Бюллетень Оппозиции

(Большевиков-ленинцев) № 7

Другие номера

№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 8; 9; 10; 11; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30;31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.

№ 7

Novembre-Decembre - 1929 - Ноябрь-Декабрь

№ 7

Содержание   Содержание: Л. Троцкий. К 12-й годовщине Октября. Х. Г. Раковский. О капитуляции и капитулянтах. Х. Г. Раковский. Политика руководства и партийный режим. Л. Т. О социализме в отдельной стране и -- об идейной прострации. Н. М. К истории капитулянтских заявлений. Письма из С. С. С. Р. Л. Троцкий. Коммунизм и синдикализм. Л. Троцкий. Принципиальные ошибки синдикализма. Л. Троцкий. Австрийский кризис и коммунизм. Л. Троцкий. Что происходит в Китае? Письма из Китая. Из архива оппозиции. От редакции. Заседание петербургского комитета РСДРП (б) 1/14 ноября 1917 г. Разное. Письмо австрийской оппозиции, письма в редакцию. Мы требуем содействия!

К 12-й годовщине Октября.

12-я годовщина застигает советскую республику в таком состоянии, когда крупнейшие успехи сочетаются с крупнейшими трудностями, при чем, одновременно растут и те и другие. В этом -- главная черта положения и его главная загадка.

Промышленность делала и делает завоевания, небывалые под углом зрения капиталистических масштабов. Гораздо менее значительные, но все же несомненные успехи сделало за последние годы и сельское хозяйство. В то же время мы наблюдаем совершенно парадоксальное явление: на рынке царит жестокий товарный голод, который, несмотря на успехи хозяйства, переходит из года в год, достигая в известные периоды крайнего обострения. Не хватает нужнейших промышленных товаров, несмотря на бурный рост промышленности. Но особенно острый и прямо-таки невыносимый характер получает недостаток сельско-хозяйственных продуктов, несмотря на преобладающий крестьянский характер страны.

Что означают эти противоречия? Они имеют причины двоякого рода.

Причины основного характера коренятся в объективном положении экономически-отсталой страны, которая, в силу исторической диалектики первой оказалась вынуждена прийти к диктатуре пролетариата и к социалистическому строительству. Причины второго рода коренятся в ложной политике руководства поддающегося влияниям мелкой буржуазии, ведущего коньюнктурную политику, неспособного своевременно понять обстановку и наиболее рационально использовать экономические и политические ресурсы диктатуры.

Советское государство не платит процентов по старым долгам. Оно не несет или почти не несет дани в пользу дворянства, банкиров, фабрикантов и проч. Эти два обстоятельства, особенно, второе, создают сами по себе крупный фонд индустриализации страны.

Объединение промышленности и транспорта в руках одного хозяина -- рабочего государства, необходимое условие планового хозяйства, открыло неисчерпаемые возможности целесообразного применения сил и средств, а значит, и ускоренiя хозяйственного роста страны.

Таков гигантский актив Октябрьского переворота. Пассивом -- не самой революции, а тех условий, в каких она совершилась -- являются: низкий уровень капиталистического развития царской России; распыленный и крайне отсталый характер крестьянского хозяйства; культурная отсталость народных масс, наконец, изолированное положение советской республики, окруженной гораздо более богатым и могущественным капиталистическим миром.

Необходимость ежегодно расходовать сотни миллионов рублей на армию и флот является наиболее непосредственным и явным результатом враждебного капиталистического окружения.

Другим последствием его является монополия внешней торговли, которая столь же повелительно навязывается советской республике, как и армия и флот. Упразднение или хотя бы ослабление монополии внешней торговли (Сталин покушался на это под влиянием Сокольникова в конце 1922 года) означало бы не только возвращение России на путь капитализма, но и превращение ее в полуколониальную страну. Но нельзя забывать, что монополия внешней торговли означает механическое выключение России из того международного разделения труда, на основе которого совершалось ее капиталистическое развитие. Непосредственным последствием этого явилось -- при общем росте хозяйства -- чрезвычайное уменьшение внешней торговли. Быстрый рост средств, идущих на индустриализацию, вызывается поэтому, в значительной степени, необходимостью для советской республики самой производить все то, что буржуазной Россией на более выгодных условиях получалось из-заграницы. При наличии социалистического режима в других странах, монополия внешней торговли, разумеется, была бы не нужна, и СССР получал бы недостающие ему продукты из более передовых стран на условиях несравненно более выгодных, чем они получались буржуазной Россией. В нынешней же обстановке монополия внешней торговли, абсолютно необходимая для ограждения социалистических основ хозяйства, требует гигантских вкладов в промышленность для простого самосохраненiя страны. Отсюда, при высоком проценте общего роста промышленности, хронический недостаток готовых промышленных изделий.

Распыленный характер крестьянского хозяйства, унаследованный от прошлого, был еще более усилен Октябрьским переворотом, поскольку первым его словом была демократическая аграрная революция.

Распыленность земледелия представляла бы серьезные затруднения для социалистического переустройства сельского хозяйства России даже в том случае, если бы пролетариат стоял уже у власти в более передовых странах. Трудности эти во много раз больше теперь, когда страна Октябрьской революции целиком предоставлена самой себе. Между тем, крайне медленный темп социалистического переустройства деревни ведет, в свою очередь, к дальнейшему дроблению крестьянских хозяйств, а значит и к усилению их потребительского характера. Это одна из причин недостатка сельско-хозяйственных продуктов.

Не меньшее значение имеют высокие цены на промышленные продукты. Этими ценами промышленность должна оплачивать свой переход от отсталых к более высоким техническим формам и в то же время обеспечивать все новые и новые вложения в такие отрасли промышленности, которые стали необходимы вследствие режима монополии внешней торговли. Другими словами: деревня платит большую дань в пользу социалистической промышленности.

Крестьянство строго различает совершение большевиками демократической аграрной революции и заложение ими фундамента социалистической революции. Переход в руки крестьян помещичьей и государственной земли -- демократический переворот -- принес им, путем освобождения от уплаты земельной ренты, около полумиллиарда рублей выгоды. Но крестьяне переплачивают, благодаря ножницам цен, в пользу государственной промышленности, гораздо большую сумму. Таким образом, баланс двух революций, демократической и пролетарской, соединенных в октябре, сводится для крестьянства все еще с минусом в сотни миллионов рублей. Это есть несомненный и притом важнейший факт для оценки не только экономического, но и политического положения в стране. Этому факту надо уметь смотреть прямо в лицо. Он лежит в основе натянутых отношений между крестьянством и советским правительством.

Замедленный рост крестьянского хозяйства, дальнейшее его распыление, ножницы сельско-хозяйственных и промышленных цен -- словом, хозяйственные затруднения деревни создают благоприятные условия для роста кулачества и для завоевания им в деревне влияния, непропорционально большого по сравнению с численностью кулачества и находящимися в его руках материальными средствами. Избытки хлеба, имеющиеся главным образом у деревенской верхушки, идут на закабаление деревенской бедноты, на спекулятивную продажу мелко-буржуазным элементам города и выключаются, таким образом, из государственного оборота. Хлеба не хватает не только для экспорта, но и для внутренних потребностей. Крайне урезанные размеры экспорта ведут к необходимости не только совершенно отказаться от импорта готовых изделий, но и урезывать до крайности импорт машин и промышленного сырья, что, в свою очередь вынуждает оплачивать каждый шаг индустриализации чрезвычайным напряжением хозяйственных средств.

Таково основное объяснение того, почему, при общем подъеме хозяйства и при чрезвычайно быстром темпе индустриализации, советская республика не выходит из режима "хвостов", который представляет собою самый яркий аргумент против теории социализма в отдельной стране.

Но хвосты являются аргументом также и против официальной хозяйственной практики. Здесь от объективных причин мы переходим к субъективным, т. е. прежде всего к политике руководства. Несомненно, что даже самое правильное и дальновидное руководство не могло бы привести СССР к построению социализма в национальных рамках, отгороженных от мирового хозяйства монополией внешней торговли. Если бы пролетарская революция в передовых капиталистических странах оказалась отсроченной на десятки лет, то диктатура пролетариата в советской республике неизбежно пала бы жертвой хозяйственных противоречий, -- в их чистом виде или в сочетании с военной интервенцией. В переводе на язык политики это означает: судьба советской республики при охарактеризованных выше условиях, определяется, как внутренним хозяйственным руководством, так и руководством революционной борьбой международного пролетариата. В последнем счете решает именно этот последний фактор.

Правильное хозяйственное руководство в СССР означает такое использование ресурсов и возможностей, при котором социалистическое продвижение вперед сопровождается подлинным и ощутимым улучшением положения трудящихся масс. Дело идет сейчас практически совсем не о том, чтоб "перегнать" все мировое хозяйство -- задача фантастическая, -- а о том, чтобы упрочить индустриальные основы пролетарской диктатуры и улучшить положение трудящихся, укрепляя политическую предпосылку диктатуры, т. е. союз пролетариата с неэксплоататорским крестьянством.

Правильная политика в СССР должна как можно дольше продлить существование диктатуры в условиях изоляции. Правильная политика Коминтерна должна как можно более приблизить победу пролетариата в передовых странах. В известной точке эти две линии должны сомкнуться. Только при этом условии нынешний противоречивый советский режим получит возможность -- без термидора, контр-революций и новых революций -- развиться в социалистическое общество с расширяющейся базой, которая в конечном итоге должна охватить весь земной шар.

Время, которое является важнейшим фактором политики вообще, в вопросе о судьбе СССР имеет решающий характер. Между тем, нынешнее руководство, начиная с 23-го года делало все для упущения времени. 1923, 24 и 25 годы прошли в борьбе против так называемой "сверхиндустриализации", под именем которой понималось требование оппозиции ускорить темп промышленного развития; против планового начала и против хозяйственного предвидения вообще. Ускорение темпа индустриализации происходило эмпирически, толчками, с грубой ломкой на-ходу, что чрезвычайно увеличивало накладные расходы строительства и отягощало положение трудящихся масс. Выработки пятилетнего плана оппозиция требовала шесть лет тому назад. Тогда это требование встречалось издевательствами, совершенно в духе мелкого хозяйчика, который боится больших задач и больших перспектив. Мы это называли меньшевизмом в экономике. Еще в апреле 1928 года Сталин утверждал, например, что днепровская гидростанция нам также мало нужна, как грамофон мужику, и наряду с этим начисто отрицал зависимость темпа нашего хозяйственного развития от развития мирового.

Пятилетний план явился с запозданием на пять лет. Ошибки, перестройки и поправки последних лет происходили вне общего плана, и по этому одному немногому научили руководство. Нельзя тут же не напомнить, что первый набросок пятилетнего плана, изготовленный в 1928 году, был полностью проникнут духом крохоборчества, минимализма, хозяйственной трусости. Этот проект подвергнут был беспощадной критике в платформе оппозиции. Только под действием нашей критики, опиравшейся на живые потребности хозяйственного развития, пятилетний план был в течение года перестроен с начала до конца. Все доводы против "сверхиндустриализации" были внезапно отброшены. Аппарат, работавший в течение нескольких лет в духе хозяйственного меньшевизма, получил приказ признать ересью все, что вчера считалось священным писанием и наоборот, превратить в официальные цифры те ереси, которые вчера назывались "троцкизмом". Аппарат -- и коммунисты и специалисты -- был к этому заданию совершенно не подготовлен: он воспитывался в прямо противоположном духе. Первые попытки сопротивления или робкие требования объяснений встречали сейчас же суровую кару. Да и как иначе? Допустить объяснения значило бы раскрыть, что руководство идейно обанкротилось, растеряв все свои теоретические предпосылки. Аппарат молча подчинился и на этот раз. Руководителю плановой работы приписывают такую формулу: лучше стоять (т. е. выступать) за высокий темп развития, чем сидеть (в тюрьме) -- за низкий".

Если новый план вырабатывался из-под палки, то не трудно себе представить, на какие сопротивления он будет наталкиваться при своем проведении со стороны того самого аппарата, девять десятых состава которого правее всех официальных правых. Левое крыло, с платформы которого списаны основные идеи нового пятилетнего плана, продолжает тем временем пребывать под градом репрессий и клевет. Аппарат живет в ожидании новых перемен и поворотов, не решаясь даже призвать на помощь союз деревенской бедноты. Партия ставится каждый раз перед совершившимся фактом. Аппарат ей не верит и боится ее. В этих условиях никто не видит в новой пятилетке выражения продуманного и сколько-нибудь обеспеченного левого курса. Никто, кроме кучки капитулянтов.

То же самое приходится сказать в отношении политики Коминтерна. От союза с Чан-Кай-Ши, от теории "блока четырех классов", от лозунга рабоче-крестьянских партий, от дружбы с генеральным советом, зарезавшим всеобщую стачку, Коминтерн в 24 часа перешел к лозунгу: никаких соглашений с реформистами, борьба против социалфашизма за овладение улицей. Новый острый зигзаг построен на теории "третьего периода", как бы специально приуроченной для сеяния иллюзий, поощрения авантюр и подготовки нового очередного поворота -- вправо.

12-ая годовщина Октябрьской революции застигает таким образом и советскую республику и Интернационал среди величайших трудностей и противоречий, которые, методом от обратного, доказывают правильность марксистской теории социалистической революции. Вместе с Лениным мы входили в Октябрьскую революцию с глубоким убеждением в том, что переворот в России не может иметь самостоятельного и законченного характера. Мы считали, что он является лишь первым звеном мировой революции, при чем судьба этого звена решается судьбой всей цепи. Мы остаемся на этой позиции и сейчас. Успехи социалистического строительства растут вместе с его противоречиями, и успехи были бы неизбежно поглощены противоречиями, если б советская республика не была поддержана в дальнейшем успехами международной революции.

Исключение из партии и свирепые преследования революционного крыла в Советской республике является ярким политическим выражением противоречий изолированной пролетарской революции в отсталой стране. Как ни парадоксален тот факт, что Беседовские -- а им нет числа -- сперва исключают Раковских, а затем переходят при подходящей окази к белым, -- факт этот тем не менее закономерен.

Спиноза учил: "не смеяться, не плакать, а понимать". Понимать, чтобы и дальше бороться за Октябрьскую революцию.

13-й год будет годом обострения противоречий. Обессиленная и придушенная партия может оказаться застигнутой врасплох. При первой большой трудности Беседовские всех родов оружия поднимут голову. Центристский аппарат покажет, что он аппарат и -- ничего более. Пролетарскому ядру понадобится руководство. Его сможет дать только закаленная в борьбе коммунистическая левая.

Мы встречаем 13-й год в ссылках, в тюрьмах, в изгнании, но мы встречаем его без малейшаго пессимизма.

Принцип пролетарской диктатуры вошел в историю прочно. Он показал гигантское могущество молодого революционного класса, руководимого партией, которая знаетъ, чего хочет, и умеет сочетать свою волю с ходом объективного развития.

Эти 12 лет показали, что рабочий класс даже отсталой страны не только может обходиться без банкира, помещика, и капиталиста, но и способен сообщить промышленности гораздо более быстрое развитие, чем она знала при господстве эксплоататоров.

Эти 12 лет показали, что централизованное плановое хозяйство имеет неизмеримые преимущества над капиталистической анархией, хотя бы и представленной могущественными трестами, борющимися между собой.

Все эти завоевания, все эти примеры, все эти уроки незыблемы. Они вошли в сознание и в практику мирового рабочего класса навсегда.

Мы ни в чем не раскаиваемся и ни от чего не отказываемся. Мы живем теми идеями и настроениями, какие двигали нами в дни Октября 1917 года. Через временные трудности мы глядим вперед. Каковы бы ни были излучины реки, она течет к океану.

 

 

Л. Троцкий.
Константинополь. 17 октября 1929 г.

Х. Г. Раковский о капитуляции и капитулянтах

Одновременно с выработкой Заявления Раковский, Окуджава и Коссиор выработали обширные принципиальные тезисы, в которых характеризуют положение в стране и в партии определяют смысл и задачи Заявления 22 августа. Эти тезисы в рукописном виде получили широкое распространение в ссылке и в стране. С значительным запозданием до нас дошло два экземпляра заключительной главы тезисов, представляющей во всех отношениях замечательный документ. Ввиду его обширных размеров мы можем его дать здесь только в выдержках.

Так как некоторые очень "радикальные" критики видели в Заявлении Раковского и др. чуть ли не капитулянтство, то мы прежде всего даем здесь ту часть тезисов, где Раковский характеризует капитулянтов (Радека, Преображенского и Смилгу) и капитулянтское течение вообще.

* * *

Уход капитулянтов из оппозиции послужил толчком к оформлению того кризиса, который назревал в оппозиции (массовые аресты, повсеместные провокации, изолятор, тяжелое материальное положение ссылки, вследствие сокращения на половину пособия, изгнание Л. Троцкого, и пр., с другой стороны, некоторый разброд, вызванный среди оппозиции "левым курсом" центристской верхушки). Без жестоких репрессий левый курс толкнул бы в ряды оппозиции новых сторонников, так как он означал идейное банкротство центризма. Но так же верно сказать, что без нового курса -- репрессии не имели бы того эффекта, которого они достигли. "Левый курс" сыграл роль фигового листка центристского разложения и оппортунизма.

Излишне давать характеристику рапрессиям. Отметим лишь, что они не только выражались в открытом насилии, но и в лишении оппозиции элементарных прав переписки и в той своеобразной "технической помощи", которую ГПУ оказывало капитулянтам, доходящей до того, что аппарат сам, по крайней мере в некоторых местах распространял документы капитулянтов. Некоторые капитулянты, оставаясь в оппозиции, действовали по инструкциям аппарата (Ищенко) или по предварительному соглашению с ним (переговоры Преображенского с Ярославским и Преображенского с Оржаникидзе, о том, что "обстрел" оппозиции будет происходить с двух берегов: центристского и капитулянтского). Оппозиция была взята между двух огней. Пресловутая "свобода переписки" сводилась фактически к реальной свободе для одних лишь капитулянтов и к отвлеченной "свободе" для ленинской оппозиции. Но нужно еще заметить, что и здесь применяется своеобразная дифференцированная почтовая политика: документы капитулянтов не допускались к таким товарищам, со стороны которых можно было ожидать решительного отпора. Ответы на капитулянтские документы изымались целиком.

Идейный кризис начался еще в апреле прошлого года. Зачинщиками "переоценки ценностей" выступили Преображенский и Радек, первый -- с известной последовательностью, второй, по обыкновению, виляя и делая прыжки от самой левой позиции на самую правую и обратно. Радек, между прочим, осуждал Преображенского за его переговоры с Ярославским.

Преображенский писал и говорил примерно следующее: "Центристское руководство начинает выполнять одну часть платформы, ее экономическую часть, что касается политической части платформы -- ее осуществит сама жизнь. Оппозиция выполнила свою историческую миссию, она исчерпала себя. Она должна вернуться в партию и положиться на естественный ход вещей".

Таким образом, вопрос о понимании платформы создал два лагеря: революционный, ленинский, борющийся за осуществление всей своей платформы, как раньше партия боролась за всю программу, и оппортунистски-капитулянтский, выразивший готовность удовлетвориться "индустриализацией" и колхозным строительством, не задумавшись над тем, что без осуществления политической части платформы, все социалистическое строительство может полететь вверх тормашками.

Оппозиция, вышедшая из партии, не свободна в известных своих частях от недостатков и навыков, которые аппарат воспитывал годами. Она не свободна, прежде всего, от некоторой доли обывательщины. В особенности, бюрократический атавизм живуч у тех, которые стояли ближе к верхушке в самой партии или в советском аппарате. Она заражена отчасти фетишизмом партбилета в противоположность верности партии, ее идеям, ее исторической задаче, -- верности, присущей лишь тем, которые и дальше хотят бороться за реформу партии; она не свободна, наконец, от той вреднейшей психологии фальсификаторов ленинизма, которую воспитал так же аппарат. Поэтому каждый капитулянт, удирая из оппозиции, не преминет лягнуть Троцкого своими -- подкованным Ярославско-Радековскими гвоздями -- копытцем. При иных условиях это аппаратное наследие было бы легко изжито. В теперешних условиях тяжкого нажима оно выступает на теле оппозиции в виде капитулянтской сыпи. Отсев непродумавших до конца платформу, мечтающих о спокойном уюте, наивно прикрывающихся при этом желанием участвовать в "грандиозных боях", был неизбежен. Больше того, этот отсев может внести оздоровление в ряды оппозиции. В ней останутся те, которые не видят в платформе своего рода ресторанной карточки, из которой каждый выбирает блюдо по своему вкусу. Платформа была и остается боевым знаменем ленинизма, и лишь полное ее осуществление выведет партию и пролетарскую страну из тупика, в который их загнало центристское руководство.

Кто понимает, что именно борьба оппозиции есть тот "грандиозный бой", от исхода которого зависит будущее социалистического строительства, судьба советской власти, мировой революции, тот своего поста не покинет.

В тезисах капитулянтов лейтмотивом повторялась одна и та же мысль: нужно вернуться в партию. Человек, не знающий истории нашего исключения из партии, может думать, что мы сами вышли из нее и добровольно отправились в ссылку. Ставить такой вопрос, значит переносить ответственность за наше пребывание в ссылке и нахождение вне партии с право-центристского руководства на оппозицию.

Мы были в партии и желали оставаться в ней и тогда, когда право-центристское руководство отрицало самую необходимость составления какой бы то ни было пятилетки и спокойно подталкивало "врастание кулака в социализм". Тем паче хотим мы быть в партии теперь, когда в ней происходит -- хотя бы в одной ее части -- левый поворот, и когда ей предстоит выполнить гигантские задачи. Но перед нами стоит вопрос совсем иного порядка: согласны ли мы сойти с ленинской линии в угоду центристскому оппортунизму? Самый большой враг пролетарской диктатуры -- бесчестное отношение к убеждениям. Если партруководство, уподобляясь католической церкви, которая у ложа умирающих атеистов, вынуждает обращение на путь католицизма, вымогает у оппозиционеров признание в мнимых ошибках и отказ от своих ленинских убеждений, теряет тем самым всякое право на уважение к себе, то и оппозиционер, который в течение ночи меняет свои убеждения, заслуживает лишь полного презрения. Эта практика развивает шумливое, легкомысленное, скептическое отношение к ленинизму, типичным представителем чего опять-таки стал Радек, щедро разбрасывавший направо и налево свои обывательские афоризмы насчет "умеренности". Щедринские типы вечны. Их воспроизводит каждая эпоха общественно-политического упадка, меняя только их исторические костюмы.

Один из любимых приемов капитулянтов -- сеять панику, изображая теперешнее положение в стране, как "предкронштадское" выражение Преображенского). По дороге в Москве на Ишимском вокзале Радек представлял борьбу между правыми и центром подобно тому, что происходило в Конвенте накануне 9-го термидора. Он говорил: "они друг другу готовят арестыи" Радек указал еще, что правые могут захватить большинство в ЦК и ЦКК, хотя на примерно 300 членов и кандидатов правые на последнем пленуме собрали не больше дюжины голосов. Те же самые люди, которые утверждают, в своем заявлении от 13 июля, что центристское руководство окончательно предупредило сползание или "скат" (как деликатно они выражаются, чтобы сберечь девственную стыдливость руководства) говорят, как видим, в других случаях совсем обратное. Чему верить? Но если даже принять первую гипотезу, следует ли отсюда, что мы должны принести ленинизм в жертву центристскому оппортунизму? Конечно, нет! Радек это отлично понимал в краткие периоды идейного просветления. В прошлом году, после июльского пленума ЦК, он писал Раковскому в Астрахань, что Сталин сдал полностью позицию, что правые захватят власть, что термидор на пороге, и то, что должна делать ленинская оппозиция, это сберечь теоретическое наследие ленинизма. Политик должен учитывать возможные варианты событий в будущем, но его тактика превратилась бы в рискованный авантюризм, если-бы он ее строил лишь на смутных предположениях. Насколько это недопустимо, показывает следующий небольшой пример: Ив. Н. Смирнов предполагал, что ЦК, ввиду тяжелого положения страны, не будет требовать от тройки капитулянтского документа. Но увидев, что переговоры затягиваются, И. Смирнов пишет в открытке от 12 июля: "думаю, что облегчение кризиса (урожай) сыграло здесь определенную роль". Между прочим сами капитулянты распространяют слухи о примиренческих настроениях у центристской верхушки к правым в связи с тем же хорошим урожаем. Вряд ли и эти настроения прочны. Ликвидация правых вождей, снятие их с руководящих постов представляется делом решенным.

