Бюллетень Оппозиции
(Большевиков-ленинцев) № 12-13
Другие номера
№№ 1-2; 3-4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 14; 15-16; 17-18; 19; 20; 21-22; 23; 24; 25-26; 27; 28; 29-30;31; 32; 33; 34; 35; 36-37; 38-39; 40; 41; 42; 43; 44; 45; 46; 47; 48; 49; 50; 51; 52-53; 54-55; 56-57; 58-59; 60-61; 62-63; 64; 65; 66-67; 68-69; 70; 71; 72; 73; 74; 75-76; 77-78; 79-80; 81; 82-83; 84; 85; 86; 87.
№ 12--13 Juin - Juillet -- 1930 -- Июнь - Июль -- Juni - Juli № 12--13
Содержание
От Редакции.
К XVI-му Съезду ВКП(б).
Революция в Индии, ее задачи и опасности.
Ф. Дингельштедт. - Попытка краткого политического обзора за период от XV до XVI съезда.
Альфа. - Заметки журналиста. Зиновьев и вред книгопечатания. - Вступила ли Франция в период Революции? - Еще о молодом даровании. - За перегибы отвечает ... "троцкизм". - "Генеральная линия" Яковлева.Письма из СССР. Избиения в В.-Уральском изоляторе. - Из письма (Москва). - Из Московского письма. - Заявление Каменской колонии большевиков-ленинцев. - К. Письмо из СССР. - Л. Т. Ответ т. К.
Из ссылки пишут. Письма из Москвы, Харькова.
Л. Троцкий. - Две концепции (предисловие к "Перманентной революции").
Н. Маркин. - "Сталин и Красная Армия" или как пишется история.Проблемы международной оппозиции
Л. Троцкий. - Задачи испанских коммунистов.
Л. Троцкий. - Что такое центризм?
Р. Вель. - Руководство Коминтерна опять упустило благоприятный момент.
А. Сенин. - Еврейское рабочее движение во Франции.
Дворин. - О работе оппозиции в Южной Америке.
И. Ф. - Бюрократические подвиги (письмо из Праги).От издательства
Мы выпускаем настоящий номер двойным. Следующий номер выйдет после промежутка, превышающего месячный, так как мы имеем намерение посвятить его в значительной мере итогам XVI-го съезда ВКП.
Пользуемся случаем, чтобы снова призвать наших друзей-читателей, число которых непрерывно растет, помочь нам обеспечить не только правильный выход Бюллетеня, но и его правильное проникновение в СССР.
Пребывающие за границей советские граждане вынуждены действовать с величайшей осторожностью. Незачем говорить, что Редакция, с своей стороны, со всей необходимой бережностью относится к положению тех своих друзей и единомышленников, которым предстоит возвращение в СССР. Но, при доброй воле и настойчивости, всегда можно найти пути и способы для установления прочной связи без того, чтобы в дело оказался замешан непрошенный глаз.
Бюллетень доказал свою жизненность. Бюллетень служит делу Октябрьской революции. Бюллетень нужен партии. Надо поддержать его. Надо укрепить его материально и политически. С этим требованием мы обращаемся к читателям-друзьям!
К XVI-му Съезду ВКП(б).
Выход в свет настоящего номера нашего Бюллетеня совпадает приблизительно с XVI-м съездом партии. Каков будет характер съезда, предвидеть не так трудно: для этого достаточно знать, кто его созывает, и как его созывают. Дело идет о созыве сталинской фракцией, опирающейся на ГПУ и армию, через посредство партаппарата и при содействии госаппарата, тщательно подобранного и достаточно запуганного законодательного органа, решения которого во всем основном предписаны заранее, причем выполнение этих решений для сталинской фракции перестанет быть обязательным на следующее утро после окончания съезда. Ни один член партии, который способен наблюдать и думать, не найдет в наших словах преувеличения. Наоборот, они представляю собою наиболее объективное и точное определение того, что есть на самом деле.
Съезд собирается после исключительно крутого перелома внутренней жизни страны, который поставил советский режим перед новыми задачами и новыми острыми опасностями. Казалось бы, если съезд партии вообще имеет какой-либо смысл, то это именно смысл суда партии над политикой ее Центрального Комитета, т.-е. высшего руководящего органа между двумя съездами. Между двумя съездами -- это значит, в данном случае -- в течении двух с половиной лет. И каких лет! Таких, в течении которых все предупреждения и предвиденья разгромленной и оклеветанной оппозиции подтвердились, неожиданно для партии, с поразительной силой и убедительностью. Таких лет, в течении которых оказалось, по утверждению официальной печати, что глава советского правительства, Рыков, "спекулировал на хозяйственных затруднениях советской власти"; что руководитель Коминтерна, Бухарин, оказался "проводником либерально-буржуазных влияний"; что с ними в заговоре состоял председатель ВЦСПС, Томский, глава организации, охватывающей весь правящий класс страны. Три названных лица не свалились с неба. Они были членами Центрального Комитета при Ленине, занимая и тогда крайне ответственные посты. У каждого из них два-три десятка лет принадлежности к партии. Ошибались они и поправлялись партией не раз. Каким же это образом их "буржуазно-либеральные" взгляды обнаружились с такой острой внезапностью в период, когда силы диктатуры и социализма так выросли, что позволили руководству ребром поставить вопрос о ликвидации классов в "кратчайший срок?".
Нас интересует, разумеется, не личная сторона вопроса: под личной оболочкой здесь вскрывается перед нами весь режим партии, каким он сложился на 13-м году после завоевания власти пролетариатом.
Система бюрократизма стала системой непрерывных дворцовых переворотов, при помощи которых она ныне только и может поддерживаться. За неделю до того, как раскол в ЦК вырывается наружу, и вчерашние безукоризненные "ленинцы" провозглашаются, -- под улюлюкание разнузданной своры молодых проходимцев, среди которых, впрочем, немало почтенных старцев, -- буржуазными либералами, ренегатами, изменниками и пр., за неделю до этого слух о разногласиях в ЦК объявляется преступной клеветой троцкистской оппозиции. Таков режим! Вернее: такова одна из его наиболее ярких черт.
Сейчас партия вступает в полосу подготовки съезда, вернее подобия подготовки подобия съезда. Казалось бы, в центре предсъездовских обсуждений должен был бы стоять именно вопрос о политике центрального комитета, о его "генеральной линии", и его внутреннем режиме, и, следовательно, о серии дворцовых переворотов, обрушившихся на голову партии в виде сюрпризов, рядом с другими сюрпризами, как "уничтожение классов" в рамках пятилетки. Но именно такое обсуждение запрещено. Да, начисто запрещено!
Что аппарат зорко следит за дискуссией или за ее подобием; что он приводит за кулисами в движение все меры, чтобы охранить господство милитаризованной фракции Сталина, вернее сказать, чтоб не вынуждать ее к мерам открытой и повальной репрессии по отношению к партии, в этом, конечно, сомнений не было и не могло быть. Это делалось, но об этом не говорилось. Но сегодня меры насилия над партией возведены в принцип и открыто возвещаются с наиболее авторитетных трибун партии. Это есть бесспорно новое слово, последнее достижение партийного аппарата. Этого не было в период XV-го съезда. С. Коссиор, секретарь Украинского ЦК, -- не надо его смешивать с т. В. Коссиором, находящимся в ссылке оппозиционером, -- дал тон, конечно, не от себя. Харьковская группа сталинцев давно уже играет ударную роль в системе партийного бонапартизма. Чтоб оглушить партию новым словом, которого секретари других мест еще не решаются или стыдятся сказать, поручение дается Харькову: оттуда вышел Мануильский, там работал Каганович, там есть свой Скрыпник, там взорвалось, подобно тухлым яйцам, немало Моисеенок, -- так теперь привязанный за шейные позвонки к московской телеграфной проволоке, выполняет роль "вождя" вышеозначенный С. Коссиор, который из оппозиционного браконьера при Ленине стал бюрократическим жандармом при Сталине. В докладе, перепечатанном всей прессой, Коссиор сообщил, что в партии находятся столь преступные элементы, которые на закрытом заседании партийных ячеек, при обсуждении политики партии, осмеливаются говорить об ошибках ЦК при проведении колхозной политики. "Надо им дать по рукам", -- заявляет Коссиор, и слова его печатают все газеты партии. "Дать по рукам" -- в этой шаловливо-подлой формуле заключаются все виды материальных репрессий: исключение из партии, изгнание с работы, лишение семьи квартиры, ссылка, и, наконец, опорочение путем клеветы через одного из местных Ярославских. Другой член ЦК, Постышев, тоже украинец, публикует в "Правде", под видом статьи, обвинительный акт, слепленный из обрывков речей отдельных членов партии, которые опять таки на закрытых заседаниях ячеек "осмеливались" -- осмеливались! -- говорить об ошибках ЦК. Вывод тот же, что и у Коссиора: пресечь. И все это накануне съезда, созываемого как будто именно для того, чтоб судить ЦК.
Бюрократический режим благополучно докатился до принципа непогрешимости руководства, который является необходимым дополнением его фактической безответственности. Таково положение на нынешний день.
Эти факты не с неба свалились. Они резюмируют вторую, послеленинскую главу революции, главу сползания и перерождения. Первый дворцовый переворот, в результате планомерно организованного заговора, был произведен в 1923-24 г., после тщательной подготовки его в те месяцы, когда Ленин боролся со смертью. Шесть членов Политбюро создали за спиною партии конспиративную организацию против седьмого члена. Они связали себя круговой порукой дисциплины, они сносились путем шифрованных телеграмм со своими доверенными лицами и группами во всех частях страны. Легальным псевдонимом организаторов заговора являлось наименование "старой ленинской гвардии". Объявлено было, что она и только она, является носительницей правильной революционной линии. Не мешает сейчас напомнить личный состав непогрешимого штаба "старой ленинской гвардии" 1923-24 г.г.: Зиновьев, Каменев, Сталин, Рыков, Бухарин, Томский. Из этих шести живых носителей ленинизма два главных идеолога старой гвардии, Зиновьев и Каменев, через два года оказались обличены в "троцкизме", а еще через два года исключены из партии. Три других: Бухарин, Рыков и Томский оказались "буржуазными либералами" и фактически отстранены от всяких дел. Можно не сомневаться, что после съезда они будут ликвидированы и формально. Никакие покаяния тут не помогают. Трещины в бюрократическом аппарате не залечиваются никогда: они могут только раздвигаться. Таким образом, из штаба "старой ленинской гвардии" один только Сталин не попал под колеса аппарата. И не мудрено: он стоит у его рукоятки.
Принцип "непогрешимости" руководства имел на первых порах, т.-е. на другой день после первого переворота (болезнь Ленина, отстранение Троцкого), в некотором смысле партийно-философский характер: "старая гвардия", всем прошлым своим связанная с Лениным, а в настоящем связанная узами незыблемой идейной солидарности, способна-де обеспечить своей коллективной работой наибольшую безупречность руководства. Такова была доктрина аппаратного режима в тогдашней его стадии. К моменту XV-го съезда непогрешимость из "историко-философского" принципа стала закулисной практической директивой, открыто не признаваемой, а к XVI-му съезду она превратилась уже в открыто-исповедываемый догмат. Хотя из привычки и говорится еще о непогрешимости ЦК, но никому и в голову не приходит при этом мысль о каком-либо устойчивом коллективе, ибо нынешних членов Политбюро никто особенно не берет всерьез, как, впрочем, и они сами себя. Речь идет о Сталине. Это нисколько и не скрывается, наоборот, всемерно подчеркивается. 1929-й год был годом его официального коронования, в качестве непогрешимого и безответственного вождя. Обобщающую формулу нового этапа дал один из перебежчиков: нельзя быть за партию, не будучи за ЦК; нельзя быть за ЦК, не будучи за Сталина. Это есть догмат партийного бонапартизма. Что Пятаков, считавший возможным при Ленине быть за партию, состоял в хронической оппозиции к Ленину, конструирует теперь понятие партии, как плебисцитарное окружение Сталина, (кто за -- тот в партии, кто -- против, тот вне ее) -- этот факт сам по себе достаточно характеризует путь, проделанный официальной партией в течении последних семи лет. И не даром же именно о Пятакове, когда он еще в оппозиции вяло донашивал остатки старых идей, сказано было: из таких "бывших людей" Бонапарт некогда делал своих префектов!
Вся история свидетельствует о том, как туго люди обобщают события, в которых они сами участвуют, особенно, если эти события не совпадают с автоматизмом старых, привычных мыслей. От того неглупые и честные люди нередко искренно впадают в исступление, если просто назвать вслух то, что они делают или то, что при их участии происходит. А происходит бессознательная, автоматическая, но тем более действительная партийная подготовка бонапартизма. Из-под фикции подготовки XVI-го съезда, который созывается по плебисцитарному принципу Пятакова: кто за Сталина -- тот на съезд, -- выступает именно эта угрожающая реальность: автоматическая подготовка бонапартизма.
Никакие негодующие крики и лицемерные вопли насчет того, будто либералы и меньшевики говорят "то же самое", не могут остановить нас в высказывании того, что есть, ибо только таким путем можно найти опорные базы и силы для противодействия и отпора опасности. Партия задушена. Партия имеет единственное право: соглашаться со Сталиным. Но это право есть вместе с тем и ее обязанность. Свое проблематическое право партия призвана к тому же осуществлять после промежутка в два с половиной года. И перед новым промежуткоми кто его сегодня измерит?
Не только каждый мыслящий рабочий-коммунист, но и каждый партийный чиновник, если он не объярославился и не обмануилился в конец, не может не спрашивать себя: почему же это в результате экономического и культурного роста, укрепления диктатуры и социализма, режим в партии становится все более и более тяжким и невыносимым? Сами аппаратчики не обинуясь признают это в частных беседах, да и как не признавать: подавляющее большинство из них являются не только носителями сталинского режима, но и его жертвами.
Одно из двух. Либо строй пролетарской диктатуры пришел в непримиримое противоречие с хозяйственными потребностями страны, и бонапартистское перерождение партийного режима является лишь побочным продуктом этого коренного противоречия, -- так считают, так говорят, так хотят надеяться классовые враги, в первую голову меньшевики. Либо же партийный режим, который имеет свою собственную логику и инерцию развития, пришел в острое противоречие с режимом революционной диктатуры, несмотря на то, что последний сохраняет всю свою жизненность и является единственным вообще режимом, способным оградить Россию от колониальной кабалы, обеспечить развитие ее производительных сил и открыть перед ней широкие социалистические перспективы. Так думаем мы, левая коммунистическая оппозиция. Одно из этих двух объяснений надо принять. Третьего никто не предлагал. А тем временем прогрессирующее перерождение партийного режима требует объяснения.
Режим правящей партии имеет для судеб революционной диктатуры не последнее значение. Разумеется, партия является "надстроечным" фактором. Процессы, которые в ней происходят, сводятся в последнем счете к классовым отношениям, изменяющимся под действием производительных сил. Но взаимоотношение надстроек разного порядка между собою и их отношение с классовым фундаментом имеют чрезвычайно сложный диалектический характер. Режим партии вовсе не является сам по себе автоматическим барометром процессов, происходящих вне партии и от нее независящих.
Незачем напоминать, что мы никогда не были склонны отрицать или преуменьшать значение объективных причин, оказывающих извне давление на внутренний режим партии. Наоборот, мы их вскрывали не раз. Все они сводятся в последнем счете к изолированному положению Советской республики. В плоскости политической это затянувшееся изолированное положение имеет две причины: контр-революционную роль социал-демократии, спасшей капиталистическую Европу после войны и спасающей ныне ее империалистское господство (роль правительства Макдональда по отношению к Индии); и оппортунистически-авантюристскую политику Коминтерна, явившуюся непосредственной причиной ряда грандиозных поражений пролетариата (Германия, Болгария, Эстония, Китай, Англияи). Результаты ошибок Коминтерна становятся каждый раз причинами дальнейших затруднений, а следовательно и ухудшения режима. Но и предательства социал-демократии -- заведомо "объективный" фактор, с точки зрения коммунизма -- проходят для нее сравнительно безнаказанно только потому, что покрываются параллельными ошибками коммунистического руководства. Таким образом и "объективные причины", в смысле давления на партию враждебных классовых сил, в очень большой степени, которую нельзя, конечно, определить математически, представляют собой сегодняшний результат вчерашней ложной политики центристской бюрократии.
Если бы систематическое ухудшение режима в течении последних семи лет объяснялось автоматическим возрастанием давления враждебных классовых сил, то в этом заключался бы смертельный приговор революции. На самом деле это не так. Помимо давления враждебных сил извне, находящих, к тому же, опору в ложной политике внутри, режим стоит под непосредственным и тяжким давлением со стороны внутреннего фактора громадной и все растущей силы: именно партийной и государственной бюрократии. Чиновничество превратилось в "самодовлеющую" силу, имеет свои особые материальные интересы, вырабатывает свою систему взглядов, отвечающую его привиллегированному положению. Пользуясь средствами и методами, которыми вооружила его диктатура, оно все более подчиняет режим партии не интересам этой диктатуры, а своим собственным интересам, т.-е. обеспечению своего привиллегированного положения, своей власти, своей безответственности. Разумеется, и это явление выросло из диктатуры. Но оно является производным фактором, которому в самой же диктатуре противодействуют другие факторы. Не диктатура пришла в противоречие с потребностями хозяйственного и культурного развития страны: наоборот, советский режим, несмотря на все ошибки руководства, показал в труднейших условиях, показывает и сейчас, какие в нем заложены неисчерпаемые источники творчества. Но несомненно, что бюрократическое перерождение аппарата диктатуры подрывает самую диктатуру и, как показали экономические зигзаги последних лет, действительно может привести советский режим в противоречие с хозяйственным развитием страны.
Чиновник ли съест диктатуру или революционная диктатура класса справится с чиновником? Вот, как стоит сейчас вопрос, от решения которого зависит судьба революции.
Четыре года тому назад сказано было про Сталина, что он выставил свою кандидатуру на пост могильщика партии и революции. С того времени немало воды утекло. Сроки приблизились. Опасности сгустились. И тем не менее мы сейчас дальше, чем когда-либо за последние годы, от пессимистического прогноза. Глубокие процессы происходят в партии, вне ее уставных форм и показных демонстраций. Экономические повороты и зигзаги руководства, неслыханное дергание всего хозяйственного организма страны, непрекращающаяся цепь дворцовых переворотов, наконец, самая откровенность перехода к бонапартистски-плебисцитарным методам партийного управления, -- все это порождает глубокую дифференциацию в самом фундаменте партии, в рабочем авангарде, во всем пролетариате. Не случайно вся официальная печать заполнена сейчас более, чем когда либо, воплями против "троцкизма". Передовая статья, фельетон, экономическое обозрение, стихи и проза, корреспонденции, резолюции -- все это снова осуждает уже осужденный, громит уже разгромленный и хоронит уже похороненный "троцкизм". А в то же время в порядке подготовки к съезду в одной Москве арестовано за последнее время 450 оппозиционеров. Это показывает, что идеи оппозиции живут. Идеи, когда они соответствуют реальному ходу развития, обладают могущественной силой. Об этом свидетельствует вся история большевизма, которую оппозиция продолжает в новых условиях. "Вы не загоните наши идеи в бутылку!" -- десятки раз повторяли мы сталинской бюрократии. Сейчас она вынуждена в этом убеждаться.
XVI-й съезд не решает ничего. Решается вопрос тем, каковы неисчерпаемые революционные ресурсы пролетариата, какова степень возможной активности его авангарда, который все ближе придвигается к великой проверке. Оппозиция есть авангард этого авангарда. Ценою собственных организационных разгромов она оплачивала ряд своих аппеляций к пролетарскому авангарду. История скажет: эта цена не была слишком высока. Оппозиция тем лучше выполняла свою роль, чем яснее, отчетливее и громче предъявляла свою критику, свое предвиденье, свои предложения. Идейная непримиримость написана на нашем знамени. Вместе с тем оппозиция никогда, ни на час, ни в теоретической критике, ни в практических действиях не переходила с пути идейного завоевания партии на путь завоевания власти против партии. Бонапартистам, которые пытались нам подкинуть планы гражданской войны, мы неизменно отшвыривали их провокацию в лицо. Оба эти руководящих начала деятельности оппозиции остаются в силе и сейчас. Мы стоим сегодня, как стояли до сих пор, на пути реформы. Мы стремимся помочь пролетарскому ядру партии реформировать режим в борьбе против плебисцитарно-бонапартистской бюрократии. Наша цель: упрочение пролетарской диктатуры в СССР, как важнейшего фактора международной социалистической революции.
