Революционный архив

Бюллетень Оппозиции

(Большевиков-ленинцев) № 52-53

Другие номера

№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12-13; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30; 31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.

№ 52-53

8-й год изд. - Октябрь 1936 г.

№ 52-53

Содержание Московский процесс - процесс над Октябрем Зачем Сталину понадобился этот процесс? Сталинские амальгамы были предвидены. Убийство Кирова. Два процесса. Подсудимые и их поведение на суде. Обвиняемые, которых не было на процессе. Существовал ли "Объединенный центр"? Когда же собственно был создан и действовал "Объединенный центр"? Что же было на самом деле? Марксизм и индивидуальный террор. Ленин первый террорист. Покушения, которых не было. Копенгаген. Связь Троцкого с подсудимыми. Старая погудка на новый лад. Самоубийство-убийство Богдана. Прокурор Вышинский. Сговор Сталина с подсудимыми. После процесса. Таров: К процессу. Я. Гал: Гнусная травля.

Подлинные подсудимые

---

Письмо Л. Д. Троцкого

Простите, что я не могу прислать вам обещанную к будущему номеру "Бюллетеня" статью о процессе: в желании у меня, разумеется, недостатка нети но вы сами скажете, я в этом уверен, все необходимое об этой гнусной амальгаме.

Л. Троцкий.

(Перевод с французского. Л. Троцкий, интернированный в Норвегии, лишен возможности писать по-русски).

Московский процесс - процесс над Октябрем

Зачем Сталину понадобился этот процесс?

Да, у Сталина должны были быть очень веские причины, чтобы пойти на это дело, на эти убийства. Даже целая серия причин, лежащих в разных плоскостях, но связанных между собой. Сталин и его сподручные несомненно считали этот процесс не только очень ловким и хитрым ходом, но и началом вступления в новый период, - еще большего усиления могущества бонапартистской бюрократии и конца оппозиции. В свое время, когда Троцкий находился еще в СССР - т.-е. в руках термидорианской клики, не решавшейся тогда отправить Троцкого на гильотину - его высылку заграницу Сталин также считал очень тонким ходом... Не требуется особой проницательности, чтобы понять, что эта ошибка жжет теперь Сталина, как открытая рана, не давая ему покоя ни днем, ни ночью. Пройдет немного времени и то же будет и с Московским процессом. Это хладнокровно совершенное, страшное преступление падет на голову его творца!

Причины внутри-политические

Социализм построен, классы уничтожены -- возвещает официальная доктрина сталинизма. "Социализм построен", а никогда еще Советский Союз не знал такого неравенства -- теперь, почти два десятка лет после Октябрьской революции: зарплата в 100 рублей и зарплата в 8-10.000 рублей. Одни живут в бараках и ходят в рваной обуви, другие ездят в роскошных автомобилях и живут в великолепных квартирах. Одни бьются, чтобы прокормить себя и семью, другие, помимо автомобиля, имеют прислугу, дачу под Москвой, виллу на Кавказе и т. д. "Классы уничтожены", но, что общего имеет жизнь и быт директора треста и чернорабочего? Маршала и колхозника? Разумеется, известное неравенство еще и сейчас неизбежно, но весь вопрос в том, что это неравенство усиливается с каждым годом, принимая самые чудовищные размеры, и выдается заи социализм.

В самых разных областях ликвидируется наследство Октябрьской революции. Революционный интернационализм заменен культом родины в духе былого квасного патриотизма. А родина значит прежде всего начальство. Введены чины, ордена, титулы. Восстановлена офицерская каста во главе с маршалами. Старые коммунисты-рабочие оттерты на задний план; рабочий класс расслаивается; ставка бюрократии идет на "беспартийного большевика", стахановца, т.-е. на рабочую аристократию; на мастера, и прежде всего, на спеца и администратора. Восстанавливается старая мелкобуржуазная семья, которая идеализируется самым мещанским образом; несмотря на всеобщие протесты, запрещены аборты, что в тяжелых материальных условиях, при примитивных культурности и гигиене, означает закабаление женщины, т.-е. возврат к дооктябрьским временам. Отменен декрет Октябрьской революции о новой школе. Школа реформирована по образцам царской России: введена форма для учеников -- не только для того, чтобы сковать их независимость мундиром, но и чтобы вне школы облегчить слежку. В основу оценки школьника положены отметки за поведение: это курс на покорного, послушного, а не живого и самостоятельного ученика. "Почтение к старшим", наряду с "честью мундира", провозглашаются основной добродетелью молодых. Введен целый институт надсмотрщиков за поведением и нравственностью молодежи.

Распущено общество старых большевиков и общество политкаторжан. Они слишком напоминают "проклятое" революционное прошлое.

В экономике идет резкий курс направо: восстанавливается рынок, денежный расчет, сдельная зарплата. От административного уничтожения классов сталинское руководство перешло к курсу на зажиточных. Под знаком ставки на зажиточных идет дифференциация между колхозами и внутри колхозов.

"Социализм построен", а в стране огромное число проституток и рост проституции. Проститутка же чаще всего -- мало зарабатывающая работница или служащая, или, наконец, вытесненная из деревни в город бывшая колхозница. Беспризорность далеко не ликвидирована.

"Социализм построен" -- значит государство должно отмирать и во всяком случае роль принуждения должна становиться все меньше. Происходит обратное. Никогда еще репрессии не имели такого всеобщего и такого жестокого характера, и эти репрессии, в прошлом направлявшиеся против классовых врагов пролетариата, -- теперь направлены против самого пролетариата, ибо от него новый господствующий социальный слой -- бюрократия -- защищает свои материальные привилегии. Правдами и неправдами бюрократия присваивает огромную часть народного дохода. Ей есть что защищать! Отъевшаяся, преуспевающая советская бюрократия бешено защищает свои привилегии, свою "зажиточную, веселую жизнь" от бесправных масс.

Но в то же время, хотя и крайне медленно, -- куда медленнее, чем растет неравенство, -- улучшается материальное положение масс. Это придает им большую уверенность в себе, -- ведя не к усилению, а к ослаблению политических позиций бюрократии. Рабочий, который несколько лет тому назад целиком был занят добыванием хлеба насущного, часто работая по 14 и даже по 16 часов в сутки, -- в двух сменах, -- стремился единственно к тому, чтобы, по крайней мере, не быть голодным и накормить семью. Улучшение экономического положения дало ему возможность вздохнуть, повысило его потребности. На первых порах ему хочется одеться, иметь пальто, пойти в кино. Но это только начало. У рабочего появляется потребность к чтению, в культуре, он начинает помышлять -- или даже стремиться -- сознательно участвовать в производственном процессе, защищать свои интересы и скоро -- о ужас! -- захочет активно участвовать в политике. Этого Сталин, разумеется, не может допустить. Этого он смертельно боится.

Недовольство рабочего, его стремление к активной политической жизни, его "оппозиционные" протесты против социального неравенства, весь тот комплекс жестоких противоречий, которые раздирают советское государство, -- Сталин хочет перекрыть полицейской репрессией! И чтоб придать репрессиям наиболее беспощадный характер, ему нужен "террор". Оглушая массу, запугивая ее, Сталин облегчает себе кровавую расправу. Вот, что вас ожидает, -- говорит он, показывая на трупы Зиновьева и Каменева, -- если вы посмеете усомниться в моей непогрешимости, если вы не согласитесь превратиться в бессловесных рабов бюрократии.

Если в прошлом всякое недовольство, всякий протест объявлялись "троцкизмом", то Московскими убийствами Сталин идентифицировал "троцкизм" с "терроризмом". Всякий недовольный или просто критически настроенный -- "троцкист"! Сегодня это значит -- "террорист". Не концлагерь и тюрьма грозят ему, а немедленный расстрел.

Сталин окончательно становится на путь поголовного физического истребления всех активно-недовольных, в первую очередь левых оппозиционеров. Застрельщики борьбы с бюрократией, единственные имеющие корни в массах пролетарские революционеры -- большевики-ленинцы -- самая большая опасность для Сталина. Их в концлагерях и изоляторах будут объявлять "террористами", т.-е. ставить под расстрел. По всему СССР сейчас несомненно идут "суды" и расстрелы -- сигналом к которым послужил Московский процесс. Страшная, жуткая реальностьи

Московскими убийствами Сталин бьет и по собственному аппарату, прежде всего по той его прослойке, которая состоит еще из старых большевиков, ибо в этой части аппарата наблюдается широкое, хотя и скрытое недовольство. Превращенный в слепого исполнителя приказов сталинской верхушки, бывший революционер теряет всякую перспективу, его права сведены к праву восторгаться "отцом народов"; а он лучше других знает Борджиа-Сталина, вероломного узурпатора, хладного убийцу -- могильщика революции. И для сплочения своего собственного аппарата -- во всяком случае той его части, которая связана еще чем то с Октябрьской революцией -- Сталину сегодня не остается ничего другого, как терроризировать его все больше и больше.

Московскими убийствами Сталин хочет и политически убить левую оппозицию и Троцкого лично, против которого направлено главное острие процесса. Троцкий -- главный обвиняемый, хотя он и не сидел на скамье подсудимых. Его стремится Сталин облить грязью и кровью. Рессурсы ругани и газетной клеветы исчерпаны. Трупами расстрелянных Сталин хочет придать новый вес самой отравленной, самой грязной, самой подлой клевете. Не расстреляй он Зиновьева, Каменева и др., процесс был бы разоблачен, как жалкая комедия, а не как страшная трагедия. Только подкрепленная убийствами клевета Московского процесса приобретала силу и могла потрясти мировое общественное мнение.

Своими расстрелами Сталин показывает -- и хочет показать -- что бонапартистская бюрократия ни пред чем не остановится в борьбе за узурпированную ею власть и в борьбе за свои привилегии. Рабочий класс должен это твердо запомнить.

Но эти убийства свидетельствуют и о том, как непрочно положение бюрократии. От избытка сил на такие кровавые дела не идут. Чтобы укрепить свое положение, бюрократия -- Сталин -- должна довести уже и без того совершенно терроризированную страну до новых еще невиданных форм чудовищного произвола и кровавой расправы. А это тупик. Выход из него -- в той мере, как это зависит от бюрократии -- может быть найден только на путях дальнейшей, более глубокой реакции. Попыткой политически убить Троцкого и убийствами старых большевиков, Сталин хочет облегчить себе пути выхода в сторону реакции.

Военная опасность только усугубляет бонапартистский характер сталинизма. Не на инициативе и мужестве рабочего класса в борьбе за идеалы коммунизма ставит Сталин свою ставку на случай грядущей войны, а на офицерскую привилегированную касту, на слепое подчинение запуганных, бесправных -- "младших" -- всемогущими "старшим".

Расстрел старых большевиков -- какая прелюдия к "самой демократической конституции в мире"! Да ведают имеющие иллюзии, -- как бы говорит Сталин, -- что демократизм конституции заключается в том, что избирателям и съездам дается право голосовать за меня. А кто не за Сталина, т.-е. не за бюрократию с ее привилегиями, тот троцкист -- сиречь террорист, того мы расстреляем в 24 часа. Сталинская конституция является лживым прикрытиям плебесцитарного режима.

Есть может быть еще одна причина, толкавшая Сталина на убийства старых большевиков. Это страх бюрократии перед террором -- разумеется, не организованным террором, как это хотели представить на Московском процессе, такового в СССР нет, -- а перед отдельными террористами из отчаявшейся и потерявшей перспективы молодежи. Но вряд ли террористические тенденции сильны в СССР. Во всяком случае за десятилетие бюрократического господства, было совершено одно политическое убийство, направленное против сталинской верхушки (убийство Кирова). Гораздо вероятнее, что бюрократия искусственно раздувает эту опасность, с целью оправдать и облегчить себе расправу с инакомыслящими и недовольными.

Это внутри страны, а вовне?

Внешне-политические причины

Сталин не только кроваво рвет с большевизмом, со всеми его традициями и прошлым, -- он старается втоптать большевизм и Октябрьскую революцию в грязь. Он это делает в интересах мировой и внутренней реакции. Трупы Зиновьева и Каменева должны в глазах мировой буржуазии доказать разрыв Сталина с революцией, послужить ему свидетельством о благонадежности и национально-государственной зрелости. Трупы старых большевиков должны доказать мировой буржуазии, что Сталин действительно радикально изменил свою политику, что люди, вошедшие в историю, как вожди революционного большевизма, -- враги буржуазии, они и его враги. Троцкий, имя которого неразрывно связано с именем Ленина, как вождя Октябрьской революции, Троцкий, создатель и руководитель Красной армии; Зиновьев и Каменев -- ближайшие ученики Ленина, один председатель Коминтерна, другой заместитель Ленина и член Политбюро; Смирнов, старейший большевик, победитель Колчака -- сегодня они расстреливаются, и в этом мировой буржуазии надлежит видеть символ нового времени. Это конец революции, -- говорит Сталин. Мировая буржуазия может и должна считаться теперь со Сталиным, как с серьезным союзником, как с вождем национального государства.

О. Бауэр в ужасе от того, какое впечатление московские расстрелы производят на искренних, либеральных и социалистических друзей СССР. Для Сталина это пройденный этап. Эти друзья ему теперь мало нужны. Он ищет гораздо более "солидных" друзей и союзников на случай войны в лице французской, английской, американской и др. буржуазии.

Это основная цель процесса в области внешне-политической. Но это не все, далеко не все. Немецкого фашисты, кричащие о том, что борьба с коммунизмом является их исторической миссией, в последнее время находятся в явном затруднении. Сталин давно отказался от курса на мировую революцию. Он ведет "благоразумную" национальную политику, термидорианские реформы следуют одна за другой. Фашистам и другим наиболее злобным врагам коммунизма все труднее становится изображать Сталина, с его "национальным" III Интернационалом, как источник революционной опасности и потрясений. С тем большей настойчивостью они клевещут, что IV Интернационал является ничем иным, как филиалом III-го, -- на основе разделения труда. Одни помогают термидорианской политике Сталина в СССР, другие (IV Интернационал) разжигают революцию на Западе, изображая из себя врагов Сталина, а на самом деле являясь лишь его помощниками.

С этой целью немецкие фашисты пустили, например, недавно слух о совместной конференции III и IV Интернационалов в Бреде, о финансировании IV Интернационала Сталиным и прочей чепухе.

Это дает Сталину дополнительный повод совершить свои убийства и фактически приговорить к расстрелу Троцкого, -- вот доказательство того, что Сталин ничего общего не имеет ни с революцией, ни с революционным IV Интернационалом.

Вместо международной революции -- Лига Наций, блок с буржуазией в рамках, так называемого, Народного фронта, а во Франции уже перспектива французского фронта, т.-е. Святого единения. Никакой помощи испанским революционерам! Да здравствует Польша Пилсудского! Сталин без колебаний договорился бы и с Гитлером, за счет немецкого и международного рабочего класса. Дело только за Гитлером! Вся эта международная политика сталинизма отталкивает и будет все больше отталкивать рабочий класс от тех партий, которые почему-то еще называются коммунистическими. В европейском рабочем классе, и в частности, среди рабочих коммунистов, растет недоверие и недовольство сталинской политикой. Само по себе это не очень смущало бы Сталина, если бы не боязнь того, что передовые рабочие найдут пути к IV Интернационалу. Сталин понимает какой это грозит ему опасностью также и в СССР. (В этом отношении он, в скобках будь сказано, более дальнозорок, чем иные мещанские критики, считающие нас "сектантами" без перспектив). Поэтому Сталин стремится скомпрометировать IV Интернационал, убить Троцкого политически, обвинив его в терроризме и в связи с Гестапо, и придавая этим обвинениям "убедительность" при помощи расстрелов старых большевикови Кровью и грязью Сталин хочет отрезать передовым рабочим пути в ряды IV Интернационала. Это еще одна цель Московского процесса.

"Сладкая месть"

Помимо политических причин в деле есть и чисто личная причина: сталинская ненасытная жажда мести. Она входит составной частью во все сталинские дела. Немалую роль сыграла она и в создании последней амальгамы.

В одном из последних писем, которое Л. Д. Троцкий написал до своего интернирования в Норвегии, он рассказывает следующий эпизод:

"В 1924 году, летним вечером, Сталин, Дзержинский и Каменев сидели за бутылкой вина (не знаю была ли это первая бутылка), болтая о разных пустяках, пока не коснулись вопроса о том, что каждый из них больше всего любит в жизни. Не помню, что сказали Дзержинский и Каменев, от которого я знаю эту историю. Сталин же сказал: "Самое сладкое в жизни -- это наметить жертву, хорошо подготовить удар, беспощадно отомстить, а потом пойти спать".

Перевод с немецкого.

В том же письме Троцкий приводит, со слов Крупской, отзыв Ленина о Сталине, который еще никогда не был опубликован:

"Осенью 1926 года, Крупская, в присутствии Зиновьева и Каменева, сказала мне: "Володя (уменьшительное имя от Владимир, т.-е. Ленин) сказал о Сталине: ему не хватает элементарнейшей честности. И она прибавила: "Вы понимаете? Самой простой человеческой честности". Я никогда не опубликовывал этих слов, так как опасался повредить Крупской, теперь же, когда она беспомощно плывет по официальному течению и не подымает голоса протеста против подлого преступления правящей клики, я считаю себя вправе предать эти слова гласности".

(Троцкий тогда еще не знал о жалкой и вместе с тем гнусной, как это ни тяжко сказать, статье Крупской к процессу).

Напомним и некоторые другие отзывы Ленина о Сталине. В марте 1923 года Ленин готовился к борьбе против Сталина на XII съезде партии; через своего секретаря Фотиеву он передал Троцкому, -- не вступать в переговоры со Сталиным, ибо "Сталин заключит гнилой компромисс и обманет".

Такой "компромисс" Сталин заключил перед процессом с Зиновьевым и Каменевым и др.: за признания -- жизнь. И обманул! И как обманул!

Еще раньше Ленин сказал про Сталина: "Сей повар будет готовить только острые блюда". Ленин, хотя и правильно предчувствовал "тенденции" Сталина, но он даже в отдаленной степени не представлял себе до чего дойдет этот современный Цезарь Борджиа.

Грубость и нелойяльность, вероломство, неразборчивость в средствах -- вот самые характерные черты Сталина. Эти личные черты Сталина стали чертами руководящей бонапартистской клики. И этого человека "Правда" называет "светлым, кристально-чистым". Нет границ человеческой подлости!

Сталин, который в аппаратных кругах считается "опытным дозировщиком", зарывается все больше. Подъем революционного рабочего движения на Западе -- а отсюда и в СССР, положит конец растленному режиму бонапартистской клики, и тогда этот человек сам станет жертвой своих вероломных планов и гнусностей!

Сталинские амальгамы были предвидены.

"Голое провозглашение оппозиции "контр-революционной партией" недостаточно: никто не берет этого всерьези Ему (Сталину) остается одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооруженного восстания и пр.".
(Троцкий, 4 марта 1929 года. "Б. О.", # 1-2).

Московские убийства прозвучали для многих, либеральных демократов и социалистов, -- Отто Бауэр тому яркий пример, -- как гром из ясного неба. Не понимая смысла тех глубоких социальных изменений, которые происходят в СССР, той жестокой борьбы, которая идет между бюрократией, защищающей свои кастовые, материальные привилегии, и бесправным рабочим классом, начинающим поднимать голос протеста, они -- враги русской революции в ее героическую эпоху -- идеализируют термидорианский бюрократический режим и сталинский "социализм" -- и возглашают о постепенном врастании СССР в демократию, видя в сталинской плебесцитарной конституции начало новой "демократической" эры. Мечтательных Маниловых Сталин окатил ушатом холодной воды. Своими убийствами он внес не только поправку к "самой демократической" конституции, но и к концепциям всех этих господ.

Без всякой претензии прослыть пророками мы, большевики-ленинцы, должны сказать, что мы не только никогда не имели, разумеется, ни малейших иллюзий в отношении бонапартистского режима Сталина, не только предвидели, но и десятки раз предупреждали пролетарскую общественность Запада о том, что Сталин пойдет по пути кровавой расправы с большевизмом, по пути кровавых амальгам -- других путей у него нет.

Сталин защищает не прогрессивные идеи, а кастовые привилегии нового социального слоя -- советской бюрократии, которая давно уже стала тормозом социалистического развития СССР. Эти привилегии нельзя защищать методами пролетарской демократии, их можно защищать только при помощи фальсификаций, клеветы и кровавой расправы.

На этот путь Сталин без колебания стал уже очень давно, в 1924 г., если не раньше. Московский процесс лишь наиболее грандиозная, но далеко не первая (и не последняя) амальгама Сталина.

На первых порах Сталин действовал осторожнее, мелкими дозами, постепенно приучая сознание партии к более отравленным и гнусным амальгамам вроде последнего процесса.

Уже в 1926 г. в разгаре внутри-партийной борьбы, ГПУ подослало какому то молодому, никому неизвестному оппозиционеру, своего агента. "Связь" молодого оппозиционера с агентом ГПУ послужила Сталину для обвинения оппозиции в "связи с врангелевским офицером", ибо агент ГПУ якобы в прошлом был офицером армии Врангеля! Что этот "врангелевский офицер" был агентом ГПУ, официально был вынужден признать сам сталинский аппарат, прижатый к стене руководителями оппозиции, тогда еще членами ЦК. Но покамест Сталин открыл бешеную травлю против оппозиции за ее связь с "врангелевским офицером". Эта травля велась в печати, на ячейках, митингах -- она оглушила массу, не знавшую подноготной этого дела.

В 1928 году была сделана попытка создать амальгаму, в центре которой должен бы стоять Г. В. Бутов, управляющий делами Троцкого в военном комиссариате. Путем вымогательств Сталин хотел сфабриковать вокруг Бутова какой-то "заговор", связь с белыми и пр. Бутов подвергся в тюрьме жестоким избиениям, -- не только моральным, но и физическим пыткам. Он отчаянно сопротивлялся, объявил голодовку, голодал 40-50 дней и в результате голодовки умер в сентябре 1928 года в тюрьме. Только стойкость Бутова помешала тогда Сталину сфабриковать амальгаму.

В январе 1929 года, при высылке Троцкого заграницу, Сталин заявил, что деятельность Троцкого "за последнее время" направлена "к подготовке вооруженной борьбы против советской власти". Словами "за последнее время" Сталин хотел показать, что левая оппозиция сделала резкий поворот: от курса на реформу к вооруженному восстанию. Это клеветническое измышление нужно было Сталину для того, чтобы оправдать высылку Троцкого.

Летом 1929 года Троцкий встретился в Стамбуле с Я. Блюмкиным. Блюмкин в 1918 г. убил немецкого посла графа Мирбаха и принял участие в вооруженном восстании левых эсеров против советской власти. Но тогда он не был расстрелян, и долгие годы верно служил советской власти. Расстрелян же он был в 1929 г. за то, что встретился с Троцким в Стамбуле. Перед тем, как расстрелять Блюмкина, ГПУ старалось построить вокруг "дела" Блюмкина какую-то амальгаму. Но из этого ничего не вышло.

Вскоре после расстрела Блюмкина, в том же 1929 году, в Москве были расстреляны два левых оппозиционера -- Силов и Рабинович. Они были расстреляны после неудавшейся попытки связать их с делом о каком то "заговоре" или "шпионаже".

В 1932 г. Троцкий был лишен гражданства СССР в общем списке с десятком меньшевиков, которых Сталин включил лишь с тем, чтобы создать амальгаму: окружить Троцкого меньшевиками. Это должно было по мысли Сталина скомпрометировать и доказать контр-революционность Троцкого. Но все это были только цветочки, ягодки остались впереди.

Убийство Кирова, террористический акт нескольких комсомольцев, дал Сталину так долго жданную, ни с чем несравнимую возможность построить "настоящую" амальгаму. Таковой явилось дело Зиновьева, Каменева и др. известных большевиков в январе 1935 года. Попытка включить в эту амальгаму Троцкого закончилась, как известно, жалким фиаско. Но именно эта неудача толкала Сталина на подготовку нового дела. "Сталину необходимо прикрыть сорвавшуюся амальгаму новыми, более широкого масштаба ии более успешными" (Троцкий). В брошюре, посвященной убийству Кирова, в январе 1935 г., Троцкий настойчиво предупреждал, что надо быть готовым к "новым, более чудовищным амальгамам". "Какой характер должен принять ближайший удар, -- писал он, -- этот вопрос еще не решен, может быть, в самом узком кругу заговорщиков (Сталин, Ягодаи). Недостатка ни в злой воле, ни в материальных средствах у заговорщиков нет. Подготовка общественного мнения будет идти по линии опасности "терроризма", угрожающих со стороны троцкистов"и

Кажется трудно выразиться яснее!

Между первым и последним процессом Зиновьева, Сталин устроил еще одну амальгаму (в середине 1935 года), о которой никаких сведений не проникло в общую печать. Центральной фигурой этой амальгамы был Каменев; вероятно потому, что Сталину нужно было исправить ошибку предыдущего процесса, по которому Каменев получил сравнительно мягкий приговор (5 лет тюрьмы). Каменев обвинялся в причастности к покушению на Сталина. Главным свидетелем обвинения был брат Каменева, художник Розенфельд. Подсудимых было человек 30, весьма подозрительной публики. Каменев категорически отрицал какую-либо причастность к этому делу и рассказывал потом товарищам по заключению в Верхнеуральском изоляторе, что основную массу обвиняемых он вообще увидел в первый раз в жизни на суде. Каменев получил тогда дополнительный пятилетний срок заключения.

На это дело Каменев намекает в своей заключительной речи на Московском процессе, когда он говорит: "Я стою в третий раз перед судом". Но на самом процессе об этом деле вообще не упоминалось. Не упоминалось потому, что каждая предыдущая амальгама только стесняет Сталина в подготовке новых. А Сталин еще далеко не сказал своего последнего слова!

В мае 1936 года Троцкий писал: "Сейчас у нас 1936 год. Методы Сталина те же. Политические опасности перед ним возросли. Техника Сталина и Ягоды обогатились опытом нескольких неудач. Не будем себе поэтому делать никаких иллюзий: самые острые блюда еще впереди!

Эти строки были написаны в дни, когда подготовка к процессу уже шла полным ходом. Московский процесс полностью подтвердил прогноз Троцкого. Но от этого он не потерял своей силы. Повторим и в отношении будущего: самые острые блюда еще впереди.

Убийство Кирова.

Все последние сталинские амальгамы построены на трупе Кирова. Чтоб разобраться в Московском процессе, надо сперва напомнить историю этого убийства и связанных с ним обстоятельств.

1-го декабря 1934 года в Ленинграде террористом Николаевым был убит Киров.

Более двух недель ничего не было известно ни об убийце лично, ни о характере убийства.

6, 12 и 18-го декабря советские газеты сообщали о расстрелах (всего 104 человека) террористов-белогвардейцев, большая часть которых нелегально прибыла в СССР из Польши, Литвы, Финляндии и Румынии. Создавалось впечатление, что эти люди расстреляны в связи с делом Николаева, т.-е., что он связан был с белогвардейцами.

17-го декабря -- на 17-ый день после убийства -- в резолюциях партийных организаций по поводу убийства Кирова впервые было упомянуто, что Николаев ранее входил в "зиновьевскую антипартийную группу" (в эту группу, впрочем, целиком входила вся ленинградская партийная организация в 1926 году).

Упоминание о Николаеве, как о "зиновьевце" сразу же осветило намерения Сталина: попытаться припутать к убийству Кирова левую оппозицию и Троцкого, сделав это через посредство бывшей зиновьевской группы, которая хотя и порвала с оппозицией в январе 1928 года, но которую в полицейском отношении легче было пристегнуть к делу.

22-го декабря Тасс сообщило, что в связи с убийством Кирова арестовано 14 бывших зиновьевцев (Котолынов, Шацкий, Мандельштам и другие), большинство которых якобы входило в, так называемый, "ленинградский центр". Этот центр, существование которого отнюдь не доказано, сообщение характеризовало, как "замкнутый". Ни о Зиновьеве, ни о Каменеве, ни о ком-либо другом из известных зиновьевцев сообщение не упоминало ни словом.

23-го декабря появилось новое сообщение, в котором указывалось, что уже за неделю до того (16.XII.) в связи с делом Николаева арестованы были Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев и др., причем в отношении семи из них, в том числе Зиновьева, Каменева и Евдокимова, "за отсутствием достаточных данных" судебное преследование не возбуждается, и они передаются ГПУ на предмет административной расправы.

27-го декабря в газетах появился обвинительный акт по делу Николаева-Котолынова и др., в котором ни словом не была упомянута группа Зиновьева, и ее причастность к убийству Кирова.

Была сделана попытка пристегнуть к делу Л. Д. Троцкого непосредственно -- при помощи анонимного консула. Об этом см. подробнее дальше.

28-29 декабря состоялся процесс 14-ти (Николаев, Котолынов и др.), которые, как известно, были приговорены к смерти и расстреляны.

На процессе 14-ти подавляющее большинство подсудимых, несмотря на четырехнедельное следствие, не признало своей причастности к убийству Кирова. Помимо Николаева ее полностью признали лишь Звездов и Антонов, и частично Юзкин, т.-е. четверо из 14-ти.

Если, как то получается по новой версии на Московском процессе, Зиновьев, Каменев, Бакаев и др. не только были связаны с Ленинградским центром, якобы осуществившим убийство Кирова, но и непосредственно, практически руководили этим убийством, то как объяснить, что следствие, продолжавшееся месяц, не установило на этот счет абсолютно никаких данных? Почему подсудимые, давшие полные показания, решили во что бы то ни стало скрыть роль именно Зиновьева, Каменева и др.? Почему их участие скрыл и агент ГПУ,

См. дальше.

находившийся в окружении Николаева?

Единственное объяснение этому: Зиновьев, Каменев и др. никакого отношения к убийству Кирова не имели. Именно поэтому их, тогда еще не окончательно сломленных, не удалось обвинить в убийстве Кирова.

16-го января 1935 года в советских газетах появился обвинительный акт по делу, так называемого, Московского центра, с Зиновьевым, Каменевым, Евдокимовым и др. во главе.

Зиновьев, Каменев, Евдокимов и др., о которых всего несколько недель тому назад сообщалось, что они непричастны к убийству Кирова, были привлечены к суду в связи с этим убийством. Делу был дан новый оборот. 15-16 января состоялся суд над Зиновьевым, Каменевым и др. -- всего 19 подсудимыми. Они обвинялись в стремлении к "реставрации капитализма" и в контр-революционной деятельности вообще. Ни одного конкретного факта или доказательства -- обвинение не привело. На суде было лишь сказано, что "злобной критикой", "распространением слушков" Зиновьев, Каменев и др. способствовали террористическим настроениям, в результате чего они несут политическую и моральную ответственность за убийство Кирова. В то же время суд считал установленным, что к самому убийству никто из подсудимых никакого отношения не имел, да и в этом не было никакого сомнения для всякого хоть мало-мальски сведущего и политически грамотного человека. Если бы Зиновьев, Каменев и др. хоть чем-нибудь были причастны к убийству Кирова, то как опять таки объяснить, что новое следствие (16 декабря 1934 г. -- 15 января 1935 г.) также не обнаружило ни одной нити, ведущей к убийству Кирова. А к делу Зиновьева и Каменева были ведь привлечены десятки людей, в большинстве уже очень деморализованных, обвинявших себя и других в несовершенных преступлениях. И ни один ни словом, ни намеком -- хотя бы "нечаянно" -- не дал в руки ГПУ нити о причастности Зиновьева, Каменева и др. к убийству Кирова!