Центристская верхушка расчистила себе дорогу слева и справа для маневрирования. Если она решится на новый сдвиг вправо устранение правых вождей страхует ее от потери власти. Точно так же ей необходимо устранение левой оппозиции: устранить политическую группу, которая могла бы возглавить левое течение в партии и которая теперь в частности борется против бюрократического способа рационализации за счет рабочего класса. В ответ на вопрос о Троцком Радек сказал в Ишиме: "нам придется, может быть, идти на уступки крестьянам, а Троцкий будет обвинять нас в термидорианстве". Следует ли предполагать, что до навостренного уха Радека дошли уже какие либо слухи, или желая угодить сокровенным желаниям центристского руководства, этот политический "комсомолец" авансом кричит "всегда готов"? Никто не может ручаться, что центризм не переметнется в случае новой хлебной стачки, напротив, это даже очень вероятно: со 107 ст. против кулака -- на нео-нэп.

* * *

Заявление тройки от 13 июля представляет собой фальшивый и опортунистический документ. Одна его часть является продолжением той работы, которую уже в течение года и особенно в последние месяцы, вела тройка, распространяя ложные представления о господствующих в оппозиции взглядах. Возводя на Троцкого и оппозицию обвинение будто бы они утверждают, что у власти не рабочий класс, что Троцкий производит "ревизию ленинизма" и оппозиция в целом идет к созданию второй партии -- тройка капитулянтов тем самым снабжала партруководство новым оружием для дальнейших репрессий против оппозиции. Другой своей частью заявление от 13 июля пытается реабилитировать не только большинство Ц. К., но и всю политику право-центристского блока в прошлом. Политика право-центристского блока, способствовавшая укреплению классового врага, изображается теперь, как ленинская; наоборот, политика ленинской оппозиции, оказавшая прямое влияние на выпрямление, хотя бы и частичное, линии партии -- представлена, как антиленинская. Заявлением от 13 июля тройка открыто вступила на путь той софистикации ленинизма, которой занимается большинство.

Вместо марксистской дискуссии вокруг конкретных изменений, которые произошли в советском государстве (в ее экономических, политических и правовых учреждениях и в соотножении классов в стране) за период ее существования, капитулянты открыли метафизический спор вокруг "природы" и "сути" пролетарской диктатуры вообще. Они уподобляются метафизикам, схоластам и софистам, переливающим из пустого в порожнее, против которых восстает каждая страница и каждая строка из сочинений Маркса, Энгельса и Ленина. Этот никчемный, с точки зрения исторического материализма, спор преследовал, однако, определенную практическую цель. Бесцеремонно искажая тексты, взятые из документов своих противников, подменяя систематически понятия "центризма", "центристская верхушка", словами "советская власть", "пролетарская диктатура", со ступеньки на ступеньку капитулянты хотели прийти к тому, чтобы объявить центризм стопроцентным ленинизмом. Иначе, как теоретическим подлогом такой способ полемики назвать нельзя.

В своем документе капитулянты пишут: "Мы упустили из виду (!), что политика Ц. К. была и остается ленинской". Спрашивается, как же она "была" ленинской, когда наполовину эта политика делалась правыми, на борьбу с которыми капитулянты призывают в том же документе? Но от людей, ставших на путь идейной капитуляции, нельзя требовать, чтобы они увязывали концы с концами. Тройка еще до подачи заявления подготовляла товарищей из ссылки к своей "эволюции". Уже в письме Радека от 21-V в Барнаул изчезает слово "центризм" и вместо него появляется "сталинское ядро", которое, оказывается, левее рабочего сектора партии. В документе "Вопросы и ответы" -- комментарии к тому проекту заявления, с которым Преображенский уехал в Москву, -- слово "центризм" фигурирует уже в кавычках. Но, обивая пороги ЦКК, Преображенский растерял как кавычки, так и само слово вместе со своим проектом заявления. Утверждают, что этот проект был составлен в единственном экземпляре. Вероятно, Преображенский не хотел оставлять материальных следов тех быстрых метаморфоз, на которые обречена была его социологическая "природа". Не осталось ничего и от героических поз, которые принимал против центризма Смилга, на пути из Минусинска в Москву.

Основным спором между капитулянтами и ленинской оппозицией был и остается центризм. Иванам, не помнящим родства, нужно показать, как его определяла платформа. Центризм, как свидетельствует его название, является течением межеумочным, не отражающим последовательно ни интересы пролетариата, ни интересы буржуазии. Центризм отличается эклектизмом. Он внес в коммунизм собственные идейные суррогаты, вроде построения социализма в одной стране, безконфликтного развития социалистического хозяйства, осереднячивание деревни, и т. п. измышления. Платформа считала, что базой центризма являются "управленцы" -- партийная и советская бюрократия, все более и более отрывающаяся от рабочего класса, стремящаяся к несменяемости, а по Преображенскому в "Вопросах и ответах" и к потомственности.

Третья особенность "аппаратно-центристской группы" заключается, на основании платформы, в стремлении "подменить собою партию"; в захвате в свои руки все больше и больше власти; в высокомерном и презрительном отношении к массам -- особенно к неквалифицированным рабочим и батракам; в нетерпимости дискуссий и преследовании левой оппозиции ("огонь налево").

Бессильные бороться с ленинской оппозицией при помощи платформы, понимая, что метафизической эквилибристикой вокруг "сути" власти, нельзя приобрести в значительном числе сторонников, капитулянты пустились на клевету -- излюбленное средство всякого теоретически битого течения. Они обвиняли Троцкого в заигрывании с "идеей" восстания и "идеей блока с правыми". Двойное лицемерие, когда такие обвинения идут со стороны людей, которым известна полная и всегдашняя лойальность Троцкого не только к советской власти, но и к политическим противникам по партии. С их стороны такого рода обвинения являются демагогическим приемом для того, чтобы прикрыть свои собственные симпатии к правым. Это относится в особенности к Радеку, который уже уличен в том, что, находясь в ссылке, он не скрывал своих симпатий к брандлеровцам. Впоследствии Радек дал своему поведению запутанные объяснения, вроде тех, которые он стал давать, когда его уличили в том, что именно он, Радек, а не кто другой, настаивал в январе 1928 года перед Троцким на даче интервью (вернее: большого политического заявления) московскому корреспонденту "Берлинер-Тагеблатт". Эти мнимые враги правых теперь вместе с последними и вместе с центром будут душить ленинскую оппозицию.

Высылка Троцкого объединила право-центристское руководство с капитулянтами. От Бухарина, голосовавшего за эту высылку, до Радека и Смилги образовался единый фронт, против ленинской оппозиции. Можно сказать с уверенностью, что центристское руководство, совершая свой термидорианский акт, расчитывало облегчить этим работу капитулянтов. В свою очередь Радек и Смилга, начавшие кампанию отмежевания от Троцкого, шли на выручку партруководству. Если бы последнее не было уверено в том, что найдет поддержку у капитулянтов, оно не решилось бы пойти на совершенное им безумие.

Политика руководства и партийный режим

Ниже мы даем другую выдержку из тезисов Раковского, Окуджава и Коссиора, характеризующую экономическую политику центристского руководства в связи с партийным режимом. Что новая пятилетка, выработанная под кнутом оппозиции, представляет собою крупный факт и важную опору для дальнейшей борьбы оппозиции, отрицать это могут только педанты ультра-левой фразы. Утверждать, с другой стороны, что пятилетка снимает все или хотя бы только основные разногласия, могут только капитулянты, ждавшие лишь благоприятного повода, чтобы стать на колени. Раковский с полным правом настаивает на неразрывной связи и взаимозависимости всех частей нашей платформы. В связи с этим он дает обоснование Заявлению оппозиции, обращенному к ЦК и, через его голову, к партии. Смысл Заявления в истолковании тов. Раковского таков: "Вы сделали принципиально новый и важный шаг в вопросе об индустриализации. Но этот шаг не приведет вас к цели, если вы, с одной стороны не пересмотрите ряда теоретических предпосылок, а с другой стороны, если вы не проведете радикальных реформ в отношении партии, профессиональных союзов и советов. Если вы искренне и серьезно хотите встать на этот путь, то вы прежде всего обязаны восстановить оппозицию в партии". Этот политический силлогизм оппозиция превратила в политическое действие, подав Заявление о своем восстановлении в партии. Печатаемая ниже выдержка из обширной работы Раковскаго показывает, как грубо заблуждаются те, которые в Заявлении пытаются открыть капитуляцию.

* * *

Обострение классовой борьбы вывело рабочий класс и партию из того оцепенения, которое было одновременно и условием и следствием господства центризма. Объективно, центризм осужден историей, но именно поэтому он, желая сохраниться, как руководящая группа, принимает меры, чтобы еще лучше укрепиться организационно и идейно, пользуясь для этой цели той гигантской властью, которую революция сосредоточила в руках партруководства. Он выпер и выпирает правых из ВЦСПС и Коминтерна, советских и партийных учреждений, но только для того, чтобы заменить правых подхалимов -- центристскими. Характернее всего для центристского руководства то, что оно с удвоенной и утроенной энергией сосредоточивает свою ожесточенность против ленинской оппозиции, обогащая с каждым днем свой арсенал все новыми орудиями принуждения. Самое замечательное изобретение в этом отношении, сделанное после того, как наша платформа была написана, изобретение, накладывающее свой отпечаток на переживаемую нами эпоху и воскрешающее в советском государстве клерикальные приемы средневековья -- это вынуждение всеми средствами у оппозиционеров коммунистической партии отказа от их коммунистических взглядов. (Как показывает отношение к так называемому "левому центризму" -- Шацкин, Стен и др. -- нетерпимость центризма за последнее время еще увеличилась). Жизнь доказала всю несостоятельность центристских идейных суррогатов, -- архиложных и антиленинских, -- но центризм, пользуясь монополией печати, продолжает фальсифицировать ленинское учение и вводить в заблуждение партию и рабочий класс, рассказывая, что не кулак наступает на нас, а мы на кулака (Бауман, Молотов). Утверждение капитулянтов, что центризм изменился, в то время, как он стоит на той же расширяющейся социальной базе "управленцев" (функционеров), с соответственной идеологией и с собственными аппаратными методами управления страной и партией, свидетельствует только о том, что капитулянты потеряли всякую теоретическую совесть и сами скатились в болото центризма. Так как центризм осужден историей, как и всякое межеумочное течение, и рано или поздно перестанет быть решающим фактором в жизни партии, то ликвидация ленинской оппозиции, ее растворение в центристском болоте, не означали бы ничего другого, как предоставление власти правым. Совершая акт предательства оппозиции, капитулянты прямо изменяют интересам коммунизма, партии и рабочего класса.

Капитулянты затушевывают капитальный вопрос: какой сдвиг происходит в соотношении классовых сил в стране? Правда, как мы увидим, они иногда об этом говорят, но лишь тогда, когда им нужно сеять панику среди оппозиции. Обыкновенно же у них сдвиги в стране и партии покрываются сдвигами в политике центристского руководства -- что, конечно, не одно и то же. Сдвиги в стране продолжают складываться неблагоприятно для пролетариата. Сдвиг в партии влево несомненно имеется, но его причины и характер отличаются от сдвига в руководстве. У центристского руководства сдвиг в сторону борьбы с аграрным капитализмом вынужден. Это сдвиг бюрократической группы, которая действует под напором событий. Сдвиг же в партии -- мы имеем в виду ее рабочую часть, -- классовый. В то время, как центр делает свои левые шаги в аграрном вопросе, с оговорками приспособляясь к моменту, сдвиг в партии есть настоящий революционный сдвиг.

Центристское руководство тщательно скрывает разные противоречивые процессы, происходящие в стране. Одна из вреднейших особенностей центристского руководства состоит в том, чтобы заметать следы и представлять все в розовом свете (все идет от лучшего к лучшему). Но ему не все удается скрыть. Периодически возникающие громкие скандальные дела показывают, как далеко зашло разложение право-центристского аппарата, как партийного, так и советского и профсоюзного. Начиная с комиссариатских высот и кончая сельскими исполкомами, буржуазная ржавчина проникает во все поры пролетарской диктатуры. Частник-нэпман в городе и зажиточный хозяйчик в деревне успели уже отчасти овладеть аппаратом, подчинив его своим классовым интересам. Иногда сквозь официальный материал, изображающий картину общего благополучия и идиллических отношений между рабочим классом и нашей государственной властью прорываются, как молния сквозь тучи, трагические факты, вроде убийства и самосуда на станции Гривно, бросающие мгновенный, но яркий свет на подлинную действительность. Печать должна была зарегистрировать слова защитника подсудимых: "Произошла мимолетная ссора между рабочим классом и им же созданным аппаратом". В тех же газетах, в речах прокурора и общественного обвинителя, отмечен факт пассивного и равнодушного поведения коммунистов и комсомольцев, присутствовавших в толпе при дикой сцене самосуда. Кто умеет политически осмыслить событие на ст. Гривно, тот поймет, что оно имеет большее симптоматическое значение, чем та или иная резолюция партконференции. Не менее симптоматическое значение имеет такой факт, как бойкот рабочего его же цехом за то, что он вошел в коммунистическую партию, или факт, сообщенный в докладе о состоянии бакинской организации, где отмечено, что "отсев" рабочих доходит до 25% от количества записавшихся в течении года. Рабочие уходят из партии, нахождение в которой до известной степени является страховкой от увольнения с работы. Что касается настроений в деревне, можно ограничиться указанием на те результаты, к которым привел "хаотический характер хлебозаготовок": он привел в деревне к созданию блока между беднотой и середняком с кулаком.

Капитулянты стараются вырвать индустриализацию и колхозное строительство из всей цепи мероприятий центризма, из его общей политики. Рассматривая их, как своего рода "вещи в себе", они пытаются рассматривать "новый курс" центризма также независимо от тех причин, которые его непосредственно вызвали. Наконец, они избегают или затушевывают крупнейший и основной вопрос: какие условия должны быть выполнены, чтобы и индустриализация и колхозное строительство не остались словесными резолюциями (подобно резолюции о партдемократии конца 1923 г.), чтобы они не были приостановлены на полдороге или чтобы они не дали результатов, противоположных ожидаемым?

Превратившись в центристских прислужников и начетчиков, в сторонников беспринципности и поссибилизма, капитулянты уклоняются как раз от рассмотрения самой важной стороны вопросов индустриализации и борьбы с аграрным капитализмом, понимая, что честная дискуссия вокруг этих вопросов обнаружит двойственность и противоречивость центризма, его неспособность вступить на путь последовательного социалистического строительства. На самом деле такая дискуссия обнаружила бы, что 1) политика центра продолжает оставаться правой и в рабочем вопросе и в партрежиме (здесь даже ухудшение в сравнении с прошлым) и отчасти в деревне (недопущение союзов бедноты, новый закон о продналоге, увеличение заготовительных хлебных цен, что дало зажиточной части деревни новых 350 мил. рублей); все это не только мешает индустриализации и колхозному строительству, но и ставит их под прямую угрозу срыва; 2) полевение центра (индустриализация, колхозное строительство) является вынужденным, -- с одной стороны, напором правых, захотевших при помощи кулацких хлебных забастовок устранить центр, с другой стороны, напором недовольства рабочего класса, по интересам которого ударили хлебные забастовки и, наконец, напором ленинской оппозиции. Устранение действия последних двух факторов создало бы немедленно условия для нового правого поворота центра, либо во главе с его вождями, либо путем устранения нынешних вождей той части партии, которая идет за правыми вождями; 3) единственной реальной гарантией против новых правых рецидивов центризма, является ленинская оппозиция, последовательно выражающая интересы пролетариата и деревенской бедноты.

Капитулянты рассматривают пятилетку исключительно под углом зрения арифметической, не принимая в расчет даже при таком подходе -- что вследствие инфляции и падения покупательной способности червонца, цифра вложений оказывается на деле меньше, чем это показано в пятилетке. Они упускают главный вопрос: какое изменение внесет пятилетка в соотношение классовых сил в стране. Это "упущение" со стороны Радека и Ко вполне понятно, поскольку пятилетка должна служить в их руках лишь фиговым листком для прикрытия капитулянтства. Между тем вот, что вынужден признать сотрудник официального органа Госплана "Плановое хозяйство" (Струмилин). Если пятилетка будет проведена полностью -- в конце пятилетия национальный доход увеличится на душу населения, в городе на 51%, в деревне на 52%, а у зажиточной части деревни на 40%. Однако, это при условии стабилизации цен -- на сельско-хозяйственные продукты на уровне 114%, т. е. на 14 проц. выше, чем в 1927-28 г. Между тем, индекс частного сельско-хозяйственного сектора лишь в одном этом году увеличился на 37,9%. Далее. Фактический доход рабочего (городского) должен увеличиться в конце пятилетия на 58%, а производительность труда на одного рабочего на 100-110%. В то же время деревня на одной лишь разнице в ценах получит 3,5 миллиарда рублей, а в государственных расходах на индустриализацию будет участвовать всего в размере около 10%. Рост заработной платы в первом полугодии настоящего года был 7,1%, а индекс обобществленного сектора вырос на 8,5%, частного на 19,3 проц., а сельско-хозяйственного, как мы видели, на 37,9 проц. Заключение: удельный вес зажиточной части деревни в общей экономике страны будет расти и дальше, несмотря на разговоры о борьбе с аграрным капитализмом.

Без союзов бедноты политическое влияние зажиточного крестьянства будет расти еще в большей степени, поскольку кулак будет продолжать группировать вокруг себя середняков и часть бедноты, а бюрократический способ рационализации при помощи административного зажима, "черных списков" и ларинских фокусов может создать такой отрыв рабочего класса от партии, такой политический минус, который нельзя будет компенсировать лучшими завоеваниями в области индустриализации. Партруководство думает опираться в деревне на группы бедноты, но последние представляют собою лишь фикцию. "Работа с группами бедноты совсем почти не ведется" -- писал один из членов коллегии Нар. Ком. Земледелия, Лацис, в "Правде" от 23 декабря 1928 г. Другой факт: в Сибири имеются 15.000 кооперативов, а в них организованно групп бедноты всего 266 (цифры Комарова, члена крайкома).

Как по отношению к рабочему классу, так и по отношению к бедноте центризм продолжает свою прежнюю политику страха и недоверия -- этого свойства бюрократии вообще. Центризм боится реального участия трудящихся масс в социалистическом строительстве. Конечно, он желал бы на них опереться, но с условием, что массы не будут заниматься "политикой", т. е. не будут обсуждать, а тем более -- критиковать "генеральную линию". Центризм убивать всякую действительную инициативу масс. Если даже под влиянием обострившейся борьбы в деревне центризм вынужден будет допустить союзы бедноты -- он их поставит под такую бюрократическую опеку, что они скоро станут похожи на наши профсоюзы, из которых бюрократизм выхолостил классовое и революционное содержание. Индустриализация и борьба с аграрным капитализмом, опирающаяся на аппарат, отчасти изношенный, отчасти потерявший революционный энтузиазм и во многих своих звеньях разложившийся -- будут находиться под постоянной угрозой срыва.

* * *

Оппозиция 23-24 г. предвидела громадный вред для пролетарской диктатуры, проистекающий от извращения партийного режима. События вполне оправдали ее прогноз: враг пролез через бюрократическое окно.

В данный момент больше, чем когда либо, нужно громко сказать: правильный демократический партийный режим является пробным камнем настоящего левого курса.

Существует мнение, распространенное даже среди стойких революционеров, что "правильная линия" в области экономики должна "сама собою" привести к правильному партрежиму. Этот взгляд с претензией на диалектичность, является односторонним и антидиалектичным, потому что он игнорирует тот факт, что причина и следствие в историческом процессе все время меняют свои места. Неправильная линия будет усугублять неправильный режим и неправильный режим, в свою очередь, еще больше будет искривлять линию.

При Ленине была правильная линия, но именно Ленин указывал как аппарат своими антипролетарскими методами превращает правильную линию в ее противоположность.

 

"Машина идет не туда, куда ее направляют коммунисты, а туда, куда направляет кто-то, не то спекулянты, не то частно-хозяйственные капиталисты, или те и другие. Машина едет не совсем так, а часто совсем не так, как воображает тот, кто у руля этой машины сидит",

так выражался Ленин на последнем партсъезде, на котором ему пришлось выступать. То, что сигнализировал тогда Ленин -- как доказательство влияния буржуазии на наш аппарат, развилось благодаря политике центристской верхушки в подборе людей не по их способности, опытности и испытанной честности, а исключительно по принципу приспособляемости, дало тот пышный бюрократический букет, отдельные цветки которого носят имена всех наших крупных городов: Смоленск, Астрахань, Баку и пр. Центризм не создал бюрократизма. Он его унаследовал с другими общими бытовыми, культурными и пр. условиями нашей страны. Однако, вместо того, чтобы бороться с бюрократизмом, центризм развернул его в систему управления, перенес его с советского аппарата на партийный и придал последнему формы и размеры совершенно неслыханные, совершенно не оправдываемые той ролью политического руководства, которую должна играть партия. Сверх того центристское руководство возвело в коммунистические догматы ("организованные принципы ленинизма") методы командования и принуждения, утончив и обработав их до редко достигнутой в истории бюрократической виртуозности. Именно с помощью этих деморализующих методов, превращающих мыслящих коммунистов в машины, убивающих волю, характер, человеческое достоинство, -- центристская верхушка успела превратиться в несменяемую и неприкосновенную олигархию, подменившую собою класс и партию. Капитулянты не любят больше говорить о партрежиме и партбюрократии, это все им кажется ныне вполне естественным, как бы присущим пролетарской диктатуре. С момента, когда капитулянты решили добиваться своего места под нашим советским бюрократическим солнцем, сталинский режим превратился для них в лучший из лучших: демократический, рабочий и партийный. Особенно циничным апологетом его стал теперь Радек, с развязностью грозящий своим бывшим товарищам 58 статьей. В своем заявлении от 13 июля все три "выдвиженца" стараются отстоять те методы руководства, которые внутри страны способствовали глубокому разложению аппарата, а вне ее пределов способствовали урону пролетарской диктатуры. Те, кто говорят о партийной демократии, в том числе, очевидно, и Ленин, суть ни кто иные, как вульгарные либералы, борющиеся за отвлеченную свободу! Между тем борьба с возрождающимся и наглеющим классовым врагом и впредь будет упираться в неправильный архиненормальный партрежим.

Старые методы уже осуждены, они провалились с треском. Это сознает центристская верхушка, но как всегда она стремится сбросить с себя ответственность, пустить пыль в глаза, обмануть массы, справедливому возмущению которых бросают в жертву несколько козлов отпущения. Она старается обмануть массу еще и так называемой самокритикой. Всякому позволено критиковать самого себя, но главные и ответственные виновники, они не только себя не критикуют, но и не могут допустить, чтобы их критиковала партия. Они одарены божественным атрибутом непогрешности.

Однако скрыть положение от партии и рабочего класса они не в состоянии. Вопрос стал ребром и на него нужно дать ответ и ответ этот должен быть дан без всякого промедления. Перед партией два пути. Либо она окажется способной дать пролетарской диктатуре ту, основанную на доверии организацию управления, о которой говорил Ленин; будет в состоянии установить рабочую демократию; с'умеет обуздать разнузданный и самодурствующий аппарат, злоупотребления, безхозяйственность, неспособность которого стоят сотни и сотни миллионов рублей, помимо страшнейшего морального вреда, который он наносит пролетарской диктатуре. Либо, партия окажется достаточно зрелой, чтобы сделать все это, либо же она будет способствовать -- против своей воли и к величайшему для себя, революции и коммунизма вреду -- классовому врагу, который в таком случае ворвется в нашу советскую крепость под знаменем лживой, лицемерной и подлой буржуазной демократии, чтобы проложить затем дорогу безудержному фашизму. Или -- или. Другого выхода нет.

О социализме в отдельной стране и об идейной прострации

"Эпоха войн и революций" -- суровая эпоха. Она безжалостно выводит в расход людей, -- одних физически, других морально. В расход выведен И. Н. Смирнов. Никто не считал его теоретиком. Не был он никогда и самостоятельным политиком. Но это серьезный революционер, высокого нравственного закала. Тем не менее он сдал. Невольно вспоминаются слова Ленина о том, что революционеров, которым исполнилось 50 лет надо бы "расстреливать". Под шутливой формой здесь скрывалось нешутливое содержание.

В другой заметке настоящего номера Бюллетеня показано, что первый проект Заявления Смирнова пытался еще теорию социализма в отдельной стране объявить антиленинской. Окончательный проект объявляет антиленинской критику этой теории. Таким образом, основные вопросы марксизма пересматриваются в порядке оформления партийного билета.

Когда революционеры становятся безразличны в области принципов, они опускаются и морально. Не все ли равно, в самом деле, сказать ли так, или иначе? Не все ли равно: процитировать ли точно или неточно? Вряд ли от сотворения мира врали так много, как наши центристы. Почему? Потому, что центризм -- это воплощенная беспринципность. Где же тут взяться идейной опрятности?