Оппозиция проверила себя в событиях исключительной важности и в вопросах небывалой сложности. Оппозиция стала международным факторм, и, как международный фактор, она непрерывно растет. Вот почему мы дальше от пессимизма, чем когда бы то ни было. XVI-й съезд будет решать разные вопросы, но он не разрешит вопроса. Мы внимательно будем вслушиваться в речи делегатов съезда и вчитываться в его решения. Но уже сейчас мы через голову 16-го съезда глядим вперед. Наша политика остается политикой дальнего прицела.
31-ое мая 1930 г.
Революция в Индии, ее задачи и опасности
Индия является классической колониальной страной, как Англия -- классической метрополией. Вся подлость господствующих классов "цивилизованных" наций и все виды угнетения, которые капитализм обрушил на отсталые народы Востока, полнее и страшнее всего резюмируются в истории гигантской колонии, которую в течение полутораста лет душит и высасывает великобританский спрут. Английская буржуазия с величайшей заботливостью поддерживает в Индии все пережитки азиатского варварства, все средневековые учреждения, которые сложились для угнетения человека человеком. Она заставила только своих крепостнических контр-агентов приспособиться к колониально-капиталистической эксплоатации, стать ее звеньями, ее органами и ее прикрытием от масс. Английские империалисты кичатся своими железными дорогами, каналами и промышленными предприятиями в Индии, в которые они вложили около 8-ми миллиардов золотых рублей. Апологеты империализма победоносно сравнивают нынешнюю Индию с той, какой она была накануне колониального закабаления. Но можно ли хоть на минуту сомневаться в том, что одаренный народ в 320 миллионов душ развивался бы неизмеримо быстрее и успешнее, если-б он не был объектом систематически-организованного грабежа? Достаточно напомнить, что 8 миллиардов английского капитала в Индии представляют собою сумму добычи, которую Англия извлекает из Индии за каких-нибудь 5-6 лет!
Отпуская Индии технику и культуру в строго-рассчитанных дозах, ровно столько, чтоб сделать возможным расхищение богатств страны, Шейлок на Темзе не мог, однако, предотвратить того, что идеи экономического прогресса, национальной самостоятельности и свободы стали захватывать все более широкие массы народов Индии.
Как и в более старых буржуазных странах, многочисленные народы Индии становятся нацией только через революцию, которая все более связывает их политически во-едино. Но, в отличие от старых стран, эта революция является колониальной, т.-е. направлена против чужеземных поработителей. Кроме того эта революция исторически запоздалой нации, в которой, при наличии феодально-крепостнических, кастовых и даже рабских отношений, чрезвычайно далеко продвинулся вперед классовый антагонизм пролетариата и буржуазии.
Колониальный характер индийской революции, направленной против могущественнейшего поработителя, маскирует до некоторой степени внутренние социальные антагонизмы, особенно в глазах тех, которым такая маскировка выгодна. На самом же деле необходимость опрокинуть могущественную систему империалистского угнетения, которая всеми корнями переплелась со старо-индийской эксплоатацией, требует величайшего революционного напряжения со стороны индийских народных масс и тем самым обеспечивает заранее гигантский размах классовой борьбы. Британский империализм позиций своих добровольно не сдаст. Постыдно виляя хвостом перед Америкой, он весь остаток своей энергии и всю свою злобу направит на непокорную Индию. Какой поучительный исторический урок заключается в том, что индийская революция, даже на нынешней своей стадии, когда она еще не вырвалась из под вероломного руководства национальной буржуазии, подвергается разгрому со стороны "социалистического" правительства Макдональда. Кровавые репрессии наемных негодяев 2-го Интернационала, обещающих "мирно" осуществить социализм у себя дома, представляют собою пока еще тот небольшой "задаток", который британский империализм вносит сегодня в счет своей будущей расплаты с индийской революцией. Слащавые пацифистские рассуждения социал-демократов о возможности примирения интересов буржуазной Англии и демократической Индии, являются необходимым дополнением кровавых репрессий Макдональда, который, конечно, готов, между двумя подвигами палачества, создать 101-ю и 1001-ю примирительную или согласительную комиссию. Британская буржуазия слишком хорошо понимает, что потеря Индии означала бы для нее не только крушение уже достаточно подгнившего мирового могущества, но и социальную катастрофу в самой метрополии. Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Все силы будут приведены в движение. Это значит, что революции придется мобилизовать непримиримую энергию и подспудные социальные страсти наиболее угнетенных и придавленных классов, слоев и каст.
Многомиллионные массы уже начали приходить в движение. Они обнаружили свою пока полуслепую силу уже настолько, что вынудили национальную буржуазию выйти из пассивности и попытаться овладеть движением, чтоб обломать лезвие революционного меча. Пассивное сопротивление Ганди есть тот тактический узел, в котором наивность и самоотверженная слепота разобщенных и распыленных мелко-буржуазных и крестьянских масс связывается с вероломным маневрированием либеральной буржуазии. Тот факт, что председатель индусского Законодательного Собрания, т.-е. официального органа сделок с империализмом, покинул свой пост, чтоб стать во главе движения за бойкот английских товаров, имеет глубоко символический характер. "Мы вам докажем, -- говорит национальная буржуазия господам на Темзе, -- что мы для вас необходимы, что без нас вы не сможете укротить массы, но за это мы вам предъявим свой счет". В ответ Макдональд сажает Ганди в тюрьму. Возможно, что лакей идет дальше намерений господина, усердствуя не по разуму, чтоб оправдать его доверие. Возможно, что консерваторы, серьезные и опытные империалисты, на данной стадии не зашли бы вообще так далеко в деле репрессий. Но с другой стороны, национальные вожди пассивной оппозиции сами нуждаются в репрессиях для поддержания своей достаточно потрепанной репутации. Эту услугу им оказывает Макдональд. Расстреливая рабочих и крестьян, он арестует Ганди с таким избытком предупредительности, с каким русское Временное правительство арестовывало Корниловых и Деникиных, т.-е. временно огорчивших его друзей.
Если индийская империя является составным элементом внутреннего господства британской буржуазии, то, с другой стороны, империалистское господство британского капитала над Индией является составным элементом внутреннего строя Индии. Вопрос ни в малейшей мере не сводится к тому, чтоб изгнать несколько десятков или сот тысяч иностранных поработителей. Их нельзя отделить от внутренних поработителей, и эти последние тем меньше захотят от них отделяться, чем могущественнее будет становиться натиск трудящихся масс. Как в России ликвидация царизма, вместе с его задолженностью мировому финансовому капиталу, оказалась возможной только потому, что для крестьянства низвержение монархии неотвратимо выросло из низвержения помещичьего землевладения, так и в Индии борьба с империалистским угнетателем выростает для неисчислимых масс порабощенного и полунищего крестьянства из необходимости ликвидации земельных феодалов, их агентов, посредников, чиновников и ростовщиков. Индийский крестьянин хочет "справедливого" распределения земли. Это есть основа его демократизма. И это вместе с тем социальная основа демократической революции в целом.
На первых стадиях своей борьбы темное, неопытное и разобщенное крестьянство, которое отдельными селами противостоит отдельным представителям враждебного режима, всегда прибегает к пассивному сопротивлению: не платит аренды, не платит налогов, уходит в лес или в степь от рекрутчины и пр. Толстовские формулы пассивного сопротивления были в этом смысле формулами первых стадий революционного пробуждения крестьянских масс. Ганди делает то же самое по отношению к народным массам Индии. Чем "искреннее" он сам, тем выгоднее он для собственников, как орудие дисциплинирования народных масс. Поддержка со стороны буржуазии "мирного" сопротивления империализму есть только предпосылка ее кровавого сопротивления революционным массам.
От пассивных форм борьбы крестьянство не раз в истории переходило к самой жестокой и кровавой войне против непосредственных своих врагов: помещика, чиновника, ростовщика. Такими крестьянскими войнами полны средние века Европы; но они же полны беспощадными разгромами крестьянских войн. Как пассивное сопротивление крестьянства, так и его кровавые восстания могут превратиться в революцию лишь под руководством городского класса, становящегося тем самым вождем революционной нации, а после победы -- носителем революционной власти. Таким классом может быть в нынешнюю эпоху и на Востоке только пролетариат.
Правда, индусский пролетариат занимает в составе населения еще меньшее численное место, чем занимал русский пролетариат накануне 1905, как и накануне 1917 года. Эта сравнительная малочисленность пролетариата была главным аргументом всех филистеров, всех Мартыновых, всех меньшевиков, против перспективы перманентной революции. Они считали совершенно фантастической самую мысль о том, что русский пролетариат, оттолкнув буржуазию в сторону, овладеет аграрной революцией крестьянства, придаст ей смелый размах и поднимется на ее волне к революционной диктатуре. Зато они считали вполне реальной надежду на то, что либеральная буржуазия, опираясь на народные массы города и деревни, доведет демократическую революцию до конца. Но оказалось, что голая социальная статистика населения еще далеко не измеряет ни экономической, ни политической роли отдельных классов. Октябрьская революция очень убедительно и раз на всегда доказала это на опыте.
Если индусский пролетариат сегодня численно слабее русского, то это само по себе еще отнюдь не предрешает меньший размах его революционных возможностей, как численная слабость русского пролетариата, по сравнению с американским, или английским, не оказалась препятствием для диктатуры пролетариата в России. Наоборот, все те социальные особенности, которые сделали возможной и неизбежной Октябрьскую революцию, в еще более резкой форме имеются налицо в Индии. В этой стране пауперов-крестьян гегемония города имеет не менее ярко-выраженный характер, чем в царской России. Концентрация промышленной, торговой и банковской силы в руках крупной буржуазии, главным образом иностранной, с одной стороны; быстрое возникновение резко-выраженного современного пролетариата, с другой, исключают возможность самостоятельной роли городской мелкой буржуазии и, в частности, интеллигенции, и превращают тем самым политическую механику революции в борьбу пролетариата с буржуазией за руководство крестьянскими массами. Пока что не хватает "только" одного единственного условия: большевистской партии. И в этом сейчас весь вопрос.
Мы были свидетелями того, как руководство Сталина и Бухарина проводило меньшевистскую концепцию демократической революции в Китае. Вооруженное могущественным аппаратом, оно имело возможность применять меньшевистские формулы на деле и тем самым оказалось вынуждено доводить их до конца. Чтоб лучше обеспечить руководящую роль буржуазии в буржуазной революции (это есть основная идея русского меньшевизма), сталинская бюрократия превратила молодую коммунистическую партию Китая в подчиненную часть национально-буржуазной партии, причем по статуту, официально согласованному между Сталиным и Чан-Кай-Ши (через посредство нынешнего наркомпросса Бубнова), коммунисты не имели права занимать в Гоминдане более 1/3 должностей. Партия пролетариата вступала, таким образом, в революцию в качестве официальной пленницы буржуазии, с благословения Комитерна. Результат известен: сталинская бюрократия зарезала китайскую революцию. В истории не было еще, пожалуй, политического преступления, равного этому по размаху.
Для Индии, как и для всех вообще стран Востока, Сталин выдвинул в 1924 году, одновременно с реакционной идеей социализма в отдельной стране, не менее реакционную идею "двух-составной рабоче-крестьянской партии". Это была иная формулировка того же отказа от самостоятельной политики и самостоятельной партии пролетариата. Несчастный Рой стал с того времени апостолом над-классовой и сверх-классовой "народной", или "демократической" партии. История марксизма, развитие XIX-го столетия, опыт трех русских революций, -- все, все прошло для этих господ бесследно. Они не поняли до сих пор, что "рабоче-крестьянская партия" мыслима только в форме Гоминдана, т.-е. в форме буржуазной партии, ведущей за собой рабочих и крестьян, чтобы затем предать и растоптать их. Другого типа надклассовой или междуклассовой партии история не выдумала. Недаром же Рой был агентом Сталина в Китае, пророком борьбы с "троцкизмом", проводником мартыновского "блока четырех классов", чтобы после неизбежного поражения китайской революции стать ритуальным козлом отпущения за преступления сталинской бюрократии.
Шесть лет ушло в Индии на расслабляющие и деморализующие эксперименты по осуществлению сталинского рецепта двухсоставной рабоче-крестьянской партии. Результат налицо: бессильные провинциальные рабоче-крестьянские "партии" шатаются, спотыкаются или просто тают и сходят на-нет как раз в тот момент, когда они должны бы действовать, т.-е. в момент революционного прибоя. Пролетарской же партии нет, ее только предстоит создавать в огне событий, причем предварительно еще приходится убирать мусор, нагроможденный руководящей бюрократией. Таково положение! Начиная с 1924 года руководство Коминтерна сделало в Индии все, что можно было сделать, чтобы обессилить индусский пролетариат, ослабить волю его авангарда и подрезать ему крылья.
Пока Рой и другие сталинские выученики тратили драгоценные годы, чтоб выработать "демократическую" программу для сверх-классовой партии, национальная буржуазия, как нельзя лучше использовала эту возню, чтобы овладеть профессиональными союзами. Если не по политической линии, то по профессиональной Гоминдан осуществлен в Индии, с той разницей, правда, что творцы его успели тем временем испугаться дела рук своих и отскочить в сторону, предав поруганию "исполнителей".
На этот раз центристы отскочили, как известно, в "левую" сторону. Но от этого не стало лучше. Официальная позиция Коминтерна в вопросах индийской революции представляет собою сейчас такой позорный клубок путаницы, который как бы специально рассчитан на то, чтобы сбить с толку и довести до отчаяния пролетарский авангард. По крайней мере, наполовину это происходит потому, что руководство стремится сознательно и злостно замаскировать свои вчерашние ошибки. Вторую половину путаницы надо отнести насчет роковой природы центризма.
Мы имеем сейчас в виду не программу Коминтерна, которая отводит колониальной буржуазии революционную роль, полностью оправдывая построения Брандлера и Роя, которые ныне донашивают мартыновско-сталинский кафтан. Мы не говорим также и о бесчисленных изданиях сталинских "Вопросов ленинизма", где на всех языках мира продолжается проповедь двух-составных рабоче-крестьянских партий. Нет, мы ограничиваемся нынешней, сегодняшней, самоновейшей постановкой вопроса, соответствующей "третьему периоду" ошибок Коминтерна на Востоке.
Центральным лозунгом сталинцев для Индии, как и для Китая, остается демократическая диктатура рабочих и крестьян. Никто не знает, никто не разъясняет, ибо никто не понимает, что означает эта формула ныне, в 1930 году, после опыта последних 15-ти лет. Чем демократическая диктатура рабочих и крестьян должна отличаться от диктатуры Гоминдана, который резал рабочих и крестьян? Мануильские и Куусинены ответят, пожалуй, что теперь у них речь идет о диктатуре трех классов (рабочие, крестьяне и городская мелкая буржуазия), а не четырех, как это было в Китае, где Сталин столь счастливо привлек к блоку своего союзника Чан-Кай-Ши.
Если так, отвечаем мы, то потрудитесь объяснить нам, почему же вы в Индии отрекаетесь от национальной буржуазии, т.-е. от того союзника, за неприятие которого в Китае вы исключали большевиков из партии и сажали их в тюрьму? Китай есть полуколониальная страна, в Китае нет могущественного сословия феодалов и феодальных агентов. Индия же есть классическая колониальная страна с могущественным наследием кастово-феодального строя. Если революционную роль китайской буржуазии Мартынов и Сталин выводили из наличия в Китае иностранного гнета и крепостнических пережитков, то для Индии каждая из этих причин должна иметь двойную силу. Это значит, что индийская буржуазия, на строжайшем основании программы Коминтерна, имеет неизмеримо больше прав требовать своего включения в сталинский блок, чем китайская буржуазия, с ее незабвенным Чан-Кай-Ши и "верным" Ван-Тин-Веем. А если это не так; если, несмотря на гнет британского империализма и на все наследство средневековья, индийская буржуазия способна лишь на контр-революционную, а не на революционную роль, -- тогда осудите беспощадно вашу предательскую политику в Китае и исправьте немедленно вашу программу, в которой эта политика оставила трусливые, но злокачественные следы!
Но этим вопрос не исчерпывается. Если вы строите в Индии блок без буржуазии и против буржуазии, то кто будет им руководить? Мануильские и Куусинены ответят, пожалуй, со свойственным им благородным возмущением: "конечно, пролетариат!". Хорошо, отвечаем мы, весьма похвально. Но если индийская революция будет развертываться на основе союза рабочих, крестьян и мелкого люда городов; если этот союз будет направлен не только против империализма, феодализма, но и против связанной с ними во всем основном национальной буржуазии; если во главе союза будет стоять пролетариат; если этот союз может прийти к победе, только сметая врагов путем вооруженного восстания и тем поднимая пролетариат до роли подлинного обще-национального вождя, -- то спрашивается: в чьих же руках будет власть после победы, если не в руках пролетариата? Что же означает, в таком случае, демократическая диктатура рабочих и крестьян в отличие от диктатуры пролетариата, руководящего крестьянством? Другими словами: чем гипотетическая диктатура рабочих и крестьян будет, по своему типу, отличаться от реальной диктатуры, которую установила Октябрьская революция?
На этот вопрос ответа нет. На этот вопрос ответа не может быть. Ходом исторического развития формула "демократической диктатуры" стала не только пустой фикцией, но вероломной ловушкой для пролетариата. Хорош лозунг, который допускает возможность двух диаметрально противоположных истолкований: в смысле диктатуры Гоминдана и в смысле Октябрьской диктатуры! Ничего среднего между ними не может быть. В Китае сталинцы истолковали демократическую диктатуру дважды, как диктатуру Гоминдана, сперва правого, потом левого. Как же они истолковывают ее для Индии? Они молчат. Они вынуждены молчать из страха раскрыть глаза своим сторонникам на свои преступления. Этот заговор молчания есть фактически заговор против индийской революции. И вся нынешняя крайне-левая шумиха не улучшает положения ни на волос, ибо победы революции обеспечиваются не шумом и треском, а политической ясностью.
Но и на сказанном еще не кончается клубок путаницы. Нет, тут как раз в него вплетаются новые нити. Придавая революции абстрактно-демократический характер и разрешая ей прийти к диктатуре пролетариата только после того, как будет установлена некая мистическая или мистификаторская "демократическая диктатура", наши стратеги отбрасывают в то же время центральный политический лозунг всякого революционно-демократического движения, именно лозунг Учредительного Собрания. Почему? На каком основании? Совершенно непонятно! Демократическая революция означает для мужика равенство, -- прежде всего равенство в распределении земли. На это опирается равенство прав. Учредительное Собрание, где формально представители всего народа сводят счеты с прошлым, а фактически классы сводят счеты друг с другом, является естественным и неизбежным обобщением демократических задач революции не только в сознании пробуждающихся масс крестьянства, но и в сознании самого рабочего класса. Об этом мы с достаточной полнотой говорили по отношению к Китаю и не видим здесь надобности повторяться. Прибавим только, что провинциальная пестрота Индии, разнообразие государственных форм и их не менее разнообразный переплет с феодально-кастовыми отношениями насыщают лозунг Учредительного Собрания в Индии особо глубоким революционно-демократическим содержанием.
Теоретиком индийской революции в ВКП является ныне Сафаров, который ценою счастливой капитуляции перенес свою вредительскую деятельность в лагерь центризма. В программной статье "Большевика" -- о силах и задачах революции в Индии Сафаров осторожненько обходит вопрос об Учредительном Собрании, подобно тому, как опытная мышь обходит кусочек сыру на крючке: сей социолог ни за что не хочет попасться вторично в "троцкистскую" мышеловку. Разрешая проблему без больших церемоний, он Учредительному Собрания противопоставляет такую перспективу:
"Развитие нового революционного подъема на базе (!) борьбы за пролетарскую гегемонию приводит к выводу (кого? как? почему? -- Ред.), что диктатура пролетариата и крестьянства в Индии может осуществиться лишь в советской форме". ("Большевик", 1930, ном. 5, стр. 100).