Сталин вынужден был удовлетвориться в 1935 г. признанием Зиновьева и др. в "моральной и политической ответственности" за убийство Кирова, признанием, уже тогда вырванным под угрозой расстрела. Но наглой и нарочито двусмысленной формулировкой приговора -- "следствием не установлено фактов" причастности Зиновьева и др. к убийству Кирова -- Сталин оставил себе на будущее возможность "развития" этого дела в зависимости от того, какое сложится положение и других обстоятельств.

Все подсудимые избежали тогда расстрела. Они были приговорены к продолжительному тюремному заключению. Уже тогда было совершенно ясно, что арест и осуждение Зиновьева и Каменева были вызваны не их деятельностью (ее не было), а планами Сталина: ударив по этой группе, ударить по всем оппозиционным настроениям в стране, в частности, и в среде самой бюрократии, для которой Зиновьев и Каменев представляли еще известный авторитет и главное -- ударить по "троцкизму".

Едва успел окончиться процесс Зиновьева и Каменева, как в связи с убийством Кирова началось новое, третье по счету, дело. 23-го января 1935 года 12 руководящих ленинградских гепеуров предстали перед военным судом по обвинению не больше и не меньше, как в том, что они "располагая сведениями о готовящемся покушении на С. М. Кироваи проявили не только невнимательное отношение, но и преступную халатностьи не приняв необходимых мер".

Мы, таким образом, совершенно неожиданно узнали, что ГПУ "располагало сведениями" о готовящемся покушении на Кирова, и что руководители ленинградского ГПУ "не приняли мер к своевременному выявлению и пересечению деятельности в Ленинградеи убийцы Кирова, Л. Николаева, хотя они и имели все необходимые для этого возможности".

Каким путем ГПУ могло знать и иметь "все необходимые возможности"? Только одним: среди ленинградских террористов у ГПУ был свой провокатор (может быть и не один), связанный непосредственно с Николаевым.

Суд над ленинградскими гепеурами и сама формулировка приговора неопровержимо доказали, что убийство Кирова произошло не без участия ГПУ. В приговоре дословно говорится, что "они было осведомлены (sic!) о подготовлявшемся покушении на Кироваи и обнаружили преступную небрежность". Троцкий уже объяснил в своей брошюре, посвященной убийству Кирова, что "небрежность" тут не при чем и что, "когда подготовка террористического покушения с ведома ГПУ уже началась, задача Медведя и его сотрудников состояла вовсе не в том, чтобы арестовать заговорщиков -- это слишком просто: надо было найти подходящего консула, свести его с Николаевыми, построить связь между группой Зиновьева, Каменева и ленинградскими террористами -- это не простая работа, она требует времени, а Николаев не стал ждать".

Медведь -- это инструмент в руках Сталина-Ягоды, не больше того. Сталин несет, следовательно, не только политическую, но и прямую ответственность за убийство Кирова. Разумеется, Сталин и ГПУ не хотели этого убийства, -- они расчитывали арестовать террористов в последний момент, но подготовляя амальгаму (консул-Троцкий) они "играли головой Кирова". Это игра была разрушена преждевременным выстрелом Николаева. Незавершенная -- бездарно провалилась комбинация консул-Троцкий. Процесс же против Зиновьева и Каменева пришлось построить на обвинениях "вообще", без возможности припутать их к убийству Кирова. Теперь, полтора года спустя, без каких бы то ни было новых фактов, в тайниках ГПУ созрело новое -- четвертое! -- дело вокруг трупа Кирова: Зиновьев, Каменев и др., оказывается, организовали и осуществили убийство Кирова.

* * *

Тот факт, что установить террористическую деятельность Зиновьева и др. не удалось раньше, ГПУ и суд объясняют исключительной конспирацией заговорщиков.

Так ли это? Московский процесс дает совершенно противоположную картину. В теории чрезвычайная конспирация, доходящая вплоть до планов убийств, после прихода к власти, террористов-исполнителей для сокрытия следов, -- на практике бесконечная болтовня о терроре, бесконечные встречи, поездки, совещания.

Покажем это на фактах. Бакаев, с целью подготовить убийство Кирова, едет в Ленинград и связывается там с Котолыновым, Левиным, Румянцевым, Мандельштамом, Мясниковым.

Показания Евдокимова и Бакаева.

(Все это расстрелянные по делу Николаева). Пять человек встречает Бакаев! Но этого ему недостаточно. Он, оказывается, в Ленинград поехал не один, а с каким-то "троцкистом-террористом" (фамилия которого не названа и личность которого суд не делает никаких попыток установить). Но так как Бакаев, очевидно, стремится к провалу, то он просить "созвать ребят". "Через некоторое время в квартире Левина, кроме него самого и Мандельштама, были Сосицкий, Вл. Румянцев, Котолынов и Мясников" (на совещании не хватает только Медведя). Считая видимо, что не все еще сделано, чтобы провалиться наверняка, Бакаев просит, чтобы его познакомили и с Николаевым лично. Он встречается с Николаевым и разговаривает с ним об убийстве Кирова и не с глазу на глаз, а в присутствии того же анонимного "троцкиста", как бы стремясь иметь свидетелей.

И еще интересная подробность. Бакаева, при приезде в Ленинград, на вокзале, встречает Левин. Он жалуется ему: "что-же Григорий Евсеевич (Зиновьев) не верит ни Гертику, ни Куклину, ни даже самому Евдокимову". Мы узнаем, таким образом, -- это впрочем указано и в обвинительном акте, -- что в связи с ленинградскими террористами были также Гертик, Куклин и Евдокимов. И это называется "конспирацией"!

Зиновьев не только лично посылает Бакаева, Гертика, Куклина и Евдокимова (а позже, как мы увидим, и самого Каменева) в Ленинград для связи с террористами, но и считает нужным рассказывать об этом направо и налево. Так, например, Рейнгольд, который -- по судебным данным -- никакого непосредственного участия в террористическом акте против Кирова не принимал, сообщает, что "лично от Зиновьева мне известно, что убийство Кирова в Ленинграде подготовлялось по его прямой директиве"и Похоже на то, что Зиновьев очень боится, что его личная роль в убийстве Кирова останется незамеченной и недостаточно оцененной. Тот же Рейнгольд показывает, что с ленинградскими террористами держал связь и Файвилович.

Бакаев показывает, что убийство Кирова было также поручено Кареву, причем Евдокимов предложил связать Карева с Левиным и Анишевым. Зиновьеву, разумеется, это показалось недостаточным, и он предложил "связать Карева в Ленинграде также с Румянцевым". Таким образом, Карев связывается с Левиным, Анишевым и Румянцевым. Кроме того, Бакаев "при разговоре" сообщает Кареву _______________

*1 о том, что существует террористическая группа Котолынова. На этом дело не кончается. Оказывается, что в июне 1934 года Каменев лично ездил в Ленинград, "где поручил активному зиновьевцу Яковлеву подготовить параллельно с группой Николаева-Котолынова покушение на Кирова", причем Каменев сообщает Яковлеву, что террористические акты подготовляют и другие группы: в Москве на Сталина, в Ленинграде группа Румянцева-Котолынова на Кирова.

В поисках новых слушателей Зиновьев рассказывает о своих террористических намерениях -- всем! всем! -- Маторину и Пикелю, причем Пикель связывает Бакаева еще с одним "террористом" Радиным.

Мрачковский, после почти двухлетнего отсутствия, возвращается летом 1934 года в Москву. Каменев немедленно же рассказывает ему, что "Бакаев организует в Ленинградеи теракт против Кирова".

Евдокимов, наконец, показывает, что "летом 1934 года на квартире Каменева в Москве состоялось совещание, на котором присутствовали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Сокольников, Тер-Ваганян, Рейнгольд и Бакаев. На этом совещании было принято решение форсировать убийство Кирова".

Оказывается, таким образом, что десятки террористов -- одних названных выше мы насчитываем 24 человека! -- в течение многих месяцев разговаривали о терроре, ездили на террористические свидания, устраивали террористические совещания и т. д., и т. д. Они направо и налево рассказывали об этом, все их друзья и приятели знали, что они готовят убийство Кирова, не знало об этоми одно лишь ГПУ. И когда ГПУ, наконец, -- после убийства Кирова -- производит аресты, то из них ему ничего не удается извлечь. Почти два месяца следствия вокруг дела Кирова, наличие, повторяем, среди террористов агента(ов) ГПУ, три процесса -- а ГПУ все еще не имеет никакого понятия о "террористической деятельности" Зиновьева, Каменева и др. Кажется, что дело происходит на луне, а не в СССР, насквозь пронизанным сетью всесильного ГПУ.

* * *

И вся эта невероятная "террористическая" суматоха и возня поднята вокруг Кирова. Почему именно Кирова? Допустим на минуту, что Зиновьев и Каменев были бы действительно террористами. Но зачем им нужно было убивать Кирова? Зиновьев и Каменев были слишком умными людьми, чтобы не понимать, что убийство Кирова -- совершенно третьестепенной фигуры -- немедленно замененной другим Кировым -- Ждановым, не может "приблизить их к власти". А они ведь, по словам приговора, через террор стремились именно к власти и только к ней!

* * *

Отметим еще следующее. Зиновьев, говорит Вышинский, спешил с убийством Кирова и "не последним мотивом здесь было желание перекрыть троцкистских террористов", и в другом месте: "Зиновьев объявил "делом чести"и скорее осуществить свой преступный замысел (убийство Кирова), скорее, чем это смогут осуществить троцкисты".

Бакаев со своей стороны заявил на суде: "Зиновьев сказал, что троцкисты, по предложению Троцкого, приступили к организации убийства Сталина, и что мы (т.-е. зиновьевцы) должны взять инициативу дела убийства Сталина в свои руки".

Если Зиновьев так хотел скрыть

Рейнгольд, например, показал, и суд это считал установленным, что Зиновьев говорил ему: "главная практическая задача построить террористическую работу настолько конспиративно, чтоб никоим образом себя не скомпрометировать".

свое и друзей своих участие в террористических актах, то он должен был быть весьма удовлетворен тем, что "троцкисты" берут на себя весь риск, и что зиновьевцы тем самым, оставаясь вне опасности, смогут потом воспользоваться плодами побед.

Здесь явная несуразица: либо Зиновьев хочет скрыть свое участие в террористических актах, либо он придает этим актам политически-демонстративный характер. (Именно мы, зиновьевцы, а не троцкисты). Но не то и другое сразу!

* * *

 

Не подлежит сомнению: если бы хотя бы одна десятая того, в чем обвинили себя подсудимые была бы правдой, они были бы судимы и расстреляны по крайней мере два года тому назад.

Убийство Кирова явилось актом нескольких отчаявшихся ленинградских комсомольцев, вне связи с какой бы то ни было центральной террористической организацией (ее не существовало). Ни Зиновьев, ни Каменев, ни кто другой из старых большевиков к убийству Кирова не имели никакого отношения.

Два процесса.

(январь 1935 года -- август 1936 года)

Московский процесс фактически был, во всяком случае должен был быть, пересмотром первого процесса от 15-16 января 1935 года, когда Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев и друг. были приговорены к многолетней тюремной изоляции. В приговоре суда в январе 1935 года было сказано, что "следствием не установлено фактов, которые дали бы основание предъявить членам "московского центра" прямое обвинение в том, что они дали согласие или давали какие-либо указания по организации террористического акта, направленного против т. Кирова".

Эти "факты" были якобы установлены теперь. Отсюда -- новый процесс. Такова официальная версия. "Дело" Зиновьева и др. пересматривается.

Казалось бы, суд должен исходить из данных первого процесса, из всей его "структуры", расширив и дополнив то, что "не было установлено" в прошлом, открыто исправив -- с объяснением причин -- "ошибку" первого процесса.

Ничуть не бывало! Суд даже не пытается установить преемственность -- безнадежное дело! -- между первым и вторым процессами, исходить из данных первого процесса и пр. Он просто отбрасывает его, как ненужный хлам, разоблачая тем самым этот первый процесс, как полицейскую махинацию, которая нужна была тогда, но не нужна теперь. Крайне поучительно сопоставление обоих процессов. Оно вскрывает всю лживость сталинских судебных "конструкций".

"Московский центр" и "Объединенный центр"

На первом процессе все обвинение вращалось вокруг, так называемого, "Московского центра" (зиновьевцев), в который входили по словам обвинения: Шаров, Куклин, Гертик, Федоров, Горшенин, Зиновьев, Каменев, Евдокимов и Бакаев, т.-е. исключительно зиновьевцы. О "троцкистах" не только подлинных, но даже и капитулировавших, вроде Смирнова, Мрачковского (псевдо-троцкисты) в деле не было сказано ни слова.

На нынешнем процессе о Московском центре почти совсем забыли, и обвинение было построено исключительно на деятельности, так называемого, "Объединенного центра" (совершенно другого состава). На первом процессе этот Объединенный центр не упоминался вовсе -- по той простой причине, чтои ГПУ тогда еще не успело его изобрести.

Ни суд, ни прокурор не делают никакой попытки выяснить, каковы были взаимоотношения -- политические и организационные -- между, так называемым, Московским

Мы не сомневаемся в том, что и Московского (зиновьевского) центра никогда не существовало в природе. Связанные долголетней совместной работой, люди встречались, беседовали, критиковалии и все. Вышинский, например, сообщает, что "Каменев говорил (в январе 1935 г.), что он не знал о том, что был "московский центр"и Он (Каменев) говорит, что поскольку (?) этот центр был (??) и это доказано (???), он за него отвечает"!

и Объединенным центрами. Между тем этот вопрос должен был бы представлять огромный интерес для обвинения, тем более, что в первый входил ряд людей, которых не было во втором, а некоторые, как Зиновьев, Каменев, Бакаев и Евдокимов входили в оба центра.

По объяснениям прокурора, Зиновьев, Каменев и др. -- всего 19 обвиняемых (к которым надо еще прибавить 14 растрелянных по делу Николаева) -- просто скрыли в декабре-январе 1934-1935 г.г. существование Объединенного центра, в остальном признав все, что от них тогда требовалось. Непостижимо! Зиновьев, Каменев и др. не щадили ни себя, ни близких людей, но почему то скрыли роль именно "троцкистов", к которым они никогда не питали особо нежных чувств, и привлечение которых к делу могло действительно облегчить тогда участь Зиновьева-Каменева, ибо главный удар ГПУ пришелся бы, конечно, по троцкизму.

Девятнадцать и четыре

По первому процессу Зиновьева и др. осуждено было 19 человек. Вот этот список: 1. Зиновьев -- 10 лет тюремного заключения, "как главный организатор и руководитель московского центра"; 2. Гертик, А. Н.; 3. Куклин, А. С. и 4. Сахов, Б. Н. (как наиболее "активные участники") -- к 10 годам заключения каждый; 5. Шаров, Я. В.; 6. Евдокимов Г. Е.; 7. Бакаев, И. П.; 8. Горшенин, И. С. и 9. Царьков, А. Н. -- к заключению на 8 лет; 10. Федоров, Г. В.; 11. Герцберг, А. В.; 12. Гессен, С. М.; 13. Тарасов, И. И.; 14. Перимов, А. В.; 15. Анишев, А. И. и 17. Файвилович Л. Я. -- к шести годам каждый; 17. Каменев, Л. Б.; 18. Башкиров, А. С. и 19. Браво, Б. Л. ("как менее активных участников") -- к заключению на пять лет.

В связи с этим же делом к заключению в концлагере от 4 до 5 лет были приговорены Залуцкий, Вардин и др. -- всего 49 человек, и к ссылке -- от 2 до 5 лет -- 29 человек. Итого, 97 человек бывших руководителей бывшей зиновьевской оппозиции.

Из осужденных по первому процессу 19-ти в нынешний процесс, в порядке полнейшего произвола, включено лишь четыре человека. Почему к делу не привлечены остальные 15, хотя бы в качестве свидетелей? Что стало с этими 15? Почему привлечены только четыре человека и именно эти? Напомним еще раз: приговор к наиболее "активным" относит наряду с Зиновьевым, Гертика, Куклина и Сахова (десять лет изолятора), в то время как Евдокимов и Бакаев отнесены были в категории менее активных, Каменев же к категории наименее активных, ("всего" пять лет изолятора).

Теперь же оказывается, что Каменев, наряду с Зиновьевым, Бакаевым и Евдокимовым, был одним из главных руководителей. С другой стороны, Гертик, Куклин и некоторые другие, хотя и неоднократно упоминаются на нынешнем процессе в качестве руководителей террористов -- не сидят на скамье подсудимых! Многие же из "19" вообще не упоминаются в новом деле. Нужно полагать, что в отношении их в 1935 году была совершена судебная ошибка. Их следовало либо привлечь к суду, либо реабилитировать -- во всяком случае вызвать в качестве свидетелей.

Сперва 19 старых большевиков приговариваются к продолжительному тюремному заключению за причастность, хотя и "не установленную", к убийству Кирова, затем четверо из них, -- по выбору Сталина -- включаются в новый процесс и расстреливаются. Судьба остальных остается неизвестной. И нашлась все же адвокатская каналья (англичанин Притт), которая имеет наглость характеризовать "процедуру" этого процесса "как пример для всего мира"!

Четверо по произволу включенных в процесс зиновьевцев -- Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев -- были включены не в интересах, конечно, правосудия, а по политическим и полицейским соображениям. Зиновьев и Каменев необходимы были Сталину, чтобы придать этому процессу все его политическое значение. Бакаев же и Евдокимов, вероятно, были теми, кого удалось сломить и без которых привлечение одних Зиновьева и Каменева было бы затруднительно. Невключение же в процесс прежде всего Куклина и Гертика может быть объяснено, по-видимому, только тем, что их не удалось сломить. По этой же причине они очень мало подходили Сталину и в качестве свидетелей на этом "примерном" суде. Не исключено также, что некоторые из них составляют сталинский резерв на случай новых процессов.

Цена показаний.

На Московском процессе не было приведено ни одного документа, ни одного вещественного доказательства (нельзя же принимать всерьез гондурасский паспорт Ольберга!), не был вызван ни один свидетель со стороны. Последний процесс -- как и первый в 1935 году -- был построен исключительно на показаниях (лживых) самих подсудимых, которые одновременно являлись (лже)свидетелями обвинения. Четверо из них -- Зиновьев, Каменев, Евдокимов и Бакаев -- давали свои показания и на первом процессе. Сопоставим их:

 

Январь 1935 года	Август 1936 года
Каменев признал, что он "недостаточно активно и энергично боролся с тем разложением, которое было последствием борьбы с партией и на почве которого могла возникнуть и осуществить свое преступление шайка бандитов" (Николаева и др.). "Признали, что не порвал окончательно с Зиновьевым своих связей". (Какое тяжкое преступление!).	Вышинский: "Вы, следовательно, подтверждаете, что такой чудовищный план (захвата власти при помощи террора) у вас существовал? Каменев: Да этот чудовищный план существовал. Вышинский: Убийство Кирова это дело непосредственно Ваших рук? Каменев: Да."
Бакаев показывает, что "здесь (среди зиновьевцев) была только злобная, враждебная критика важнейших мероприятий партии". (О покушениях, терроре, "объединенном центре" и пр. -- ни слова!).	Вышинский: "Вы получили поручение организовать убийство товарища Сталина?" Бакаев: "Да". Вышинский: "Вы принимали участие в убийстве Кирова?" Бакаев: "Да".
Зиновьев (под угрозой револьверного дула) говорит, что "ипартия совершенно права в том, что она говорит по вопросу о политической ответственности бывшей антипартийной "зиновьевской" группы за совершившееся убийство".	Вышинский: "В этом центре были Вы, Каменев и др.? Зиновьев (снова под угрозой револьвера): Да. Вышинский: Значит, Вы все организовали убийство Кирова? Зиновьев: Да. Вышинский: Значит Вы все убили тов. Кирова? Зиновьев: Да."
Евдокимов: "Мы должны нести ответственность (за убийство Кирова), ибо тот яд, которым мы отравляли окружающих нас в течение десятка лет, способствовал совершению преступления".	Вышинский: "Вы признаете, что при Вашем содействии было подготовлено убийство Кирова?" Евдокимов: "Да признаю".

Возведя на себя в 1935 году поклеп в том, что они несут политическую ответственность за убийство Кирова, Зиновьев и др., став на путь уступок домогательствам Сталина, возводят на себя в 1936 году еще более чудовищный поклеп в том, что они убили Кирова и готовили другие убийства. Эти люди говорили неправду в 1935 году и в 1936. Но их неправда 1935 года -- самообвинение в "политической ответственности" за убийство Кирова -- ничто по сравнению со страшной ложью 1936 года. И какой она имеет вымученный характер! Эти повторения -- "да", "да" на вопросы прокурора -- разве это одно не разоблачает всей лживости показаний?! Вышинский со своей стороны квалифицирует показания подсудимых, как "обман, ложьи маскировка", как не заслуживающие "никакого доверия".

Мы спрашиваем: какая цена показаниям подсудимых, которые "лгали до сих пор, как лгут сейчас"и (прокурор Вышинский)? И какая цена всему процессу, основанному исключительно на этих показаниях, т.-е. на "обмане, лжии маскировке"?

"Реставрация капитализма" или "жажда личной власти"?

В связи с первым процессом, Зиновьева и Каменева обвинили в том, что они за возврат к капитализму, "за капиталистическую реставрацию". Под этим припевом шла в советских газетах того времени (начало 1935 года) травля Зиновьева -- Каменева.

Если не удалось -- тогда -- установить характера деятельности Зиновьева -- Каменева (террор), то по крайней мере твердо была установлена их цель: восстановление капитализма.

На втором процессе "капиталистическая реставрация" была совершенно забыта. Дана была новая версия: и"с несомненностью установлено, что единственным мотивом организации троцкистско-зиновьевского блока явилось стремление во что бы то ни стало захватить власть" (обвинительный акт). Прокурор это повторял десятки раз: "За власть, власть во что бы то ни стало, жажда личной власти, -- вот вся идеология этой кампании".

Приговор вынесен, подсудимые осуждены и расстреляны за то, что стремясь к личной власти, они применяли террор. И вдруг, через несколько недель после процесса -- Сталин распорядился о возврате к первой версии (очевидно, считая ее более "удачной"). В "Правде" (от 12-го сентября) появилась громовая статья, в которой говорится, что подсудимые "ипытались скрыть истинную цель своей борьбы. Они пустили версию о том, что у них нет никакой программы. На самом деле программа у них существовала. Это -- программа разгрома социализма и восстановления капитализма". И сейчас вся "проработка" идет в этом направлении. Один из важнейших вопросов -- цель подсудимых -- пересматривается в порядке газетных статей, с полным игнорированием того, что было сказано на суде!

Когда Сталину нужно доказать, что подсудимые беспринципные люди, он заявляет, что у них нет никакой программы, а есть только "жажда власти". Когда же ему нужно доказать их "контр-революционность", он не смущаясь сообщает, что они стремились не к власти ради власти, а к восстановлению капитализма. К какой бесцеремонности приучило этих людей десятилетнее бесконтрольное господство!

Конец легенды о консуле

Пристегнув в 1935 году к убийству Кирова группу Зиновьева, Сталин через эту группу прежде всего хотел ударить по "троцкизму". Это была его главная цель. Одновременно сделана была попытка и непосредственно припутать имя Троцкого к делу Николаева.

На двадцатый (!) день допроса (20 декабря 1934 года) Николаев, наконец, показал, что н-ский консул, которого он посещал, "сказал, что установить связь с Троцким он может, если я вручу какое-либо письмо от группы к Троцкому". И это все.

Как мы видим, инициатива этого предложения исходила от н-ского консула, причем на процессе Николаева обвинение и суд не сочло даже нужным выяснить, было ли написано и передано какое-либо письмо Троцкому, ответил ли Троцкий и т. д., ГПУ предпочло не вдаваться в эти подробности, справедливо опасаясь, что оно этим скопрометирует только себя и свою амальгаму.

29-го декабря 1934 года "Тан" сообщал, что "иностранные круги в Москвеи теряются в догадках относительно национальности этого дипломата". 30-го декабря телеграфное агентство сообщило, что "состоялось консульское совещание, на котором решенои потребовать от советских властей назвать публично имя подозреваемого консула".

Сталин был вынужден тогда -- 2 января 1935 г. -- назвать консула. "Иностранный консул, упомянутый в обвинительном акте в деле об убийстве Кирова -- латвийский консул г. Биссиниекс" (а через день, 3 января, агентство Тасс сообщило, что упомянутый консул "отозван своим правительством").

Консул не счел нужным ни опровергать, ни давать какие-либо сообщения. Он также не счел нужным указать, зачем ему нужно было письмо от террориста-Николаева к Троцкому. У него несомненно были веские причины не только покрывать, но и участвовать в амальгаме ГПУ.

В Москве быстро смекнули, что амальгама с консулом не удалась, и что лучше о ней помалкивать. С тем большей настойчивостью Москва приказала своим французским лакеям поднять травлю против Троцкого, с целью, в частности, создать ему полицейские затруднения во Франции, где он в то время проживал. (Что тогда не удалось во Франции, теперь удалось в Норвегии). С еще непревзойденной наглостью Дюкло писал в "Юманите" (28 декабря 1934 года): "Доказано (где? как? когда?), что существовали связи (??) между убийцей Николаевым и его сообщниками, -- Троцким, и дипломатическим представителем одной империалистической державы (Латвия!), позволяющие установить ответственность Троцкого в убийстве Кирова". "Консул, -- продолжала "Юманите", -- служил связующим звеном между Троцким и группой убийц в Ленинграде".

Консул -- в 1935 году -- послужил единственной "основой" для обвинений Троцкого в причастности к убийству Кирова. "Руки Троцкого красны от крови пролетарского вождя (Кирова)"! -- вопила "Юманите". Доказательства? Консул!

На Московском же процессе о консуле начисто забыли. Он, который был "связующим" звеном, он, который доказал, что между Троцким и Николаевым "существовала связь", и т. д. -- и вдруг о нем ни слова, ни единого. Неудавшаяся амальгама без стеснения выброшена в помойную яму ии заменена новой.

Но можно ли себя скомпрометировать больше? На какое доверие могут претендовать эти люди, когда они сами себя разоблачают, как клеветников и фальсификаторов!

Подсудимые и их поведение на суде.

(Обвиняемые -- обвинители)

Подсудимые резко делятся на две группы. Основное ядро первой группы -- это старые, всему миру известные большевики: Зиновьев, Каменев, Смирнов и др. Вторая группа -- это никому неизвестные молодые люди, в числе которых были и прямые агенты ГПУ; они нужны были на процессе, чтоб доказать причастность Троцкого к террору, установить связь между Троцким и Зиновьевым, установить связь с Гестапо. Если, по выполнению задания ГПУ, они все же были расстреляны, то потому, что Сталин не мог оставить в живых столь осведомленных свидетелей.

Искусственное соединение этих двух групп на процессе представляет собой типичную амальгаму.

Само поведение обоих групп на суде было столь же различно, как и их состав. Старики сидели совершенно разбитые, подавленные, отвечали приглушенным голосом, даже плакали. Зиновьев -- худой, сгорбленный, седой, с провалившимися щеками. Мрачковский харкает кровью, теряет сознание, его выносят на руках. Все они выглядят затравленными и в конец измученными людьми. Молодые же проходимцы ведут себя бравурно-развязно, у них свежие, почти веселые лица, они чувствуют себя чуть ли не именинниками. С нескрываемым удовольствием рассказывают они о своих связях с Гестапо и всякие другие небылицы.

Эти сведения нами почерпнуты из отчетов бывших на процессе английских корреспондентов.

Подсудимые первой группы

1. Зиновьев, Г. Е. (род. в 1883 г.), большевик с момента образования большевистской фракции в 1903 году, многолетний, наиболее близкий сотрудник Ленина в эмиграции. Член ЦК и Политбюро, Председатель Петербургского Совета после Октябрьской революции. Один из основателей Коммунистического Интернационала и его бессменный председатель в течение многих лет. Отошел от оппозиции в январе 1928 года.

2. Каменев, Л. Б. (род. в 1883 г.), как и Зиновьев, член партии с 1901 года, большевик с момента образования фракции на втором съезде, многолетний сотрудник Ленина в эмиграции, бывший член ЦК и Политбюро. Председатель Московского Совета и Председатель Совета Труда и Обороны. Заместитель Председателя Совнаркома. Отошел от оппозиции в январе 1928 года.

3. Евдокимов, Г. Е. (род. в 1884 г.), один из старейших рабочих-большевиков, руководитель Ленинградского совета и Ленинградской партийной организации, бывший член ЦК и Оргбюро ЦК. Зиновьевец, отошел от оппозиции в январе 1928 года.

4. Бакаев, И. П. (род. в 1887 г.), один из старейших рабочих-большевиков, бывший член ЦКК, видный участник гражданской войны; одно время руководил ленинградской Чека. Зиновьевец, отошел от оппозиции в январе 1928 года.

5. Смирнов, И. Н. (род. в 1880 г.), член партии с 1899 года, один из старейших большевиков, неоднократно бывал в ссылке и тюрьмах во время царизма. Активный участник Октябрьской революции; руководитель V армии, разбившей Колчака. Руководил всей советской и партийной работой в Сибири после победы; член ЦК и Наркомпочтель. Левый оппозиционер с 1923 года, отошел от оппозиции в 1929 году.

6. Мрачковский, С. В. (род. в 1883), уральский рабочий из революционной семьи (родился в тюрьме), старый большевик, один из героев гражданской войны. После победы, вел ответственную военную работу, командовал Поволжским военным окр. и др. Левый оппозиционер с 1923 г., отошел от оппозиции в 1929 г.

7. Тер-Ваганян, В. А. (род. в 1893 г.), старый большевик и марксистский писатель, основатель журнала "Под знаменем марксизма"; автор ряда трудов, в частности, о Плеханове, о Ленине и др. Левый оппозиционер с 1923 г., отошел от оппозиции в 1929 г.

8. Гольцман, Э. С. (род. в 1882 г.), старый большевик, хозяйственный работник. Активным оппозиционером никогда не был, сочувствовал оппозиции в 1926-1927 г.г.

9. Пикель, Р. В. (род. в 1896 г.), член партии с начала революции, управляющий делами Зиновьева; писатель. Зиновьевец, отошел от оппозиции в январе 1928 года.