Увы, Смирнов с Богуславским, дожив до седых волос, поступили в школу к Ярославскому. Свое обращение в национал-социализм они сопровождаюти фальсификацией. Незачем говорить, что теорию социализма в отдельной стране они защищают все той же цитатой из посмертной ленинской статьи о кооперации. В первой главе моей Критики программы Коминтерна этот довод подвергнут, смею думать, исчерпывающему анализу. Я доказываю, -- и никто мне до сих пор не возразил и вряд ли попытается возражать, -- что статья о кооперации исходит полностью из элементарной предпосылки марксизма, что современное развитие производительных сил исключает возможность построения национального социализма. Но доказательству этой мысли по существу я предпосылаю следующее, как будто совершенно неоспоримое соображение:

"Если бы в статье, продиктованной Лениным во время болезни и опубликованной лишь после его смерти, действительно говорилось о том, что советское государство обладает необходимыми и достаточными материалами, т. е., прежде всего производственными предпосылками для самостоятельного построения полного социализма, оставалось бы только предположить, что -- либо Ленин обмолвился при диктовке, либо стенограф ошибся при расшифровке. И то и другое во всяком случае вероятнее, чем отказ Ленина в двух беглых строчках от марксизма и от всего учения собственной жизни".

Что же по этому поводу говорят Смирнов с Богуславским?

"Мы считаем мнение Льва Давидовича Троцкого о том, что эта формулировка является результатом "обмолвки" при диктовке или "ошибкой" стенографа, ошибочным, антиленинским".

Прошу сравнить то, что сказано у меня с возражением Смирнова. Ведь это же верх непристойности! А между тем Смирнов человек пристойный. Но, увы, он попал в непристойное положение.

Да, я сказал, что если-бы в незаконченной посмертной статье Ленина нашлась фраза, противоречащая основным положениям марксизма, то я бы, разумеется, заподозрил здесь обмолвку или описку. Но дальше я говорю:

"К счастью, однако, в таком объяснении нет ни малейшей нужды. Замечательная, хоть и незаконченная статья "О кооперации"и совсем не говорит того, что ей так легкомысленно приписывают ревизионисты ленинского учения".

Казалось бы, все ясно? Вряд-ли, впрочем, стоит на этом дальше останавливаться. Отметим еще один документ идейного опустошения и прострации.

Помнится, у Короленки один из его очерков кончается так: "Эй, выходите на смену, старый звонарь отзвонил".

Л. Т.

К истории капитулянтских заявлений

3 ноября в "Правде" напечатан жалкий документ Смирнова и Богуславского. Содержание его мало чем отличается от подобного же Заявления Радека. "Разница", ради которой Смирнов и др. не нашли возможным подписать документ Радека и К-о заключается разве лишь в форме: у Смирнова больше опрятности, больше стыдливости. Стоит ли после этого останавливаться по существу на документе? Вряд-ли. Но есть другая сторона вопроса -- история этого Заявления, представляющая на наш взгляд своеобразный интерес и облегчающая искренним "примиренцам" понять: куда это ведет?

Заявление, печатаемое "Правдой" лишь в очень отдаленной степени напоминает ряд проектов самого Смирнова. Это в большей степени творчество Ярославского, под диктовку которого Смирнов и Богуславский писали свой жалкий документ. Мы имеем в своем распоряжении четыре варианта Заявления. Постепенное линяние авторов происходило в течение четырех месяцев: июль -- октябрь.

Пытаясь написать полукапитуляционный проект, Смирнов исходил из того, что ЦК, в виду тяжелого положения страны не будет требовать полной капитуляции. Расчеты на трудности не оправдались. Первые два проекта Ц.К.-м были без последствий "пришиты к делу" (Кстати: под этими проектами было раза в два больше подписей, чем мы находим в "Правде" -- половину Смирнов растерял на радековском пути). В этих своих проектах Смирнов отказывался "только" от фракционой работы, поддерживал с оговорками "генеральную линию" и пятилетку, не снимал подписей с платформы оппозиции. Ниже мы илюстрируем "эволюцию" краткими цитатами.

"Ц.К. -- как сообщал И. Н. Смирнов в своих письмах от сентября с. г. -- нашел наше Заявление неприемлемым и антипартийным. -- Мы просили устроить совещание. Нам отказано. Все средства исчерпаны. Единственный путь изменить Заявление".

Был написан уже чисто капитулянтский проект. ЦК признал возможным на его основе начать переговоры. Богуславский и Смирнов выехали в Москву. Но Ярославский знал, что делал, когда усилил вымогательства. Наступил "критический" момент. За несколько дней до опубликования Заявления в "Правде", Смирнов разослал по ссылке следующую телеграмму:

"Требуют квалификации всей деятельности оппозиции как антиленинской, отрицание возможности построения социализма в отдельной стране -- антиленинизмом, идеологию Троцкого -- антиленинской, его деятельность -- анти-советской. Согласиться с этим не могли. Заявление будет отвергнуто. Богуславский завтра едет в Сибирь, Смирнов через три дня в Сухум. Смирнов, Богуславский".

Но ни "завтра", ни "через три дня" никто никуда не уехал. Наоборот. Согласиться "с этим" они смогли. Кстати, для сокрытия "эволюции" Заявление нарочито датировано задним числом.

Ниже мы сопоставляем несколько выдержек из разных проектов Заявления.

Первоначальное Заявление Смирнова

"Соглашаясь в основном с генеральной линией, мы должны открыто заявить, что в ряде вопросов мы видим колебания и непоследовательность, вызывающие в нас большую тревогу".

"Успех борьбы партии с капиталистическими элементами страны прямо зависит от решительной и быстрой консолидации рабочих масс вокруг нее. Такую консолидацию можно провести успешно, ощутительно повысив благосостояние рабочего класса. Пятилетка по рабочему вопросу не в достаточной мере учитывает эту задачу".

"Возродить теорию осереднячивания деревни, строительства полного социализма в одной стране, и др. не прекращаются, несмотря на вполне авторитетные и неоднократные дискредитации их. Такие попытки не встречают должного отпора. Недобитые они всегда служат превосходным прикрытием для возрождения оппортунизма. Борьбу с этими теориями мы считаем частью борьбы с правыми и примиренцами".

Ни по одному вопросу нет ни одного слова отмежевания от Л. Д. Троцкого. Наоборот:

"Мы не сомневаемся, что партия найдет путь к возвращению в свои ряды всей оппозиции, от рядового работника до т. Л. Д. Троцкого, судьба которого неразрывно связана с судьбой рабочего класса".

"Необходимо коренное изменение системы подбора кадров". Люди, подбираемые старыми путями, менее всего годятся для реализации новых задач".

"Самокритика, проводимая партией, не дает тех результатов, которые ждет от нее партия, если она не будет дополнена коренным изменением системы подбора кадров, решительной заменой служебной субординации -- зависимостью от партийных масс".

Мы считаем своей обязанностью сказать руководству, что отмена ст. 58, ссылок и изоляторов является неотложным и крайне важным фактом, облегчающим изживание внутри партийной борьбы".

Дешово капитулянты котируют свои идеи, очень дешево!

Н. М.

* * *

Заявление Ярославского -- Смирнова

"Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что генеральную линию партии считаем правильной".

Исчезли и "колебания" и "непоследовательность", исчезла и "тревога".

"Мы поддерживаем все мероприятия партии и ЦК, направленные к повышению жизненного уровня рабочих масси Одновременно должны быть приняты меры к укреплению трудовой дисциплины, производительности труда и т. д.".

О "недостаточной мере" -- ни слова.

"В вопросе о возможности построения полного социализма в нашей стране, мы целиком придерживаемся взглядов В. И. Ленина, отраженных (?!) в решениях съездов нашей партии и ее ЦК".

Как известно, Смирнов до сих пор -- вплоть до 27 октября этого года -- считал, что ленинские взгляды в этом вопросе "отражены" в решениях съездов и ЦК в прямо противоположном ленинскому смысле.

"Отмежевания" и "осуждения".

?

?

?

?

Письма из С.С.С.Р.

19-X-29 г.

Вы правильно поступили, присоединившись к Заявлению саратовцев (Раковский и др.). Но Заявление это должно стать исходной точкой для борьбы, а не для топтания на месте или сматывания удочек. Формула "керенщина наизнанку" сейчас приложима более, чем когда-либо. Положение мне рисуется следующим образом. Теперешняя политика продержится не долго. Ее непосредственными задачами являются: а) поскорей уничтожить Бухарина и его сановных друзей; б) путем чрезвычайных мер в деревне выкачать максимум хлеба. И то и другое нужно для того, чтобы пересесть на бухаринского коня, т. е. развязать руки хлебодержателям и попробовать регулировать хлебный рынок при помощи фонда, созданного чрезвычайными мерами. Но из этого плана ничего не получится: давление хлебодержателя, кулака, по всем данным обгонит развитие сталинского маневра. Отсюда истеричность и судорожность, а в то же время и беспомощность мероприятий против бухаринской фракции. Недаром не было июльского пленума: сталинцы сами пугаются неопределенности обстановки, которую они же и создают. Ноябрьский пленум может получить крупное значение. Нельзя тут же мимоходом не отметить, что, хотя двулетний срок после XV съезда на исходе, но о XVI-м съезде пока еще никто не заикается. И двухлетний срок оказывается, по-видимому, слишком коротким. Во всяком случае XVI-й съезд будет созван не раньше, чем его можно будет поставить перед совершившимися фактами.

Если расправа над правыми не завершится до того, как окончательно назреет необходимость аппаратного отступления перед кулаком, то, мне думается, что не исключена полоса примиренческого отношения сталинцев к правым. Сталин может сделать шаг в сторону Бухарина путем дезавуирования кого-либо из своих теперешних помощников. Это не исключено. Можно себе представить, какой энтузиазм это вызовет у термидорианцев, внутри партии и за ее пределами, и как увеличится растерянность аппаратчиков.

Последние и так измучились и не прочь бы поотдохнуть. Некоторые из них мечтают даже о Зиновьеве и Каменеве, как боле склонных к миру с правыми. Последние своим многозначительным молчанием их обнадеживают.

Исходная позиция, занятая в хозяйственных вопросах XII-м съездом (1923 г.), была вполне правильной. Если б развитие шло по этой линии, мы не имели бы сейчас нынешних чудовищных хозяйственных противоречий, которые тяжелее всего бьют по рабочему классу, вызывая его недовольство. Но от позиции 23-го года последовал зигзаг к 25-му году, а затем неистовый бюрократический поворот 28-29 гг. В результате мы оказались без сколько-нибудь прочной исходной политической позиции для разрешения наших хозяйственных задач. Голые формулы пятилетки ничего не решают. Нужны правильные взаимоотношения между партией и классом, между пролетариатом, беднотой и середняками. Нужна новая политическая ориентировка, а для этого нужно партию освободить от ручных и ножных кандалов. Правые усиливаются при нынешних условиях автоматически за счет стихии. Мы же можем расти только на основе правильной и открытой оценки процесса в целом, со всеми его противоречиями.

Необходимо дать критическую оценку текущему моменту во всем его своеобразии. Это неотложная задача прежде всего для мобилизации рабочих коммунистов. Часть оппозиционеров, подписавших Заявление тов. Раковскаго, склонна, пожалуй, после этого Заявления пассивно выжидать дальнейшего развития борьбы, чтобы затем, молча или путем идейного самоотречения "со скидкой", включиться в партию. По этим элементам мы, разумеется, равняться не можем и не будем. В партии и в классе сдвиг влево безусловно есть. Но в него "включиться" можно только через голову нынешнего руководства. Чтобы упадок доверия пролетарских масс к теперешнему руководству не превратился в упадок доверия к самой революции, нужна открытая критическая оценка прошлой работы руководства пред лицом всей партии.

Ваш К.

* * *

О съезде еще и не говорят. О чистке тоже не очень говорят, так как после нее открылись "дела" в Ленинграде, Иванове, Твери и во многих других местах. Это еще одно доказательство, может быть самое яркое и убедительное, обреченности на неудачу всех мероприятий центристов. Чистка без действительной партийной демократии превращается в шумиху, в лоттерею, в фарс и задевает в большинстве случаев не тех, кого нужно. Прежде, чем выпрыгнуть через окно, Беседовские благополучно проходят через все проверки, чистки и монолитные голосования.

Все оппозиционеры, пошедшие за Радеком и Смилгой, чрезвычайно опустились. Перспектив у них никаких. Капитулянты-вожди разъехались по дачам и курортам, предоставив рядовых капитулянтов самим себе. Есть случаи, когда отошедшим от нас не дают работы и даже не платят пособия по безработице. Есть случаи обратного возвращения к нам капитулянтов. Есть случаи присоединения к Заявлению Раковского сторонников Сапронова. И. Н. Смирнов в Москве. Его заявление, наконец, принято. В газетах его еще нет: очевидно, идет вербовка подписей.

Материальные условия ссыльных очень тяжелые. Дороговизна и недостаток продуктов очень велики. Ссыльные много занимаются теоретически.

Через Ташкент проехала недавно новая партия ссыльных оппозиционеров из Ленинграда, всего 10-12 человек.

25-X-29.

Ваш П.

* * *

Разобщенность ныне, несомненно, очень велика, так как организационные удары, нанесенные нам ГПУ и капитулянтами совместно очень велики. Но, как всегда в таких случаях, чем ближе спуститься к массе, тем меньше сказывается сила этих ударов. На заводах рабочие оппозиционеры не только продолжают индивидуальную и групповую пропаганду, но выступают сплошь да рядом и на открытых собраниях. Выступления эти бывают иногда так ярки и внушительны, что, несмотря на все репрессии, отголоски оппозиционных речей попадают на страницы официальной печати, разумеется, в грубо искаженном виде. Привожу ниже несколько примеров:

"Рабочая Москва" # 209, от 11 сентября. "На заводе Серп и Молот (б. Гужон) в строительном цеху на собрании рабочих троцкисты предложили свою резолюцию и вот коммунисты и комсомольцы, вместо того, чтобы принять бой с троцкистами, дать им решительный отпор -- просто-на-просто сбежали с собрания. Есть еще терпимость к троцкизму"и

"Рабочая Москва" #208 от 10 сентября. "На фабрике "Красный Октябрь" (Замоскворечье) раньше троцкизм процветал, но и сейчас не заглушен. На фабрике имен. Фрунзе (Замосквор.) мы имеем примеры, когда невыявленные еще троцкисты подбрасывают листовки, а отдельные коммунисты относятся к этому примиренчески "да это не мое дело".

"Рабочая Москва", #210 от 12 сентября. "В Хамовниках еще имеются троцкистские элементы. За отчетный период (т. е. с марта по сентябрь с. г.) исключено 27 троцкистов. Нельзя забывать о существующих, правда незначительных, остатках троцкизма" (Доклад РКК на райпартконференции).

"Комсомольская Правда" от 25 августа. "В Одессе раскрыты остатки троцкистской организации в четырех ячейках Комсомола -- заводов им. Хворостина, им. Старостина, им. Петровского и "Арматура". Решением бюро окркома 23 комсомольца исключены, среди них несколько активистов-двурушников. Бюро ячейки завода им. Петровского распущено.

"Советская Сибирь" от 27 сентября. "Исключен из партии скрытый троцкист Мордвинов, он был членом Ново-Сибирского райкома".

Письмо ссыльного оппозиционера

Сейчас в ссылке царит режим чрезвычайной изолированности. За последние месяцы почтовая блокада еще усилилась. Особенно жестоко окружен Х. Г. Раковский, который находится, как вы знаете, в Барнауле, куда он переведен из Саратова. Инициатива подачи коллективного Заявления исходила от саратовской группы во главе с Раковским. Ни один разумный человек не ждал, разумеется, от этого Заявления каких-либо непосредственных практических результатов. Заявление означало новую мобилизацию ссылки, в отдельных частях которой летом начали возникать панические настроения, в виду полной изолированности и отсутствия информации. Ведь, кроме "Правды", люди в течение долгих месяцев ничего не читали. В этом смысле Заявление выполнило свое назначение целиком. Саратовскую группу разгромили в наказание за мобилизацию ссылки вокруг Заявления и вокруг тезисов Раковского, в которых основные вопросы поставлены с необходимой ясностью.

В "Попюлере" некий О. Розенфельд рассматривает Заявление Раковского, как продукт малодушия, капитулянтства и погони за хорошо оплачиваемым местечком. На этом прислужнике и наемнике социалдемократии, одной из правящих партий капитала, не стоило бы останавливаться, если бы среди ультра-левых путаников и фразеров он не находил подражателей, которые высказывают по существу те же мысли, только в более трусливой форме. Мы снова констатируем, таким образом, что ультра-левые совпали в своих оценках с социалдемократией не только по вопросу о китайско-восточной дороге, но и по вопросу об оценке Заявления русской оппозиции.

Вы знаете, что довольно значительную группу ссыльных смыло волной иллюзий. Большую роль, как уже сказано, тут сыграли разобщенность и неизвестность. Но все же удивительно, что находятся люди, способные принять центризм за коммунизм, тогда как богатейший опыт говорит лишь одно: центризм способен давать огромную амплитуду колебаний влево, оставаясь центризмом. Линия водораздела внутри оппозиции прокладывается сейчас уже не Радеком (это вчерашний день), а И. Н. Смирновым.

Как сообщают, он подал третий текст заявления, который мало чем, кроме развязности, отличается от текста тройки (Радек, Преображенский, Смилга).

Несмотря на происходящие отходы, ссыльные колонии растут и комплектуются из более однородного и более устойчивого элемента. Так, в то время, как я писал вам первое письмо, нас было четверо. Сейчас нас здесь четырнадцать человек.

Положение в стране, а мы знаем его только по газетам и журналам, рисуется мне так: на очереди -- о сроках не скажу -- неизбежная вспышка гражданской войны, с возможным вмешательством извне. На такую перспективу необходимо ориентировать и партию и рабочий класс. Самая опасная политика это политика страуса. Между тем официальное руководство продолжает кормить партию либо картинами казенного благополучия, либо неожиданными и сенсационными фактами из области внутренних и международных отношений, без попытки их серьезно проанализировать; либо, что хуже всего, сознательно направляет внимание партии по заведомо ложному пути, как делает, например, Ярославский в гнусной статье о письме Солнцева (кстати, письмо Солнцева, если оно подлинное, представляет собою несомненный продукт временной растерянности и нисколько не характерно для ссылки в целом; о товарищах в России и говорить нечего).

Острота положения заставляет партию искать путей самостоятельно, под крышкой аппарата. Отсюда новые и новые брожения и группировки, возникновение нового левого крыла внутри партии (Шацкин, Стен и проч.). Каковы бы ни были эти руководители, возникновение левого крыла и необходимость новой кампании против "полутроцкистов", является симптомом здоровых и очен: важных тенденций, свидетельствующих о том, что отрезать нас от партии не удастся.

По поводу политики группы Урбанса мы узнали из харьковской партийной газеты. Мы десятки раз опровергали перед массой приписываемые нам сталинцами взгляды. Теперь сталинцы пользуются статьями Урбанса, чтоб подкрепить свои обвинения против нас и скомпрометировать оппозицию. Есть-ли, по крайней мере, надежда на выпрямление позиции Урбанса? Нести за подобного рода позицию ответственность мы, разумеется, не можем. Не знать своего места в борьбе между международным империализмом и революцией, чудовищно.

Не ясна ли для нас точка зрения левой оппозиции в связи с 1-м августа. Совершенно бесспорно, что молотовское истолкование бухаринского "третьего периода" есть подготовка почвы для международных авантюр в духе Кантона. Однако, остается еще вопрос о том, можем ли мы добровольно отказаться от "права" на улицу? Ведь аналогичным образом будет ставиться и вопрос о 1-м мая.

Горячий привет и наилучшие пожелания.

Ваш А. В.

Письма из ссылки

Вы знаете, что часть товарищей (небольшое меньшинство) отказалась присоединиться к заявлению тов. Раковского, как слишком примиренческому. Эти товарищи издали по поводу Заявления критический документ. Х. Г. Раковский ответил им, что они неправильно понимают политическую цель Заявления. Цель эта строго ограниченная, но очень важная. Мы сочли необходимым сказать, в чем наши взгляды и взгляды широких кругов партии сблизились за последние год-полтора, и в чем действия центрального комитета приблизились к нашим взглядам. Этим мы ни в малейшей степени не смазываем и не смягчаем разногласий. Одновременно с Заявлением т. Раковский выпустил тезисы, в которых бичует капитулянтов и выясняет, в чем наша позиция отличается от позиции нынешнего руководства и почему нам необходимо сохраниться, как самостоятельному течению. Некоторые из товарищей, первоначально отказывавших в своей подписи, стали теперь присоединяться. Большую роль сыграло присоединение Л. Д. Фронт наш, так сказать, уже выравнялся.

Тов. Солнцева 8-го октября отправили в челябинский изолятор. Примите во внимание, что Ярославский опубликовал его письмо с очень серьезными купюрами, которые совершенно искажают весь смысл письма. Обычное шарлатанство!

Ваш Л.

27-X-29.

* * *

Сейчас вы уже имеете, разумеется, окончательный текст Заявления Смирнова и Богуславского. Еще один "жалкий документ". Торговля шла долго. Два сантиментальных капитулянта не хотели отмежевываться от Л. Д. Разумеется, их проекты заявлений беспощадно отвергались. Изюминой каждого капитулянтского заявления является отмежевание от Л. Д. Без этого никакие заверения в преданности и верности в счет не идут. "Подавай голову Троцкого". Только при этом условии капитулянство получает свою цену и вознаграждается партийным билетом, должностью и проч. В этом сказывается, не затихающее беспокойство. Господа положения наделали чудовищных ошибок, запутались теоретически, дали классовому врагу в ряде стран огромные преимущества, упустили сроки, ослабили Интернационал, до последней степени бюрократизировали собственную партию, -- немудренно, если они живут в постоянной тревоге. Душевного спокойствия они могли бы достигнуть только в том случае, если б некому было больше критиковать, напоминать им о совершенных ошибках, предупреждать и проч. Для этой цели им и нужны капитулянты, которые должны затуманить мысль и разложить волю наиболее стойких элементов в партии. Особенно гнусный характер -- иного слова не подберешь, -- приняла работа Радека. Он живет кляузой, сплетней и ожесточенно оплевывает свой вчерашний день. В этом тоже, конечно, сказываются остатки беспокойной совести.

иО положении в стране и партии имеем только приблизительное представление. Тем не менее можно сказать, определенно, что партия все более активизируется и именно в нашем направлении, хотя и не отдает себе еще в этом достаточного отчета. Недаром в партийной печати сейчас такое крупное место принимает борьба против нового течения "полутроцкистов", возникшего в тех кругах, которые были (вероятно, остаются и сейчас) нам глубоко враждебными. Правые настроения заражают только отдельные прослойки партии и соваппарата. Сможет ли руководство сделать при таких условиях новый зигзаг вправо -- это уже большой вопрос.

Жму крепко руку Х.

31-X-29.

Коммунизм и синдикализм

(Введение в дискуссию).

Синдикальный вопрос является одним из важнейших для рабочего движения, а следовательно, и для оппозиции. Без совершенно отчетливой позиции в синдикальном вопросе оппозиция никогда не завоюет настоящего влияния на рабочий класс.

Вот почему я считаю необходимым предложить здесь для обсуждения некоторые соображения по синдикальному вопросу.

Партия и синдикаты

1. Основным орудием революционного действия пролетариата является коммунистическая партия, как боевая организация его авангарда, которая должна подняться до роли вождя рабочего класса во всех без исключения областях его борьбы, следовательно, и в области синдикального движения.

2. Кто в принципе противопоставляет синдикальную автономию руководству коммунистической партии, тот тем самым противопоставляет -- хочет он этого или не хочет -- более отсталые слои пролетариата его авангарду, борьбу за частные требования -- борьбе за полное освобождение трудящихся, реформизм -- коммунизму, оппортунизм революционному марксизму.

Революционный синдикализм и коммунизм

3. Французский до-военный синдикализм в эпоху его подъема и расцвета, борясь за автономию синдикатов, боролся, по существу, за их независимость от буржуазного государства и его партий, в том числе и реформистски-парламентского социализма. Это была борьба против оппортунизма -- за революционный путь. Революционный синдикализм вовсе не делал при этом из автономии массовых организаций фетиша. Наоборот, он понимал и проповедывал руководящую роль революционного меньшинства по отношению к массовым организациям, отражающим рабочий класс во всех его противоречиях, в его отсталости и слабости.

4. Теория активного меньшинства была по существу недоведенной до конца теорией пролетарской партии. Сам революционный синдикализм был по всей своей практике зародышем революционной партии в противовес оппортунистической, т. е. был замечательным черновым наброском революционного коммунизма.