Замечательные строки! Мартынов, помноженный на Сафарова. Мартынова мы знаем, а про Сафарова Ленин говорил не без нежности: "Сафарчик налевит, Сафарчик наглупит". Приведенная выше сафаровская перспектива не опровергает этой характеристики. Сафаров изрядно налевил и, признатьсяи не нарушил и второй половины ленинской формулы. Начать с того, что у него революционный подъем народных масс развивается "на базе" борьбы коммунистов за пролетарскую гегемонию. Весь процесс опрокинут на голову. Нам же думается, что пролетарский авангард приступает, или собирается приступить, или должен приступить к борьбе за гегемонию на базе нового революционного подъема. Перспективой борьбы является, по Сафарову, диктатура пролетариата и крестьянства. Здесь для левизны откинуто слово "демократическая", но не сказано прямо, что это за "двух-составная" диктатура: гоминдановского или Октябрьского типа? Зато честным словом заверено, что эта диктатура может осуществиться "лишь в советской форме". Это звучит очень гордо! К чему лозунг Учредительного Собрания? Сафаров согласен мириться лишь на советской "форме".
Нынешняя официальная борьба с бюрократизмом, не опирающаяся на классовую активность трудящихся и пытающаяся заменить ее усилиями самого аппарата, не дает и не может давать существенных результатов, а во многих случаях даже содействует усилению бюрократизма.
Платформа Бол.-Ленинц. (Оппоз.) к 15 съезду ВКП(б) (1927 г.)
Сущность эпигонства -- его презренная и злокачественная сущность -- состоит в том, что от реальных процессов прошлого и его уроков оно отвлекает лишь голую форму и превращает ее в фетиш. Так произошло с Советами. Ничего не говоря нам о классовом характере диктатуры, -- диктатура буржуазии над пролетариатом, как в Гоминдане, или диктатура пролетариата над буржуазией, как в Октябре? -- Сафаров утешает кого-то, а главным образом, себя, советской формой диктатуры. Как будто Советы не могут быть орудием обмана рабочих и крестьян! Чем другим были меньшевистско-эсеровские советы 1917 года? Ничем, ничем, кроме как орудием поддержки власти буржуазии и подготовки ее диктатуры. Чем были социал-демократические Советы в Германии и в Австрии в 1918-1919 годах? Органами спасения буржуазии и обмана рабочих. При дальнейшем развитии революционного движения в Индии, при большем размахе массовых боев и при слабости коммунистической партии, -- а последнее неизбежно при господстве сафаровской путаницы в головах, -- индусская национальная буржуазия может сама строить рабоче-крестьянские Советы, чтоб руководить ими, как она руководит сейчас профессиональными союзами, и чтобы таким путем зарезать революцию, как зарезала германская социал-демократия, возглавившая Советы. В том-то и состоит вероломный характер лозунга демократической диктатуры, что он не закрывает врагам наглухо и раз навсегда такую возможность.
У индийской коммунистической партии, возникновение которой задержали на шесть лет -- и каких лет! -- отнимают теперь, в условиях революционно-демократического подъема, одно из важнейших орудий мобилизации масс, именно лозунг демократического Учредительного Собрания. Взамен этого молодой партии, не сделавшей еще и первых шагов, подсовывают абстрактный лозунг Советов, как форму абстрактной диктатуры, т.-е. диктатуры неизвестно какого класса. Поистине, апофеоз путаницы! И все это сопровождается, по обыкновению, отвратительным подкрашиванием и подсахариванием пока еще очень тяжкой и отнюдь не сладкой обстановки.
Официальная печать, в частности, тот же Сафаров, изображает дело так, будто буржуазный национализм в Индии есть уже труп; будто коммунизм не то встал, не то становится во главе пролетариата, который, в свою очередь, уже почти ведет за собой крестьянство. Руководители и их социологи самым бессовестным образом выдают желаемое за сущее. Вернее сказать, выдают то, что могло бы быть при правильной политике в течении последних шести лет, за то, что сложилось на самом деле в результате ложной политики. Когда же несоответствие вымысла и действительности обнаружится, обвинены будут индийские коммунисты, в качестве плохих исполнителей генеральной несостоятельности, выдаваемой за генеральную линию.
Авангард индийского пролетариата стоит еще только у порога своих великих задач. Впереди длинный путь. Ряд поражений явится расплатой не только за общую отсталость пролетариата и крестьянства, но и за грехи руководства. Главная задача сейчас -- в ясной марксистской концепции движущих сил революции, в правильной перспективе, в дальнозоркой политике, которая отбрасывает трафареты, шаблоны, бюрократические прописи, но зато в осуществлении великих революционных задач чутко равняется по реальным этапам политического пробуждения и революционного роста рабочего класса.
30-ое мая 1930 г.
Пролетарский путь выражен в следующих словах Ленина: "Победу социализма над капитализмом, упрочение социализма можно считать обеспеченным лишь тогда, когда пролетарская государственная власть, окончательно, подавив сопротивление эксплоататоров и обеспечив себе совершенную устойчивость и полное подчинение, реорганизует всю промышленность на началах крупного коллективного производства и новейшей (на электрификации всего хозяйства основанной) технической базы. Только это даст возможность такой радикальной помощи, технической и социальной, оказываемой городом отсталой и расслоенной деревне чтобы эта помощь создала материальную основу для громадного повышения производительности земледельческого и вообще сельскохозяйственного труда, побуждая тем мелких землевладельцев силой примера и их собственной выгодой переходить к крупному коллективному, машинному земледелию". (Резолюция 2-го Конгресса Коминтерна).
Платформа Бол.-Ленинц. (Оппоз.) к 15 съезду ВКП(б) (1927 г.)
Попытка краткого политического обзора за период от XV до XVI съезда.
К XVI-му съезду ВКП(б)
ОТ РЕДАКЦИИ. -- Печатаемая ниже статья т. Дингельштедта не является законченной работой. Рукопись нами получена, к сожалению, в третьей или четвертой копии, с неизбежными в таких случаях описками и искажениями: ведь несмотря на то, что марксизм все еще продолжает считаться официальной доктриной советского государства, подлинно марксистские работы, поскольку они посвящены актуальным вопроса, ведут в СССР, увы, нелегальное существование и распространяются в виде рукописей.
Как мы уже писали (см. # 6), автор статьи тов. Ф. Дингельштедт, член партии с 1910 года, один из немногих "красных профессоров" с революционным прошлым и с глубокой враждебностью к тому духу "чего изволите", которым пропитан в огромной своей части этот мало-почтенный корпус. Перу т. Дингельштедта принадлежит работа об аграрных отношениях Индии, написанная им в Британском Музее во время научной командировки (Ф. Дингельштедт, "Аграрный вопрос в Индии". Прибой 1928).
К левой коммунистической оппозиции т. Дингельштедт принадлежит со дня ее возникновения. Отстраненный в свое время аппаратом от активной партийной работы, Ф. Дингельштедт состоял в течении нескольких лет ректором ленинградского Лесного Института. Во время большой ликвидации левого крыла партии тов. Дингельштедт был арестован и отправлен в ссылку, где с того времени и пребывает (г. Канск, Сибирь).
Товарищ, приславший нам рукопись, сообщает, что по его сведениям дело идет о черновике обращения к XVI-му съезду ВКП. Из самой рукописи это не вытекает с полной ясностью. Ввиду обширных размеров работы, вернее, той ее части, которая дошла до нас, мы вынуждены печатать ее в извлечениях. Ответственность за то, что мы пользуемся черновиком без согласия автора, мы вынуждены взять на себя: интересы дела выше формальных соображений. Мы не сомневаемся, что читатели согласятся с нами, ознакомившись с ценной работой тов. Дингельштедта.
* * *
Приближающийся созыв XVI-го съезда заставляет вплотную заняться подведением итогов периоду, истекшему со времени XV-го съезда, с точки зрения проверки правоты официальной линии партруководства.
Оправдали ли события последних двух с половиной лет политику руководства, или, наоборот, выяснилась правильность взглядов оппозиции? Следовало ли, с точки зрения правильно понимаемых интересов пролетариата, изгонять из рядов партии сторонников оппозиции, отправлять их в ссылку, держать в изоляторах, заставлять путем репрессий отрекаться от своих взглядов?
Обращаясь к партии по поводу XVI-го съезда, оппозиция не может обойти все те вопросы, которые служили предметом разногласий и на которые требуется ответ, добросовестно анализирующий опыт последних лет. На некоторые из этих вопросов я ниже пытаюсь дать ответ, отнюдь не собираясь исчерпать всю сложность этой задачи, ибо, находясь в отдаленной ссылке и не имея почти никаких материалов, кроме газет, я лишен во многих случаях возможности подвергнуть отдельные вопросы тому всестороннему изучению, которого они заслуживают.
1. Проблема индустриализации
Начавшиеся еще задолго до XV-го съезда разногласия между руководством и оппозицией заключались в различном отношении к вопросу о необходимом темпе индустриализации и о методах его осуществления. Правильная установка в этом вопросе должна сводиться к тому, что индустриализация проводится таким темпом, который в данных условиях наилучшим способом обеспечивал бы продвижение к социализму при постоянном улучшении положения рабочего класса и при сохранении союза с основными массами крестьянства.
К моменту XV-го съезда мы имели, по мнению оппозиции, такую обстановку, которая свидетельствовала о недостаточно быстром темпе индустриализации и угрожала стране тяжелым хозяйственным кризисом -- товарным голодом, хлебными затруднениями, общим нарушением рыночного равновесия, сокращением экспорта и вообще значительным ухудшением экономики, неизбежно ведущим к понижению благосостояния рабочих масс и к подрыву нормальных отношений с крестьянством.
В противовес этому вожди большинства ЦК и руководители официальной хозяйственной политики утверждали, что товарный голод изживается, "обеспечивая спокойные темпы дальнейшего хозяйственного развития", что хлебозаготовки будут протекать более "равномерно", чем в прошлые годы, и т. д.
Общественное мнение партии убаюкивалось успокоительными обещаниями "бескризисного развития". Внимание собравшегося XV съезда отвлекли расправой с оппозицией. Тем неожиданно обрушился на голову партии тот грозный кризис, который уже в январе 28 года поставил рабочий класс перед лицом надвигавшегося голода.
Первые робкие выводы руководящей фракции, принявшейся за обдумывание положения, несколько приблизились к пониманию сущности кризиса. Главное значение приписывалось тому обстоятельству, что "увеличение доходов крестьянства при относительном отставании предложения промтоваров дало возможность крестьянству вообще, кулаку в особенности, удержать у себя хлебные продукты для того, чтобы поднять на них цены". Известная резолюция апрельского пленума 1928 года глубже развивала эти основные положения, говоря об обострении диспропорции в рыночных отношениях, о необходимости повышения налогового обложения зажиточных слоев деревни и т. д., но еще не пытаясь коснуться главного вопроса о недостаточности проводившихся капитальных вложений в промышленность. Лишь в своем докладе об апрельском пленуме Сталин вскользь задел эту тему, указав, что основной причиной хозяйственных затруднений является слабый темп индустриализации, но не сделав из этого никаких практических выводов. Июльский пленум, как известно, не прибавил к выводам апрельского пленума ничего.
Июльский пленум 1928 г. дал отбой по вопросу о хлебозаготовках, осудив, как водится, перегибы исполнителей. -- Ред.
Основные резолюции пленумов писались Рыковым и Бухариным, а ведь согласно авторитетного заявления Сталина (на ноябрьском пленуме) в Политбюро царило полное единство.Спор по вопросу о темпе индустриализации имеет очень большую историю. Точка зрения оппозиции нашла себе наиболее полное для своего времени освещение в речи т. Троцкого на XV-ой конференции партии в 1926 году. Он тогда особенно настойчиво указывал, что считает опасным происходящее отставание гос.-промышленности, которое бьет по сельскому хозяйству и задерживает его развитие. "Ускорение индустриализации, -- говорил он, -- в частности, путем более высокого обложения кулака, даст большую товарную массу, которая понизит рыночные цены, и это выгодно, как для рабочих, так и для большинства крестьянства". Популярное разъяснение этого основного лозунга оппозиции т. Троцкий давал в своем известном афоризме: "лицом к деревне -- не значит спиною к промышленности, а это значит промышленностью к деревне, ибо "лицо" государства, не обладающего промышленностью, само по себе деревне не нужно".
Вот как, в противовес этому, поучал партию Бухарин: "вопрос о распределении вложений между тяжелой индустрией и легкой промышленностью по разному решается нами и сторонниками оппозиции: мы считаем, что формула, которая говорит -- максимум вложений в тяжелую индустрию является не совсем правильной или, вернее, совсем неправильной" (из доклада на собрании Ленинградского актива 26 октября 1927 г.). "Что же касается "отставания" промышленности, -- писал он в дискуссионном листке "Правды" против контртезисов оппозиции, -- то над этим смеются даже воробьи, не то что взрослые рабочие". Ему вторили на разные голоса "молодые" из бухаринской школы. "Мы не можем ухлопывать все средства на развитие тяжелой индустрии, -- вещал Стецкий, -- крестьянин нуждается в предметах потребления". "Утверждение оппозиции об отставании промышленности, -- заявлял Гольденберг, -- находится в кричащем противоречии с фактами столь же общеизвестными, сколь и бесспорными". Сам генсек Сталин громил "фантастические планы", доказывая, что индустрия не должна "забегать вперед, отрываясь от сельского хозяйства и отвлекаясь от темпа накопления в нашей стране" (см. хотя бы его доклад: "О хозяйственном положении Советского Союза", ГИЗ, 1926, стр. 15). Резолюция съездов, конференций и пленумов ЦК покорно повторяли близорукие формулировки бухаринской школы. Директивы XIV-го съезда сводились к тому, чтобы "развертывать нашу социалистическую промышленностьи в строгом соответствии с емкостью рынка". А XV-й съезд предупреждал об "опасности слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство".
Даже после кулацкой хлебной стачки, несмотря на усиленный нажим со стороны пролетарского сектора партии, несмотря на вынужденное объявление борьбы с правой опасностью, руководство оставалось на старых позициях XIV-XV съездов. Так, например, ноябрьский пленум 1928 года исходя из неонароднического тезиса, что "сельское хозяйство есть база промышленности", находил причину "относительного недопроизводства готовых товаров, не покрывающего быстро растущего платежеспособного спроса", в крупных капитальных вложениях и напоминая решение XV-го съезда об "опасности слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство", предлагал даже пересмотреть некоторые цифры капитальных вложений "с целью сокращения соответствующих бюджетных ассигнований".
Однако, и под градом суровых репрессий, обрушивавшихся на оппозицию, пролетариат понимал все же опасность, угрожавшую делу революции. Обессиленная гнетущим нажимом, царящим на предприятиях и в ячейках, рабочая масса не в состоянии была радикально исправить положение путем проведения реформы режима и руководства. И тем не менее давлением своих заглушенных, но все же явственных требований пролетариат добивался отдельных уступок со стороны самодовлеющего аппарата, опасавшегося дальнейшего роста недовольства масс, предвидевшего возможность взрыва, могущего переменить соотношение сил в партии в пользу преследуемой оппозиции.
Это предопределило приостановку сползания центристов вправо, разрыв их блока с правыми термидорианцами и, хотя робкий и нерешительный, но все же переход на "левые" позиции, сопровождаемый нередко ультра-левыми вывертами. (В обстановке фактически отсутствующей рабочей демократии всякое жизненнонеобходимое мероприятие, диктуемое волей и интересами пролетариата, проводится в обезображенной, искаженной форме, иной раз приносящей больше вреда, чем пользы).
Еще в феврале 1928 года одна из передовиц "Правды" "случайно" сделала открытие, что внутренний рынок не отстает, а наоборот, обгоняет в своем росте 20-процентный рост продукции гос. промышленности (см. "Правду", от 12-го февраля 1928 года), чем в корне нарушались прежние разговоры об "изживании" товарного голода и проч. Отмечая, что прежние проектировки пятилетнего плана не учитывали ни потребностей, ни возможностей развития, печать признавала, что на их составление "накладывался отпечаток хозяйственных условий того года, а подчас и тех кварталов года, когда эти планы составлялись" (см. "Правду" от 21 декабря 1928 г.). Но ни газетные статьи, ни более ответственные заявления Сталина и других представителей руководства, повторявших зады оппозиции, не отразились на решениях ноябрьского пленума, представлявших результат явного компромисса с право-термидорианским течением, которое фактически продолжало возглавлять руководство.
Если Бухарин, находивший в "Заметках экономиста", что основная причина всех трудностей заключается в неправильной политике цен, полемизируя с "утверждениями Троцкого об отставании промышленности от роста деревенского спроса", доказывал, что Троцкий неправ, заявляя, что партия признала отставание промышленности, -- то он (т.-е. Бухарин), ссылаясь на решения "осторожного" XV съезда, осуждающего "бешенный разгон темпа", формально не грешил против истины, ибо до XVI-ой конференции ни одна высшая партийная инстанция решений о необходимости усиления темпа индустриализации не выносила. Дело из стадии разговоров не выходило. Борьба с правыми происходила, но далеко не заходила, ибо реальных шагов в сторону ликвидации диспропорции не делалось. В Политбюро действительно царило деловое единство.
Понадобился новый напор снизу в результате выявившейся необходимости превращения чрезвычайных мер в деревне в постоянный метод хлебозаготовок, чтобы была составлена, наконец, новая программа промышленного строительства, хотя бы ценою разрыва с правыми, начавшего оформляться во все более решительной форме. Этот момент, весна 1929 года, период XVI-ой конференции, явился переломным моментом для некоторых оппозиционеров, уверовавших в левое преображение центризма, на основе широковещательных обещаний новой пятилетки. Однако, если пятилетка XVI-ой конференции как-будто шла навстречу требованиям оппозиции, в некоторых отношениях даже максималистски "перевыполняя" эти требования, то на деле, по содержанию своему, по методам выполнения, намеченных ею задач, она представляла собою глубоко противоречивый по своей классовой сущности продукт типично центристского бюрократизма.
2. Индустриализация и положение рабочих
Если "индустриализация" периода XIV-го съезда и XV-ой конференции проводились в темпах, зависевших преимущественно от "размеров накопления самой обобществленной промышленности", причем размеры капитальных вложений обыкновенно подвергались дополнительной урезке в течение бюджетного года, то индустриализация по типу XVI-ой конференции, опирается в своих усиленных темпах опять-таки на тот же источник, т.-е. на усиленную эксплоатацию рабочей массы.
Основным требованием оппозиции издавна являлось требование перераспределения народного дохода в пользу промышленности и рабочего класса, в то время, как политика руководства, в полном соответствии с его программной установкой, приводила к перекачке средств из города в деревню.
В том же направлении действовала и проводившаяся политика цен (огульно-бюрократическое снижение промышленных цен, повышение цен на с.-хоз. продукты). Оппозиция, вопреки облыжно на нее возводимым обвинениям, не защищала политику "ограбления" крестьянства через аппарат цен ("огромные выгоды, получаемые крестьянством от совершения Октябрьской революции, -- говорил т. Троцкий, -- пожираются ценами на промышленные товары"). Но она стояла за такое понижение промышленных цен, которое бы органически вытекало из технического прогресса, из реконструкции промышленности на основе индустриализации и из состояния рынка, и которое было бы одинаково выгодным и рабочему классу и низам крестьянства. Между тем политика руководства сводилась лишь к механическому снижению этих цен, невозможному без понижения реальной заработной платы рабочих и без ухудшения качества товаров. На протяжении последних трех-четырех лет происходил рост с.-х. цен при непрерывном относительном снижении промышленных цен. Еще в феврале 1928 года отношение общеторгового индекса промтоваров к общему индексу выражалось цифрой 101, то же для с.-х. товаров -- 98; а уже в мае 1929 года соответствующие цифры были: 92 и 115, т.-е. колоссальное расхождение в пользу с.-хоз. на 23 пункта (к сожалению, мы не имеем сравнительных цифр для последующих месяцев, благодаря переходу к новым методам исчисления индексов). А это и означает; что через цены происходит безостановочная перекачка накоплений промышленности в деревню.
