохот в Европе возвещает близящийся час их освобождения.

Если программа мирного социального преобразования есть утопия по отношению к передовым капиталистическим странам, то вдвойне утопична программа мирного освобождения колоний. Наоборот, последние из полусвободных отсталых стран закабаляются на наших глазах (Абиссиния, Албания, Китай). Вся нынешняя война есть война из-за колоний. Одни хотят захватить их, другие не хотят отдавать. Никто не собирается добровольно освобождать их. Падающие метрополии вынуждены брать у колоний как можно больше и давать им как можно меньше. Только прямая и открытая революционная борьба порабощенных народов может проложить дорогу их освобождению.

В колониальных и полуколониальных странах борьба за независимое национальное государство, а следовательно и "защита отечества", стоят принципиально иначе, чем в империалистских странах. Революционный пролетариат всего мира безусловно поддерживает борьбу Китая или Индии за национальную независимость, ибо эта борьба, "вырывая отсталые народы из азиатчины, партикуляризма и иностранной кабалы, наносит могучие удары империализму" ("Четвертый Интернационал и война").

В то же время Четвертый Интернационал заранее знает и открыто предупреждает отсталые народы, что их запоздалые национальные государства не могут больше рассчитывать на самостоятельное демократическое развитие. В окружении загнивающего капитализма, в переплете империалистских противоречий, независимость отсталого государства будет неизбежно полуфиктивной, а его политический режим, под действием внутренних классовых противоречий и давления извне, будет неотвратимо скатываться к антинародной диктатуре: таков режим "народной" партии в Турции, Гоминдана в Китае; таков завтрашний режим Ганди в Индии. Борьба за национальную независимость колоний есть, с точки зрения революционного пролетариата, только переходный этап на пути вовлечения отсталых стран в международную социалистическую революцию.

Четвертый Интернационал не отделяет отсталые страны от передовых, демократическую революцию от социалистической, непроницаемыми переборками. Он сочетает и соподчиняет их в мировой борьбе угнетенных против угнетателей. Как единственной подлинно революционной силой нашей эпохи является международный пролетариат, так единственной реальной программой ликвидации всякого гнета, социального и национального, является программа перманентной революции.

Трагический опыт Китая является великим уроком для угнетенных народов. Китайская революция 1925-1927 гг., имела все шансы на победу. Объединенный и преображенный Китай стоял бы ныне, как великая крепость свободы на Дальнем Востоке. Вся судьба Азии и, отчасти, всего мира могла бы повернуться по иному. Но Кремль, не доверявший китайским массам и искавший дружбы генералов, всем своим весом подчинил китайский пролетариат буржуазии и помог Чан-Кай-Ши раздавить китайскую революцию. Обманутый в своих надеждах, разъединенный и ослабленный Китай стал доступен японской интервенции.

Как все осужденные режимы, сталинская олигархия уже неспособна учиться на уроках истории. С начала японо-китайской войны Кремль заново отдал коммунистическую партию в рабство Чан-Кай-Ши, убив в зародыше революционную инициативу китайского пролетариата. Война, которая близится к своей третьей годовщине, могла бы давно уже закончиться подлинной катастрофой для Японии, если бы она велась со стороны Китая, как подлинно народная война, на основе аграрной революции, обжигающей своим пламенем японских солдат. Но китайская буржуазия боится собственных вооруженных масс больше, чем японских насильников. Если Чан-Кай-Ши, зловещий палач китайской революции, оказался вынужден обстоятельствами вести войну, то его программой остается, по-прежнему, подавление собственных рабочих и компромисс с империалистами.

Дальнейшая война на Востоке Азии будет все больше сливаться с мировой империалистской войной. Отвоевать свою независимость китайский народ сможет только под руководством своего молодого самоотверженного пролетариата, которому возрождение мировой революции вернет необходимую самоуверенность и укажет твердый маршрут. Развитие нашей китайской секции в мощную революционную партию становится ходом событий в порядок дня.

В Индии народные массы уже с первых недель войны обнаружили силу своего растущего напора, заставив оппортунистических "национальных" вождей заговорить непривычным языком. Но горе индийскому народу, если он доверится звонким словам! Под прикрытием лозунга национальной независимости Ганди поспешил уже заявить, что отказывается создавать затруднения Великобритании в нынешнем тяжелом кризисе. Как будто угнетенные где-либо и когда-либо освобождались иначе, как использовав затруднения своих угнетателей!

"Моральное" отвращение Ганди к насилию лишь отражает страх индусской буржуазии перед собственными народными массами. Она имеет достаточно оснований бояться, что британский империализм увлечет ее в своем падении. С своей стороны, Лондон предупреждает, что при первых проявлениях неповиновения применит "все необходимые средства", - в том числе, конечно и авиацию, которой не хватает на фронте. Между вождями колониальной буржуазии и британским правительством существует прямое разделение труда: угрозы Чемберлена и Черчилля нужны Ганди, чтобы тем успешнее парализовать революционное движение.

Антагонизм между массами и буржуазией обещает в ближайшее время принять в Индии тем более острый характер, чем более империалистская война будет становиться для индусской буржуазии гигантским коммерческим предприятием: открывая для сырья исключительно выгодные рынки сбыта, она может быстро двинуть вперед индусскую промышленность. Если бы полное крушение британской империи перерезало пуповину, связывающую индийский капитал с лондонским Сити, национальная буржуазия немедленно стала бы искать нового покровителя на нью-йоркской Wall Street. Материальные интересы буржуазии определяют ее политику с силою законов тяжести.

Пока освободительное движение остается под контролем эксплоататорского класса, оно не способно вырваться из тупика. Спаять Индию в одно целое может только аграрная революция под знаменем национальной независимости. Руководимая пролетариатом революция будет направлена не только против британского владычества, но также против индусских князей, иностранных концессий, верхов национальной буржуазии, вождей национального конгресса, как и вождей мусульманской Лиги. Неотложной задачей Четвертого Интернационала является создание крепкой и устойчивой секции в Индии.

Вероломная политика классового сотрудничества, при помощи которой Кремль пять лет помогал капиталистическим правительствам готовиться к войне, оказалась круто ликвидирована буржуазией, как только она перестала нуждаться в пацифистской маскировке. Но в колониальных и полуколониальных странах, - не только в Китае и Индии, но и в латинской Америке, - шарлатанство "народных фронтов" еще продолжает парализовать рабочие массы, превращая их в пушечное мясо "прогрессивной" буржуазии и тем создавая туземную политическую базу для империализма.

Чудовищный рост северо-американских вооружений, подготовляя насильственную развязку запутанных противоречий также и в западном полушарии, должен в ближайший период поставить ребром вопрос о дальнейшей судьбе латино-американских стран. Интермедии "доброго соседства" приходит конец. Рузвельт или его преемник скоро сменит бархатную перчатку на железную. "Вырваться из отсталости и кабалы - гласят тезисы Четвертого Интернационала - Южная и Центральная Америка сможет не иначе, как объединив все свои государства в одной могущественной федерации. Разрешить эту грандиозную историческую задачу призвана не запоздалая южно-американская буржуазия, продажная насквозь агентура чужестранного империализма, а молодой южно-американский пролетариат, как призванный вождь угнетенных народных масс. Лозунгом борьбы против насилий и происков мирового капитализма и против кровавой работы туземных компрадорских клик является поэтому: Советские Соединенные Штаты Южной и Центральной Америки". Написанные шесть лет тому назад, эти строки приобретают сейчас особенно жгучую актуальность.

Только под своим собственным революционным руководством пролетариат колоний и полуколоний способен установить несокрушимое сотрудничество с пролетариатом метрополий, как и с мировым рабочим классом вообще. Только такое сотрудничество может привести к полному и окончательному освобождению угнетенных народов путем низвержения империализма во всем мире. Победа международного пролетариата избавит колониальные страны от долгих мук капиталистического развития, открыв им возможность прийти к социализму рука об руку с пролетариатом передовых стран.

Перспектива перманентной революции ни в каком случае не означает, что отсталые страны дожидаются сигнала со стороны передовых или, что колониальные народы терпеливо ждут освобождения от пролетариата метрополий. Помощь получает тот, кто помогает себе сам. Рабочие открывают революционную борьбу в той стране, колониальной или империалистской, где для этого складываются благоприятные условия и подают этим пример рабочим других стран. Только инициативой и действием, решимостью и отвагой можно по настоящему осуществить лозунг: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

Ответственность предательских вождей за войну

Победа испанской революции могла бы открыть эру революционных переворотов во всей Европе и тем самым предупредить нынешнюю войну. Но героическая революция, заключавшая в себе все возможности победы, была, при активном содействии анархистов, задушена в объятиях Второго и Третьего Интернационала. Мировой пролетариат стал беднее одной великой надеждой и богаче одним великим предательством.