5. Слабостью анархо-синдикализма, даже в его классический период, являлось отсутствие у него правильной теоретической базы, и в связи с этим: неправильное понимание природы государства и его роли в борьбе классов; неполное, недоразвитое и потому неправильное понимание роли революционного меньшинства, т. е. партии. Отсюда же и тактические ошибки, как фетишизм всеобщей стачки, игнорирование связи между восстанием и захватом власти и пр.

6. После войны французский синдикализм нашел не только свое отрицание, но и свое развитие и завершение в коммунизме. Попытки возродить сейчас революционный синдикализм означают попытки повернуть историю назад. Они могут иметь для рабочего движения только реакционное значение.

Эпигоны синдикализма

7. Независимость синдикальных организаций по отношению к буржуазии и социалистическим реформистам, эпигоны синдикализма превращают (на словах) в независимость вообще, в абсолютную независимость от всех партий, в том числе и от коммунизма.

Если, в период расцвета, синдикализм сам себя сознавал, как авангард, и боролся за руководящую роль передового меньшинства по отношению к отсталым массам, то теперь эпигоны синдикализма борются против таких же притязаний коммунистического авангарда, пытаясь, хотя и без успеха, опереться против него на неразвитость и предрассудки более отсталых слоев рабочего класса.

8. Независимость от влияния буржуазии не может быть пассивным состоянием. Она может выражаться только в политических действиях, т. е. в борьбе против буржуазии. Эта борьба должна вдохновляться определенной программой, которая для своего применения нуждается в организации и тактикеи Сочетание программы, организации и тактики и составляет партию. Таким образом, подлинная независимость пролетариата по отношению к буржуазному государству может быть осуществлена на деле лишь в том случае, если пролетариат ведет свою борьбу под руководством революционной, а не оппортунистической партии.

9. Эпигоны синдикализма пытаются изобразить дело так, будто синдикаты сами себе довлеют. В теоретическом смысле это просто пустое место, а на практике означает растворение революционного авангарда в отсталых массах, т. е. трэд-юнионизм.

Синдикаты тем полнее и лучше выполняют свою миссию, чем более широкие массы они охватывают. Пролетарская партия, наоборот, лишь в том случае заслуживает этого имени, если она идейно однородна, связана единством организации и единством действий. Изображать дело так, будто синдикаты себе довлеют, так как пролетариат-де достиг "совершеннолетия" (majeur), значит льстить пролетариату, значит изображать его таким, каким он не является на деле и каким он не может быть при капитализме, удерживающем огромные массы рабочих в невежестве, в отсталости, в забитости и открывающем возможность лишь авангарду пролетариата пробиться сквозь все трудности до ясного понимания задач своего класса в целом. Реальная автономия синдикатов не затрагивается руководством партии

10. Реальная, практическая, а не метафизическая автономия синдикальной организации ни в малейшей степени не нарушается и не умаляется борьбой коммунистической партии за влияние. Каждый член синдиката имеет право голосовать, как находит нужным, и выбирать, кого считает достойным. Коммунисты имеют это право наравне со всеми прочими. Завоевание коммунистами большинства в руководящих органах происходит именно на основе автономии, т. е. самоуправления синдикатов. С другой стороны, никакой синдикальный статут не может помешать или запретить партии выбрать генерального секретаря конфедерации в свой центральный комитет. Это уже целиком относится к области автономии партии.

11. Коммунисты в синдикатах подчиняются, разумеется дисциплине партии, независимо от занимаемых ими постов. Это не исключает, а предполагает их подчинение синдикальной дисциплине. Другими словами, партия не навязывает им никакой линии поведения, которая противоречит настроениям или взглядам большинства членов синдикатов. В тех совершенно исключительных случаях, когда партия считает невозможным подчинение своих членов какому-нибудь реакционному решению синдиката, она с открытыми глазами ведет своих членов к вытекающим отсюда последствиям, т. е. к снятиям с синдикальных постов, исключениям и проч.

Юридическими формулами, -- а автономия есть чисто юридическая формула -- в этих вопросах ничего поделать нельзя. Надо ставить вопрос по существу, т. е. в плоскости синдикальной политики. Надо противопоставить неправильной политике правильную.

Характер руководства партии зависит от условий

12. Характер партийного руководства, его методы и формы могут быть глубоко различны в зависимости от общих условий данной страны или данного периода в ее развитии.

В капиталистических странах, где коммунистическая партия не имеет никаких средств принуждения, она, по самому существу дела, не может осуществлять свое непосредственное руководство иначе, чем через коммунистов, входящих в синдикаты в качестве рядовых членов или в качестве функционеров.

Число коммунистов на руководящих синдикальных постах является только одним из измерителей роли партии в синдикатах. Более важным измерителем является процент рядовых коммунистов по отношению к общей массе синдицированных. Но самым главным критерием является общее влияние партии на рабочий класс, которое измеряется тиражем коммунистической печати, посещаемостью собраний партии, количеством голосов на выборах и, что особенно важно, количеством рабочих и работниц, активно отзывающихся на боевые призывы партии.

13. Ясно, что общее влияние коммунистической партии, в том числе и в синдикатах, будет тем более возростать, чем революционнее будет становиться обстановка.

Теми же условиями определяются степень и формы действительной реальной, а не метафизической автономии синдикатов. В "мирные" годы, когда наиболее боевыми формами синдикальной деятельности являются отдельные экономические стачки, прямое участие партии в синдикальной деятельности отступает на второй план. По общему правилу партия не берет на себя решения относительно каждой отдельной частной стачки. Она помогает синдикату разрешить вопрос о целесообразности стачки при помощи своей экономической и политической информации, своих советов. Она обслуживает стачку своей агитацией и проч. Но первое место в стачках принадлежит, естественно, синдикату.

Положение радикально меняется, когда движение поднимается до всеобщей стачки и тем более до прямой борьбы за власть. В этих условиях руководящая роль партии становится совершенно прямой, открытой и непосредственной. Синдикаты -- конечно, не те, которые переходят на другую сторону баррикады, -- становятся организационными аппаратами партии, которая перед лицом всего класса выступает, как революционный вождь, несущий всю полноту ответственности.

На протяжении между частичной экономической стачкой и революционным восстанием класса размещаются все возможные формы взаимоотношений между партией и синдикатами, разные степени прямого и непосредственного руководства партии и проч.

Но при всех и всяких условиях партия стремится завоевать общее руководство, опираясь на реальную автономию синдикатов, как организаций, которые ей, разумеется, не "подчинены".

Политическая независимость синдикатов есть миф

14. Факты свидетельствуют, что политически "независимых" синдикатов нет нигде. Их никогда не было. Опыт и теория говорят, что их никогда не будет. В Соединенных Штатах синдикаты непосредственно связаны через свой аппарат со штабами промышленности и буржуазных партий. В Англии трэд-юнионы, поддерживавшие в прошлом, главным образом, либералов, составляют сейчас материальную основу рабочей партии. В Германии профсоюзы идут под знаменем социал-демократии. В советской республике руководство принадлежит большевикам. Во Франции одна синдикальная организация идет за социалистами, другая -- за коммунистами. В Финляндии синдикаты только на днях раскололись по линии социалдемократии и коммунизма. Не иначе обстоит дело и в других странах.

Теоретики "независимости" синдикального движения не дали себе до сих пор труда задуматься над вопросом о том, почему не только нигде их лозунг не приближается к осуществлению на практике, но, наоборот, зависимость синдикатов от руководства партий становится везде и всюду без исключения все более явной и открытой. Между тем, это вполне соответствует характеру империалистской эпохи, которая обнажает все классовые отношения и внутри самого пролетариата обостряет противоречия между его аристократией и его наиболее эксплоатируемыми слоями.

Синдикалистская Лига -- эмбрион партии

15. Законченным выражением запоздалого синдикализма является так называемая Синдикалистская Лига. По всем своим признакам она является политической организацией, стремящейся подчинить своему влиянию синдикальное движение. В самом деле, Лига подбирает своих членов не по синдикальному, а по индивидуальному принципу, имеет свою платформу, если не свою программу, защищает ее в своем издании, имеет свою внутреннюю дисциплину внутри синдикального движения. На конгрессах конфедерации сторонники Лиги действуют, как политическая фракция наряду с коммунистической фракцией. Если не путаться в словах, то тенденция Синдикалистской Лиги сводится к борьбе за то, чтобы обе конфедерации освободились от руководства социалистов и коммунистов и объединились под руководством группы Монатта.

Но Лига выступает не открыто во имя права и обязанности передового меньшинства бороться за свое влияние на более отсталые массы, а замаскированно, под прикрытием так называемой "независимости" синдикатов. В этом отношении Лига стоит ближе к социалистической партии, которая тоже осуществляет свое руководство под прикрытием фраз о независимости синдикального движения. В противоположность этому коммунистическая партия открыто говорит рабочему классу: вот моя программа, вот моя тактика, вот та политика, которую я предлагаю синдикатам.

Пролетариат никому не должен верить слепо. Она должен проверять каждую партию и организацию по ее делам. Но рабочие должны с двойным и тройным недоверием относиться к тем претендентам на руководство, которые выступают инкогнито, под маской и уверяют при этом пролетариат, будто он вообще не нуждается в руководстве.

Пролетариат требует не "автономии" синдикатов, а правильного

руководства

16. Не отрицать надо право политической партии бороться за влияние на синдикаты, а ставить вопрос о том, во имя какой программы и какой тактики данная организация борется за влияние. С этой точки зрения Синдикалистская Лига не дает самых необходимых гарантий. Ее программа крайне бесформенна, как и ее тактика. В своих политических оценках она действует от случая к случаю. Признавая пролетарскую революцию и даже диктатуру пролетариата, она игнорирует партию и борется против коммунистического руководства, без которого пролетарская революция навсегда рисковала бы остаться голой фразой.

17. Идеология синдикальной независимости не имеет ничего общего с идеями и чувствами пролетариата, как класса. Если партия своим руководством способна обеспечить правильную, дальновидную и твердую политику синдикатов, как массовых организаций, то ни одному рабочему не прийдет в голову восставать против партийного руководства. Это доказал исторический опыт большевиков. Это верно и по отношению к Франции, где миллион двести тысяч человек голосовали за коммунистическую партию, тогда как Унитарная Конфедерация объединяет всего лишь от четверти до трети этого числа. Ясно, что абстрактный лозунг независимости ни в каком случае не может идти со стороны масс. Иное дело -- синдикальная бюрократия. У нее есть не только профессиональная конкурренция с партийной бюрократией, но и стремление отвоевать свою независимость от контроля пролетарского авангарда. Лозунг независимости есть по самому своему существу бюрократический, а не классовый лозунг.

Фетиш синдикального единства

18. Наряду с фетишем независимости, Синдикалистская Лига превращает в фетиш и вопрос о синдикальном единстве.

Разумеется, сохранение единства синдикальной организации имеет огромные преимущества, как с точки зрения повседневных задач пролетариата, так и с точки зрения борьбы коммунистической партии за влияние на массы. Но факты показывают, что при первых же серьезных успехах революционного крыла в синдикатах, оппортунисты становятся на путь раскола. Мирные отношения с буржуазией им дороже единства пролетариата. Таков несомненный итог послевоенного опыта. Мы, коммунисты, всемерно заинтересованы в том, чтобы доказать рабочим, что ответственность за раскол синдикальных организаций падает целиком на социалдемократию. Но отсюда вовсе не вытекает, будто голая формула единства стоит для нас выше революционных задач рабочего класса.

19. После раскола синдикальной организации во Франции прошло уже 8 лет. Обе организации за это время теснейшим образом сплелись с двумя смертельно враждебными политическими партиями. Думать, что можно при таких условиях объединить синдикальное движение голой проповедью единства -- значит питать иллюзии. Заявлять же, будто без предварительного объединения обеих синдикальных организаций невозможна не только пролетарская революция, но и вообще сколько-нибудь серьезная классовая борьба, значит ставить судьбу революции в зависимость от развращенной клики синдикальных реформистов.

На самом деле судьба революции зависит не от слияния двух синдикальных аппаратов, а от объединения большинства рабочего класса вокруг революционных лозунгов и революционных методов борьбы. Объединить рабочий класс можно сейчас лишь в борьбе против соглашателей (коалиционистов), не только партийных, но и синдикальных.

20. Действительный путь к революционному единству пролетариата лежит через развитие, исправление, расширение, упрочение революционной конфедерации и через ослабление реформистской. Совсем не исключено, наоборот, вполне вероятно, что пролетариат Франции вступит в эпоху своей революции с двумя конфедерациями, за одной из которых будут идти массы, а за другой -- рабочая аристократия и бюрократия.

Характер синдикальной оппозиции

21. Новая синдикальная оппозиция, по-видимому, не хочет встать на путь синдикализма. В то же время она порывает с партией, -- не с данной политикой и с данным руководством, а с партией вообще. Это значит попросту, что она идейно окончательно разоружается и отходит на позиции корпоратизма или трэд-юнионизма.

22. Синдикальная оппозиция в целом довольна разношерстна. Но она характеризуется все же некоторыми общими чертами, которые не приближают ее к левой коммунистической оппозиции, а наоборот, отдаляют от нее и противопоставляют ей.

Синдикальная оппозиция борется не против ошибочных действий и методов коммунистического руководства, а против влияния коммунизма на рабочий класс.

Синдикальная оппозиция борется не против ультра-левой оценки данной ситуации и темпа ее развития, но выступает по существу против революционной перспективы вообще.

Синдикальная оппозиция борется не против карикатурных методов антимилитаризма, но выдвигает пацифистскую ориентацию. Другими словами, синдикальная оппозиция развивается в явно реформистском духе.

23. Совершенно неверны утверждения, будто во Франции, в отличие от Германии, Чехословакии и других стран, в революционном лагере не сложилось за последние годы правой группировки. Суть только в том, что, отталкиваясь от революционной политики коммунизма, правая оппозиция во Франции, соответственно с традициями французского рабочего движения, приняла синдикалистский характер, маскирующий ее политическую физиономию. По существу же дела большинство синдикальной оппозиции представляет собою правое крыло, аналогичное группе Брандлера в Германии, отколовшимся вправо чешским профессионалистам и проч., и проч.

Политика коммунистической партии

24. Можно попытаться возразить, что все предшествующие соображения были бы правильны лишь при условии правильной политики коммунистической партии. Но это возражение будет неверно. Вопрос о взаимоотношении между партией, которая представляет пролетариат таким, каким он должен стать, и между синдикатами, которые представляют пролетариат, каков он есть, является самым капитальным вопросом революционного марксизма. Было бы самоубийственным отказываться от единственно возможного принципиального ответа на этот вопрос только потому, что коммунистическая партия, под влиянием объективных и субъективных причин, о которых мы говорили не раз, ведут в настоящее время ложную политику в отношении синдикатов, как и в других отношениях. Ложной политике надо противопоставлять правильную. Для этого левая оппозиция сложилась во фракцию. Если считать, что французская компартия в целом неисправима и безнадежна, -- чего мы совершенно не думаем, -- то надо противопоставить ей другую партию. Но вопрос об отношении партии к классу от этого не меняется ни на иоту.

Левая оппозиция считает, что воздействовать на синдикальное движение, помогать ему находить правильную ориентировку, оплодотворять его правильными лозунгами и проч., можно только через посредство коммунистической партии (или временно -- фракции), которая, помимо всего прочего, является центральной идейной лабораторией рабочего класса.

25. Правильно понятая задача коммунистической партии состоит не только и не столько в том, чтобы завоевать влияние на синдикаты, как они есть, а в том, чтобы через синдикаты завоевать влияние на большинство рабочего класса. Это возможно только в том случае, если методы, применяемые партией в синдикатах, отвечают природе и задачам этих последних. Борьба за влияние партии на синдикаты находит свою объективную проверку в том, растут ли эти последние, увеличивается ли число их членов и их связь с самыми широкими массами. Если же партия свое влияние на синдикаты покупает ценою с'ужения и дробления этих последних, превращая их в подсобное орудие для временных целей и мешая им стать подлинно массовыми организациями, то это есть верный признак того, что взаимоотношение между партией и классом неправильно. Останавливаться на причинах этого здесь нет надобности. Это мы делали не раз. Это мы делаем каждый день. Метания официальной коммунистической политики отражают собою авантюристское стремление овладеть рабочим классом в кратчайший срок при помощи инсценировок, выдумок, неистового крика и проч., и проч.

Выходом из положения является, однако, не противопоставление синдикатов партии (или фракции), а непримиримая борьба за изменение всей политики партии, в том числе и синдикальной.

Задачи коммунистической левой

26. Вопросы синдикального движения левая оппозиция должна ставить в неразрывной связи с вопросами политической борьбы пролетариата. Она должна дать фактический анализ нынешней стадии в развитии француского рабочего движения. Она должна дать количественную и качественную оценку нынешнего стачечного движения и его перспектив в связи с перспективами хозяйственного развития Франции. Незачем говорить, что она начисто отвергает перспективу десятилетий капиталистической стабилизации и капиталистического пацифизма. Она исходит из оценки нашей эпохи, как социально-революционнойи Она исходит из необходимости своевременной подготовки пролетарского авангарда к крутым поворотам, которые не только вероятны, но и неизбежны. Чем тверже и непримиримее она выступает против мнимо-революционного визга центристской бюрократии, против политической истерики, не считающейся с обстановкой, смешивающей сегодняшний день то со вчерашним, то с завтрашним, тем более твердо и решительно она должна давать отпор тем элементам справа, которые подхватывают ее критику и прикрываются ею для проведения тенденций, в корне враждебных революционному марксизму.

* * *

27. Новые межевания? Новая полемика? Новые расколы? Так будут плакаться добрые, но уставшие души, которые желали бы превратить оппозицию в тихую пристань, где можно спокойно отсиживаться от больших задач, сохраняя в неприкосновенности звание "левого" революционера. -- Нет, скажем мы усталым душам: нам с вами явно не по пути. Истина никогда еще не была суммой мелких ошибок. Революционная организация никогда еще не складывалась из мелких консервативных групп, больше всего стремящихся отличаться одна от другой. Бывают эпохи, когда революционная тенденция сводится к маленькому меньшинству в рабочем движении. Но такие эпохи требуют не сделок между мелкими группами со взаимным укрывательством грехов, а, наоборот, вдвойне непримиримой борьбы за правильную перспективу и за воспитание кадров в духе подлинного марксизма. Только на этом пути возможна победа.

28. Что касается лично автора этих строк, то он должен признать, что та оценка группы Монатта, с которой он приехал заграницу, оказалась слишком оптимистической и потому неправильной. В течении нескольких лет автор не имел возможности следить за деятельностью этой группы. Он судил о ней по старым воспоминаниям. Разногласия оказались на деле не только гораздо глубже, но и гораздо острее, чем можно было предполагать. Факты последнего времени выяснили с несомненностью, что без ясного и отчетливого идейного размежевания по линии синдикализма, коммунистическая оппозиция во Франции не пойдет вперед. Предлагаемые тезисы и представляют собой первый шаг на пути этого размежевания. Оно является необходимой предпосылкой успешной борьбы против революционного фразерства и оппортунистической сути Кашена, Монсумо и Ко.

Л. Троцкий.
14 октября 1929 г.

Принципиальные ошибки синдикализма

(К дискуссии с Монаттом и его единомышленниками)

Когда я, в октябре 1914 года, приехал во Францию, я застал французское социалистическое и синдикальное движение в состоянии глубокой шовинистической деморализации. В поисках революционеров, со свечей в руке, я познакомился с Монаттом и Росмером.. Они не поддались шовинизму. Так возникла наша дружба. Монатт считал себя анархистом-синдикалистом. Но несмотря на это, он был мне неизмеримо ближе французских гедистов, игравших плачевную и постыдную роль. Кашены тогда изучали черные ходы в министерства третьей республики и союзные посольства. В 1915 году Монатт вышел, хлопнув дверью, из административной комиссии всеобщей конфедерации. Выход из синдикального центра был по существу ни чем иным, как расколом. Но Монатт считал, и вполне правильно, что основные исторические задачи пролетариата стоят выше единства с шовинистами и лакеями империализма. В этом Монатт был верен лучшим традициям революционного синдикализма.

Монатт был одним из первых друзей Октябрьского переворота. Правда, в отличие от Росмера, он долго оставался в стороне. Это вообще отвечает, как я убедился впоследствии, характеру Монатта: оставаться в стороне, выжидать и критиковать. Иногда это абсолютно неизбежно. Но, как основная линия поведения, это превращается в сектантство, очень родственное прудонизму, но не имеющее ничего общего с марксизмом.

Когда французская социалистическая партия превратилась в коммунистическую, мне приходилось с Лениным десятки раз говорить о том, тяжелом наследстве, которое получил Интернационал в лице вождей типа Кашена, Фроссара и прочих героев Лиги Прав Человека, франк-масонов, парламентариев, карьеристов и болтунов. Один из наших разговоров я, помнится, приводил уже в печати. -- "Хорошо бы прогнать, -- говорил Ленин, -- всех этих флюгеров и привлечь в партию революционных синдикалистов, боевых рабочих, людей, действительно преданных делу рабочего классаи А как Монатт?.." -- Монатт, конечно, был бы в десять раз лучше Кашена и ему подобных, -- отвечал я, -- но Монатт не только продолжает отрицать парламентаризм, но не понял до сих пор значения партии". Ленин был изумлен. -- "Не может быть? Не понял значения партии после Октябрьской революции? Это опасный симптом".

Я вел с Монаттом переписку, приглашая его в Москву. Монатт уклонялся. Согласно своей природе, он и тут оставался в стороне и выжидал. К тому же ему не нравилась французская партия. В этом он был прав. Но вместо того, чтоб помочь преобразовать ее, он выжидал. На IV-м конгрессе удалось, наконец, сделать первый серьезный шаг к очищению французской компартии от франк-масонов, пацифистов и охотников за мандатами. Монатт вступил в партию. Разумеется, это отнюдь еще не означало в наших глазах, что Монатт полностью стал на позицию марксизма. 23-го марта 1923 года я писал в "Правде": "Вступление в партию нашего старого друга Монатта было для нас большим праздником: люди такого закала нужны революции. Но было бы, разумеется, неправильно оплачивать сближение ценой идейной неясности". В этой статье я подвергал критике схоластику Лузона насчет взаимоотношения между классом, синдикатами и партией. В частности, я разъяснял в этой статье, что довоенный французский синдикализм был зародышем коммунистической партии; что из этого зародыша уже получился младенец, и что если младенец болен корью или рахитом, то его надо питать и лечить, но нелепо мечтать о том, чтоб младенец снова вернулся во чрево матери. Кстати сказать, доводы моей статьи 1923 года, превращенные в карикатуру, служат до сего дня главным оружием против Монатта в руках Монмуссо и других воителей против троцкизма.

Монатт вступил в партию. Но едва он начал осматриваться в ней и привыкать к более широкому помещению, чем маленькая часовня на Кэ Жемап, как на него обрушился государственный переворот в Интернационале. Заболел Ленин. Началась борьба против "троцкизма" и зиновьевская "большевизация". Монатт не мог подчиниться карьеристам, которые, опираясь на штаб московских эпигонов и располагая неограниченными материальными средствами, действовали интригой и клеветой. Монатт оказался вне партии. Этот эпизод, очень крупный, но все же лишь эпизод, имел решающее значение в политическом развитии Монатта. Он решил, что его короткий опыт в партии полностью подтвердил его анархо-синдикалистские предрассудки против партии вообще. Монатт стал настойчиво возвращаться на покинутые позиции. Он начал искать амьенскую хартию. Для этого ему пришлось повернуться лицом назад. Опыт войны, опыт Октябрьской революции, опыт мирового синдикального движения для него пропал почти бесследно. Монатт стоял в стороне и выжидал. Чего? Нового амьенского конгресса. В течение этих лет я не имел, однако, возможности следить за регрессивной эволюцией Монатта: русская оппозиция жила в кольце блокады.

Из всей сокровищницы теории и практики мировой борьбы пролетариата Монатт извлек только две идеи: автономию синдикатов и единство синдикатов. Эти два чистых принципа он вознес над греховной реальностью. На автономии и единстве он основал свой журнал и Синдикалистскую Лигу. Увы, обе эти идеи пусты, каждая из них похожа на дыру в кольце. Кольцо может быть сделано из железа, из серебра или из золота. Монатту до этого дела нет. Кольцо всегда стесняет деятельность синдикатов. Монатта интересует только дыра автономии.