10. Дрейцер, Е. А. (род. в 1894 г.), член партии с 1917 года, активный участник гражданской войны. Левый оппозиционер с 1923 г., отошел от оппозиции в 1929 году.

11. Рейнгольд, И. И. (род. в 1897 г.), член партии с 1917 года, известный финансовый работник, одно время заместитель Наркомфина и член коллегии Наркомфина. Активным оппозиционером никогда не был. Зиновьевец, отошел от оппозиции в январе 1928 года.

Вторая группа

1. Берман-Юрин, К. Б. (род. в 1901 г.), никогда не был в левой оппозиции и никогда никакого отношения к ней не имел; работал в сталинском аппарате, как во время своего пребывания в Германии, так и после отъезда в Россию. Имя Бермана-Юрина на Западе вообще никому не было известно. Только сообщение, напечатанное в газете немецких сталинцев "Дейтше Фольксцайтунг" (от 6 сентября 1936 года), где указывалось, что Бермана-Юрина зовут также Штауером дало возможность установить, что Берман-Юрин-Штауер действительно реально существовал.

2. Фриц Давид, И. И. (род. в 1897 г.), никогда не был в левой оппозиции и никогда ничего общего с ней не имел; работник сталинского аппарата, в частности профсоюзного; бывший теоретик К. П. Г. в области профдвижения и редактор центрального органа красных профсоюзов (РГО), -- в котором не раз выступал против троцкизма. Сотрудник "Роте Фане" и московских "Известий".

3. Лурье, М. И. (Эмель), (род. в 1897 г.), член германской компартии и функционер этой партии. Примыкал к зиновьевской оппозиции, но капитулировал в период XV съезда (в январе 1928 года), из партии исключен не был. С тех пор он не только порвал с оппозицией и стал сторонником "генеральной линии", но даже "специализировался" на самых черносотенных статьях против троцкизма.

Превозмогая брезгливость, приведем цитату из пасквиля Эмель (Лурье) в # 96 "Импрекора" от декабря 1932 года: "Этот (клевета на Советский Союз) социальный заказ (буржуазии) выполняет в настоящее время Лео Троцкийи В Польше Пилсудского Троцкий пользуется особенной симпатией со стороны политической полиции". Комментарии излишни! Центральный орган немецкой левой оппозиции -- "Перманентная Революция" (# 32, # 34) -- тогда же посвятила две заметки анти-троцкистскому творчеству этого субъекта.

В писаниях Ф. Давида можно, разумеется, найти сколько угодно подобных же перлов. И эти люди фигурируют на процессе в качестве "троцкистов"!

Эти трое немецко-русских сталинцев (Берман-Юрин, Фриц Давид, М. Лурье) принадлежали внутри немецкой К. П. к клике Неймана -- в прошлом близко связанной с ГПУ, одной из самых отвратительных клик, которые были когда-либо в Коминтерне.

По имеющимся заграницей сведениям, Москва расправилась с группой Неймана при помощи ГПУ. (Расправа при помощи ГПУ, как метод разрешения внутри-партийной борьбы в секциях Коминтерна уже давно стал обыденным явлением, -- доведя аппарат Коминтерна до предельного разложения). Не исключено, поэтому, что привлечение к процессу бывших агентов Сталина -- Ф. Давида, Берман-Юрина и М. Лурье -- было сделано в порядке ликвидации группы Неймана.

4. Лурье, Н. Л. (род. в 1901 г.), абсолютно никому неизвестен; никаких данных и никаких следов о нем до сих пор не найдено.

Вышеупомянутые четверо не только не были известны лично Троцкому, Седову и их близким друзьям, но и фамилии их впервые стали известны Троцкому и Седову из сообщений о Московском процессе.

5. Ольберг, В. П. (род. в 1907 г.), в 1930 году делает попытки примкнуть к немецкой левой оппозиции в Берлине (называвшейся тогда "меньшинством Ленинбунда"). Однако, натыкается на отказ, ибо не возбуждает к себе доверия. (Он состоялся в К. П. Г., сотрудничал в сталинских изданиях и пр.). Тогда Ольберг обращается к "веддингской оппозиции" (группа Ландау), куда его принимают. В результате объединения обоих групп, Ольбергу удается пробраться в немецкую организацию левой оппозиции. В этот период он предлагает свои услуги, чтоб стать секретарем Л. Д. Троцкого. Берлинские друзья Троцкого -- супруги Пфемферт -- известный левый издатель в Германии и редактор журнала "Акцион" -- знакомятся по этому случаю с Ольбергом. Вот, что пишет о нем Пфемферт в письме от 1 апреля 1930 года к Троцкому: "Ольберг произвел на меня очень неблагоприятное впечатление. Он не возбуждает доверия". В этом же письме Пфемферт сообщает о том, какое неприятное и подозрительное впечатление произвел на него преувеличенный интерес Ольберга к русской оппозиции, Троцкому, его жизни и пр. Разумеется, вопрос о поездке Ольберга к Троцкому отпал.

В апреле-мае 1931 года Ольберг, одновременно с группой Ландау, был поставлен вне рядов немецкой левой оппозиции. В феврале 1932 года он подает заявление с просьбой об обратном приеме в организацию. Эта просьба также отклоняется. Процитируем здесь одно из имеющихся у нас показаний об Ольберге, автором которого является Э. Бауэр, ныне член С.А.П., покинувший нашу организацию, а в тот период состоявший секретарем немецкой оппозиции. Вот, что пишет Бауэр: "Заявление Ольберга (в феврале 1932 г.) с просьбой о принятии его обратно в организацию было отвергнуто в лично написанном мною письме. С того времени никто из нас об Ольберге ничего не слыхал".

Седов в личном порядке -- во второй половине 1931 года и в начале 1931 года -- время от времени встречался с Ольбергом. Объектом этих встреч были по-преимуществу технические услуги, которые оказывал Ольберг: доставал нужные книги, газетные вырезки и пр. Ни политического, в настоящем смысле слова, ни тем более организационного характера эти встречи, с не-членом организации, не имели, тем более, что Седов стоял в стороне от организационной работы немецкой оппозиции.

С 1932 года, повторяем, никто, ни Седов, ни кто-либо из немецких троцкистов никаких сношений с Ольбергом не имели. С 1932 года, т.-е. в течение более четырех лет -- они совершенно потеряли Ольберга из виду, -- вплоть до процесса. Это заявление имеет не голословный характер. В эмиграции имеется много десятков людей, состоявших в немецкой левой оппозиции или близко соприкасавшихся с ней, в том числе и враждебных ей политически. Все они несомненно подтвердят наше заявление, некоторые это уже сделали, в частности, это относится к немецкой эмиграции в Праге, где в последние годы обретался Ольберг, не вступая в связь ни с одним немецким троцкистом, которых немало в Праге.

И этот человек претендует на то, что он был "эмиссаром" Троцкого в Германии, что Троцкий относился к нему с "абсолютным доверием", что ему были даны оппозицией деньги

Об источниках этих денег -- как и обо всей истории с гондурасским паспортом Ольберга -- мы располагаем весьма интересными данными, которые мы считаем возможным предать гласности лишь после всесторонней проверки.

на приобретение паспорта и пр.!

* * *

Нужно еще сказать несколько слов о совершенно различной роли, которую сыграли на следствии эти две группы подсудимых: старые большевики и молодые неизвестные.

Прежде всего, показания большинства стариков ограничиваются немногими страницами. В деле цитируются показания: Евдокимова -- от 6 до 10 страницы, Зиновьева -- от 16 до 38, Каменева -- от 10 до 34, Тер-Ваганяна -- от 11 до 32, и т. д., причем даты их показаний относятся к концу июля, началу августа, вплоть до 14-го августа.

Иначе обстоит дело с "молодыми". Ольберг, например, начал давать свои показания не позже января (21 февраля он уже успел дойти до 77-78 стр.). 9-го мая следствие об Ольберге было уже закончено. Показания его составляют том в 262 страницы, причем только на этой последней странице Ольберг, наконец вспомнил о связях троцкистов с Гестапо, -- в последний день допроса, на последней странице!

Это с абсолютной несомненностью вытекает из того факта, что Ольберг 31-го июля, т.-е. больше чем через два с половиной месяца после его показаний от 9 мая был передопрошен в прокуратуре по вопросу о Гестапо и его показания от 31 июля помечены 263-264 страницами.

Таким образом, следствие по делу об Ольберге было закончено почти тремя месяцами раньше, чем старики Каменев, Тер-Ваганян, Евдокимов, Смирнов и др. дали свои первые "признания". М. Лурье 21-го июля уже дошел до 243-244 страницы, причем опять таки только на этих последних страницах показал о своей связи с Гестапо и только на 252 странице, т.-е. очевидно в самом конце следствия, показал, что об этих связях якобы знал Зиновьев. Н. Лурье показал о Гестапо в тот же день, что и М. Лурье, 21 июля, на 142 стр.

Надо отметить, что и показания Дрейцера, а особенно Рейнгольда, -- который держался на суде, как агент ГПУ, уличая всех и вся, -- также составили обширный том. На 102-3 стр. Дрейцер вспомнил о том, что Троцкий послал ему собственноручное письмо, а на 195 -- что он вместе с Шмидтом и другими подготовлял террористические акты.

Показания Рейнгольда цитируются больше всего. Они явились основным материалом обвинения, в частности, по изобличению других подсудимых.

* * *

Среди обвиняемых Московского процесса нет ни одного подлинного большевика-ленинца. С зиновьевцами левая оппозиция порвала в январе 1928 года, когда они капитулировали перед сталинской бюрократией. Смирнов, Мрачковский, Тер-Ваганян и Дрейцер отошли от оппозиции двумя годами позже, в конце 1929 г.

С января 1928 года Троцкий не поддерживал никаких отношений с зиновьевцами, ни лично, ни через кого-либо, ни разу не писал им и ни разу не получал от них писем. Да это и понятно. Пути левой оппозиции, стоящей за непримиримую борьбу со сталинизмом, и пути капитулировавших перед сталинизмом групп резко разошлись.

* * *

Зиновьев и Каменев вместе со Сталиным образовали в 1922-1923 г.г., так называемую, "тройку", в руках которой фактически находилась вся власть во время болезни и, в особенности, после смерти Ленина. При помощи партийного аппарата тройка подготовила и повела борьбу против Троцкого и "троцкизма". Но скоро она сама раскололась. Зиновьев и Каменев, с их интернациональным воспитанием, опытом эмиграции и отчасти под влиянием ленинградских рабочих стали в оппозицию к Сталину, к его национальной политике построения социализма в одной стране, курсу на кулака и пр. Зиновьев и Каменев при этом опирались на аппарат Ленинградской организации партии, которому, понятно, не под силу было совладать с всесоюзным аппаратом, автоматически переключенным Сталиным на борьбу с Зиновьевым и Каменевым. Вскоре, Зиновьев-Каменев, несмотря на их прошлую борьбу с "троцкизмом", стали в 1926 году на платформу левой оппозиции, признав ее правоту. Переход в лагерь левой оппозиции "изобретателей" троцкизма, -- как идейного течения враждебного ленинизму -- нанес легенде о троцкизме непоправимый удар. Но зиновьевская оппозиция, аппаратного происхождения, была очень склонна к дипломатии, к комбинациям, тактическим маневрам, компромиссам с аппаратом, капитуляции и пр. Уже в январе 1928 года, на XV съезде ВКП, Зиновьев, Каменев и их друзья капитулировали перед сталинской фракцией, капитулировали не только из-за отсутствия политического мужества, но и из искреннего убеждения, что нельзя доводить борьбу до раскола.

В дальнейшем Зиновьев, Каменев и их друзья капитулировали еще два раза. При каждой новой капитуляции они делали все большие уступки Сталину, и падая все ниже, они становились его пленниками. Сталин все больше сжимал их в тисках. Если они в начале признавали "только" антипартийный характер своей деятельности, то вскоре они вынуждены были признать свою "контр-революционность" и курить фимиам Сталину, а позже (под угрозой расстрела) взять на себя "политическую и моральную ответственность" за убийство Кирова. Признавая все, что от них требовал Сталин, возводя чудовищный поклеп на самих себя, на своих товарищей, на партию, они стали игрушкой в руках сталинской бонапартистской верхушки.

Хотя и не в такой степени, но в основном Смирнов, Мрачковский и др. пошли по тому же пути. Все они в 1929 году, капитулировав перед Сталиным, показали этим, что они больше не революционные борцы, а усталые люди, у которых большое прошлое, но нет будущего. Капитуляция внутренне сломила их навсегда.

Поведение подсудимых на процессе было лишь трагическим завершением, последним этапом политической прострации и падения их за предыдущие годы.

* * *

Об этом забывают, когда говорят на Западе (не в СССР, там, к сожалению, это понимают слишком хорошо) -- о том, как могли такие люди, как Зиновьев, Каменев, а в особенности Смирнов или Мрачковский, старые боевые революционеры, так пасть. Мысленно при этом представляют себе Зиновьева или Смирнова не последнего периода, а героических годов русской революции. А с тех пор ведь прошло почти 20 лет, больше половины которых падает на термидорианский растленный сталинский режим. Нет, на скамье подсудимых сидели лишь тени Смирнова гражданской войны или Зиновьева первых лет Коминтерна. На скамье подсудимых сидели разбитые, загнанные, конченные люди. Перед тем как убить их физически, Сталин искромсал и убил их морально.

Капитуляция наклонная плоскость: еще никому не удавалось на ней остановиться. Раз став на нее, нельзя не скатываться дальше, до самого конца. Раковский, державшийся дольше других стариков, -- он капитулировал лишь в 1934 году -- дошел сегодня до требования расстрела Зиновьева, Каменева и Троцкого! Такое поведение именно Раковского вызвало особенное недоумение на Западе: честный, морально-чистый человек и вдруги как это понять? Как будто бы Раковский может выскочить из под того тяжелого бюрократического жернова, который оставляет от бывших борцов одну человеческую труху. Следовало бы скорее спросить себя, как мог Раковский, стоящий во главе оппозиции до 1934 г. не знать ничего о терроре, если бы таковой существовал? Остававшийся до 1934 г. в оппозиции Раковский, в доказательство "террора" ссылаетсяи на Зиновьева, Каменева и др., с которыми оппозиция порвала в 1928 году. Половинчатой капитуляции сталинский абсолютизм не признает: или все -- или ничего, среднего не дано.

Сталинское "искусство" ломания революционных характеров заключалось в том, чтобы идти осторожно, постепенно, толкая этих людей со ступеньки на ступеньку, все ниже и нижеи Да и какой мог у них быть стимул к борьбе? Они не только отказались от своих взглядов, но помогали Сталину топтать их в грязи. Если бы международное рабочее движение не находилось в таком упадке, эти люди несомненно держались бы иначе. Изолированные от революционного движения, да и вообще от всего мира, они видели лишь рост и усиления фашизма, а в СССР -- беспросветный сталинизм. Жалкое поведение подсудимых есть прежде всего выражение глубокого отчаяния, потерявших всякую перспективу людей.

И как могут не деморализироваться нынешние советские люди, даже из лучших? Разве революционеры выковывались в безвоздушном пространстве? Нет, для этого нужны были коллективная работа, общение друг с другом, с массой, теоретическое самовоспитание и пр. Только в таких условиях мог сформироваться тип революционера и большевика. Но это далекое прошлое. За последние десять лет в СССР, да и не только там, идет обратный процесс. Отсутствие общественной жизни, свободной мысли и коллективного действия, спаянного сознательной, а не рабской дисциплиной, -- все это не может не выводить в расход стариков и препятствовать формированию молодых.

Поверхностностью грешат, поэтому, сравнения поведения московских подсудимых с поведением отдельных мужественных борцов перед палачами фашизма. Эти последние не сломлены десятилетним господством сталинизма, не изолированы, как московские жертвы Сталина, -- они чувствуют за собой поддержку мирового пролетариата. Да и размежевание гораздо более резкое: фашизм -- коммунизм. В Москве же Зиновьев и Каменев, хотя и стояли перед термидорианским судом сталинских узурпаторов, но все же судом, который своей фразеологией апеллировал (какая наглость!) к Октябрьской революции и социализму. Наряду с чудовищными моральными пытками инквизиторы из ГПУ, разумеется, использовали и эту фразеологию, в частности, и военную опасность. Она не могла не помочь им сломить этих несчастных подсудимых.

Поверхностным является и сравнение с поведением деятелей Великой французской революции. Люди эти были в расцвете своих сил, события шли как в калейдоскопе, на пощаду никто расчитывать не мог -- и главное, все это происходило в эпоху могучего подъема революции, какой до того еще не было в истории. Такую эпоху знала и Великая русская революция (1917-1922), но именно в те годы Смирновы и Мрачковские героически боролись и гибли на фронтах гражданской войны. Если уж искать исторических сравнений с поведением якобинцев, то не в 1789-1794 г.г., а лет десять спустя, в эпоху Империи, когда многие из них состояли в префектах и на других должностях у Наполеона.

Но говорят, как же объяснить, что все 11 (пять молодых не в счет) держали себя так на суде? Нельзя забывать, что эти одиннадцать не случайные подсудимые, а -- выделенные путем долгого и страшного следствия из 50 или даже большего числа других заключенных-кандидатов, которых Сталину не удалось сломить. На процесс попали именно сломленные. Спаслись ли другие -- неизвестно, можно опасаться худшего. Мы не сомневаемся, что часть из них была расстреляна в ходе самого следствия, расстреляны те, кто не пошел навстречу сталинским вымогательствам, расстреляны "в назидание" другим. Наряду с пыткой вопросом -- один и тот же вопрос ставится с утра до ночи в течение недель стоящему на ногах последственному, -- наряду с пыткой судьбой семьи и др. пытками из арсенала самой черной и страшной инквизиции -- производимые расстрелы подследственных, были одним из решающих "аргументов" сталинского следствия. Смирнову или Евдокимову говорили: сегодня был расстрелян такой то (например, Куклин, или Гертик), завтра будет расстрелян такой-то, так как они не дали требуемых показаний, а потом Ваша очередь (это, разумеется, только гипотеза).

С приставленным к виску револьвером, Зиновьев и Каменев говорят себе: если мы не подпишем всех вымогаемых Сталиным гнусностей, он нас расстреляет, втихомолку, без суда. Если же мы подпишем, у нас есть все же один шанс спастись. Может быть Сталин все же не обманет, обещая нам жизнь за признания. Предыдущая серия процессов, -- в большинстве своем также построенных на ложных показаниях, -- и где подсудимые отделались легким или фиктивным наказаниями -- усиливала надежды. Подсудимые при этом думали не только о спасении своей жизни, но в сохранении жизни видели единственную возможность позже, в новой обстановке разоблачить сталинскую амальгаму и тем себя хоть отчасти реабилитировать. Они трагично ошиблись, и эта ошибка не случайна, она вытекала из всего их предыдущего поведения, как мы это старались показать.

Но даже у этих подсудимых нашелся последний остаток сил, последняя капля собственного достоинства. Как ни были они сломлены, но никто из стариков не взял на себя, просто физически не мог взять на себя -- "связь с Гестапо".

Мы считаем -- это может показаться парадоксальным на поверхностный взгляд -- что внутренняя моральная сила Зиновьева и Каменева весьма значительно превосходила средний уровень, хотя и оказалось недостаточной в условиях совершенно исключительных. Сотни и тысячи коммунистических, социалистических и иных вождей, приспособляясь к СССР или к капитализму, неспособны были бы выдержать и одну сотую того -- беспрерывного и чудовищного -- давления, которому подвергались Зиновьев, Каменев и другие.

И еще одно. Речи подсудимых ничем не отличались от речей прокурора, ничем не отличались от тысяч кровожадных статей. Своими обвинительными речами без фактов и доказательств, своим дословным повторением подсказываний прокурора, своим великим усердием очернить себя, подсудимые как бы говорили всему миру: не верьте нам, разве вы не видите, что это все ложь, ложь с начала до конца!

* * *

Да, поколение старых большевиков, за отдельными исключениями, израсходовалось вконец. Слишком много пришлось вынести на своих плечах -- три революции, подполье, тюрьма, гражданская война -- сил не хватило, нервы не выдержали.

Но есть все же и в СССР подлинные, непоколебимые революционеры, несколько тысяч большевиков-ленинцев. Их Сталин не в состоянии притянуть к своим процессам, хотя и в состоянии истребить одного за другим, истребить -- но не сломать. Эти революционные борцы не стали и не станут на гибельный путь капитуляции -- ибо верят в правоту своего дела -- предпочитая погибать в подвалах ГПУ в безвезстности, без поддержки и сочувствия. Это они обеспечивают революционную преемственность и спасают революционную честь советского рабочего движения!

Обвиняемые, которых не было на процессе.

Помимо шестнадцати расстрелянных, в деле в качестве террористов или причастных к террору, упоминается огромное число лиц. Ни одно из них, по неизвестным причинам и в полном противоречии с правилами правосудия, не привлечено к процессу ни в качестве обвиняемого, ни в качестве свидетеля (о Сафоновой и Яковлеве, которые на суде выступали в качестве сподручных Вышинского мы не говорим). Обвинительный акт сообщает, что дела: 1) Гавена, 2) Гертика, 3) Карева, 4) Константа, 5) Маторина, 6) П. Ольберга, 7) Радина, 8) Сафоновой, 9) Файвиловича, 10) Шмидта, 11) Эстермана, 12) Кузьмичева -- "выделены". Почему? В порядке чистейшего произвола. Гавен, напр., о котором мы дальше будем говорить подробнее, неоднократно упоминается на суде, как передатчик террористических инструкций Троцкого Смирнову, -- отсутствует на процессе. Гертик, Файвилович, Карев, Радин "организовывали" убийство Кирова; Шмидт, Эстерман, Кузьмичев, "организовывали" убийство Ворошилова и т. д. Но об этих 12-ти, обвинительный акт по крайней мере сообщает, что дела их выделены. Об остальных же не сообщается вообще ничего. Вот их список:

Мы не включаем сюда, находящихся по данным суда заграницей, Вейца, Сломовиц и др.

1. Анишев, приговорен к шести годам тюрьмы по первому процессу Зиновьева.

2. Аркус, старый член партии, руководящий финансовый работник.

3. Богдан, старый член партии, бывший секретарь Зиновьева (покончил с собой).

4. Бухарин, член ЦК ВКП, бывший член Политбюро, бывший руководитель Коминтерна, редактор "Известий".

5. Гаевский, старый коммунист, герой гражданской войны.

6. Герцберг, старый член партии, осужден по первому процессу Зиновьева.

7. Дрейцер (сестра расстрелянного).

8. Елин.

9. Зайдель.

10. Куклин, старейший большевик-рабочий, один из руководителей ленинградской организации партии, бывший член ЦК; приговорен к 10 годам тюрьмы по первому процессу Зиновьева.

11. Кунт.

12. Липшиц, П.

13. Ломинадзе, бывший секретарь КИМ'а, один из руководителей юношеского движения, бывший член ЦК (покончил с собой).

14. Медведев, старый большевик, руководитель бывшей рабочей оппозиции.

15. Мухин.

16. Окуджава, старейший большевик, руководитель партии на Кавказе.

17. Путна, крупный военный работник, до самых последних дней, военный атташе в Лондоне.

18. Пятаков, старый большевик, член ЦК, заместитель Наркомтяжпрома.

19. Радек, бывший член ЦК ВКП, известный журналист.

20. Рыков, член ЦК ВКП, бывший Предсовнаркома, на днях только снят с поста Наркомпочтеля.

21. Рютин, бывший член ЦК и руководитель московской организации партии.

22. Серебряков, старейший большевик-рабочий, бывший секретарь ЦК ВКП.

23. Слепков, молодой теоретик правых из "бухаринской школы", журналист.

24. Сокольников, старый большевик, бывший руководящий военный работник, бывший Наркомфин, бывший член ЦК ВКП.

25. Стен, один из руководителей группы Ломинадзе ("леваки"), старый член партии, бывший член ЦКК.

26. Томский, бывший руководитель профсоюзов, бывший член ЦК и Политбюро (покончил с собой).

27. Федотов.

28. Фридлянд, молодой советский теоретик.

29. Фридман.

30. Шаров, старый большевик-рабочий, зиновьевец; приговорен к 8 годам тюрьмы по первому процессу Зиновьева.

31. Шацкин, один из руководителей группы Ломинадзе, старый член партии; бывший руководитель КИМ'а.

32. Шляпников, старый большевик, бывший член ЦК, руководитель бывшей рабочей оппозиции.

33. Штыкгольд, старый член партии, бывший секретарь Склянского, заместителя Троцкого в период гражданской войны.

34. Угланов, бывший секретарь ЦК и МК, один из руководителей правой оппозиции.

35. Юдин.

36. Яковлев.

37. Яцек, старый член партии.

38. Эйсмонт, старый член партии; арестован еще в 1932 году.

Все эти люди обвинены либо в активной террористической деятельности -- подавляющее большинство, -- либо в сочувствии террору и связи с террористами!

К этому списку нужно еще прибавить осужденных вместе с Зиновьевым в январе 1935 г. и не вошедших в приведенные нами списки. 1) Сахов, 2) Горшенин, 3) Царьков, 4) Федоров, 5) Гессен, 6) Тарасов, 7) Перимов, 8) Башкиров, 9) Браво. (В большинстве это старые большевики). А также 78 старых большевиков-зиновьевцев (Залуцкий, Вардин и др.), заключенных в концлагерь в связи с первым процессом Зиновьева. Нужно еще добавить и главного обвиняемого в этом процессе -- Троцкого, а также Седова.

В списки эти можно было бы также включить Рут Фишер и Маслова.

Мы получим, таким образом, список в 139 человек! Каждый из них обвиняется в тягчайших преступлениях. За некоторыми исключениями, список этот состоит из наиболее известных представителей большевизма.

Если кому-нибудь нужно было бы составить список в 20-25 наиболее видных представителей большевизма, сыгравших наибольшую роль в истории партии и революции, ему можно смело рекомендовать взять за основу этот список плюс, разумеется, старых большевиков казненных по Московскому процессу. В эти списки входят шесть бывших членов Политбюро и вождей партии: Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Томский и Троцкий. В Политбюро при Ленине входили эти пятеро плюс Ленин и Сталин. Из членов ленинского Политбюро сегодня остался один Сталин. Остальные либо расстреляны, либо обвинены в терроризме (Томский покончил с собой).

В Ленинском завещании упомянуто шесть человек: Троцкий, Сталин, Зиновьев, Каменев, Бухарин и Пятаков. Последние два, как "самые выдающиеся из самых молодых". Из упомянутых Лениным в завещании двое расстреляны Сталиным; Троцкий как бы заочно приговорен к смерти; Пятаков сидит в тюрьме по обвинению в терроризме. Один Бухарин помилован, надолго ли -- неизвестно. Остается опять таки один Сталин. Среди расстрелянных и упомянутых на процессе, как причастных к террору, имеется 18 бывших членов ЦК: Бухарин, Евдокимов, Зиновьев, Каменев, Куклин, Ломинадзе, Пятаков, Серебряков, Сокольников, Радек, Рыков, Рютин, Томский, Троцкий, Угланов, Федоров, Шляпников (Бухарин и Рыков являются и сейчас членами ЦК!), и три бывших члена ЦКК -- Бакаев, Гавен, Стен. Если к подсчитанным нами выше 139 добавить 16 расстрелянных, затем 102 расстрелянных в связи с убийством Кирова, так называемых, белогвардейцев, 14 расстрелянных по делу Николаева, 12 осужденных гепеуров (вот они действительные виновники!), то получается всего 283 самых разных и часто ничего общего между собой не имеющих людей, из которых, за исключением Николаева, нескольких его друзей и ленинградских гепеуров, никто не имел никакого отношения к убийству Кирова. Они тем не менее припутаны Сталиным к этому убийству и неизвестно, сколько раз еще Сталин вытащит труп Кирова и какое количество людей еще обвинит в ответственности или причастности к этому убийству. А сколько людей расстреляно "в тиши" без того, чтобы об этом кто-нибудь знал? Сколько десятков тысяч сослано или заключено в концлагерь?

* * *

Мы уже говорили о том, что состав подсудимых случаен, не только в силу того, что мы имеем дело с амальгамой, но и потому, что не всех кандидатов в подсудимые Сталину удалось сломить. Список подсудимых несомненно не раз менялся, и он окончательно был определен лишь в самый день подписания прокурором обвинительного акта. Тот факт, что шестнадцать подсудимых были выбраны Сталиным из гораздо более обширного списка, вытекает не только из наших общих соображений, но и может быть доказан почти математически.

Дело каждого подсудимого имеет свой номер. (Номера эти указаны в скобках при цитатах из показаний). Распределив подсудимых в алфавитном порядке, мы получаем следующую таблицу:

В деле фигурирует еще папка # 31, в которой собраны показания Рейнгольда, Пикеля, Сафоновой и Дрейцера. Это по-видимому какое-то особое дело. Имеется еще ряд дел с номера 3 -- Карева, 14 -- Маторина, 24 -- Ольберга, П. Они идут не по алфавиту, возможно из-за того, что каждый из них относится специально к одному из подсудимых: Карев к Бакаеву, Маторин к Зиновьеву и Каменеву, а Ольберг к своему брату. Вероятно, что номера их дел идут, поэтому, вслед за номерами, связанных с ними подсудимых.

 

Бакаев	1
Берман-Юрин	4
Давид, Фриц	8
Дрейцер	10
Зиновьев	12
Каменев	15
Мрачковский	18
Ольберг, В	21
Пикель	25
Рейнгольд	27
Смирнов, И. Н.	29

Номера дел этих 11 подсудимых идут в строго алфавитном порядке. Показания Гольцмана на суде вообще не приводятся, так что номер его дела нам остается неизвестен. Остальные подсудимые имеют следующие номера:

То, что Евдокимов и Тер-Ваганян идут под самый конец, объясняется, по-видимому, тем, что спервоначалу Сталин не предполагал включать их в процесс. Укажем также, что свои "признания" Евдокимов дал лишь 10 августа, т.-е. за несколько дней до опубликования обвинительного акта, а Тер-Ваганян только 14 августа, т.-е. в самый день подписания прокурором обвинительного акта. Получив эти показания, прокурор поспешил доредактировать обвинительный акт и подписать его. Оба Лурье, вероятно, в начале также не предполагались ко включению в этот процесс, и включены были лишь позже.

 

Лурье, М.	32
Лурье, Н.	33
Евдокимов	36
Тер-Ваганян	38

Из этой таблицы мы видим, что целый ряд номеров пропущен, т.-е. вместе с этими номерами "пропущены" и те заключенные, к которым данные дела относятся. Итого на 19 человек (плюс папка # 31, о которой мы говорили в примечании) приходится 38 номеров. Кто же остальные восемьнадцать? Нам кажется очень вероятным, что за отдельными исключениями, вроде Сафоновой, которую ГПУ, может быть, сохраняет для будущего процесса, эти "недостающие" подсудимые были из тех, кого Сталину не удалось сломить, и кого он вероятно расстрелял без суда.