Могущественное движение французского пролетариата в июне 1936 г. открывало исключительно благоприятные условия для революционного завоевания власти. Французская республика советов сразу стала бы революционным гегемоном Европы, вызвала бы революционный отклик во всех странах, потрясла бы тоталитарные режимы и тем оградила бы человечество от империалистской бойни и ее неисчислимых жертв. Но насквозь подлая, трусливая и предательская политика Леона Блюма и Леона Жуо, при активной поддержке французской секции Коминтерна, привела к крушению одно из самых многообещающих движений последнего десятилетия.

Удушение испанской революции и саботированье пролетарского наступления во Франции, - эти два трагических факта стоят в преддверьи нынешней войны. Буржуазия убедилась, что, имея в своим распоряжении подобных "рабочих" вождей, она может позволить себе все, даже новую бойню народов. Вожди Второго Интернационала помешали пролетариату низвергнуть буржуазию на исходе первой империалистской войны. Вожди Второго и Третьего Интернационалов помогли буржуазии развязать вторую империалистскую войну. Пусть же она станет их политической могилой!

Второй Интернационал

В войне 1914-1918 гг. Второй Интернационал сразу оказался разбит на два лагеря, отделенные друг от друга траншеями. Каждая социал-демократическая партия защищала свое отечество. Только через несколько лет после войны, враждующие братья-предатели примирились, объявив друг другу амнистию.

Сейчас положение во Втором Интернационале, внешним образом, резко изменилось. Все его секции, без исключения, стоят политически по одну сторону фронта, в лагере союзников: одни - потому, что являются партиями демократических стран; другие - потому, что являются эмигрантами в воюющих или нейтральных странах. Германская социал-демократия, которая вела презренную шовинистическую политику во время первой империалистской войны, под знаменем Гогенцоллерна, выступает сегодня, как "пораженческая" партия, на службе у Франции и Англии. Было бы непростительно думать, что эти испытанные лакеи стали революционерами. Объяснение проще: Германия Вильгельма II открывала реформистам достаточно широкие возможности личного благополучия на парламентских, муниципальных, профсоюзных и иных постах. Защита императорской Германии была защитой обильного корыта, из которого питалась консервативная рабочая бюрократия. "Социал-демократия остается патриотической лишь до тех пор, пока политический режим обеспечивает ее барыши и привиллегии", - предупреждали наши тезисы шесть лет тому назад. Русские меньшевики и народники, которые были патриотами даже при царе, когда они имели свои думские фракции, свои газеты, своих профсоюзных чиновников, и надеялись на дальнейшее преуспеяние на этом пути, - сейчас, когда они лишены всего этого, занимают по отношению к СССР пораженческую позицию.

Нынешнее "единодушие" Второго Интернационала объясняется, следовательно, тем, что все его секции следуют в обозе "демократических" армий, в надежде на то, что союзники спасут посты и доходы рабочей бюрократии демократических стран и восстановят эти посты и доходы в тоталитарных странах. Дальше бессильных упований на покровительство "демократической" буржуазии социал-демократия не идет. К борьбе эти политические инвалиды совершенно неспособны, даже когда дело идет об их собственных интересах.

Лучше всего это обнаружилось в Скандинавии, в наиболее, казалось, надежном убежище Второго Интернационала, где все три страны в течении ряда лет управлялись трезвой, реалистической, реформистской и пацифистской социал-демократией. Социализмом эти господа называли консервативную королевскую демократию плюс государственная церковь плюс скаредные социальные реформы, возможность которых обеспечивалась до поры до времени ограниченными военными расходами. Имея за своей спиной Лигу наций, прикрытые щитом "нейтралитета", скандинавские правительства рассчитывали на века спокойного и мирного развития. Но империалистские хозяева не принимали во внимание их расчетов. Пришлось изворачиваться под ударами судьбы. После нападения СССР на Финляндию, все три скандинавских правительства объявили себя нейтральными по отношению к Финляндии. После вторжения Германии в Данию и Норвегию, Швеция объявила себя нейтральной по отношению к обоим жертвам нападения. Дания умудрилась объявить себя нейтральной по отношению к самой себе. Только Норвегия, под дулом своей покровительницы, Англии, сделала несколько символических жестов самообороны. Эти герои готовы жить за счет демократического отечества, но не склонны умирать за него. Война, которой они не предвидели, опрокинула мимоходом их надежды на мирную королевскую эволюцию. Скандинавский рай, последнее прибежище надежд Второго Интернационала, превратился в частицу общего империалистского ада.

Оппортунисты социал-демократии знают одну политику - пассивного приспособления. В условиях падающего капитализма им не остается ничего, как сдавать позицию за позицией, урезывать свою и без того жалкую программу, снижать требования, отказываться от требований вообще, отступать все дальше и глубже, пока для отступления не остается ничего, кроме крысьей норы; но и оттуда беспощадная рука империализма вытаскивает их за хвост. Такова краткая история Второго Интернационала. Нынешняя война убивает его во второй раз, - на этот раз, надо думать, окончательно.

Третий Интернационал

Политика выродившегося Третьего Интернационала, сочетающая грубый оппортунизм с разнузданным авантюризмом, имеет, если возможно, еще более деморализующее влияние на рабочий класс, чем политика его старшего брата, Второго Интернационала. Революционная партия строит всю свою политику на сознании рабочего класса. Коминтерн не занимается ничем другим, кроме засорения и отравления этого сознания.

Официальные пропагандисты каждого из воюющих лагерей обличают и, подчас вполне правильно, грехи другого лагеря. Геббельс рассказывает о насилиях англичан и Индии много правды. Французская и английская печать говорит о внешней политике Гитлера и Сталина много меткого. Тем не менее эта односторонняя пропаганда представляет собою худшую шовинистическую отраву. Полуправда есть наиболее опасная форма лжи.

К тому же типу относится и вся нынешняя пропаганда Коминтерна. После пяти лет грубого заискивания перед демократиями, когда весь "коммунизм" сводился к монотонному обличению фашистских агрессоров, Коминтерн внезапно открыл осенью 1939 г. преступный империализм западных демократий. Налево кругом! Отныне ни слова осуждения по поводу разгрома Чехословакии и Польши, захвата Дании и Норвегии и потрясающих зверств, учиненных гитлеровскими бандами над поляками и евреями! Гитлер изображается, как мирный вегетарианец, которого непрерывно провоцируют западные империалисты. Англо-Французский союз называется в прессе Коминтерна "империалистским блоком против немецкого народа". Геббельс не придумал бы лучше! Эмигрантская немецкая компартия горит огнем любви к отечеству. А так как германское отечество не перестало быть фашистским, то выходит так, что германская компартия заняла социал-фашистскую позицию. Наступил, наконец, момент, когда сталинская теория социал-фашизма приобрела плоть в кровь.

Поведение французской и английской секций Коминтерна, на первый взгляд, прямо противоположно: в отличие от немцев они вынуждены атаковать свои собственные правительства. Но это внезапное пораженчество - не интернационализм, а искаженная разновидность патриотизма: отечеством эти господа считают Кремль, от которого зависит их благополучие. Многие французские сталинцы ведут себя под преследованиями с несомненным мужеством. Но политическое содержание этого мужества загрязняется прикрашиванием разбойничьей политики враждебного лагеря. Что должны думать об этом французские рабочие?

Революционных интернационалистов реакция всегда изображала, как агентов иностранного врага. Ныне Коминтерн создал такое положение для своих французской и английской секций, когда они сами создают опору для подобного обвинения и тем насильственно гонят рабочих в лагерь патриотизма или обрекают их на растерянность и пассивность.

Политика Кремля проста: он продал Коминтерн Гитлеру вместе с нефтью и марганцем. Но та собачья покорность, с которой эти люди позволили себя продать, непререкаемо свидетельствует о внутренней гнилости Коминтерна. У агентов Кремля не осталось ни принципов, ни чести, ни совести, - один только гибкий позвоночник. Но люди с гибким позвоночником никогда еще не руководили революциями.

Дружба Сталина с Гитлером не вечна и даже не долговечна. Прежде, чем наш Манифест дойдет до масс, внешняя политика Кремля может претерпеть новый поворот. Изменится в таком случае и характер пропаганды Коминтерна. Если Кремль сблизится с демократиями, Коминтерн снова извлечет из складов коричневую книгу о преступлениях национал-социализма. Но это не значит, что его пропаганда приобретет революционный характер. Переменив этикетки, она останется по-прежнему сервильной. Революционная политика требует прежде всего говорить массам правду. Между тем Коминтерн систематически лжет. Мы обращаемся к трудящимся всего мира: не верьте лжецам!

Социал-демократы и сталинцы в колониях

Партии, связанные с эксплоататорами и заинтересованные в привилегиях, органически неспособны вести честную политику по отношению к наиболее эксплоатируемым слоям трудящихся и к угнетенным народам. Физиономии Второго и Третьего Интернационалов особенно наглядно раскрываются, поэтому, в их отношении к колониям.