То же самое наблюдается и по линии налогового обложения. Комиссия СНК по изучению тяжести обложения в СССР констатировала, что "при среднем душевом доходе рабочих в 2,6-3 раза большем по сравнению с доходом сельского населения, обложение рабочих повышается в сравнении с обложением с.-х. населения в 4,1-4,2 раза". Другими словами, доля участия рабочих в финансировании народного хозяйства значительно больше, чем доля крестьянства в целом.
Уменьшение тяжести налогового обложения сельского хозяйства и перенесение налогового бремени на город долгое время является характерным признаком налоговой политики центризма. Вплоть до настоящего времени излишки денежных средств деревни (как признал СНК в октябре 1929 г.) влияют отрицательно на состояние товарооборота между городом и деревней. В 1928-29 году весь с.-х. налог по Сибири составлял 31 млн. руб. Как выяснил обследовавший Сибирь Нарком Микоян крестьянство выручило дополнительно от повышения цен на хлеб 25 миллионов руб., а учитывая повышение цен и на другие с.-х. товары, крестьянство получило почти полное снятие с.-х. налога (это то и стимулировало накопление хлебных запасов).
По всему же СССР в деревне осело дополнительно в течение 1928-29 г. свыше полумиллиарда рублей. Произошло перераспределение средств в пользу наиболее зажиточных слоев крестьянства; бедняцко-же середняцкая часть выиграла очень небольшую сумму (об этом см. ряд статей в "Экономической Жизни", август -- октябрь 1929 г.). Новый хозяйственный год даст, надо полагать, не более утешительные результаты. Если сравнить динамику денежных доходов населения за последние годы, то получается, что доходы пролетариата выросли в 1925-26 году (по сравнению с предыдущим годом) на 48,8%, а в 1929-30 г. на 15,5%; для крестьянства получаются соответственно цифры в 24,8% и 17,2%. Таким образом, в последнее время денежные доходы деревни начали расти быстрее, чем доходы пролетариев города. В распоряжении крестьянства, в особенности, разумеется, его кулацкой верхушки, сосредоточивался значительно возросший покупательный фонд, в то время, как весь прирост доходов пролетариата поглощался большими денежными расходами (квартплата, отчисления на займы, паевые кооперативные взносы). Усиленный завоз товаров в деревню создавал там временами даже избыток предложения, город же испытывал, несмотря на ослабление спроса, большой недостаток в ряде отдельных товаров. К этому следует добавить ухудшение качества товаров и значительный рост всех цен, не могущий быть скрытым даже постоянно изменяющимися методами исчисления индексов. Особенно печально обстоит дело потому, что кооперация далеко не полностью снабжает рабочих основными товарами, и им поэтому приходится прибегать к частному рынку. Кооперация же применяет повышенные наценки именно на те товары и сорта, которые, хотя формально и не значатся в бюджетном наборе, но входят в фактическое потребление рабочих, поскольку товаров, входящих в набор обыкновенно не имеется.
Отсюда ясно, что торговая практика опрокидывает все розовые обещания контрольных цифр об увеличении реальной заработной платы. В действительности "рост ее, -- как скромно замечают наши экономические газеты, -- не поспевает за ростом номинальной, вследствие одновременного роста бюджетн. индекса". Что же касается последнего, то и он, благодаря частым переменам в методах его исчисления, не дает возможности объективно и точно определить, каков действительный уровень сокращения реальной заработной платы. Одно только ясно, что сокращение это весьма значительное.
Другим средством давления на материальное положение рабочего класса является прямое извлечение прибавочной стоимости путем сокращения номинальной заработной платы (пересмотр расценок и т. д.) В этой области наши заводские организации тоже работают небезуспешно. Несмотря на то, что производительность труда в СССР сейчас гораздо выше, чем до революции (это является общепризнанным, -- см. хотя бы прошлогодние заявления Наркома Труда Угланова), нажим на мускулы и здоровье рабочего совершается под видом "борьбы за труддисциплину". Ряд постановлений Совнаркома и хозяйственных органов (а также профсоюзов) был направлен к тому, чтобы бюрократически-административным путем "уплотнения и интенсификации всей работы промышленности" (т.-е. рабочего класса) компенсировать повышение хлебных цен, снижение сельхозналога и рост бюджетных ассигнований на сельское хозяйство. Усиление прав хозяйственников, установление единоличия на предприятиях и другие мероприятия подобного характера преследовали все ту же цель "снижения себестоимости через поднятие трудовой дисциплины".
В результате всей этой политики неудивительно, что профсоюзы вынуждены констатировать наряду с ухудшением продовольственного снабжения рабочих и ослабление технического надзора на предприятия (рост числа несчастных случаев), и ухудшение бытовых условий, и рост прогулов по уважительным причинам (благодаря повышенной заболеваемости рабочих).
Под'итоживая вышесказанное, мы можем прийти к выводу, что "индустриализация индустриализации рознь". И прежде чем нам не докажут, что индустриализация без резко усиленного нажима на рабочий класс, без бюрократических вакханалий и без подавления подлинной самодеятельности рабочего класса невозможна, мы сладким речам капитулянтов, поющих о выполнении требований платформы, не поверим.
3. Проблема сельского хозяйства
Переходя к обзору политики руководства в отношении к деревне, мы здесь находим то же самое явление: при проверке опытом, на практике, получают полное подтверждение все установки оппозиции, центристское руководство оказывается вынужденным идейно капитулировать перед ней, но не умея или не желая проводить на деле действительно ленинскую политику, оно фактически осуществляет ее в настолько искаженном виде, что ошибок получается больше, чем достижений, благодаря чему нередко дискредитируется вся работа партии и соввласти.
В этом отношении историю протекших лет можно было бы подразделить на три периода. Первый -- период от 1923 года до XV-го съезда, когда руководство, идейно возглавляемое правыми, пропитанное так сказать, правыми настроениями, вполне внутренне убежденное в своей правоте, тем не менее вынужденное считаться с неприятным для него фактом роста левых оппозиционных группировок в партии, лицемерно прикрывает свою правую политику левыми лозунгами. В отношении сельского хозяйства в этот период недостатка в резолюциях о поддержке колхозного строительства, об организации бедноты и борьбе с кулачеством не наблюдалось. Однако, и здесь на каждом шагу появлялись те или иные пояснения и разъяснения, которые в конце концов совершенно извращали основное содержание резолюций.
Вторым по порядку является период после XV-го съезда или, вернее, после первых ударов кулацкой стачки, когда опасность осознается, но к исправлению ошибок радикальных шагов еще не делается: центристы еще не решаются на разрыв с правыми. Вся политика их мечется между "левыми" полумерами и новыми уступками кулаку (отмена чрезвычайных мер, повышение хлебных цен, пересмотр практики индивидуального обложения и проч.).
Наконец, третий период начинается, примерно, с момента созыва XVI-ой партконференции, когда под давлением рабочих масс (давлением, преломляющимся через многочисленные ступени бюрократической иерархии) центристский аппарат, наконец, порывает с правыми и решается на ряд мер по форсированию индустриализации и по строительству социалистического сектора в деревне. Здесь центризм бросается в противоположную крайность и втягивается, точно азартный игрок, в призовые скачки индустриализации и коллективизации, не сообразуясь ни с наличием материальных ресурсов, ни с готовностью кадров.
Просмотрим только некоторые поворотные вехи этой эволюции.
XV-й съезд. Молотов приписывает оппозиции антисередняцкий уклон за защиту ею "устаревшей" формулы Ленина: опора на бедноту, соглашение с середняком, борьба с кулаком. Сталин на этом же съезде обвиняет оппозицию в скрывании "антисередняцкого уклона". В мае 1928 года руководство вынуждено целиком принять "крамольную" ленинскую формулу, отвергнутую Молотовым, а вместе с тем выдвинуть и давнишний лозунг оппозиции -- "повернем огонь направо".
XIV-ая партконференция. Бухарин защищает свою пресловутую теорию "многоцветного" одновременного врастания кулака и бедняка в социализм.
Дискуссия перед XV съездом. Бухарин и его школа, а за ними и центристы пытаются доказать, что "влияние капитализма в деревне, в лице кулака, уже начинает преодолеваться", следовательно незачем, нет смысла добиваться усиления его обложения и проч., тем более, что "всякая мера, бьющая по кулаку, бьет и по середняку". (В свете этих "разъяснений" бухаринские выступления с лозунгом "форсированного наступления на кулака" звучали пустой буффонадой). Наряду с этим парагр. 7 цекистских тезисов к XV съезду признавал "некоторый, пока еще (!), рост кулацкой группы". В связи с этим полезно также вспомнить, как Рыков, Бухарин и другие представители руководства старались доказать, что "мы подошли к возможным пределам обложения кулацких групп; увеличение его может угрожать застоем в развитии сельского хозяйства".
После XV-го съезда. Резолюции пленумов определенно устанавливают тот тезис, что "три года урожаев не прошли даром. Было бы нелепостью отрицать факт повышения доходов зажиточно-кулацкой части деревни, не сбалансированного повышением налогового обложения".
В свете этих сопоставлений становится вполне ясным, что политика руководства до XV-го съезда сводилась к прикрыванию и защите кулака от наступления пролетариата, и что эта политика диктовалась и теоретически оформлялась все той же бухаринской школой, являвшейся прямой агентурой классового врага в рядах партии.
Благодаря неправильной политике предыдущих лет, партия и рабочий класс вступили в третий период -- период форсированной коллективизации, ослабленными и дезорганизованными.
Уже хлебозаготовительные кампании показали, что "самым главным недостатком в проведении мер общественного воздействия следует считать отсутствие сколько-нибудь серьезной массовой организованной работы среди бедняцкой и середняцкой части деревни" (жирный шрифт в оригинале -- см. передовую "Правды", от 9-го марта 1929 года). А руководство, как огня, боялось, чтобы его в вопросе организации бедноты правые не упрекнули в скатывании к "троцкизму". Даже там, где имелись зачатки правильной, твердой организации бедноты, например, в форме батрацко-бедняцкого "союза Кошчи" в Ср.-Азиатских республиках, намечено было расформирование их и превращение в расплывчатые, не имеющие постоянного организационного костяка, группы и собрания бедноты.
Как газетные сведения, так и непосредственные данные, получавшиеся из ряда мест, давали самую мрачную картину состояния большинства колхозов, создавшихся в период 1920-1928 г.г. и опекавшихся органами Наркомзема и Колхозцентра, где орудовала кондратьевщина и вообще кулацкая агентура. По отзывам самой "Правды", значительная часть колхозов являлась "крепкими хуторами или отрубами, многие из них представляли собой "законченный тип кулацких объединений". Это наблюдалось одинаково и в районе Лудорвайских событий, и на Украине, и в Сибири, и на Сев. Кавказе. Везде одинаково оказывалось, что "беднота не у руля". Вот в таких-то условиях совершался переход к новой политике сплошной коллективизации!
Но не только "низы" и "места" вступили в этот сложнейший, ответственнейший период малоподготовленными и дезориентированными. Само центральное руководство приступило к выполнению новой задачи "поворота лицом к колхозному движению" через долгий период шатаний и колебаний.
Не говоря уже о периоде до XV-го съезда, когда, например, Молотов провозглашал, что "скатываться (!) к бедняцким иллюзиям о коллективизации широких крестьянских масс уже в настоящих условиях нельзя", самый XV съезд подходил к этому вопросу очень нерешительно и нечетко. Одобряя прежнее решение ЦК от 30-го декабря 1926 года (со времени которого тоже ничего не делалось) съезд предлагал усилить помощь делу колхозного строительства и укрепить совхозы, превратив их на деле в образцовые крупные хозяйства". Вот и все! А это решение будто бы составило "эпоху" в колхозном строительстве.
Достаточно просмотреть руководящие постановления, доклады и статьи 1928-1929 г., чтобы убедиться в болезненно-робком темпе "поумнения" центризма.
Если в июне 1928 года Сталин (см. "На хлебном фронте", стр. 13) имел смелость говорить о том, что "выход состоит, прежде всего в том, чтобы перейти от мелких, отсталых и распыленных крестьянских хозяйств к объединенным, крупным общественным хозяйствам", то после отпора, полученного им (косвенно через головы Крицмана, Карпинского и других сторонников "деградации индивидуальных хозяйств") от Слепкова, Астрова и других "молодых" из бухаринской школы, Сталин вынужден был снова капитулировать перед правыми, "единогласно" проводя постановления июльского пленума, изменявшие порядок разрешения затруднений на хлебном фронте путем перенесения центра внимания на подъем индивидуальных хозяйств.
Рыков шел впереди, заявляя, что ошибкой является тот взгляд, что индивидуальные хозяйства отодвигают на задний план; "развитие индивидуальных хозяйств крестьянства является, наоборот, -- важнейшей задачей партии". За ним беспомощно плелся и Сталин. "Где выход из положения? -- спрашивал он. -- выход, отвечал он -- прежде всего в том, чтобы поднимать мелкое и среднее крестьянское хозяйство". И далее, подтверждая слова Рыкова: "есть люди, думающие, что индивидуальное хозяйство исчерпало себя, что его не стоит поддерживать. Это и неверно, товарищи. Эти люди не имеют ничего общего с линией нашей партии" (см. "Об итогах июльского пленума", стр. 16-17). Чтобы не оставалось никаких сомнений в его установке, Сталин через несколько строк резко и определенно подчеркивает, что "выполнение первой задачи по поднятию индивидуального хозяйства" -- представляет "все еще главную задачу нашей работы" (хотя уже и недостаточную, ибо она требует своего "дополнения" двумя новыми практическими задачами, как поднятие колхозов и улучшение дела совхозов) -- см. там же стр. 19. Лишь на ноябрьском пленуме начинается снова слабый поворот влево. Сталин начинает доказывать, что "обе точки зрения одинаково приемлемы" ("Об индустриализации страны", стр. 28).
Перелом в официальном мнении самого руководства произошел значительно позднее (под влиянием все усиливавшегося, конечно, нажима снизу).
На XVI-ой партконференции ряд выступавших делегатов оценивал ставку на развитие индивидуального хозяйства, как "откровенную установку на развитие кулацкого хозяйства". Резолюция конференции определенно заявляет, что "при завершении в основном восстановительного периода выявились ограниченные возможности дальнейшего быстрого роста мелких хозяйств". В связи с этим резолюция делает перестановку ранее принятого порядка: на первом плане стоит уже организация новых совхозов и улучшение работы старых совхозов, на втором месте -- создание новых и развитие старых колхозов, далее пропагандируется развитие широкой сети государственных и кооперативных машинно-тракторных станций и других форм производственного кооперирования, и только на последнем месте упоминается работа по повышению урожайности мелких и мельчайших хозяйств. Правда, резолюция еще говорит (не предчувствуя дальнейшего хода событий или, вернее, дальнейших резолюций, ставящих окончательный крест на индивидуальном хозяйстве) о том, что "индивидуальное хозяйство еще не скоро исчерпает имеющиеся у него возможности". Но в основном решающий шаг был сделан, важнейшее принципиальное решение было принято. Дело оставалось, как говорят, "за немногим" -- надо было приступить, наконец, к практическому осуществлению основных мероприятий, открывающих путь социалистическому развитию деревни.
В ноябре 1929 года Сталин, торжественно провозглашая конец индивидуальному хозяйству, усматривал новое в колхозном движении в том, что в колхозы крестьяне идут "целыми селами, районами, даже округами". Полемизируя с "мелкобуржуазными либералами, типа Айхенвальда и Слепкова", он доказывал, что "колхозное движение стало столбовой дорогой к социализму. "Противопоставлять колхозы кооперации (как столбовую дорогу) -- дополнял он, -- значит издеваться над ленинизмом", забывая при этом очень недавнее прошлое, когда в этом вопросе все руководство послушно плелось в хвосте у бухаринской школы.
На первых порах новая фаза колхозного движения мало отличалась от пройденного этапа. "Партийные организации не соорганизовали бедноту, не подготовили ее к авангардной роли" ("Правда", от 29 октября 1929 года). По "столбовой дороге" широкой волной пошел кулак.
"Партия должна забить тревогу", взывала "Правда" в октябре, подчеркивая этим, что раньше никто по поводу засилия кулачества в колхозах не беспокоился. Кампания развертывается "полным ходом", но без надлежащей подготовки низовых общественных организаций, активизации которых по-прежнему ставятся узкие чиновничьи рамки. Массы остаются не захваченными, работа проводится при посредстве насквозь зараженного бюрократизмом, нереформированного и лишь кое-где освеженного "пересадками" и перебросками партийного аппарата, того аппарата, который втечение нескольких лет беспрепятственно сращивался с кулацкой верхушкой деревни.
Директивы давались в пожарном порядке. План строительства новых колхозов не был продуман. Приходилось действовать больше по старинке, или предоставляя кораблю плыть по течению или действуя по негласным, но само собою подразумевающимся директивам, -- в духе принуждения.
"За тридцать дней в колхозы влилось большее число хозяйств, чем за весь предшествующий период революции", хвасталась официозная статья Наркомзема (подписанная Фейгиным в "Правде", от 5 марта 1930 года). Важна была количественная сторона в первую очередь. В погоне за количеством никто не задумывался над качеством. Резолюции ЦК от 17-го ноября 1929 года и от 6-го января 1930 года, упоминая об отдельных недостатках "бурно развертывающегося колхозного движения", не дают никаких организационных директив, которые могли бы предотвратить перегибы и искривления, неизбежные при данном состоянии партийного и советского аппарата. Ясно, что результаты кампании по сплошной коллективизации должны были на значительный процент дать отрицательный эффект.
Правда, даже в рядах оппозиции нашлись товарищи, которые приветствовали "новый колхозный курс" и административные методы, которыми он проводился. В массе своей большевики-ленинцы, однако, решительно отвергли предлагавшиеся капитулянтами шаги к примирению с руководством на этой почве. Они категорически осудили путь административного насилия, неизбежно ведущий к разрыву со середняком.
Уже в январе-феврале отдельные парторганизации робко вступили на путь борьбы с "перегибами". Так, например, краевой комитет Среднего Поволжья выпустил директивное письмо, которым он надеялся ликвидировать "тот недопустимый хаос, который существует на местах". Таким же бумажным путем действовали и в других местах. Наркомзем разослал в некоторые районы своих инструкторов. Они обнаружили массу извращений при коллективизации и раскулачивании. В результате применявшихся методов выход из колхозов принял массовый характер. Руководство и здесь оказалось в хвосте событий. Оно решило повернуть назад, когда "развенчание идеи колхозного движения" (Сталин) стало широко распространенным фактом. Только тогда появилась статья Сталина, только тогда был, наконец, опубликован примерный устав с.-х. артели. Только тогда, при содействии прокуратуры и других органов, стали обнаруживаться одно за другим ряд "дел" прямо-таки уголовно-контр-революционного характера. Таковы дела: Ойратское и Канское в Сибири и ряд других "дел" по всему СССР, в особенности в национальных республиках. Между край и областкомами началось "соревнование" по раскрытию искривлений. Точно по команде (да так, очевидно, и есть -- по команде) все крупнейшие и более мелкие парторганы начали заниматься "самокритикой", клеймя и позоря себя перед массами, выискивая следы недостаточно рьяного отношения к такой "самокритике" в других организациях. Начались оргвыводы, отзывы и пересадки секретарей, предисполкомов, прокуроров и т. д.