Столь же пуст и второй священный принцип: единство. Во имя его Монатт выступал даже против разрыва англо-русского комитета, несмотря на то, что Генеральный Совет британских трэд-юнионов предал всеобщую стачку. То, что Сталин, Бухарин, Кашен, Монмуссо и прочие поддерживали блок с штрейкбрехерами, пока эти последние не дали им пинка, нисколько, разумеется, не умаляет ошибки Монатта. По приезде заграницу, я сделал попытку выяснить читателям "Ля революсион пролетариен" преступный характер этого блока, последствия которого несет европейское рабочее движение до сего дня. Монатт не напечатал моей статьи. Да и как же иначе? Ведь я покушался на священное синдикальное единство, которое покрывает все вопросы и разрешает все противоречияи

Когда стачечники наталкиваются на противодействие штрейкбрехеров, они их выбрасывают из своей среды, нередко наделяя тумаками. Если штрейкбрехеры принадлежали к синдикату, их первым делом вышвыривают из его рядов, немало не заботясь о священном принципе единства. Против этого, конечно, не будет возражать и Монатт. Но совсем иное дело, когда речь заходит о синдикальной бюрократии и об ее верхушке. Генеральный Совет состоит не из темных и нередко голодных штрейкбрехеров. Нет, это очень сытые и опытные изменники, которые оказались в известный момент вынуждены встать во главе всеобщей стачки, чтобы тем скорее и вернее обезглавить ее. Они действовали заодно с правительством, предпринимателями и с попами. Казалось бы, что вожди советских профессиональных союзов, которые находились в политическом блоке с Генеральным Советом, должны были немедленно, открыто, беспощадно порвать с ним в этот момент пред лицом обманутых им и преданных рабочих масс. Но тут Монатт встает на дыбы: нельзя нарушать синдикальное единство. Поразительным образом он забывает, как он сам нарушил это единство в 1915 году, выйдя из состава шовинистического Генерального Совета Конфедерации.

Надо сказать прямо: между Монаттом 1915 года и Монаттом 1929 года -- целая пропасть. Самому Монатту кажется, что он остается верен себе. Формально это до некоторой степени так и есть. Монатт повторяет некоторые старые формулы. Но он целиком игнорирует опыт последних пятнадцати лет, более богатых содержанием, чем вся предшествующая история человечества. Пытаясь вернуться на старые позиции, Монатт не замечает, что их давно уж нет. Какого вопроса не коснись, Монатт глядит назад. Ярче всего это видно на вопросе о партии и государстве.

Не так давно Монатт обвинил меня в том, что я недооцениваю "опасность" государственной власти. Этот упрек не нов. Он ведет свою родословную от борьбы Бакунина против Маркса и обнаруживает неправильное, противоречивое и в основе своей, не пролетарское, отношение к вопросу о государстве.

За вычетом одной страны, государственная власть во всем мире находится в руках буржуазии. В этом и только в этом состоит опасность государственной власти с точки зрения пролетариата. Историческая задача его состоит в том, чтобы вырвать власть, это важнейшее орудие порабощения, из рук буржуазии. Коммунисты не отрицают трудностей и опасностей, связанных с диктатурой пролетариата. Но разве это хоть на иоту уменьшает необходимость овладения властью? Если бы пролетариат в целом был уже охвачен стремлением завладеть властью, или уже завладел бы ею, те или другие предостережения синдикалистов можно бы понять. В своем Завещании Ленин, как известно, особо предупреждал против злоупотребления революционной властью. Борьбу против искажений диктатуры пролетариата ведет русская оппозиция не первый день, отнюдь не нуждаясь для этого в заимствованьях из арсеналов анархизма. Но в буржуазных странах беда пока что состоит в том, что подавляющее большинство пролетариата не понимает как следует быть опасностей буржуазной власти. Своей постановкой вопроса синдикалисты, не желая того, содействуют пассивному примирению рабочих с государством капитала. Когда синдикалисты напевают рабочим, придавленным буржуазной властью, свои предостережения насчет "опасности" власти для пролетариата, то они играют чисто реакционную роль. Буржуазия охотно повторит по адресу рабочих: не прикасайтесь к государственной власти, так как это очень опасный для вас инструмент. Коммунист, со своей стороны, скажет рабочим: трудности и опасности, вырастающие для пролетариата на другой день после завоевания власти, мы будем учиться преодолевать на почве опыта. Но сейчас главная опасность состоит в том, что наш классовый враг держит в руках власть и направляет ее против нас.

В современном обществе есть только два класса, которые способны держать в своих руках государственную власть: это капиталистическая буржуазия и революционный пролетариат. Мелкая буржуазия давно уже утратила экономическую возможность руководить судьбами современного общества. Иногда, в припадке отчаяния, мелкая буржуазия поднимается на завоевание власти даже с оружием в руках, как было в Италии, в Польше и в других странах. Но фашистские восстания приводят только к тому, что новая власть лишь в более обнаженной и беспощадной форме становится орудием финансового капитала. Вот почему наиболее законченные идеологи мелкой буржуазии боятся государственной власти, как таковой. Они ее боятся в руках крупной буржуазии, ибо последняя душит и разоряет мелкую буржуазию. Они ее боятся и в руках пролетариата, ибо она подрывает все условия привычного им существования. Наконец, они поятся государственной власти в своих собственных руках, ибо из этих бессильных рук она непременно должна перейти либо в руки финансового капитала либо в руки пролетариата. Вот почему анархисты не видят революционной проблемы государственной власти, ее исторической роли, а видят только "опасности" государственной власти. Анархисты-антигосударственники являются наиболее законченными, и последовательными и потому наиболее безнадежными выразителями безвыходности мелкой буржуазии.

Да, опасности власти существуют и при режиме диктатуры пролетариата. Но сущность этих опасностей состоит в том, что власть может снова вернуться в руки буржуазии. Наиболее яркой и известной формой государственной опасности является бюрократизм. Но в чем его суть? Если бы просвещенная рабочая бюрократия могла довести общество до социализма, т. е. до ликвидации государства, то мы примирились бы с таким бюрократизмом. Но суть бюрократизма имеет прямо противоположный характер: отделяясь от пролетариата, возвышаясь над ним, бюрократия подпадает под влияния мелко-буржуазных классов и может, таким образом, облегчить возвращение власти в руки буржуазии. Другими словами, опасность государственной власти при диктатуре пролетариата сводится в последнем счете к тому, что пролетариат может снова сдать власть буржуазии.

Не менее важен, однако, вопрос об источниках бюрократической опасности. Было бы в корне ошибочно полагать, что бюрократизм вырастает только или главным образом из факта завоевания власти пролетариатом. Нет, это не так. В капиталистических государствах самые чудовищные формы бюрократизма мы наблюдаем именно в профессиональных союзах. Достаточно взглянуть на Америку, Англию и Германию. Амстердам есть мощная международная организация профессиональной бюрократии. На ней сейчас держится все здание капитализма, особенно в Европе, и прежде всего в Англии. Если бы не бюрократия трэд-юнионов, полиция, армия, суды, лорды и монархия оказались бы жалкими игрушками пред лицом пролетарских масс. Бюрократия трэд-юнионов является позвоночником британского империализма. Ею держится буржуазия не только у себя дома, но и в Индии и других колониях. Нужно было бы совсем ослепнуть, чтобы сказать английским рабочим: остерегайтесь опасностей власти и помните, что ваши синдикаты являются противоядием против государственной опасности. Марксист скажет английским рабочим: трэд-юнионная бюрократия является главным орудием вашего порабощения буржуазным государством. Надо вырвать власть из рук буржуазии. А для этого надо опрокинуть ее главную агентуру, т. е. трэд-юнионную бюрократию. В скобках: поэтому особенно преступен был блок Сталина со штрейкбрехером Перселем.

На примере Англии особенно ясно видно, как нелепо принципиально противопоставлять синдикальную организацию государственной. В Англии более, чем где бы то ни было, государство держится на спине рабочего класса, составляющего подавляющее большинство населения страны. Механика такова, что трэд-юнионная бюрократия непосредственно опирается на рабочих, а государство через посредство трэд-юнионной бюрократии.

До сих пор мы не говорили о рабочей партии, которая в Англии, классической стране синдикатов, является только политической перелицовкой той же трэд-юнионной бюрократии. Одни и те же вожди руководят синдикатами, предают всеобщую стачку, ведут избирательную кампанию и заседают потом в министерстве. Рабочая партия и трэд-юнионы -- не два принципа, а только техническое разделение труда. Совместно они являются основной опорой владычества британской буржуазии. Нельзя опрокинуть это последнее не опрокинув нынешнюю лейбористскую бюрократию. Достигнуть же этого можно не путем противопоставления абстракции "синдиката" абстракции "государства", а путем действенного противопоставления коммунистической партии лейбористской бюрократии во всех областях общественной жизни: в трэд-юнионах, в стачках, в рабочей партии, в избирательной кампании, в парламенте и у власти. Основная историческая задача подлинной партии пролетариата состоит в том, чтобы встав во главе рабочего класса, и синдицированного и несиндицированного, вырвать власть из рук буржуазии и тем нанести настоящий удар "государственной опасности".

Л. Троцкий.
Константинополь., -- октябрь 1929 г.

Австрийский кризис и коммунизм

Эта статья представляет собою главу из подготовляемой к печати брошюры т. Троцкого о "Третьем периоде".

Австрийский кризис есть частное проявление кризиса демократии, как основной формы буржуазного господства. Слишком высокое напряжение международной и классовой борьбы приводит к короткому замыканию диктатуры, взрывая выключители демократии один за другим. Процесс начался с европейской периферии, с наиболее отсталых стран, с наиболее слабых звеньев капиталистической цепи. Но он прогрессирует неизменно. То, что называют кризисом парламентаризма есть политическое выражение кризиса всей системы буржуазного общества. Демократия стоит и падает с капитализмом. Отстаивая пережившую себя демократию социалдемократия загоняет общественное развитие в тупик фашизма.

Крайняя слабость австрийской буржуазии после войны и революции и, в связи с этим, экономическая и политическая несамостоятельность Австрии стали важнейшим источником силы австрийской социалдемократии. Выполняя функцию спасения и упрочения буржуазного режима, австрийская социалдемократия имела возможность в своей агитации отталкиваться либо от национальной, либо от иностранной (английской и американской) буржуазии. В первый период стабилизации буржуазного режима после революции социалдемократия являлась прямой агентурой иностранного капитала. Это позволяло ей не только взваливать ответственность за все бедствия на национальную буржуазию, но и занимать по отношению к ней по крайней мере, по видимости, -- более независимую, более критическую позицию, чем какая была доступна социалдемократии в других странах, не исключая и Германии. По мере упрочения буржуазного режима, социалдемократия все чаще обличала национальную буржуазию в том, что она лишь выполняет приказания англо-саксонского капитала. Для рабочих же у нее был готовый довод в пользу неприкосновенности частной собственности: "конечно, мы могли бы справиться с нашей буржуазией, но дело не в ней, а в буржуазии Англии и Америки".

Буржуазные партии Австрии тем легче утратили свои особенности, что все они вынуждены глядеть в рот англо-саксонскому хозяину. Играя в основном ту же роль, социалдемократия вынуждена оппозиционно противостоять блоку буржуазных партий, так как она опирается на рабочих. Только эта "оппозиционность" и позволяет ей спасать буржуазию. Однородные процессы и явления происходили и в Германии. Они чрезвычайно способствовали самосохранению германской социалдемократии. Но, в соответствии с гораздо большей силой и самостоятельностью германской буржуазии, германская социалдемократия вынуждена была гораздо более явно и открыто приспособляться к ней, блокироваться с ней и брать за нее непосредственную ответственность перед рабочими массами. Это обстоятельство создало большие возможности развития для германской компартии.

Австрия представляет собою маленькое тело с большой головой. Столица находится в руках социалдемократии, которая в государственном парламенте занимает, однако, меньше половины мест (43 проц.). Это неустойчивое равновесие, которое держится исключительно благодаря консервативно-соглашательской политике социалдемократии, чрезвычайно облегчает позицию австро-марксизма. Того, что он делает в венском муниципалитете, достаточно, чтобы отличить его в глазах рабочих от буржуазных партий. А то, чего он не делает, -- т. е. самое главное, -- он всегда может возложить на ответственность этих последних. Обличая буржуазию в статьях и речах, австро-марксизм, как уже сказано, очень искусно пользуется международной зависимостью Австрии, чтобы препятствовать рабочим подняться против классовых врагов. "В Вене мы сильны, но мы еще слабы в стране. Кроме того -- над нами есть хозяева. Нам надо удержать свои позиции внутри демократии ии ждать". Такова главная идея австро-марксистской политики. Все это давало до сих пор австро-марксизму возможность играть роль "левого" крыла во Втором Интернационале и удерживать все свои позиции против коммунистической партии, которая к тому же громоздила ошибки на ошибке.

Австрийская социалдемократия помогла Антанте справиться с венгерской революцией, помогла своей буржуазии выйти из после-военного кризиса и создала для пошатнувшейся частной собственности демократическое убежище. Она представляла, таким образом, за весь после-военный период, главное орудие господства буржуазии над рабочим классом.

Но это орудие есть самостоятельная организация, с самостоятельной многочисленной бюрократией и рабочей аристократией, имеющей свои интересы и свои претензии. Эта бюрократия, плоть от плоти мелкой буржуазии, по идеям, навыкам и образу жизни опирается, однако, на подлинный рабочий класс и находится под постоянной угрозой его недовольства. Это обстоятельство является основным источником трений и конфликтов между буржуазией и социалдемократией, т. е. между хозяином и приказчиком.

С другой стороны, как ни тесно успела охватить австрийская социалдемократия рабочий класс сетью политических, профессиональных, муниципальных, культурных и спортивных учреждений, но, как слишком ярко показали июльские дни 1927 года, одни лишь реформистски-пацифистские методы не дают буржуазии всех необходимых гарантий.

Сказанным объясняется социальная функция австрийского фашизма. Это второй приказчик буржуазии, очень отличный от первого и ему противостоящий. Низы социалдемократии толкаются вперед хоть и фальсифицированным, но все же инстинктом пролетариата. Низы фашизма питаются безвыходностью мелкой буржуазии и деклассированных элементов, которыми так богата Австрия. Верхи социалдемократии обуздывают классовый инстинкт пролетариата при помощи лозунгов и учреждений демократии. Верхи фашизма открывают выход отчаянию гниющей мелкой буржуазии в перспективе спасительного переворота, после которого "марксисты" не смогут больше мешать хорошему ходу земледелия, ремесла и торговли.

Мы имеем, таким образом, в Австрии, классическое опровержение филистерской теории, будто фашизм порождается революционным большевизмом. Фашизм начинает играть тем большую роль в стране, чем более явный, вопиющий и невыносимый характер получает противоречие между политикой социалдемократии, как партии масс, и неотложными потребностями исторического развития. В Австрии, как и всюду, фашизм является необходимым дополнением социалдемократии, ею питается, и при ее посредстве, приходит к власти.

Фашизм есть законный сын формальной демократии эпохи упадка. Принципы демократии В Австрии особенно ярко доведены до абсурда. Социалдемократии не хватает нескольких процентов до большинства. Можно, однако, сказать, -- и это будет не парадоксом, а голой правдой, -- что политическая устойчивость австрийской социалдемократии опирается не на те 43 % голосов, которыми она располагает, а на те 7 %, которых ей не хватает для роли большинства. Устои капитализма остались бы неприкосновенными, если бы австрийская социалдемократия завоевала большинство. Но такое завоевание совсем не обеспечено. Идиотизм думать, будто все вопросы решаются пропагандой. Если исходить из того, что жизнь Австрии будет и впредь развертываться в рамках демократии, то нет решительно никаких данных, которые заставляли бы думать, что в течение ближайших 25 или 50 лет австрийская социалдемократия непременно получит большинство. Экономическая жизнь всей капиталистической Европы стоит под величайшей угрозой со стороны Соединенных Штатов и других заокеанских стран. Экономическое загнивание Австрии, совершенно неизбежное именно при перспективе мирного развития, принесло бы социалдемократии скорее всего не прирост, а упадок голосов. Таким образом, по логике демократии получается, что, несмотря на то, что дальнейшее господство буржуазии обрекает нацию на загнивание и культурный распад; несмотря на полную готовность подавляющей массы пролетариата, этого позвоночника нации, совершить переход к социализму; -- переход этот недопустим, так как несколько процентов избирателей, наиболее темных, наиболее отсталых или развращенных, держатся в стороне от борьбы, прозябают в полной темноте, а в решительную минуту готовы отдать свои голоса и кулаки фашизму.

Демократия дошла до полного абсурда. В эпоху органического и планомерного развития капитализма, которое было связано с систематической классовой дифференциацией нации, демократия играла большую историческую роль, в том числе и в деле воспитания пролетариата. Наибольшую роль сыграла она в Европе. Но в эпоху империализма, которая прежде всего в Европе является эпохой загнивающего капитализма, демократия уперлась в тупик. Вот почему в Австрии, где конституция сфабрикована социалдемократией, где социалдемократия занимает исключительно большое место, владея столицей, и где, следовательно, мы должны были бы в наиболее законченном виде наблюдать демократические формы перехода от демократии к социализму, мы на деле видим, что политика регулируется с одной стороны наступающими фашистскими бандами, с другой стороны -- отступающими отрядами полувооруженных социалдемократических рабочих, а в качестве наиболее авторитетного дирижера демократии выступает старый полицейский габсбургской школы.

* * *

Фашизм является вторым уполномоченным буржуазии. Подобно социалдемократии, и даже в большей степени, чем эта последняя, фашизм имеет свою собственную армию, свои интересы и свою логику движения. Мы знаем, что в Италии фашизм, для того, чтобы спасти и укрепить буржуазное общество, оказался вынужден прийти в самое острое противоречие не только с социалдемократией, но и с традиционными партиями буржуазии. То же наблюдается в Польше. Не надо представлять дело так, будто все политические органы буржуазии действуют вполне согласованно и дружно. К счастью, это не так. Экономическая анархия дополняется политической. Фашизм, питаемый социалдемократией, вынужден проломить ей череп, чтоб прийти к власти. Австрийская социалдемократия делает, что может, чтоб облегчить фашизму эту хирургическую операцию.

Трудно придумать более концентрированную пошлость, чем рассуждение Отто Бауэра о допустимости насилия только для обороны существующей демократии. Если перевести это рассуждение на язык классов, оно означает: насилие допустимо для обеспечения интересов буржуазии, организованной в государство, но оно недопустимо для учреждения пролетарского государства.

Этой теории придается юридическая формулировка. Бауэр разжевывает старые формулы Лассаля на счет права и революции. Но Лассаль говорил на суде. Там его доводы были уместны. Попытка же превратить юридическую дуэль с прокурором в философию исторического развития, есть уловка трусости. У Бауэра выходит, что применение насилия допустимо только в ответ на уже совершенный государственный переворот, когда нет более почвы "права", но недопустима за 24 часа до переворота для его предупреждения. По этой линии Бауэр строит водораздел между австро-марксизмом и большевизмом, как если бы дело шло о двух школах уголовного права. На самом деле разница состоит в том, что большевизм стремится низвергнуть господство буржуазии, а социалдемократия стремится увековечить его. Можно не сомневаться, что в случае осуществления государственного переворота Бауэр заявит: если мы не подняли рабочих, когда имели могущественные организации, свободную печать, 43 % депутатов, венский муниципалитет -- против фашистов, которые представляли собой анти-конституционные банды, покушавшиеся на законный порядок; то теперь, когда фашисты владеют государственным аппаратом и опираются на почву нового ими установленного государственного права, мы же лишены огня и воды, объявлены вне закона, не имеем легальных связей с массами, которые к тому же явно разочарованы, угнетены и в значительном числе переходят под знамя фашизма, -- предлагать теперь вооруженное восстание могут только преступные авантюристы или большевики. Повернув таким образом свою философию на 180 градусов, австро-марксисты остались бы, однако, полностью верны себе.

Лозунг внутреннего разоружения превосходит по реакционной низости своей, все, что мы до сих пор слышали со стороны социалдемократии. Эти господа умоляют разоружить рабочих пред лицом вооруженного буржуазного государства. Фашистские банды являются ведь только вспомогательными отрядами буржуазии: распущенные сегодня, они в любой момент могут быть возрождены и вооружены вдвое против нынешнего. Рабочих же никто не вооружит, если социалдемократия разоружит их руками буржуазного государства. Социалдемократия боится, конечно, оружия фашистов. Но едва ли не больше она боится оружия в руках рабочих. Сегодня буржуазия еще боится гражданской войны во-первых, потому, что не уверена в ее исходе, во-вторых, потому, что не хочет хозяйственных потрясений. Разоружение рабочих страхует буржуазию от гражданской войны: и тем самым доводит до максимума шансы фашистского переворота.

Требование внутреннего разоружения Австрии есть требование стран Антанты в первую голову Франции, во вторую -- Англии. Французский официоз "Тан" строго разъясняет Шоберу, что внутреннее разоружение необходимо в интересах как внешнего мира, так и частной собственности. Речь Гендерсона в парламенте развивала ту же тему. Защищая австрийскую демократию, Гендерсон защищал версальский договор. Австрийская социалдемократия, как во всех вообще важных вопросах, является здесь только передаточным аппаратом буржуазии стран-победительниц.

Социалдемократия не способна взять власть и не хочет ее взять. Буржуазия находит, однако, что дисциплинирование рабочих через посредство социалдемократии возлагает на нее слишком большие накладные расходы. Буржуазия в целом нуждается в фашизме, чтоб держать социалдемократию в узде, а в случае надобности и вовсе отбросить ее в сторону. Фашизм хочет взять власть и способен овладеть ею. Овладев властью, он немедленно же полностью предоставит ее в распоряжение финансового капитала. Но это есть путь потрясений, тоже несущий с собою большие накладные расходы. Этим объясняются колебания буржуазии, внутренняя борьба разных ее слоев, и определяется ее ниболее вероятная политика в ближайший период: при помощи фашизма заставить социалдемократию помочь буржуазии перестроить конституцию так, чтобы сочетать воедино выгоды демократии и фашизма, -- фашизма по существу, демократии по форме -- с освобождением от излишних накладных расходов на демократические реформы и, по возможности, без новых накладных расходов) фашистского переворота.

Удастся ли буржуазии этот путь? Полностью, до конца и на длительный период он не может удасться. Другими словами, буржуазия не может создать такой режим, который позволял бы ей мирно опираться и на рабочих, и на разоренную мелкую буржуазию, не неся расходов ни на социальные реформы, ни на потрясения гражданской войны. Противоречия слишком велики, они должны будут прорваться либо в одном, либо в другом направлении.

Так или иначе -- австрийская "демократия" обречена. После нынешнего апоплексического удара она может еще, разумеется, оправиться и продержаться некоторое время, волоча ногу и кое-как ворочая языком. Возможно, что понадобится дополнительный удар, чтобы свалить ее. Но судьба ее предрешена.

Австро-марксизм вступает полностью в период расплаты за свои исторические преступления. Социалдемократия, спасшая буржуазию от большевизма, облегчает спасение буржуазии от самой социалдемократии. Было бы совершенно нелепо закрывать глаза на то, что в случае победы фашизма произойдет не только физическое истребление немногочисленных коммунистов, но и беспощадный разгром всех организаций и опорных баз социалдемократии. В этом отношении, как и во многих других социалдемократия только воспроизводит историю либерализма, запоздалой дочерью которого она является. Либералы не раз в истории помогали феодальной реакции справиться с народными массами, после чего реакция ликвидировала самих либералов.

* * *

История поставила себе как бы специальную задачу: в наиболее яркой форме опровергать прогнозы и директивы Коминтерна, начиная с 1923 года. Так было с оценкой революционной ситуации в Германии в 1923 году; с оценкой мировой роли Америки и англо-американского антагонизма; с курсом на революционный подъем в 1924-25 гг.; с оценкой движущих сил и перспектив китайской революции (1925-1927); с оценкой британского трэд-юнионизма (1925-1927); индустриализацией и кулаком в СССР и так далее, без конца. Сейчас то же самое происходит с оценкой "третьего периода" и социал-фашизма. Молотов открыл, что "Франция стоит в первом ряду революционного подъема. Между тем, в действительности, из всех стран Европы, наиболее революционная ситуация сейчас имеется в Австрии, при чем -- и это самое замечательное -- исходную позицию возможного революционного развития составляет не борьба коммунизма с "социалфашизмом", а столкновение между социалдемократией и фашизмом. Пред лицом этого (факта несчастная австрийская компартия) совершенно загнана в тупик.

Да, столкновение социалдемократии и фашизма есть сейчас основной факт австрийской политики. Социалдемократия отступает и уступает, ползает на животе, умоляет, и сдает одну позицию за другой. Но столкновение имеет тем не менее вполне реальный характер, вопрос идет о голове социалдемократии. Дальнейшее наступление фашистов может -- должно -- толкнуть социалдемократических рабочих и даже часть социалдемократического аппарата гораздо дальше той черты, которую наметили для себя Зейцы, Отто Бауэры и другие. Как из конфликта либерализма с монархией не раз развертывалась революционная ситуация, перероставшая затем обоих противников, так из столкновения социалдемократов и фашизма -- двух антагонистических уполномоченных буржуазии -- может развернуться революционная ситуация, которая в дальнейшем перерастет обоих.