Выступая адвокатом рабовладельцев и участником в прибылях рабовладения, Второй Интернационал не имеет своих секций в колониальных странах, если не считать случайных групп из колониальных чиновников, преимущественно французских франкмасонов, вообще "левых" карьеристов, сидящих на спине туземного населения. Своевременно отказавшись от непатриотической мысли восстанавливать население колоний против "демократического отечества", Второй Интернационал завоевал для себя право поставлять буржуазии колониальных министров, т. е. надсмотрщиков над рабами (Сидней Вебб, Мариус Мутэ и пр.).

Третий Интернационал, начав с мужественного революционного призыва ко всем угнетенным народам, успел за короткий период полностью проституироваться так же и в колониальном вопросе. В те недавние годы, когда Москва видела впереди возможность союза с империалистскими демократиями, Коминтерн выдвигал лозунг национального освобождения не только для Абиссинии и Албании, но и для Австрии. В отношении же колоний Британии и Франции он скромно ограничивался пожеланием "разумных" реформ. Индусов Коминтерн защищал тогда не от Великобритании, а от возможных покушений Японии, Тунис -- от клыков Муссолини. Теперь положение круто изменилось. Полная независимость Индии, Египта, Алжира! - на меньшем Георгий Димитров не мирится. Арабы и негры снова нашли в Сталине лучшего друга, если не считать, конечно, Муссолини и Гитлера. Немецкая секция Коминтерна, с тем бесстыдством, которое отличает эту клику паразитов, защищает Польшу и Чехословакию - от покушений британского империализма. Эти люди способны и готовы на все! С новой переменой кремлевского курса в сторону западных демократий они опять будут почтительно ходатайствовать перед Лондоном и Парижем о даровании колониям либеральных реформ.

В отличие от Второго Интернационала Коминтерн, благодаря своей великой традиции, пользуется в колониях несомненным влиянием. Но сообразно с эволюцией его политики изменилась его социальная база. В настоящее время Коминтерн в странах колониального типа опирается на тот слой, на который в метрополиях традиционно опирается Второй Интернационал. Империализму удалось при помощи крох из своей сверхприбыли создать в колониальных и полуколониальных странах подобие туземной рабочей аристократии. Ничтожная по сравнению со своим прототипом в метрополиях, она выделяется, однако, на фоне общей нищеты и цепко держится за свои привилегии. Рабочая бюрократия и аристократия колониальных и полуколониальных стран наряду с государственными чиновниками поставляют особенно сервильные кадры "друзей" Кремля. В латинской Америке одним из наиболее отталкивающих представителей этого типа является мексиканский адвокат Ломбардо Толедано, которого Кремль, в награду за интимные услуги, поднял на декоративный пост председателя латино-американского объединения профессиональных союзов.

Ставя вопросы классовой борьбы ребром, война создает для этих фигляров и флюгеров все более трудное положение, которое подлинные большевики должны использовать для того, чтобы навсегда вымести Коминтерн из колониальных стран.

Центризм и анархизм

Проверяя все существующее и обрушивая все гнилое, война представляет смертельную опасность для переживших себя Интернационалов. Значительная часть бюрократии Коминтерна, особенно при неудачах Советского Союза, неизбежно повернется в сторону своего империалистского отечества. Рабочие, наоборот, будут тянуть все более влево. Расколы и отколы при этих условиях неизбежны. Ряд симптомов говорят также о возможности откола "левого" крыла Второго Интернационала. Центристские группировки разного происхождения будут сходиться, расходиться, создавать новые "фронты", "лагери" и пр. Наша эпоха покажет им, однако, что она не выносит центризма. Та плачевная и трагическая роль, которую ПОУМ, наиболее серьезная и честная из центристских организаций, сыграла в испанской революции, навсегда останется в памяти передового пролетариата, как грозное предупреждение.

Но история любит повторения. Не исключена возможность новой попытки построить международную организацию, типа Интернационала № 2 1/2 или, на этот раз, № 3 1/4. Подобные начинания могут заслуживать внимание лишь, как отражение более глубоких процессов, происходящих в рабочих массах. Но можно заранее сказать с уверенностью, что центристские "фронты", "лагери", "Интернационалы", лишенные теоретического фундамента, революционной традиции, законченной программы, будут иметь лишь эфемерный характер. Наша помощь им будет состоять в беспощадной критике их нерешительности и половинчатости.

Картина банкротства старых организаций рабочего класса была бы неполна, еслиб мы не упомянули об анархизме. Его упадок представляет наиболее бесспорное явление новейшей эпохи. Французские анархо-синдикалисты успели уже до первой империалистской войны стать худшими оппортунистами и прямыми слугами буржуазии. Большинство международных вождей анархизма выступали в прошлой войне патриотами. В Испании, в разгаре гражданской войны, анархисты оказались министрами буржуазии. Фразеры анархизма отрицают государство, пока оно в них не нуждается. В час опасности они, подобно социал-демократам, становятся агентами капитала.

В нынешнюю войну анархисты вошли без программы, без идей, со знаменем, запятнанным их изменой испанскому пролетариату. Они не способны сейчас ничего внести в рабочие ряды, кроме патриотической деморализации, сдобренной человеколюбивыми причитаниями. Ища сближения с рабочими анархистами, действительно готовыми бороться за интересы своего класса, мы будем вместе с тем требовать от них полного разрыва с теми вождями, которые в войне, как и в революции, состоят на побегушках у капитала.

Профессиональные союзы и война

В то время, как магнаты монополистского капитала стоят над официальными органами государственной власти, командуя ими со своих высот, оппортунистические вожди профессиональных союзов копошатся у подножия власти, создавая для нее опору в рабочих массах. Выполнять эту постыдную работу невозможно при сохранении внутри союзов рабочей демократии. Режим союзов, вслед за режимом буржуазных государств, становится все более авторитарным. Во время войны профсоюзная бюрократия окончательно становится полевой жандармерией своего генерального штаба в рабочем классе.

Но никакое усердие не спасет ее. Война несет нынешним реформистским профессиональным союзам разрушение и гибель. Наиболее активные возрасты мобилизуются на бойню. Их заменяют подростки, женщины, старики, т. е. элементы, наименее способные сопротивляться. Из войны все страны выйдут настолько разоренными, что жизненный уровень рабочих окажется отброшен на столетие назад. Реформистские союзы мыслимы только в режиме буржуазной демократии. Но первым побежденным в войне будет насквозь прогнившая демократия. В своем окончательном падении она увлечет за собою все те рабочие организации, которые служили ей опорой. Для реформистских союзов не останется места. Капиталистическая реакция будет крушить их беспощадно. Необходимо теперь же и во всеуслышание предупреждать об этом рабочих.

Новая эпоха требует новых методов. Новые методы требуют новых вождей. Спасти профессиональные союзы можно только одним способом: превратив их в боевые организации, ставящие целью победу над капиталистической анархией и империалистским разбоем. В построении социалистического хозяйства профессиональным союзам будет принадлежать первостепенная роль. Но предварительным условием для этого является низвержение класса капиталистов и национализация средств производства. Если профессиональные союзы не хотят быть погребены под развалинами войны, они должны встать на путь социалистической революции.

Четвертый Интернационал

Пролетарский авангард является непримиримым врагом империалистской войны. Но он не страшится войны. Он принимает бой на той арене, которую выбрал классовый враг. Он вступает на эту арену с развернутыми знаменами.

Четвертый Интернационал является единственной организацией, которая правильно предвидела общий ход мировых событий; предупреждала относительно неизбежности новой империалистской катастрофы; разоблачала пацифистские обманы буржуазных демократов и мелкобуржуазных авантюристов сталинской школы; боролась против политики классового сотрудничества, под именем "народных фронтов"; своевременно пригвождала к столбу предательскую роль Коминтерна и анархистов в Испании; непримиримо критиковала центристские иллюзии ПОУМа; неизменно закаляла свои кадры в духе революционной классовой борьбы. Наша политика в отношении войны является только концентрированным продолжением нашей политики мирного времени.

Четвертый Интернационал строит свою программу на теоретическом граните марксизма. Он отвергает ту презренную эклектику, которая господствует ныне в рядах официальной рабочей бюрократии разных лагерей и служит ей чаще всего для прикрытия капитуляции перед буржуазной демократией. Наша программа формулирована в ряде документов и доступна всякому. Суть ее может быть исчерпана двумя словами: диктатура пролетариата.

Четвертый Интернационал полностью и целиком стоит на основе революционной традиции большевизма и его организационных методов. Пусть радикальные мелкие буржуа брюзжат против централизма. Рабочий, который хотя бы раз участвовал в стачке, знает, что без дисциплины и твердого руководства никакая борьба невозможна. Вся наша эпоха проникнута духом централизма. Монополистский капитал довел экономическую централизацию до крайнего предела. Государственный централизм, в лице фашизма, принял тоталитарный характер. Демократии все больше равняются по этому образцу. Бюрократия профессиональных союзов беспощадно охраняет свои командные высоты. Второй и Третий Интернационал беззастенчиво пользуются государственными аппаратами для борьбы против революции. В этих условиях элементарным залогом успеха является противопоставить революционный централизм централизму реакции. Необходима спаянная стальной дисциплиной организация пролетарского авангарда, - подлинный отбор закаленных революционеров, с готовностью к самопожертвованию и с несокрушимой волей к победе. Систематически и тщательно подготовлять свое наступление, а, когда бьет решительный час, не колеблясь бросать всю силу класса на поле боя, - научить этому рабочих может только централизованная партия, которая не колеблется сама.