Существовал ли "Объединенный центр"?

Осью процесса и в то же время основой обвинения является, так называемый, "Объединенный центр". Это он решил стать на путь террора, это он организовал и руководил покушениями. Вопрос о "центре" имеет, поэтому, решающее значение при анализе процесса. Мы вынуждены на нем остановиться подробнее.

Мы уже старались показать в порядке какого произвола Сталин включил в процесс четырех зиновьевцев, назначив их членами центра. Но ему надо было во что бы то ни стало добраться до Троцкого, без которого весь процесс был бы ни к чему. Неудача с консулом заставила искать новых путей. Сталин понимал, что зиновьевцы, которые порвали в январе 1928 года с левой оппозицией, капитулировав перед бюрократическим аппаратом, и с которыми с тех пор у левой оппозиции не было никаких связей, -- для этой его цели мало пригодны. Ему нужно было "объединить" их, -- уже ранее взявших на себя политическую ответственность за убийство Кирова, -- с троцкистами. Этому "объединению" и должен был служить Объединенный центр. После неудачных попыток привлечь к делу настоящих троцкистов, -- с их стороны Сталин мог встретить лишь резкий отпор своим домогательствам -- он остановился на бывших левых оппозиционерах -- Смирнове, Мрачковском и Тер-Ваганяне. Эти люди открыто порвали с оппозицией еще в 1929 году, т.-е. семь лет тому назад! И за неимением подлинных (среди подсудимых -- напомним это еще раз -- не было ни одного настоящего троцкиста), Сталин вынужден был удовлетвориться псевдо-троцкистами, тем более, что один из них (И. Н. Смирнов) случайно встретился в Берлине с сыном Троцкого. Это давало, по крайней мере, формальный повод говорить о "связи" с заграницей.

Так зародилась в полицейской голове Сталина идея создания Объединенного центра. Остальное -- дело полицейской техники.

Состав центра

Обвинительный акт и приговор дают следующий состав Объединенного центра: Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев -- от зиновьевцев, и Смирнов, Тер-Ваганян, Мрачковский -- от троцкистов.

Но и по вопросу о самом составе центра, обвиняемые противоречат друг другу. Между тем речь идет не о каком-нибудь широком комитете, состав которого текуч, где трудно всех запомнить, -- а по самому существу дела об узкой, крайне законспирированной коллегии, которая занимается террористической деятельностью. Состав такого законспирированного центра должен был быть во всяком случае точно определен. Это и пытается сделать обвинительный акт, перечисляя вышеупомянутых семь членов центра. Подсудимый Рейнгольд, один из главных свидетелей обвинения, дает другой состав центра. "Я -- говорит он -- был связан организационно и лично с рядом членов троцкистско-зиновьевского центра: Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым и др.". И дальше Рейнгольд повторяет: "В состав троцкистского центра входили Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Смирнов, Мрачковский, Тер-Ваганян, Сокольников".

То, что Сокольников входил в центр подтверждает и Каменев, уточняя в ответе на вопрос прокурора, что Сокольников был даже "законспирированным членом центра" с тем, чтобы в случае провала, продолжать террористическую деятельность. Спрашивается почему же прокурор не привлек Сокольникова немедленно к суду? Очень просто: вызвать Сокольникова сейчас же -- значило бы разрушить всю лживую, и поэтому "хрупкую", постройку процесса. Сокольникова надо сперва препарировать в застенках ГПУ, а для этого и в случае удачи нужно время. Упоминание же Рейнгольдом -- по заданию Сталина -- Сокольникова нужно было для того, чтоб облегчить с ним расправу без суда.

Подтверждая показания о Сокольникове, Каменев со своей стороны дает новый вариант центра ("заговора", как он выражается), который "состоял из следующих лиц: со стороны зиновьевцев из меня (Каменева), Зиновьева, Евдокимова, Бакаева и Куклина". Помимо Сокольникова членом центра оказывается и Куклин. Как и в отношении Сокольникова, прокурор не считает нужным привлечь к делу Куклина. Между тем, Куклин, один из старейших рабочих-большевиков и руководящих зиновьевцев, приговоренный в январе 1935 года к десяти годам заключения, неоднократно упоминается на процессе в качестве одного из руководителей террористической деятельности!

По показаниям Смирнова, в блок (о центре он ничего не говорит, а позже, как мы увидим, отрицает самое его существование) входила и группа Ломинадзе. Отметим, что никто из этой группы не привлекается к суду. Тер-Ваганян, хотя и "подтверждает показания Смирнова", но при перечислении не упоминает группы Ломинадзе. Мрачковский, наоборот, не только упоминает группу Ломинадзе-Шацкин, как входившую в блок, но и прямо говорит, что в центр входил и Ломинадзе лично. Бакаев называет не только Куклина, но и Шарова, также старого большевика-зиновьевца, осужденного по процессу в 1935 г. В качестве участника руководящего террористического совещания (центра?), неоднократно упоминается Карев. Но он также не сидит на скамье подсудимых, дело его почему-то "выделено".

Более того, Каменев показывает, что на случай провала, кроме Сокольникова, в качестве замены были намечены Серебряков и Радек, "которые -- по Каменеву -- эту роль могут с успехом выполнить". Напомним, что Серебряков от оппозиции отошел еще до Зиновьева, в 1927 году, а Радек отошел в 1929 году, и как отошел! С 1929 г. Радек неоднократно выступал в печати, как один из самых злостных и бешенных противников троцкизма. Но и это ему не помогло!

В качестве "свидетельницы" на процессе была привезена из тюрьмы Сафонова, допрос которой производит особенно тягостное и отвратительное впечатление. Надеясь спасти себя (а в действительности, Сталин ее в лучшем случае сохранит для нового процесса, с тем, чтобы потом расстрелять так же, как он расстрелял всех Берман-Юриных), Сафонова в настоящем исступлении шельмовала И. Н. Смирнова. И эта Сафонова, по словам судебных отчетов, сама "являлась членом троцкистского центраи принимала активное участие в работе этого центра". Почему же она вызвана лишь в качестве свидетельницы?

Центр якобы вел переговоры о "совместной деятельности (т.-е. о терроре) с Шацкиным, Стэном ("леваками"), Рыковым, Бухариным, Томским (правыми), Шляпниковым, Медведевым (бывшая "рабочая оппозиция"). Разумеется ни один из них не вызван и в качестве свидетеля.

Фальсификация не такая уж легкая вещь. Как ни хорони концы в воду, ложь и противоречия упорно подымаются на поверхность. Противоречия в составе центра, объясняются несомненно тем, что в ходе следствия состав этого центра менялся не раз.

Некоторых первоначально намеченных "кандидатов" не удалось сломить, -- приходилось перестраиваться на ходу, включая в "центр" новые жертвы, заново согласовывая даты и показания.

К тому же все дело подготовлялось в крайней спешке, -- не все подсудимые успели заучить свою рольи

Когда же собственно был создан и действовал "Объединенный центр"?

Вот что говорится в обвинительном акте: "В конце 1932 года произошло объединение троцкистской и зиновьевской групп, организовавших объединенный центри".

Организовавшись в конце 1932 года, центр этот по словам обвинения вел террористическую деятельность почти в течение четырех лет: "1932-1936 г.г.". Именно конец 1932 года считается тем моментом, -- и это на процессе повторяется десятки раз, -- когда зиновьевцы, с одной стороны, и, так называемые, "троцкисты" (Смирнов и др.), с другой стороны, якобы по инструкциям Троцкого, создали Объединенный центр, "поставив своей задачейи совершение ряда террористических актов".

Что же произошло дальше? Ряд подсудимых, и, в частности, Бакаев рассказывает: "осенью 1932 года Зиновьев и Каменев были исключены из партиии было решено временно прекратить террористическую деятельность. Осенью 1934 года она возобновилась". Рейнгольд также говорит: "В нашей террористической деятельностии между осенью 1932 года и летом 1933 года был перерыв, начавшийся осенью 1932 года". Разногласия относятся лишь к вопросу о моменте возобновления этой деятельности. Таким образом, выходит, что центр, который образовался в конце 1932 г., уже прекратил свою деятельность за некоторое времяи до своего образования, а именно осенью 1932 года.

В приговоре сделана попытка улучшить положение, указанием на то, что центр возник не в конце, а осенью 1932 года. Это не меняет дела. Выходит, что центр организовался и одновременно прекратил свою деятельность. Очевидно он и организовался то со специальной целью прекратить свою деятельность.

По существу, чтобы показать, что центр (если бы он и существовал) не мог не прекратить своей деятельности осенью 1932 года, нам не нужны были эти показания. Дело в том, что осенью 1932 года (в октябре) из Москвы были высланы Зиновьев и Каменев, а зимой (1 января 1933 года) арестован И. Н. Смирнов. Мрачковский также находился вне Москвы, он, по имевшимся тогда сведениям, был сослан, как и Тер-Ваганян и ряд других бывших оппозиционеров. Мы видим, что с осени 1932 года и, по крайней мере, до лета 1933 года (возвращение из ссылки Зиновьева и Каменева), центр фактически не мог существовать.

Это не мешает Дрейцеру показывать, что именно "весной 1933 года" он получил "указания троцкистско-зиновьевского центра о форсировании террора против руководства ВКП". По Дрейцеру, следовательно, выходит, что как раз в тот период, когда центр "прекратил свою деятельность", он требовал от него "форсирования" террористической деятельности.

В этом наборе бессмыслиц трудно что-нибудь понять! Центр организуется и распускается одновременно, прекращает свою деятельность и одновременно ее форсирует.

Не меньшая путаница связана и с вопросом о том, когда же собственно центр, наконец, "возобновил" свою мистическую деятельность. Бакаев, который наиболее определенно отвечает на этот вопрос, говорит "осенью 1934 года", т.-е. два года спустя. Дата эта названа не случайно. Она должна явиться подготовкой к "признанию" в убийстве Кирова. Если принять на веру показание Бакаева, то единственным периодом, когда центр существовал и занимался террористической деятельностью, была вторая половина, и, в частности, осень 1934 года, т.-е. несколько месяцев. Если принять версию других подсудимых (Пикель, Рейнгольд, Зиновьев, Каменев), центр существовал и действовал: от лета или осени 1933 года до конца 1934 года, т.-е. год-полтора, самое большее. Между тем обвинительный акт и приговор говорят о том, что центр действовал с 1932 по 1936 год. Чтобы показать, что это утверждение имеет не голословный характер, Вышинский задает следующий вопрос Зиновьеву: "В течение какого времени он (центр) действовал?". Зиновьев: "Фактически до 1936 г.".

Цитируя в своей обвинительной речи слова Зиновьева: "до 1936 года", Вышинский заменяет 1936 год 1934, опасаясь, видимо, что иначе ложь будет слишком уж грубо торчать наружу.

Это свидетельство Зиновьева по меньшей мере странно, ибо сам он, так же как и Евдокимов, Бакаев и Каменев сидели в тюрьме с декабря 1934 года. (С конца 1934 года вообще никого из членов центра уже не было в Москве). Очевидно, с конца 1934 года по 1936 год они занимались террористической деятельностьюи в тюрьме. Другой член центра, Мрачковский, за всю четырехлетнюю "террористическую деятельность" лишь два раза -- в 1932 и 1934 г.г. -- и то только короткими наездами, бывал в Москве. Как в этих условиях мог он активно работать в центре -- непонятно.

Больше того, один из вождей центра, И. Н. Смирнов с 1 января 1933 года, т.-е. свыше трех с половиной лет сидел беспрерывно в тюрьме. Спрашивается, какую роль в деятельности центра мог играть И. Н. Смирнов, арестованный в период, когда центр только образовывался -- и как, в частности, он мог принимать активное участие в убийстве Кирова, когда он последние два года до этого убийства безвыходно провел в тюрьме? В приговоре же сказано черным по белому -- и Смирнов расстрелян по этому приговору, -- что он обвиняется "в организации и осуществлении 1 декабря 1934 годаи убийства С. М. Кирова". Это ли не "образцовый" суд?

У Вышинского, правда, и на это есть ответ. По поводу террористической директивы, якобы полученной Дрейцером (в 1934 году), т.-е. когда Смирнов уже давно сидел в тюрьме, прокурор Вышинский говорит: "Я глубоко (!) убежден (!!), что Вы знали о ней (о террористической директиве), хотя и сидели в политизоляторе". Вещественные доказательства заменены лже-"признаниями" и чтением в сердцах.

* * *

На процессе упоминаются несколько совещаний: на даче у Зиновьева и Каменева в Ильинском, на квартире у Зиновьева, на квартире у Каменева и в вагоне Мрачковского. Первые три состоят исключительно из зиновьевцев, последнее, в вагоне Мрачковского, наоборот, из бывших троцкистов (за исключением Евдокимова). К тому же сам факт последнего совещания начисто отрицается И. Н. Смирновым. Эти совещания не были -- если они действительно имели место -- и не могли быть заседаниями "Объединенного" центра, поскольку они были совещаниями лишь одной группы. Суд впрочем и не пытается представить эти совещания, как совещания Объединенного центра.

С целью изобличения Смирнова, Вышинский спрашивает Зиновьева: "И Вы лично от Смирнова слышали ряд предложений (о терроре)? Зиновьев: Я лично вел с ним переговоры два-три раза".

Этот диалог -- попутно -- разоблачает вымысел о центре. Оказывается, что в течение всей террористической деятельности два виднейших члена центра вели лишь "переговоры два-три раза". А совместная работа в центре? Совместное участие в его заседаниях? Об этом -- ни слова!

На процессе, таким образом, нет никаких данных о том, что "Объединенный центр" собирался хотя бы один только раз и хотя бы один только раз вынес какое-либо решение.

У самого И. Н. Смирнова, который на предварительном следствии стал на путь "признаний", на суде же, наоборот, сделал попытку остановиться,

Этим объясняется, что показания Смирнова на суде в известной степени противоречили его показаниям на следствии. Не найдя в себе мужества открыто порвать с вынужденными в ГПУ "признаниями" и сказать всю правду, Смирнов пытался все же сопротивляться на суде. Справедливость требует отметить, что Смирнов держался несколько лучше других подсудимых.

-- по вопросу о центре произошел следующий диалог с прокурором: "Вышинский: Когда же Вы вышли из центра? Смирнов: Я и не собирался уходить, не из чего было выходить. Вышинский: Центр существовал? Смирнов: Какой там центри". Судебный отчет вынужден также сообщить, что Смирнов в подтверждение своих слов, ссылается "на отсутствие заседаний центра". Этими своими показаниями Смирнов нанес последний удар легенде об "Объединенном центре".

Стоит ли останавливаться на том, что ни суд, ни прокурор не делают никаких попыток разобраться во всех этих противоречиях. Справедливо опасаясь, что "углубление" грозит им еще более неприятными противоречиями, они благоразумно предпочитают не настаивать.

Внимательный, но не искушенный в сталинских амальгамах читатель судебных отчетов не может не сказать себе: странный этот центр! Ни состава его нельзя точно установить, ни когда он возник, ни когда он действовал, ни разу он не собирался, что он вообще делал неизвестно. Да, этот центр был бы действительно странным, если быи если бы он вообще существовал в природе.

Помимо "Объединенного" на процессе фигурирует и какой-то Московский террористический центр (не смешивать с зиновьевским Московским центром 1934 года!). Официальный состав этого центра: Дрейцер, Рейнгольд и Пикель. Было бы легко показать, что все то, что нами сказано по вопросу об Объединенном центре в той или иной мере относится и к этому "центру". Состав его варьируется в зависимости от разных показаний. "Центр" этот организовывает Мрачковский перед своим отъездом из Москвы в 1932 г. Вернувшись в Москву почти через два года, Мрачковский заслушивает доклад руководителя этого центра, Дрейцера, о том, чтои организовался Московский центр, и т. д. -- все в том же духе.

Что же было на самом деле?

Разгромив в 1927-1928 г.г. левую оппозицию, Сталин, до того отрицавший возможность индустриализации, коллективизации, планового хозяйства вообще, сделал поворот налево. Новый сталинский экономический курс -- крайне противоречивый, хаотический и проводившийся чисто-бюрократическими методами -- был скроен из осколков платформы левой оппозиции. С тем большим ожесточением Сталин направил репрессии против носителей этой платформы. Сталинский поворот налево (плюс усиление репрессий) внесли в 1929 году разброд в ряды левой оппозиции. Начавшаяся индустриализация и коллективизация открывали новые возможности и новые перспективы. В этих условиях многие оппозиционеры склонны были снисходительно отнестись ко все усугублявшемуся бюрократическому режиму. Их захватила волна капитуляций. Среди них были Радек, Преображенский, И. Н. Смирнов, Мрачковский, Тер-Ваганян, Дрейцев и др.

Дальнейшие годы (1930-1932) были годами бюрократического, бесконтрольного хозяйничания сталинской верхушки, которая быстро привела страну к тягчайшему хозяйственному и политическому кризису. Этот кризис принял особо острые формы в 1932 году. Административное уничтожение классов в деревне и принудительная "сплошная" коллективизация в корне подорвали сельское хозяйство. Диспропорции в советском хозяйстве приняли невиданные размеры: между промышленностью и сельским хозяйством, внутри промышленности; катастрофическое состояние качества, отсутствие потребительских товаров, инфляция, полная разруха транспорта. Материальное положение масс все ухудшалось, недоедание перешло в настоящий голод. Миллионам новых рабочих не хватало жилищ, они обретались в бараках, часто без света, в холоде, в грязи. По стране прошла эпидемия сыпного тифа, какой не было со времен гражданской войны. Всеобщая усталость и недовольство начали прорываться наружу. Рабочие начали все чаще прибегать к забастовкам; в Иваново-Вознесенске были крупные рабочие волнения. Колхозники с оружием в руках защищали свой урожай и инвентарь от неколлективизированных крестьян. На Кавказе и на Кубани шла настоящая малая гражданская война. Все усиливающаяся в партии растерянность, недовольство и недоверие к руководству перекинулись и на аппарат. Разговоры о том, что Сталин ведет страну к гибели можно было услышать повсюду: среди старых большевиков, среди рабочих, среди молодых комсомольцев.

Эта обстановка окружала отошедших от левой оппозиции бывших ее руководителей. Капитулировав в разное время -- они все искренне стремились, по крайней мере в начале, приспособиться к сталинскому аппарату, надеясь принять участие в борьбе за индустриализацию, в борьбе против кулака. Но острый экономический и политический кризис в стране отбросил их от сталинского аппарата. Полуневольно у них снова возникли намеки на оппозиционные настроения, потребность поговорить в своей среде, покритиковать сталинскую политику. Так, в 1932 году наблюдалось известное, впрочем довольное слабое, оживление ранее капитулировавших перед Сталиным групп: группы Зиновьева-Каменева, группы бывших левых сталинцев (так называемые, "леваки" или безвожденцы) -- Ломинадзе-Шацкин-Стэн; Смирнова и его друзей; также и некоторых правых: Рютина, Слепкова и др. Но это "оживление" не надо преувеличивать. У большинства оно имело чисто-домашний характер, дальше разговоров "по душам" и мечтаний о том, что хорошо бы иметь другую политику и другое руководство дело не шло. Вероятно люди из разных групп и кружков искали личного сближения, связей друг с другом. Наиболее смелые, может быть, поговаривали о том, что хорошо бы создать "блок", -- вероятнее же всего, что и до этих разговоров дело не дошло. Отсюда Сталин теперь -- четыре года спустя! -- выводит "блок" и даже "Объединенный центр".

Ни с одной из этих групп русские большевики-ленинцы, разумеется, не вступали ни в какой блок.

Еслиб "блок" между левой оппозицией и разными капитулировавшими перед Сталиным группами существовал, как объяснить, что о таком значительном факте ничего не попало в печать, в частности в сталинскую прессу? Левая оппозиция всегда выступала решительным противником закулисных комбинаций и соглашений. Для нее вопрос о блоке мог бы стоять только, как открытый перед массой политический акт, на основе ее политической платформы. История 13-летней борьбы левой оппозиции является тому порукой.

Разумеется, политически непримиримое отношение к капитулянтству не исключало отдельных личных встреч или обмена информацией, -- но не больше того.Все эти группы в то или иное время капитулировали перед Сталиным и по этому одному резко противостояли левой оппозиции, которая капитуляцию рассматривала и продолжает рассматривать, как одно из самых больших преступлений перед коммунизмом и интересами рабочего класса. К этому вопросу левая оппозиция относится особенно непримиримо. В глазах большевиков-ленинцев эти группы и люди не имели и не могли иметь -- ни политического, ни морального авторитета.

Оживлению этих групп -- "партийных либералов", как их называли в своей среде -- левая оппозиция прежде всего придавала симптоматическое значение. Разумеется, оно могло послужить отправной точкой для возвращения Зиновьева, Каменева, Смирнова и др. под старое знамя большевиков-ленинцев, могло послужить, но этого не было.

Сталин, ГПУ и ЦКК не оставались в неведении об этих настроениях бывших оппозиционеров. Настроения эти, кстати сказать, охватили в то время большинство партии. В начале октября 1932 года Зиновьев и Каменев были исключены из партии, в общем списке с видными правыми -- Углановым (бывший секретарь ЦК и МК партии), Рютиным (членом ЦК и руководящим работником московской организации), Слепковым, Марецким (молодые теоретики правых, ученики Бухарина) и др.

Само исключение Зиновьева и Каменева совместно с правыми представляло собой типичную сталинскую, т.-е. термидорианскую амальгаму.

Дело в том, что Рютин выпустил большой политический документ с критикой сталинской политики и сталинского режима, и будто бы, с резкой характеристикой и Сталина лично ("Злой гений партии" и т. д.). Зиновьев и Каменев были обвинены в том, что "зная о распространявшихся контр-революционных документах, они вместо разоблаченияи предпочли обсуждать этот документ и выступить тем самым прямыми сообщниками антипартийной контр-революционной группы"

Имеются в виду Рютин и его друзья.

("Правда", октябрь 1932 г.). За одно это "недонесение" -- других обвинений не было -- Зиновьев и Каменев были исключены из партии и высланы из Москвы. Сообщение об их исключении ни словом не упоминало о какой-либо политической активности Зиновьева и Каменева -- ее не было.

Такова была первая -- во всяком случае правдоподобная -- версия о "деятельности" Зиновьева-Каменева в 1932 году. Вторая версия (в 1934 г.) говорила уже о "Московском центре", "разжигании террористических настроений" и пр. Третья версия (процесс в августе 1936 года) -- это уже Объединенный центр, террор, убийство Кирова! Чем дальше в прошлое отступают факты -- с тем большим бесстыдством фальсифицирует их Сталин!

Вскоре из Москвы пришли известия об аресте ряда бывших известных оппозиционеров, старых большевиков: И. Н. Смирнова, Преображенского, Уфимцева, Мрачковского, Тер-Ваганяна и других*4.

Вот как описывал московский корреспондент "Бюллетеня", большевик-ленинец, эти события: "Крупные аресты среди отошедших от оппозиции (в одной Москве было арестовано и сослано около 150 человек), объяснялись как профилактическая мера. Хотя многие из отошедших были пассивны, доверия к ним не было. Сталин же считает, что надо выслать еще прежде, чем человек подумать успеет". ("Б. О.", # 35, июль 1933 г.).

Мы писали выше, что ссылка Зиновьева, Каменева и др. могла стать отправной точкой их возвращения к большевикам-ленинцам, и что этого не было. Уже весной 1933 года Зиновьев и Каменев капитулировали вновь, в гораздо более унизительной форме, чем раньше, славословили Сталина и пр. Их вернули в Москву. Вот как тогда же расценивал в печати их новую капитуляцию Троцкий:

 

"Признайте его (Сталина) гениальностьи и Зиновьев с Каменевым "признали", т.-е. окончательно опустились на дно"и "Как герой Гоголя, Сталин собирает мертвые душии". (23 мая 1933 г., "Б. О.", # 35).

Как далеки эти слова от "блока" или совместного "Объединенного центра"! В глазах политически добросовестного человека одна эта цитата уничтожает всю сталинскую клевету о блоке Троцкого и Зиновьева, легшую в основу процесса.

Новая капитуляция Зиновьева и Каменева тесно связана была с улучшением внутреннего положения в СССР. В 1933 году кризис начал смягчаться, оппозиционные настроения начали спадать. Ожившиеся было капитулянтские группы снова вернулись к пассивности. В 1934 году эти тенденции окончательно закрепились.

На процессе же представлена была совершенно другая картина. Пока был острый кризис и недовольство (1932-1933 г.г.), террористы не проявляли особой активности, но именно (1934 г.) "выход из трудностей, победа политики ЦК ВКП(б) вызвали новый прилив озлобления и ненависти". (Показания Каменева).

Вся эта история очень глупое измышление. Оно нужно было, чтоб помочь обосновать обвинение в убийстве Кирова (1934 г).

Амнистировав Зиновьева, Каменева и др., Сталин не оказывал им никакого доверия. Никакая мало-мальски ответственная работа им не поручалась; их и на пушечный выстрел не подпускали к политике. С этого момента, т.-е. с весны 1933 года, Зиновьев, Каменев и все другие капитулировавшие окончательно перешли в политическое небытие. Морально они были сломлены. Бытие их иначе нельзя назвать, как прозябанием. Это состояние нарушил выстрел Николаева. Зиновьев, Каменев и др. были насильно "возвращены" Сталиным к политической жизни -- "не за их дела, а для дел Сталина" -- в качестве жертв бонапартистской верхушки. Старые марксисты, всю свою жизнь связанные с партией рабочего класса и с массовым движением были обвинены в причастности к "террору".

Марксизм и индивидуальный террор.

Индивидуальный террор ставит перед собой защиту путем убийства отдельных лиц, вызвать политическое движение и даже политическую революцию. В дореволюционной России вопрос об индивидуальном терроре имел не только обще-принципиальное, но и огромное политическое значение, ибо в России существовала мелко-буржуазная партия эсеров (эпигоны героических народовольцев), проводившая тактику индивидуального террора по отношению к царским министрам и губернаторам. Русские марксисты -- в их числе и Троцкий с самых молодых лет, -- участвовали в борьбе с авантюристской тактикой индивидуального террора и его иллюзиями, которые не в массовом рабочем движении, а в террористе-одиночке с бомбой видели путь к революции. Индивидуальному террору марксизм противопоставляет пролетарскую революцию.

Со времени своей юности Троцкий решительно -- и навсегда -- примкнул к марксизму. Если издать все, что написано Троцким, получились бы десятки объемистых томов. В них не найти ни одной строчки двусмысленного отношения к индивидуальному террору. Дико, что сегодня об этом нужно вообще говорить.

Вот как формулировал Троцкий отношение марксизма к индивидуальному террору в статье в австрийском журнале "Кампф" в 1911 г.:

"Вносит ли террористическое покушение, даже "удавшееся" замешательство в господствующие круги или нет, это зависит от конкретных политических обстоятельств. Во всяком случае это замешательство может быть только кратковременным; капиталистическое государство опирается не на министров и не может быть уничтожено вместе с ними. Классы, которым он служит, всегда найдут себе новых людей, -- механизм остается в целости и продолжает свою работу.

"Но гораздо глубже замешательство, вносимое террористическим покушением в ряды самих рабочих масс. Если достаточно вооружиться пистолетом, чтобы добиться цели, то к чему усилия классовой борьбы? Если можно запугать высоких особ грохотом взрыва, то к чему партия?".

Всю свою сознательную жизнь -- 40 лет! -- марксист Троцкий отдал рабочему движению. Двадцать последних лет революционной деятельности Троцкого прошли на глазах у всего мира. В этой деятельности даже самые злейшие враги не могли бы найти "двойной бухгалтерии", компромиссов с марксизмом. В течение 40 лет Троцкий всегда шел прямыми путями к цели. Стать теперь на путь индивидуального террора -- отказаться от марксизма, значило бы для Троцкого не только отказаться от самого себя, но и превратить в ничто плоды сорокалетней революционной работы. Это значило бы политически покончить с собой.

Отвергая индивидуальный террор в отношении буржуазно-полицейского государства, ибо только пролетариат сам может свергнуть его, большевики-ленинцы-марксисты с тем большим основанием отвергают индивидуальный террор в стране Советов, где совершена величайшая в истории социальная революция. Индивидуальный террор в СССР -- совершенно независимо от намерения самих террористов, -- может служить только делу бонапартистской контр-революции, только фашизму он мог бы облегчить победу в СССР.

Левая оппозиция -- в отличие от бюрократов и террористов -- всегда считала, что вопрос не в Сталине лично, а в тех социальных изменениях, которые произошли в СССР и в результате которых Сталину оказалась обеспечена победа. Абсолютизм Сталина отнюдь не случаен, он является результатом исторического развития. Не Сталин лично имеет неограниченную власть, а бюрократия, как социальный слой, через Сталина. Эту неограниченную власть дала бюрократии реакция, сменившая героическую эпоху русской революции. Сила бюрократии и -- как производное от нее -- сила Сталина, "самой ее выдающейся посредственности" -- вовсе не в "гениальности" Сталина, а в том классовом соотношении сил, -- крайне неблагоприятном для пролетариата, какое сложилось в СССР и вне его в последний период.

Устранение Сталина (с поста генсека), как личный вопрос, ставился Лениным в начале 1923 года и тогда это могло иметь смысл, ибо могло облегчить борьбу с еще не успевшей окрепнуть бюрократией. Сегодня, -- да и уже давно, -- вопрос о Сталине, как самостоятельный вопрос, -- не существует. Убийством нельзя изменить соотношение социальных сил и остановить объективный ход развития. Устранение лично Сталина означало бы сегодня ничто иное, как замену его одним из Кагановичей, которого советская печать в кратчайший срок превратила бы в гениальнейшего из гениальных.

Советская бюрократия самая огромная опасность для СССР. Но она может быть снята только активным подъемом рабочего класса, который возможен лишь в результате возрождения рабочего движения на Западе, которое, перекинувшись на СССР, подорвало бы и смело сталинский абсолютизм. Других путей для революционных марксистов быть не может. И не при помощи полицейской махинации Сталину дискредитировать марксизм и марксистов! Скоро сто лет, как мировая полиция изощряется в такого рода делах -- еще до Бисмарка и Наполеона III, -- но каждый раз только обжигала себе пальцы! Полицейские фальсификации и махинации Сталина вряд ли превосходят другие образцы того же творчества; но он дополнил их -- и как дополнил! -- "признаниями", вырванными у подсудимых бесконечно усовершенствованными методами инквизиции.

Чтоб дискредитировать марксизм, Сталин выпускает на сцену все того же Рейнгольда, который показывает, что "Зиновьев обосновал (sic!) необходимость применения терроризма тем, что хотя (?) террор и несовместим с марксизмом, но в данный момент это (!!) надо отбросить". Совершеннейший набор слов! Зиновьев, видите ли, обосновал это тем, что хотя это и несовместимо с марксизмом, но это надо отбросить". Какое безграмотное идиотство!