Только один ЦК продолжает хранить олимпийское величие, твердо уверенный в своей непогрешимости и перелагающий ответственность за неудачи с себя на средние и нижние звенья партаппарата, совершенно забывая, что когда искривления становятся всеобщими -- ведь нет ни одного крайкома, который не каялся бы в своих грехах! -- тогда вина не может не быть возложена на центральное руководство, обязанность которого как раз и является направлять и контролировать на каждом шагу работу всех нисших исполнительных органов партии. Ведь нельзя же в самом деле считать большевистским такое представление о руководстве, что оно только выносит постановления и затем карает за их невыполнение, в то время, как настоящее ленинское руководство должно было бы в первую очередь направлять работу и предупреждать самую возможность каких-либо искривлений. Таковы, по крайней мере, прежние традиции партии, теперь, очевидно, в корне забытые. Да и как их не забыть, когда весь партийный режим сводится к одному "бюрократическому соподчинению" нисших высшим, когда инициатива масс скована, а воля их парализована.
В своих поучениях, посвященных печальным итогам коллективизации, Сталин очень резко выражает свое неудовольствие по поводу чиновничьего рвения местных партработников. Но задавал ли он себе вопрос: -- откуда это рвение, не является ли оно как раз постоянным и неизбежным следствием созданного режима? Вся беда в том и состоит, что в моменты острых кризисов этот режим обязательно дает осечки, ибо рвение аппаратчиков слепо: чтобы самостоятельно ориентироваться, необходимо не рвение чиновника, а классовое чутье революционера.
Что же мы имеем пока в результате всей проведенной работы, в балансе тех решительных мероприятий, которые в своем административном восторге проводили крайкомы, областкомы и окружкомы при спокойном попустительстве центра?
"Серьезный, но временный урок", говорит Сталин. Утешение слабое -- ведь "постоянный урок" -- это было бы уже настоящим Термидором! -- гибелью революции! -- возвращением вспять на доброе десятилетие! Да, урон и сильнейший урон, хотя и не непоправимый урон. Пусть будет хоть это нашим утешением!
Сплошная коллективизация, проводившаяся методами Пришибеевых, ввергла народное хозяйство в состояние давно небывалой разрухи: точно прокатилась трехлетняя война, захватившая целые села, районы и округа (одна убыль в скоте, по-видимому, достигается от 20 до 50%). И действительно, события истекшей зимы равносильны первому акту доподлинной, самой реальной гражданской войны, в которой пролетариат возглавлялся неумелым руководством центристов и потерпел тяжелое поражение.
Сверх того в своем "активе" в результате этих событий партия имеет: аппарат в полуразложенном состоянии, дезориентированный многократной сменой директив, сбитый с толку калейдоскопом идей и чехардой людей. Все это пока еще внешне прикрывается привычными лестью и подхалимством перед вышестоящими.
4. Положение в партии
В вопросах, касающихся внутрипартийного положения оппозиция оказалась правой не в меньшей степени, чем в вопросах экономического порядка. Особенно ясно это видно на примере происходившей борьбы с правым уклоном.
В 1926 году т. Троцкий писал, что "в рядах нашей собственной партии создалась, под покровительством Бухарина, теоретическая школа, которая явно отражает давление мелкобуржуазной стихии". В ответ тогдашнее руководство взяло бухаринскую школу под свою защиту. "Мы думаем, -- заявлял Ярославский, -- что у т. Бухарина нет никакой особой школы: школа Бухарина есть ленинская школа. Заслуга т. Бухарина заключается в том, что он действительно воспитал в духе ленинизма большое число молодых товарищей" (см. "Правду", от 24-го июля 1927 года). А уже к осени 1929 г. эта же бухаринская школа "молодых" клеймилась, в полном согласии с прежней оценкой оппозиции, как "группа мелкобуржуазных либералов, зовущих к капитуляции перед кулаком" и т. д. А ведь эта группа втечение нескольких лет держала в своих руках основные органы партийной печати! Она же заправляла деятельностью некоторых советских и хозяйственных организаций, не говоря уже о том, что ее представители задавали тон в научных учреждениях и в теоретических журналах партии.
Весьма интересно звучат в свете позднейших разоблачений лживые заявления Сталина, неоднократно повторявшиеся им в его докладах, что "пора бросить сплетни, распространяемые всякого рода оппортунистами, о наличии правого уклона или примиренческого к нему отношения в Политбюро нашего ЦК" (см. "Речь на пленуме МК 19-го октября 1928 года, стр. 17).
Объяснение всей прежней политики центристского руководства вплоть до момента XVI-ой партконференции, мы находим в факте определенно установленного мирного сотрудничества с правыми, покрывания их правых наскоков, примиренческого отношения к их термидорианской установке.
В ноябре 1927 года оппозиция выставляла требование "понять и провозгласить, что опасность угрожает справа, т.-е. со стороны растущих буржуазных классов города и деревни и поддерживающих их устряловских элементов, как за пределами партии, так и внутри ее".
С большим запозданием и только под напором классовой борьбы и нажима рабочей массы руководство, непоследовательно и неполно, приступило все же, наконец, к выполнению и этого пункта, предварительно выявив достаточно ярко свою классовую неустойчивость.
"Давление слева, -- говорит с сожалением Устрялов, -- дало плоды".
Печальным наследием периода право-центристского блока осталось колоссальное засорение партии чуждым элементом, -- достаточно напомнить, что в рядах, например, новосибирской организации числилось в 1928 году бедняков меньше (5-6%), чеми кулаков (7-8%), а также сильное распространение в партийном и советском аппарате всякого рода вредительства, начиная от разложившихся и переродившихся партийцев (Смоленское, Астраханское, Ленинградское и прочие дела) до связанных подпольной связью с заграничной контр-революцией высокоответственных руководителей нашей промышленности, транспорта и сельского хозяйства. Инженеры, занимающиеся разрушением фабричного и жел.-дорожного хозяйства, агрономы, потворствующие кулацкому хозяйству, и штемпелюющие коммунисты в кабинетах -- это все явления одного порядка, могшие закрепиться в аппарате, только благодаря засилию правых в руководстве партии.
Яснее всего положение с самокритикой в деле подготовки партсъезда. Подлинной массовой подготовки его не происходит. Поневоле вспоминается, как в прошлом году, в период наиболее радикального поведения впоследствии раскассированной редакции "Комсомольской Правды" в этой газете появилась серия статей с требованиями, адресованными в ВЦСПС, о настоящей подготовке масс к VIII-му съезду профсоюзов. "Вопросы съезда на широкое обсуждение!" взывала тогда газета, указывая на то, что подготовка съезда идет "мимо рабочей массы". XVI-й съезд ВКП, по-видимому, будет созван еще более конфиденциально, чем прошлогодний съезд профсоюзов. Здесь нарушение внутрипартийной демократии идет привычным путем.
Ясно одно: только активное участие широких пролетарских слоев партии в строительстве партийной жизни поможет ликвидировать значение тех тяжелых ошибок, которые были сделаны и до сих пор еще не исправлены.
Фед. Дингельштедт,
член ВКП(б) с 1910 г.Заметки журналиста
Зиновьев и вред книгопечатания
В ном. 5 "Большевика" за текущий год Зиновьев еще раз "сливается" с партией -- тем единственным методом, который ему ныне доступен. Зиновьев пишет:
"В 1922 г. Троцкий предсказывал, что: "подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы". Это предсказание не оправдалось, как и множество других предсказаний названного автора. Подлинный подъем социалистического хозяйства у нас стал возможным уже и до победы пролетариата в важнейших странах Европы. Этот подлинный подъем развивается на наших глазах".
Тот же самый Зиновьев, начиная с того же самого 1922 года, обвинял Троцкого в "сверхиндустриализации", т.-е. в требовании слишком быстрого индустриального подъема. Как же это согласовать?
Оппозицию обвиняли в том, что она не верит в социалистическое строительство и в то же время хочет ограбить крестьянство. Для чего же ей было, в таком случае "грабить" крестьянство? На самом деле у оппозиции речь шла о том, чтобы заставить кулаков и вообще верхи крестьянства нести жертвы в пользу социалистического строительства, -- того самого, в которое оппозиция, якобы, "не верила". Пламенную веру в социалистическое строительство проявляли те, которые боролись против "сверхиндустриализации" и провозглашали пустопорожний лозунг "лицом к деревне". Зиновьев предъявлял крестьянину, вместо ситца и трактора, приятно улыбающееся "лицо".
И в 1930 году, как и в 1922, Троцкий считает, что "подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы". Нужно только понять, -- и это не так уж трудно, -- что под социалистическим хозяйством здесь имеется в виду именно социалистическое хозяйство, а не противоречивое переходное хозяйство нэп'а, а под подлинным подъемом понимается такой подъем, который полностью перестроит бытовые и культурные условия жизни трудящихся масс, уничтожив не только "хвосты", о, мудрый Зиновьев, но и противоречие между городом и деревней. Только в этом смысле марксист и может говорить о подлинном подъеме социалистического хозяйства.
После своей борьбы с "троцкизмом" в 1923-1926 г.г., Зиновьев в июле 1926 г. официально признал, что основное ядро оппозиции 1923 года оказалось в своих прогнозах правым. А теперь, для слияния с Ярославским, Зиновьев снова пускается во все тяжкие, разогревая старые блюда.
Нелишне, поэтому, напомнить, что тот же Зиновьев подписывал, а отчасти и сам писал, по затронутому им ныне вопросу в платформе оппозиции:
"Когда мы, вслед за Лениным, говорим, что для построения социалистического общества в нашей стране необходима победа пролетарской революции еще в одной или нескольких передовых капиталистических странах, что окончательная победа социализма в одной стране, притом отсталой, как доказали Маркс, Энгельс и Ленин, невозможна, тогда сталинская группа приписывает нам тот взгляд, будто мы "не верим" в социализм и в социалистическое строительство в СССР". (Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиции), стр. 72).
Не плохо ведь сказано, не правда ли?
Чем же объясняются эти метания от фальсификаций к покаянию и от покаяния к фальсификации? И на этот счет платформа оппозиции не оставляет нас без ответа:
"имелкобуржуазный уклон в нашей собственной партии не может бороться с нашими ленинскими взглядами иначе, как приписывая нам то, чего мы никогда не думали и не говорили" (там же, стр. 72).
Последние строки не только подписаны, но, если не ошибаемся, даже и написаны были Зиновьевым. Поистине, Иосиф Гуттенбер оказал кое-каким людям дурную услугу. Особенно, когда им приходится "сливаться" с другим "Иосифом", который, правда, не изобрел книгопечатания, но усердно работает над его разрушением.
Вступила ли Франция в период революции?
Левый поворот Коминтерна начался в феврале 1928 года. В июле был провозглашен "третий период". Через год Молотов провозгласил, что Франция наряду с Германией и Польшей вступила в полосу "величайших революционных событий". Все это выводилось из развития стачечного движения. Ни цифр, ни фактов не приводилось. Ограничивались двумя-тремя примерами, взятыми из последних номеров газет.
Мы взяли (см. ном. 8 "Бюллетеня") вопрос динамики французского рабочего движения в свете цифр и фактов. Картина, данная Молотовым с чужих слов (роль суфлеров, надо думать, играли Мануильский и Куусинен) ни в малейшей степени не сошлась с действительностью. Стачечная волна двух последних лет имела чрезвычайно скромный характер, хотя и обнаружила известное повышение по сравнению с предшествующим годом, наиболее упадочным за десятилетие. Слабое развитие стачечной борьбы за последние два года тем более знаменательно, что Франция в течении 1928-29 годов переживала несомненное промышленное оживление, достаточно яркое в металлопромышленности, где стачечное движение было как-раз слабее всего.
Одной из причин того факта, что французские рабочие не использовали благоприятной конъюнктуры, является, несомненно, крайне поверхностный характер стачечной стратегии Монмуссо и других учеников Лозовского. Выяснилось, что они не знали положения промышленности собственной страны. В возмещение за это они называли наступательными, революционными и политическими стачками разрозненные, оборонительные экономические стачки преимущественно во второстепенных отраслях промышленности.
Такова существенная часть анализа, данного нами в работе о "третьем периоде" во Франции. Мы не видали до сих пор ни одной статьи, в которой наш анализ подвергнут был бы критике. Но, очевидно, в такой критике надобность ощущается острая, иначе никак нельзя объяснить себе появление в "Правде" огромного фельетона "о стачечной стратегии воеводы Троцкого", где имеются веселые стишки, цитаты из Ювенала, вообще бездна остроумия, но ни слова по поводу фактического анализа борьбы пролетариата во Франции (за последнее десятилетие), особенно за последние два года. Статья, принадлежащая, очевидно, перу одного из молодых дарований "третьего периода", скромно подписана Рядовым.
Автор обвиняет Троцкого в том, что тот знает только стачечную оборону, но не признает наступления. Допустим, что Троцкий в этом виноват. Но основание ли это для того, чтобы отказываться от наступательной экономической борьбы в металлопромышленности в наиболее благоприятных условиях и в то же время именовать наступательными явно оборонительные мелкие стачки?
Автор обвиняет Троцкого в том, что он не различает капитализма эпохи подъема от капитализма эпохи упадка. Допустим, что это так. Забудем о всей той борьбе по вопросу о соотношении кризиса капитализма и его циклических кризисов, которая шла в Коминтерне в эпоху 3-го конгресса, когда в Коминтерне пульсировала живая мысль. Допустим, что Троцкий все это забыл, Рядовой во все это проник. Но разве же это дает ответ на вопрос о том, вступила ли Франция за истекшие два года в период решающих революционных событий или нет? Ведь именно так было объявлено Коминтерном. Имеет ли этот вопрос значение или нет? Казалось бы. Что же говорит на этот счет автор остроумного фельетона? Ни слова. Франция и ее рабочее движение остаются совсем в стороне. Взамен этого Рядовой доказывает, что Троцкий есть "мистер", и что он служит буржуазии. Только и всего? Да, не больше того.
Но, возразит иной добродушный читатель, можно ли много взыскивать с молодого Рядового? Он еще может подрости. Не он же делает профессиональную политику во Франции. Для этого имеются серьезные революционные стратеги, закаленные в боях, как, например, генеральный секретарь Профинтерна Лозовский.
Так-то так, -- ответим мы такому читателю, -- все это было бы убедительно, если-быи если-бы Рядовой и не был этот самый Лозовский. А между тем дело обстоит именно так: букет прокисшего легкомыслия и худосочного остроумия таков, что обмануть не может. Генеральнейший вождь под скромным псевдонимом Рядового защищает свое собственное дело. Стишками он драпирует те бедствия, какие причиняет рабочему движению своим "руководством". При этом он всем великолепием своей рахитической иронии обрушивается на левую оппозицию: она, видите ли, могла бы целиком усесться на диване. Пусть справится Рядовой: есть ли диваны в тех тюрьмах, которые заполнены оппозиционерами? Но если-б даже нас действительно было так мало, как хотелось бы Лозовскому, это нисколько не испугало бы нас. В начале войны революционные интернационалисты всей Европы на нескольких дрожках отправились в Циммервальд. Мы никогда не боялись оставаться в меньшинстве. Вот Лозовский во время войны очень опасался остаться в меньшинстве и потому защищал в печати против нас лонгетистов, с которыми всячески хотел объединить нас. Во время Октябрьской революции Лозовский боялся того, что большевистская партия окажется "изолированной" от меньшевиков и эсеров и потому предал партию, к которой временно примкнул, и объединился с ее врагами в самый критический период. Но и в дальнейшем, когда Лозовский присоединился к победоносной советской власти, его количественные оценки были так же мало надежны, как и качественные. Поставив после победы, в которой он был нисколько не виноват, знак минуса там, где раньше ставил плюс, Лозовский к моменту V-го конгресса Коминтерна заявил в торжественном манифесте, что французская социалистическая партия более "не существует", и несмотря на все наши протесты против этого позорного легкомыслия, сохранил это утверждение. Когда выяснилось, что международная социал-демократия все же существует, Лозовский вместе со своими учителями прополз на четвереньках через всю политику англо-русского комитета и находился в союзе со штрейкбрехерами во время величайшей стачки британского пролетариата. С каким торжеством -- с торжеством над оппозицией! -- докладывал Лозовский на заседании пленума Центрального Комитета телеграмму, в которой Цитрин и Персель великодушно соглашались беседовать с представителями ВЦСПС после того, как погубили не только всеобщую стачку, но и стачку углекопов. После разгрома китайской революции и распада организаций китайского пролетариата, Лозовский, докладывая в пленуме Центрального Комитета (куда он ходил гостем, ибо в ЦК Сталин все же не решается его ввести) фантастические данные о завоеваниях Профинтерна, назвал для Китая цифру в 3 миллиона профессионально-организованных рабочих. Все ахнули. Но Лозовский не моргнул и глазом. Он также легко оперирует миллионами организованных рабочих, как и стишками для украшения статей. Все это достаточно объясняет, почему шуточки Лозовского насчет дивана, на который можно усадить оппозицию, отнюдь не подавляют нас своим великолепием. Диванов, как и вообще мебели, в канцеляриях Профинтерна несомненно, достаточно. Но вот идей там, к несчастью, нет. А побеждают идеи, ибо они завоевывают массыи
Почему же Лозовский подписался Рядовым? слышится нам недоверчивый или недоумевающий голос. Тут две причины: персональная и политическая. Личная роль Лозовского не такова, чтоб ему выгодно было подставляться под удары. В щекотливые моменты идейных столкновений он предпочитает скромную анонимность, как в острые часы революционной борьбы склонен бывает к уединенным размышлениям. Такова причина личная. Есть, как сказано, и политическая. Если-б Лозовский подписался Лозовским, то все сказали бы: неужели же в вопросах профессионального движения у них так-таки и нет ничего больше за душой? Увидев же под статьей подпись Рядового, благожелательный читатель сохраняет возможность сказать: нельзя не признать, что Рядовой -- жалкий шелкопер. Но зато у них есть еще Лозовский.
Еще одно молодое дарование
После того, как объявлено было приказом Молотова по Коминтерну, что идейную борьбу с "троцкизмом" надо считать законченной, прошло всего несколько месяцев. И что ж! Издания Коминтерна, начиная с изданий ВКП, посвящают снова неисчислимое количество столбцов и страниц борьбе с "троцкизмом". Даже почтеннейшего Покровского, обремененного трудами по воспитанию юношества, двинули на передовые позиции. Это приблизительно соответствует тому моменту империалистской войны, когда Германия принялась за мобилизацию 45 и 50-летних. Один этот факт мог бы внушить серьезные опасения за состояние фронта сталинской бюрократии. К счастью у Нестора марксистской историографии есть не только внуки, но и правнуки. Одним из них является С. Новиков, автор статьи об автобиографии Л. Д. Троцкого. Это молодое дарование сразу поставило рекорд, показав, что можно заполнить полтора печатных листа, не сообщив ни одного факта и не формулировав ни одной мысли. Такой исключительный дар мог воспитаться только под руководством опытного мастера. И мы невольно спрашиваем себя: не Мануильский ли, в свободные от руководства Коминтерном часы, выкормил своей грудью Новикова, это благословенное дитя "третьего периода"? Или может быть Мануильскому не было надобности воспитывать молодое дарование? Может быть Мануильский попросту воспользовалсяи своим собственным дарованием? Не будем томить дальше читателя: Новиков и есть Мануильский. Тот самый, который в 1918 г. писал, что Троцкий -- не больше и не меньше! -- освободил русский большевизм от национальной ограниченности и сделал его мировым идейным течением. Теперь Мануильский пишет, что Сталин освободил большевизм от троцкизма и тем окончательно укрепил его, как идейное течение солнечной системы.
Но не ошибаемся ли мы, однако, в отождествлении маленького Новикова с великим Мануильским? Нет, не ошибаемся. Мы пришли к этому заключению не легко, не по догадке, а путем усидчивого исследования, именно: мы прочитали пять строк в начале статьи и пять строк в конце. Большего, надеемся, никто от нас требовать не станет.
Но зачем же Мануильскому скрываться за подписью Новикова? спросит иной. Неужели же это не ясно? Чтоб люди думали: если Новиков столь неотразим, то каков же должен быть сам Мануильский! Впрочем, не будем повторяться: мотивы те же, по которым сам Лозовский превращается в Рядового. Эти люди нуждаются в перевоплощениях, как лоснящиеся брюки -- в химической чистке.