Пустые скептики любят ссылаться на перерождение большевистского централизма в бюрократизм. Как будто весь ход истории зависит от строения партии! На самом деле судьба партии зависит от хода классовой борьбы. Большевистская партия была, во всяком случае, единственной, которая доказала на деле свою способность совершить пролетарскую революцию. Именно такая партия нужна ныне международному пролетариату. Если буржуазный режим выйдет из войны безнаказанным, всякая революционная партия потерпит перерождение. Если пролетарская революция победит, исчезнут условия, которые вызывают перерождение.

В условиях торжествующей реакции, разочарования и усталости масс, в политической атмосфере, отравленной злокачественным разложением исторических организаций рабочего класса, среди нагромождения трудностей и препятствий, развитие Четвертого Интернационала совершалось по необходимости медленно. Отдельные, на первый взгляд, более широкие и многообещающие попытки объединения левого крыла не раз предпринимались за это время центристами, высокомерно глядевшими на нашу работу. Однако, все эти претенциозные попытки рассыпались в прах прежде, чем массы успели запомнить их имя. Только Четвертый Интернационал продолжает упорно, настойчиво и все более успешно плыть против течения.

Действительно революционная организация характеризуется прежде всего той серьезностью, с какой она вырабатывает и проверяет свои взгляды на каждом новом повороте событий. Централизм оплодотворяется демократией. В огне войны наши секции страстно обсуждают все вопросы пролетарской политики, проверяют свои методы и попутно отметают неустойчивые элементы, примкнувшие к нам только из оппозиции ко Второму и Третьему Интернационалам. Размежевание с ненадежными попутчиками представляет собою неизбежный накладной расход формирования подлинно революционной партии.

Подавляющее большинство наших товарищей в различных странах выдержало первое испытание войны. Этот факт имеет неоценимое значение для дальнейшей судьбы Четвертого Интернационала. Каждый рядовой член нашей организации не только вправе, но обязан чувствовать себя отныне офицером той революционной армии, которая будет создаваться в огне событий. Выступление на революционную арену масс сразу обнаружит ничтожество оппортунистических, пацифистских и центристских программ. Один подлинный революционер на заводе, в шахте, в профессиональном союзе, в полку, на военном корабле неизмеримо важнее сотни мелкобуржуазных псевдо-революционеров, которые варятся в собственном соку.

Политики крупной буржуазии гораздо лучше разбираются в вопросе о роли Четвертого Интернационала, чем мелкобуржуазные педанты. Накануне разрыва дипломатических отношений французский посол Кулондр и Гитлер, пугая друг друга последствиями войны во время последнего свидания, одинаково сходились на том, что "единственным действительным победителем" будет Четвертый Интернационал. После открытия войны против Польши большая печать Франции, Дании и других стран сообщала, что в рабочих кварталах Берлина появились на улицах надписи: "долой Сталина, да здравствует Троцкий!", что означает: долой Третий Интернационал, да здравствует Четвертый! Когда в Праге наиболее решительные группы рабочих и студентов организовали демонстрацию в день национальной независимости, "протектор", барон Нейрат, возложил, в официальном сообщении, ответственность за эту манифестацию на чешских "троцкистов". Корреспонденция из Праги в газете бывшего президента чехословацкой республики Бенеша подтверждает, что чешские рабочие становятся "троцкистами". Все это пока только симптомы. Но они безошибочно указывают направление развития. Новое поколение рабочих, которое война двинет на путь революции, станет под наши знамена.

Пролетарская революция

Основные условия победы пролетарской революции установлены историческим опытом и разъяснены теорией. 1) Безвыходность положения и вытекающая отсюда растерянность буржуазии, как правящего класса; 2) острое недовольство и стремление к решительным переменам в рядах мелкой буржуазии, без поддержки которой крупная буржуазия держаться не может; 3) сознание невыносимости положения и готовность к революционным действиям в рядах пролетариата; 4) ясная программа и твердое руководство пролетарского авангарда, -- таковы четыре условия победы пролетарской революции. Главная причина поражения многих революций коренится в том, что эти условия редко достигают необходимой степени зрелости в одно и то же время. Война именно потому являлась нередко в истории матерью революции, что она расшатывает обветшавший режим, ослабляет господствующий класс и ускоряет нарастание революционного возмущения угнетенных классов.

Растерянность буржуазии, тревога и недовольство народных масс велики уже и сейчас, при том не только в воюющих, но и в нейтральных странах, и будут расти с каждым месяцем войны. Правда, пролетариат терпел за последние двадцать лет поражение за поражением, одно тяжелее другого, разочаровался в своих старых партиях и встретил войну, несомненно, в состоянии подавленности. Не нужно, однако, переоценивать устойчивость и длительность подобных настроений. События создали их, события развеют их.

Война, как и революция, делается в первую голову молодым поколением. Миллионы молодежи, не находя доступа к промышленному труду, начинали свою жизнь, как безработные, и поэтому оставались вне политической жизни. Сегодня они находят или завтра они найдут свое место: государство организует их в полки и тем самым открывает возможность их революционного объединения. Нет сомнения, что война сумеет стряхнуть апатию также и со старших поколений.

Остается вопрос о руководстве. Не окажется ли революция предана и на этот раз, когда на службе империализма стоят два Интернационала, а подлинно революционные элементы представляют маленькое меньшинство? Иными словами: успели ли мы подготовить во-время партию, способную руководить пролетарской революцией? Чтоб правильно ответить на вопрос, нужно правильно поставить его. Разумеется, одно или другое восстание может закончиться и, наверное, закончится поражением, вследствие незрелости революционного руководства. Но дело идет не об одном восстании. Дело идет о революционной эпохе.

У капиталистического мира выхода нет, если не считать выходом затяжную агонию. Надо готовиться к долгим годам, если не десятилетиям, войн, восстаний, коротких перемирий, новых войн и новых восстаний. Молодая революционная партия должна опираться на эту перспективу. История предоставит в ее распоряжение достаточно случаев и возможностей, чтобы проявить себя, набраться опыта и созреть. Чем скорее будут сплачиваться ряды авангарда, тем больше сократится эпоха кровавых потрясений, тем меньшие разрушения потерпит наша планета. Но великая историческая проблема не будет, во всяком случае, разрешена до тех пор, пока во главе пролетариата не встанет революционная партия. Вопрос темпов и сроков имеет огромное значение; но он не меняет ни общей исторической перспективы, ни направления нашей политики. Вывод прост: надо с удесятерянной энергией повести работу воспитания и организации пролетарского авангарда. В этом и состоит задача Четвертого Интернационала.

В величайшую ошибку впадают те, которые, для обоснования пессимистических выводов ссылаются попросту на печальные результаты прошлой войны. Во-первых прошлая война породила Октябрьскую революцию, уроками которой живет рабочее движение всего мира. Во-вторых, условия нынешней войны глубоко отличаются от условий 1914 г. Экономическое положение империалистских государств, в том числе и Соединенных Штатов, сейчас несравненно хуже, а разрушительная сила войны несравненно грандиознее, чем четверть столетия тому назад. Можно, поэтому, с достаточным основанием ждать на этот раз более быстрой и более решительной реакции со стороны рабочих и армии.

Опыт первой войны не прошел для масс бесследно. Второй Интернационал почерпал свою силу в еще почти незатронутых демократических и пацифистских иллюзиях масс. Рабочие серьезно надеялись, что война 1914 г. будет последней войной. Солдаты давали убивать себя, чтоб избавить своих детей от новой бойни. Только благодаря этой надежде, люди могли выдерживать войну свыше четырех лет. Сейчас от демократических и пацифистских иллюзий не осталось почти ничего. Народы претерпевают нынешнюю войну, не веря больше в нее и ничего не ожидая от нее, кроме новых цепей. Это относится также и к тоталитарным государствам. Старшее поколение рабочих, вынесшее на своих плечах первую империалистскую войну и не забывшее ее уроков, далеко еще не сошло со сцены. В ушах следующего поколения, которое во время войны училось в школах, еще не заглохли фальшивые лозунги патриотизма и пацифизма. Неоценимый политический опыт этих слоев, придавленный ныне тяжестью военной машины, обнаружится во всей своей силе, когда война вынудит трудящиеся массы выступить открыто против своих правительств.

Обнажение насквозь реакционной, упадочной и разбойничьей природы современного капитализма, -- говорят Тезисы о войне, -- крушение демократии, реформизма и пацифизма, неотложная и жгучая необходимость для пролетариата найти путь спасения от неминуемой гибели ставят с новой силой в порядок дня международную революцию".