Никуда не годился бы тот пролетарский революционер, который в эпоху буржуазной революции не умел бы оценить и понять конфликта между либералами и монархией и вместо того, чтобы революционно использовать конфликт, валил бы противников в одну кучу. Никуда не годится тот коммунист, который, стоя перед столкновением между фашизмом и социалдемократией, перекрывает его попросту голой формулой социалфашизма, лишенной какого бы то ни было содержания.

Такого рода позиция -- политика крикливой и пустой левизны -- заранее преграждает коммунистической партии дорогу к социалдемократическим рабочим и дает совершенно законченную пищу правым в коммунистическом лагере. Усиление правых одной из своих причин имеет то, что в своей критике они прощупывают явные и несомненные язвы официального коммунизма. Поскольку партия бессильна проложить себе дорогу к социалдемократическим рабочим, постольку правая оппозиция прокладывает путь к социалдемократическому аппарату.

Игнорирование или непонимание природы революционных кризисов, политический минимализм, перспектива вечной подготовки -- таковы основные черты политики правых. Они должны чувствовать себя тверже всего, когда руководство Коминтерна пытается искусственно создать революционную ситуацию в административном порядке. Критика правых в таких случаях получает видимость убедительности. О революционной стратегии она не имеет, однако, ничего общего. Правые поддерживали оппортунистическую политику в самые революционные моменты (Германия, Китай, Англия). На критике бюрократического авантюризма они подправляют свою репутацию для того, чтобы снова сыграть роль тормаза в решающую минуту.

Политика центристов, закусивших удила, не только питает правых, но гонит воду на мельницу австро-марксизма. Ничто в ближайший период не може спасти австрийскую социал демократию, -- ничто, кроме ложной политики официального коммунизма.

Что означает собственно "социалфашизм?" Сколько бы ни мудрили незадачливые "теоретики", они ничего другого не могут на это сказать, кроме того, что социалдемократия готова защищать против рабочих основы буржуазного режима и свои собственные позиции в буржуазном режиме при помощи вооруженной силы. Но разве это не есть общая черта всех без исключения "демократических" партий? Разве мы когда-либо считали или думали, что демократия есть режим социального мира? Разве Керенский и Церетели не громили крестьян и рабочих в медовые месяцы демократической революции? Разве французские радикалы не применяли и до войны и после войны вооруженную силу против стачечников? Разве история господства республиканской и демократической партий в Соединенных Штатах не есть в то же время история кровавых расправ над стачечниками? Если все это есть фашизм, то история классового общества есть история фашизма: тогда на свете есть столько же фашизмов, сколько буржуазных партий: либерал-фашисты, радикал-фашисты, национал-фашисты и пр. и пр. Но какой тогда смысл получает самое это определение? Никакого смысла. Оно есть просто крикливый синоним классового насилия.

Мы назвали в августе 1914 г. демократический социализм социал-империализмом. Этим мы сказали, что социалдемократия является особым видом империализма, приспособленным для рабочего класса. Империализм объединяет социалдемократию со всеми без исключения партиями буржуазии. "Социализм" противопоставляет ее этим партиям. Социал-империализм определяет ее целиком.

Но фашизм, если не играть бессмысленно словами, вовсе не является общей чертой всех буржуазных партий, а представляет собой особую буржуазную партию, приуроченную к особым условиям и задачам, противостоящую другим буржуазным партиям и наиболее резко противостоящую как раз социалдемократии.

Можно попытаться возразить на это тем, что враждебность между собой буржуазных партий очень относительна. Это будет не только верная, но и азбучная истина, которая, однако, ни на шаг не подвинет нас вперед. То обстоятельство, что все буржуазные партии, от фашизма, до социалдемократии, ставят защиту буржуазного господства выше своих программных различий, не устраняет, однако, ни различия этих партий, ни их борьбы между собою, ни нашей обязанности использовать эту борьбу.

Австрийская социалдемократия более, чем какая бы то ни было другая партия Второго Интернационала совпадает с рабочим классом. Уже поэтому развитие революционного кризиса в стране предполагает прежде всего ряд глубоких внутренних кризисов в социалдемократии. В Австрии, где дифференциация запоздала, не исключено, в частности, отделение от официальной партии "независимой" партии, которая, как это было в Германии, может сразу дать массовую основу компартии. Этот путь не обязателен, но по всей обстановке вполне вероятен. Перспектива возможного раскола социалдемократии под непосредственным давлением революционного кризиса, ни в каком случае не может вести к смягчению отношения компартии к будущим независимцам или кандидатам в независимцы. Необходимость беспощадного разоблачения левых, типа Макса Адлера или более свежего образца, не требует доказательств. Но было бы пагубным не предвидеть неизбежности в процессе борьбы с фашизмом сближения между компартией и широкими массами рабочих социалдемократов, которые при этом все еще будут чувствовать и считать себя социалдемократами. Критиковать перед ними буржуазный характер социалдемократии, доказывать им, что политика социалдемократии есть политика капитуляции перед фашизмом, есть прямая обязанность компартии. Чем острее будет становиться кризис, тем полнее коммунистическая критика будет подтверждаться опытом массы. Но отождествлять социалдемократию и фашизм, в то время, как социалдемократические рабочие смертельно ненавидят фашизм, а вожди столь же смертельно боятся его, значит идти наперекор реальным политическим отношениям, значит внушать этим массам недоверие коммунизму, значит укреплять смычку этих масс с их вождями.

Нетрудно предвидеть, что сваливание в одну кучу социалдемократии и фашизма порождает опасность идеализации левой социалдемократии, когда последняя придет в более серьезное столкновение с фашизмом. Это уж доказано историческим опытом. Нужно вспомнить, что отожествление социалдемократии с фашизмом, впервые провозглашенное злосчастным V-м конгрессом, нашло свой необходимый антитезис в капитуляции перед Перселем, перед Пилсудским, перед Чан-Кай-Ши, перед Радичем, и перед Ляфолетом. Все это вполне закономерно. Кто отождествляет крайнюю левую буржуазного общества с ее крайней правой, т. е. австро-марксизм с фашизмом, тот неизбежно подготовляет капитуляцию компартии перед левой социалдемократией в самый критический момент.

Я не могу здесь останавливаться на этом, тем более, что вопрос с достаточной подробностью рассмотрен в моей "Критике программы Коминтерна".

Этот вопрос теснейшим образом связан с перспективными лозунгами австрийского рабочего класса: Советы депутатов и диктатура пролетариата. Вообще говоря, эти два лозунга тесно связаны между собой. Возникновение советов мыслимо только в условиях революционной обстановки, бурного движения масс, крупной и растущей роли компартии, т. е. в условиях предшествующих или сопутствующих завоеванию власти пролетариатом.

Но в Австрии больше, чем в какой бы то ни было другой стране, остается возможным не только несовпадение лозунга советов с лозунгом диктатуры пролетариата, но и прямое их противопоставление, т. е. превращение советов в оплот против диктатуры пролетариата. Это тем важнее понять и предвидеть заранее, что эпигоны (Зиновьев, Сталин и др.) превратили лозунг советов в вульгарный фетиш, подменяя классовое содержание организационной формой.

Совершенно не исключено, что, если не на нынешнем, то на следующем этапе борьбы австрийская социалдемократия окажется вынужденной возглавить всеобщую стачку (как это сделал британский совет профессиональных союзов в 1926 году) и даже санкционировать создание совета, чтоб тем вернее сохранить руководство ими в своих руках. Разумеется, это будет связано с большим или меньшим кризисом в партии. Придется из резерва извлекать Фридриха Адлера и проч. Макс Адлер или кто-нибудь еще более "левый" снова будет доказывать, что советы плюс демократия создают комбинированное государство и избавляют от необходимости захвата власти и диктатуры. Не только социалдемократические рабочие, но и рабочие-коммунисты, привыкшие слышать изо дня в день, что социалдемократия и фашизм одно и то же, окажутся застигнуты врасплох такого рода этапом в развитии борьбы между социалдемократией и фашизмом. А между тем наступление такого этапа означало бы только более сложную, более комбинированную систему предательства социалдемократией интересов пролетариата. Ибо под руководством австро-марксистов советы стали бы не органами борьбы пролетариата за власть, а орудием удержания пролетариата от покушения на власть.

В Германии такой опыт, по крайней мере в развернутом виде, уже невозможен, ибо коммунистическая партия представляет там слишком крупную силу. Другое дело в Австрии. В случае быстрого развития событий кульминационный момент кризиса может наступить задолго до того, как австрийская компартия выйдет из своей изолированности и своего бессилия. Советы могут оказаться в руках австро-марксистов той механикой, которая даст им возможность вторично украсть у пролетариата революционную ситуацию и тем самым вторично спасти буржуазное общество, с неизбежным, в таком случае, воцарением открытого фашизма. Незачем говорить, что под его сапогом будут в таком случае трещать ребра самой социалдемократии. Политика не знает благодарности.

Лозунги советов и диктатура пролетариата имеют сейчас в Австрии чисто пропагандистское значение. Не потому, что Австрия далека от революционной ситуации, а потому что буржуазный режим в Австрии снабжен, в лице социалдемократии, все еще могущественной системой предохранительных клапанов. Вопреки болтунам и фразерам, задача австрийской компартии в настоящий период состоит не в том, чтобы "вооружать" -- чем? -- массы -- какие? -- и выводить их на последний решительный бой", а в том, чтобы "терпеливо разъяснять" (Ленин в апреле 1917 г.!). Успех этой пропагандистской работы может оказаться тем более быстрым и могущественным, чем лучше сама компартия поймет, что происходит перед ее глазами.

Первым делом надо поэтому выбросить в сорную корзину неумное, безсодержательное, ухарское отождествление социалдемократии с фашизмом.

Надо восстановить в памяти австрийских коммунистов опыт 1918-1919 г. и роль социалдемократии в системе советов.

"Внутреннему разоружению" надо противопоставлять лозунг вооружения рабочих. Этот лозунг стоит сейчас острее и непосредственнее, чем лозунг советов и диктатуры пролетариата. Сказать, что Бауэр фашист, этого рабочий не поймет. Сказать, что Бауэр хочет окончательно разоружить рабочего и тем выдать его с головой фашистам -- это рабочий вполне поймет, потому, что это отвечает его политическому опыту.

Не нужно думать, что криком, визгом, радикальными словами можно возместить недостаток собственной силы. Нужно перестать подгонять реальный ход развития под дешевые схемки Сталина и Молотова. Надо понять, что они оба ничего не понимают. Первым шагом на пути возрождения должно было бы быть восстановление в партии левой оппозиции. Но в Австрии, как и в других местах понадобится, очевидно, еще несколько дополнительных уроков истории, прежде чем коммунизм выйдет на настоящую дорогу. Задача оппозиции -- подготовлять этот переход. Как ни слаба численно левая оппозиция в Австрии даже по сравнению с компартией, но функции у них одинаковые: пропаганда, терпеливое разъяснение. Остается только пожелать, чтоб австрийской коммунистической оппозиции удалось в ближайшее время создать правильно выходящий орган, по возможности еженедельный, который вел бы пропагандистскую работу, не слишком отставая от событий.

Создание такого органа требует большого напряжения сил. Но это задача совершенно неотложная. Поэтому она должна быть разрешена.

Л. Троцкий.
Константинополь, 13 ноября 1929 г.

Что происходит в Китае?

Вопрос, который обязан поставить перед собой каждый коммунист

В отделе телеграмм "Правды" сообщалось в течение октября несколько раз мелким шрифтом, что вооруженный коммунистический отряд под руководством Чу-Де, успешно продвигается к Чжаочжоу (Гуандунь), что отряд этот возрос с 5000 до 20000 и проч. Таким образом, из лаконических телеграмм "Правды" мы как бы мимоходом узнаем, что в Китае коммунисты ведут вооруженную борьбу против Чай-Кай-Ши. Каков смысл этой борьбы? Каково ее происхождение? Каковы ее перспективы? Об этом нам не говорят ни слова. Если в Китае новая революция созрела до такой степени, что коммунисты взялись за оружие, тогда, казалось бы, надо мобилизовать весь Интернационал пред лицом событий столь гигантского исторического значения. Почему однако об этом ничего не слышно? Если же обстановка в Китае не такова, чтоб можно было говорить о вооруженной борьбе коммунистов за власть, то как и почему коммунистический отряд открыл вооруженную борьбу против Чан-Кай-Ши, т. е. против военно-буржуазной диктатуры?

Да, почему восстали китайские коммунисты? Потому ли, что пролетариат успел залечить свои раны? Деморализованная и обезкровленная компартия снова успела подняться на революционной волне? Рабочие городов обеспечили связь с революционными массами деревни? Волна стачек разлилась по всей стране? Всеобщая стачка подвела пролетариат к восстанию? Если дело обстоит так, тогда все понятно и все на месте. Но почему в таком случае "Правда" печатает об этих событиях в нескольких строчках петита?

Или, может быть, китайские коммунисты восстали, потому, что получили последний молотовский комментарий к резолюции о третьем периоде? Недаром же Зиновьев, который, в отличие от других капитулянтов, все еще притворяется живым, выступил в "Правде" со статьей, в которой доказывает, что господство Чан-Кай-Ши точь-в-точь похоже на временное господство Колчака, т. е. является простым эпизодом в процессе революционного подъема. Эта аналогия, конечно, очень бодрит дух. К несчастью, она не только фальшива, но и просто глупа. Колчак организовал провинциальное восстание против диктатуры пролетариата, господствовавшей над важнейшими центрами страны. В Китае над страной господствует буржуазная контр-революция. Коммунисты же подняли маленькое провинциальное восстание в составе нескольких тысяч человек. Думается, что мы вправе спросить: вытекает ли это восстание из обстановки в Китае, или из директив насчет третьего периода? Мы спрашиваем далее, какова во всем этом политическая роль китайской компартии? Каковы те лозунги, под которыми она мобилизует массы? Какова степень ее влияния на рабочих? Мы об этом ничего не слышим. Восстание Чу-Де является как бы воспроизведением авантюристских походов Хо-Луна и Ие-Тина в 1927 году, и кантонского восстания, приуроченного к моменту исключения оппозиции из ВКП.

Может быть, восстание возникло самопроизвольно? Допускаем. Но что означает в таком случае развевающееся над ним коммунистическое знамя? Каково отношение к восстанию официальной китайской компартии? Какова позиция в этом вопросе Коминтерна? Почему, наконец, сообщая о коммунистическом восстании, московская "Правда" не дает никаких комментариев?

Но есть еще одно возможное объяснение, пожалуй, самое тревожное: не восстали ли китайские коммунисты в связи с тем, что Чан-Кай-Ши захватил восточно-китайскую дорогу? Не имеет ли это восстание, чисто партизанское по своему типу, своей целью причинить Чан-Кай-Ши как можно больше беспокойств в тылу? Если это так, то мы спросим: кто подал такой совет китайским коммунистам? Кто несет политическую ответственность за их переход к партизанской борьбе?

Не так давно мы решительно осудили разглагольствования о необходимости передать из рук русской революции в руки китайской контр-революции такое важное орудие, как восточная железная дорога. Мы напомнили об элементарной обязанности международного пролетариата в этом конфликте встать на защиту советской республики против буржуазного Китая и всех его возможных подстрекателей и союзников. Но совершенно ясно, с другой стороны, что пролетариат СССР, имеющий в своих руках власть и армию, не может требовать, чтобы авангард китайского пролетариата вступил теперь в войну с Чан-Кай-Ши, т. е. встал на тот путь, на который не решается встать (и правильно делает) правительство советской республики. Если бы между СССР и Китаем, вернее сказать, между СССР и империалистическими защитниками Китая, началась война, долг китайских коммунистов состоял бы в том, чтобы как можно более ускорить превращение этой войны в гражданскую. Однако, и здесь открытие гражданской войны должно было бы быть подчинено общей революционной политике. Переходить на путь открытого восстания китайские коммунисты могли бы не по произволу и в любой момент, а лишь заручившись, как партия, необходимой поддержкой рабочих и крестьянских масс. Восстание в тылу Чан-Кай-Ши явилось бы в этом случае продолжением фронта советских рабочих и крестьян. Судьба восставших китайских рабочих была бы непосредственным образом связана с судьбою советской республики. Задачи, цель, перспектива -- все было бы ясно.

Но какая перспектива открывается перед изолированным партизанским восстанием китайских коммунистов, сейчас -- при отсутствии войны и при отсутствии революции? Перспектива жесточайшего разгрома и авантюристического перерождения остатков коммунистической партии.

Однако, надо сказать прямо: расчет на партизанскую авантюру вполне отвечает общей природе сталинской политики. Два года назад Сталин ждал великих благ для государственной безопасности от союза с империалистами британского Генерального Совета. Сейчас он вполне способен считать, что восстание коммунистов в Китае, хотя бы и совершенно безнадежное, все же может принести в трудном положении "маленькую пользу". В первом случае расчет имел грубо оппортунистический характер; во втором -- явно авантюристический. Но в обоих случаях расчет строится в стороне от общих задач мирового рабочего движения, в разрез с этими задачами и во вред правильно понятым интересам советской республики.

Для окончательного заключения в нашем распоряжении нет всех необходимых данных. Мы поэтому спрашиваем: что происходит в Китае? Пусть нам объяснят. Коммунист, который не поставит перед собой и перед руководством этого вопроса, не достоин звания коммуниста. Руководство, которое захотело бы осторожно оставаться в стороне, чтобы, в случае поражения китайских партизан, снова умыть руки и взвалить ответственность на ЦК киткомпартии, такое руководство запятнает себя, правда, не в первый раз, тягчайшим преступлением против интересов международной революции.

Мы спрашиваем: что происходит в Китае? Мы будем ставить этот вопрос, пока не добьемся ответа.

Л. Троцкий.
9 ноября 1929 г.

Китайские коммунисты о китайско-советском конфликте

Тов. Троцкий получил 22-го октября письмо из Китая от коммунистов-оппозиционеров. Заключительная часть этого письма гласит:

"Какова ваша позиция в вопросе о Китайско-восточной железной дороге? Здесь (в Китае) выдвинуты три главных лозунга тремя коммунистическими группами:

1. С нашей стороны (т. е. со стороны левой коммунистической оппозиции): против захвата китайской восточно-железной дороги Гоминданом! Защита СССР в интересах мировой революции!".

2. Ц. К.: "против интервенции и защита СССР!".

3. Со стороны группы Чен-Ду-Сю: "против предательской политики Гоминдана".

Нам сообщают, что группа т. Чен-Ду-Сю, которую Коминтерн превратил в козла отпущения, за политику Сталина-Бухарина-Мартынова, эволюционировала значительно влево под влиянием уроков китайской революции.

Сообщение из Москвы от одного из наших товарищей гласит, будто вы выступаете за передачу Китайско-восточной железной дороги Китаю. Это кажется мне совершенно невероятным. Не могли ли бы вы написать по поводу этого вопроса?

Ваш Х.

Эти несколько строк являются тяжеловесным аргументом в дискуссии по поводу советско-китайского конфликта. В Китае, как мы видим, нет ни одной коммунистической группы, которая согласилась бы поддержать лозунг об укреплении китайской контр-революции за счет советской республики. Московская печать, как и печать Коминтерна, изо всех сил старается подкинуть левой коммунистической оппозиции точку зрения коршистов, Урбанса, и проч. Этим объясняется письмо из Москвы в Шанхай о том, будто тов. Троцкий -- за передачу дороги генералам Гоминдана. Разве не замечателен тот факт, что китайский оппозиционер, отделенный десятками тысяч километров (письмо его шло 42 дня), несмотря на категорическое известие из Москвы, заявляет: "это кажется мне совершенно невероятным".

Пройдет еще несколько недель и в рядах оппозиции будут о статьях Лузона и Урбанса вспоминать, как о непонятном недоразумении.

* * *

Шанхай, 4 октября 1929 г.

В центре внимания китайских коммунистов стоят, разумеется, основные вопросы китайской революции. У левой оппозиции напряженная идейная работа, связанная неизбежно с трениями. Слишком велики были события и поражения, чтоб мы могли сразу прийти к правильным и единодушным выводам.

Среди сторонников Чен-Ду-Сю, по-видимому, преобладает оценка движущих сил и перспектив китайской революции в духе Радека и Преображенского, т. е. в духе демократической диктатуры. Но окончательное мнение не сложилось и у них.

Что касается положения внутри официальной партии, то оно, увы, слишком ярко подтверждает предвидения оппозиции: после оппортунистической полосы и после авантюристской полосы, партия вступила в "третью стадию", -- теперь она сочетает авантюризм с оппортунизмом. С одной стороны партийное руководство заставляет коммунистов заниматься непрерывными демонстрациями без всякой связи с массами, с другой стороны оно толкает многих работников на путь участия в авантюрах "левых" гоминдановских генералов, т. е. повторяют старые ошибки. Можно сказать без преувеличения, что как теоретически, так и политически, в партии сейчас господствует хаос. Пропаганда криклива и пуста. В директивах всегда говорится о необходимости идти с массовым движением. Но это остается голой фразой. Никакой самостоятельной политической инициативы партия не проявляет. Это и неудивительно, так как партия политически разоружена; у нее нет никаких лозунгов, никакой программы действияи

Ваш С.

Из архива оппозиции

От редакции

Мы печатаем здесь протокол исторического заседания Петроградского Комитета большевиков 1-го (14) ноября 1917 года. Власть была уже завоевана, по крайней мере, в важнейших центрах страны. Но борьба внутри партии по вопросу о власти далеко еще не прекратилась. Она перешла только в новую стадию. До 25-го октября представители праваго крыла (Зиновьев, Каменев, Рыков, Калинин, Луначарский и пр.) доказывали, что восстание преждевременно и приведет к поражению. После победоносного восстания они стали доказывать, что большевистская партия не способна удержаться у власти без коалиции с другими социалистическими партиями, т. е. эсерами и меньшевиками. На этом новом этапе борьба правых приняла чрезвычайную остроту и закончилась выходом представителей этого крыла из Совета Народных Комиссаров и Центрального Комитета партии. Нужно помнить, что этот кризис произошел через несколько дней, после завоевания власти.

Каково было поведение в этом вопросе нынешних центристов и, прежде всего, Сталина? По существу дела он был центристом и тогда, поскольку ему вообще приходилось занимать самостоятельную позицию или высказывать собственное мнение. Но это был центрист, боявшийся Ленина. Вот почему, в наиболее критические моменты идейной борьбы -- начиная с 4-го апреля 1917 года, и кончая болезнью Ленина, -- Сталин политически почти не существовал. Меньше всего он существовал в течение 1917 года. Приехав вместе с Каменевым из Ачинска в Петроград и завладев редакцией "Правды", вместе с Каменевым и бывшим депутатом Мурановым, Сталин повел вульгарно-демократическую и полуоборонческую линию, которую Каменев формулировал все же более осмысленно и законченно. После приезда Ленина, Каменев продолжал отстаивать свою позицию и провел ее, по своему, через октябрь и ноябрь 1917 года. Сталин же сразу замолчал и отошел к стороне. Его мартовская деятельность в "Правде", когда он отбросил от редакции революционные элементы, была у всех еще в памяти. И психологически, и политически у Сталина не было никакой возможности в 24 часа вывернуться наизнанку и занять активную позицию в лагере Ленина против оппортунистического крыла, одним из лидеров которого Сталин был до приезда Ленина. Вот почему нельзя найти почти ни одного вопроса, по которому Сталин занял бы в тот период решительную позицию и открыто бы ее защищал.

Как показывает настоящий протокол, революционная линия партии защищалась совместно Лениным и Троцким. Но именно поэтому печатаемый нами протокол не вошел в состав сборника протоколов Петроградского Комитета, изданного под заглавием "Первый легальный Ц. К. большевиков в 1917 г." (госуд. издательство 1927 г.). Впрочем, мы неточно выражаемся. Протокол заседания 1-го ноября входил в первоначальный план книги, был набран и корректурные листы его были тщательно просмотрены. Доказательство этого мы даем в виде фотографического снимка части этих корректурных оттисков. Но протокол этого исторического заседания находился в слишком вопиющем, прямо-таки невыносимом противоречии с фальсификацией истории октября, производимой под мало просвещенным, но ревностным руководством Ярославского. Что оставалось делать? Ленинград запросил Москву, Центральный Истпарт запросил секретариат ЦК. Последний дал указание: изъять протокол из книги, так чтобы не осталось никаких следов. Пришлось спешно перенабрать оглавление и изменить нумерацию страниц. Но след все же остался в самой книге. Заседание 29-го октября кончается назначением следующего заседания на среду (1-го ноября). Между тем, по книге "следующее" заседание происходит в четверг, 2-го ноября. Гораздо более важный след сохранился, однако, вне книги, в виде упомянутых уже корректурных оттисков с собственноручными исправлениями и пометками редактора книги П. Ф. Куделли.