За перегибы отвечаети "троцкизм"
Известно, что оппозиция тянет "вправо", что она против социализма и коллективизации. Не менее известно, что оппозиция за принудительную коллективизацию. А так как подбор и воспитание аппарата находились за последние годы, как опять-таки известно, в руках оппозиции, то на нее естественно ложится и ответственность за перегибы. По крайней мере, в "Правде" только об этом и речи. Не любо не слушай, а проводить "генеральную линию" не мешай.
Мы цитировали в прошлом номере, что говорила насчет коллективизации официальная платформа оппозиции, изданная в 1927 г. Но отойдем от 1927 г. далеко назад, к периоду военного коммунизма, когда гражданская война и голод порождали жесткую политику реквизиции хлеба. Как рисовали большевики в те суровые годы перспективу коллективизации? В речи, посвященной крестьянским восстаниям на почве реквизиций хлеба, т. Троцкий говорил 6-го апреля 1919 г.:
"Эти восстания дали нам возможность узнать свою величайшую идейную и организационную силу. Но вместе с тем, разумеется, восстания были и признаком нашей слабости, ибо они вовлекли в свой водоворот не только кулаков, но и -- не нужно себя обманывать на этот счет -- известную часть среднего, промежуточного крестьянства. Объясняется это общими причинами, которые мною были обрисованы, -- отсталостью самого крестьянства. Но не нужно, однако, все валить на отсталость. Маркс когда-то сказал, что у крестьянина есть не только предрассудок, но и рассудок, и можно от предрассудка апеллировать к рассудку крестьянина, подводить его на опыте к новому строю, чтобы крестьяне чувствовали на деле, что они в лице рабочего класса, его партии, его советского аппарата, имеют руководителя, защитника; чтобы крестьянин понимал наши вынужденные реквизиции, принимал бы их как неизбежность; чтобы он знал, что мы входим во внутреннюю жизнь деревни, разбираемся, кому легче, кому тяжелее, производим внутреннюю дифференциацию и ищем теснейшей дружеской связи с крестьянами-середняками.
"Это нам нужно, прежде всего потому, что до тех пор, пока в Западной Европе не стал у власти рабочий класс, пока мы левым нашим флангом не имеем возможности опираться на пролетарскую диктатуру в Германии, во Франции и в других странах, -- до тех пор правым нашим флангом мы вынуждены опираться в России на крестьянина-середняка. Но не только в этот период, нет, и после окончательной, неизбежной и исторически обусловленной победы рабочего класса во всей Европе перед нами в нашей стране останется важная, огромная задача социализации нашего сельского хозяйства, превращения его из раздробленного, отсталого, мужицкого хозяйства в новое, коллективное, артельное, коммунистическое. Разве может быть этот величайший в мировой истории переход совершен против желания крестьянина? Никаким образом. Здесь нужны будут не меры насилия, не меры принуждения, а меры педагогические, меры воздействия, поддержки, хорошего примера, поощрения, -- вот те методы, какими организованный и просвещенный рабочий класс разговаривает с крестьянами-середняками". (Л. Троцкий, т. XVII, стр. 119-120).
"Генеральная линия" Яковлева
У каждого уважающего себя чиновника есть своя "генеральная линия", иногда полная неожиданностей. "Генеральная линия" Яковлева долго состояла в том, что он служил начальству, но подмигивал оппозиции. Подмигивание он прекратил, когда понял, что дело серьезно, и что для ответственного поста начальство требует не только руки, но и сердца. Яковлев стал наркомземом. В качестве такового он представил к XVI-му съезду тезисы о колхозном движении. Одной из коренных причин подъема сельского хозяйства тезисы объявляют "разгром контр-революционного троцкизма". Не мешает поэтому напомнить, как нынешний руководитель коллективизации ставил вопросы сельского хозяйства в самом недавнем прошлом, и в борьбе с тем же троцкизмом.
Характеризуя распыленность и отсталость крестьянского хозяйства, Яковлев писал в конце 1927 г.: "Этих данных вполне достаточно для того, чтобы характеризовать драму мелкого и мельчайшего хозяйства. На уровне культуры и организации крестьянского хозяйства, унаследованных нами от царизма, нам ни в коем случае не удастся двигаться вперед в области социалистического развития нашей страны с той быстротой, которая необходима". ("К вопросу о социалистическом переустройстве сельского хозяйства, Матер. исследован. НК РКИ СССР, под ред. Я. А. Яковлева, стр. XXIV).
Два года тому назад, когда колхозы состояли еще на 75% из бедняков, нынешний наркомзем Яковлев следующим образом оценивал их социалистический характер:
"Вопрос о росте в колхозах общественных, а не индивидуальных элементов капитала и в настоящее время, пожалуй, в особенности в настоящее время -- есть все еще вопрос борьбы, -- в ряде случаев под общественной формой скрывается частное индивидуальное накопление и т. п." (ст. XXXVII, "К вопросу о соц. переустройстве сельского хозяйства").
Отстаивая от оппозиции право кулака жить и дышать, Яковлев писал:
"Гвоздь задачи социалистического преобразования крестьянского хозяйства в кооперативно-социалистической переделкеи именно этого мелкого и мельчайшего хозяйства, каковым в своей основной массе является и середняцкое хозяйство. Это и есть основная и наиболее трудная наша задача. При ее решении попутно мы сможем мерами экономической и общей политики решить задачу ограничения роста кулацких эксплоататорских элементов -- задачу наступления на кулака" (там же, стр. XLVI). Следовательно, даже возможность ограничения роста кулацкой эксплоатации ставилась Яковлевым в зависимость от разрешения "основной и наиболее трудной задачи": социалистической переделки крестьянского хозяйства. О ликвидации кулачества, как класса, Яковлев вообще еще не поднимал речи. Все это два года тому назад.
Говоря о необходимости постепенного перехода от торговой кооперации к производственной, т. е. к колхозам, Яковлев писал: "Это есть единственный путь кооперативного развития, действительно обеспечивающий, -- конечно, не в один-два-три года, может быть, не в одно десятилетие -- социалистическое переустройство всего крестьянского хозяйства" (там же, стр. XII). Заметим себе твердо: "не в один-два-три года, может быть не в одно десятилетие".
"Колхозы и коммуны -- писал Яковлев в той же работеи являются в настоящее время и еще долгое время, несомненно, будут только островками в море крестьянских хозяйств, поскольку предпосылкой их жизненности прежде всего является огромный подъем культуры" (там же, стр. XXXVII, подчеркнуто нами).
Наконец, чтоб обосновать перспективу десятилетий, Яковлев подчеркивал, что:
"создание мощной рационально-организованной промышленности, способной производить не только средства потребления, но и необходимые народному хозяйству средства производства, -- таковы предпосылки реальности кооперативного социалистического плана" (там же, стр. XLIII).
Так выглядело дело в те недавние времена, когда Яковлев, в качестве члена Центральной Контрольной Комиссии, ссылал оппозицию на Восток за покушение на права кулака и бюрократии и за стремление ускорить коллективизацию. В борьбе за тогдашний официальный курс на "крепкого крестьянина" против "бессовестной и возмутительной критики со стороны оппозиции -- подлинные слова цитируемой статьи -- Яковлев считал, что колхозы "еще долгое время, несомненно, будут только островками -- даже не островами, а островками! -- в море крестьянских хозяйств", на социалистическое переустройство которых понадобится "не одно десятилетие". Если два года назад Яковлев провозглашал, в противовес оппозиции, что даже простое ограничение кулачества может быть лишь попутным результатом социалистического переустройства всего крестьянского хозяйства, в процессе ряда десятилетий, -- то сегодня, в качестве наркомзема, он берется "ликвидировать кулачество, как класс", в процессе двух или трех посевных кампаний. Впрочем, -- это было вчера: сегодня Яковлев выражается в тезисах гораздо загадочнееи И такого рода господа, ничего не способные серьезно продумать, еще менее способные что-либо предвидеть, обвиняют оппозицию ви "бессовестности" и на основании этого обвинения арестовывают, ссылают и даже расстреливают. Два года тому назад -- за то, что оппозиция толкала их на путь индустриализации и коллективизации; сегодня за то, что она удерживает коллективизаторов от авантюризма.
Вот она, чистая культура чиновничьего авантюризма!
Альфа.
Письма из СССР
Избиения в В.-Уральском изоляторе
Сообщение по недосмотру не вошло в # 11 Бюллетеня.
Из достоверного источника нами получено следующее сообщение:
"В верхне-уральском изоляторе, который, как известно, заполнен главным образом нашими товарищами-оппозиционерами (их там 160 человек) произошли два новых массовых избиения наших товарищей. Избиения происходили 5-го и 23-го февраля, причем 23-го помимо зверских избиений, товарищей окачали водой из брандспойтов -- это в самый разгар лютых февральских морозов! Поводом для избиений послужили протесты против ужасных условий заключения".
Из письма
3 мая. Москва.
иЯ уже писал вам раньше, что Москва полна слухами больше чем когда бы то ни было. Есть слухи с расчетом на аппаратчика, есть и на обывателя. Наиболее правдоподобные привожу. Упорно говорят, что дни Рыкова сочтены. Характер моего источника заставляет меня полагать, что это определенная подготовка "общественного мнения" со стороны мастера и К-о. По-видимому, разжалованье Рыкова произойдет лишь после съезда, во всяком случае не до съезда и вряд ли на самом съезде. Как съезд ни подбирается (а по этой части, даже и для нас привычных, имеются просто ошеломляющие факты) все же его боятся, как вообще боятся малейшего "шума"и На место Рыкова намечается Куйбышев (пред. ВСНХ), на место последнего есть ряд кандидатов, пока ничего достоверного. В этом смысле показательна и первомайская демонстрация, в которой не только Бухарин и Томский, но фактически и Рыков -- не участвовали. Словом дело пахнет переходом в "высшую организационную фазу".
иЦелый ряд новых версий в вопросе о расстреле т. Блюмкина. Сперва, как известно, говорили, что он "раскаялся". Но эта версия, помимо возмущения осведомленных, вызывала и недоумение более широких кругов: если Блюмкин действительно "покаялся" -- то его расстрел, как оппозиционера, вдвойне преступен. Теперь пробуют параллельно пускать и другие версии, -- все вместе они служат тому, чтоб направить "дело" в ложное русло, сбить партийца. Но каждая в отдельности заслуживает того, чтоб на них остановиться. Некоторым вопрошающим отвечали, что Блюмкини сам застрелился. В этом варианте сталинская клика хочет с себя снять всякую ответственность за совершенное преступление. Но если-б это было действительно так -- никто этому, конечно, не верит! -- почему об этом не сказать прямо? Главный недостаток этого варианта (по мнению самих изобретателей его), это отсутствие в нем элемента устрашения, т.-е. как раз того, в чем, по мнению Сталина, заключалась цель убийства Блюмкина. Обывателю, близкому к верхам (а сколько их теперь, этих обывателей!) говорят уже совсем по иному, о каком то большом количестве долларов, которые, якобы, Блюмкин привез из заграницы не то от оппозиции, не то от белогвардейцев, (есть болваны, которые даже этому верят), о его "широком" образе жизни и проч., и проч. в том же духе. Эта последняя версия, наиболее подлая, пущена совсем недавно. Как видите пришлось прибегнуть к легенде, целиком выдержанной в духе приснопамятного врангелевского офицераи Это свидетельствует о том, что преступление, совершенное Сталиным над Блюмкиным, жжет его, как незаживающая рана.
иВ связи с провалом "сплошной" и общим экономическим кризисом, в ЦК как и лично у мастера на душе совсем не спокойно; временами дело просто похоже на панику. История со снятием Баумана и проработкой других членов бюро МК в этом смысле крайне показательна. Если в Сибири или Средней Азии всю ответственность заи "обобществление кур" валят на "перегнувшего головотяпа"-стрелочника, то в Москве сие звучит совсем уже странно. Ведь Бауман член Оргбюро ЦК, он присутствует на заседаниях Политбюро, ежедневно видится или говорит по телефону с Сталиным и Молотовым и пр., и пр. Бауман является лишь козлом отпущения, жертвой, выброшенной широкому недовольству в партии. Но его снятие, как и повальное осуждение московского руководства -- все это в порядке паники -- достигает как раз обратных результатов. Почти всякий партиец, с которым мне приходилось говорить, очень хорошо понимает, что дело не в "стрелочнике", и не в Бауманах, а повыше. Причем такая оценка дается не только в личных разговорах, но прорывается и на собраниях и даже нашла отклик в партийной печати (смотри речь украинского Коссиора и др.). Все эти факты еще увеличивают панику в ЦК, а отсюда, в частности, бешеный нажим на нас. До чего дошли теперь репрессии, трудно и передатьи Массовые аресты за одно брошенное на собрании слово сочувствия оппозиции, за "самокритическое" выступление на заводе. Я уже писал раньше, что в Бутырках, по обвинению в оппозиции, сидят многие десятки беспартийных рабочих, часть из них уже сослали, их места заполнены другимии Колоссальные размеры так же приняла провокация, которой, впрочем, и в прошлом было не мало. Провокаторы в тюрьме, в ссылке, повсюду. "Ссыльные" провокаторы орудуют на специальному амплуа капитулянтов-зазывателей: стараются внести разложения в ссыльные колонии, указывают властям наиболее непримиримых, на предмет "переброски" их под первым предлогом в изолятор. Вообще, если дело будет идти и дальше, так, то скоро вся ссылка будет переведена в изоляторы, число которых, кстати сказать, все увеличивается. В ссылке сейчас широко практикуются обыски, переброски, избиения и проч. художества -- без конца. Об обыске у т. Раковского я вам уже писал. Сообщают, что Христиан Георгиевич уже написал обращение к 16-му партсъезду, текста я еще не имею. Посылаю вам очень интересный документ одной из разгромленных ссыльных колоний (г. Камень, Сибкрай). По части "репрессий" у меня есть совершенно особый факт. Из очень осведомленного источника я узнал, что в Константинополь был послан из соответствующего учреждения специальный человек с особыми заданиями. Подробностей его миссии я, конечно, узнать не мог, но знаю фамилию посланного и за достоверность факта ручаюсьи
иНа ряду с новым бешеным усилиением репрессий перемена в другой области. Свыше полугода, как аппаратчикам и газетчикам дан был приказ замалчивать нас. Теперь стало не вмоготу. Пришлось отвечать. Вы, конечно, читали статьи "Рядового" (это, говорят, Лозовский, а что это за штука такая -- Лозовский -- говорить не приходится), Гарина, передовую "Правды" от 1 мая и друг. Статья Гарина была просто вынуждена довольно широким распространением "Открытого письма" т. Троцкого. Возрос и интерес к Бюллетеню, многие впервые узнали о его существованиии Драконовские меры по части недопущения Бюллетеня не идут ни в какое сравнение с мерами в отношении меньшевистской и белогвардейской печатии
Ваш Н.
Из московского письма
Май. 1930 г.
О Л. С. Сосновском, Н. И. Муралове и В. Д. Каспаровой получены сведения, что они тверды, как всегда. Котэ Цинцадзе писал: если останется три человека -- я буду среди них. Михаил Окуджава после разосланного им полу-капитулянтского письма, послал, говорят, второе: надо, мол, подождать. Ссыльные колонии, очистившись от балласта, стали монолитнее и крепче. Среди последних арестованных (дошло до трехсот) большинство партийцы с партбилетамии Капитулянты в Москве плохо ассимилируются. Они (конечно, в строжайшей "тайне") собираются "за чашкой чая" и ведут благие, но все более унылые разговорыи Говорят, что в Политбюро началась дифференциация. Мастеру грозит остаться в меньшинстве. Намечаются следующие группы: с ним идут Ворошилов и Калинин, против него -- Молотов, Куйбышев (хоть это несколько противоречит сообщению о намечающейся смене им Рыкова) ии Ярославский. Последний, хоть и не член Политбюро, -- активно выступил по вопросу об оппозиции, заявив, что его опыт изучения движения приводит его к выводу, что нужны другие, более мягкие меры. Статья "слева направо" результат, якобы, договоренности -- компенсация за выступление мастера со статьей против безобразий, творящихся в Москве, Украйне, Сибири, Сев. Кавказе и т. ди.
иПитерские товарищи, как и мы здесь, целиком согласны с вашей оценкой положения.
Заявление Каменской ссыльной колонии большевиков-ленинцев
Москва, ЦК ВКП(б), ОГПУ, Н.-Сибирск, Крайком ВКП(б), ППОГПУ.
Одним из звеньев административной подготовки к предстоящему партсъезду является развертывание полицейских репрессий против левой большевистской оппозиции. В Москве, Ленинграде и др. промышленных центрах идут беспрерывные аресты за малейшую причастность к оппозиции. Тюрьмы переполнены большевиками. Лучшие, наиболее активные, революционеры выхватываются из рабочих рядов и подвергаются изоляции.
Огонь налево тем бешенее, чем дальше направо отступают запутавшиеся мелкобуржуазные политики, поставившие страну перед лицом невиданного еще экономического кризиса. Банкротство сталинского курса иезуитски прикрывается, якобыи "левыми", якобыи "троцкистскими" перегибами. Это -- беззастенчивая ложь и клевета сталинских монополизаторов печати и трибуны. Левая большевистская оппозиция (т. назыв. "троцкистов" и "децистов") никогда ни в одном из своих документов не стояла на позиции, подсовываемых ей теперь "перегибов". Создавшиеся "перегибы" -- это не случайное явление -- они носят сплошной характер и являются неотъемлемой сущностью сталинского курса. Теряющие политический разум банкроты, используя в своих фракционных целях принудительное могущество государственного аппарата пытаются свалить с больной головы на здоровую свои тяжкие ошибки и преступления перед пролетарской революциейи
Если другие меры не действуют, тогда им на поддержку, даже в тюрьме и ссылке пускаются в ход репрессии. В тюрьмах завинчивается каторжный режим, доводящий заключенных до изнурительных и даже смертельных голодовок, или вымученых признаний "генеральной" линии. В ссылке "прижимы", ущемления и издевательства сменяются почтовой блокадой, обысками, арестами, перебросками, расселением в глухие места, одиночками, чтоб этим вынудить, под полицейским прессом выжать покаяния. Лихие исполнители разлагательных директив сверху -- местные органы власти занимаются, тоже за хорошую плату, своего рода спортом по уловлению, якобы, заблудших душ. А кто эти исполнители -- блестяще иллюстрирует ниже состав кадров Каменской парторганизации.
В порядке подобных директив на Каменскую колонию большевиков-оппозиционеров обрушились обыски и переброски. 3-го апреля весь ответственный состав сотрудников ГПУ рыскал 6-7 часов по квартирам ссыльных большевиков-оппозиционеров в поисках крамолы и в своем полицейском усердии отбирал в качестве крамолы, выписки из сочинений Маркса, Энгельса и Ленина. На другой день, не успев обсосать результатов обыска, предложили шести товарищам в 24 часа собраться в переброску. На вопросу Нач'у ГПУ Шкитову -- за какие провинности такая кара -- он ответил: за использование суда, как трибуны, и за выступление ваших представителей среди рабочих на постройке элеватора.
Ни к первому, ни ко второму ГПУ не попыталось подойти иначе, как по полицейски, в порядке "тащить и не пущать". Как было дело в действительности?
В первом случае по вине руководителей Окрисполкома трудовой конфликт был доведен до Окрсуда. Сущность конфликта заключалась в том, что Окрисполком отказался заплатить двум нашим товарищам (Денсову и Майзлину) за работу по составлению торговой части пятилетки округа. В оплате труда было отказано, как выяснено судебным разбирательством, не потому, что не полагалось, а потому что эту работу, как и плату за нее в размере 150 рублей, незаконно присвоил себе пред. Окрплана Гаврилов. Попытка наших товарищей, еще до суда разоблачивших жульничество Гаврилова, нормальным путем, -- через РКК, Отдел Труда и РКИ добиться оплаты своего труда, ни к чему не привела. Все эти органы, вплоть до Окрпрофбюро, отказались даже разбирать дело, только потому, что "истцы принадлежат к группе троцкистов". (Так ответила рабочая часть РКК в согласии с Зам. пред. Окрпрофбюро). Об этом цинично-наглом ответе знал и руководитель Окрисполкома (Зуев-Ратников), по предложению которого (Окрисполкома) т.т. Денсов и Майзлин работали над пятилеткой.