Дело идет теперь уже не просто о том, как это было в XIX столетии, чтобы обеспечить более быстрое и здоровое развитие хозяйства; дело идет о спасении человечества от самоубийства. Именно эта острота исторической проблемы окончательно выбивает почву из под ног оппортунистических партий. Наоборот, партия революции находит источник неисчерпаемой силы в сознании того, что она является выполнительницей железной исторической необходимости.

Недопустимо, далее, ставить на одну доску нынешний революционный авангард с теми разрозненными интернационалистами, которые возвышали свой голос в начале прошлой войны. Только русская партия большевиков представляла тогда революционную силу. Но и она, за вычетом небольшой эмигрантской группы вокруг Ленина, в подавляющем большинстве своем еще не стряхнула с себя национальной ограниченности и не поднялась до перспектив международной революции.

Четвертый Интернационал, как по численности, так и, особенно, по подготовке, имеет неизмеримые преимущества над своими предшественниками начала прошлой войны. Он является прямым преемником большевизма эпохи его расцвета. Он впитал в себя традицию Октябрьской революции и теоретически переработал опыт богатейшего исторического периода между двумя империалистскими войнами. Он верит в себя и в свое будущее.

Война, напомним еще раз, чрезвычайно ускоряет политическое развитие. Те великие задачи, которые вчера еще казались отделенными от нас рядом лет, если не десятилетий, могут непосредственно предстать перед нами в течение ближайших двух-трех лет, даже ранее. Программы, основанные на привычных мирных условиях, неизбежно повиснут в воздухе. Наоборот, программа передовых требований Четвертого Интернационала, которая близоруким политикам казалась "нереальной", обнаружит все свое значение в процессе мобилизации масс для завоевания государственной власти.

В начале новой революции оппортунисты снова будут, как четверть века тому назад, пытаться внушить рабочим мысль о невозможности строить социализм на развалинах и опустошениях. Будто у пролетариата есть свобода выбора! Надо строить на тех основах, какие даны историей. Русская революция показала, что, рабочая власть может поднять даже крайне отсталую страну из самой глубокой нищеты. Тем большие чудеса способен совершить пролетариат передовых стран. Война разрушает здания, железные дороги, заводы, шахты; но она не может разрушить технику, знания, навыки труда. Создав свое собственное государство, правильно организовав свои ряды, привлекши к работе квалифицированные силы, завещанные буржуазным режимом, и организовав производство по единому плану, пролетариат не только восстановит в течение нескольких лет все разрушенное войною, но и создаст условия величайшего расцвета культуры на фундаменте солидарности.

Что делать?

Этот Манифест принимается конференцией Четвертого Интернационала в момент, когда германские войска, сокрушив Голландию и Бельгию и сломив первое сопротивление союзных армий, огненным потоком катятся к Парижу и Ламаншу. В Берлине уже спешат торжествовать победу. В лагере союзников - тревога, переходящая в панику. У нас нет здесь ни возможности ни необходимости заниматься стратегическими гаданиями насчет ближайших этапов войны. Гигантский военный перевес Гитлера налагает, во всяком случае, сейчас свою печать на политическую физиономию всего мира.

"Не обязан ли в нынешних условиях рабочий класс помогать демократиям в их борьбе с германским фашизмом?" Так ставят вопрос широкие мелкобуржуазные круги, для которых пролетариат всегда остается только вспомогательным орудием той или другой фракции буржуазии. Эту политику мы отвергаем с негодованием. Разница политических режимов буржуазного общества, разумеется, существует, как существует разница в комфорте железнодорожных вагонов разных классов. Но когда весь поезд свергается в пропасть, различия в комфорте вагонов теряют значение. Капиталистическая цивилизация скатывается в пропасть. Различие между гниющей демократией и разбойничьим фашизмом исчезает перед фактом крушения всей капиталистической системы.

Своими победами и своими зверствами Гитлер естественно вызывает острую ненависть рабочих всего мира. Но от этой законной ненависти до помощи его более слабым, но не менее реакционным противникам -- непроходимая пропасть. В качестве победителей, империалисты Великобритании и Франции были бы не менее страшны для дальнейших судеб человечества, чем Гитлер и Муссолини. Буржуазную демократию спасти нельзя. Помогая своей буржуазии против иностранного фашизма, рабочие только ускорили бы победу фашизма в собственной стране. Задача, которую ставит история не в том, чтобы поддерживать одни части империалистской системы против других, а в том, чтоб сбросить в пропасть всю систему в целом.

Милитаризация масс ширится с каждым днем. Мы не собираемся отделываться от милитаризации пустыми пацифистскими протестами. Все большие вопросы будут решаться в ближайшую эпоху с оружием в руках. Рабочие должны не бояться оружия, а, наоборот, учиться владеть им. Революционеры не отделяются от народа во время войны, как и во время мира. Большевик стремится стать не только лучшим тред-юнионистом но и лучшим солдатом. Мы не хотим позволить буржуазии гнать в последний час на поле сражения необученных или полуобученных солдат. Мы требуем, чтоб государство немедленно дало рабочим и безработным возможность научиться владеть винтовкой, ручной гранатой, пулеметом, пушкой, самолетом, подводной лодкой и прочими орудиями войны. Необходимы особые военные школы, в тесной связи с профессиональными союзами, дабы рабочие становились квалифицированными специалистами военного дела и могли занимать должности командиров.

В то же время мы не забываем ни на минуту, что эта война - не наша война. В противоположность Второму и Третьему Интернационалам Четвертый Интернационал строит свою политику не на военном счастье капиталистических правительств, а на превращении империалистской войны в гражданскую, на низвержении господствующих классов всех стран, на международной социалистической революции. Передвижение линий фронта, разрушение столиц, оккупации территорий, падение отдельных государств представляются, с этой точки зрения, лишь трагическими эпизодами на пути к перестройке современного общества.

Независимо от хода войны, мы выполняем нашу основную задачу: разъясняем рабочим противоположность их интересов интересам кровожадного капитала; мобилизуем трудящихся против империализма; проповедуем единство задач рабочих всех воюющих и нейтральных стран; призываем к братанью рабочих с солдатами в каждой стране, и солдат с солдатами - по разные стороны фронта; мобилизуем женщин и молодежь против войны; ведем постоянную, упорную неутомимую подготовку революции - на заводе, в шахте, в деревне, в казарме, на фронте, во флоте.

Такова наша программа. У вас нет другого выхода, пролетарии всех стран, как объединиться под знаменем Четвертого Интернационала!

---

Роль Кремля в европейской катастрофе

Капитуляция Франции - не простой военный эпизод. Это - катастрофа Европы. Человечество не может дальше жить под режимом капитализма. Гитлер - не случайность. Он только наиболее законченное, наиболее последовательное и зверское выражение империализма, угрожающего крушением нашей культуры.

Но наряду с общими причинами катастрофы, заложенными в империализме, нельзя забывать, однако, ту преступную и зловещую роль, которую сыграли Кремль и его Коминтерн. Никто не оказал такой помощи Гитлеру, как Сталин. Никто не создал для СССР такого опасного положения, как Сталин.

В течение пяти лет Кремль и его Коминтерн пропагандировали "союз демократий" и "Народные фронты" во имя превентивной войны против "фашистских агрессоров". Эта пропаганда, как свидетельствует прежде всего пример Франции, оказала огромное влияние на народные массы. Но когда война действительно приблизилась, Кремль и его агентура Коминтерн, совершили неожиданный скачек в лагерь "фашистских агрессоров". Сталин, со своей психологией лошадиного барышника, думал таким образом обмануть Чемберлена - Даладье - Рузвельта и захватить стратегические позиции в Польше и Прибалтике. Но поворот Кремля имел неизмеримо большие последствия: он не только обманул правительства, но и дезориентировал и деморализовал народные массы, прежде всего в так называемых демократиях. Своей пропагандой "Народных фронтов" Кремль мешал массам вести борьбу против империалистской войны. Своим переходом на сторону Гитлера Сталин неожиданно смешал все карты и парализовал военную силу "демократий" в войне. Не смотря на все машины истребления, решающее значение в войне сохраняет моральный фактор. Деморализовав народные массы Европы - не только Европы - Сталин сыграл роль агента - провокатора на службе Гитлера.

Но это далеко не единственный результат. Несмотря на территориальные захваты Кремля, международное положение СССР чрезвычайно ухудшилось. Исчез польский буфер. Завтра исчезнет румынский. Могущественная Германия, ставшая хозяином Европы, получила общую границу с СССР. В Скандинавии место слабых, почти безоружных стран заняла та же Германия. Ее победы на Западе - только подготовка грандиозного движения на Восток. В нападении на Финляндию Красная Армия, обезглавленная и деморализованная тем же Сталиным, обнаружила свою слабость перед всем миром. В будущем походе против СССР Гитлер найдет помощь Японии.