К марксизму, как и вообще к теории, Сталин относится со страхом и вместе с тем полупрезрительно. Ограниченный эмпирик, "практик", Сталин всегда был чужд теории и марксизма. Для него марксизм, точнее аргументы "от марксизма", есть прежде всего прикрытие, дымовая завеса, -- ему, разумеется, гораздо ближе деловые и деляческие аргументы, и, в частности, аргументы от политического гангстеризма. Это его стихия.

* * *

Если подойти к вопросу об индивидуальном терроре в СССР не с теоретической точки зрения, а с чисто "эмпирической", с точки зрения, так называемого, здравого смысла, то достаточно подвести следующий итог: убитый Киров немедленно заменен другим Кировым -- Ждановым (их у Сталина сколько угодно в резерве). Между тем сотни людей расстреляны, тысячи, вероятно, десятки тысяч сосланы, зажим увеличился во стократ.

Если убийство Кирова кому-нибудь и принесло пользу, то только сталинской бюрократии. Под видом борьбы с "террористами", она задушила последние проявления критической мысли в СССР. Она положила тяжелую могильную плиту на все живое.

Разумеется, Сталин сам толкает отдельные отсталые в политическом отношении и отчаявшиеся группы молодежи на путь терроризма. Сведя свободу к праву проявлять стопроцентную верноподданность; задушив общественную жизнь в СССР; не давая никому возможности высказывать свое мнение в рамках пролетарской демократии, Сталин не может не толкать отдельных отчаявшихся людей на путь террора. Персонификация режима -- партий нет, рабочего класса нет, есть только Сталин и местный Каганович -- не может также не питать террористических тенденций. В той мере как они действительно имеются в СССР, Сталин -- и только он -- несет за них полную политическую ответственность. Их порождают его режим, а не левая оппозиция.

В этом же направлении действуют и чудовищные, зверские репрессии, в частности, последние московские расстрелы (а по СССР сейчас несомненно идут другие, неизвестные нам расстрелы!). Уже в связи с выстрелом Николаева мы, коммунисты-интернационалисты, самым беспощадным, самым решительным образом, осудили индивидуальный террор. Сегодня мы больше, чем когда бы то ни было, стоим на этой точке зрения. Если Сталин своей политикой, режимом и истреблением оппозиции может создать террористические настроения, то революционный долг повелительно диктует большевикам-ленинцам снова со всей энергией повторить: путь индивидуального террора -- не наш путь, он мог бы быть только путем гибели революции. Бонапартистской контр-революции, и только ей, он мог бы облегчить победу.

Ленин первый террорист.

("Убрать Сталина")

На процессе, как и во время следствия, официальные и неофициальные обвинители (т.-е. обвиняемые) особенно охотно употребляли выражение: надо "убрать Сталина". Во время следствия этой формулой сперва оперируют, как бесформенной болванкой. Из нее можно сделать кистень, но можно и ничего не сделать. Легально ли "убрать", т.-е. на основе устава и через партийный съезд, на котором и генеральный секретарь подлежит переизбранию или замене -- или как-нибудь иначе, "нелегально" -- этот вопрос следователи старательно затуманивают в начале следствия. Там видно будет. Пока подсудимые не сломлены окончательно у них вымогают лишь признания в намерении "убрать Сталина", убрать, т.-е. сменить. Затем, как бы невзначай, у них требуют признаний в том, что они стоят за "острые методы". Остальное понятно: одно соединяется с другим и, когда подсудимый сломлен окончательно, следователь раскрывает карты. Острые методы оказываются террором, убрать -- становится синонимом убить. И на первый взгляд невинная болванка, оттачивается и превращается в смертоносное оружие. На суде формула "убрать Сталина" приобретает право гражданства уже в новом качестве: убрать значит убить.

Особенно ярко это обнаруживается в показаниях Тер-Ваганяна.

Но почему Сталину и его сподручным так далось это выражение? Откуда оно взялось впервые? В своей речи прокурор Вышинский дает нам на этот счет некоторые разъяснения: "В марте 1932 года в припадке контр-революционного бешенства Троцкий разразился открытым письмом с призывом "убрать Сталина". (Письмо это было изъято из потайной стенки гольцмановского чемодана и приобщено к делу в качестве вещественного доказательства)". Об этом же говорит Ольберг, показывая, что "впервые о моей поездке (в СССР) Седов заговорил со мной после обращения Троцкого, связанного с лишением Троцкого гражданства СССР. В этом обращении Троцкий развивал мысль о необходимости убить Сталина. Мысль эта выражена следующими словами: "необходимо убрать Сталина". Седов, показав мне написанный на пишущей машинке текст этого обращения заявил: ну вот, теперь вы видите, яснее сказать нельзя, это дипломатическая формулировка".

Мы узнаем, таким образом, что речь идет об открытом письме Троцкого, написанным в марте 1932 года, в связи с лишением Троцкого гражданства СССР. Вышинский не находит нужным цитировать столь важный документ, хотя письмо и "приобщено к делу в качестве вещественного доказательства". Почему? Мы это сейчас узнаем. "Призыв" Троцкого к убийству Сталина был ничем иным, как открытым письмом Троцкого к ЦИК'у, т.-е. Калинину, Петровскому и другим, напечатанным в свое время в "Бюллетене"

Хотя "Письмо" было напечатано, Седов почему то показывал Ольбергу экземпляр, напечатанный "на пишущей машинке". Это нужно было Ольбергу для пущей конспиративной таинственности. Жалкие выкрутасы!

и во всех других изданиях международной левой. Это Калинину и Петровскому Троцкий дает -- через печать! -- инструкции убить Сталина. Какая сенсация! И почему Калинина нет среди подсудимых? Или до него еще не дошла очередь?

Вот интересующая нас выдержка из этого Открытого письма:

"Сталин завел нас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность посредством свободной критики сверху донизу пересмотреть всю советскую систему, беспощадно очистить ее от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина". ("Б. О.", # 29, март 1932 г.).

Теперь понятно почему Вышинский не цитирует этот столь важный, положивший основу "террору", документ!

На эту удочку попался, кажется, один только Керенский: "Один документ -- говорит он -- во всяком случае имеется -- и не малого значения. Вышинский обмолвился (?!) одной фразой, которой никто (никто, за исключением, разумеется, Керенского) не заметил". Дальше идет вышеприведенная нами цитата из речи Вышинского.

Процитируй он всего одну фразу -- сенсация была бы еще большая. Троцкий не только призывает убрать -- "убить" -- Сталина, но и ссылается при этом на Ленина!

Основоположником терроризма и первым террористом оказывается, таким образом, Ленин, а не Троцкий.

"Последний настойчивый совет Ленина" -- это его знаменитое "Завещание". Напомним, что писал в нем Ленин.

 

"Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью".

"Сталин слишком груб и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лойялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью, но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь, или такая мелочь, которая может получить решающее значение. 4 января 1923 года".

Сентябрьский номер "Большевика" (1936 г.), орган ЦК ВКП, своими словами так передает завещание Ленина: "Сталин, которого Ленин умирая поставил во главе партии"!!.

Снять Сталина -- грубее говоря убрать -- с поста генсека, -- вот что предлагал Ленин в своем Завещании. Вот они источники "терроризма", которых так благоразумно не цитирует Вышинский!

Левая оппозиция со дня своего образования требовала выполнения Завещания; в сотнях статей, документов, листовок, в своей платформе, в статьях "Бюллетеня" и, наконец, в Открытом письме Троцкого в ЦИК (по поводу одной из более мелких, подготовительных амальгам Сталина -- лишения Троцкого гражданства СССР). И Письмо это ведь было написано четыре с половиной года тому назад. Почему Сталин тогда не посмел приписать Троцкому террористических намерений? Потому, что Сталину нужно было время, чтоб подготовить почву для своей отравленной клеветы.

Снять (убрать!) Сталина, значило, по мысли Ленина, лишить его той огромной власти, которую он сосредоточил в своих руках, став во главе аппарата. Это значило -- лишить его возможности злоупотреблять властью.

Когда Ленин писал свое Завещание, он, разумеется, и в отдаленной степени не представлял себе до каких размеров дойдут злоупотребления Сталина властью. Да, если бы Ленин был жив, он не только бы сидел в тюрьме ("Ленина от тюрьмы спасла только смерть", сказала Крупская в 1926 году), но он был бы объявлен первым и главным террористом!

Такова запоздалая месть -- через 13 лет -- Сталина за Завещание, месть Сталина -- Ленину. Тринадцать лет понадобилось могильщику революции -- Сталину, -- чтоб разгромить большевизм и довести самую великую революцию до того растленного бонапартистского режима, который господствует ныне в СССР.

Покушения, которых не было.

Помимо общих разговоров о терроре, передач "инструкций", всевозможных "террористических" установок и пр. в деле все же упоминается несколько конкретных "покушений". Разберем их одно за другим.

1. Пара Берман-Юрин -- Фриц Давид.
Покушение на Сталина

Прибыв в марте 1933 года в Москву,

Очень характерно, что почти все "перебрасываемые" Троцким террористы: Берман-Юрин, Фриц Давид, М. Лурье и др. выехали в СССР в марте 1933 года. Не объясняется ли это тем, что их на самом деле в СССР "перебрасывал" не Троцкий, а Гитлер, захватив в Германии власть при помощи Сталина и всех его Берман-Юриных? И в то время, как немецких революционных рабочих отправляли в концлагерь, сталинские аппаратчики, в том числе Берман-Юрин, Фриц Давид и все прочие уезжали в Москву.

Берман-Юрин и Фриц Давид решили устроить покушение на Сталина на XIII пленуме Коминтерна (декабрь 1933 г.). Берман-Юрин показывает, что "план провалился", ибо Фрицу Давиду не удалось достать билета для Берман-Юрина, "который должен был стрелять в Сталина". Фриц Давид дает другую версию: "Эти замыслы сорвались, так как на XIII пленуме товарищ Сталин не присутствовал". Немножко похоже на историю с горшком данным взаймы: во-первых, говорит, я ей вернула горшок целехеньким, во-вторых, он уже был разбит, а, в-третьих, я у нее горшка не брала. Этого третьего здесь как будто бы не хватает, на самом деле и оно есть. Ни билета не было, ни Сталина не было, нии попыток устроить покушение не было.

Но Фриц Давид и Берман-Юрин не унывали от этого неуспеха. Дело в том, что ими "были разработаны два конкретных (!) плана покушения на Сталина". Оставался второй план: осуществить покушение на Сталина на VII конгрессе Коминтерна.

План этот был несомненно блестящ, к тому же он соответствовал "директивам" Троцкого: не просто убить Сталина, а обязательно при музыке и овациях, "перед международным форумом", как о том показал Берман-Юрин. Но план этот все же имел, на наш взгляд, одно существенное неудобство. Последний до того конгресс Коминтерна (VI) состоялся в 1928 г. С 1928 г. до 1933 г. прошло уже больше пяти лет, а о новом конгрессе ничего не было слышно. В нарушение устава Коминтерна Сталин откладывал конгресс из года в год, намереваясь, по возможности, вообще его не созывать. В пропаганде левой оппозиции заграницей за все эти годы вопрос о несозыве конгресса Коминтерна играл большую роль. Вот, что писал, например, Троцкий в декабре 1934 года (подобных цитат можно найти десятки): "Правящая сталинская группа, по существу, давно уже махнула рукой на Коминтерн. Одним из самых ярких доказательств этого является отказ Сталина в созыве международного конгресса". ("Б. О.", # 41).

Берман-Юрин и Фриц Давид были переброшены Троцким, тем самым Троцким, который полагал, что конгресс вообще не будет созван, и одновременно же, как показывает Берман-Юрин, предлагал этому последнему "приурочить покушение к конгрессу"! И вот вместо действий "террористы" ждути конгресса. Ждут год, ждут два и, наконец, через два с половиной года все же дождались. После перерыва в семь лет -- 1928-1935 -- созван, наконец VII конгресс. Можно возразить: ждали то они долго, но зато по крайней мере хорошо подготовили и "разработали конкретный план". Предоставим слово судебному отчету: "На конгресс Коминтерна проник только один Ф. Давид, так как для Берман-Юрина не мог достать билета. Фриц Давид, по его словам, не мог совершить теракта потому, что приблизиться к Сталину было невозможнои Он, Фриц Давид, сидел в ложе, в ложе же было много народу, не было никакой возможности стрелять".

Очевидно Фриц Давид полагал, что его посадят в Президиум и что на конгрессе "не будет много народу"и

Тем дело и кончилось. Но, как, спрашивается, обо всем узнало ГПУ? Или эти "террористы" сами пошли в ГПУ, чтоб рассказать о своих неудачах? И не сделай они этой ошибки, они вероятно и сегодня не только здравствовали бы, но и подготовляли -- с неменьшим успехом -- новое покушение на Сталина, приуроченное, скажем, к VIII конгрессу Коминтерна (1940 год? 1945?).

И так выглядит единственная "конкретная" попытка покушения на Сталина! Впрочем сам суд, видимо, не очень берет всерьез эту гепеуровскую историю, ибо ни словом не упоминает о ней в приговоре.

2. Террорист Ольберг покушается на Сталина

Так же как и Берман-Юрин и Фриц Давид, Ольберг "получил инструкции" о террористической деятельности от Троцкого. Так же как и Берман-Юрин и Фриц Давида Троцкий Ольберга никогда в глаза не видал (хотя -- в отличие от первых двух -- и слышал о нем, правда, только с плохой стороны).

См. статью "Подсудимые и их поведение на суде".

Ольберг совершил три поездки в СССР. Получив в 1932 г. "террористические инструкции" он в конце марта (!) 1933 г. выехал в Советский Союз и оставался там до июля 1933 г.; 1 1/2 месяца зачем-то скрывался в Москве, а затем отправился в Сталинбад, где устроился преподавателем истории. Сталинбад, отстоящий от Москвы и, таким образом, от всех вождей на какие-нибудь 4.000 с лишним километров, было очевидно Ольбергом выбран в качестве наиболее подходящего места для террористической деятельности. Но скоро Ольбергу пришлось вернуться в Прагу, ибо его воинские документы были не в порядке. В СССР Ольберг поехал вторично в марте 1935 года, но пробыл там всего лишь несколько дней, так как имел туристскую визу. В июле 1935 г. Ольберг в третий раз едет в СССР. Последние две поездки Ольберг совершает по знаменитому паспорту республики Гондурас (единственному вещественному доказательству официально упоминаемому в деле). "Пробыв короткое время в Минске (Ольберг) отправился в Горький, связался с Елиным и Федотовым, получил работу в Горьковском педагогическом институте, где оставался до дня ареста".

Читая эту невероятную историю, можно подумать, что в СССР не существует ГПУ! Вышинский проявляет большое любопытство по части гондурасского паспорта Ольберга, не были ли его родители в Гондурасе или может быть бабушка? Спрашивается, почему же ГПУ в свое время не проявило этого интереса к поездкам Ольберга? Все, кто имеют понятие о том, в каких условиях даются визы в СССР и как строго наблюдает ГПУ за приезжими даже "солидными" иностранцами, признают всю эту историю невероятной. Приезжает человек (и не в первый раз) с экзотическим и мало солидным паспортом республики Гондурас, ни слова не говорит на американских языках, а говорити по русски. Более подозрительного иностранца трудно и придумать. Между тем Ольберг не только беспрепятственно въезжает, выезжает и снова въезжает в СССР, но и получает официальную преподавательскую должность в Государственном педагогическом институте! Мы позволим себе утверждать со всей категоричностью: Ольберг мог получить визу в СССР, поехать туда и устроиться там на работе только при содействии советских властей, в том числе и ГПУ.

Но вернемся к "террористической" деятельности Ольберга. Прошло три года -- 1932-1935, -- а об этой деятельности не сообщено ни слова. Приехав в Горький, в июле 1935 г., "Ольберг узнал от Федотова, что боевые дружины организованы еще до его приезда. Ольбергу оставалось только выработать самый план покушения".

Отметим, что ни Елин, ни Федотов (который оказывается никем иным, как директором педагогического института, в котором преподавательствовал Ольберг!) не вызваны в суд, ни в качестве подсудимых, ни в качестве свидетелей. Отметим также, что если бы в Горьком действительно существовали террористические "боевые дружины", организованные Федотовым, то представляется совершенно непонятным, зачем Федотову нужен был Ольберг. Молодой человек, без роду и племени, никакого понятия не имевший ни о террористической, ни о конспиративной деятельности вообще, должен руководить -- "вырабатывать план"! -- уже налаженной -- гораздо более опытными людьми -- террористической организации. Но в чем же заключался самый план? "Террористический акт должен был быть совершен 1 мая 1936 г. в Москве" -- это все, что мы узнаем из судебных отчетов. Ни кем, ни где, ни каким путем -- об этом нам ничего не говорят. "Что помешало осуществлению этого плана?", спрашивает Вышинский. "Арест", отвечает Ольберг.

Такова история этого "покушения". Это, впрочем, не мешает продажным борзописцам из "Правды" (Л. Ровинский, 22 августа) сообщать, что "кипучей была террористическая и шпионская деятельность Ольберга"и Он не только "организовывал террористические шпионские группы", но и "выучивал террористов стрелков и бомбометателей". Ни о стрелках, ни о бомбометателях в судебных отчетах ничего не говорится. Позволим себе усомниться в том, что штудировавший политические науки В. Ольберг, когда-нибудь видел бомбу, -- за исключением той "бомбы", которую учинил ему Сталин.

3. Лурье # 1 и Лурье # 2 покушаются на Ворошилова, в частности, и на других "вообще"

Н. Лурье утверждает, что он занимался троцкистской деятельностью с 1927 года, т.-е. около девяти лет. К сожалению, только -- об этом никому не было известно. Ни один троцкист ни в одной стране, ни в 1927 г., ни позже, никогда не встречался с Н. Лурье. На все наши попытки получить справки об Н. Лурье, мы отовсюду получали один ответ -- неизвестен. К сожалению, в числе наших адресатов нет ГПУ, оно наверное могло бы дать интересные справки, и, в частности, с какого, с 1927 или другого года началась "деятельность" Н. Лурье.

Начало своей террористической деятельности Н. Лурье рисует так: "В начале 1932 года Моисей Лурье мне сказал, что пора (!!) ехать в СССР и проводить там террористическую работу". Один этот развязно-веселый тон чего стоит! Довольно мы, говорит, с тобой на бильярде играли, "пора" и закусить, то-бишь проводить "террористическую работу". В Москве Лурье встречается с некими Константом и Липшицом, которых он называет "немецкими троцкистами", но которые, опять таки, неизвестны ни одному настоящему троцкисту. (Кстати сказать, ни Констант, ни Липшиц не привлекаются к суду и не вызываются в качестве свидетелей. Так уж заведено на этом "примерном" процессе!).

Лурье рассказывает Константу о "террористической установке". В том же развязном тоне Констант отвечает Лурье, "что для него это не новость" (он, по-видимому, знал об "этом" уже с детства).

В августе 1932 г. группа Н. Лурье получает задание некоего Франца Вейца (фашистского охранника, по словам судебных отчетов), совершить покушение на Ворошилова. На предварительном следствии Н. Лурье показал, что подготовка этого покушения (в Москве) шла "с осени 1932 г. до конца 1933 г.". На допросе же Н. Лурье рассказал, что уже в июле 1933 года он выехал в Челябинск. Если Н. Лурье переехал в июле 1933 г. в Челябинск -- спрашивается, как мог он до конца 1933 г. в Москве готовить покушение?

Вероятно, чтоб "ликвидировать этот прорыв", Н. Лурье на суде дает новую версию: "мы этим (подготовкой покушения на Ворошилова) занимались с сентября 1932 г. до весны 1933 г.".

До весны или до конца 1933 г.?! Суд, разумеется, обходит молчанием это противоречие. Да, низкое качество следовательской продукции!

Но в чем же состоит сама подготовка покушения? Тройка -- Н. Лурье, Констант и Липшиц, -- которая по неизвестным причинам представлена на суде одним лишь Н. Лурье, -- следит за выездами Ворошилова, но машина "проезжала слишком быстро. Стрелять по быстро идущей машине безнадежно" (Показания Н. Лурье) Убедившись в том, что машина идет слишком быстро, эти горе-террористы прекращают дальнейшие наблюдения за выездами Ворошилова. На вопрос председателя суда, что они делают дальше, Н. Лурье сообщает, что они начали заниматься приобретением взрывчатых веществ, чтобы совершить террористический акт бомбой. Суд не делает никаких попыток выяснить, были ли приобретены взрывчатые вещества, где, как, была ли сделана бомба и пр. Этим дело и кончается. -- В июле 1933 года Н. Лурье уезжает в Челябинск на работу в качестве врача. Но и в далеком "Челябинске Н. Лурье не прекращает своей террористической деятельности". Он, видите ли, ждет что бы кто либо из вождей, Каганович или Орджоникидзе, приехали в Челябинск. Но ни Каганович, ни Орджоникидзе, как нарочно, в Челябинск не едут, во всяком случае Н. Лурье никого из них там не встречает и никаких покушений, разумеется, не производит.

Тем не менее в приговоре говорится, что "Н. Лурье пытался (?) произвести покушение на жизнь т.т. Кагановича и Орджоникидзе". Тот же Натан Лурье в приговоре обвиняется в том, что он подготовлял покушение и на Сталина. В судебных отчета о покушении Н. Лурье на Сталина -- ни слова!

Это не мешает Моисею Лурье показывать, "как он организовал (!) покушение на товарища Орджоникидзеи для этой цели М. Лурье предложил уезжающему на Челябинский тракторный завод Н. Лурье использовать возможный приезд тов. Орджоникидзе на завод для осуществления террористического акта"!

Два с половиной года Н. Лурье остается в Челябинске, в бесплодном ожидании Орджоникидзе или Кагановича. Но, как говорит пословица, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе: Н. Лурье выезжает в Ленинград. Проездом, в Москве, М. Лурье поручает ему в январе 1936 г. "стрелять в Жданова на первомайской демонстрации в Ленинграде" (зачем нужно убивать Жданова -- понять невозможно). На первомайской демонстрации Н. Лурье проходит в колонне демонстрантов, но не делает попыток стрелять. На вопрос председателя суда

Председатель суда, в течении всего процесса не делает попыток выяснить противоречия, вызвать упомянутых в деле людей в суд и т. д., и т. д. Но он внезапно проявляет огромный интерес к вопросу о том, какой именно револьвер был у Н. Лурье: браунинг? Какой? Средний? Жалкое комедианство!

почему, он отвечает: "мы далеко проходили". И вся эта белиберда подается на суде в качестве покушений!

4. Еще одно покушение на Ворошилова

На суде упоминается подготовка еще одного террористического акта против Ворошилова, который якобы должны были совершить два крупных военных, оба известные герои гражданской войны: Д. Шмидт и Кузмичев. Доказательств, разумеется, не приведено никаких. Ни Шмидт; ни Кузмичев, ни другие военные обвиняемые в террористической деятельности -- Путна, Эстерман, Гаевский -- на суд вызваны не были. О "террористической" деятельности Шмидта -- Кузмичева упоминают трое подсудимых. Рейнгольд показывает, что "ему известно от Мрачковского и Дрейцера, что летом 1933 года была организованаи троцкистская группа из военных, куда вошли Шмидт, командир одной из бригад Красной армии, Кузмичев, начальник штаба одного из воинских соединений и ряд (!) других". Мрачковский показывает, что дело происходило годом позже. "В середине 1934 года Дрейцер мне докладывал, что им подготовляется одновременно убийство Ворошилова, для чего должен был быть подготовлен Шмидт Димитрийи". Сам Дрейцер показывал на допросе в прокуратуре, что "для совершения теракта я привлек Эстермана и Гаевского, а в 1935 году Шмидта и Кузмичева. Последние взялись убить Ворошилова".

Таким образом, все три показания (а других показаний об этом деле нет) радикально противоречат друг другу: 1933 г., 1934 г., 1935 г. -- они должны быть поэтому отброшены, как грубая ложь.

* * *

На суде упоминаются и другие покушения, но эти последние имеют уже совершенно голословный характер. Зиновьев показывает, "что ему известны две попытки покушений на жизнь тов. Сталина, в котором принимали участие Рейнгольд, Дрейцер и Пикель". Ни Дрейцер, ни Рейнгольд об этих "попытках" не упоминают. Пикель же показывает, "что осенью 1933 года Богданом была произведена новая (?) попытка покушения на тов. Сталина". Он также показывает "о подготовке теракта против тов. Сталина в 1934 году", причем его участие "заключалось в том, что он связал Бакаева с Радиным" (последний также не вызван в суд). Бакаев также сообщает о том, что в "октябре 1934 года под руководством Каменева, Евдокимова и его, Бакаева, готовилось в Москве покушение на Сталинаи Покушение не удалось". И это все.

Суд безучастно принимает все эти заявления к сведению, не делая никаких попыток выяснить обстоятельства, характер, время, место и пр. этих "покушений". Отсутствие каких бы то ни было данных об этих покушениях не позволяет нам подробнее на них остановиться.

Мы оставляем в стороне один, совершенно уж анекдотический, случай. "Террорист" Яковлев, который наряду с Сафоновой, был единственным свидетелем на процессе (почему свидетелями, а не подсудимыми -- непонятно), показал, что Каменев поручил ему организовать террористическую группуи в Академии Наук!

Отметим в заключение, что в приговоре сказано: "троцкистско-зиновьевский центр подготовил ряд террористических актов против товарища Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Коссиора, Постышева и др.".

Выше мы старались очень тщательно подобрать и привести в систему все данные о покушениях, разбросанные по судебным отчетам. Если отнести поездку Н. Лурье в Челябинск к "покушениям на Орджоникидзе и Кагановича" и его же поездку в Ленинград к "покушениям на Жданова", то еще остаются все же "Постышев, Коссиор и др.". О покушениях на них во всем деле нет ни единого слова. Это не помешало суду вставить в приговор следующий абзац: "Судебное следствие также установило, что троцкистско-зиновьевский террористический центри подготовлял террористические акты против т.т. Коссиора и Постышева через Украинскую террористическую группу, действовавшую под руководством троцкиста Мухина". Украинская террористическая группа и самое имя ее руководителя Мухина в первый раз на процессе упоминается в приговоре! Мухин и его группа очевидно были с'импровизированы в последний момент, чтобы не было обидно Постышеву и Коссиору.

* * *

Подведем итоги на основании самих судебных данных: не было ни одного покушения, не было даже ни одной попытки покушения. Прокурор Вышинский тем не менее считает, что все так ясно, что он может "освободить себя от обязанностии подвергать анализу материал судебного следствия". И он добавляет: "Главное в этом процессе -- в том, что они (подсудимые) претворили свои контр-революционные мысли в контр-революционное дело, свою контр-революционную теорию в террористическую практику: они не только говорят о стрельбе, но они стреляют, стреляют и убивают".

Так уж и стреляют?! На процессе во всяком случае что то ни словом не было упомянуто о том, чтоб кто-либо из подсудимых стрелял. Были "инструкции", "разговоры", "подготовка", "попытки", "намечались люди", террор то "форсировался", то "прекращался" -- на словах все это было -- выстрелов же не было. Ни одного покушения, ни одной действительной попытки покушения на суде установлено не было. То оказывалось, как нарочно, что слишком далеко стрелять, то слишком далеко проходит террорист, то слишком быстро проезжает машина, то террорист оказывается в Сталинбаде или Челябинске, а Сталин, как нарочно, в Москве.

Между тем именно эти "террористы" были поставлены в исключительно благоприятные условия. Обычные трудности террористов -- принадлежность к другому социальному слою общества, -- неосведомленность о тех, на кого ведутся покушения, невозможность проникнуть в их среду -- все это здесь совершенно отсутствовало.

Зиновьев, Каменев, Смирнов, Мрачковский, Бакаев и др. отошедшие от оппозиции вращались в аппаратных другах. Они вхожи были в Кремль, во все учреждения, некоторые даже в секретариат Сталина. Мрачковский, например, лично был у Сталина на приеме.

Об этом приеме показала Сафонова, заявив, что "Мрачковский, рассказывал нам (Сафоновой и И. Н. Смирнову) о беседе со Сталиными заявил, что единственный выход это убить Сталина". Если все это не выдумано с начала до конца (И. Н. Смирнов начисто отрицает рассказ Сафоновой), то вероятнее всего дело происходило так: Мрачковский, вернувшись с приема у Сталина, крайне разочарованный этим приемом -- в этом нет ничего удивительного -- крепко ругал Сталина. Отсюда Сафонова, задним числом, "обосновала" обвинение в терроре. Разумеется, это только гипотеза.

Ему, казалось бы, ничего не стоило разрядить в Сталина свой револьвер. Террористические возможности большинства расстрелянных, известных большевиков, были почти неограничены. К тому же из заграницы вести террор им помогал Троцкий и десятки, если не сотни людей в СССР; поддерживало их и такая мощная организация как Гестапо! А результаты: нуль, нуль! Если убийств не было, то только потому, что никто из расстрелянных или упомянутых в деле убийств не подготовлял, что никто из них и в мыслях не имел на путях террора искать выхода из сталинского тупика.

Без убийства Кирова Сталин никогда бы и не решился пустить в оборот весь этот дикий бред "о терроре". Поэтому то он искусственно и соединил реальность -- убийство Кирова Николаевым, убийство, к которому ни один из подсудимых этого процесса не имел никакого отношения, -- со всеми другими вымыслами. В этом искусственном соединении и заключалась центральная полицейская комбинация Московского процесса. Реальность убийства Кирова должна была придать видимость реальности другим покушениям, -- которых не было.

Копенгаген.

Копенгаген играет очень большую роль на процессе. Там якобы происходили "свидания" Троцкого с террористами, оттуда якобы шли "инструкции" Троцкого о терроре. Мирную столицу Дании троцкисты -- если верить судебным отчетам -- превратили в своего рода заграничный "террористический центр". Вопрос этот требует, следовательно, всестороннего рассмотрения.

Осенью 1932 года датская социал-демократическая студенческая организация пригласила тов. Троцкого прочитать в Копенгагене доклад о русской революции. Считая, видимо, неудобным отказать студентам, датское правительство дало Л. Троцкому визу в Данию сроком на 8 дней. Выехав из Стамбула 14 ноября 1932 г., Л. Д. Троцкий (кружным путем через Францию) прибыл 23 ноября 1932 г. в Данию. В Копенгагене Троцкий оставался восемь дней, покинув его утром 2-го декабря, чтоб вернуться в Стамбул снова через Францию.

Обвинительный акт и приговор говорят о том, что Троцкий занимается террористической деятельностью около пяти лет (1931-1936). За эти пять лет, в Копенгагене Л. Троцкий провел всего восемь дней. Но по какому то странному совпадению все "террористы", якобы видевшиеся с Троцким (Гольцман, Берман-Юрин, Фриц Давид) избрали -- и совершенно независимо друг от друга! -- местом своего свидания с Троцким именно Копенгаген и одну и ту же неделю: 23 ноября -- 2 декабря 1932 года. Ни о каких других свиданиях или встречах в других городах данных или даже намеков в судебных отчетах нет.