В качестве официальной причины сокрытия важнейшего из всех протоколов Петроградского Комитета за 1917 год, Куделли сделала на корректуре пометку: "Речь В. И. Ленина записана секретарем заседания Петербургского комитета с большими пропусками и сокращениями отдельных слов и фраз. Местами запись его речи не поддается расшифровке, поэтому, чтобы не дать ее в искаженном виде, речь эта не печатается".

Совершенно верно, что протокольная запись несовершенна, заключает в себе немало пропусков и неясностей. Но это полностью и целиком относится ко всем протоколам Петроградского Комитета за 1917 год. Заседание 1-го ноября записано, пожалуй, лучше некоторых других. Речи Ленина, как известно, вообще трудно поддавались записи, даже стенографической, вследствие особенностей его ораторского изложения: крайней быстроты речи, сложности построения фраз, резких и крутых вставок и пр. Тем не менее основной смысл речи Ленина 1-го (14) ноября вполне ясен. Речи Луначарского и две речи Троцкого изложены вполне удовлетворительно. Причина изгнания протокола совсем иная. Ее нетрудно найти. Она показана на полях корректурного оттиска жирной чертой и огромным вопросительным знаком, которые приходятся против следующих слов текста:

"Я не могу даже говорить об этом (о соглашении с меньшевиками и эсэрами) серьезно. Троцкий давно сказал, что объединение невозможно. Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика".

Вот эта фраза окончательно выбила из равновесия секретариат ЦК и вызвала перестройку всей книги, которая и без того неприятна, так как даже и в нынешнем своем обворованном виде является убийственным документом против фальсификаторов. Достаточно хотя бы сказать, что точка зрения Центрального Комитета при изложении ее в районах называлась "точкой зрения Ленина и Троцкого" (см. стр. 345). Но за всем не усмотреть даже и прилежнейшему Ярославскому.

Было бы, кстати, прелюбопытно восстановить собственное идейное творчество этого бездарного компилятора и злобного фальсификатора в течение 1917 года. Мы надеемся в нашем архиве отвести этому несколько страниц. Здесь напомним лишь, об одном, мало известном, или хорошо позабытом факте. После февральской революции Ярославский издавал в Якутске вместе с меньшевиками журнал "Социал-Демократ", который представлял собой образчик предельной политической пошлости и стоял на самой грани между меньшевизмом и захолустным либерализмом. Ярославский возглавлял тогда якутскую примирительную камеру, дабы охранять благолепие демократической революции от столкновений рабочих с капиталистами. Тем же духом были проникнуты все статьи журнала, редактором которого был Ярославский. Другими сотрудниками, не нарушавшими дух издания, являлись: Орджоникидзе и Петровский, нынешний председатель украинского ЦИК-а. В передовой статье, которая могла бы показаться невероятной, если б не была напечатана черным по белому, Петровский размазывал слезы умиления по поводу пожертвованных неким чиновником 50 р. на благие дела и выражал убеждение, что революция получит настоящий расцвет с того момента, когда имущие классы последуют примеру благородного титулярного, а может быть, и надворного советника. Вот эти строго выдержанные "марксисты" и несгибаемые "революционеры" редактируют теперь Ленина и пытаются редактировать всю историю. На корректурном оттиске первоноябрьского заседания они уверенно пишут: "в разбор" (см. фотографический снимок). Вот именно: историю Октябрьской революции -- "в разбор"! Ленина -- "в разбор"! Перенабрать заново историю России за треть столетия. Ярославский -- автором, корректором и метранпажем новой сталинской истории!

Но увы, Ярославский "просыпался" на сей раз. "Разбора" не вышло. Нельзя ведь разобрать без живых людей. Корректурный оттиск со всеми пометками немедленно же попал в руки оппозиции. Это не единственный документ такого рода.

Что касается правки печатаемого нами текста, то мы применяли в общем и целом те приемы, какими руководствовалась и редакция названного выше сборника протоколов П. К. В тех случаях, когда смысл фразы не оставляет никакого места сомнениям, мы исправляли грамматику или синтаксис в интересах читателя. Оборванные или непонятные фразы мы вычеркивали. Общий ход всего заседания и представленных на нем течений и группировок выступают, несмотря на все недочеты записи, с полной бесспорностью и внутренней убедительностью. Печатая настоящий документ, мы спасаем для истории живую и немаловажную частицу Октябрьской революции.

Редакция.

Заседание

Петербургского Комитета РСДРП (б)

1/4 Ноября 1917 г.

Поднимается вопрос об исключении из партии А. В. Луначарского.

Луначарский выступал за коалицию с меньшевиками и с. р. вышел из правительства ссылаясь на (мнимое) разрушение храма Василия Блаженного в Москве. Предложение об исключении Луначарского внесено было по инициативе Ленина.

Я. Г. Фенигштейн-Далецкий

Ныне директор ТАСС.

против. Предложение голосуется.

Исключение отвергается.

Текущий момент -- докладчик Я. Г. Фенигштейн.

Я. Г. Фенигштейн.. -- Я случайно являюсь докладчиком. Может быть кто-либо другой сделает доклад? Не принимается.

Цель -- ближайшая координация работы. Дело касается соглашения с другими социалистическими партиями (меньшевиками и эсерами). Соображения о "льющейся крови и усталости рабочих -- не должны доминировать. Для той политической партии, которая хочет делать историю, -- эти факты не должны быть препятствием. Задача: что делать, чтобы удовлетворить справедливые требования рабочих и крестьян? Чем была вторая революция? Она была неизбежной. Классовые противоречия наростали. Мы на это указывали. Революция не была только политической. Она несла с собой ряд изменений в экономической и социальной областях. Совершался великий процесс, исчезали иллюзии. Настроение советов и народных масс менялось, они теряли (соглашательские) иллюзии. Настроение советов и народных масс менялось, они теряли (соглашательские) иллюзии. Все приходили к выводу о необходимости советской власти. Под этим лозунгом мы развивались и росли. Выработали ряд лозунгов об экономической борьбе и пр. Наша партия росла. Мы имели поддержку в массах.

Ленин. -- Я не могу делать доклад, но познакомлю с одним вопросом, который очень всех интересует. Это вопрос о партийном кризисе, который разразился (открыто) в то время, когда партия была уже у власти.

Для всех, следящих за жизнью партии, не новость -- полемика, которая велась в "Рабочем Пути", и мои выступления против Каменева и Зиновьева. Раньше в "Деле Народа" говорили, что большевики побоятся взять власть. Это заставило меня взяться за перо, чтобы показать всю несостоятельность и бездонную глупость социалистов революционеров. Я написал: "Удержат ли большевики государственную власть?".

"Удержат ли большевики государственную власть" -- статья Ленина, написанная в конце сентября 1917 г. и напечатанная в журнале "Просвещение", а затем изданная отдельной брошюрой.

Был поднят вопрос на заседании ЦК 1-го октября о вооруженном выступлении. Я боялся оппортунизма со стороны интернационалистов-объединенцев, но это рассеялось, тогда как в нашей партии некоторые (старые) члены ЦК не согласились. Это меня крайне огорчило. О власти вопрос был таким образом давно поднят. Не могли же мы теперь отказаться из-за несогласия Зиновьева и Каменева? Восстание (объективно) необходимо, товарищи Зиновьев и Каменев стали агитировать против восстания, их стали рассматривать, как штрейкбрехеров. Я даже обратился письменно в Центральный Комитет с предложением об исключении их из партии.

Я резко выступил в печати, когда Каменев выступил в Центральном Исполнительном Комитете Советов.

Каменев, 4/17 августа 1917 г. выступал на заседании Центрального Исполнительного Комитета Советов по поводу своего ареста, а 6/19 августа также по поводу Стокгольмской Международной Социалистической Конференции, которую предполагали созвать летом 1917 г. социал-соглашатели в целях скорейшего заключения мира путем давления социалистических партий на правительства своих стран. Каменев выступил 6/19 августа от своего имени, за участие в Конференции, несмотря на решение Центрального Комитета партии против участия в Стокгольме.

Я не хотел бы (теперь, после победы) относиться к ним строго. На переговоры Каменева в Центральном Исполнительном Комитете о соглашении, я смотрел доброжелательно, ибо принципиально мы не против.

Ни Ленин, ни Троцкий не возражали вначале против переговоров о коалиции с меньшевиками и эсерами, при условии прочного большинства за большевиками, и признания этими партиями власти советов, декретов о земле и мире и т. д. Они не сомневались, что из переговоров ничего не выйдет. Но нужен был предметный урок.

Когда социалисты-революционеры, однако, отказались от участия во власти, я понял, что они это сделали после того, как поднял (вооруженное) сопротивление Керенский. С Москвой (т. е. с захватом власти в Москве) дела затянулись. Наши правые впали в пессимизм. Москва, мол, взять власть не может и пр. И тут у них возник вопрос о соглашении.

Дело восстания -- новое, нужны другие силы, другие качества. В Москве, например, произошло много таких случаев, где проявлялась юнкерами жестокость, расстрел пленных солдат и пр. Юнкера -- буржуазные сынки -- понимали, что с властью народа кончается власть буржуазии, ибо ведь еще на конференции мы наметили ряд таких мер, как захват банков и пр. Большевики же, наоборот, были часто черезчур добродушны. А если бы буржуазия была победительницей, она б поступила, как в 1848 и 1871 г. г. Кто же думал, что мы не встретим саботажа буржуазии? Это же младенцу было ясно. И мы должны применить силу: арестовать директоров банков и пр. Даже кратковременные их аресты уже давали результаты, очень хорошие. Это меня мало удивляет, я знаю, как они лично мало способны бороться, самое главное для них -- сохранить тепленькие местечки. В Париже гильотинировали, а мы лишь лишим продовольственных карточек тех, кто не получает их от профессиональных союзов. Этим мы исполним свой долг. И вот в такой момент, когда мы у власти -- раскол. Зиновьев и Каменев говорят, что мы не захватим власти (во всей стране). Я не в состоянии спокойно выслушивать это. Рассматриваю, как измену. Чего им хочется? Чтобы началась (стихийная) поножевщина? Только пролетариат может вывести странуи А соглашение?..

Я не могу даже говорить об этом серьезно. Троцкий давно сказал, что объединение невозможно. Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика.

Зиновьев говорит, что мы не советская власть, мы-де одни большевики, социалисты-революционеры и меньшевики ушли и пр. Но ведь не по нашей вине. Мы избраны Съездом Советов. Это организация новая. В нее идут те, кто хочет бороться. Это не народ, но авангард, за которым тянется масса. Мы идем с массами, активными, не с усталыми. Сейчас отказываться от развития восстания (значит сдаваться) массам усталым, а мы -- с авангардом. Советы себя определяют (в борьбе). Советы -- авангард пролетарских масс. Теперь нас приглашают повенчаться с Городской Думой -- это абсурд.

Нам говорят, что мы хотим "ввести" социализм -- это абсурд. Мы не хотим делать крестьянский социализм. Нам говорят, что надо "остановиться". Но это невозможно. Говорят даже, что мы -- не советская власть. А кто же мы? Не соединяться же с думой. Нам бы еще стали предлагать соглашение с Румчеродом, с Викжелем,

Румчерод -- Объединенный Исполнительный Комитет Советов Солдатских Депутатов Румынского фронта, Черноморского побережья и Одесского гарнизона.
Викжель -- Всероссийский Исполнительный Комитет Железнодорожников. Оба эти органа находились в руках социалистов-соглашателей.

и пр. Это торгашество. Может быть, еще с генералом Калединым? Согласиться с соглашателями, а потом они будут вставлять палки в колеса. Это было бы мизерное торгашество, а не советская власть. На конференции надо поставить вопрос именно так. 99 % рабочих за нас.

Если будет раскол -- пусть. Если будет их большинство -- берите власть в Центральном Исполнительном Комитете и действуйте, а мы пойдем к матросам.

Мы у власти. Переходить теперь в "Новую жизнь",

"Новая Жизнь" -- газета Горького, в которой правые (Луначарский, Зиновьев, Каменев, Рыков и др.) выступали против ЦК.

на это кто способен? Слизняки, беспринципные: то с нами, то с меньшевиками. Они говорят, что мы одни не удержим власти и пр. Но мы не одни. Перед нами целая Европа. Мы должны начать, теперь возможна только социалистическая революция. Все эти колебания, сомнения (соглашения) -- это абсурд. Когда я говорил (на народном собрании): будем бороться с саботажниками) хлебными карточками -- лица солдат оживляются. (Правые) утверждают, что солдаты неспособны к борьбе. Но нам говорят ораторы, выступающие перед массами, что они не видали еще такого энтузиазма. Только мы создадим план революционной работы. Только мы способны бороться и пр. А меньшевики? Они за нами не пойдут. Вот на предстоящей конференции и нужно поставить вопрос о дальнейшей социалистической революции. Перед нами Каледин, -- мы еще не победили (до конца). Когда нам говорят (Викжель, саботажники и пр.), что "власти нет", тогда необходимо арестовывать, -- и мы будем. И пускай нам на это будут говорить ужасы о диктатуре пролетариата. Вот викжелевцев арестовать -- это я понимаю. Пускай вопят об арестах. Тверской делегат на съезде советов сказал: "всех их арестуйте"

Тверской делегат-крестьянин требовал на съезде советов 25 октября (7 ноября) ареста Авксентьева и других вождей-соглашателей тогдашнего Крестьянского Союза.

-- вот это я понимаю; вот он имеет понимание того, что такое диктатура пролетариата. Наш лозунг теперь: без соглашений, т. е. за однородное большевистское правительство!

[Фотография первой страницы документа о заседании]

[Фотография фрагмента документа о заседании]

Луначарский. -- Я хотел бы поделиться с вами впечатлением о массах, которые сражались. Я с удивлением выслушал речь Владимира Ильича о том, что якобы Каменев не признает революции социалистической. Однако, кто стоит у власти? Большевики -- это одно говорит. Я не знаю, чтоб Каменев был на меньшевистской точке зрения. Наше влияние растет. Крестьяне переходят на нашу сторону. И городской рабочий понимает, что для него не безразличен вопрос о земле. В основе декрета о земле понимается эсеровская резолюция. Мы вводим это в программу нашей деятельности, мы можем ввести это и при назначении правительства*2.

Мысль Луначарского такова: раз большевики включили в свой декрет о земле крестьянский наказ, проникнутый эсеровским духом, то большевики должны и власть поделить с эсерами.

Мы (правая оппозиция) встали на том, что необходимо однородное социалистическое министерство. Мы говорим -- нет места конституционалистам-демократам (кадетам).

Мы указывали далее на необходимость рабочего контроля, регулирования производства через заводские и фабричные комитеты, с этим соглашаются другие партии. Мы заставим всех принять этот пункт. В этом вся наша программа плюс власть советов. Значит ли, что мы отказываемся от городских дум? Да ведь в них наши сидят. Если эти Думы захотят взять (власть), то мы их громить будем. Значит ли, что мы хотим дать Думам кусочек власти? Нет, только представительство (в советском правительстве). И неужели же из-за этого стали бы продолжать гражданскую войну? Нет, не надо. Переизбрать Думы -- это другое дело. Вот мы 8 дней у власти, но мы не знаем, известен ли народу декрет о миреи Кто это сделал? Технический персонал, который буржуазен или мелкобуржуазен. Он нас саботирует. Если бы Городская Дума требовала изменения главной линии -- это другое дело, но если только представительства во власти, то и говорить не приходится. Мы не наладим сами ничего. Начнется голод. Если не будут с нами те, которые саботируют, т. е. технический аппарат, то и агитацию нашу не будут заграницей читать, и мы ничего не наладим. Можно, конечно, действовать путем террора -- но зачем? на что?

Мы будем стремиться к соглашению. Но если они будут нас хватать за руку, то на то мы и решительные люди, чтоб дать отпори В настоящий момент мы должны прежде всего завладеть всем аппаратом. Это значит действовать по линии меньшего сопротивления, а не брать в штыки каждую станцию. Иначе мы ничего не сможем сделать. Это первый этап. Надо завладеть первой ступенью, чтоб потом идти дальше! Нельзя же делать таких скачков, надо постепенно переходить по ступеням.

Мы слышали здесь из уст Луначарского ту формулу, которая составляет лейтмотив всей деятельности Сталина. Отстаивая в отношении Германии (1923 г.), Китая, Англии ту самую политику соглашательства и крохоборчества, которую Луначарский отстаивал в конце 1917 г., Сталин неизменно повторял: "Нельзя делать скачки, надо постепенно переходить по ступеням".

Мы должны укрепить нашу ситуацию скорейшим путем. Мы должны наладить весь госаппарат, а затем дальше идти. Кто натягивает струну слишком, -- тот обрывает ее. Она лопнет. Сейчас представитель (партии) в морском комитете говорит; что у большинства матросов такое наступило настроение, что готовы прийти к Смольному и заявить, что не согласны вести гражданскую войну из-за того, больше или меньше будет власти у большевиков. Это исключительное положение может продолжаться недолго. Затягивать его -- значит истечь кровью без поддержки технического аппарата.

Я удивляюсь Владимиру Ильичу насчет его слов о переговорах с генералом Калединым,

Ленин, очевидно, сказал: если вступать в переговоры для ликвидации гражданской войны, то уж с Калединым, а не с меньшевиками. Официальная редакция Истпарта, как показывает ее примечание, совершенно не поняла этого чисто ленинского довода.

ибо он-де реальная сила, а меньшевики -- нереальная. Но ведь эта нереальная сила сможет двинуть с фронта войска и произвести под Винницей бой и не пустить сюда латышских стрелков. Технически мы ничего не сможем сделать на той позиции, которую заняли. Мы стали очень любить войну, как будто мы не рабочие, а солдаты, военная партия. Надо созидать, а мы ничего не делаем. Мы в партии полемизируем и будем полемизировать дальше, и останется один человек -- диктатор.

После этих слов раздались аплодисменты (см. дальше указание на это в речи Троцкого). Дело в том, что в переговорах о коалиционном правительстве из советских партий соглашатели выдвигали требование "прекратить" гражданскую войну и, для достижения этого, устранить из правительства Ленина и Троцкого. Иногда говорилось об одном Ленине. Правые на это шли.

Не сможем справиться арестами, нельзя аттаковать технический аппарат, -- он слишком велик. Народ так рассуждает: наша программа должна быть выполняема, при сохранении оружия в руках рабочих. Мы можем на этом отдохнуть. Сейчас мы не можем, однако, работать, ибо нет аппарата. Так это будет длиться недолго. Мы должны показать, что мы можем реально строить, а не только говорить: "дерись, дерись", и штыками расчищать путь, -- это не поведет нас ни к чему. Заставить людей, работающих плохо, работать лучше -- легче, чем силой заставить неработающего работать. Я считаю перед всеми этими трудностями соглашение желательным. Никакие доказательства ваши на счет меньшевиков убеждать массы не могут. Я хорошо знаю, что работать так, как ныне, невозможно. Нельзя принципиально, и нельзя рисковать массами жизней.

Не плодите разногласий, -- а они уже есть; -- массы к этому относятся нервно.

Троцкий. -- Нам говорят, мы неспособны строить. Но тогда надо просто уступить власть тем, которые были правы в борьбе против нас. А ведь мы уже сделали большую работу. Нельзя, говорят, сидеть на штыках. Но и без штыков нельзя. Нам нужен штык там, чтобы сидеть здесь. Весь опыт, что мы проделали, нас должен уже чему-нибудь научить. Был бой в Москве, -- да, там был серьезный бой с юнкерами. Но ведь юнкера не подчинены ни меньшевикам, ни Викжелю, и от соглашения с Викжелем не исчезнет борьба с юнкерскими отрядами буржуазии. Нет, будет вестись и впредь жестокая классовая борьба против нас. Вся эта мещанская сволочь, что сейчас не в состоянии встать ни на ту, ни на другую сторону, когда узнает, что наша власть сильна, будет с нами, в том числе и Викжельи Благодаря тому, что мы раздавили под Питером казаков Краснова, на другой же день появилась масса сочувствующих телеграмм. Мелкобуржуазная масса ищет силы, которой она должна подчиниться. Кто не понимает этого -- тот не понимает ничего в мире, еще меньше -- в государственном аппарате. Карл Маркс еще в 1871 г. говорил, что новый класс не может просто воспользоваться старым аппаратом. Там свои интересы и навыки, -- и они дают отпор. Его нужно разбить и обновить, только тогда можно работать.

Если бы это было не так, если бы старый царский аппарат был пригоден для новых наших целей, то вся революция не стоила бы выеденного яйца. Нужно создать аппарат, который бы мог на деле объявить общие интересы народных масс выше частных интересов самого аппарата.

Вопрос о классах и об их борьбе, оставался чисто книжным для многих в нашей среде. А как понюхали революционной действительности, то и заговорили по другому (т. е. о соглашении, а не о борьбе).

То, что переживаем, это глубочайший социальный кризис. Сейчас пролетариат производит ломку и смену аппарата власти. Сопротивление их отражает процесс нашего роста. Их ненависть против нас нельзя смягчить никакими словами. Нам говорят, будто у нас с ними -- одна программа. Дать им несколько мест и -- конец. А почему же они помогают Каледину, если программа у них с нами одна? Нет, буржуазия по всем своим классовым интересам против нас. Что же мы против этого сделаем путем соглашения с викжелевцами? Против нас насилие, вооруженное, а чем повалить? тоже насилием. Луначарский говорит -- льется кровь -- что же делать? Не надо начинать было. Тогда признайте: самая большая ошибка сделана была даже не в октябре, а в конце февраля, когда открылась арена будущей гражданской войны.

Говорят, против Каледина поможет нам соглашение с Викжелем. Но почему сейчас они нас не поддерживают, если они к нам ближе? Они понимают: как ни плоха для них контр-революция, она верхушкам Викжеля даст больше, чем диктатура пролетариата. Сейчас они сохраняют нейтралитет, недружелюбный по отношению к нам. Они подпускают войска ударников и красновцев. В Викжеле мне лично запретили сообщить по прямому проводу в Москву, что дела наши в борьбе с Красновым хороши, ибо это-де "может поднять там дух", а викжелевцы, видите-ли, нейтральны. Соглашение с ними -- это продолжение политики Гоца, Дана и др.

Нам говорят: у нас нет ситца, керосина, -- поэтому нужно соглашение. Но я спрашиваю в 1001-й раз: каким образом соглашение с Гоцом и Даном нам может дать керосин?

Почему Черновы против нас? Они протестуют по всей своей психике, насквозь буржуазной. Они не способны проводить серьезные меры, направленные против буржуазии. Они против нас именно потому что, мы проводим крутые меры против буржуазии. А ведь никто еще не знает, какие жесткие меры мы вынуждены будем проводить. Все, что Черновы способны вносить в нашу работу -- это колебания. Но колебания в борьбе с врагами убьют наш авторитет в массах.

Что значит соглашение с Черновым? Это не значит поговорить с ним разок по душам и -- конец. Нет, это значит равняться по Чернову. А это было бы предательство. За это всех нас сейчас же расстрелять нужно бы.

Аплодисменты (Луначарскому) за фразу о диктатуре одного лица -- это с горечью я здесь слышал. Почему, на каком основании, эту партию, которая захватила власть с бою, в котором была пролита кровь, они хотят обезглавить, отстранив Ленина? Вот, например, из правительства был выкинут Милюков, но когда? Когда пролетариат наступил на грудь кадетам. А сейчас? Кто нам наступил на грудь? Никто. Мы лишь восемь дней стоим у власти. Мы строим нашу тактику на революционном авангарде масс. Нам говорили в защиту соглашательства, что иначе Балтийский флот не даст ни суденышка. Это не оправдалось. Нас пугали тем, что рабочий не пойдет. Между тем красная гвардия храбро умирает. Нет, к промежуточной политике, к соглашательству возврата нет. Мы введем на деле диктатуру пролетариата. Мы заставим работать. Почему же общество существовало и массы работали при прежнем терроре меньшинства? А тут ведь не террор меньшинства, но организация классового насилия рабочих над буржуазией.

Чем нас пугают теперь? Тем, чем вчера нас пытались пугать меньшевики и социалисты-революционеры. Когда мы, мол, возьмемся за социалистическую революцию, то увидим, что юнкера стреляют, льется кровь, буржуазия кует заговоры, чиновники саботируют, армейские комитеты сопротивляются. Конечно! Но все это верхи. Если бы с нами была буржуазия, не было бы гражданской войны, что и говорить.

Армейские комитеты пользуются в солдатской массе ненавистью, но нередко масса еще не может ничего сделать с ними. В целом ряде частей, однако, уже выбраны военно-революционные комитеты, арестовано офицерство, старые комитеты, весь командный состав. В 1/4 армии, примерно, это уже сделано. Брататься со старыми армейскими комитетами -- это значило бы восстанавливать против нас солдатские массы.