Агенты Кремля снова начинают говорить о "союзе демократий" против фашистских агрессоров. Возможно, что, в качестве обманутого обманщика, Сталин окажется вынужден совершить новый поворот своей внешней политики. Но горе народам, если они снова доверятся бесчестным агентам кремлевского хозяина! Сталин помог ввергнуть Европу в кровавый хаос и довел СССР до самого края пропасти. Народы СССР не могут не переживать сейчас величайшей тревоги. Только низвержение московской тоталитарной клики, только возрождение советской демократии могут развязать силы народов для борьбы против неизбежного и близкого удара со стороны империалистской Германии. Советский патриотизм и непримиримая борьба против сталинской клики неотделимы друг от друга.

Л. Т.

Койоакан, 18-го июня 1940 г.

---

(Бонапартизм, фашизм и война)

Тов. Троцкий работал над этой статьей в день когда убийца нанес свой смертельный удар. Статья, вернее заметки, осталась в незаконченном и необработанном виде, без заглавия. Редакцией "Бюллетеня" внесены лишь абсолютно необходимые поправки.

Все поправки редакции вынесены за квадратные скобки.

В своей очень претенциозной, очень путанной и неумной статье, Двайт Макдональд изображает дело так, будто для нас фашизм есть просто повторением бонапартизма. Больший вздор трудно придумать. Мы анализировали фашизм по мере его развития, на разных ступенях его развития, выдвигая на первый план то одну то другую его сторону. В фашизме есть элемент бонапартизма. Без этого элемента, именно без возвышения государственной власти над обществом в результате крайнего обострения классовой борьбы, фашизм был бы невозможен. Но мы с самого начала указывали, что дело идет, прежде всего, о бонапартизме эпохи империалистического заката, который качественно отличается от бонапартизма эпохи буржуазного подъема. На следующей стадии мы выделили чистый бонапартизм, как введение к фашистскому режиму. Ибо у чистого бонапартизма приближалась власть короля.

В Италии положение после войны сложилось глубоко революционное. Пролетариат имел полную возможность [овладеть властью]. [Буржуазия сперва надеялась предотвратить диктатуру пролетариата бонапартским режимом с Джиолотти во главе. Но этот режим оказался неустойчивым и уступил место фашистским силам, набранным из рядов мелкой буржуазии]. [Подобным же образом] министерства Брюнинга, Шлейхера и президентство Гинденбурга в Германии, правительство Петэна во Франции, но все они оказались, или должны оказаться, неустойчивыми. Для эпохи империалистского заката чисто бонапартический бонапартизм совершенно недостаточен, империализму необходимо мобилизовать мелкую буржуазию и раздавить ее тяжестью пролетариат. Выполнить эту задачу империализм может лишь в том случае, если сам пролетариат обнаружит свою неспособность завоевать власть, а социальный кризис доводит мелкую буржуазию до состояния пароксизма.

* * *

Во Франции нет фашизма в подлинном смысле слова. Режим сенильного маршала Петэна представляет собой сенильную форму бонапартизма эпохи империалистского упадка. Но и этот режим оказался возможен лишь после того, как длительная радикализация французского рабочего класса, приведшая к революционному взрыву в июне 1936 г., не нашла революционного выхода. Второй и Третий Интернационал, реакционное шарлатанство Народных фронтов, обманули и деморализовали рабочий класс. После пяти лет пропаганды союза демократии и коллективной безопасности, после неожиданного перемещения Сталина в лагерь Гитлера, французский рабочий класс оказался застигнут врасплох. Война вызвала ужасающую дезориентацию и пассивное пораженчество, вернее индиферентизм безвыходности. Из этого сцепления обстоятельств возникла во-первых, беспримерная военная катастрофа, вслед за нею презренный режим Петэна.

Именно в виду того, что режим Петэна является сенильным бонапартизмом, он не заключает в себе никакой устойчивости и может быть опрокинут революционным восстанием масс гораздо скорее, чем фашистский режим.

* * *

Все эти черты фашизма мы анализировали каждую в отдельности и все в совокупности по мере того, как они проявлялись или выдвигались на первый план.

И теоретический анализ и богатейший исторический опыт последней четверти столетия показывают с одинаковой силой, что фашизм является каждый раз заключительным звеном опеределенного политического цикла, в состав которого входят: острейший кризис капиталистического общества; рост радикализации рабочего класса; рост симпатий к рабочему классу и жажда перемен в среде мелкой буржуазии города и деревни; крайняя растерянность крупной буржуазии; ее трусливое и предательское маневрирование с целью избежать революционной развязки; утомление пролетариата, растущая растерянность и индиферентизм; обострение социального кризиса; отчаяние мелкой буржуазии, готовность верить в чудеса; готовность к насильственным действиям; рост враждебности к пролетариату, который обманул ее ожидания. Таковы предпосылки быстрого формирования фашистской партии и ее победы.

* * *

Лев Давидович Троцкий и Наталия Седова-Троцкая в Койоакане.

Острота социального кризиса вырастает из того, что при нынешней концентрации средств производства, т. е. при монополизме трестов, закон ценности -- рынок оказывается уже неспособен регулировать хозяйственные отношения. Государственное вмешательство становится абсолютной необходимостью (так как пролетариат). [Это вмешательство не может разрешить задачи пролетариата, если пролетариат не захватит власти и не установит социалистического метода регулирования хозяйства].

Поскольку пролетариат на данной стадии оказался неспособен овладеть властью, империализм начинает своими методами регулировать хозяйство; политическим механизмом является фашистская партия, ставшая государственной властью. Производительные силы находятся в непримиримом противоречии не только с частной собственностью, но и с границами национального государства. Империализм и является выражением этого противоречия. Империалистский капитал пытается разрешить это противоречие путем расширения границ, захвата новых территорий и пр. Тоталитарное государство, подчиняющее все стороны хозяйственной, политической и культурной жизни финансовому капиталу, является орудием создания сверх-национального государства, империалистской империи, владычества над континентами, владычества над миром.

Нынешняя война, как не раз повторялось, является продолжением прошлой войны. Но продолжение не значит повторение. Продолжение значит по общему правилу развитие, углубление, обострение. Наша политика, политика революционного пролетариата в отношении к второй империалистской войне является продолжением политики, выработанной в прошлую империалистскую войну, главным образом под руководством Ленина. Но продолжение не значит повторение. Продолжение и здесь означает развитие, углубление и обострение.

В прошлую войну не только пролетариат в целом, но и его авангард и в известном смысле авангард этого авангарда оказались застигнуты врасплох. Выработка принципов революционной политики по отношению к войне началась, когда война была уже в полном разгаре и военная машина господствовала неограниченно. Через год после начала войны на Циммервальдской Конференции маленькое революционное меньшинство еще оказалось вынужденным приспособляться к центристскому большинству. Революционные элементы до Февральской революции и даже позже, чувствовали себя не как претенденты на власть, а как крайняя левая оппозиция. Даже Ленин отодвигал социалистическую революцию в более или менее отдаленное будущее. Он писал в Швейцарии:

"Мы старики может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции" (стр. 357, том 19).

Эта политическая позиция крайнего левого крыла ярче всего сказалась на вопросе о защите отечества. Ленин в 1915 г. писал о революционных войнах, которые придется вести победоносному пролетариату. Но дело шло о неопределенной исторической перспективе, а не о задаче завтрашнего дня. В центре внимания революционного крыла стоял вопрос о защите капиталистического отечества. Революционеры отвечали на этот вопрос, разумеется, отрицательно. Это было вполне правильно. Но этот чисто отрицательный ответ служил основой для пропаганды, для воспитания кадров, но не мог овладеть массами, которые не хотели чужого завоевателя. В России большевики составляли до войны 4/5 среди пролетарского авангарда, т. е. среди рабочих, которые участвовали в политической жизни (газеты, выборы и пр.) После Февральской революции неограниченное господство перешло в руки оборонцев, меньшевиков и социалистов-революционеров. Правда, в течение восьми месяцев большевики завоевали преобладающее большинство рабочих. Но решающую роль в этом завоевании играл не отказ от защиты буржуазного отечества, а лозунг -- вся власть советам. Только этот революционный лозунг: критика империализма, его милитаризма, отказ от защиты буржуазной демократии и пр., никогда не могли бы завоевать на сторону большевиков подавляющего большинства народа. Во всех остальных воюющих странах, кроме России, революционное крыло к исходу войны все [еще выдвигало только отрицательные лозунги].

* * *

Вопрос о смене режима поставлен второй войной несравненно повелительнее, неотложнее, чем первой войной. Дело идет прежде всего о политическом режиме. Рабочие знают, что демократия везде терпит крах и, что им угрожает фашизм и в тех странах, где его еще нет. Буржуазия демократических стран естественно использует этот страх рабочих перед фашизмом, но с другой стороны несостоятельность демократий, их крушение, их безболезненное превращение в реакционные диктатуры, заставляет рабочих ставить перед собой проблему власти, делает их восприимчивыми к постановке проблемы власти.