Уже одно это обстоятельство -- одна единственная деятельная "террористическая" неделя за пять лет! -- не может не вызвать недоумения. Постараемся разъяснить. Копенгаген был выбран следователями ГПУ по соображениям собственного удобства: близко от Берлина, туда несложно проехать, а главное -- точные даты и обстоятельства пребывания Троцкого в Копенгагене обошли все газеты. Это давало следователям ГПУ необходимый "материал". Свидания же в Стамбуле или в уединенных деревушках во Франции, где проживал Л. Д. Троцкий за эти годы, представлялись, очевидно, ГПУ слишком опасным экспериментом. Недостаток "материала" увеличивал риск провала.

Наметив Копенгаген, ГПУ направило туда не только "террористов" Гольцмана, Берман-Юрина и Фриц Давида, но и Седова. Вот, что рассказывает о своей поездке в Копенгаген Гольцман:

"Седов сказал мнеи было бы хорошо, чтобы Вы со мной поехали в Копенгаген (к Троцкому)и Я согласился, но заявил ему, что ехать вместе нам нельзя по конспиративным соображениям. Я условился с Седовым, что через два-три дня я приеду в Копенгаген, остановлюсь в гостинице Бристоль, и мы там встретимся. Прямо с вокзала я пошел в гостиницу и в фойе встретился с Седовым".

Нельзя не отметить и следующего. Гольцман был советским гражданином и в качестве такового получение визы в какую либо страну, в том числе и в Данию, было для него связано с почти непреодолимыми трудностями, если это ходатайство не было поддержано советским посольством. О поддержке посольства в данном случае не могло быть, разумеется, и речи. Гольцман мог, таким образом, проехать в Копенгаген только нелегально. Странно, что суд не заинтересовался этим обстоятельством и не выяснил при помощи каких бумаг Гольцман проехал в Данию, где он достал эти бумаги и пр.

Это описание очень подкупает столь редкими на этом процессе фактическими данными. В частности, названа даже гостиница Бристоль, в фойе которой произошла встреча Гольцмана с Седовым. Беда только в том, что в Копенгагене вообще не существует гостиницы "Бристоль". Такая гостиница существовала, но в 1917 году она закрылась и самое здание было снесено.

См. об этом подробнее в датской газете "Социалдемократен" от 1 сентября 1936 г.; также в Бедекере.

Фальсификаторская работа идет полным ходом и после процесса. В вышедшем позже других английском отчете о процессе, гостиница Бристоль уже не упоминается!

Может быть Гольцман, а может быть кто-либо из его следователей, в дореволюционные годы бывал в Копенгагене и останавливался в гостинице "Бристоль". Может быть следователи просто решили, что нет в Европе крупного города без гостиницы "Бристоль". Все может бытьи Но бездарные лентяи-следователи сделали бы лучше, если бы потрудились навести сперва нужную справку. А то ведь получилось прямо "вредительство"! И что остается после этого от всех столь подкупающих своими подробностями показаний Гольцмана, важнейшего свидетеля обвинения? И не бросает ли один только этот факт яркий свет на весь процесс?

Поездка Седова в Копенгаген

Но это еще не все. Гольцмана, как мы видели, заставляют сказать, что он в Копенгаген поехал не один -- в Копенгаген, по соглашению с ним, поехал и Седов. Описывая обстановку своего разговора с Троцким, Гольцман сообщает новые интересные подробности: "Очень часто приходил и выходил из комнаты сын Троцкого, Седов". Новое вредительство! Седов никогда в своей жизни не бывал в Копенгагене. Это звучит почти невероятно, но тем не менее это факт. Дело в том, что Седов для того, чтобы иметь возможность поехать в Копенгаген из Берлина, где он в то время постоянно проживал, должен был получить в Берлинском Полицейпрезидиуме визу на выезд и обратный въезд в Германию (так называемый, зихтфермерк). Получение такой визы для бесподданного связано обычно с большими трудностями.

Когда выяснилось, что Л. Д. Троцкий приезжает в Копенгаген, Седов немедленно начал хлопоты -- через своего постоянного адвоката, ныне покойного Оскара Кона, -- для получения разрешения на выезд и обратный въезд в Германию, надеясь без труда получить после этого визу для въезда в Данию. Так как первоначально предполагалось, что Троцкому для лечения виза в Дании будет продлена еще на несколько недель, то проволочка в Берлинском Полицейпрезидиуме на первых порах не особенно беспокоила ни Седова, ни его родителей. Довольно неожиданно, по истечении восьмидневного срока, датское правительство, в крайне резкой форме предложило Троцкому покинуть пределы Дании. Седову не оставалось уже никакой возможности встретиться с родителями в Копенгагене. Была сделана последняя попытка повидаться, хотя бы в течение того короткого времени, которое Троцкий должен был провести во Франции на пути из Копенгагена в Стамбул (Дюнкирхен -- Марсель через Париж). Н. И. Троцкая отправила подробную телеграмму Эдуарду Эррио, тогдашнему французскому премьер-министру, с просьбой дать ее сыну, Седову, разрешение на приезд во Францию всего на несколько дней, с тем, чтобы повидаться с ним после разлуки в несколько лет. Эту телеграмму можно несомненно найти в архивах французского министерства иностранных дел. Седов, со своей стороны, при содействии Оскара Кона, добился, наконец, в Берлинском Полицейпрезидиуме получения разрешения на обратный въезд в Германию, без которого он не мог получить французской визы. 3 декабря 1932 года

Троцкий же покинул Копенгаген, как мы уже указывали, 2 декабря.

Седов получил требуемое разрешение немецкой полиции и в тот же день французское консульство в Берлине получило телеграфное распоряжение о выдаче Седову визы на въезд во Францию сроком на пять дней. 4 декабря утром Седов выехал в Париж, -- 6 декабря в 10 час. утра он встретился в Париже, на Гар дю Нор в вагоне, с Троцким, который не останавливаясь в Париже ехал из Дюнкирхена в Марсель.

Все вышесказанное может быть проверено на основании документов: 1) паспорт Седова с соответственными визами, штемпелями при проезде франко-германской границы туда и обратно; 2) телеграмма Троцкой Эррио с просьбой дать визу ее сыну, с которым ей не удалось повидаться в Копенгагене; 3) справка датских властей о том, что Седов никогда не просил и не получал визы в Данию.

Но, могут сказать, -- может быть Седов ездил в Данию "нелегально"? Допустим. Но зачем же тогда, спрашивается, было Седову -- после того, как ему удалось повидаться в Копенгагене с родителями, побывав там нелегально, -- ехать несколькими днями спустя на новое свидание с ними во Францию, поездка куда была сопряжена с такими трудностями и хлопотами (телеграмма Эррио и пр.)?

Но в нашем распоряжении имеются и неопровержимые доказательства того, что во время пребывания Троцкого в Копенгагене, Седов оставался безвыездно в Берлине:

1. В течение этих восьми дней Троцкий или его жена почти ежедневно, а иногда и два раза в день, говорили с Седовым по телефону, вызывая из Копенгагена квартиру Седова в Берлине. Это может быть установлено и будет установлено -- на копенгагенской центральной телефонной станции.

2. Ввиду того, что поездка Троцкого из Стамбула в Копенгаген сопровождалась неистовой травлей мировой реакции, ряд друзей и единомышленников т. Троцкого поспешил выехать в Копенгаген. Их там было больше 20 человек. Все они под присягой подтвердят, что Л. Седова не было в Копенгагене. Позволим себе сослаться на одно такое показание. Его автор уже ранее цитированный нами Э. Бауэр, ныне член правления САП, в прошлом член немецкой левой оппозиции. В сентябре 1934 года, в результате острых политических разногласий, Э. Бауэр порвал с организацией б.-л., причем разрыв этот сопровождался весьма резкой полемикой. С того времени Э. Бауэр не находится ни в какой, ни политической, ни личной связи с членами троцкистской организации "поэтому -- как он сам пишет в своем показании -- с моей стороны не может быть и речи о каком-нибудь пристрастии к троцкистам". Дальше он пишет:

"С первых дней пребывания Троцкого в Копенгагене я ежедневно в Берлине разговаривал с Седовым либо лично, либо по телефону, в связи с тем, что я собирался поехать в Копенгаген. 1-го декабря 1932 года вечером я выехал в Копенгаген. Седов провожал меня на вокзали и остался в Берлине. 2 декабря утром мы (Бауэр и еще одно лицо) приехали в Копенгагени и уже двумя часами позже, между 10 и 11 час. утра, я выехал вместе с Л. Д. Троцким и его женой на автомобиле из Копенгагена, причем Седова с нами не было, да и приезд его был бы технически невозможен".

В нашем распоряжении имеется уже около десяти подобных показаний и будет еще гораздо больше. Весь этот материал мы немедленно предоставим авторитетной комиссии или суду, который займется расследованием этого дела.

Так обстоит дело с показаниями главного свидетеля Гольцмана, который все же был старым большевиком. Стоит ли после этого останавливаться на показаниях проходимцев и сталинских агентов Берман-Юрина и Фриц Давида. Ни Троцкий, ни Седов -- повторим это еще раз -- этих людей никогда в глаза не видели, ни в Копенгагене, ни в другом месте; об их существовании они впервые узнали из сообщений о Московском процессе.

* * *

Мы уже отметили выше, что во время пребывания Л. Троцкого в Копенгагене туда прибыло несколько десятков друзей и товарищей. Опасаясь возможных инцидентов, эти товарищи организовали очень серьезную охрану Троцкого. В рабочий кабинет Л. Д. Троцкого нельзя было пройти иначе, чем через другую комнату, где беспрерывно находилось 4-5 человек. Каждый визитер должен был предъявить удостоверение личности. Этому режиму подвергались все без исключения приходящие, в частности, многочисленные журналисты, фотографы, синеасты и пр. Ни Берман-Юрин, ни Фриц Давид и ни кто иной не могли проникнуть к Троцкому без того, чтобы об этом были осведомлены дежурившие в первой комнате товарищи.

* * *

Предварительным, но совершенно точным расследованием, проведенным товарищами, которые были в Копенгагене, удалось установить, что у Троцкого в Копенгагене был всего один человек, говорящий по русски. Это некий Абрам Сенин (Соболевич), в то время литовский гражданин и член берлинской организации оппозиции. Он приехал к тов. Троцкому в последний день его пребывания в Копенгагене (одновременно с Э. Бауэром) и разговаривал с Троцким не больше часа, в условиях крайней спешки перед внезапным отъездом. Поездка Сенина в Копенгаген состоялась по настоянию ряда берлинских друзей Л. Троцкого, которые хотели сделать последнюю попытку спасти Сенина от капитуляции перед сталинцами, к которой он все больше склонялся. Попытка не увенчалась успехом, несколько недель спустя Сенин вместе с 3-4 друзьями перешел к сталинцам, о чем тогда же появились сообщения в сталинской и оппозиционной печати. Из самого характера встречи Л. Троцкого с полукапитулянтом Сениным совершенно очевидно, что Троцкий никакого доверия к Сенину питать не мог и вообще не мог рассматривать его больше, как единомышленника.

* * *

В заключение мы должны еще остановиться на одном из показаний Ольберга, которое относится к Копенгагену. "Я -- говорит Ольберг, -- собирался вместе с Седовым поехать в Копенгаген к Троцкому. Наша поездка не удалась, в Копенгаген отправилась жена Седова, Сюзанна, и вернувшись оттуда привезла письмо

Очень забавно содержание этого "письма" Троцкого об Ольберге, которого читатель знает уже достаточно. Видимо, чтоб подбодрить себя, Ольберг сообщает, что в своем письме Троцкий "полностью (!) согласен" с кандидатурой Ольберга для поездки в СССР. Троцкий считает Ольберга "абсолютно (!!) подходящим (??) человеком, на которого можно вполне (!!) положиться". Все письмо сплошной дифирамб Ольбергу!

Троцкого, адресованное Седову, в котором Троцкий соглашался с моей поездкой в СССР" и пр.

Никто, разумеется, не обязан знать имени жены Седова, но Ольбергу, который претендует на совершенную интимность с этим последним ("мы встречались (с Седовым) почти еженедельно, а иногда и два раза в неделю, встречались мы в кафеи либо я бывал у него на квартире", показывает Ольберг), следовало бы знать, что жену Седова не зовут Сюзанной. Дальше Ольберг, как мы видели, утверждает, что эта самая Сюзанна "вернувшись оттуда (из Копенгагена в Берлин) привезла письмо Троцкого". Жена Седова в Копенгагене действительно была,

Сведения об этом ГПУ могло иметь своими путями, в частности, через вышеупомянутого Сенина, сыгравшего в дальнейшем довольно темную роль.

но оттуда она выехала не в Берлин, а непосредственно в Париж, где и оставалась довольно продолжительное время. Этот факт может быть совершенно точно установлен на основании паспорта жены Седова. Совершенно очевидно, что ехавшей в Париж жене Седова Троцкий не мог передать письма для находящегося в Берлине Седова. Но, могут возразить нам снова, может быть жена Седова все же "нелегально" была в Берлине. "Нелегальные поездки" не романтика, а печальная необходимость для тех, у кого нет бумаг. Но зачем человеку, имеющему хороший легальный паспорт для проезда во все страны, в большинство из которых ему не требуется даже виз, ехать нелегально? Это просто несерьезно.

* * *

Так обстоит дело с Копенгагеном, "заграничным террористическим центром", единственным европейском городом, названном на процессе. Помимо подлости, сколько бездарности, -- какой жалкий, безнадежный провал!

Связь Троцкого с подсудимыми.

На процессе считались установленными следующие связи Л. Д. Троцкого с подсудимыми:

1. Через Седова со Смирновым и Гольцманом. С Гольцманом непосредственно в Копенгагене.

2. Через Седова и непосредственная письменная связь с Дрейцером.

3. С Берманом-Юриным и Фриц Давидом.

4. Через Седова с Ольбергом.

5. С М. Лурье через Рут Фишер -- Маслов.

Чтобы помочь читателю легче разобраться в этом вопросе мы прилагаем схему

См. дальше.

этих связей. Схема начерчена, разумеется, на основе данных процесса, а не действительности.

Смирнов и Гольцман

5-го августа 1936 года, т.-е. за несколько дней до начала процесса, сломлен был и И. Н. Смирнов. Державшийся до того, -- Вышинский рассказывает, что допросы Смирнова состояли "из одних слов: я это отрицаю, еще раз отрицаю, отрицаю", -- И. Н. Смирнов встал также на путь ложных признаний. Описывая свою встречу с Седовым в Берлине, он говорит: "В процессе нашей беседы, Л. Седов, анализируя положение в Советском Союзе, высказал свое мнение, что в данных условиях, только путь насильственного устранения руководящих лиц в ВКП(б) и советском правительстве может привести к изменению общего положения в стране". Но этого лжесвидетельства недостаточно Сталину. Ему требуются более "четкие" формулировки. Проходит еще неделя, неделя страшных моральных мучений, и 13 августа, накануне подписания прокурором обвинительного акта, Смирнов сдается окончательно. "Я признаю, что установка на террор, как на единственную меру, могущую изменить положение в Советском Союзе, мне была известна из разговора с Седовым в 1931 году в Берлине как его личная установка".

На этом примере снова обнаруживается, какова следовательская техника: подсудимых постепенно со ступеньки на ступеньку толкают на ложные признания.

Во всем этом, разумеется, нет ни слова правды. Правда лишь то, что в июле 1931 года Седов совершенно случайно встретил в огромном берлинском универсальном магазине "Кадеве" И. Н. Смирнова.

При описании этой встречи Смирнова с Седовым, как и в ряде других вопросов, где речь идет о Седове, мы пользуемся его показаниями.

И. Н. Смирнов много лет и близко знал Седова. После секундного замешательства, И. Н. Смирнов согласился встретиться и поговорить. Встреча состоялась. Из разговора выяснилось, что И. Н. Смирнов уже довольно давно находился в Берлине, но не делал никаких попыток связаться с оппозицией и не сделал бы этой попытки, если бы не случайная встреча в универсальном магазине "Кадеве". Это обстоятельство косвенно подтверждают и судебные отчеты, по данным которых И. Н. Смирнов прибыл в Берлин в мае месяце 1931 года. Встреча же Седова со Смирновым произошла только в июле месяце. (Если бы Смирнов -- как это хочет представить обвинение -- ехал в Берлин со специальной целью связаться с Троцким, представляется непонятным, почему, прибыв в мае, он ждал, т.-е. потерял два месяца).

Собеседники прежде всего обменялись информацией. Во время разговора И. Н. Смирнов, не останавливаясь прямо на вопросе о своем отходе от оппозиции, указал и настоял на том, что между ним и Л. Д. Троцким имеется прежде всего то разногласие, что он, Смирнов, не разделяет точки зрения Л. Д. Троцкого о необходимости вести в СССР политическую работу. Смирнов этим хотел как бы оправдать и объяснить свой отход от оппозиции. Он, И. Н. Смирнов, считает, что нынешние условия в СССР не позволяют вести никакой оппозиционной работы, и что во всяком случае нужно ждать изменения этих условий. Характерный штрих: говоря об оппозиции, Смирнов говорил вы, а не мы, ваша точка зрения, ваши товарищи и т. д. Смирнов, в частности, без какого бы то ни было предложения со стороны Седова, категорически заявил, что ни в какую связь с большевиками-ленинцами в СССР он вступать не хочет и не вступит. Здесь не место вступать в полемику с точкой зрения Смирнова, но как далеко все это от "террора" или "представительства"

На суде Смирнов все время называется "представителем" Троцкого в СССР. Подобное личное "представительство" -- "младший вождь" представляет не организацию, а "старшего вождя" -- было разумеется совершенно чуждо оппозиции и, наоборот, является весьма типичным для бюрократии вымыслом, по образу и подобию своему: "вождь" и его личные представители -- клевреты. Но и вообще, как мог Смирнов иметь "представительство" от оппозиции, он, который публично порвал с ней, при наличии в СССР тысяч верных делу большевиков-ленинцев? Левую оппозицию в СССР до 1934 года возглавлял Раковский, моральный авторитет которого в тот период не мог идти в сравнение с авторитетом И. Н. Смирнова.

Троцкого в СССР. В политических вопросах собеседники установили известную близость взглядов, хотя И. Н. Смирнов и не высказывал этого категорически, вообще подходя к политическим вопросам скорее созерцательно-пассивно. В конце беседы было лишь условлено, что, если представится возможность, И. Н. Смирнов пришлет информацию об экономическом и политическом положении в СССР, с тем, чтобы помочь здесь, заграницей, правильнее ориентироваться в русских вопросах. Но и в этом отношении И. Н. Смирнов никаких обязательств на себя не брал. Стоит ли опровергать, что никаких "террористических" разговоров и "инструкций" не было. Отметим лишь мимоходом всю нелепость того, что Седов лично от себя мог давать "инструкции" И. Н. Смирнову, старому большевику, одному из пионеров и руководителей партии, который по возрасту годился Седову в отцы. Но может быть Седов передавал эти "инструкции" от имени Троцкого? Это отрицал, и категорически отрицал, на суде сам Смирнов.

Встреча носила, таким образом, совершенно случайный, полу-личный характер и во всяком случае стояла вне каких либо организационных связей. Главный интерес этой встречи заключался в том, что она дала возможность непосредственного личного контакта с живым человеком, недавно приехавшим из СССР. В смысле ощущения советской действительности такие личные встречи давали больше, чем десяток самых лучших статей.

Больше года от И. Н. Смирнова не было никаких вестей. Казалось уже, что случайная встреча с ним не будет иметь последствий, даже в смысле получения от него какой-нибудь весточки.

И вдруг осенью 1932 года, приехавший из СССР в Берлин советский работник разыскивает Седова. Это был Гольцман. Он сообщил, что И. Н. Смирнов, с которым он был лично близок, узнав о его поездке по служебным делам заграницу, просил его повидаться в Берлине с Седовым.

Гольцман сам никогда не был активным оппозиционером, хотя и относился к оппозиции с симпатией. Он был довольно типичным представителем того слоя старых большевиков, которых в оппозиционной среде называли "либералами". Честные люди, они полусочувствовали оппозиции, но неспособны были на борьбу со сталинским аппаратом; они привыкли не высказывать своих мыслей открыто, приспособляться к аппарату, ворчать в узком кругу, и были не прочь оказать отдельному оппозиционеру, в частности, ссыльному, ту или иную услугу. Гольцман приехал не от имени организации левой оппозиции, -- он с ней, как и И. Н. Смирнов не имел никакой связи -- не от имени какой-нибудь другой группы, ибо таковых не было (тем более не от имени "центра"!), а лично от И. Н. Смирнова, на которого Гольцман и сослался. Смирнов просил его рассказать Седову, что делается в Союзе и передать ему небольшое письмо, посвященное экономическому положению СССР. Письмо это в виде статьи было напечатано в "Бюллетене" (# 31, ноябрь 1932 г.) под заглавием "Хозяйственное положение Советского Союза". Статья эта содержала большой цифровой и фактический материал и имела чисто информационный характер.

Это был единственный документ, привезенный Гольцманом. В остальном он ограничился устными рассказами о политическом положении в СССР, настроениях и пр. На основании его рассказов редакцией "Бюллетеня" была составлена "корреспонденция" из Москвы, которая и появилась в том же номере (# 31).

Из всего характера встречи совершенно очевидно, что никаких "инструкций" или писем Гольцман не получал, да и не просил. Если он вообще повез с собой в СССР какие-нибудь материалы, то это мог быть только "Бюллетень".

Свою задачу он видел в том, чтобы внимательно ознакомиться с точкой зрения Троцкого, его оценками, в частности, русских вопросов, с тем, чтобы иметь возможность рассказать об этом Смирнову.

Вскоре Гольцман уехал обратно в СССР. В Копенгаген он не ездил и Троцкого не видел (см. об этом подробно главу "Копенгаген").

Но так как для целей ГПУ это свидание Гольцмана с Седовым ничего не давало, оно заставило Гольцмана показать о своей мнимой поездке в Копенгаген, с тем, чтобы придать больше веса всему обвинению, связав Гольцмана с Троцким непосредственно. Мы уже видели каким жалким провалом окончилась эта попытка.

Эти два факта, т.-е. то, что свидания Смирнова и Гольцмана с Седовым действительно имели место -- единственные крупицы правды в море лжи Московского процесса. Единственные! Все остальное ложь, ложь с начала до конца.

Но что доказывает сам факт встреч Смирнова и Гольцмана с Седовым? Он доказывает, что были встречи и не больше того.

* * *

1 января 1932 г. был арестован И. Н. Смирнов. Тогда же, может быть и несколько раньше, был арестован Гольцман. Смирнов был приговорен коллегией ГПУ к десяти годам изолятора "за связь с оппозицией". Сталин и ГПУ уже в тот период, т.-е. в начале 1933 г., несомненно знали все обстоятельства встреч И. Н. Смирнова с Седовым, ибо И. Н. Смирнову нечего было скрывать. Смирнов был арестован один. Никого из его близких друзей (Сафонова, Мрачковский и др.) не арестовали, некоторых из них только выслали. Это одно показывает, что ГПУ -- в результате следствия по делу Смирнова -- считало установленным, что его связь с "заграницей" имела чисто индивидуальный характер, что никакого "центра" или организованной группы вокруг Смирнова не было. Иначе аресты носили бы широкий характер и к заключению в изоляторе был бы приговорен не один только Смирнов.

С другой стороны, если бы "связь" со Смирновым имела организационный характер, то после ареста И. Н. Смирнова эту связь должен был бы автоматически перенять кто-нибудь другой. Из самих же судебных данных с полной очевидностью вытекает, что "связь" была только со Смирновым, и что после ареста Смирнова она прекратилась.

Это не помешало Сталину три с половиной года спустя после ареста Смирнова из этой злополучной встречи -- которая уже стоила Смирнову приговора к десяти годам изолятора -- сделать новое дело о террористическом центре и терроре и -- расстрелять Смирнова.

* * *

В обвинительном акте всего один раз, да и то лишь вскользь, упоминается имя Гольцмана. Он, де-мол, получил от Троцкого при личной встрече инструкции. В течение всего процесса о Гольцмане говорится, как о получившем террористические инструкции. На процессе ни разу не было сказано, что Гольцман передал эти инструкции Смирнову, единственному подсудимому, с которым Гольцман был лично связан. Сам Гольцман категорически отрицал факт передачи им "инструкции". В качестве передатчика инструкции Троцкого о терроре на процессе фигурирует не Гольцман, а Ю. Гавен, который якобы лично от Троцкого получил террористическую инструкцию и передал ее И. Н. Смирнову. О Гавене, как об единственном передатчике террористических инструкций Троцкого "Объединенному центру", говорит обвинительный акт, показывает Смирнов, Мрачковский, Сафонова и др. О нем в своей обвинительной речи 5 или 6 раз упоминает и прокурор Вышинский. О том, что Гольцман передал террористические инструкции Троцкого, на суде не было ни одного показания. Между тем дело Гавена почему-то "выделено", и он не привлечен к процессу, даже не в качестве свидетеля. Гольцман же расстрелян за "инструкции", которые он получил, но никому не передал.

Таково положение в течение всего процесса. В приговоре же все происходит наоборот. Имя Гавена, даже не упомянуто; в качестве передатчика указаний Троцкого о терроре Объединенному центру, назван Гольцман.

В важном, как и во второстепенном конца краю нет путанице! Эта путаница неизбежна, ибо она вытекает из всего характера процесса -- грубой и наглой полицейской махинации.

Стоит ли говорить, что Троцкий не передавал через Ю. Гавена, не больше, чем через кого-нибудь другого, никаких террористических инструкций и вообще с Гавеном заграницей не встречался, как не встречался ни с одним из подсудимых.

Пропавшая грамота
("Письмо" Троцкого к Дрейцеру)

Как известно, обвинение на процессе не располагало ни одним вещественным доказательством, ни одним подлинным документом или письмом. Чтобы заполнить этот пробел, в деле цитируется, хоть и по памяти, но в кавычках "письмо" Троцкого к Дрейцеру и Мрачковскому, оригинал которого, разумеется, отсутствует.

История эта начинается с поездки Дрейцера в Берлин (осенью 1931 г.), где "он два раза встречался в кафе на Лейпцигерштрассе с Седовым (сыном Троцкого). Седов сказал ему тогда, что директивы будут присланы позднее".

Все это чистейший вымысел. Седов не только никогда не встречался в Берлине с Дрейцером, но и вообще с ним никогда не встречался и лично они друг друга не знали. (Для знающих Берлин, отметим в скобках, что кафе на Лейпцигерштрассе очень мало подходящее место для конспиративных свиданий).

Выше цитируемые три строчки -- это все, что Дрейцер сообщает о своем свидании в Берлине. "Инструкций" не было, о терроре разговоров тоже не было. Зачем же, спрашивается, нужно было ГПУ "посылать" Дрейцера на свидание в Берлин? Это мы сейчас узнаем. Перескакивая через три года, Дрейцер показывает дальше, что "в октябре 1934 года сестра Дрейцера привезла ему из Варшавы немецкий кинематографический журнал, переданный ей для Дрейцера агентом (?) Седова. В журнале Дрейцер легко обнаружил -- так как еще в Берлине условился с Седовым о таком способе связи (вот она разгадка! Теперь понятно, почему ГПУ выдумало свидание в Берлине) -- написанное химическими чернилами собственноручное письмо Троцкого, заключавшее в себе террористические акты против Сталина и Ворошиловаи Письмо это Дрейцер немедленно переслал Мрачковскому, которыйи из соображений конспирации его сжег".

Небезынтересно отметить, прежде всего, что столь важное показание Дрейцер дал лишь после многих недель, а может и месяцев допросов (в томе его показаний оно отмечено страницами 102 и 103). Понадобилось 100 страниц, вымученных признаний, чтобы "вспомнить" столь важный факт.

Письмо привезено из Варшавы. Ни Троцкий, ни Седов в Варшаве никогда не были. Каким путем получила никому неизвестная сестра Дрейцера (почему она не была вызвана в качестве свидетельницы?) собственноручное и столь конспиративное письмо Троцкого, через кого, от кого, при каких обстоятельствах -- обо всем этом нам благоразумно не сообщается ни слова. Если ad absurdum допустить, что Троцкий действительно мог написать письмо с директивой убить Сталина, то нельзя все же допустить, чтобы Троцкий был настолько не осторожен, чтобы доверить такое письмо совершенно неизвестной ему сестре Дрейцера, к тому же написать его собственноручно, как бы нарочно для того, чтобы дать ГПУ убийственную улику против себя. Письмо не было даже зашифровано!

Гольцман же показал, что существовал шифр для переписки с Троцким.

Образ действий достойный гимназиста-террориста, а не опытного в конспиративных делах старого революционера. Если ГПУ письмо не перехватило, то только потому, что оно никогда не было написано.

Дрейцер дальше показывает, что получив письмо в Москве, он ознакомился с его содержанием. Письмо было написано химическими чернилами, таким образом, чтоб прочесть его, оно должно было быть проявлено. Проявив и прочитав письмо, Дрейцер посылает его Мрачковскому в Казахстан. Как надлежит поступить в таком случае? Нужно переписать письмо заново, снова химическими чернилами, не говоря уже о том, что его нужно зашифровать. А как поступает Дрейцер?

Мрачковский показывает, что "в декабре 1934 года, находясь в Казахстане, он получил от Дрейцера написанное химическим способом письмо Троцкогои Мрачковский подчеркивает, что он прекрасно знает почерк Троцкого, и что он не имеет ни малейшего сомнения в том, что письмо действительно было написано Троцким".

Эти подробности представляют огромный интерес. Оказывается, что Дрейцер не переписывал письма Троцкого, а послал Мрачковскому проявленный им оригинал.

Дрейцер посылает Мрачковскому в Казахстан иностранный журнал, на полях которого совершенно открыто, как бы обыкновенными чернилами, написано было рукой Троцкого письмо, да еще какое письмо -- с призывом убить Сталина и Ворошилова!

Мы не сомневаемся, что за всю историю революционной борьбы никогда нигде еще не было случая пересылки проявленного химического письма (и какого письма!) совершенно открыто за тысячи километров. Этот случай был бы беспримерным в истории нелегальной переписки. Был бы, говорим мы, -- ибо его не было. "Было" же нечто еще более фантастическое. Мрачковский, оказывается, получил оригинал письма Троцкого ("написанное химическим способом") -- не проявленным. Таким образом, с посланным Дрейцером проявленным письмом в пути произошло чудесное превращение: Мрачковский получил его не проявленным! Таких случаев не только в революционной практике, но и вообще в природе еще не было.

Нет, какая бездарность, какое низкое качество продукции! Сталинский бюрократ-следователь и соврать то как следует не умеет.

Но нужно еще сказать несколько слов о содержании и стиле этой аляповатой фальшивки.