Предрассудки Луначарского -- это наследие мелкобуржуазной психологии. Это свойственно, конечно, отчасти и массам, как наследие вчерашнего рабства. Но если будет угрожать контр-революция, даже и отсталая масса возьмется за оружие. Низы поставлены в такое положение, что выйдут с оружием. Другое дело Викжель, армейские комитеты, эсеры, меньшевики и прочие верхушки.

Луначарский говорит: надо остановитьсяи Нет, надо гнать вперед. Когда вы выступаете против нас в момент острой борьбы, вы нас ослабляете. Соглашение с Черновым ничего не даст. Нужна организация, мы должны этого достигнуть. Чернов боится, что народ слишком нажмет на буржуазию, отнимет у нее награбленные деньги. Чернов есть передаточный рычаг буржуазии. Он будет ослаблять нас своими мелкобуржуазными колебаниями, и только.

Надо ясно и четко сказать рабочим, что мы не коалицию с меньшевиками и другими хотим строить, что дело не в этом, а в программе действия. У нас уже есть коалиция -- с крестьянами, с солдатами, которые сейчас борятся за власть большевиков. Всероссийский съезд советов передал власть определенной партии. Вы это забываете.

Можно ли делить власть с теми элементами, которые и ранее саботировали Советы, а ныне извне борятся против власти пролетариата? Все, кто согласны на это, упускают из виду спросить, способны ли те, с кем они хотят разделить власть, проводить нашу программу? Об этом не говорят. Способны ли соглашатели проводить политику экономического террора? Нет. Если мы неспособны осуществлять нашу программу, взяв власть, то должны пойти к солдатам и рабочим и признать себя банкротами. Но оставить в коалиционном правительстве всего лишь несколько большевиков -- это ничего не даст. Мы взяли власть, мы должны нести и ответственность.

Предлагается ограничить время ораторов 15 минутами.

Ногин

Старый большевик, бывший рабочий текстильщик, играл крупную роль в партии. Умер в 1926 г.

-- Вопрос о том, какая у нас революция, есть вопрос решенный, и говорить о нем не приходится сейчас, когда наша партия добилась власти. Но можно ли так: кровь проливать вместе, а править порознь? Можно ли отказать солдатам во власти? Гражданская война продлится целые годы. По отношению к крестьянам на штыках далеко не уедешь. В отношении капиталистической промышленности -- одно дело; по отношению к крестьянам -- другую тактику.

Товарищам слишком опротивело слово "соглашение". Дело не в соглашении, а в вопросе: как быть, если мы оттолкнем все другие партии? Социалисты-революционеры ушли из Совета после революции, меньшевики -- также. Но это значит, что распадутся советы. Такое положение вещей, при полной разрухе в стране, кончится крахом нашей партии, через короткий срок. Мы не должны стрелять из пушек по воробьям. Условия голода создадут почву для Каледина, который идет сейчас против нас. А уж телеграммой к железнодорожным служащим, которых мы собираемся лишить хлебных карточек, мы создадим почву для могучего протеста.

Глебов.

Глебов-Авилов, бывший рабочий, одно время принадлежал к впередовцам, после Октябрьского переворота был комиссаром почты и телеграфа. Участвовал в оппозиции Зиновьева и капитулировал с ним.

-- Положение серьезное не потому, что подходят ударники. Власть у нас в руках, мы можем справиться. Но у нас начинается саботаж внутри партии и почти официальный раскол. Этого не должно быть. Саботаж силен, поскольку мы ведем линию на соглашение с ним. Пока я соглашался, надо мной чиновники издевались, но когда я встал на решительный путь, тогда многое удалось наладить. По почтово-телеграфному ведомству важно уже то, что оно высказалось за нас в своей резолюции. Они должны считаться с нами. В Иваново-Вознесенске пролетариат вынес решительное постановление. Он арестовал и свел в тюрьму саботажников, и оттуда они вышли овечками. Товарищам, которые зашатались, мы должны сказать: "уйдите, не мешайте нам, иначе, зашатавшись, мы проиграем все".

Нам говорят: власть будет ответственна перед парламентом. Но каков будет этот парламент, не по образцу ли предпарламента? Нет, мы стоим за советы. Иначе невозможно. Дело не в тех местах, которые нужно отвести другим партиям, а в том, что они не поведут нашей политики. Другого выхода нет, как сказать: "уйдите".

Слуцкий.

Убит впоследствии в Крыму белыми.

-- Вопрос был достаточно освещен Троцким и Лениным. В дни 3-5 июля, когда контръ-революция, казалось, разбила нас, мы в действительности, победили. Дни восстания доказали, что коалиция с массами у нас есть. Крестьяне и рабочие сплочены.

Но тот молот революции, что сплачивал массы, откалывал меньшевиков, оборонцев, социалистов-революционеров. Мы видели, что не сплочение создавали соглашатели. Теперь, когда мы победили, хотят нас повести на тот же путь соглашательства. Соглашение с ними есть замаскированный путь отступления от власти. Раньше у кормила власти стояли партии соглашения с буржуазией, а теперь стоим мы, без соглашения. Мне кажутся лишними слова т. Луначарского о том, что, что-же плохого, если дадим во ВЦИК 50 мест городским думам. Что значит дать 50 мест? Ведь не для мебели мы их возьмем. Ведь мы стоим за власть Советов. Затем хочу спросить: каким образом через краны, называемые Камковыми,

Один из лидеров социалистов-революционеров (левых).

к нам польется керосин? Каким образом, через эс-эров нам откроются двери злачных мест? Во всем этом полная беспринципность: почему не 60 мест, почему не 25, не 35? Революционная масса не пойдет за этим призывом.

Бокий

Старый большевик, позже работник Ч. К.

-- Несколько раз упоминалось тут о конференции. Это название несколько громкое. Созывать завтра общее собрание -- трудно. Созовем завтра в 7 час. вечера здесь, в Петербургском Комитете, собрание Комитета плюс представители районов.

Троцкий. -- Разногласия, имеющие значительную глубину, были в нашей партии до восстания и в Центральном Комитете, и в широких кругах партии. То же самое говорилось, -- те же выражения, что и сейчас. -- против восстания, как безнадежного. Старые доводы повторяются сейчас после победоносного восстания за коалицию. Не будет, мол, технического аппарата. Сгущают краски для того, чтобы запугать, чтобы помешать пролетариату воспользоваться победой. И, правда, что аппарат не наш. Поэтому мы так долго возились с жалким отрядом Керенского, что у нас не было технического аппарата. Но мы создали все же великолепный, по данным условиям, аппарат, и сейчас мы победили и здесь, и в Москве. Петроград обеспечен сейчас от всех неожиданностей военного характера.

Мелкую буржуазию, повторяю, мы можем увлечь за собою лишь показав, что мы имеем в руках силу, боевую, материальную. Буржуазию мы можем лишь победить, повалив ее. Это закон классовой борьбы. В этом залог нашей победы. Тогда только и пойдут за нами "Викжели". То же можно сказать и относительно других отраслей технических. Только тогда аппарат будет к нашим услугам, когда увидим, что мы сила.

Революция Октябрьских дней состоит не в том, чтобы снова пустить в ход старый аппарат. Задача в том, чтобы перестроить весь аппарат сверху донизу. Чтобы проводить в жизнь наши пролетарские задачи, нужен наш аппарат, плоть от плоти класса. Такой наш аппарат мы создали против Керенского и Краснова под Петроградом. Нельзя сидеть на штыке, повторяют нам, -- но для того, чтобы мы с вами могли здесь вести дискуссии, необходимо, чтобы были штыки в Царском Селе.

Всякая власть есть насилие, а не соглашение. Наша власть есть насилие большинства народа над меньшинством. Это неизбежно. Это есть азбука марксизма. Мне сообщать в Москву о нашей победе по железнодорожному проводу они не дали, затем они пропустили ударников. Они предают нас в самый острый момент борьбы, а когда мы победили, нам предлагают их ввести в крепость власти.

Предложение: время ораторов ограничить 10 минутами.

Ногин. Мы, большевики, уже признали, что революция наша -- не буржуазная. Но мы победили не одни, а вместе с крестьянами. Поэтому то, что добыть удалось кровью рабочих и солдат: власть, должно быть общим их достоянием. Наша партия должна быть самой дисциплинированной.

Заседание закрывается.

Открытое письмо коммунистической оппозиции в Австрии к членам АКП

Дорогие товарищи!

"Роте Фане" от 13-го октября рассказывает вам о "распаде троцкизма". Ссыльные заключенные левые оппозиционеры-коммунисты обратились к ЦКВКП с Заявлением, к которому присоединился и тов. Троцкий. Это заявление с 22 августа находится в руках Сталина. Почему он его до сих пор не опубликовал? Почему он не публикует его теперь? Почему его не публикует "Роте Фане"? Потому, что вы тогда узнали бы правду, которую от вас уже давно скрывают. Правда эта такова:

I. Внутреннее и внешнее положение СССР становится все тяжелее.

II. Положение коммунистической партии во всех странах мира становится все хуже: их политическое влияние падает; количество членов уменьшается.

III. Сталин, хотя и перенял ряд требований левой оппозиции, но по центристски, т. е. колеблясь вправо и влево, разводнил их. Поэтому и его борьба против правой опасности не оказывает действия.

IV. Это тяжелое для всего пролетариата и для пролетарской революции положение побудило левую оппозицию обратиться с письмом в ЦК ВКП, которое в основном одобрил и тов. Троцкий, -- с требованием места в партии, чтобы перед лицом нарастающих опасностей усилить революционный фронт объединением всех коммунистов.

Русская левая оппозиция не капитулировала! Она требует своего места в партии не для того, чтобы отказаться от своих революционных взглядов, а для того, чтобы согласно своим взглядам защищать дело революции! Это не маневр. Это честное предложение, так как оно требует лишь те права, которые согласно партийному уставу обеспечиваются за каждым коммунистом. Мы убеждены, дорогие товарищи, что вы единодушны с нами в том, что уже давно пора положить конец братоубийственной борьбе между коммунистами. Борьбе, которая идет на пользу только капиталистам и мелкой буржуазии. Борьбу, которую нужно окончить честным большевистским объединением, т. е. объединением на ленинской основе.

Дорогие товарищи! Было бы естественно, если бы мы, члены К. П. А. (оппозиции) политически совершенно единодушные с товарищем Троцким и одобряющие письмо тт. Троцкого -- Раковского, обратились бы с подобным письмом в ЦККПА. Почему мы этого не делаем? Потому, что мы знаем, что австрийский ЦК в этом вопросе совершенно не самостоятелен, и целиком зависит от сталинской фракции в Москве. Большой важности вопросом, однако, является то, что вы -- члены компартии думаете об объединении всех коммунистов. А по этому поводу мы вам говорим:

1. Положение КПА становится все тяжелее, ее влияние слабнет.

2. Положение пролетариата в Австрии становится все хуже.

3. Уже давно пора коммунистам прекратить междуусобную борьбу, объединиться на ленинской основе, пред лицом всего пролетариата, очищаясь от ошибок, преодолевая правую и ультра-левую опасность.

Первый шаг, который вы, дорогие товарищи, члены партии, рабочие-коммунисты должны сделать: это перестать терпеть личную травлю, которую ведут партбюрократы, чтобы сделать для вас невозможным разбор в действительно существующих разногласиях. Это -- разрушить стену лжи и клеветы, которую возвели аппаратчики, чтобы затормозить объединение и, наконец, братски и без предрассудков проверить наши взгляды. Мы со своей стороны, говорим вам, что мы никогда не считали себя партией и никогда не ставили себе цели стать таковой, что нашей единственной целью было и остается -- добиться оздоровления партии -- здоровой единой партии. Мы были и есть фракция. Не добровольно! Партийная бюрократия попрала в партии наши права ногами, противозаконно вытеснила нас из нее. У нас не оставалось другого пути, кроме образования фракции. К. П. А. (оппозиция) -- фракция, цель которой: здоровая единая КПА на ленинской основе.

Так же мало, как и русская оппозиция, думаем мы о капитуляции, т. е. об отказе от наших взглядов. Но мы думаем о Советском Союзе, о мировом пролетариате, о мировой революции. Мы думаем, что пора, наконец, выступить против возрастающих опасностей усиленным фронтом. И мы полагаем, что мы с вами единодушны в том, что для этого имеется только одно средство: объединение всех коммунистов на ленинской основе.

В интересах партии, Коминтерна, Советского Союза, мирового пролетариата, мировой революции, мы призываем вас поддержать всеми силами эту борьбу за объединение русских коммунистов, коммунистов всего мира, в том числе и австрийских коммунистов.

С коммунистическим приветом.

Правление КПА (оппозиция).

Письмо в редакцию Fahne des Kommunismus

В #38 "Ди Фане дес коммунизмус", под заголовком "Голос из СССР" напечатано письмо тов. Н., подвергающее критике некоторые стороны Заявления тт. Раковского и других. Редакция "Ди Фане" приводит это письмо так, как еслиб оно исходило от ее корреспондента, т. е. как если-бы т. Н. жаловался Урбансу на Раковского, и как если-бы подпись "с лучшим приветом, ваш Н", относилась именно к редакции "Ди Фане дес коммунизмус". Все это с начала до конца рассчитано на введение в заблуждение читателей. На самом деле письмо т. Н. адресовано редакцией "Бюллетеня русской оппозиции большевиков-ленинцев". Отмечая недочеты Заявления, вызванные в значительной мере исключительными трудностями выработки коллективного текста, рассчитанного на десятки разобщенных колоний ссылки, автор письма, тов. Н. не только сам подписал Заявление, но и осуждает небольшую группу ссыльных (человек 40-50) не давших своей подписи. Критика тов. Н. вполне совпадает с содержанием открытого письма тов. Троцкого, который, как известно, тоже подписал Заявление, ибо одно дело -- отметить недочеты текста, а другое дело -- саботировать коллективное политическое действие.

Письмо тов. Н. было нами, т. е. редакцией Бюллетеня русской оппозиции, разослано всем оппозиционным изданиям, чтоб дать интернациональной оппозиции более ясное представление о различных оттенках внутри русской оппозиции. Тов. Урбанс, однако, тщательно умолчал, откуда и при каких условиях он получил это письмо, и придал ему такой вид, как если-бы тов. Н. выступал против Заявления русской оппозиции, в защиту позиции Урбанса. От т. Н. у нас в редакции имеется целый ряд писем. Не последнее место в них, как, впрочем, и в письмах других товарищей, занимает возмущение политикой Урбанса, который по самым важным вопросам занимает ту самую позицию, которую сталинцы в своей печати недобросовестно приписывают русской оппозиции.

Можно прямо сказать: ничто не приносило и не приносит такого вреда русской оппозиции, как цитаты из безответственных статей Урбанса.

По поручению редакции Бюллетеня оппозиции большевиков-ленинцев ВКП (б).

С оппозиционным приветом.

Н. Маркин.
Париж, 31 октября 1929 г.

Письмо в редакцию

Уважаемая редакция!

Ваше издание не откликается на вопросы эмиграции. Не касаюсь того, правильно ли это или неправильно. Но я все таки просил бы у вас места для нескольких строк по поводу одного литературного факта, на котором, как мне кажется, политический и моральный облик "левой" эмиграции обнаруживается с неожиданной яркостью.

Дело идет о романе Алданова "Ключ". На самом этом писателе останавливаться незачем. Его исторические романы похожи на затейливые и нарядные торты из прогорклого масла и несвежих яиц. Несвежесть в самом авторе, в его гнилой сердцевине. Но не он нас интересует, а другие. В романе его говорится о том, как посылали террористов на смерть члены центрального комитета (партии социалистов-революционеров).

"Мы-то с вами, слава богу, знаем, -- говорит Алданов устами одного из своих героев, -- что эти святые и гениальные люди (члены Ц. К.) за столиками в парижских и женевских кофейнях почти одинаково озабочены тем, какого бы к кому подослать убийцу, и тем, где бы перехватить у буржуя на кабачек сто франков, сверх полагающегося обер-убийцам партийного оклада".

Где это напечатано? В "Современных Записках", которые выходят под редакцией четырех социалистов-революционеров: Авксентьева, Бунакова, Вишняка, Руднева, которые чуть ли не все сами состояли членами центрального комитета партии социалистов-революционеров.

Согласитесь: такое гнусное самооплевание встречается не часто и уже по этому одному заслуживает быть отмеченным в нескольких строках.

Временно-обязанный.
Париж, 12 ноября 1929 г.

Мы требуем содействия

О задачах Бюллетеня

По новому уставу партии, который в узурпаторских интересах аппарата раздвинул расстояние между партийными съездами до двух лет, XVI-й съезд должен был бы состояться в конце текущего года. Между тем, о съезде до сих пор ничего не слышно. Предсъездовская дискуссия должна была быть уже открыта. Но кто смеет об этом заикаться? "Дискутирует" по-прежнему одна "Правда": она говорит и за себя и за оппозицию, она же произносит заключительное слово. Для съездов нынешние вершители судеб выбирают такие моменты, когда по существу нечего решать, т. е., когда один кризис руководства уже завершился, а следующий по очереди еще не открывался. Но все труднее и труднее оказывается найти такого рода щель между двумя кризисами "монолитного" руководства. Мало того, даже и пленумы центрального комитета сейчас уже все чаще оказываются несвоевременными, так как стесняют организационную механику "генерального секретариата". Июльский пленум выпал вовсе. Мы не знаем еще, состоялся ли ноябрьский. Факт таков, что пленумы созываются лишь тогда, когда есть возможность поставить их перед совершившимся фактом. Ближайшему пленуму предложат только росписаться в аппаратной ликвидации правых. И лишь после этого будет, вероятно, назначен срок XVI-го съезда.

В то время, как промышленность и бюрократический аппарат переходят на непрерывную неделю, партия, наоборот, даже чисто формальную активность свою, непререкаемо обеспеченную ей даже изуродованным уставом, может проявлять все с большими и большими перерывами. Почему? Потому, что аппарат не только ощущает партию, как обузу, но и все больше боится ее. И не напрасно: придавленная аппаратом полуторамиллионная партия с двухмиллионным комсомолом поистине стала сфинксом, -- в этом состоит несомненно самая грозная черта нынешнего положения.

Партию пытаются гипнотизировать, вернее оглушить пятилеткой. Не нам отрицать ее значение. Но вопрос ставится так, как если-бы дело шло об отвлеченной экономической проблеме, об открытии динамической пропорциональности разных отраслей хозяйства. Политическая сторона дела сводится к административному нажиму на кулака и к чисто аппаратной борьбе с правым уклоном. Не нам, опять-таки, отрицать значение проблемы кулака, и не нам преуменьшать опасность правого уклона. Но есть более широкий вопрос: какова реальная группировка сил и тенденций в стране, какие силы сознательно стоят за пятилеткой, чем дышет великая молчальница -- партия?

Любой бюрократический тупица с пафосом возразит, что за пятилеткой стоят: весь пролетариат, все бедняки, и все середняки; против пятилетки -- кулаки, частники ии правые ренегаты. Этот "социологический" ответ можно дать в любое время дня и ночи. Для таких шпаргалок и существуют на свете Молотовы и Кагановичи. Беда лишь в том, что секретарская теория упраздняет самый вопрос о действительном настроении разных слоев крестьянства, о группировках внутри пролетариата, складывающихся на основе живого опыта, и о настроении самой партии. Вернее сказать, бюрократическая "социология", вслед за аппаратной практикой, упраздняют самую партию, как живую силу, которая изо дня в день ориентируется в обстановке, критикует, мыслит, резюмирует политически происходящие в стране процессы, предупреждает руководство об опасности, обновляет руководство, вносит необходимые изменения в намеченный курс, обеспечивает своевременность политического маневра, сознает себя стержнем страны, и всегда готова принять бой за Октябрьские позиции. Имеется ли это необходимое, первое, основное условие налицо? Нет. Иначе, почему бы центральный комитет стал бояться партии, а генеральный секретариат -- центрального комитета?

Центральный комитет не знает партии, потому что партия сама себя не знает, потому что наблюдение над партией через секретных осведомителей ни с какой стороны не заменяет свободного высказывания партией своих мыслей, наконец, и прежде всего, потому что страх центрального комитета перед партией дополняется страхом партии перед центральным комитетом.

Правильное руководство также немыслимо без честной политической информации, как немыслимо железнодорожное строительство без точного знакомства с рельефом местности. Формальная демократия обладает широкими источниками и возможностями осведомления под углом зрения господства буржуазии и в интересах сохранения этого господства. В этом одна из тех сильных сторон буржуазной демократии, которые позволили ей справиться с режимом полицейского абсолютизма. Пролетарская демократия имеет перед собою гораздо более гигантские задачи, чем буржуазная. Первым условием правильного руководства советской республикой, окруженной могущественными и очень опытными врагами, является постоянная, повседневная, активная осведомленность руководства, прежде всего, разумеется, через полной жизнью живущую партию. Отсутствие партийной демократии убивает демократию советскую. Таково именно положение сейчас. Политика ведется с потушенным фонарем.

Центральный комитет живет докладами осведомителей. Партия живет слухами. Главной чертой партийных настроений, как свидетельствуют все доходящие до нас письма, является смутное, но глубоко тревожное ожидание надвигающихся событий. Каких: не ясно. Аппарат отучил партию чувствовать себя руководящей силой. Партия ждет неожиданностей и непосредственно со стороны аппарата и из-за его спины.

Объективные противоречия и опасности достаточно велики сами по себе. Но мы ни на минуту не сомневаемся, что ресурсы и внутренние силы революции несравненно превосходят противоречия и опасности. Первый же открытый натиск врагов обнаружил бы это с полной несомненностью. Но сумерки, из которых не выходит партия, изменяют и искажают очертания фактов и явлений. Опасность кажется большей, когда она бесформенна и безыменна. Партия стоит сейчас лицом к лицу не с реальными опасностями, а с их уродливыми и бесформенными тенями, которые поднимаются над реальными трудностями.

Партия должна знать, что происходит вокруг нее и прежде всего -- в ее собственных рядах. Нынешняя антибухаринская "Правда" столь же мало отвечает на вопрос, что есть, как и "Правда", которою руководил злополучный Бухарин. Одной из задач нашего издания должно стать информирование партии. Мы ни на минуту при этом не забываем о том, что нас слушают классовые враги. К несчастью Беседовские разных степеней коррупции и бесчестья (они все, разумеется, стояли в первых рядах борьбы против "троцкизма") доставляют ныне классовым врагам немало информаций. Белая печать кишит сейчас разоблачениями, в которых, сквозь кору лжи и измышлений, пробиваются и подлинные факты. Несравненно хуже обстоит дело с нашей собственной партией. Ее ведут с завязанными глазами. Сорвать бюрократическую повязку есть сейчас вопрос жизни и смерти для партии и революции. Этой цели должно служить наше издание. Ведя его, мы с презрением переступаем через клеветы Ярославских. Мы не отождествляем партию с генеральным секретариатом, диктатуру пролетариата -- с загзагами Сталина, Коминтерн -- с бездарной и наглой кликой Молотовых, Мануильских, Куусиненов, Мартыновых и прочих вредителей международной революции. У нас более серьезные критерии. Наша политика остается политикой дальнего прицела.

"Бюллетень" далеко не стал тем, чем он должен быть и чем он еще несомненно станет: боевым органом левого крыла и в то же время органом правильной и широкой партийной информации. Вынужденная постановка такого издания за границей ни в каком случае не противоречит общим целям левой оппозиции, которые мы не раз уже формулировали, как цели реформы. Разумеется, задача возрождения партийной демократии может быть разрешена лишь подлинно-революционным пролетарским ядром самой партии. Но именно оно сейчас нуждается в неподчиненном сталинскому аппарату органе, -- в идейном таране против центристской бюрократии. Эту роль должен выполнить наш Бюллетень. Разрешение задачи на девять десятых зависит от наших друзей, как в СССР, так и временно пребывающих заграницей. Они должны найти к нам дорогу. Вместе с нами они должны найти дорогу для Бюллетеня внутрь Советского Союза. Нам нужны корреспонденции, письма, статьи, характеризующие то, что есть. Только таким путем мы поможем предвидеть то, что будет или что может наступить. А только способность предвидения может оградить партию от убийственной растерянности при первом же большом кризисе, который ворвется, как всегда неожиданно для сталинского руководства.

Мы ждем от наших друзей серьезных, настойчивых и систематических усилий по обслуживанию Бюллетеня. Препятствия велики, но они преодолимы.

Мы нуждаемся в содействии, мы требуем помощи.

Нам нужны обильные фактические корреспонденции.

Нам нужно содействие по проникновению Бюллетеня в советскую республику.

Нам нужна денежная помощь.

Мы твердо ждем отклика!

Редакция "Бюллетеня".