Сейчас реакция господствует с такой силой, как еще, пожалуй, никогда в новейшей истории человечества. А было бы непростительной ошибкой видеть только реакцию. Исторический процесс противоречив. Под покровом официальной реакции происходят глубокие процессы в массах, которые накопляют опыт и становятся восприимчивы к новым политическим перспективам. Старая консервативная традиция демократического государства, которая была так могущественна еще в период прошлой империалистской войны, сейчас существует лишь, как крайне неустойчивый пережиток. Европейские рабочие имели накануне прошлой войны, свои могущественные по численности партии. Но в порядке дня стояли реформы, частные завоевания, а вовсе не завоевание власти. Американский рабочий класс и сейчас еще не имеет массовой партии. Но объективная обстановка и накопленный американскими рабочими опыт может поставить в очень короткий период вопрос о завоевании власти в порядок дня. Эту перспективу мы должны [положить] в основу своей агитации. Дело идет не о позиции лишь капиталистического милитаризма и не об отказе от защиты буржуазного отечества, а о непосредственной подготовке к завоеванию власти и к защите пролетарского отечества.

Совершенно очевидно, что в Соединенных Штатах, радикализация рабочего класса сделала только первые свои шаги, почти исключительно в области профессионального движения (С. И. О.). Предвоенный период, а затем война могут временно прервать процесс радикализации, особенно при условии поглащения значительного числа рабочих военной промышленностью. Но этот перерыв процесса радикализации не может длиться долго. Вторая стадия радикализации примет более ярко выраженный характер. В порядок дня встанет проблема создания самостоятельной рабочей партии. Наши переходные требования завоюют большую популярность. Наоборот, фашистские, реакционные тенденции стушуются, перейдут в оборонительное положение, выжидая более благоприятного момента. Такова ближайшая перспектива. Гадать о том, удастся или не удастся создать сильную революционную руководительницу, совершенно недостойное занятие. Впереди благоприятная перспектива, дающая все права на революционный активизм. Надо использовать открывающиеся возможности и строить революционную партию.

При каждом разговоре на политические темы неизбежно вспыхивает вопрос: успеем ли мы создать к моменту кризиса достаточно сильную партию? не окажется ли фашизм впереди нас? не неизбежна ли фашистская стадия развития? Успехи фашизма легко заставляют людей терять перспективу, забывать реальные условия, сделавшие возможным усиление и победу фашизма. Между тем ясно понять эти условия представляет особенную важность для рабочих Соединенных Штатов. Можно установить, как исторический закон: фашизм побеждал только в тех странах, где консервативные рабочие партии мешали пролетариату использовать революционную ситуацию и захватить власть. В Германии дело идет о двух революционных ситуациях: 1918-1919 гг. и 1923-1924 гг. Еще и в 1929 г. возможна была непосредственная борьба пролетариата за власть. Во всех трех случаях социал-демократия и Коминтерн преступно и злостно срывали завоевание власти и тем поставили общество в безвыходное положение. Только в этих условиях, в этой обстановке оказался возможен бурный подъем фашизма и завоевание им власти.

* * *

Не окажутся ли во главе нового революционного подъема сталинцы и не погубят ли они революцию, как погубили ее в Испании, а раньше в Китае? Считать такую возможность исключенной, например, во Франции, разумеется, нельзя. Первая волна революции нередко, вернее сказать, всегда поднимает те "левые" партии, которые не успели себя окончательно скомпрометировать в предшествующий период и имеют за собой крупную внушительную политическую традицию. Так, Февральская революция подняла меньшевиков, социалистов-революционеров, которые накануне были противниками революции. Так, германская ноябрьская революция 1918 г. подняла к власти социал-демократов, которые были непримиримыми противниками революционного восстания.

* * *

11 лет тому назад, в статье, напечатанной в "Нью Републик" (22 мая 1929 г.) Троцкий писал:

К сожалению, редакция "Бюллетеня" сейчас не имеет доступа к рукописям Л. Д. Троцкого и вынуждена дать перевод цитаты с английского в своем изложении.

Ни одна эпоха человеческой истории не насыщена так антагонизмами, как наша. Под невыносимым давлением классовой и международной вражды "предохранители" демократии "выгорают". Отсюда коротко-замыкания диктатуры. Слабейшие "выключатели", разумеется, поддаются первыми. Но размах внутренних и мировых противоречий не сокращается, а растет. Процесс пока охватил только периферию буржуазного мира, но ему едва ли предстоит улечься".

Это было в тот период, когда вся буржуазная демократия всех стран считала, что фашизм возможен только в отсталых странах, не прошедших школы демократии. Редакция "Нью Републик", которой в тот период еще не коснулась благодать ГПУ, сопроводила статью Троцкого своей собственной статьей. Статья так характерна для среднего американского филистера, что мы приведем из нее наиболее интересные цитаты. "Ввиду его личных несчастий, сосланный русский вождь обнаруживает замечательную силу беспристрастного анализа, но это беспристрастие строгого марксиста, в котором, нам кажется, не достает реалистического взгляда на историю, т. е. именно того, чем он гордится. Его мнение, что демократия -- форма государства, пригодная только на хорошие времена, но неспособная выдержать гроз интернациональных или внутренних противоречий, поддерживается только (как он и сам признает) примерами взятыми из среды стран, где демократия сделала лишь самые слабые начинания и где, вдобавок, индустриальная революция едва началась".

Далее редакция "Нью Републик" отстраняет пример того, почему демократия Керенского в Советской России не выдержала испытания классовых противоречий и уступила место революционной перспективе. Журнал глубокосмысленно пишет: "Слабость Керенского была исторической случайностью, чего Троцкий не может признать, ибо в его механической схеме ничему подобному нет места".

Совершенно так же, как и Двайт Макдональд, "Нью Републик" обвиняла марксистов в неспособности реалистического понимания истории в результате их ортодоксального или механического подхода к политическим явлениям. "Нью Републик" считала, что фашизм есть продукт отсталости капитализма, а не его перезрелости. По мнению газеты, которое было мнением, повторяю, подавляющего большинства среднего демократического филистера, фашизм является уделом отсталых буржуазных стран. Мудрая редакция не дала себе труда подумать, почему в XIX столетии общее убеждение состояло в том, что отсталые страны должны развиваться по пути демократии. Во всяком случае в старых капиталистических странах демократия вступила в свои права, когда уровень их экономического развития был не выше, а ниже экономического развития современной Италии. Даже больше, в эту эпоху демократия представляла большую дорогу исторического развития, на которую все страны вступали одна за другой, отсталые страны вслед за более передовыми, а иногда и раньше их. Наша же эпоха крушения демократии, причем крушение начинается с более слабых звеньев, но распространяется постепенно на те, которые казались крепкими и несокрушимыми. Таким образом, ортодоксальный или механический, т. е. марксистский подход к событиям позволял предвидеть ход развития за много лет. Наоборот, реалистический подход "Нью Републик" представлял, подход слепого котенка. После своего критического отношения к марксизму "Нью Републик" подпала под влияние самой отвратительной карикатуры на марксизм, именно, сталинизма.

* * *

Истман пришел, изволите ли видеть, к выводу, что сосредоточение средств производства в руках государства опасно для его "свободы", и поэтому решил отказаться от социализма. Этот анекдот заслуживает быть включенным в историю идеологии. Обобществление средств производства есть единственное решение хозяйственного вопроса на данной стадии развития человечества. Запоздание с разрешением этого вопроса приводит к варварству фашизма. Все промежуточные решения, предпринимавшиеся буржуазией при содействии мелкой буржуазии, терпели жалкое и позорное крушение. Все это совершенно не интересует Истмана. Он увидел свою "свободу" угрожаемой с разных сторон (свободу путаницы, свободу индиферентизма, свободу пассивности, свободу литературного диллетантизма), и он немедленно решил принять свои меры: отказаться от социализма. Поразительное дело: это решение не оказало никакого влияния ни на Нью-иоркскую биржу, ни на политику трэд-юнионов. Жизнь пошла своим чередом, как если бы Макс Истман оставался социалистом. Общие правила: чем бессильнее мелкобуржуазный радикал особенно в Соединенных Штатах, [тем крепче он держится за свою "свободу"].