На суде приведены два варианта письма, один по "воспоминаниям" Дрейцера, другой -- Мрачковского. Оба варианта, внешне похожие, расходятся в одном очень существенном пункте. У Мрачковского говорится, что Троцкий давал указания "на случай войны надо занять пораженческую позицию". У Дрейцера, что "надо в случае войны использовать всякие неудачии".

Левая оппозиция всегда непримиримо стояла на позиции безоговорочной защиты СССР. В варианте Мрачковского, Троцкий в письме делает поворот на 180 градусов в этом столь важном вопросе, занимая позицию прямо противоположную той, которую левая оппозиция и Троцкий в течение многих лет защищали, в том числе и в своих последних работах. Один этот пункт письма не мог не поразить адресатов, но не мог не запомниться им прочно, навсегда, ибо он означал разрыв со всем прошлым. Между тем в этом важнейшем вопросе показания Дрейцера и Мрачковского противоречат друг другу.

Нельзя также не отметить, что письмо Троцкого, в котором он предлагал убить Сталина и Ворошилова, занять пораженческую позицию, организовать нелегальные ячейки в армии, -- состоит всего из 8-9 строчек! Думается, что столь экстравагантную "платформу" следовало бы по крайней мере попытаться обосновать. И еще одно: если бы Мрачковский или Дрейцер действительно получили подобное письмо, они несомненно сочли бы это за грубую провокацию.

Эта бездарная и безграмотная фальшивка в отношении "качества" значительно уступает другим образцам "полицейского" производства, вроде знаменитого "письма Зиновьева", не говоря уже о бордеро в деле Дрейфуса.

Да, похоже на то, что процесс "ставился" вредителями.

Подведем краткие итоги (см. схему).

1) Берман-Юрин и Фриц Давид не связаны ни с кем из подсудимых. Их удалось включить в процесс лишь при помощи тоненькой ниточки, связывающей их с Троцким и Седовым. Мы уже показали, что эта "ниточка" гепеуровского производства. Оборвем ее. Берман-Юрин и Фриц Давид повисают в воздухе. Становится очевидным, что они включены в процесс в порядке амальгамы.

2) Ольберг, кроме Седова, ни с кем из подсудимых не связан. Мы также уже показали, что за человек был Ольберг, какой характер имела эта "связь", прекратившаяся в 1932 г. Оборвем и эту ниточку. Ольберг также повисает в воздухе; в процесс он включен для амальгамы.

3) М. Лурье включен в процесс через Рут Фишер -- Маслова, которые якобы передали ему, в начале 1933 года в Берлине террористическую инструкцию Троцкого. Но Троцкий в тот период вообще не имел никакой связи

Обстоятельство это может быть установлено на основании документов и многочисленных свидетельских показаний.

с Рут Фишер и Масловым, ибо они стояли на разных политических позициях (связь эта установилась лишь в 1934 г.). Разумеется чистейшим абсурдом является и предположение, что Рут Фишер и Маслов от своего имени давали "инструкции" Зиновьеву. Ниточка, связывающая антитроцкистского заборного публициста, М. Лурье, с Троцким обрывается в двух местах

Что касается "связи" М. Лурье с Зиновьевым, то интересно отметить, что М. Лурье, привезший в Москву в марте 1933 г. столь важные террористические инструкции Зиновьеву, встретился с ним лишь в августе 1934 года!

(они легко рвутся эти гнилые ниточки)

4) Дрейцер. Все необходимое об этой связи сказано в этой главе. Оборвем и эту ниточку.

5) Остается треугольник Седов -- Смирнов -- Гольцман. Он начерчен нами -- в отличие от других линий -- сплошной чертой, ибо самый факт встреч -- правда. Единственная правда во всем процессе. Встречи эти состоялись в 1931 и в 1932 г.г. С тех пор никакой связи не было; с начала 1933 г. и Смирнов, и Гольцман сидели в тюрьме. (Ниточка, связывавшая Троцкого с Гольцманом непосредственно, была "разорвана" в предыдущей главе).

И эти две встречи, -- один участник которых (Смирнов) категорически отрицал получение террористических инструкций от Троцкого: это было "личное мнение Седова", говорит он; другой (Гольцман) террористических инструкций не передал и так безнадежно скомпрометировал себя своей "поездкой" в Копенгаген -- должны доказать причастность Троцкого к террористической деятельности, к убийству Кирова, в частности! А в приговоре ведь сказано, что "Л. Троцкий из заграницыи усиленно форсировал подготовку убийства Кирова" (хотя на самом процессе об этом не упоминалось ни разу).

Чтобы объяснить, зачем нужно было убить, никакой самостоятельной роли не игравшего, Кирова, нам указывали, что это была месть зиновьевцев за то, что Киров громил их в Ленинграде. Но причем тут Троцкий? Когда Киров громил в Ленинграде зиновьевцев, они левой оппозиции были столь же враждебны, как и сталинцы.

О роли Троцкого в убийстве Кирова гораздо красноречивее показал Зиновьев: "По моему, Бакаев прав, когда он говорит, что действительными и главными виновниками злодейского убийства Кирова явились в первую очередь, я -- Зиновьев, Троцкий и Каменев".

Четыре года Зиновьев с Троцким руководят невиданной по размаху террористической деятельностью. И один из главных подсудимых -- Зиновьев -- говорит о роли самого главного обвиняемого -- Троцкого -- в крайне неуверенной форме ("по-моему), с ссылкой на третье лицо.

Без комментарий.

На основании бесспорных фактов мы показали, что ни террора, ни "центра" не было; мы также показали, чего стоят "связи" Троцкого с подсудимыми. От сталинской "схемы" осталось лишь пустое место. Чтоб заполнить его "схемой", соответствующей действительности, достаточно было бы начертить два прямоугольника: один большой -- Сталин; другой поменьше -- Ягода. Московский процесс это их творчество, сначала и до конца, в каждой мелочи.

Старая погудка на новый лад.

(Гестапо)

"Можно ли поверить хоть на минуту в добросовестность того сообщенияи, что Троцкий, бывший Председатель Совета Рабочих Депутатов в Петербурге в 1905 году, революционер, десятки лет отдавший бескорыстной службе революции -- что этот человек имел связь с планом, субсидированным "германским правительством"? Ведь это явная, неслыханная, бессовестнейшая клевета на революционера".

Ленин в "Правде" от 16 апреля 1917 года.

Есть клевета, которую не опровергают, через нее переступают, чтобы не запачкать сапога. Такова клевета о "связях с Гестапо". Но и ее не Сталин первый выдумал. Сталин рабски повторяет старую клевету английских, русских и др. империалистов о "немецких шпионах Ленине и Троцком", лишь подновив ее словечком Гестапо.

Когда в 1917 году русская буржуазия и ее агенты Милюков, Керенский и др. стремились оклеветать и очернить большевистскую партию, партию, к которой были устремлены все надежды русского рабочего класса и широких слоев крестьянства, -- они объявили ее вождей Ленина и Троцкого "агентами немецкого штаба". Если Сталин сам в ту пору не попал в число оклеветанных вождей -- Ленина, Троцкого, Зиновьева -- то только потому, что в ту героическую эпоху он был слишком мало заметной и третьестепенной фигурой. Презренный и жалкий Керенский остается по крайней мере верен себе, когда сегодня пишет о том, что не было бы ничего удивительного если Троцкий и Зиновьев состояли в сношениях с Гестапо, ибо, видите ли, Ленин, Троцкий и др. уже в 1917 году были связаны с генералом Людендорфом!

Керенский связывает нить своей собственной старой клеветы против Ленина, Троцкого и Зиновьева с сегодняшней клеветой Сталина против Троцкого и Зиновьева. (Если бы Ленин не умер, он был бы, разумеется, первым и главным агентом Гестапо). Как поучительно это рукопожатие двух клеветников -- Керенского и Сталина -- через целую эпоху: 1917 -- 1936 годы!

В цитате, которую мы привели в качестве эпиграфа к этой главе, Ленин в "Правде" от 1917 года говорит, что "это явная, неслыханная, бессовестнейшая клевета на революционера". Сегодня эти слова более актуальны, чем когда бы то ни было. А с тех пор прошла ведь вся революция!

Когда "Правда" с негодованием писала эти строки, Троцкий еще не был наряду с Лениным вождем Октябрьской революции, когда, по словам самого Сталина, "вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому". (Статья Сталина в "Правде" от 6 ноября 1918 года). Троцкий тогда еще не был, наряду с Лениным и Зиновьевым, создателем и вождем Коммунистического Интернационала. Троцкий тогда еще не был руководителем и организатором побед в гражданской войне.

И может ли быть большее доказательство доверия Ленина к Троцкому, и только к Троцкому, чем известная "карт бланш" Ленина. В 1919 году, в разгаре гражданской войны, Ленин выдал следующий документ Л. Д. Троцкому:

"Товарищи!

Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело.

В. Ульянов-Ленин."

Эти несколько строчек Ленин написал внизу на пустом бланке Председателя Совнаркома (в июле 1919 года) с тем, чтобы Троцкий мог над подписью Ленина написать любое свое решение, имея под ним заранее подпись Ленина!

* * *

Одна из реакционнейших французских газет, клерикальная "Эко де Пари" уже сообщает о том, что и французские троцкисты являются агентами Рейха. "Юманите" немедленно же подхватывает это откровение. О, раз об этом говорит "Эко де Пари", значит сомнений нет. Еще бы, французские троцкисты борятся против французского фронта, того фронта, куда входит и "Юманите" и "Эко де Пари". Французские троцкисты не требуют приостановки классовой борьбы, они не братаются с французской буржуазией и вовсе не склонны простить ей все "грехи" в компенсацию за франко-советский военный союз. Они также не склонны содействовать превращению французских рабочих в инструмент империализма и милитаризма. Сомнений нет, они агенты Гестапо!

Польские большевики-ленинцы -- агенты охранки, возглашает "Правда". Еще бы! Их нельзя заставить, как Тореза и Дюкло кричать "Да здравствует Польша Пилсудского!", они в подпольи и в тюрьмах готовят новую Польшу, которая не будет Польшей Пилсудского. Конечно, -- они агенты охранки!

Этот "аргумент" не нов, его на себе испытали Ленин и Либкнехт, Троцкий и Роза Люксембург. Его испытал и Маркс: французская бонапартистская печать травила его, как агента Бисмарка. Что-ж, это не такая уж плохая традиция!

Почитайте немецкие фашистские газеты, посмотрите с какой бешеной ненавистью относятся они к Троцкому. Это они советуют выдать Троцкого Сталину! Немецкие фашисты не могут простить Троцкому не только его революционно-исторической роли вообще, но и его революционной политики в Германии. Они знают, что именно Троцкий выдвинул в Германии политику единого фронта, единственную, которая была бы способна победить фашизм -- в то время, как Сталин лишь помогал фашизму, объявляя, что социалдемократия и фашизм "близнецы", и что социалдемократия -- это левый фашизм. Без Сталина не было бы Гитлера, не было бы Гестапо! Это Сталин помог Гитлеру усесться верхом на германском рабочем классе. И в этом историческом, гораздо более глубоком смысле, Сталин и является агентом Гестапо, -- и все его жалкие полицейские махинации не помогут ему снять с себя эту тягчайшую ответственность. Да, если сегодня в Германии существует фашизм и существует Гестапо, то они этим "прежде всего и главным образом обязаны Сталину".

Самоубийство-убийство Богдана.

Сталин не только расстреливает большевиков -- он даже умудряется вызывать их с того света. О трупе Кирова здесь не стоит и напоминать. Но в деле это не единственный труп.

У Зиновьева работал в течение многих лет секретарем старый член партии -- Богдан. Несколько лет тому назад, исключенный из партии, Богдан, не выдержав сталинской травли и издевательств, -- покончил с собой.

Несколькими годами раньше, при аналогичных обстоятельствах покончил с собой М. С. Глазман, секретарь Л. Троцкого. Исключительно чистый и преданный революционер застрелился после своего исключения из партии.

Это самоубийство произвело в свое время довольно большое впечатление в партии. Пошли разговоры о том, в какой безвыходный тупик загоняет Сталин людей, позволивших себе хоть раз иметь свое мнение. Но именно поэтому Сталин, очевидно, и решил привлечь труп Богдана к процессу. Ему нужно было "отомстить" Зиновьеву и другим за то, что они, вероятно, позволили себе в своей среде говорить о Богдане, как о жертве сталинского режима. С этой целью на процессе было сообщено, что "самоубийство Богдана является в сущности убийством по решению террористического центра. Бакаев убеждал Богдана или осуществить покушение на Сталина или покончить с собой. Богдан покончил с собой, причем, как ему было предложено, оставил записку, изображая себя жертвой партийной чистки". (Показания Пикеля).

Ложь здесь переходит в какой то сумасшедший бред. Допустим, что Богдан действительно должен был совершить попытку убить Сталина, и что попытка -- как указывается на суде -- не удалась. Почему же все-таки его нужно было заставить покончить самоубийством? В наказание за то, что попытка не удалась? Но разве удалась хотя бы одна из других "попыток"? Ни одна! Почему же другие не кончали с собой? Где и когда бывало, чтобы террористы-неудачники кончали с собой по распоряжению свыше? Богдан даже "оставил записку, изображая себя жертвой партийной чистки". Очевидно, эта "жертва Зиновьева" солгала перед смертью -- лишь бы причинить неприятность Сталину. На этот "простой" в своей трагичности факт -- самоубийство затравленного члена партии -- Сталин наматывает клубок какой-то совершенно патологической и бредовой лжи. Моментами кажется, что читаешь "Бесы"и

История этого дела такова. Все тот же Рейнгольд показывает, что "троцкистско-зиновьевский центр после своего прихода к власти имел в виду уничтожить всех прямо и непосредственно причастных к террору своих сторонников". Это показание продукт творчества "самого" Сталина! В этом не усомнится никто, хоть немного знающий Сталина. Эти методы -- расстрел собственных агентов, которые опасны потому, что слишком много знают -- его методы, методы человека не останавливающегося ни перед чем, человека неразборчивого в средствах и способного на все. Так поступил он на процессе 14-ти (Николаева и др.), где в числе расстрелянных были агенты ГПУ. Так же поступил он и на нынешнем процессе. Психологически Сталин выдает себя здесь с головой. Свои подлости Сталин навязывает своим жертвам!

Мы знаем, как далеки были Зиновьев и Каменев от власти. Но они, оказывается, не только мечтали о власти, не только распределили между собой портфели, и, разумеется, в первую очередь портфель ГПУ, но даже уже наметили расстрел своих собственных сторонников, которые слишком много знали! Какая предусмотрительность! Можно подумать, что у Зиновьева и Каменева не было никаких других забот. Да и еще заранее разглашать эти планы, как бы предупреждая своих сторонников о том, чем им грозит успех их собственной деятельности. Очевидно ГПУ (сталинское) специально должно было оставлять в живых террористов, совершивших убийства с тем, чтобы расстрел их и всех их товарищей был произведен ГПУ (зиновьевским), после прихода Зиновьева к власти!

Даже такие примерные подсудимые, как Зиновьев и Каменев не согласились взять на себя этот кошмар. "Это из Жюль Верна", -- сказал Зиновьев, -- "это арабские сказки". Фигляр-прокурор возражает им с деланным пафосом: "А убийство зиновьевского секретаря Богдана, что это?! Сказки?".

Причем же здесь Богдан? Ведь "план" уничтожения собственных сторонников, предполагался после захвата власти Зиновьевым и Каменевым, через ГПУ, во главе которого должен был быть поставлен Бакаев. Или Зиновьев и Каменев уже захватили власть? И Бакаев обосновался в ГПУ?

Волосы становятся дыбом на голове, когда читаешь это сталинское издание "Бесов". И до какого упадка должна была дойти русская революция, чтоб Сталин мог все это чудовищное бесстыдство пускать в оборот в качествеи советского правосудия.

Прокурор Вышинский.

Прокурором против Зиновьева, Каменева и др. старых большевиков выступал меньшевик Вышинский. Да и меньшевиком то он был меньше, чем просто мелким провинциальным адвокатом, прекрасно уживавшимся с царизмом. Захваченный, как многие другие мелкие буржуа, революцией 1905 г., Вышинский становится меньшевиком, но уже в 1907 году отходит от рабочего движения и возвращается к обывательщине. В его официальной биографии годы 1907-1920 отмечены зияющим провалом. После Февральской революции Вышинский "активизируется" и в качестве правого меньшевика (в Замоскворецком районе в Москве) выступает, как оголтелый враг большевизма и Октябрьской революции. После победы, Вышинский решается примазаться к большевизму. Но сперва он благоразумно выжидает результатов гражданской войны. Он вступает в коммунистическую партию в 1920 году, когда советская власть одерживает свои победы, когда она стоит крепко и когда Вышинский, следовательно, уже ничем не рискует. Войдя в партию, будущий прокурор становится, разумеется, ярым противником всяких оппозиций и верным сталинцем. Как в прошлом он приспособляется к царизму, так теперь он приспособляется к сталинизму.

И этому человеку Сталин поручает обвинение старых большевиков! Бывший меньшевик, враг большевизма и Октября, требующий голов вождей большевизма и Октябрьской революции. Это ли не символ! Этим одним не сказано ли больше, чем всеми речами и резолюциями? Вышинский то уж наверно хорошо себя чувствовал в качестве термидорианского мстителя большевизму.

Вышинский не исключение, это почти собирательное имя сталинских верноподданных, -- опор режима. Бывший министр белого правительства под покровительством Колчака -- Майский -- ныне советский посол в Лондоне; бывший министр Петлюры -- Рафес -- один из руководителей Коминтерна.

В 1917 году в газете "Дни", продажный желтый журналист Заславский с особой ненавистью травил Ленина и Троцкого, как немецких шпионов. Это про него Ленин неоднократно писал: "Заславский и другие негодяи", "наемное перо", "негодяй шантажа", "клеветник". Эти отзывы встречаются у Ленина десятки раз в его статьях за 1917 год.

А кто сегодня пишет в "Правде" статьи, с травлей Троцкого, как агента Гестапо? Тот самый Заславский!

Это ли опять таки не символ?

Но вернемся к Вышинскому. В своей речи он имеет неосторожность пуститься в историческое исследование. Чтобы изобличить Каменева, Вышинский рассказывает, что издавая книгу Макиавелли "Каменеви написал в кратком предисловии к этой книгеи: "Мастер политического афоризма и блестящий диалектик". И Вышинский прибавляет: "Это Макиавелли по Каменеву диалектик, этот прожженный плут оказывается диалектиком".

Приведем о Макиавелли отзывы других людей, произведения которых пока еще не запрещены в СССР, но чьи революционные последователи там расстреливаются. Мы имеем в виду Маркса и Энгельса. Об истории Флоренции Макиавелли Маркс отзывается как о "мастерском произведении" (в письме к Энгельсу). Энгельс со своей стороны писал: "Макиавелли был государственным деятелем, историком, поэтом и кроме того первым достойным упоминания военным писателем нового времени". В статье в "Кельнише Цайтунг" (# 179), Маркс упоминает Макиавелли -- наряду со Спинозой, Руссо, Гегелем -- как открывшего законы государства, проводя параллель между этим открытием и открытием Коперника! Существуют и другие восторженные отзывы Маркса о Макиавелли; имя его очень часто встречается в их переписке.

Непохоже, чтобы Маркс и Энгельс считали Макиавелли "прожженным плутом". Но и "прожженного плута" Вышинскому недостаточно. В качестве уголовного преступника "Макиавелли перед ними (Зиновьевым и Каменевым) щенок и деревенщина!" Каково! И этот надутый дурак-прокурор просит судей не рассматривать предисловия Каменева к книге Макиавелли "в качестве одного из вещественных доказательств" (хотя оных у Вышинского не так уж много).

Оценка Каменевым Макиавелли "имеет -- по словам Вышинского -- некоторое значение для определения морального, если угодно идеологического уровня обвиняемого Каменева".

"Моральный и, если угодно, идеологический уровень" -- но чей? На этом одном примере Вышинский полностью обнаруживает свой собственный "идеологический уровень", поскольку это выражение вообще применимо к такого рода субъекту.

Вся речь Вышинского строго выдержана на этом уровне. Остановимся лишь на его клевете о том, что Троцкий по отношению к СССР стоит на пораженческой точке зрения. Прокурор при этом ссылается на показания архи-подозрительных Берман-Юрина и Фриц Давида. Впрочем и из этих показаний он выжимает лишь несколько фраз в духе того, что Троцкий требует "разложения военных сил". По-видимому, почувствовав сам, что все это слишком лживо, аляповато и глупо, Вышинский добавляети "может быть все это выдумка? Фантастические измышления? Может быть все это вымысел, выдумка, безответственная болтовня подсудимых, которые пытаются возможно больше сказать про других, чтобы облегчить свою окончательную судьбу?".

Поставив весьма рискованный вопрос, Вышинский в качестве доказательства ссылается наи "Тезисы Клемансо". Нам неизвестно, чтобы Клемансо когда либо писал тезисы. Эта марксистская слабость вряд ли была свойственна Тигру. Вышинский имеет очевидно в виду -- и здесь он снова обнаруживает свой "идеологический уровень" -- так называемый "тезис" о Клемансо. Но послушаем самого Вышинского. Эти мистические тезисы Клемансо, по его словам, говорят "о необходимости в случае войны подождать пока враг подойдет на расстояние 80 километров от Москвы, чтобы поднять оружие против советского правительства и чтобы свергнуть его".

На самом деле в одной из своих речей в Политбюро (кажется в 1927 году) Троцкий говорил о том, что военная опасность или война отнюдь не снимут разногласий оппозиции со сталинцами и что негодное в мирное время сталинское руководство, обнаружит свою негодность с еще большей силой во время войны. Троцкий резюмировал эту мысль в другой речи следующими словами: "За социалистическое отечество? Да! За сталинский курс -- нет!". Троцкий привел пример Клемансо, который, когда немцы во время войны подходили к Парижу, отнюдь не делал из этого вывода о поддержке дряблого радикального правительства, а, наоборот, самую возможность победы ставил в зависимость от создания сильного правительства. Клемансо свергнул правительство радикалов и взял власть. Как, вероятно, известно и Вышинскому, Клемансо сделал это не при помощи вооруженного восстания или баррикадных боев. Он свергнул его в рамках парламентаризма. Аналогией Троцкий хотел сказать, что для того, чтобы Советский Союз мог победить в войне нужно ликвидировать сталинский курс и снять сталинистское руководство. Разумеется, в строго конституционном и уставном порядке. Если бы у Троцкого речь шла о вооруженном восстании, ему нечего было бы приводить в пример Клемансо.

Сославшись -- так неосторожно -- на "тезисы Клемансо", Вышинский заключает: "Именно поэтому приходится признать, что показания Бермана-Юрина и Фриц Давида в этой части соответствуют действительности". Именно поэтому приходится признать, скажем мы, что показания Берман-Юрина и Фриц Давида и в этой части не соответствуют действительности.

Что же касается отношения большевиков-ленинцев к защите СССР, то читатель "Бюллетеня" не нуждается в дополнительных с нашей стороны разъяснениях. Достаточно просмотреть "Бюллетень", чтобы почти в каждом номере найти указания на то, что защита СССР является безусловной обязанностью -- несмотря на бюрократию и ее гнусности -- каждого рабочего, а не только большевика-ленинца. Укажем еще на то, что левая оппозиция всегда беспощадно рвала с теми, кто в этом вопросе допускал двусмысленности.

Сговор Сталина с подсудимыми.

Декрет ЦИК'а от декабря 1934 года установил военно-ускоренную процедуру суда по делам террористов, без защитников, при закрытых дверях, без права аппеляции и с немедленным приведением приговора в исполнение. Для московского процесса из этого декрета делается "исключение". Формально здесь все разрешено: и адвокаты, и апелляция к ЦИК'у, и публика. Фактически же не разрешено ничего. Это входило в условия, которые Сталин поставил подсудимым, предлагая им свой "компромисс": они дают показания, им даруется жизнь.

Вопрос о праве апелляции имеет исключительное значение. Зачем Сталину было предоставлять это право подсудимым? Ведь он заранее решил расстрелять их. Единственное объяснение этому обстоятельству: предоставление подсудимым права апелляции, в отмену специального декрета ЦИК'а, была "гарантией" Сталина в его сговоре с подсудимыми: за показания -- жизнь. Этим доказан самый факт сговора.

На суде же была разыграна комедия, с распределением ролей. Все было заранее условлено. Подсудимые выполнили условия -- Сталин же "нарушил" их своим растреломи

* * *

Да, вместо защитников

Как тут не вспомнить процесс эсеров в 1922 году. То были действительные террористы. Они убили Урицкого, Володарского, ранили Ленина. И это было в грозные и опасные для революции времена. Суд был открытый, были допущены адвокаты, в том числе и иностранцы (Вандервельде, Курт Розенфельд, Теодор Либкнехт). Тогда нечего было скрывать. Суд с полной очевидностью установил, что террористические акты были не действиями одиночек, как сперва казалось, а организованы партией эсеров. Всем подсудимым, смертельным врагам Октябрьской революции, была все же сохранена жизнь.

-- обвинители (они же подсудимые), вместо суда при открытых дверях -- на процессе присутствовало сотни две отобранных гепеуров, все с "военной выправкой", как сообщали корреспонденты английских газет. Присутствие этой публики было лишь дополнительным издевательством Сталина над подсудимыми.

Эта -- хотя и избранная -- термидорианская чернь не только аплодировала речи прокурора и приговору, но и очень часто смеялась над несчастными подсудимымии Она с наслаждением смотрела на унижение и гибель бывших вождей большевизма и революции. Им, этим термидорианцам, как и Сталину, нужен был этот расстрел. Традиции и идеи Октябрьской революции давят их, как тяжелый кошмар, они мешают им строить свою "счастливую, радостную жизнь".

Наконец, суд удаляется на совещание. И для того, чтобы "средактировать" приговор, давно уже средактированный в секретариате Сталина, ему понадобилось 7 с половиной часов. Вот еще одна мелкая и гнусная дополнительная сталинская месть: помучить, поиздеваться над этими людьми в их последние часы жизни. Правда, подсудимым предоставлено право обжалования приговора, предоставлено с тем, чтобы ими не воспользоваться. 24 августа, ночью, прямо из зала суда их повезли на расстрел.

Процесс не только в целом, но в каждой мелочи, в каждом штрихе носит на себе печать сверхчеловеческой гнусности.

После процесса.

Московский процесс не закончился, он продолжается в новых формах. Дела о "терроре" идут полным ходом. Десятки, сотни арестованных в связи с процессом старых большевиков, заполнили тюрьмы ГПУ. Машина репрессии работает пока без отказа.

Людей хватают за то, что у них троцкист родственник, за то, что они десять лет тому назад высказали какую-то оппозиционную мысль; хватают в Москве, на Украине, в Туркестане -- повсюду. Арестовываются писатели и хозяйственники, журналисты и военные -- никому нет пощады. Бухарин, редактор "Известий", печатает в редактируемой им газете резолюции с требованием своей головы! Еще не успели высохнуть чернила на проекте новой сталинской конституции, как один из главных ее редакторов -- Радек -- выдается на расправу другому ее редактору -- Вышинскому. Выработав "самую демократическую конституцию в мире", авторы ее отправляют друг друга на гильотину. В тот самый день, когда Радек на страницах "Известий" требовал расстрела для подсудимых, и напоминал о своих услугах доносителя (в деле Блюмкина), чтобы умилостивить Сталина, его имя названо было на процессе, и он был объявлен "террористом". Достаточно было перевернуть страницу газеты!

В ГПУ сидит Пятаков, по обвинению в тех самых преступлениях, за которые он накануне ареста "требовал" беспощадной расправы с другими. Заместитель Орджоникидзе сидит по обвинению в терроризме, т.-е. в намерениии убить своего непосредственного начальника! Сидят Сокольников и Серебряков, Угланов и Путна. Все они уже много лет, как отошли от всякой оппозиции, превратившись в безидейных чиновников Сталина. Не помогло! Даже эти люди чем то опасны Сталину или скорее какая-то другая, грозная опасность надвигается на него, и он надеется предотвратить ее, ударив по этим людям, избавившись от них. Связанные своим прошлым с революцией, могильщиком которой является Сталин, они не могут не стеснять его одним фактом своего существования. И если Сталин после многих лет подготовки и колебаний, встал теперь на путь кровавой расправы, это показывает, что на путях ликвидации революции он готовит что-то новое, что-то несравнимое со всем тем, что уже сделано. Его удар по бывшим революционерам -- удар налево -- не оставляет сомнений в том, что путь его пойдет направо, резко направо.

К Московскому процессу, как мы уже указывали, пристегнуты все наиболее выдающиеся представители большевизма. Напомним, что одних членов ЦК упомянуто 18 и 8 членов Политбюро! Правда, Рыков и Бухарин "реабилитированы"

О том, что они знали о террористической деятельности и что с ними был найден "общий язык" показали Рейнгольд, Каменев и Зиновьев. "Реабилитация" Бухарина и Рыкова косвенно дает недвусмысленную оценку показаний подсудимых.

после трехнедельного следствия. Но как реабилитированы: "следствие не установило юридических данных для привлечения Бухарина и Рыкова к судебной ответственности". Как знакома нам эта гнусная формулировка! Она дословно повторяет первую "реабилитацию" Зиновьева. Этой чисто-сталинской формулировкой, "отец народа" оставляет себе руки свободными для будущих гнусностей. "Данные" ведь всегда можно найти. Придет время, и мы узнаем, что Объединенный центр был ничто по сравнению с другим, "бухаринско-рыковским" центром, существование которого расстрелянные скрыли. Мы также узнаем, что Бухарин лично ездил в Ленинград для организации убийства Кирова и пр., и пр. Упоминание имен Рыкова и Бухарина на процессе есть "намек" Сталина: вы у меня в руках, стоит мне слово сказать и вам конец. На языке уголовного права этот "метод" называется шантажем (в наиболее гнусной форме: жизнь или смерть).

Не без влияния на временное облегчение участи Рыкова и Бухарина оказалась смерть Томского,

М. П. Томский (род. в 1880 г.), рабочий литограф, в 1904 году вступил в революционное движение; в 1905 году депутат Ревельского Совета; арестован в первый раз в 1906 г., сослан и бежал из ссылки. Делегат на Лондонский съезд (1907 г.); вновь арестованный в конце 1907 года, Томский с коротким перерывом просидел в тюрьме до апреля 1909 г. После нескольких месяцев на нелегальной партийной работе, в декабре 1909 года Томский опять арестовывается и, просидев два года в предварительном заключении, приговаривается к пяти годам тюрьмы. В 1916 году, после почти семилетнего заключения, Томский выходит из тюрьмы на вечное поселение в Сибирь. После Октябрьской революции, Томский многолетний, авторитетный руководитель советских профсоюзов; член ЦК и Политбюро.