Встретив всюду единый фронт бюрократического издевательства т.т. Денсов и Майзлин обратились к суду. На заседании суда они с неопровержимыми документами в руках публично разоблачили не только волокиту и незаконное сутяжничество Окрисполкома, но и преступную попытку руководителей Окрисполкома и РКИ прикрыть воровство и плагиат предокрплана Гаврилова. В этом только и состояло так наз. использование суда, как трибуны.
Выступление же на постройке элеватора заключалось в том, что один из товарищей объявил десятнику постройки Федосову, считающему себя ссыльным оппозиционером, хотя в оппозиции он никогда не состоял, в присутствии нескольких рабочих, что за его недопустимо грубое отношение к рабочим, оппозиция ответственности не несет.
Совершенно очевидно, как первая, так и вторая "провинности" только удобный повод для разгона непокорной и непримиримой колонии, не давшей за последние полгода ни одного покаяния.
Небезынтересно посмотреть, на кого опирается на местах, в данном случае в Камне, сталинская диктатура, преследующая изоляторами и ссылкой левую большевистскую оппозицию. Каменская парторганизация, при наличии тончайшей прослойки рабочих (да и то не индустриальных), насквозь пропитана мелкобуржуазными элементами. Кроме того, она во всех звеньях, сверху до низу, густо насыщена белыми, колчаковцами.
За два года нашего пребывания в Камне, даже при некотором только знакомстве с составом парторганизации и ее кадрами, у нас имеется достаточно фактов, подтверждающих эту общую оценку. Начнем с руководящей верхушки.
До недавнего времени, в течение нескольких лет, был предокрисполкомом Насорков, колчаковский офицер из кулаков; при чистке был бесспорно оставлен в партии, но переведен в другой округ на ответственную работу.
Хаит, до недавнего времени член бюро Окружкома и редактор окружной газеты. Служил фельдшером в бандах Анненкова, отступал с ними в Китай и поэтому попал в ВКП только в 1925 году; два его брата -- белые эмигранты: один в Берлине, другой в Китае. Несмотря на столь махровую белую биографию признан на чистке стопроцентным ленинцем и выдвинут в другой округ на более ответственную работу.
Общим отделом Окружкома заведует Евшевин-Митрофан, бывший колчаковский каратель.
Особенно густо до последнего времени сидели белые в Окрсуде под покровительством разложившегося предокрсуда Глушкова. Кытманов -- зампредокрсуда -- бывший начальник колчаковского военно-полевого суда, герой нашумевшего процесса об издевательствах над крестьянами Петропавловского района в хлебозаготовительную кампанию 29 года. С ним вместе подвизался на этом процессе, оспаривая первенство в издевательствах, другой ответственный уполномоченный Окрисполкома по хлебозаготовкам -- Иноземцев -- бывш. колчаковский каратель в команде хорунжего Бессмертного. Кстати, суд, разбиравший контр-революционные "перегибы" этих ответственных представителей окружной власти обошел странным молчанием их белогвардейское прошлое. Может быть суд для того смолчал, чтобы облегчить Хаитам, в порядке борьбы с оппозицией с трибуны и в печати, квалифицировать колчаковские "перегибы" Кытмановых, как "левые", "троцкистские"? Членом Окрсуда был Шукан -- колчаковец, кулак, в 1925 году был исключен из партии, как разложившийся, затем снова восстановлен, в 1929 году опять исключен, но очень скоро "отвоевал" свой партбилет. Такой немаловажный винтик, как секретарство в Окрсуде, находился в руках активного колчаковца -- Абрамова, который теперь на ответственной работе в Окрфо. Прокуратура тоже не обошлась без представительства белых -- Глазачева, бывш. колчаковца, водившего крестьян на расстрел. За "чистосердечное" признание в этом на чистке был исключен из ВКП и вскоре восстановлен.
Особым вниманием белые почтили Окротдел ОГПУ. Здесь до недавнего времени при начальнике Узлихове был зам. нач'а Макаренко, бывший скромный писарь колчаковского штаба; выдвинут в край, тоже, как будто, по линии ГПУ. Начальником СО
СО -- Секретный Отдел ГПУ.
и секретарем ячейки состоит Рубан -- колчаковский офицер из кулаков, поровший своих солдат, по свидетельству бывших в его полку крестьян дер. Подопинково. Братья его в с. Прылкиеево кулаки, пробравшиеся в колхоз и вычищенные из него за кулацкое вредительство (см. сообщение об этом в газете "Наша деревня"). Может быть порка солдат и есть работа Рубана в пользу красных, как он теперь пытается оправдаться сомнительными свидетельствами, таких же сомнительных партийцев, как и он сам. Секретарем ГПУ много лет прочно сидел до нашего январьского протеста -- Лысгалов Николай -- колчаковец, служивший в команде воинского начальника, который порол крестьян и участвовал в расстрелах на берегу Оби; отступал с белыми до полного их разгрома, чистку в ячейки прошел без сучка и задоринки, переведен в край, как будто по линии ГПУ. Служебное свое положение использовал для покровительства своему белому дяде и своему тестю кулаку домовладельцу Кленову. Уполномоченным ГПУ был колчаковец Кульгускин -- ныне на той же работе в Ачинске. Он брат еще более ответственного Кульгускина -- председ. Колхозсоюза, скрывшего на чистке кулацкое происхождение и поддержку кулацкого хозяйства отца. Сотрудником ГПУ является Бирюков -- сын тюменьцевского кулака. Его жена -- бывш. машинистка ГПУ Пыхтина из семьи, в доме которой был притон белогвардейских офицеров. Во главе Кредитсоюза был еще недавно, а теперь ответственный кооператор -- Богданович Иван -- при царизме волостной писарь в Столбовой, выдавший тогда полиции бежавшего ссыльного большевика Козлова П. Г. (ныне член общества политкаторжан). При Колчаке был контр-разведчиком.Председателем ЦРК в 1924-29 г.г. был Лучников, колчаковский каратель и контр-разведчик, участвовал в обысках и расстрелах, до чистки перевелся в другой округ на ответственную работу. Ныне членом правления ЦРК и членом комиссии по чистке ОКРЗУ состоит крупный растратчик Демин. Заведует Акортом бывший волостной писарь при Колчаке, спекулянт с.-х. машинами -- Федько. Секретарями партячеек таких учреждений, как ОКРЗУ и Союз Союзов с.-х. кооперации состоят Пьянков Ив. Ив. -- при Колчаке сотрудник завьяловской полиции, участвовавший в порке крестьян, сочувствовавших соввласти, и Каршиков -- активный колчаковец.
До последнего времени заведывал мельницей "Партизан" ответственный коммунист "рабочий" Мохтин Андрей -- при Колчаке контр-разведчик, приезжал в сентябре 1919 г. в г. Ганьхово конфисковать на маслозаводе и у крестьян продовольствие для контр-разведки. При чистке был исключен, но вскоре за какие-то "заслуги" восстановлен. Он же прикрывал на мельнице в качестве рабочих колчаковских карателей Прокопьева, Белкина. Брат Михтина тоже белый, утоплен партизанами в проруби.
Не обошли белые и советскую школу. В качестве ответственн. инспектора Совцова ОКРОКО подвизался Сидякин -- из кулаков, в квартире которого в 1919 году был "салон" штабных колчаковцев. Теперь он травит детей бывш. красных партизан и покровительствует учителям из активных колчаковцев: Шукевичу -- ссыльному белогвардейцу, командиру польского карательного отряда "голубых улан" и такому же Решетняку.
Этот список махровой белогвардейщины, ныне делающей политику в качестве 100-процентных "ленинцев", можно было бы продолжить, но для характеристики кадров каменской организации и этого хватит. Что эти персонажи не случайные элементы, не редкостные "белые вороны", показывает чистка 1929 года. Все исключенные белые очень быстро были восстановлены, заручившись поддержкой, а может и в силу круговой поруки, т. к. и чистят то колчаковцы. Так, например, членом комиссии по чистке ЦРК был назначен некий Редько, который на собрании был разоблачен одной крестьянкой, как колчаковский каратель из отряда хорунжего Бессмертного, расстрелявший ее мужа и выпоровший ее плетью. И после этого Редько все же был оставлен членом комиссии по чистке.
В условиях такой парторганизации, с такими кадрами, -- а Камень не является исключением, -- сталинские репрессии против левой большевистской оппозиции находят широчайшую и искреннюю поддержку, ибо для таких кадров борьба против большевистской оппозиции есть борьба против большевизма и пролетарской диктатуры за буржуазно-кулацкую контр-революцию.
Если сталинское руководство потеряло способность это понимать, тем хуже для него. Мы заявляем, что, вопреки единому фронту Сталина с бывшими колчаковскими карателями, левая большевистская оппозиция будет продолжать борьбу за подлинный большевизм-ленинизм, против опошления оппортунистической сталинщиной, за пролетарскую диктатуру -- против сталинской диктатуры.
Балмашнов, Баскаков, Денсов, Козлова, Майзлин, Старовойтов, Столовский, Харечко.
4 мая 1930 г.Колония в результате своей непримиримости подверглась разгрому; часть товарищей переведена в изоляторы, часть разбросана по Сибири. Ред.
Письмо из СССР
2 мая 1930 года.
С первым мая, дорогой друг!
Вчера получил от одного из товарищей выдержки из вашего письма от 21-го марта 1930 года. Как общую установку считаю вполне правильным и приемлемым. Только некоторые недоразумения вызывают, как во мне, так и в некоторых товарищах, вопрос о темпе. Некоторые места из вашего письма можно истолковать в том смысле, что вы за снижение темпов вообще. Что нужно планомерно отступать с позиций авантюризма на ленинские позиции -- бесспорно. Но значит ли это снижение темпов вообще по индустриализации и коллективизации, т.-е. спуститься ниже тех темпов, которые оппозиция предлагала в своей платформе? Под усилением темпа я подразумевая не тот темп, который временно достигается в результате авантюристской, партизанской политики, а темп подлинный, какой мы предлагали в платформе и который логически можно было развить до максимальной степени и границы. Ведь темп, указанный в платформе, нельзя было понимать, как раз навсегда установленный темп. При благоприятных условиях этот темп можно было развить дальше, усилить, поднять. Но это в руках подлинного пролетарского руководства происходило бы разумно, без каких бы то ни было авантюр: предложенный нами темп имел бы тенденцию идти вверх. Усиление же темпа ультра-левыми мероприятиями, партизанскими налетами, авантюристическими заскоками -- это в сущности не усиление темпа, а наоборот, неизбежное снижение его, т.-е. правая политика наизнанку. В итоге авантюризм дает, в лучшем случае, снижение, а в худшем -- провал всей наметки. Значит, темп, взятый руководством, ничего общего не имел с настоящим темпом. Поэтому отступать от политики авантюризма не значит "задержать коллективизацию", как вы пишете в своем письме. Наоборот, отступления от авантюризма должно означать дальнейшее продолжение коллективизации, но уже иными методами, иным подходом. Оно должно означать возвращение к действительному, подлинному усилению темпа коллективизации, но без авантюризма, нормальным путем. Иначе говоря, мы не должны отступать к тому темпу, который был, примерно, до 1923 года, т.-е. к "черепашьему темпу". Мы должны сохранить усиленный темп минус авантюризм и правую установку. Отступление руководства имеет тенденцию скатиться к правой установке. И если мы бросим лозунг задержки коллективизации -- этим самым усилим тенденции и ускорим победу правых. Ясно, что при дальнейшем продолжении коллективизации, но марксистскими методами, уже, одновременно с этим, будет происходить "отбор" годных и "обещающих" колхозов, с одной стороны, и ликвидация тех колхозов, которые основаны под голым нажимом администрации, а также ликвидации лже-колхозов. Весь вопрос заключается в том, что руководство (ради престижа) захотело перекрыть указанный нами усиленный темп и на этом сорвалось. Мы же сейчас должны отбросить сверх-темп, но организацию колхозов продолжать на началах подлинной добровольности, "нажимая" на крестьян только силой убеждения, а не административно. (Нужно заметить, что мы скоро станем пред фактом новых "искривлений" линии ЦК по вопросу о возвращении в колхозы ушедших колхозников, ибо парт-чиновники постараются теперь силой гнать их обратно или препятствовать уходу опять административно).
Тоже самое можно сказать и по вопросу о раскулачивании. Вы пишете о приостановлении раскулачивания. Уничтожение кулака, как класса в административном порядке, конечно, абсурд. Но вопрос раскулачивания мне рисуется в двух вариантах: 1) Когда кулацкие группы открыто ведут кампанию против коллективизации и прибегают, с своей стороны, к насилию в какой-бы то ни было форме -- в таких случаях наша власть не может ограничиваться полумерами. Она должна производить в подобных случаях раскулачивание по всем правилам революционного искусства, т.-е. и арестовывать, и высылать, а наиболее злостных подвергать даже высшей мере социальной защиты. 2) В тех случаях, когда кулак активно не выступает, но, конечно, и не "любит" нас, мы должны преодолевать их хозяйственно, что в той или иной степени не приостанавливает его раскулачивания. В таких случаях раскулачивание будет происходить применением различных мероприятий против кулака: жесткая контрактация, лишение их хороших земель, части инвентаря, части рабочего скота, конкуренция со стороны колхозов и т. д. И таким образом доведение кулака экономически до уровня бедняка или маломощного середняка. Такое жесткое ограничение кулака означает его постепенное раскулачивание, но не приостановления этого последнего. Приостановить вовсе раскулачивание было бы снижением темпа борьбы с кулаком, а это даст ему возможность снова расправить крылья и с новой силой ударить по диктатуре пролетариата. Вы пишете, что паника, наведенная на кулака, хватит на два года. Это не совсем верно. Его озлобленность так велика, что панике он не так поддается, как раньше. Озлобленность делает его смелым.
Наконец, говоря о сокращении расходов, вы предлагаете не останавливаться даже перед приостановлением уже начатых предприятий, чтобы спасти червонец. Такую меру можно предлагать только при катастрофическом положении финансов (знанием, вернее, знакомством с финансовым положением не могу похвастаться). Сокращение расходов можно проводить в других областях. У нас имелось, а сейчас еще больше имеется масса непроизводительных расходов, уничтожение которых позволяет продолжать достройку уже начатых предприятий. Приостановка таких предприятий была бы отступлением не только от "призовых скачек" в промышленности или от авантюризма, но и от необходимого темпа индустриализации.
Может быть, при наличии подлинного, пролетарско-марксистского руководства у меня вышеизложенные пункты не вызывали бы сомнений. Но я имею в виду нынешнее руководство и его природу. Ведь если нынешнее руководство постарается, а оно несомненно постарается, внушить рабочему классу и партии, что оппозиция, которая сегодня является для них по существу единственным якорем спасения диктатуры пролетариата, стоит за снижение темпов -- то такое положение безусловно облегчит центризму без пересадки очутиться на самом правом фланге (даже правее Бухарина и компании), что по существу будет означать полную ликвидацию левого курса и приближение термидора.
Исходя из этих соображений, я стоял бы за более детальное, ясное и отчетливое разъяснение этих пунктов, касающихся темпов, вернее, их снижения.
Крепко жму руку и горячо обнимаю.
Ваш К.
P. S. В статье Гарина в "Правде" от 1-го мая 1930 года между строк можно вычитать, что у вас "подозрительные" пункты детализированы в том же духе, в каком я излагаю в этом письме. Мы Бюллетеня не имеем. Имеем неполные выдержки из письма от 21-го марта 1930 года.
Ответ тов. К.
Дорогой друг!
Получил ваше письмо от 2-го мая. Никаких разногласий по существу у нас с вами нет. В Бюллетене, особенно в номере 11-ом, это выяснено, надеюсь, со всей полнотой. Разумеется, мы по-прежнему держим курс на максимальный темп индустриализации и коллективизации. Но обеспечение наиболее высокого темпа, какой только достижим в условиях изолированного развития, предполагает в каждый данный момент не статистически-максимальный, а экономически-оптимальный, т.-е. наиболее целесообразный, наиболее хозяйственно-обеспеченный темп, который один только и способен обеспечить высокий темп завтрашнего дня.
Не стратегически, разумеется, но тактически, это означало для данного момента: "не зарывайся, осади назад!" -- и я считал необходимым эти простые слова крикнуть полным голосом, хотя ни на минуту не сомневался, что бюрократы в наглазниках, которые завтра не то, что осадят, но бешено отпрянут назад от края пропасти, к которому они подошли, будут сегодня уличать наси в правом уклоне. Но это жалкая словесность! А тот факт, что левая оппозиция, в течение годов требовавшая ускорения индустриализации и коллективизации, с'умела во-время крикнуть авантюристам, рвачам и шатунам бюрократии: "осади назад!" -- этот факт войдет в сознание.
Разумеется, "задержать коллективизацию" значит обуздать административное коллективизаторство, а никак не снижать действительное колхозное строительство. Но только темпы его должны быть построены на экономических основах. Добровольность в коллективизации нисколько не исключает экономического давления, которое отличается от административного тем, что дает реальные выгоды вместо милицейских угроз. В правильно построенной системе коллективизации идейное воздействие сочетается с экономическим давлением. Но так как это последнее оперирует с реальными величинами, то оно должно быть строго подсчитано и введено в такую систему, которая обеспечивала бы систематический рост коллективизации, с ослаблением, а не усилением административного фактора.
Что революционная власть должна и будет сурово расправляться с кулаками, поднимающимися на восстания, об этом вряд ли нужно говорить. Но если кулачеству, которое вчера еще гладили по головке ("обогащайся!", "вростай!") сегодня угрожают раскулачиванием, т.-е. полной экспроприацией в течение двух-трех лет, то этим его административно гонят на восстание. Вот против этого раскулачивания надо было поднять тот же крик предостережения: "осади назад!".
Насчет сокращения расходов полностью остается, конечно, в силе наша платформа. Сталин с Рыковым и Куйбышевым обещали, если помните, особым манифестом в 1927 году сократить бюрократические расходы на 300-400 миллионов рублей. На самом деле они ничего не сократили. Нигде еще не видно было, чтоб бюрократия сама себя сокращала.
Но общие требования нашей платформы не исключают необходимости решительной ревизии всяких дополнительных индустриальных планов последних полутора-двух лет. Ведь сейчас программы разбухают в порядке вдохновения Генсека, Облсека и Окрсека. Как они экономически покрываются? Во-первых, снижением качества продукции; во-вторых, инфляцией. И то и другое бьет по рабочим, бьет по бедняку-крестьянину и подготовляет жестокий срыв индустриализации. Вот почему и здесь нужен был окрик "осади назад!".
Что сегодняшние рвачи максимальных темпов завтра, когда таинственные для них экономические процессы еще крепче ударят их в лоб, опишут над нашими головами дугу, чтобы свергнуть на старый, устряловский путь, в этом у меня с вами нет ни малейшего расхождения. Впрочем, вы сами вычитали совершенно правильно нашу солидарность между строк статьи одного из сталинских желто-красных профессоров (профессорами их, говорят, называют за их незавидную профессию).
Крепко обнимаю и желаю здоровья.
Ваш
Л. Т.Из ссылки пишут
16-го мая.
Два каменских товарища Денсов и Столовский, переведенные в Нарым, в наказание за твердое поведение, неделю жили в Томске в "фабрично-заводской и сельск.-хозяйственной трудовой закрытой колонии": такова официальная вывеска на изоляторе, где "живет" Лев Семенович Сосновский. Им удалось два раза мельком его повидать. Он очень похудел, поседел и все время болеет. Держат его в исключительно тяжелых условиях, в которых даже в царское время не держали смертников. К нему приставлен специальный надзиратель и на прогулку водит специальный сотрудник ГПУ. Книги и газеты получает. Передач не разрешают никаких. Товарищи успели с ним перекликнуться, сообщили об обращении Х. Г. Раковского к партии. Настроение у Л. С. хорошее, бодрое. Он написал работу об аграрной политике центризма, но у него произведен был обыск и работа эта у него была отобрана.