* * *

Большинство филистеров новейшей формации основывают свои нападки на марксизм на том факте, что вопреки прогнозу Маркса вместо социализма пришел фашизм. Ничего не может быть тупее и вульгарнее такой критики. Маркс показал и доказал, что на известном уровне капитализма единственный выход для общества состоит в обобществлении средств производства, т. е. в социализме. Он показал также, что в виду классового строения общества только пролетариат может разрешить эту задачу в непримиримой революционной борьбе против буржуазии. Он показал далее, что пролетариат нуждается в революционной партии для выполнения этой задачи. Он всю свою жизнь, а с ним и за ним Энгельс, а после них Ленин вели непримиримую борьбу против тех черт пролетарских партий (социалистической партии), которые препятствовали разрешению революционной исторической задачи. Непримиримость борьбы Маркса, Энгельса и Ленина против оппортунизма с одной стороны, анархизма -- с другой, показывает, что они отнюдь не недооценивали этой опасности. В чем состояла эта опасность? В том, что оппортунизм верхов рабочего класса, подверженных влиянию буржуазии, может помешать, замедлить, затруднить, отсрочить выполнение революционной задачи пролетариата. Именно это состояние общества мы сейчас и наблюдаем. Фашизм вовсе не пришел "вместо" социализма. Фашизм есть продолжение капитализма, попытка увековечить свое существование при помощи наиболее зверских и чудовищных мер. Капитализм получил возможность прибегнуть к фашизму только потому, что пролетариат не совершил своевременно социалистическую революцию. Пролетариат был парализован в выполнении своей задачи оппортунистическими партиями. Еднственное, что можно сказать это то, что на пути революционного развития пролетариата оказалось больше препятствий, больше затруднений, больше этапов, чем предвидели основоположенники научного социализма. Фашизм и серия империалистских войн являются той страшной школой, в которой пролетариату приходится освобождаться от мелко-буржуазных традиций и предрассудков, состряхивать с себя оппортунистические, демократические, авантюристские партии, выковывать и воспитывать революционный авангард и готовиться таким образом к разрешению задачи, вне которой нет и не может быть спасения развитию человечества.

Л. Д. Троцкий.
Койоакан, 20 августа 1940 г.

---

Что дальше?

Мы не меняем курса.

Эта статья была написана сейчас же после капитуляции Франции. Внешние обстоятельства помешали ее своевременному опубликованию.

Франция, после ряда других, более мелких государств Европы, превращается в угнетенную нацию. Германский империализм поднимается на небывалую военную высоту с вытекающими отсюда возможностями международного грабежа. Что же дальше?

Со стороны разного рода полу-интернационалистов можно ждать рассуждений приблизительно такого рода. Успешное восстание в побежденных странах, находящихся под пятой наци, невозможно, так как каждое революционное движение будет немедленно утоплено победителями в крови. Столь же мало можно ждать успешного восстания и в лагере тоталитарных победителей. Только поражение Гитлера и Муссолини могло бы создать благоприятные условия для революции. Не остается, поэтому, ничего другого, как помогать Англии и Соединенным Штатам. В случае присоединения к ним Советского Союза можно было бы не только приостановить военные успехи Германии, но и нанести ей тяжелые военные и экономические поражения. Только на этом пути возможно дальнейшее развитие революции. И пр., и пр.

Это рассуждение, которое, по внешности, внушено новой картой Европы, представляет на самом деле лишь приспособление к новой карте Европы старых доводов социал-патриотизма, т. е. классовой измены. Победа Гитлера над Францией окончательно обнаружила гнилость империалистской демократии даже в области ее собственных задач. "Спасти" ее против фашизма нельзя: ее можно только заменить пролетарской демократией. Еслиб рабочий класс связал в нынешней войне свою судьбу с судьбою империалистской демократии, он обеспечил бы лишь новую серию своих собственных поражений.

"В интересах победы" Англия оказалась уже вынуждена ввести методы диктатуры, для чего прежде всего, понадобился отказ Рабочей партии от какой бы то ни было политической самостоятельности. Еслиб международный пролетариат, в лице всех своих организаций и течений, вступил на тот же путь, он только облегчил бы и ускорил победу тоталитарного режима в международном масштабе. Союз СССР с империалистскими демократиями -- в условиях отказа международного пролетариата от самостоятельной политики -- означал бы рост всемогущества московской бюрократии, дальнейшее ее превращение в агентуру империализма и неизбежные уступки ее империализму в экономической области. Возможно, что военное положение отдельных империалистских стран на мировой арене изменилось бы при этом очень значительно; но положение мирового пролетариата, с точки зрения задач социалистической революции, изменилось бы очень мало.

Чтобы создать революционное положение, говорят софисты социал-патриотизма, надо нанести удар Гитлеру. Для победы над Гитлером надо поддерживать империалистские демократии. Но если пролетариат откажется от самостоятельной революционной политики ради спасения "демократий", то кто же использует ту революционную ситуацию, которая будет создана поражением Гитлера? Недостатка в революционных ситуациях за последнюю четверть столетия не было. Чего не хватало -- это революционной партии, способной использовать революционную ситуацию. Отказываться от воспитания революционной партии для того, чтоб вызвать "революционную ситуацию", значит вести рабочих на разгром с завязанными глазами.

Поражение собственного империалистского правительства есть несомненно "меньшее зло", с точки зрения революции в собственной стране. Лже-интернационалисты отказываются, однако, применять этот принцип к побежденным демократическим странам. Зато победу Гитлера они истолковывают, не как относительное, а как абсолютное препятствие на пути революции в Германии. Они лгут в обоих случаях.

В побежденных странах положение народных масс сразу чрезвычайно ухудшится. К социальному гнету присоединяется национальный, который главной своей тяжестью также ляжет на рабочих. Тоталитарная диктатура чужеземного завоевателя есть самая невыносимая из всех форм диктатуры. В то же время, поскольку национал-социализм захочет использовать естественные ресурсы или промышленную аппаратуру покоренных им наций, он попадает неизбежно в зависимость от туземных крестьян и рабочих. Экономические трудности начинаются всегда только после победы. Невозможно к каждому польскому, норвежскому, датскому, голландскому, балтийскому, французскому рабочему и крестьянину приставить по солдату с ружьем. У национал-социализма нет никаких рецептов, чтобы превратить покоренные им народы из врагов в друзей.

Опыт немцев на Украине в 1918 г. показал, как трудно использовать естественные богатства и труд покоренного народа при помощи военных средств и как быстро окупационная армия деморализуется в атмосфере всеобщей враждебности. В неизмеримо более широком масштабе те же процессы будут развиваться в Европе, оккупированной национал-социализмом. Можно с уверенностью ждать, что все покоренные страны превратятся скоро в пороховые погреба. Опасность состоит скорее в том, что взрывы могут последовать слишком рано, без надлежащей подготовки, и привести к отдельным поражениям. Но без частичных поражений о европейской и мировой революции говорить вообще невозможно.

Победитель Гитлер мечтает, разумеется, стать главным палачем пролетарской революции в любой части Европы. Но это вовсе не значит, что Гитлер окажется в силах справиться с пролетарской революцией, как он справляется с империалистской демократией. Было бы гибельной ошибкой, недостойной революционной партии, фетишизировать Гитлера, преувеличивать его могущество, не видеть объективных пределов его успехов и завоеваний. Правда, сам Гитлер хвастливо обещает установить господство немецкого народа, за счет всей Европы, даже всего мира, "на тысячу лет". Но весьма возможно, что всего этого великолепия не хватит и на десять лет.

Надо учиться на уроках недавнего прошлого. Двадцать два года тому назад не только побежденные страны, но и победительницы вышли из войны с расстроенным хозяйством и очень медленно реализовали, поскольку вообще реализовали, экономические выгоды одержанной победы. Революционное движение получило, поэтому, очень широкий размах также и в странах победоносной Антанты. Недоставало только революционной партии, способной возглавить движение.

Тотальный, т. е. всеобъемлющий характер нынешней войны исключает возможность непосредственного "обогащения" за счет побежденных. Даже в случае полной победы над Англией, Германия, в течение ближайших лет, вынуждена была бы для удержания своих завоеваний нести неизмеримо большие экономические жертвы, чем те выгоды, которые она могла бы непосредственно извлечь из своих побед. Условия существования народных масс в Германии в ближайший период должны во всяком случае значительно ухудшиться. Миллионы и миллионы победоносных солдат, вернувшись на родину, найдут еще более скудный домашний очаг, чем тот, от которого их оторвала война. Победа, которая снижает жизненный уровень народа, не усиливает режим, а ослабляет его. Самоуверенность демобилизованных солдат, одержавших величайшие победы, чрезвычайно возрастет. Обманутые надежды превратятся в острое недовольство и ожесточение. С другой стороны, коричневая каста еще выше поднимется над народом; своим произволом и своей расточительностью она будет вызывать еще большую ненависть к себе. Если за последнее десятилетие политический маятник в Германии, в результате импотенции запоздалой демократии и измены рабочих партий, резко качнулся вправо, то теперь, в результате разочарования в последствиях войны и социал-националистического режима вообще, маятник еще резче и решительнее откатится влево. Недовольство, тревога, протесты, стачки, вооруженные столкновения снова станут в Германии в порядке дня. У Гитлера будет слишком много забот в Берлине, чтоб выполнять с успехом роль палача в Париже, Брюсселе или Лондоне.

Задача революционного пролетариата состоит, следовательно, не в том, чтобы помогать империалистским армиям создавать "революционную ситуацию", а в том, чтоб сплачивая и закаляя свои международные ряды, готовиться к революционным ситуациям, в которых не будет недостатка.

Новая военная карта Европы не отменяет принципов революционной классовой борьбы. Четвертый Интернационал не меняет курса.