самоубийство которого произвело огромное впечатление в стране. Это заставило зарвавшегося узурпатора умерить пыл. Обвиненный в соучастии в терроре, Томский понял, что из сталинской мышеловки выхода нет. Как революционер и большевик, Томский предпочел добровольную смерть, предпочел -- сталинским гнусностям, самооплевыванию, топтанию в грязи всего того, за что он боролся десятки лет. Разве один только этот факт -- самоубийство одного из вождей партии -- не показывает в какую безнадежную трясину загнал Сталин революцию?

Сталин отомстил Томскому по-сталински. Полу-расстреляв и полу-реабилитировав Рыкова и Бухарина, он ни словом не упомянул о Томском. Не мог же в самом деле Сталин реабилитировать его память. Это значило бы расписаться в клевете над еще свежей могилой одного из вождей партии и самого талантливого большевика, который дал русский рабочий класс.

* * *

Нетрудно представить себе какая атмосфера кошмара царит теперь в СССР. Никто не уверен в завтрашнем дне, и меньше всего старые большевики. Вчера заслуженный и ответственный работник, завтра без малейшего повода объявляется террористом и бросается под зубья репрессивной машины. Старые большевики из тех, кто хоть чем-нибудь проявил себя в прошлом, не могут не спрашивать себя с тоской: кто следующий на очереди?

Эти настроения не могут не затрагивать и самую верхушку. Характерный факт: в составленный Сталиным список вождей, которых якобы намеревались убить террористы, входят не только вожди первой величины, но даже Ждановы, Коссиоры и Постышевы. Но не входит Молотов. В такого рода делах у Сталина случайностей не бывает. Не готовит ли он себе почву для будущей "проработки" Молотова? Раз террористы не хотели "убить" Молотова, не значит ли это, что они на него "расчитывали"? А отсюда только один шаг до обвинения самого Молотова в терроре. Но, разумеется, это еще довольно отдаленное будущее.

Спокойно и хорошо себя чувствуют лишь "беспартийные большевики" и разные "знатные люди". У этих бюрократов-выскочек в прошлом нет ни тюрем, ни борьбы за революцию, у них вообще нет прошлого. Но тем спокойнее они за свое будущее.

Как бюрократия в целом освободилась от всякой зависимости от трудящихся, так внутри бюрократии все более самодовлеющий характер приобретает ГПУ. Независимое, не только от масс, но и почти независимое от самой бюрократии, ГПУ является личным органом Сталина. Разумеется, оно обеспечивает позиции бюрократии, как привилегированного социального слоя, но его первая задача -- охранять личную позицию Сталина -- его абсолютизм, охранять его и от самой бюрократии, если того требуют обстоятельства. Бонапартистский характер сталинизма особенно ярко выступает на примере роли ГПУ. Чтобы обеспечить свою монополию на власть, Сталин беспрерывно усиливал роль ГПУ, -- главный инструмент этой власти. Достигнув невиданной мощности, ГПУ, призванное бороться с опасностями, грозящими Сталину, само начинает становиться для него опасностью. Не без беспокойства должен оглядываться Сталин на ГПУ. Оно зависит только от "вождя", но и вождь не меньше зависит от него. А что, если ГПУ придется по вкусу другой вождь? Под этим углом зрения, думается, надо рассматривать снятие Ягоды. Слишком он засиделся в ГПУ. Слишком большую власть приобрел, слишком много нитей держал в своих руках. Даже если Ягода пока ничем не грозит Сталину, благоразумнее все же, в качестве превентивной меры, снять его. Так спокойнее. Ежов уже одним тем лучше, что он человек новый, "неопытный". Для снятия Ягоды к тому же был хороший предлог: Московский процесс. Поистине "вредительская" постановка этого дела, требовала козла отпущения не только среди низших. Чтоб подтянуть бездарных следователей, погрязших в рутине, Сталин снимает Ягоду, давая урок остальным. Ни чин "генерального комиссара безопасности", ни звезда большого размера на воротнике не спасают от перевода в почтальоны. На что же могут надеяться другие Ягоды, чином пониже? Расстреливая одних, "подтягивая" других Сталин только усиливает состояние общей неуверенности, тревоги и недовольства.

А впереди предстоит несомненно новый процесс (или процессы)! Даже контуры его начинают уже вырисовываться. Клевета о "терроре" должна быть дополнена клеветой о "военном заговоре" и "шпионаже". Ряд симптомов говорит за то, что вокруг этих именно обвинений будет построен новый процесс. Достаточно прочитать огромную передовую "Правды" от 8 октября. Она не оставляет никаких сомнений насчет ближайших планов Сталина.

"Троцкисты" -- шпионы и диверсанты, это повторяется десятки раз. По этой линии идет теперь подготовка общественного мнения. Больше того, "Правда" прямо информирует читателей о ходе нового следствия сталинской инквизиции, когда говорит, "откровенные признания ряда виднейших (?) троцкистов (?) показывают", что они "не только за страх, но и за совесть выполняли службу шпионов и диверсантов в Советском Союзе".

Снова пройдут перед нами столь знакомые и столь скомпрометированные "откровенные признания"!

Весьма возможно, что одним из кандидатов в новые Берман-Юрины или Ольберги предстоящего процесса, будет А. Сенин, о котором мы упоминали в главе "Копенгаген". Правда, Сенин порвал с оппозицией еще в 1932 году, и порвал в особенно отвратительной форме, выступив в печати с инсинуациями по адресу левой оппозиции. Правда, Сенин тогда же уехал в СССР и рассказал в ГПУ все, что мог о жизни международной левой, и с тех пор -- четыре года состоял в сталинцах. Но разве подобные же обстоятельства помешали привлечь к процессу Лурье или Ольберга или даже Фриц Давида или Берман-Юрина, которые вообще никогда не были в оппозиции? Другой возможный кандидат некий Миль-Обен-Окунь. Он входил в административный секретариат левой оппозиции, но за полной непригодностью был отставлен. Вскоре после этого Миль перешел к сталинцам и уехал в СССР тогда же в "Бюллетене" # 31, ноябрь 1932 г. появилась заметка, разоблачившая поведение Миля.

О характере нового дела говорят и аресты военных: Путна, Шмидта, Кузьмичева и др. Они должны помочь Сталину обвинить левую оппозицию в "военном заговоре", и вместе с тем расстрел их даст ему возможность "подтянуть" военную касту.

Возможно также, что Сталин поставит новое дело на гораздо более широкие основы. Московская передовая говорит, например, и о том, что "контр-революционное вредительство троцкистов в нашей промышленности, на заводах и в шахтах, на железных дорогах, на стройках, в сельском хозяйстве теперь доказано и уже признано целым рядом виднейших троцкистов".

Сомнений нет. Мы стоим накануне нового процесса. Наш долг предупредить об этом общественность Запада. Никаких иллюзий в отношении московского Борджиа, вооруженного современной техникой!

Сталину нужна голова Троцкого -- это его главная цель. Для достижения ее, он пойдет на самые крайние, еще более гнусные дела. Если на этот счет могли быть еще иллюзии, Московский процесс рассеял их без остатка. Сталин ненавидит Троцкого, как живого носителя идей и традиций Октябрьской революции, к которому устремлено все, что осталось революционного в Советском Союзе. Чтоб добиться головы Троцкого, Сталин ведет крупную интригу в Норвегии и готовит другую интригу по линии Лиги Наций. Своими процессами он создает почву для требования выдачи Троцкого. Недаром советское правительство проявило столь повышенный интерес -- в связи с убийством югославского короля -- к вопросу о международном полицейском сотрудничестве против террористов. В тот период это могло вызвать скорее недоумение. Сегодня, после Московского "террористического" процесса, интерес Сталина к борьбе с террористами, "в международном масштабе" приобретает гораздо более определенный смысл.

* * *

Методы Сталина-ГПУ все больше переносятся на международную арену. Троцкий -- интернирован. Испанские троцкисты обвиняются в "покушениях" на вождей Народного фронта (хотя всякий испанский рабочий-милиционер знает, что большевики-ленинцы борятся с ним в одних рядах на фронте). Польские троцкисты -- агенты охранки, немецкие -- агенты Гестапо. Это единственный метод борьбы Сталина.

Дело вовсе не в троцкистах, дело в методах Сталина, которые грозят отравить всю моральную атмосферу мирового рабочего движения. Сегодня эти методы применяются преимущественно в борьбе против "троцкизма", завтра они будут направлены против других течений в рабочем классе. Мы уже видели, как вожди Второго Интернационала были обвинены в пособничестве агентам Гестапо за их телеграмму в Москву. Сталин хочет свести политические разногласия в рабочем движении к формуле: ГПУ или Гестапо. Кто не с ГПУ, тот агент Гестапо. Этому покушению мировое рабочее движение -- независимо от партийной принадлежности -- должно дать самый резкий, самый решительный отпор. Рабочее движение не может терпеть в своей среде методов политического гангстеризма. Опасность тем серьезнее, что на службу политическому гангстеризму Сталина поставлен мощный государственный аппарат.

Московская клевета и московские убийства затрагивают не только интересы Советского Союза, не только наносят непоправимый удар всем завоеваниям Октябрьской революции, но и всему мировому рабочему движению. Горе ему, если он не сумеет защитить себя от смертельного яда сталинизма. Это для него вопрос морального самосохранения.

Ложь и клевета, будто большевики эпохи подъема русской революции -- Ленин и Троцкий -- применяли те же методы. Это клевета на Октябрьскую революцию, самую великую пролетарскую революцию в истории. Разве при помощи грязи и клеветы победил русский рабочий класс в 1917 году? победил в гражданской войне? Политическая мораль не абстракция. Она целиком зависит от политики. Революционной политике восставших в 1917 году масс органически чуждо было отравленное оружие клеветы. Это оружие из арсенала реакции. Но только при помощи этого оружия -- лжи, клеветы, убийств революционеров -- может держаться сталинизм, узурпировавший у советского пролетариата власть.

* * *

Московский процесс снова показал, в какой мере бюрократия исчерпала свою прогрессивную роль хранителя завоеваний Октябрьской революции. Она стала препятствием к дальнейшему развитию СССР, ибо интересы этого развития и в социальном, и в культурном, и в политическом отношении вступают в непримиримое противоречие с кастовыми интересами бюрократии. Чтобы дать дорогу развитию СССР к социализму, нужно ликвидировать бюрократию.

Еще десять лет тому назад Сталин сказал: "Эти кадры можно снять только гражданской войной". Он этим открыто поставил бюрократию над классом, над партией. 10 лет, тем не менее, большевики-ленинцы стояли на позиции реформы советского государства. Но своей политикой и своими методами бюрократия окончательно отняла у советского пролетариата возможность реформы государства легальным путем.

Международная конференция Четвертого Интернационала, в июле 1936 года -- до процесса -- сказала в своих тезисах: "Если для возврата СССР к капитализму нужна была бы социальная контр-революция, то для движения к социализму стала неизбежной политическая революция".

Московский процесс с новой силой подтвердил правильность этой перспективы.

Советский пролетариат может пойти к социализму только через возрождение и расцвет советской демократии, через легализацию советских партий, прежде всего, партии революционного большевизма. Но возрождение советской демократии возможно только в результате свержения бюрократии. Свергнуть же бюрократию может только сила революционных трудящихся масс!

К процессу.

(Письмо рабочего большевика-ленинца)

Географические условия не позволяют мне своевременно выразить свое негодование сталинскими кровопийцами.

Двенадцать лет я принимаю активное участие в оппозиционной борьбе против правых и центристов ВКП. Об индивидуальном терроре, как я, так и все наши товарищи знали только одно: террор это не дело революционера, в особенности это не дело революционера большевика-ленинца.

Мы очень хорошо знали, что перерождение коммунистических партий и Коминтерна не зависит от того существует ли или не существует Сталин, Каганович или Ворошилов. Мы твердо знали, что их перерождение -- это только результат глубокого процесса в историческом развитии классовой борьбы. Самый факт существования сталинской бюрократии только определяет глубину и продолжительность упадка революционного движения.

Конец этого упадка и будет концом сталинизма, и самого Сталина. Останется ли Сталин жить -- это безразлично.

События во Франции и особенно испанская революция означают, что уже началось серьезное оживление рабочего класса, оживление, которое своим развитием положит конец сталинизму. Сталин не помрет от свинцовой пули "троцкистов" или "зиновьевцев". Его последний час настанет тогда, когда на Западе победит пролетариат.

На этой точке зрения, мы большевики-ленинцы, твердо стояли и стоим. Все, кто нам приписывают "индивидуальный террор" -- бесстыдно лгут и клевещут.

Подавляющее большинство расстрелянных были сторонниками Сталина и "генеральной линии". Их расстрел и есть начало агонии сталинизма. На процессе не указано где и когда делались попытки покушения на Сталина. И если такие попытки делались, почему они не удались? Как раскрыт заговор? Каменев и Зиновьев сидели в тюрьме, -- они не могли организовать заговора. Если это было до 1934 г., то почему их не расстреляли тогда?

Известно, что Киров убит ГПУ. ГПУ, которое расстреляло Зиновьева и Каменева, Смирнова и Мрачковского и многих старых коммунистов и подготовляет почву для расстрела Радека, Бухарина, Рыкова, Угланова и др. Это же самое ГПУ, справившееся с Кировым, сумеет, может быть, справиться и с самим Сталиным.

Если трезво смотреть на последние московские события, то мы ясно видим кровавую руку фашизма, который поставил себе задачу ликвидировать в России большевизм и марксизм. Эта рука первым делом уничтожает старые кадры большевиков, так как революционная традиция у них все же сильнее, чем у молодежи. Они, по крайней мере, прошли школу Октябрьской революции.

И что это за террористы? Неужели прежде чем приступить к делу, они устраивали мировой конгресс из всех существующих в мире партий и течений, чтобы разрешить вопрос о покушении на Сталина. Московский процесс и аресты нам говорят, что троцкисты, центристы, правые, генлинейцы, фашисты, белогвардейцы, цекисты, хозяйственники, ячейки, секретари ячеек, редактора газет, библиотекари, личные секретари членов Политбюро, полпреды разных стран, армейские офицеры и красноармейцы и даже сотрудники ГПУи все вместе организовали террористический центр для покушения на Сталина. Какая ерунда!

Если бы троцкисты стояли на точке зрения индивидуального террора, Сталина давно не было бы в живых, и это обошлось бы без какой либо организации террористических центров. Но большевики-ленинцы решительно отвергают индивидуальный террор и никогда не пойдут по этому пути.

Кремль окончательно превратился в контр-революционное гнездо, которое открыто взялось за ликвидацию большевистской партии. Дело не ограничивается Советским Союзом. Контр-революционное кремлевское гнездо протягивает свою руку и к другим странам. Долг революционеров дать знать рабочему классу, что в Кремле сидят контр-революционеры. Их нужно остерегаться, ибо они продолжают еще говорить от имени революции и большевизма.

Новоиспеченный бюрократ Димитров ругает Де Брукера, Адлера, Ситрина и Шевенельса за их телеграмму ЦИК'у, мотивируя это тем, что они молчали, когда Зиновьев и Каменев убили Кирова. Какая низость! Разве Димитров не знает, что Кирова убили не Зиновьев и Каменев, а ГПУ. Какой позор Димитрову лгать перед рабочим классом!

Я рабочий от станка, большевик-ленинец, работаю сейчас по 14 часов в сутки, чтоб заработать себе на кусок хлеба. Я более или менее сознательный рабочий и ярый сторонник правды, ибо ложь есть злейший враг рабочего класса. Я лично не имею возможности юридически доказать вам -- Димитрову, что Вы лжете, но так как вы -- Димитров, говорите от имени рабочих, а в их числе и от моего имени, я задаю Вам несколько вопросов.

-- Гражданин Димитров, разве вы не знаете, что Троцкий истинный и безукоризненный революционер. Разве вы не знаете, что фашисты только ищут повода, чтобы арестовать и расстрелять Троцкого? Разве Вы не знаете, что кремлевское гнездо сознательно пошло навстречу фашистам своими ультиматумами норвежскому правительству -- изолировать Троцкого? Разве Вы не знаете, что Московский процесс это выдумка кремлевских контр-революционных шарлатанов? Разве Вы не знаете, что Вы тоже принадлежите к числу этих шарлатанов? Разве Вы не знаете, что Зиновьев и Каменев с 1928 года не имели никакой связи с Троцким? Установил ли Московский процесс хотя бы один факт существования такой связи? Все обвиняемые были капитулянтами, а мы с капитулянтами с первой же минуты порвали отношения. Вы, гражданин Димитров, знаете это хорошо. Если бы Вы были революционером, Вы могли бы сказать: "Да, все, что вы говорите, правда!". Но Вы лишены возможности быть революционером, поэтому Вы лишены физической возможности говорить правду.

Правда, гражданин Димитров, заключается в следующем:

Аппараты ВКП(б) и Коминтерна переродились. Переродившийся аппарат не может вести подлинную идейно-революционную политику. Он может только говорить от имени революции и о революции.

Вы, со Сталиным и его приверженцами не в состоянии идейно бороться с нами. Это доказывает и Московский процесс, и десятилетние аресты и изгнания, и ультиматум норвежскому правительству. Вы, несчастный Димитров, занимаетесь низкой клеветой на подлинных и преданных революционеров -- большевиков-ленинцев.

Мы, большевики-ленинцы, сидим в СССР в тюрьмах, но наша идейная сила так велика, что советская и коминтерновская бюрократия страшно нас боится. Паника советской печати это доказывает. Троцкисты не хотели и не хотят убить Сталина. Они хотят только распространять среди рабочих подлинные идеи Маркса и Ленина. Никакие массовые расстрелы и аресты не помогут сталинцам. Идейно они разоружены. Вы были в Москве, гражданин Димитров. Присутствовали ли вы на рабочих собраниях -- этого я не знаю. Но Вы сами хорошо знаете, что все резолюции с подписями пионеров и т. д., которые якобы вынесли рабочие и пионеры на своих собраниях, все это фабрикаты сталинского аппарата.

-- Гражданин Димитров, разве вы не знаете как фабрикуются все эти резолюции? Если не знаете, я вам скажу как это делается. Циркуляром сообщается всем местным комитетам и комитетчикам: "Внесите на собрание резолюцию такого то содержания (содержание резолюции Димитрову известно заранее). С начала нужно выступить с докладом о процессе. Доклад должен иметь резкий, боевой характер. На собрании, необходимо выбрать в президиум представителей ГПУ и армии в их мундирах. Готовая резолюция читается от имени комитета. Потом председатель собрания, т.-е. секретарь комитета или начальник местного ГПУ поднимается с места и грозно смотря на присутствующих, спрашивает:

"Кто против?".

На собрании мертвая тишина и это считается, что против нет никого. Ловкие председатели никогда не спрашивают "кто за?" или "кто воздержался?". Они хорошо знают, что собрание на эти вопросы им ответит гробовым молчанием.

Вот подлинная картина советских собраний, на которых принимаются резолюции против "убийц".

Гражданин Димитров, если бы Вы были революционером, Вы бы подтвердили, что все это верно. Пусть рабочий класс всего мира знает об этом! Вы правды сказать не можете, ибо она несет гибель переродившимся бюрократам.

У троцкистов нет пули, но у них есть правда. А она страшнее пули!

Таров.

Гнусная травля.

С чувством величайшей тревоги и бесконечного позора за совершаемое гнусное дело приходится писать о поединке, происходящем в глуши Норвегии между объединенными силами мировой реакции и сталинского терроризма, с одной стороны, и живым хранителем заветов Октября, т. Л. Д. Троцким, с другой. Сознание, что наступление ведется сразу со всех сторон, и что в борьбу против одного человека брошено кроме потока гнусной клеветы еще всемогущество полицейских аппаратов и "давление" дипломатических механизмов, усугубляет еще больше тревогу и опасения за исход этого неравного поединка.

* * *

Изложим факты. Началась эта кампания с нападения норвежских фашистов на дом Троцкого. 5-го августа ночью, в отсутствие тов. Троцкого, отправившегося с хозяином дома Кнудсеном на отдых, шесть фашистов ворвались в дом, предъявив фальшивый полицейский ордер на обыск. Благодаря находчивости дочери хозяина, фашистским молодцам удалось захватить только копию одного письма т. Троцкого и несколько его старых статей. Норвежская полиция опознала напавших фашистов, имена которых были опубликованы потом в норвежской печати. Для того, чтобы оправдать свое гнусное нападение, фашисты подняли вой о нарушении Л. Д. Троцким принятых обязательств "о невмешательстве в политическую жизнь Норвегии и отказе от политической активности, направленной против дружественных Норвегии государств". Судебное следствие было открыто 10 августа. Сотрудничество между Гестапо и норвежскими наци было последними перед судом признано. С другой стороны, процесс над участниками неудавшегося покушения дал норвежским наци -- при открытом содействии суда -- дополнительную возможность запугать норвежских филистеров революционной деятельностью тов. Троцкого. Для полноты картины нужно еще добавить, что норвежские фашисты из кожи лезли вон, чтобы защищать дружественную им "жертву" злодеяний Троцкого -- Сталина и его правительство. Орган норвежских наци "Fritt Folk" (в номере от 14 августа) бьет тревогу: "Троцкий ведет мятежную агитацию против Сталина из Норвегии". И дальше: "Норвежское правительство в трудном положении перед Сталиным".

Когда вой, поднятый норвежскими фашистами и консерваторами достиг своего апогея, из Москвы грянул гром. Ночью 14 августа было опубликовано сообщение Тасс об обвинении Троцкого, Зиновьева, Каменева и др. в террористической деятельности против Сталина. На этот раз бешеная кампания норвежских фашистов и реакционеров получила могучую поддержку со стороны Сталина. Кровавая вакханалия, разыгравшаяся в Москве перед лицом злорадствующей мировой реакции, дала лишь новое "оправдание" кампании фашистов, доказав якобы, что руководителем террористической деятельности является Л. Д. Троцкий, злоупотребивший гостеприимством Норвегии. Полпред Якубович 29-го августа передает норвежскому правительству ноту, в которой дается "предостережение", что дальнейшее пребывание тов. Троцкого на территории Норвегии неизбежно отразится на дружественных отношениях между СССР и Норвегией и что это "противоречит современным представлениям о нормальных дипломатических отношениях". Наглой ссылкой на убийство югославского короля Александра, Сталин хотел запугать норвежское правительство еще и дипломатическими осложнениями международного порядка. Воскрешая славные традиции царской дипломатии, охотившейся во всех странах теми же способами за русскими революционерами, Сталин ставит на карту весь свеже приобретенный дипломатический престиж великой державы, чтобы заставить норвежское правительство преклониться перед его всемогучей волей.

Наиболее важным, по своим последствиям -- в серии фактов: фашистское нападение, сталинская нота -- является эволюция норвежского "рабочего" правительства в отношении к дальнейшему пребыванию Л. Д. Троцкого в Норвегии. Непосредственным результатом Московского процесса явилось усиление давления со стороны единого фронта норвежских фашистов -- агентов Гестапо, -- норвежских консерваторов -- агентов международного капитала -- и, наконец, норвежских сталинцев -- агентов Сталина -- ГПУ. Правительство норвежской "рабочей" партии, -- партии, отказавшейся в свое время войти во Второй Интернационал из-за его правизны, -- поспешило в ответной ноте от 3 сентября, заверить Москву, что еще до получения советской ноты Троцкий, "в виду его отказа дать письменное обязательство воздержаться от всякой политической активности, был лишен права убежища и интернирован". Преследуемое к тому же паническим страхом -- потерять на предстоящих выборах "из-за Троцкого" голоса своих мелко-буржуазных клиентов, правительство "рабочей" партии начало действовать. Оно поставило Л. Д. Троцкого под полицейский надзор, равносильный заключению. Его перевезли в уединенный 2-этажный дом, нижний этаж которого занят 8-10 полицейскими. Связь тов. Троцкого с внешним миром почти прервана. Он не имеет права никого принимать, не имеет права покидать "дом" (прогулки разрешаются только в небольшом дворе); не имеет права писать письма политического характера. Письма подвергаются предварительной цензуре. Разумеется, оценка характера писем Л. Д. Троцкого является предметом полицейского произвола. Только на днях полиция конфисковала письмо Троцкого адресованное им в Интернационал Профсоюзов (F.S.I.) в связи с Московским процессом.

Ближайшие сотрудники тов. Троцкого были этапом высланы из Норвегии под неистовый вой реакционной прессы. Режиму этому, отличающемуся разве только лучшим комфортом от режима "нормального" концлагеря, предшествовал 29 августа ультиматум "рабочего" правительства, в котором от тов. Троцкого требуется полный отказ от литературной работы, поскольку она касается политических событий. Он должен ограничиться только историческими и общетеоретическими работами. А для того, чтобы судить и разбирать, что история и что политика, что теория и что практика, "рабочее" правительство выбрало начальника норвежской государственной полиции, реакционера Асквича и фашистского начальника центрального паспортного бюро -- Конштада.

После отказа тов. Троцкого принять гнусный ультиматум, сведший право убежища к западне, эти достойные исполнители правительственной воли поручили десятку полицейских спасать одновременно буржуазный мир от революционной деятельности, и Сталина от контр-революционных и террористических посягательств тов. Троцкого. Священный союз взбесившегося от страха и ненависти Сталина и ополчившейся лишний раз против неустрашимого и несгибаемого революционного борца -- буржуазии, стал совершившимся фактом.

* * *

Вряд ли тех, кто имеет хотя-бы малейшее представление о революционном прошлом, о беззаветной борьбе за революционное дело тов. Троцкого, удивит его отказ от ультиматума норвежского правительства. Революционная воля тов. Троцкого не раз в прошлом натыкалась на всемогущество полицейских аппаратов, старавшихся обезвредить этот живой источник революционной энергии. Если сейчас эта роль выпала на долю "рабочего" правительства, то такова логика вещей. Она лишний раз подтверждает оценку ревностных защитников умирающего капитализма "либеральной" формации. Такие-же ультиматумы предъявляли еще в недавнем прошлом Троцкому агенты Сталина.

Напомним здесь ответ тов. Троцкого на ультиматум ГПУ о прекращении оппозиционной работы: "Предъявленное мне требование отказаться от политической деятельности означает требование отречения от борьбы за интересы международного пролетариата, которую я веду без перерыва тридцать два года. Попытка представить эту деятельность как "контр-революционную" исходит от тех, которых я обвиняю пред лицом международного пролетариата в попрании основ учения Маркса и Ленина, в разрыве с традициями и заветами Октября".

Троцкий ответил в 1928 году в Алма-Ата на требование прекратить политическую деятельность, -- что предъявлять такое требование могут лишь безидейные чиновники, выполнять -- лишь ренегаты. Этим все сказано.

Особо надо отметить и лицемерие норвежского правительства, обвиняющего Л. Д. Троцкого в том, что он своей деятельностью нарушил добровольно принятые им на себя обязательства. Это тем более очевидная ложь, что о деятельности т. Троцкого, о его литературной работе, о его активности в пользу Четвертого Интернационала, норвежское правительство и норвежская рабочая партия прекрасно были осведомлены. Еще в июле 1935 года теперешний министр юстиции Тригве Ли интервьюировал Троцкого для "Арбейдербладет" об итало-абиссинском конфликте, о внутреннем положении в СССР и т. д., т.-е. "соучаствовал" во вмешательстве Троцкого в политику. Книга Троцкого "Моя жизнь" вышла в издательстве рабочей партии, и даже с предисловием, в котором говорится о Четвертом Интернационале.

Нужно ли еще напоминать статьи Транмэля и Финн Моэ, в которых тов. Троцкий назывался "великим рабочим вождем", "исторической фигурой" и т. д. Обвиняя Троцкого в "нелойяльном поведении", норвежские ренегаты не только демонстрируют свою собственную нелойяльность, но и самым бесстыдным образом насилуют правду.

Иначе, чем жалкой капитуляцией перед соединенными силами ГПУ и Гестапо, нельзя назвать поведение правительства, лишившего Троцкого права убежища и посадившего его в привиллегированную тюрьму. Если норвежское правительство не выслало тов. Троцкого, то только потому, что его некуда было высылать, так как ни одна страна не принимает его. Разнузданная травля против Троцкого подняла во всем мире на ноги полицейские аппараты. Вакханалия клеветы, лжи и предательства сделала свое дело. Планета снова оказалась без виз.

Интернированием тов. Троцкого и его изоляцией от внешнего мира гнусная травля далеко не закончена. Она вступает сейчас в новую фазу. Совершенно ясно, что Сталин не будет считать свою расправу с оппозицией законченной до тех пор, пока он не добьется и выдачи тов. Троцкого. В этом направлении он ведет сейчас закулисную игру. Приговор московского суда предусматривает возможность проникновения на советскую территорию тов. Троцкого, который подлежит немедленному аресту и преданию военному суду.

Под лживым предлогом борьбы против "международного терроризма", Сталин, по-видимому, начинает интригу в Лиге Наций, с тем, чтобы добиться головы Л. Д. Троцкого.

Вопрос о дальнейшей судьбе Л. Д. Троцкого зависит, прежде всего, от мирового рабочего движения. Если мировая рабочая общественность оказалась бессильной добиться хотя бы "судебных гарантий" для московских жертв сталинского террора, то она возлагает за это ответственность на Сталина. Но если на глазах у рабочей печати, профессиональных союзов и мировой общественности -- за пределами СССР -- покушение на свободу и деятельность Троцкого стало реальным фактом, и если перед лицом всего мира сейчас готовится покушение на жизнь Троцкого, то всякий, в чьей душе еще есть революционная совесть, в чьей голове еще не угасла революционная мысль, должен встать на защиту жертвы объединенного террора ГПУ и Гестапо.

Энгельс писал о коммунистах кельнского процесса, что их хотят сразить громовым окриком: революционер!, но этим запугают разве только филистера. Сегодня образом неустрашимого революционера запуган весь буржуазный мир и сталинский режим. Революционный долг требует сейчас, поэтому, от всех трудящихся и их организаций, самой живой бдительности, самой активной защиты последнего из ближайших соратников Ленина и вождя Октябрьской революции -- от попыток морального и физического умерщвления. Достойным ответом мировой рабочей общественности на кровавую расправу с беззащитными жертвами сталинского террора, на потоки лжи, клеветы и грязи, которые обрушиваются на оставшихся верными себе революционеров, будет могучий клич:

Руки прочь от Троцкого!

Я. Гал.

---

 

"Броневик испанских большевиков-ленинцев с надписью "Да здравствует Троцкий"

---

 

Фашисты о московских расстрелах

"Старая гвардия Ленина расстрелянаи

"Сталин был реалистом и то, что его противники считали изменой идеалу, было только необходимой и неминуемой уступкой логике и жизнии Абстрактной программе всеобщей революции он противоставляет пятилетку, создание армии, экономику, которая не отрицает индивидуумаи Он восстанавливает семьюи

"Против этого позитивного творчестваи восстаети демон революции для революциии Это было неминуемо, -- полиция вскрыла заговор и действовала с силой, требуемой общественной безопасностьюи".

("Мессаджеро", 26 августа 1936 г.).