иВесьма лаконическое сообщение о верхне-уральском изоляторе получил, пишут, что все ребята живут "чрезвычайно интенсивной умственной жизнью: настоящий университет, языки изучают почти все, дискуссии не прекращаются". Это все.
Получил недавно открытку от капитулянта, жившего в нашей колонии. Он пишет: "меня держат в черном теле. Работаю хотя на заводе, но заработок около 50 руб. Окр. КК дважды мне отказала в приеме в партию. Мотивы: недоверие к искренности отхода. Бывшие товарищи по оппозиции бегают как от чумы и не узнают. Отношение партийцев тоже скверное. Пытался выступить с критикой, говорят: "рецидив"; констатировал успехи, говорят: "замазывание своего лица, попытка взорвать изнутри". Теперь молчу, и это трактуется, как "порицание всего, нежелание брать на себя ответственность". Откровенно говоря, настроение не важное. Пишу об этом всем Ярославскому". От второго нашего капитулянта получил аналогичную открытку. Тот прямо пишет: "по детски у меня все это как то вышло" (это относительно своего отхода). Этот второй прислал, очевидно для "утешения", местную газету, где сообщалось о выступлении так называемых "осколков" на заводе.
* * *
Вам вероятно сообщали уже, что у Христиана Георгиевича (Раковского) в конце февраля во время особо свирепого обыска -- семь часов, пять человек! -- отобрали "все". Он подвергнут жестокой блокаде, отрезан от внешнего мира больше всехи О Рафаиле и Окуджава пишут, что они уже месяца два назад подали заявление, но оно было найдено "недостаточным" (?). Сообщают с другой стороны, что идет перекличка между Окуджавой, Мдивани, Кавтарадзе. Выявилось якобы, что разногласий между ними и руководством больше нет, "за исключением национального вопроса". Отходы к 16-му съезду, разумеется, будут. Отходят те, которые испытали острое "головокружение" в разгар колхозных иллюзий, а сейчас не решаются отступить от уже сделанных капитулянтских шагов, чтоб не показаться смешными. Партийная печать об отходах отдельных оппозиционеров не печатает, чтоб иметь возможность преподнести к съезду более "внушительный" список сразу. Но актив наш несравненно значительнее пассива. Вы об этом можете судить и по официальной печати, которая опять развернула кампанию против левой оппозиции, точно в 1927 году, и пои числу арестов.
Замечательно еще вот что: ряд выдающихся капитулянтов оправдывается так: "вы хотите сохранить свои ризы белоснежными, -- не выйдет, придется и вам запачкаться". Буквально! Таким образом они, по крайней мере, с глазу на глаз, признают, что "запачкались".
Из Москвы
Май.
В Москве, в порядке подготовки XVI съезда арестовано за последние два-три месяца около 450 товарищей, обвиняемых или подозреваемых в принадлежности к левой оппозиции или в симпатии к ней.
Относительно намерений и планом наших ссыльных, последние сведения таковы. Независимо от обращения
К сожалению мы лишены возможности напечатать это обращение, так как посланный нам экземпляр -- до нас не дошел. -- Ред.
к партии, за подписями Раковского, Каспаровой, Коссиора и Муралова предполагается краткое обращение к съезду. Это обращение прежде всего должно установить: 1) что мы за единую партию, за единый 3-ий Интернационал, за "реформу", 2) что мы поддерживаем всякое дельное и полезное мероприятие центристов, 3) что мы всегда будем в первых рядах в борьбе за защиту советского отечества от внешней и внутренней контр-революции, 4) что мы всегда добивались, добиваемся и теперь нашего возвращения в партию -- без капитулянства, с обязательством подчиняться партийной дисциплине, исполнять решения партсъездов, но с неотъемлемым правом защищать наши взгляды, критиковать политику руководства, когда мы ее считаем неправильно. Это вступление. За ним должна следовать основная критическая часть. В четкой форме предполагается резюмировать то, что имеется в обращении к партии, в свете еще более свежих материалов. Основная мысль: политика центристского руководства провалилась, замазывание этого банкротства означает, что выход из кризиса будут искать засчет рабочего класса и сельской бедноты и дальнейшего ограничения прав партии, профсоюзов и пр., усиление бюрократического самодержавия, и все это под шум левых фразиИз Харькова пишут
Май.
В Харькове "уклоны", "заскоки", "загибы" обнаружены повсюду: в ячейках ЦКК КП(б)У, Университета им. Артема, типографии Фрунзе, кроватного завода и т. д. Везде были выступления с критикой "линии" и системы.
Все это время ждем от вас оценки 15 марта (Циркуляр ЦК против перегибов). Этот шаг сыграл огромную роль в деле углубления партийного кризиса, но он ничего не решает в отношении преодоления экономического кризиса в стране.
иВы наверное (имеете сведения о положении в текстильной промышленности. Она вся в среднем останавливается на 37 дней в этом году, из-за недостатка сырья по отношению к раздутым производственным планам. На 1930-31 год план перестраивается в сторону сокращения. Разработан уже план сокращения рабочих (перевод на пенсию). Сокращение временных рабочих, ночные смены долой, строгое применение правил внутреннего распорядка и т. д.
За время простоев оплата 2/3 тарифной ставки, при увольнении двухнедельная компенсация.
Такое же положение создалось по всей промышленности, работающей на сельск.-хоз. сырье (свекла, лен, кожи, шерсть и т. д.).
Вот они, темпы авантюризма!
Две концепции
Предисловие к немецкому и английскому изданиям "Перманентной революции"
Сейчас, когда эта книжка сдается в печать на иностранных языках, вся мыслящая часть международного рабочего класса, в известном смысле -- все "цивилизованное" человечество, с особенно острым интересом прислушивается к отголоскам того хозяйственного переворота, который совершается на большей части бывшей царской империи. Наибольшее внимание возбуждает при этом проблема коллективизации крестьянских хозяйств. И не мудрено: в этой области разрыв с прошлым принимает особенно захватывающий характер. Но правильная оценка коллективизации немыслима без общей концепции социалистической революции. И здесь мы снова, но уже на более высокой ступени, убеждаемся в том, что в теоретической области марксизма нет ничего безразличного для практической деятельности. Самые отдаленные и, казалось бы, "абстрактные" разногласия, если они продуманы до конца, раньше или позже всегда проявятся на практике, и эта последняя не простит ни одной теоретической ошибки.
Коллективизация крестьянских хозяйств есть, разумеется, необходимая и капитальная часть социалистического преобразования общества. Объем и темп коллективизации определяются, однако, не одной лишь правительственной волей, но, в последнем счете, экономическими факторами: высотой хозяйственного уровня страны, взаимоотношением между промышленностью и сельским хозяйством, а, следовательно, и техническими ресурсами самого сельского хозяйства.
Индустриализация является движущим фактором всей новейшей культуры и, тем самым, единственно мыслимой основой социализма. В условиях Советского Союза индустриализация означает прежде всего укрепление базы пролетариата, как господствующего класса. Одновременно она создает материально-технические предпосылки для коллективизации сельского хозяйства. Темпы обоих этих процессов находятся во внутренней зависимости. Пролетариат заинтересован в наивысшем темпе обоих процессов, поскольку таким путем строющееся новое общество наилучше ограждает себя от внешней опасности и, вместе с тем, создает источник для систематического повышения материального уровня трудящихся масс.
Однако же, достижимые темпы находят свое ограничение в общем материальном и культурном уровне страны, во взаимоотношении между городом и деревней и в неотложных потребностях масс, которые только до известного предела могут жертвовать своим сегодняшним днем во имя завтрашнего. Оптимальные, т.-е. лучшие, наиболее выгодные темпы это те, которые не только дают быстрое развитие индустрии и коллективизации в данный момент, но и обеспечивают необходимую устойчивость общественного строя диктатуры, т.-е. прежде всего укрепление союза рабочих и крестьян, подготовляя тем самым возможность успехов в дальнейшем.
С этой точки зрения решающее значение имеет тот общий исторический критерий, под углом зрения которого партийное и государственное руководство направляет хозяйственное развитие в плановом порядке. Тут возможны два основных варьянта: а) охарактеризованный выше курс на экономическое упрочение диктатуры пролетариата в отдельной стране до дальнейших побед международной пролетарской революции (точка зрения левой оппозиции; б) курс на построение изолированного национального социалистического общества, притом "в кратчайший исторический срок" (нынешняя официальная точка зрения).
Это две совершенно разные, в последнем счете противоположные теоретические концепции социализма. Из них вытекают разная стратегия и разная тактика.
В рамках этого предисловия мы не можем разссматривать заново вопрос о построении социализма в отдельной стране. Этой теме посвящены другие наши работы, в частности "Критика программы Коминтерна". Здесь мы ограничиваемся лишь самыми основными элементами вопроса. Напомним прежде всего, что теория социализма в отдельной стране была впервые формулирована Сталиным осенью 1924 г., в полном противоречии не только со всей традицией марксизма и школой Ленина, но и с тем, что сам Сталин писал еще весной того же 1924 года. По своей принципиальной глубине, отход сталинской "школы" от марксизма в вопросах социалистического строительства нисколько не менее значителен и радикален, чем, например, разрыв с марксизмом германской социал-демократии в вопросах войны и патриотизма, осенью 1914 года, т.-е. ровно за 10 лет до сталинского поворота. Это сопоставление имеет не случайный характер. "Ошибка" Сталина, как и "ошибка" немецкой социал-демократии есть национал-социализм.
Марксизм исходит из мирового хозяйства, не как суммы национальных частей, а как могущественной самостоятельной реальности, которая создается международным разделением труда и мировым рынком, властно господствующим в нынешнюю эпоху над национальными рынками. Производительные силы капиталистического общества давно уже переросли национальные границы. Империалистская война явилась одним из выражений этого факта. Социалистическое общество должно представлять собою в производственно-техническом отношении более высокую стадию по сравнению с капитализмом. Задаваться целью построения национально-замкнутого социалистического общества значило бы, несмотря на все временные успехи, тянуть производительные силы назад даже по сравнению с капитализмом. Пытаться, независимо от географических, культурных и исторических условий развития страны, составляющей часть мирового целого, осуществить самодовлеющую пропорциональность всех отраслей хозяйства в национальных рынках, значит гоняться за реакционной утопией. Если провозвестники и сторонники этой теории участвуют тем не менее в интернациональной революционной борьбе (с каким успехом -- вопрос другой), то это потому, что они, как безнадежные эклектики, механически сочетают абстрактный интернационализм с реакционно-утопическим националь-социализмом. Наиболее законченным выражением этой эклектики является принята VI-м конгрессом программа Коминтерна.
Чтобы показать во всей наглядности одну из главных теоретических ошибок, лежащих в основе национал-социалистической концепции, мы не можем сделать ничего лучшего, как процитировать недавно опубликованную речь Сталина, посвященную внутренним вопросам американского коммунизма:
Речь эта, произнесенная 6-го мая 1929 г., была опубликована только в начале 1930 г. и притом в таких условиях, которые придают ей своего рода "программное" значение.
"Было бы неправильно -- говорит Сталин против одной из коммунистических фракций -- не учитывать специфических особенностей американского капитализма. Компартия должна их учитывать в своей работе. Но было бы еще более неправильно базировать деятельность компартии на этих специфических чертах, ибо основной деятельности всякой компартии, в том числе и американской, на которой она должна базироваться, являются общие черты капитализма, одинаковые в основном для всех стран, а не специфические его черты в данной стране. На этом и зиждется интернационализм компартий. Специфические черты являются лишь дополнением к общим чертам". ("Большевик", ном. 1. 1930 г., стр. 8, подчеркнуто нами).Эти строки не оставляют желать ничего в смысле ясности. Под видом экономического обоснования интернационализма Сталин дает в действительности обоснование национал-социализма. Неправильно, будто мировое хозяйство представляет собою простую сумму однотипных национальных частей. Неправильно, будто специфические черты являются "лишь дополнением к общим чертам", вроде бородавки на лице. На самом деле национальные особенности представляют собою своеобразное сочетание основных черт мирового процесса. Это своеобразие может иметь решающее значение для революционной стратегии на многие годы. Достаточно напомнить о том факте, что пролетариат отсталой страны оказался у власти на много лет раньше, чем пролетариат передовых стран. Один этот исторический урок показывает, что, вопреки Сталину, совершенно неправильно базировать деятельность компартий на некоторых "общих чертах", т.-е. на абстрактном типе национального капитализма. В корне ложно, будто на этом и "зиждется интернационализм компартий". На самом деле он зиждется на несостоятельности национального государства, которое давно пережило себя и стало тормозом развития производительных сил. Национальный капитализм не может быть не только перестроен, но даже и понят иначе, как часть мирового хозяйства.
Экономическое своеобразие разных стран имеет отнюдь не второстепенный характер: достаточно сравнить Англию и Индию, Соединенные Штаты и Бразилию. Но специфические черты национального хозяйства, как бы велики они ни были, входят, притом в возростающей мере, составными частями в более высокую реальность, которая называется мировым хозяйством, и на которой, в последнем счете, только и зиждется интернационализм компартий.
Сталинская характеристика национального своеобразия, как простого "дополнения" к общему типу, находится в вопиющем и притом не случайном противоречии со сталинским пониманием (т.-е. непониманием) закона неравномерного развития капитализма. Этот закон, как известно, объявлен Сталиным основным, важнейшим, универсальным. При помощи закона неравномерного развития, превращенного им в абстракцию, Сталин пытается открывать все загадки бытия. Но поразительное дело: он не замечает при этом, что национальное своеобразие и есть наиболее общий и, так сказать, итоговый продукт неравномерности исторического развития. Нужно только эту неравномерность правильно понять, взять во всем ее объеме, распространив ее также и на докапиталистическое прошлое. Более быстрое или более медленное развитие производительных сил; развернутый или, наоборот, сжатый характер целых исторических эпох, например, средневековья, цехового режима, просвещенного абсолютизма, парламентаризма; неравномерность развития разных отраслей хозяйства, разных классов, разных социальных учреждений, разных сторон культуры, -- все это лежит в основе национальных "особенностей". Своеобразие национально-социального типа есть кристаллизация неравномерностей его формирования.
Октябрьская ревлюция возникла, как самое грандиозное из всех проявлений неравномерности исторического процесса. Теория перманентной революции, давшая прогноз Октябрьского переворота, опиралась тем самым на закон неравномерности исторического развития, но не в его абстрактной форме, а в его материальной кристаллизации, в виде социального и политического своеобразия России.
Сталин привлек закон неравномерного развития не для того, чтобы своевременно предсказать захват власти пролетариатом отсталой страны, а для того, чтобы задним числом, в 1924 г., навязать уже победоносному пролетариату задачу построения национального социалистического общества. Но как раз здесь закон неравномерного развития совершенно не причем, ибо он не замещает и не отменяет законов мирового хозяйства, а наоборот, подчиняется им.
Фетишизируя закон неравномерного развития, Сталин объявляет его достаточным для обоснования национал-социализма, но не типового, т.-е. общего для всех стран, а исключительного, мессианистического, чисто русского. Построить самостоятельное социалистическое общество можно, по Сталину, только в России. Этим самым он национальные особенности России ставит не только над "общими чертами" капиталистической нации, но и над мировым хозяйством в целом. Здесь то и открывается роковая цель во всей сталинской концепции. Своеобразие СССР так могущественно, что позволяет в его границах построить свой собственный социализм, независимо от того, что произойдет с остальным человечеством. Что же касается других стран, не отмеченных печатью мессианизма, то их своеобразие есть только "дополнение" к общим чертам, только бородавка на лице. "Было бы неправильно, -- поучает Сталин, -- базировать деятельность компартий на этих специфических чертах". Мораль эта относится к американской компартий, британской, южно-африканской и сербской, нои не к русской, деятельность которой базируется не на "общих чертах", а именно на "особенностях". Отсюда то и вытекает насквозь двойственная стратегия Коминтерна: в то время, как СССР "ликвидирует классы" и строит социализм, пролетариат всех остальных стран, совершенно независимо от реальных национальных условий, обязывается к единовременным действиям по календарю (1-ое августа, 6-го марта и пр.). Мессианистический национализм дополняется бюрократически-абстрактным интернационализмом. Эта двойственность проходит через всю программу Коминтерна, лишая ее какого бы то ни было принципиального значения.
Если взять Англию и Индию, как полярные разновидности капиталистического типа, то придется констатировать, что интернационализм британского и индусского пролетариата опирается отнюдь не на тождественность условий, задач и методов, а на нерасторжимую взаимозависимость их. Успехи освободительного движения в Индии требуют революционного движения в Англии, и наоборот. Ни в Индии, ни в Англии нельзя построить самостоятельное социалистическое общество. Обе они должны будут войти частями в более высокое целое. В этом и только в этом неосокрушимый фундамент марксистского интернационализма.
Совсем на днях, 8-го марта 1930 года, "Правда" снова излагала злополучную теорию Сталина в том смысле, что "социализм, как социально-экономическая формация", т.-е. как определенный строй производственных отношений, вполне может осуществиться "в национальном масштабе СССР". Другое дело "окончательная победа социализма, в смысле гарантии от интервенций капиталистического окружения", -- такая окончательная победа социализма "действительно требует торжества пролетарской революции в несколько передовых странах". Какой нужен был глубокий упадок теоретической мысли, чтоб подобного рода жалкую схоластику можно было с ученым видом излагать на страницах центрального органа партии Ленина! Если допустить на минуту возможность осуществления социализма, как законченной общественной системы, в изолированных рамках СССР, то это и будет "окончательная победа", ибо о какой же вообще интервенции сможет после этого идти речь? Социалистический строй предполагает высокую технику, высокую культуру и высокую солидарность населения. Так как в СССР к моменту окончательного построения социализма будет, надо думать, не меньше 200, а то и 250 миллионов душ населения, то спрашивается: о какой вообще интервенции сможет идти речь? Какое капиталистическое государство, или какая коалиция их посмеет думать об интервенции при этих условиях? Единственно мыслимая интервенция могла бы идти лишь со стороны СССР. Но понадобилась ли бы она? Вряд ли. Пример отсталой страны, которая самостоятельными силами построила в течении нескольких "пятилеток" могущественное социалистическое общество, означал бы смертельный удар мировому капитализму и свел бы к минимуму, если не к нулю, издержки мировой пролетарской революции. Вот почему вся сталинская концепция ведет, по существу, к ликвидации Коммунистического Интернационала. Каково, в самом деле, может быть его историческое значение, если судьбу социализма решает в последней инстанциии госплан СССР? Коминтерн имеет, в таком случае, своей задачей, наряду с пресловутым "обществом друзей СССР", охранять строительство социализма от интервенций, т.-е. по существу сводится к роли пограничной стражи.
Уже упомянутая нами недавняя статья доказывает правильность сталинской концепции самыми новыми и свежими экономическими аргументами:
"иименно сейчас, -- говорит "Правда", -- когда социалистического типа производственные отношения помимо промышленности, начинают все больше внедряться в сельское хозяйство через растущие совхозы, через гигантски растущее количественно и качественно колхозное движение и основанную на сплошной коллективизации ликвидации кулачества, как класса, яснее всего жалкое банкротство троцкистско-зиновьевского пораженчества, по существу означавшего "меньшевистское отрицание правомерности Октябрьской революции" (Сталин)". ("Правда", 8 марта 1930 года).Эти строки поистине замечательные, и притом не одной только развязностью тона, прикрывающей полную растерянность мыслей. Вместе со Сталиным автор обвиняет "трокистскую" концепцию в "отрицании правомерности Октябрьской революции". Но ведь как-раз на основании своей концепции, т.-е. теории перманентной революции, автор этих строк предсказывал неизбежность Октябрьской революции за 13 лет до того, как она совершилась. А Сталин? Уже после февральской революции, т.-е. за 8 и за 7 месяцев до Октябрьского переворота, он выступал, как вульгарный революционный демократ. Понадобился приезд Сталина в Петроград (3 апреля 1917 г.) и его беспощадная борьба против столь осмеивавшихся им тогда чванных "старых большевиков", чтобы Сталин осторожно и бесшумно, вскарабкался с демократической позиции на социалистическую. Это внутреннее "перерастание" Сталина, никогда впрочем не доходившее до к&#